Искандер Фазиль Абдулович. В парижском магазине

   Кстати, однажды у меня был разговор с немцем, прекрасно знающим русский язык. Путаница получилась невероятная. Мы говорили об одном немецком спортсмене, очень знаменитом в прошлом.
   Он сказал про него:
   — Фатерлиния у него высокая. Но муттерлиния у него простая.
   Я тут же ухватился за фатерлинию, оставив муттерлинию без внимания.
   — А нос какой у него? — спросил я, вроде бы простодушно.
   — При чем тут нос? — удивился немец. — Нос обычный, арийский.
   — А мачты? — спросил я, продолжая уточнять тему.
   — В мачтах он давно не участвует, — несколько раздраженно ответил немец, — он теперь работает тренером.
   — А камбуз? — не унимался я.
   — При чем тут кампус?! — гневно удивился немец. — Когда он ездит с командой, он останавливается в лучших отелях.
   — А корма? — спросил я, наконец, больше не находя созвучных слов.
   — С кормами все хорошо, — успокоил он меня, — у него отличные заработки. К тому же фатерлиния у него высокая, богатая. Я же говорил.
   Однако вернемся в магазин, черт бы его забрал. Я некоторое время стоял недалеко от дверей и вдруг почувствовал чей-то пристальный взгляд. Я полуобернулся и увидел, что напротив меня стоит какой-то старый француз, высокий, седой, в дешевом, но аккуратно сидящем на нем светлом костюме. Он с сумрачной подозрительностью поглядывал на меня. Иногда он проверял сумки входящих в магазин женщин с арабской внешностью. Только их.
   Вспомнив свою некоторым образом восточную внешность, я подумал, не принимает ли он меня за арабского террориста, ждущего здесь своего часа. Поймав его взгляд, я постарался придать своему лицу выражение легкомысленного благодушия и даже хлопнул себя по карманам в знак их абсолютной незагруженности, в том числе и динамитом. Он отвел глаза, но выражение их все еще оставалось сумрачным и даже, как я теперь заметил, обиженным. Мне показалось — лично на меня. Но за что?
   Теперь я обратил внимание, что он нередко проверяет сумки и выходящих из магазина покупательниц. И опять же преимущественно арабского вида женщин, хотя и с француженками не слишком церемонится. Я решил, что у него сложная, двойная должность — перехватывать бомбы у входящих арабок и предотвращать кражу как со стороны тех же арабок, так и более широкого круга народов, не исключая француженок. Однако, занимаясь проверкой женщин, он не забывал и обо мне, то и дело бросал на меня подозрительные и как бы грустнеющие взгляды. Взгляды его как бы вопрошали о чем-то. Но о чем?
   Вдруг ко мне подошла выходящая из магазина покупательница и, раскрыв сумку, показала содержимое. В пальцах она, если не ошибаюсь, сжимала что-то вроде чека. Она приняла меня за контролера! Так как я ни слова не понимал по-французски, я движением руки направил ее к выходу: «Верю! Идите!»
   Она прошла. Я взглянул на настоящего контролера и поймал его взгляд, полный горестного упрека. Только теперь я понял, в чем дело! Мы стояли по обе стороны от выхода из магазина, и он, как и эта женщина, только гораздо раньше, принял меня за второго контролера, вероятно, присланного директором магазина с тем, чтобы впоследствии сменить его или просто проверить его работу. Вот откуда горестные упреки его взглядов.
   Время от времени покупательницы подходили то к нему, то ко мне. Я, не заглядывая в сумки, направлял их к выходу. А он добросовестно заглядывал к ним в сумки да еще успевал, оглянувшись, перехватить потенциальных бомбометательниц, входящих в магазин.
   Вероятно, женщины, издали заметив неутомительный вариант моей проверки, стали гораздо чаще подходить ко мне. То и дело раздавалось: «Мерси!» на мой жест: «Идите! Идите!»
   Я почувствовал, что меня начинает душить смех, тем более, что взгляды старика делались все более горестно-упрекающими. Между нами шел безмолвный, но достаточно напряженный диалог.
   — Значит, я постарел? Хотят заменить меня тобой?
   — Откуда я знаю, — безвольно разводил я руками.
   — Интересно, в чем я провинился? Я и сейчас работаю лучше тебя.
   — Кто его знает, — слегка разводил я руками.
   — Я опытный, а ты нет. Вот эту мулатку, которая сейчас прошла мимо тебя, надо было тщательно проверить.
   — Ничего особенного у нее не было, — отвечал я взглядом. На это он ответил длинной тирадой.
   — С твоей проверкой ты пустишь хозяина по ветру, хотя туда ему и дорога! Если он хочет избавиться от меня, мог бы прямо мне об этом сказать, а не подсылать шпионов!
   — Да я здесь от нечего делать! — отвечал я гримасой скучающего бездельника.
   — Знаю, знаю, почему ты здесь!
