Шоу Ирвин. Люси Краун

   — Ты имеешь такое же отношение к Вирджинии, как и я.
   — Ладно, — сдался Петтерсон. — Мой отец из Вирджинии. Это не проходит бесследно.
   — Не важно откуда твой отец, — возразил Оливер, — должен ведь ты говорить правду хоть ИНОГДА, Сэм.
   — Да, — кивнул Петтерсон.
   — Когда?
   — Когда я считаю, что человек может переварить ее, — сказал Петтерсон не покидая своего легкого почти шутливого тона.
   — Тони переварит, — сказал Оливер. — У него крепкое нутро.
   Петтерсон кивнул:
   — Да, это правда. А почему бы нет — ему уже тринадцать. — Он сделал очередной глоток и поднял бокал, поворачивая его в ладони, как бы внимательно изучая. — А Люси? — спросил он.
   — О Люси не беспокойся, — жестко ответил Оливер.
   — Она согласна с тобой? — настаивал Петтерсон.
   — Нет, — Оливер нетерпеливо отмахнулся. — Ее послушать, так Тони должен дожить до тридцати лет с твердым убеждением, что детей находят в капусте, что никто никогда не умирает, что Конституция гарантирует, что Энтони Крауна все будут любить больше всего на свете, больше жизни самой. Петтерсон улыбнулся.
   — Смеешься, — сказал Оливер. — До рождения сына всегда думаешь, что только и будешь воспитывать его и давать образование. На самом деле это последнее, что ты делаешь. Приходится вести непрерывную борьбу за каждую крупинку его бессмертной души.
   — Тебе нужно было завести еще несколько сыновей, — посоветовал Петтерсон. — Тогда сомнения были бы менее мучительными.
   — Ну, нет еще нескольких, — категорично отреагировал Оливер. — Так ты будешь говорить с Тони или нет?
   — Почему бы тебе самому не сказать ему все?
   — Мне хочется, чтобы это прозвучало официально, — пояснил Оливер. — Я хочу, чтобы он воспринял это, как приговор авторитета, не подсказанный любовью.
   — Не подсказанный любовью, — тихо и задумчиво произнес Петтерсон подумав при этом: «Что за загадочный человек? Никто другой из моих знакомых не употребил бы такую фразу. Приговор авторитета. Мальчик мой, и не надейся дожить до зрелой старости.» — Ладно, Оливер, — вслух произнес он. — Под твою ответственность.
   — Под мою ответственность, — сказал Оливер.
   — Мистер Краун?..
   Оливер повернулся в кресле. Со стороны дома через лужайку к нему направлялся молодой человек.
   — Да? — ответил Оливер.
   Молодой человек подошел и остановился перед двумя собеседниками. — Меня зовут Джефри Баннер, — представился он. — Меня прислал мистер Майлс, управляющий гостиницей.
   — Да? — Оливер смотрел на него все еще ничего не понимая.
   — Он сказал, что вы подыскиваете компаньона для вашего сына на оставшуюся часть лета, — пояснил молодой человек. — Он сказал, что вы собираетесь уезжать сегодня вечером, так что я сразу и пришел.
   — А, ну да, — произнес Оливер, встав и пожав юноше руку, одновременно окидывая его изучающим взглядом. Баннер был худощав, немного выше среднего роста. У него были густые черные волосы, уложенные в короткую стрижку, смуглая от природы кожа была покрыта загаром, что делало его похожим на уроженца Средиземноморья. Глаза его были глубокими, по-девичьи голубыми с оттенком фиолетового, и блестели с чистотой детского взгляда. Лицо его было тонким и живым, что создавало впечатление бесконечной молодости и энергии, лоб высокий, покрытый бронзовым загаром. В своем вылинявшем сером свитерке, неглаженных простых брюках и теннисных тапочках, измазанных травой, он походил на гребца, отмеченного печатью природного интеллекта. В самой непринужденности его позы раскованной и одновременно почтительной было что-то от избалованного, но прилично воспитанного сына почтенного семейства. Оливер, который при малейшей возможности любил окружать себя красивыми людьми (их темнокожая служанка в городском доме была одной из самых красивых девушек в Хатфорде), сразу же решил, что юноша ему понравился.
