Страница:
— Камрак? Что это?
— Его еще называют карамбулой. Вкус этого растения чем-то напоминает «заячью капусту». Внешний вид весьма своеобразный — нарезанные поперек плода ломтики похожи на пятиконечные звездочки.
— Ох, и везет же вам, Клим Пантелеевич, — весь мир посмотрели! А мы вот все больше по географическим атласам да книгам. Недавно, кстати, прочел интереснейшую статью в журнале «Вокруг Света» о Ромейском царстве и государстве Алания. А знаете, кто автор? Никогда не догадаетесь!
— Поликарп Спиридонович Маевский. Мой недавний подзащитный. Тихий и скромный титулярный советник.
— Иногда с вами становится скучно: вы все знаете.
— Так ведь он в «Читальном городе» все книги о Византии скупил.
— Ну вот, — вздохнул доктор, — ваша осведомленность, как всегда, основана на простых фактах.
— Послушайте, Николай Петрович, а «Ставропольско-Кубанское нефтяное товарищество»? Оно ведь тоже занимается поиском нефти, но делает это как-то более осмысленно, по-западному, что ли… Попутно открывая газовые месторождения, они не бросают их, а помогают использовать. Смотрите — скважина у театра «Пассаж» его же и отапливает, а другая, обнаруженная на территории завода «Салис», приспособлена для собственной рекламы: вокруг чугунной трубы, выводящей из земли газ, поставили столики и устроили шатер, а через огромные окна главного цеха видно, как на газовой горелке варят пиво. И тут же из декорированного бродильного чана с отстойником напиток разливается в литровые баварские кружки. Люди идут туда нескончаемым потоком: всем интересно узреть новое чудо техники.
— Так это заезжие. Им не остается ничего другого, как пытаться любым способом уменьшить затраты, связанные с бурением скважин. Местные власти ставят «варягам» всяческие препоны: находят формальные поводы для остановки работ. Вы же понимаете, что им больше интересен «свой» Кампус, чем пришлый чистоплюй Белоглазкин. Он хоть и русский, но учился в Лондоне, взяток не дает и верит, что Россию можно переделать на манер Англии или Франции. Только чиновники смотрят на него как на юродивого, хмыкают в ладошку и строчат предписания, заставляя приостанавливать работы по бурению. А он, будто Дон-Кихот, все продолжает бороться с ветряными мельницами.
— Сдается мне, что без вмешательства Тер-Погосяна тут не обошлось. Ему лишний конкурент ни к чему.
— Вы совершенно правы, тем более что «новоприбывшие» уменьшили стоимость каждой акции, включающей в себя сто паев. И народ принялся их скупать, отчего Тер-Погосян терпит убытки.
— Видно, Белоглазкин еще и неплохой финансист. — Ардашев повернул голову в сторону сада. — У нас, судя по всему, гости — Ефим Андреевич пожаловал.
— Поляничко?
— Он самый.
Главный сыщик губернии в сопровождении горничной приближался к беседке. Он был в старомодном длиннополом сюртуке. Его нафабренные усы резко контрастировали с седыми бакенбардами.
Ардашев шагнул навстречу.
— Милости прошу, Ефим Андреевич. Искренне рад вашему визиту.
После короткого рукопожатия старый полициант потянул носом, улыбнулся и спросил:
— Глинтвейн?
— Не совсем. Позвольте, я вас угощу.
Адвокат опустил в стакан кусочек лимона, сахар и немного меда. Добавив лимонного сока, он налил винно-чайной смеси. — А вот теперь пробуйте.
Поляничко снял котелок и положил на край стола. Сделав глоток, он невольно сморщился, но выдавил улыбку.
— Пожалуй, неплохо. Напоминает микстуру от простуды, что готовят в аптеке у Байгера. Вижу, — он указал кивком на свой стакан, — ждали кого-то?
— В любой момент к нам может присоединиться Вероника Альбертовна, но пока ее нет.
Увидев лежащую на столе раскрытую газету со статьей о церковно-приходской школе, гость заметил:
— А вы, смотрю, теперь меценат. Добрыми делами занимаетесь. Это хорошо — другим пример. Я бы тоже рад, но с нашими грошами хоть бы самому прокормиться. Да-с…
Он достал серебряную табакерку, взял щепоть ароматной смеси, неторопливо растер ее между пальцами и набил обе ноздри. Прикрыв глаза, на секунду замер и тут же разразился чередой нескончаемых чихов. Седая, будто посыпанная пеплом голова сыщика судорожно затряслась.