   Мы так хорошо друг друга понимали, что я пустился на гасконскую шутку, которую он, к сожалению, не понял. Вернее, понял совершенно превратно.
   Как раз в дверь входила арабка. Я властно показал на арабку, он проследил за моим взглядом, но подумал, как впоследствии выяснилось, что я ему показываю на дверь. Потом я ткнул пальцем в него. Потом я ткнул пальцем на покупательниц, выходящих из магазина, и соединяя их с собой, ткнул пальцем на себя. Кажется, яснее не выразишься.
   — Вы проверяете бомбисток, — сказал я всеми жестами и взглядами, — а я буду проверять выходящих с покупками! Так дело пойдет быстрее!
   Он воспринял только смысл моей руки, показывающей ему на дверь, а все остальное не понял. От возмущения он побагровел и даже, не проверив, пропустил в магазин арабку. Первый раз. Счастливица ничего не поняла.
   — Как?! Ты приказываешь мне уходить из магазина?! Ты что, хозяин? Наглец!
   — Ради Бога, все остается по-прежнему! — крикнул я ему взглядом и успокоительными движениями обеих рук постарался восстановить мир.
   А между тем, покупательницы все чаще ко мне подходили, и он явно ревновал. Я вынул сигарету и, поймав его взгляд, попросил:
   — Можно я пока пойду покурю, а вы подежурьте? Отчасти я этим хотел смягчить ужасное впечатление от своей гасконской шутки, хотя весь ужас ее заключался в том, что он ее превратно понял. С другой стороны, я этим хотел показать ему, что не дорожу своим местом. Во всяком случае — не очень дорожу.
   — Идите! Идите! Нечего у меня спрашивать! — сухо ответил он взглядом. Мне показалось, что он перешел на вы в знак полного отчуждения. Я вышел, покурил сигарету, бросил окурок у мрачно завинченной урны и вернулся на свой пост.
   Увидев меня, он сам вынул пачку сигарет и показал мне:
   — Я тоже пойду покурю, раз уж меня собираются заменять.
   — Идите, курите! — энергично кивнул я ему. — Я пока подежурю за вас! Да мы могли бы и вместе пойти покурить! Гори ваш хозяин огнем!
   Я подпустил социализма, чтобы угодить ему. Но он сурово отстранил мой некоторый порыв последовать за ним. Подпущенный мной социализм, по-моему, он вообще не заметил. Мы стали хуже друг друга понимать.
   — Уж ты горевать не будешь, даже если я совсем не приду! — ответил он взглядом и молча удалился.
   Женщины проходили мимо меня, уже не раскрывая сумки, а только делая вид, что пытаются раскрыть. Отмашкой я отправлял их в сторону двери, и они, не забыв поблагодарить, удалялись. А некоторые, между прочим, проходили мимо меня и не думая раскрывать сумки и даже не делая вид, что раскрывают. Они, гордячки, просто не замечали меня. Черт его знает, что у них за порядки! Классовое общество!
   Две женщины, раскрыв сумки, подошли ко мне. Одна из них по-русски сказала другой:
   — Посмотри, чем этот здоровый лоб занимается! Тоже мне работа! А валюту, небось, гребет!
   — Дай Бог мне столько здоровья, сколько он имеет от воровок! — мгновенно умозаключила вторая.
   — Я работаю бесплатно, — ответил я по-русски с некоторой обидой. Я сказал это, скорее всего, чтобы не давать им распутывать на моих глазах сложный клубок своих отношений с воровками. Та, что сказала про воровок, опустила глаза и больше не вымолвила ни слова. Можно было понять — пристыжена. Но можно было понять и так: скромно остаюсь при своем мнении.
   — Ой, извините, — воскликнула первая, — вы эмигрант? Но почему же бесплатно работаете?
   — Стажировка, — сказал я. — Проходите!
   — Спасибо, — поблагодарила она, закрыв сумку, в которую я даже не заглянул, — дай Бог вам доработаться до заведующего отделом!
   — Надеюсь когда-нибудь, — ответил я, — хотя это и нелегко. Конкуренция.
   — А конкуренция большая?
   — Большая, — сказал я, — вот даже здесь, хоть я и бесплатно работаю, второй контролер терпеть меня не может. — Уйди, — говорит, — чтобы глаза мои тебя не видели!
   — Он боится, что вы на его место сядете?.. Вернее, станете?
   — Очень боится, — подтвердил я ее правильную догадку.
   — А вы вместе начинали работать? — спросила она, что-то соображая.
   — Нет, — сознался я, — он раньше. Лет на пятьдесят. Но я же готовлюсь к повышению. Я ему говорю: — Чего ты нервничаешь, старик? Я здесь временно, временно.
   — А он что?
   — И временно видеть тебя не хочу!