   — Это доктор Петтерсон, — представил Оливер своего друга.
   — Здравствуйте, сэр, — поприветствовал Баннер.
   Петтерсон ленивым жестом приподнял свой бокал.
   — Извините, что не встаю, — сказал он. — По воскресеньям я редко встаю на ноги.
   — Да, конечно, — согласился Баннер.
   — Хотите поговорить с юношей наедине? — спросил Петтерсон. — Тогда я, наверное, смогу пошевелиться.
   — Нет, — сказал Оливер. — Конечно, если мистер Баннер не станет возражать.
   — Нисколько, — ответил Баннер. — Никаких секретов. Если что-то деликатное, так я совру.
   Оливер усмехнулся.
   — Хорошее начало. Хотите сигарету? — И он протянул Баннеру пачку. — Нет, спасибо.
   Оливер взял себе сигарету, закурил и бросил пачку Петтерсону.
   — Вы не из тех молодых людей, которые курят трубку, не так ли?
   — Нет.
   — Хорошо, — сказал Оливер. — Сколько вам лет?
   — Двадцать, — ответил Баннер.
   — Когда я слышу слово «двадцать», — вставил Петтерсон, — мне хочется схватиться за пистолет.
   Оливер уставился на озеро. Люси неустанно гребла и лодка заметно увеличилась в размерах, красный свитер Тони стал ярче. — Скажите, — мистер Баннер, — спросил он. — Вы когда-нибудь болели?
   — Простите его, юноша, — сказал Петтерсон. — Он из тех людей, которые никогда в жизни сами не болели, и считают болезнь признаком слабости.
   — Он прав, — ответил Баннер. — Если бы я нанимал кого-то для общения со своим сыном, меня бы тоже интересовало здоровье этого человека. — Он повернулся к Оливеру. — Однажды был перелом ноги, — начал он. — Когда мне было девять лет поскользнулся играя в бары.
   Оливер кивнул, молодой человек ему нравился все больше и больше.
   — И все?
   — Да все.
   — Вы учитесь в колледже? — спросил Оливер.
   — В Дармуте, — уточнил Баннер. — Надеюсь вы ничего против Дармута не имеете.
   — К Дармуту я нейтрален, — сказал Оливер. — Где вы живете?
   — В Бостоне, — ответил за него Петтерсон.
   — Откуда ты знаешь? — Оливер удивленно посмотрел на Петтерсона.
   — У меня хороший слух, — пояснил Петтерсон.
   — Я и не знал, что так сразу выдаю себя, — ответил Баннер.
   — Все в порядке, — успокоил его Петтерсон. — Акцент не режет слух. Просто бостонский.
   — А почему вы не пошли в Гарвард? — спросил Оливер.
   — Я думаю, что ты слишком далеко зашел, — сказал Петтерсон.
   Баннер хихикнул. Ему казалось нравилось это интервью.
   — Отец сказал, что мне лучше уехать подальше от дома, — сказал он. -Для моего же блага. У меня две сестры, я младший в семье, и отец считал, что на мою долю выпадет гораздо больше любви и внимания, чем следует. Он хочет научить меня, что мир вовсе не то место, где пять обожающих тебя женщин в любое время готовы броситься тебе на помощь.
   — И что вы намереваетесь делать, когда закончите колледж? поинтересовался Оливер. Он явно симпатизировал юноше, но вовсе не собирался из-за этого пропустить информацию, которая могла бы влиять на способности молодого человека.
   — Собираюсь работать в дипломатической службе, — сказал Баннер.
   — Почему? — удивился Оливер.
   — Путешествия, — объяснил Баннер. — Далекие страны. Начитался «Семь столпов мудрости» в шестнадцать лет.
   — Сомневаюсь, что вас призовут на такие подвиги, — сказал Петтерсон, — как бы вам ни удалось выслужиться в департаменте.