Ардашев, хорошо знавший полицейского начальника уже много лет, терпеливо ждал, пока Ефим Андреевич закончит свой обычный церемониал и перейдет к сути вопроса, который и привел его к нему.
Промокнув слезы удовольствия, Поляничко, верный старой привычке, начал с конца:
— Вчера вечером Тер-Погосян отправился к праотцам. Умер насильственно, предупредив, так сказать, естественный ход вещей, — застрелился в собственном кабинете. В конторе был допоздна. Проникающее ранение в голову. Выстрела никто не слыхал. Его обнаружил сторож. Записку напоследок оставил. Да-с… — Он вынул из кармана заношенного сюртука конверт, извлек свернутый вдвое полулист почтовой бумаги и положил на стол. — Отпечатки пальцев уже сняли. Чужих следов нет, только его.
Адвокат развернул послание. Текст, набранный на пишущей машинке, был банален: «В моей смерти прошу никого не винить». Внизу черными чернилами была выведена размашистая, похожая на вензель подпись.
«Господи, — подумал Клим Пантелеевич, — ну почему все привыкли мыслить штампами? Сколько я ни сталкивался с делами о суицидах — везде одна и та же фраза. Ну могли бы придумать что-нибудь иного свойства. Допустим: «Во всем виноват только я» или «настоящим заявляю, что самолично ухожу из жизни». Нет, как-то сухо и канцелярщиной отдает. Лучше уж: «Простите, что накладываю на себя руки»… но и это слишком картинно, будто взято из скверного водевиля. А может, кратко? «Устал. Ухожу. Простите…» Да, пожалуй, это сгодится. И звучит достойно».
Ардашев поднял глаза:
— Это все?
Усмехнувшись в усы, Поляничко вытянул из того же кармана еще один конверт. На лицевой стороне было выбито печатным шрифтом: «п.п. Ардашеву». Внутри, на белом листе, чернела машинопись: «Я выполнил обещание, не правда ли?» — и подпись.
— И что же?
— Ничего, — пожал плечами сыщик. — Я хотел предупредить, что не сегодня завтра вас вызовет на допрос судебный следователь Леечкин. После чего дело, вероятно, закроют. Да-с…
— А подпись его? — задумчиво выговорил Ардашев.
— Его-с, не сомневайтесь. Тут вензелей — что у карачаевского барана завитушек. Старался, сердешный, выводил перед смертью. Знал, видать, что сличать будут. В этих художествах — один плюс: подделать трудно. Хотя, — он в задумчивости почесал подбородок, — во втором годе был у меня один «рисовальщик», из Одессы. Для него любую подпись изобразить — детская забава.
— Но почему текст набран на машинке? В таких случаях обычно пишут от руки.
— Н-не знаю, — замялся полицейский. — В конторе убиенного стоит «Ундервуд».
Присяжный поверенный взял оба листа, посмотрел их на просвет и совместил подписи — они совпали. Он повернулся и хотел что-то сказать, но в разговор вмешался доктор Нижегородцев:
— Позвольте узнать, Ефим Андреевич, видны ли следы пороха на кисти правой руки?
— А я разве еще не сказал? — сыщик округлил глаза.
Доктор покачал головой.
— Все чин-чином: сгоревший порох имеется и на руке, и вокруг височной области.
— Оружие его?
— Да. Тот самый наган, которым он размахивал в Коммерческом клубе. Куплен в магазине «Выстрел» на Николаевском проспекте. Я проверил — все сходится. Да-с…
— А сколько патронов осталось в барабане?
— Патронов? — насторожился Поляничко. — Как сколько? Шесть, конечно! В сейфе, на полке, мы нашли распечатанную пачку на четырнадцать штук. В ней как раз осталась ровно половина. Но там еще и россыпь была. Мы все описали и сфотографировали.
Ардашев сделал несколько глотков чая и, глядя на упавший под ноги вишневый лист, спросил:
— А какого цвета были чернила в его письменном приборе?
