Итиё Хигути. Мутный поток

   Жалкая, несчастная, потерявшая себя Охацу сглатывала слезы, мешавшие ей говорить: «Я неправа, прости, верни мне свою благосклонность, прошу, ну пожалуйста, мне не следовало выбрасывать любезный подарок Орики, она его по доброте душевной поднесла, я плохая, ты прав, обозвала Орики ведьмой, а сама дьяволица, больше никогда так про нее не скажу, никогда, вообще ничего больше про нее нё скажу, если ты собрался развестись только из-за моих слов о ней, то прости, прости... если не передумаешь, я совсем одна останусь, нет у меня ни родителей, ни сестер, ни братьев, только дядюшка-управляющий... мне и пойти-то некуда, пожалуйста, прости меня, пусть ненавидишь, но хоть ребенка пожалей... прости меня, прости...» - рыдая, она стукнула ладонью об пол; «Нет, больше так не может продолжаться», - сказал он и отвернулся к стене, замкнувшись; сил не осталось выслушивать крики жены; это сразило Охацу - никогда еще муж не бывал таким жестоким, бесчувственным... неужто эта женщина настолько овладела его душой, что он стал способен на низость? а вдруг он ее любимого мальчика голодом уморит? она уже поняла: извиняйся, не извиняйся - все без толку; «Такити, Такити, - окликнула она сына, - ты кого больше любишь, папу или маму? скажи!» - «Папу я не люблю, он мне ничего не покупает», - честно признался мальчик; «А вместе с мамой пойдешь, куда бы она ни пошла?» - «Пойду», - ответил ребенок, не слишком задумываясь; «Слыхал? Такити выбрал меня! пусть он твой сын, и ты хочешь забрать его, но я не отдам своего дитятку в твои руки, он пойдет со мной, понял?! я забираю его!» - крикнула она; «Поступай как знаешь, мне все равно, ребенок мне ни к чему, пусть идет с тобой, а ты отправляйся куда хочешь, а то забирай дом, все вещи - о землю колотиться не стану и вслед тебе не посмотрю». - «Да нет у нас никакого дома и вещей нет, все это - пустые слова, живи один, хочешь - иди по дороге удовольствий, хочешь - по другой какой, но ребенка у меня не проси, не отдам», - она переборола в себе чувство к мужу; в стенном шкафу нашарила небольшой платок, чтобы сделать узелок для вещей: «Заберу только детскую ночную одежонку - кимоно на легкой подкладке, фартучек да короткий поясок... ты высказал все, хотя пьян не был, значит, протрезвления не будет, не будет и сомнений... но подумай, как следует, о ребенке: дитя, взращенное и отцом, и матерью, даже в бедности богач... неужто не жалко тебе нашего бедного мальчика, который остается без отца? ах, тот, кто не привязан к собственному ребенку, - поистине с червоточиной в душе... ну, прощай!» - подхватив узелок с вещами, она вышла за порог, так и не услышав: «Вернись, вернись скорей».

8

   Спустя несколько дней после праздника Поминовения, когда праздничные фонари, догорая, бросали слабый печальный свет, в новый квартал вынесли два гроба, один помещался в паланкине, другой несли на шестах; паланкин скрытно отбыл от ее дома в Кикунои, зеваки на главной улице переговаривались вполголоса: «Что за несчастная судьба у этой девушки - доверилась негодяю! жаль ее... нет-нет, это же двойное самоубийство... один человек видел, как совсем недавно в сумерках они разговаривали друг с другом в храме на горе... она из-за него потеряла голову и покончила собой, следуя долгу». - «Да где это вы видали, чтобы у девицы из веселого дома и чувство долга, и твердость характера - неслыханное дело! - просто она из бани возвращалась, они и встретились, она, верно, не смогла вырваться из его объятий, они все ходили, разговаривали, а ударили ее сзади ножом, рассекли от лопатки книзу, на щеках - ссадины, на шее - множественные колотые раны, она без сомнения пыталась бежать, а он ее убил - тут и сомнений не может быть! а мужчина, считаю, совершил истинно прекрасное харакири, когда торговал в своей лавке футонами да одеялами, никто бы и не подумал, что он такой мужественный человек, а вот, поди ж ты, обрел посмертную славу, это - великий поступок!» - «Какая огромная потеря для Кикунои! она-то таких видных мужчин привлекала, а теперь - кто пойдет в это заведение? жаль...» - так обсуждали случившееся, сожалея, горюя, пошучивая, сталкивались разные мнения, но никто ничего доподлинно не знал; толковали, правда, что какие-то люди будто бы видали, как время от времени с невысокой храмовой горы исходит странное свечение - была ли то человеческая душа, так и не избывшая долгой обиды?..