   — Конечно, не в этом все дело, — сказал Баннер. — У меня такое чувство, что что-то должно произойти в ближайшие несколько лет, и мне хочется быть в курсе происходящего. — И он самокритично засмеялся. -Трудно рассуждать о том, чему собираешься посвятить свою жизнь не становясь при этом напыщенным, правда? Я представляю себя сидящим в утреннем одеянии за столом собрания и говорящим: «Я отказываюсь отдавать Венесуэлу».
   Оливер посмотрел на часы и решил перевести разговор на более практическую тему.
   — Скажите, мистер Баннер, — сказал он, — вы занимаетесь спортом?
   — Немного играю в теннис, плаваю, катаюсь на лыжах…
   — Я хотел спросить, вы в какой-то команде? — уточнил Оливер.
   — Нет.
   — Хорошо, — прокомментировал Оливер. — Спортсмены так много занимаются собой, что никогда нельзя рассчитывать, что они проявят заботы о ком-то другом. А моему сыну нужна забота и много внимания…
   — Знаю, — сказал Баннер. — Я видел его.
   — О! — удивился Оливер. — Когда?
   — Я здесь уже несколько дней, — ответил молодой человек. — Я был здесь большую часть лета. Моя сестра живет в полумиле отсюда, вниз по озеру.
   — Вы сейчас живете у нее?
   — Да.
   — Почему вы согласились на эту работу? — внезапно задал вопрос Оливер.
   Баннер улыбнулся.
   — Причина обычная, — сказал он. — Да еще и провести все лето на свежем воздухе.
   — Вы бедны?
   Юноша пожал плечами.
   — Отец пережил Депрессию, — ответил он. — Но все еще прихрамывает. Оливер и Петтерсон одновременно кивнули, вспомнив годы Депрессии.
   — Вы любите детей, мистер Баннер? — спросил Оливер.
   Молодой человек помедлил, будто ему пришлось тщательно продумать ответ.
   — Как всех людей, — сказал он. — Есть дети, которых я бы с удовольствием замуровал в стену.
   — И то правда, — согласился Оливер. — Но не думаю, что вам захочется замуровать Тони. Вы ведь знаете, что с ним?
   — Кажется, мне кто-то говорил, что в прошлом году он перенес ревматизм, — сказал Баннер.
   — Правильно, — подтвердил Оливер. — Это дало осложнение на зрение и сердце. Боюсь, ему еще долго нужно будет беречь себя. — И Оливер устремил взгляд на озеро. Лодка уже была совсем близко к берегу, Люси продолжала безостановочно грести. — Из-за этого, — продолжил Оливер, — ему пришлось пропустить целый год в школе, и проводить слишком много времени с матерью…
   — Все мы слишком много времени проводили с матерью, — послышался голос Петтерсона. — И я тоже. — И с этими словами он допил свой бокал.
   — Дело в том, что, — рассуждал Оливер, — надо дать ему возможность вести себя как нормальный ребенок, насколько это возможно, не перенапрягаясь. Он не должен напрягаться или уставать — но я не хочу, чтобы он чувствовал себя инвалидом. Следующие год-другой будут решающими и мне не хотелось бы, чтобы он рос с чувством страха и неудачи…
   — Бедный мальчик, — тихо произнес Баннер, не сводя глаз с приближающейся к берегу лодки.
   — Вот этого как раз и не надо, — быстро сказал Оливер. — Никакой жалости. Ни грамма жалости, пожалуйста. Это одна из причин, по которой я не могу сам остаться здесь с Тони еще на несколько недель. Именно поэтому я не хочу оставлять его наедине с матерью, и поэтому ищу молодого человека в качестве компаньона. Я хочу, чтобы он почувствовал какую-то нормальную, молодую, двадцатилетнюю безжалостность. Думаю, вам это под силу?..
   Баннер улыбнулся.
   — Вам нужны рекомендации?
   — У вас есть девушка? — спросил Оливер.