Поляничко заерзал, будто угодил в купоросную лужу. Покусывая кончик уса, он наконец выдавил из себя:
— Не помню, не до того было. — И вдруг поднялся. — Пора мне, пойду… Вот ведь как бывает: жил человек, жил, радовался, в картишки перебрасывался, а потом задумал вывести более удачливого игрока на чистую воду. Почитай, год за ним следил. Казалось, повезло — почти за руку поймал. Чувствовал себя победителем. Раструбил на всю округу. Вроде бы все шло как по маслу. Но нет. Судьба выкинула такой фортель, что упаси Господи! Трагедия. Да-с… — Он махнул рукой. — Вы меня не провожайте. Честь имею кланяться.
Глядя вслед удаляющемуся полицейскому, доктор печально выговорил:
— А если разобраться, Поляничко, в сущности, прав. Только это не трагедия, а самая настоящая блажь и мандрагория. Ну чего в жизни коммерсанту не хватало? Ведь все было: и деньги, и любимая женщина, и нефть вот-вот забьет фонтаном. Никогда бы не подумал, что успешный миллионщик может снизойти до самоубийства. Другое дело Маевский — размазня, слабак.
— Боюсь, вы ошибаетесь. Этот неприметный титулярный советник не так уж прост, как может показаться на первый взгляд. Он очень умен. А вообще-то, Николай Петрович, я почти уверен в том, что самоубийство Тер-Погосяна не закончится для нас только визитом Поляничко. Помяните мое слово: вчерашнее происшествие — начало длинной цепи событий. А меня, как вы знаете, предчувствия редко обманывают. Да и начальник Сыскного тоже что-то не договаривает.
— К гадалке не ходи, — согласился Николай Петрович. — Сегодня Ефим Андреевич выглядел обеспокоенным. Мне показалось, что у него имелись какие-то подозрения, но говорить о них он так и не решился. Не знаю, как у вас, а у меня после его визита до сих пор на сердце тревожно, будто в детстве перед грозой.
Присяжный поверенный уже не слышал Нижегородцева. Он полностью погрузился на дно собственных мыслей.
Глядя на бегущую стайку ватных облаков, Клим Пантелеевич вновь и вновь возвращался к разговору с Поляничко.
3
— Его еще называют карамбулой. Вкус этого растения чем-то напоминает «заячью капусту». Внешний вид весьма своеобразный — нарезанные поперек плода ломтики похожи на пятиконечные звездочки.
— Ох, и везет же вам, Клим Пантелеевич, — весь мир посмотрели! А мы вот все больше по географическим атласам да книгам. Недавно, кстати, прочел интереснейшую статью в журнале «Вокруг Света» о Ромейском царстве и государстве Алания. А знаете, кто автор? Никогда не догадаетесь!
— Поликарп Спиридонович Маевский. Мой недавний подзащитный. Тихий и скромный титулярный советник.
— Иногда с вами становится скучно: вы все знаете.
— Так ведь он в «Читальном городе» все книги о Византии скупил.
— Ну вот, — вздохнул доктор, — ваша осведомленность, как всегда, основана на простых фактах.
— Послушайте, Николай Петрович, а «Ставропольско-Кубанское нефтяное товарищество»? Оно ведь тоже занимается поиском нефти, но делает это как-то более осмысленно, по-западному, что ли… Попутно открывая газовые месторождения, они не бросают их, а помогают использовать. Смотрите — скважина у театра «Пассаж» его же и отапливает, а другая, обнаруженная на территории завода «Салис», приспособлена для собственной рекламы: вокруг чугунной трубы, выводящей из земли газ, поставили столики и устроили шатер, а через огромные окна главного цеха видно, как на газовой горелке варят пиво. И тут же из декорированного бродильного чана с отстойником напиток разливается в литровые баварские кружки. Люди идут туда нескончаемым потоком: всем интересно узреть новое чудо техники.
— Так это заезжие. Им не остается ничего другого, как пытаться любым способом уменьшить затраты, связанные с бурением скважин. Местные власти ставят «варягам» всяческие препоны: находят формальные поводы для остановки работ. Вы же понимаете, что им больше интересен «свой» Кампус, чем пришлый чистоплюй Белоглазкин. Он хоть и русский, но учился в Лондоне, взяток не дает и верит, что Россию можно переделать на манер Англии или Франции. Только чиновники смотрят на него как на юродивого, хмыкают в ладошку и строчат предписания, заставляя приостанавливать работы по бурению. А он, будто Дон-Кихот, все продолжает бороться с ветряными мельницами.