   — Какой сердитый, — удивилась она, а потом, посмотрев на свою молчаливую подругу, вспомнила. — Он, конечно, получает с воровок и думает, что вы ждете свой процент! Какой же вы наивный!
   — Да не жду я ничего! — воскликнул я голосом человека, уставшего от преследований, — мне сказали: осмотритесь, привыкайте к публике, а потом мы вас возьмем продавцом. Я ведь с образованием приехал…
   — А он?
   — Какое там образование! — вспылил я. — Церковно-приходская школа! Католическая, конечно.
   — А рэкетиры у вас бывают? — неожиданно спросила она, так что я даже слегка растерялся.
   — Насчет рэкетиров не знаю, врать не буду, — сказал я, — но бомбисток полно.
   — Каких еще бомбисток? — насторожилась она.
   — Арабских, конечно, — ответил я, но тут же успокоил ее. — Сегодняшние уже все перехвачены.
   Она успокоилась и огляделась.
   — Что-то я вашего напарника не вижу?
   — Он как раз пошел бомбисток сдавать в полицию.
   — Вам даже и за опасность должны были платить! — воскликнула она.
   — Стажировка, — напомнил я свой крест, — не положено.
   — А как у вас с языком? Понимаете французов?
   Опять язык! Видимо, то, что они меня понимают, она не сомневалась. Я снова вспомнил своего старика.
   — Психологически да, — сказал я твердо, — а так нет. Она сильно призадумалась.
   — Но потом вам эту бесплатную работу зачтут? — спросила она, переходя на более понятную тему.
   — Сомневаюсь, — вздохнул я.
   — Я думала только у нас не выплачивают зарплаты. Но у нас хоть обещают, — сказала она и, уходя с подругой, заключила: — Жестокий мир.
   А между прочим, после того как старик вышел из магазина, арабки, словно того и дожидались, стали прямо-таки вламываться в дверь. Если старик был недалеко от входа, он не мог их не заметить. Глупо было бы предположить, что он отправился куда-то в поисках незавинченной урны. Так в чем дело?
   Я вдруг догадался, что старик пошел ва-банк! Мол, если уж меня выгоняют, пусть арабки взорвут магазин вместе с его посетителями и шпионами!
   Довольно эгоистическое решение, подумал я, с некоторым унылым облегчением следя за удаляющейся в глубь магазина последней бомбисткой.
   Помещение очень большое, подумал я с надеждой, но и бомбисток ворвалось сколько! Если бы они действовали одновременно, они бы могли бы свалить Эйфелеву башню. Вот и шли бы туда. Я вообще сильно усомнился в правильности моего решения войти в магазин.
   Но старик оказался героичней, чем я думал. Он вскоре вошел в магазин и с решительностью самосожженца занял свое место. По выражению его лица я понял, что он продолжает дискуссию, может быть, даже подключив к ней и своего хозяина. Я посмотрел на него. Он ответил мне гневным и как бы бесшабашным от отчаянья взглядом:
   — Бесстыжий! Еще такой здоровый мужик, а отнимаешь работу у старика!
   Я хотел успокоить его взглядом, но тут заметил, что приближаются моя жена и ее приятельница. Жена, увидев меня, радостными восклицаниями давала знать об исключительно удачных покупках.
   — Что так долго? — упрекнул я их, когда они подошли.
   — Да ты только посмотри, что мы купили! — оживилась жена и стала вытаскивать из сумки и показывать мне свои покупки.
   Тускло одобряя покупки, я рассеянно оглядел их. И тут вспомнил своего старика и посмотрел на него.
   Лицо его выражало горячечную работу мысли. С одной стороны, я вроде добросовестно, как никогда, проверяю покупки. Но с другой стороны, он начал догадываться, что мы из одной компании. Тем более русская речь.
   А ведь до этого мы, хоть и молча, но, по его мнению, говорили по-французски.
   Лицо старика начало оживляться светом надежды. И это было прекрасно!
   — Так ты не из сукиных сынов моего хозяина?! Не мог же он для этой цели нанять русского да еще с двумя женщинами! — кричал его взгляд.
   — Нет, конечно, — ответил я ему улыбкой.
   — Постой! Постой! Почему же ты тогда сумки проверял? — спросил он недоумевающим взглядом и даже наклонился к теоретической сумке, а потом, выпрямившись, махнул рукой в сторону двери, явно пародируя мой жест.
   — Так они же сами лезли, что я мог сделать? — ответил я взглядом, разведя руками, а потом перевел взгляд на своих женщин: — Я их ждал!
   Я хлопнул по плечу жену и не поленился дотянуться до плеча ее приятельницы, почему-то очень удивившейся моему хлопку. Потом я наклонился к сумкам, взял их в руки и как бы готовый направиться к старику, спросил его взглядом:
   — Сумки проверять будете?
   Старик расхохотался в знак того, что ценит мой юмор. После этого он царственным движением руки направил нас к выходу. Очаровательный старик. Мы вышли из магазина.