   — Ну вот еще, Оливер, — одернул Петтерсон.
   Оливер повернулся к Петтерсону.
   — Одна из самых важных вещей, которую нужно знать о двадцатилетнем молодом человеке, это имеет ли он девушку, — мягко возразил он. — Или у него была девушка когда-то, или же он сейчас на промежуточной стадии.
   — У меня есть девушка, — ответил Баннер и добавил: — Приблизительно. — Она здесь? — спросил Оливер.
   — Если бы я сказал, что здесь, вы бы дали мне эту работу?
   — Нет.
   — Она не здесь, — быстро выпалил Баннер.
   Оливер наклонился, пряча улыбку, поднял телескоп, опустив его на другую ладонь. Что вы знаете об астрономии?
   Петтерсон хмыкнул.
   — Чертовски подобранные вопросы, — сказал он.
   — Тони уверен, что станет астрономом, когда вырастет, — объявил Оливер, вертя в руках телескоп. — И было бы неплохо если…
   — Ладно, — неуверенно сказал Баннер. — Я знаю немного…
   — И в какое же время сегодня ночью будет по-вашему видно созвездие Ориона? — задал вопрос Оливер тоном заправского учителя.
   Петтерсон покачал головой и с видимым усилием поднялся на ноги.
   — Я от души рад тому, что мне не придется наниматься к тебе на работу, — сказал он.
   Баннер улыбнулся Оливеру.
   — Вы очень хитры, правда ведь, мистер Краун?
   — Почему вы так решили? — с невинным видом спросил Оливер.
   — Потому что Орион не виден с Северного полушария до самого сентября, — жизнерадостно сообщил Баннер, — и вы хотите, чтобы я опростоволосился.
   — Я плачу вам 30 долларов в неделю, — сказал Оливер. — Сюда входит обучение Тони плаванью, рыбалка вместе с ним, наблюдение за звездами, и как можно больше стараться ограждать его от слушанья этих глупых сериалов по радио. — Оливер помолчал в нерешительности, затем продолжил более тихим и серьезным голосом. — Это подразумевает также дипломатичное ненавязчивое отвлечение его от матери, потому что их отношения в настоящее время… -Он осекся, почувствовав что вот-вот сорвется на резкость, чего ему бы не хотелось. — Я имею в виду, — пояснил он, — что для блага их обоих было бы лучше, если бы они не были настолько зависимы друг от друга. Так вы хотите эту работу?
   — Да, — сказал Баннер.
   — Хорошо, — ответил Оливер. — Завтра можете приступить.
   Петтерсон вздохнул с притворным облегчением.
   — Устал, — сказал он и снова опустился в свое кресло.
   — Я уже отказал трем молодым людям, если хочешь знать, — сказал Оливер.
   — Я слышал, — сказал Баннер.
   — Сегодняшние юноши кажутся либо вульгарными, либо циничными, или что еще хуже и тем и другим одновременно, — сказал Оливер.
   — Вам нужно было раньше встретиться с кем-то из Дармута, — пошутил Баннер.
   — Думаю, что один из тех и был из Дармута, — ответил Оливер.
   Наверное с отделениями физкультуры.
   — Полагаю, что мой долг предупредить вас об одной особенности… Характера Тони, — сказал Оливер. — Ведь, наверное, уже можно говорить о характере тринадцатилетнего мальчика, не правда ли? Когда он болел и ему пришлось провести так много времени в постели, у него появилась привычка ну — мечтать. Всякие истории, измышления, вранье, выдумки. Ничего серьезного. — Оливер говорил и Петтерсон заметил, с какой болью его друг произносил это признание относительно собственного сына. — И мы с женой не уделяли этому много внимания. Я поговорил с ним один раз об этом, и он пообещал обуздать свое — воображение. В любом случае, если это как-то проявится, я хочу, чтобы вы не удивлялись — и в то же время, я бы хотел, чтобы вы осуждали это, прежде чем это перерастет в привычку.