— Сдается мне, что без вмешательства Тер-Погосяна тут не обошлось. Ему лишний конкурент ни к чему.
— Вы совершенно правы, тем более что «новоприбывшие» уменьшили стоимость каждой акции, включающей в себя сто паев. И народ принялся их скупать, отчего Тер-Погосян терпит убытки.
— Видно, Белоглазкин еще и неплохой финансист. — Ардашев повернул голову в сторону сада. — У нас, судя по всему, гости — Ефим Андреевич пожаловал.
— Поляничко?
— Он самый.
Главный сыщик губернии в сопровождении горничной приближался к беседке. Он был в старомодном длиннополом сюртуке. Его нафабренные усы резко контрастировали с седыми бакенбардами.
Ардашев шагнул навстречу.
— Милости прошу, Ефим Андреевич. Искренне рад вашему визиту.
После короткого рукопожатия старый полициант потянул носом, улыбнулся и спросил:
— Глинтвейн?
— Не совсем. Позвольте, я вас угощу.
Адвокат опустил в стакан кусочек лимона, сахар и немного меда. Добавив лимонного сока, он налил винно-чайной смеси. — А вот теперь пробуйте.
Поляничко снял котелок и положил на край стола. Сделав глоток, он невольно сморщился, но выдавил улыбку.
— Пожалуй, неплохо. Напоминает микстуру от простуды, что готовят в аптеке у Байгера. Вижу, — он указал кивком на свой стакан, — ждали кого-то?
— В любой момент к нам может присоединиться Вероника Альбертовна, но пока ее нет.
Увидев лежащую на столе раскрытую газету со статьей о церковно-приходской школе, гость заметил:
— А вы, смотрю, теперь меценат. Добрыми делами занимаетесь. Это хорошо — другим пример. Я бы тоже рад, но с нашими грошами хоть бы самому прокормиться. Да-с…
Он достал серебряную табакерку, взял щепоть ароматной смеси, неторопливо растер ее между пальцами и набил обе ноздри. Прикрыв глаза, на секунду замер и тут же разразился чередой нескончаемых чихов. Седая, будто посыпанная пеплом голова сыщика судорожно затряслась.
Ардашев, хорошо знавший полицейского начальника уже много лет, терпеливо ждал, пока Ефим Андреевич закончит свой обычный церемониал и перейдет к сути вопроса, который и привел его к нему.
Промокнув слезы удовольствия, Поляничко, верный старой привычке, начал с конца:
— Вчера вечером Тер-Погосян отправился к праотцам. Умер насильственно, предупредив, так сказать, естественный ход вещей, — застрелился в собственном кабинете. В конторе был допоздна. Проникающее ранение в голову. Выстрела никто не слыхал. Его обнаружил сторож. Записку напоследок оставил. Да-с… — Он вынул из кармана заношенного сюртука конверт, извлек свернутый вдвое полулист почтовой бумаги и положил на стол. — Отпечатки пальцев уже сняли. Чужих следов нет, только его.
Адвокат развернул послание. Текст, набранный на пишущей машинке, был банален: «В моей смерти прошу никого не винить». Внизу черными чернилами была выведена размашистая, похожая на вензель подпись.
«Господи, — подумал Клим Пантелеевич, — ну почему все привыкли мыслить штампами? Сколько я ни сталкивался с делами о суицидах — везде одна и та же фраза. Ну могли бы придумать что-нибудь иного свойства. Допустим: «Во всем виноват только я» или «настоящим заявляю, что самолично ухожу из жизни». Нет, как-то сухо и канцелярщиной отдает. Лучше уж: «Простите, что накладываю на себя руки»… но и это слишком картинно, будто взято из скверного водевиля. А может, кратко? «Устал. Ухожу. Простите…» Да, пожалуй, это сгодится. И звучит достойно».
Ардашев поднял глаза:
— Это все?
Усмехнувшись в усы, Поляничко вытянул из того же кармана еще один конверт. На лицевой стороне было выбито печатным шрифтом: «п.п. Ардашеву». Внутри, на белом листе, чернела машинопись: «Я выполнил обещание, не правда ли?» — и подпись.
— И что же?
— Ничего, — пожал плечами сыщик. — Я хотел предупредить, что не сегодня завтра вас вызовет на допрос судебный следователь Леечкин. После чего дело, вероятно, закроют. Да-с…
— А подпись его? — задумчиво выговорил Ардашев.