   Слушая Оливера, Петтерсон почувствовал, как холодок пробежал по его спине от внезапного открытия. Он наверняка разочарован, подумал Петтерсон, должно быть чувствует, что его жизнь пуста, если так много требует от своего сына. Но тут же отбросил в сторону эту мысль. Нет, возразил он сам себе, просто Оливер привык всем руководить. Ему легче управлять, чем позволять людям делать что-то самим. Его сын — просто очередной предмет, которым можно автоматически управлять.
   — О… — сказал Оливер. — И еще одна вещь… Секс.
   Петтерсон протестующе замахал руками.
   — Оливер, здесь ты действительно далеко зашел.
   — У Тони нет ни братьев, ни сестер, — объяснил Оливер, — и я уже сказал, что в силу очень естественных обстоятельств он находился под избыточной опекой. И боюсь, что мы с его матерью запустили этот вопрос. Если все будет в порядке, он этой осенью пойдет в школу, и я бы предпочел, чтобы он был просвещен в вопросах секса умным молодым человеком, который собирается стать дипломатом, чем тринадцатилетним молокососом из модной частной школы.
   Баннер деловито подергал себя за кончик носа.
   — С чего вы хотите, чтобы я начал?
   — С чего начинали вы? — спросил Оливер.
   — Боюсь, что мне придется в данном случае начинать с более позднего этапа, — сказал Баннер. — Помните, я говорил вам, что у меня четыре сестры.
   — Положитесь на свое собственное чувство меры, — посоветовал Оливер. — Недель через шесть я бы хотел, чтобы он получил… Хм… Представления о теории без желания броситься… Ну… Незамедлительно применить ее на практике.
   — Я постараюсь быть как можно более доступным избегая пошлости, сказал юноша, — все в строго научном стиле. Как минимум трехсложные слова. И затушевывать самые… Ну… Приятные аспекты?
   — Именно, — подтвердил Оливер. Он снова посмотрел в сторону озера. Теперь лодка была уже почти на самом берегу, Тони стоял на корме, маша рукой отцу через плечо матери, солнце кидало блики на его темные очки. Оливер помахал в ответ. Не отрывая глаз от сына и жены, он обратился к Баннеру: — Полагаю, что я рискую показаться немного старомодным по отношению к своему сыну, но мне совершенно не нравится, как сегодня воспитывают большинство детей. Им либо дают слишком много свободы и они превращаются в неуправляемых животных, либо во всем притесняют, тем самым делая их злыми и мстительными существами, которые отворачиваются от своих родителей, как только находят какой-то другой источник существования. Но главное — я не хочу, чтобы он вырос запуганным…
   — А ты сам, Оливер? — полюбопытствовал Петтерсон. — Разве ты не запуган?
   — Безумно, — ответил Оливер. — Привет, Тони, — обратился он к сыну, направляясь к кромке воды, чтобы помочь вытащить лодку на берег. Петтерсон встал и вместе с Баннером наблюдал, как Люси двумя последними мощными гребками вытолкнула лодку на каменистый берег. Тони покачнулся, чтобы сохранить равновесие, затем спрыгнул, явно игнорируя помощь со стороны на мелководье.
   — Святое семейство, — пробормотал Петтерсон.
   — Что вы сказали? — переспросил Баннер удивленно, не совсем уверенный, что расслышал слова доктора.
   — Ничего, — ответил Петтерсон. — Он точно знает, чего хочет, не правда ли?
   Баннер усмехнулся:
   — Наверняка.
   — Вы думаете, что какой-либо отец может получить от своего сына то, чего хочет? — спросил Петтерсон.
   Баннер перевел взгляд на Петтерсона в ожидании ловушки.
   — Никогда не задумывался над этим, — осторожно ответил он.
   — А ваш отец получил от вас то, что хотел?
   Баннер почти улыбнулся:
   — Нет.
   Петтерсон кивнул.
   Они оба переключили внимание на Оливера, который приближался к ним в сопровождении Люси по одну сторону, и Тони, шагавшего по другую сторону отца с удочкой на плече. Люси на ходу натягивала свободный белый свитер поверх купальника. На ее верхней губе и на лбу поблескивали капельки пота от долгой гребли, деревянные колотушки на ее босых ногах бесшумно опускались на невысокую траву. Семейство миновало полосу солнечного света между деревьями, и стройные обнаженные ноги Люси коротко блеснули золотом загара, когда женщина выходила из тени деревьев. Она шла выпрямившись, стараясь не покачивать бедрами, как будто скрывала собственную женственность. На момент она приостановилась и оперлась на плечо мужа, чтобы вытряхнуть камешек из обуви, и вся группа застыла на мгновение неподвижно в приглушенном листвой летнем солнечном свете.
   Когда они приблизились к Петтерсону и Баннеру, Тони оживленно болтал: — Всю рыбу отсюда выловили, — донеслись его слова. Голос мальчика звучал четко и по-детски высоко, и хотя он был достаточно высок для своего возраста, фигура его показалась Баннеру хрупкой и неразвитой, голова непропорционально крупной. — Слишком близко от цивилизации. Нужно поехать в Норт Вудс. Правда, там комары и лось. Лоси могут быть опасны. И нужно нести каноэ в воду на голове. Берт сказал, что там так много рыбы, что они просто разбивают весла.
   — Тони, — серьезно спросил Оливер. — Ты знаешь, что такое крупинка соли?
   — Конечно, — ответил мальчик.
   — Это то, что необходимо Берту.
   — Ты хочешь сказать, что он все врет? — спросил Тони.
   — Не совсем, — уточнил Оливер. — Просто его надо употреблять чуть присоленным, как орешки.
   — Нужно ему сказать это, — подхватил Тони. — Как орешки.
   Они остановились перед Петтерсоном и Баннером.
   — Мистер Баннер, — представил Оливер. — Моя жена. А это Тони.
   — Здравствуйте, — поприветствовала Люси. Она коротко кивнула и доверху застегнула свитер.
   Тони подошел к Баннеру и вежливо пожал ему руку.
   — Привет, Тони, — сказал Баннер.
   — Привет, — ответил Тони. — У вас такие шершавые руки.
   — Все время играл в теннис.
   — Спорим, через четыре недели я у вас выиграю. Ну может через пять, сказал Тони.
   — Тони… — одернула его Люси.
   — Я что хвастаю? — Тони повернулся к матери.
   — Да.
   Тони пожал плечами и снова посмотрел на Баннера.
   — Мне не разрешают хвастать, — объяснил он. — У меня сильные передние удары, а вот задние подводят. Я не собираюсь это скрывать, — честно признался он, — потому что вы все равно это поймете в первой же партии. Я однажды видел игру Элсворта Вайнса.
   — И как он тебе? — спросил Баннер.
   Тони скорчил презрительную гримасу.
   — Его перехвалили, — небрежно оценил мальчик. — Просто он из Калифорнии и может играть каждый день. Вы плаваете?
   — Да, — признался Баннер с удивлением. — А ты откуда знаешь?
   — Это просто. От вас пахнет озером.
   — Это его салонный фокус, — вмешался Оливер, потрепав мальчика по голове. — Когда он болел, ему завязали глаза, и у него развился собачий нюх.
   — Я тоже умею плавать. Как рыба, — сказал Тони.
   — Тони… — снова предостерегающе осадила его мать.
   Тони улыбнулся, будто его словили на горячем. — Но только десять гребков, затем я тону. Я не умею дышать.
   — Мы это исправим, пообещал Баннер. — Можно прожить всю жизнь и так и не научиться дышать.
   — Мне нужно будет уделить этому внимание, — рассудил Тони.
   — Джеф научит тебя, — сказал Оливер. — Он будет с тобой до конца лета.
   Люси резко бросила взгляд на мужа, сразу же опустив глаза. Тони тоже уставился на Оливера внимательным недоверчиво настороженным взглядом, вспоминая при этом врачей, лекарства, режим, боль, неподвижность.
   — А, — догадался он. — Так он будет присматривать за мной? — Не совсем, — уточнил Оливер. — Просто подправит кое-что. Тони долго и внимательно изучал Оливера, стараясь определить насколько искренним был отец в этот момент. Затем он повернулся и молча начал рассматривать Баннера, будто после официального провозглашения их отношений нужно было срочно вынести собственную оценку.
   — Джеф, — наконец решился сказать Тони. — А как ты по части рыбалки? — При одном моем появлении рыбы умирают со смеху, — сострил Баннер. Петтерсон посмотрел на часы.
   — Наверное, я пойду, Оливер. Мне только оплатить счет, собрать кое-какие вещи — и я готов. — Ты же хотел что-то сказать Тони, — напомнил ему Оливер.
   Люси недоверчиво перевела взгляд с мужа на лицо Петтерсона.
   — Да, — сказал Петтерсон. Теперь когда наступил этот момент, он уже пожалел о данном Оливеру обещании. — И все же, — сказал он, понимая трусость своего поведения. — А разве нельзя подождать до следующего раза? — Мне кажется сейчас самый подходящий момент, Сэм, — размеренно и четко произнес Оливер. — Ты уже не увидишься с Тони по крайней мере еще месяц, и Тони должен будет сам отвечать за себя, и мне кажется, что будет лучше, если он будет готов. — Оливер, — начала было Люси.
   — Мы с Сэмом уже обсудили все это, Люси, — сказал Оливер, коснувшись ее руки.
   — Что мне сейчас делать? — спросил Тони недоверчиво покосившись на Петтерсона.
   — Ничего тебе сейчас делать не нужно, Тони, — сказал Петтерсон. -Просто я хочу объяснить тебе, что с тобой происходит.
   — Я себя прекрасно чувствую. — Голос Тони при этом прозвучал грустно и мальчик печально опустил глаза.
   — Конечно, — поддакнул Петтерсон. — И тебе будет еще лучше.
   — Я и так достаточно хорош, — упрямо повторил Тони. — Зачем мне быть еще лучше?
   Петтерсона и Оливера рассмешили эти слова, через какое-то мгновение рассмеялся и Баннер.
   — Достаточно здоров, — поправила его Люси. — А не хорош.
   — Ладно, достаточно здоров, — покорно повторил Тони.
   — Конечно, ты здоров, — начал Петтерсон.
   — Я ничего не хочу прекращать, — предупредил Тони. — Я уже достаточно много вещей прекратил в своей жизни.
   — Тони, — сделал ему замечание отец. — Дай доктору Петтерсону договорить.
   — Да, сэр, — сказал Тони.
   — Все что я хочу тебе сказать, — продолжал Петтерсон, — это, что тебе некоторое время нельзя еще читать, но кроме этого — ты можешь делать все, что хочешь — но умеренно. Ты ведь знаешь, что такое умеренность?
   — Это значит не требовать второй порции мороженного, — с гордостью отрапортовал Тони.
   Все рассмеялись, и Тони довольно огляделся, потому что именно на это он и рассчитывал.
   — Именно, — сказал Петтерсон. — Ты можешь играть в теннис, можешь плавать и…
   — Хочу научиться играть в бары, — вставил Тони. — Хочу научиться попадать в дугу.
   — Можем попробовать, — сказал Баннер, — но ничего не могу обещать. -Мне еще ни разу не удавалось попасть в дугу, хотя я намного старше. С этим нужно родиться.
   — Все это тебе можно, Тони, — продолжал Петтерсон, отметив про себя однако, что Баннер пессимист. — Но при одном условии — как только ты начнешь уставать, ты сразу же должен остановиться. Малейшее…
   — А если не остановиться? — резко оборвал его мальчик. — Что тогда?
   Петтерсон вопросительно посмотрел на Оливера.
   — Ну скажи же, — настаивал Оливер.
   Петтерсон повернулся к Тони.
   — Тогда тебе снова придется лечь в постель и провести там довольно долгое время. Тебе ведь не хотелось бы этого, правда?