— Его-с, не сомневайтесь. Тут вензелей — что у карачаевского барана завитушек. Старался, сердешный, выводил перед смертью. Знал, видать, что сличать будут. В этих художествах — один плюс: подделать трудно. Хотя, — он в задумчивости почесал подбородок, — во втором годе был у меня один «рисовальщик», из Одессы. Для него любую подпись изобразить — детская забава.
— Но почему текст набран на машинке? В таких случаях обычно пишут от руки.
— Н-не знаю, — замялся полицейский. — В конторе убиенного стоит «Ундервуд».
Присяжный поверенный взял оба листа, посмотрел их на просвет и совместил подписи — они совпали. Он повернулся и хотел что-то сказать, но в разговор вмешался доктор Нижегородцев:
— Позвольте узнать, Ефим Андреевич, видны ли следы пороха на кисти правой руки?
— А я разве еще не сказал? — сыщик округлил глаза.
Доктор покачал головой.
— Все чин-чином: сгоревший порох имеется и на руке, и вокруг височной области.
— Оружие его?
— Да. Тот самый наган, которым он размахивал в Коммерческом клубе. Куплен в магазине «Выстрел» на Николаевском проспекте. Я проверил — все сходится. Да-с…
— А сколько патронов осталось в барабане?
— Патронов? — насторожился Поляничко. — Как сколько? Шесть, конечно! В сейфе, на полке, мы нашли распечатанную пачку на четырнадцать штук. В ней как раз осталась ровно половина. Но там еще и россыпь была. Мы все описали и сфотографировали.
Ардашев сделал несколько глотков чая и, глядя на упавший под ноги вишневый лист, спросил:
— А какого цвета были чернила в его письменном приборе?
Поляничко заерзал, будто угодил в купоросную лужу. Покусывая кончик уса, он наконец выдавил из себя:
— Не помню, не до того было. — И вдруг поднялся. — Пора мне, пойду… Вот ведь как бывает: жил человек, жил, радовался, в картишки перебрасывался, а потом задумал вывести более удачливого игрока на чистую воду. Почитай, год за ним следил. Казалось, повезло — почти за руку поймал. Чувствовал себя победителем. Раструбил на всю округу. Вроде бы все шло как по маслу. Но нет. Судьба выкинула такой фортель, что упаси Господи! Трагедия. Да-с… — Он махнул рукой. — Вы меня не провожайте. Честь имею кланяться.
Глядя вслед удаляющемуся полицейскому, доктор печально выговорил:
— А если разобраться, Поляничко, в сущности, прав. Только это не трагедия, а самая настоящая блажь и мандрагория. Ну чего в жизни коммерсанту не хватало? Ведь все было: и деньги, и любимая женщина, и нефть вот-вот забьет фонтаном. Никогда бы не подумал, что успешный миллионщик может снизойти до самоубийства. Другое дело Маевский — размазня, слабак.
— Боюсь, вы ошибаетесь. Этот неприметный титулярный советник не так уж прост, как может показаться на первый взгляд. Он очень умен. А вообще-то, Николай Петрович, я почти уверен в том, что самоубийство Тер-Погосяна не закончится для нас только визитом Поляничко. Помяните мое слово: вчерашнее происшествие — начало длинной цепи событий. А меня, как вы знаете, предчувствия редко обманывают. Да и начальник Сыскного тоже что-то не договаривает.
— К гадалке не ходи, — согласился Николай Петрович. — Сегодня Ефим Андреевич выглядел обеспокоенным. Мне показалось, что у него имелись какие-то подозрения, но говорить о них он так и не решился. Не знаю, как у вас, а у меня после его визита до сих пор на сердце тревожно, будто в детстве перед грозой.
Присяжный поверенный уже не слышал Нижегородцева. Он полностью погрузился на дно собственных мыслей.
Глядя на бегущую стайку ватных облаков, Клим Пантелеевич вновь и вновь возвращался к разговору с Поляничко.
3
Визит незнакомки
В воскресные дни Ставрополь, как и все южнорусские города, выглядел празднично. Сказать точнее — преображались его жители. После посещения храмов горожане, облаченные в свои лучшие платья, в благодушном настроении возвращались домой.
Солнце, еще недавно беспощадное ко всему живому, теперь нежно грело землю, играя лучами в витринах дорогих магазинов. Легкий, едва заметный ветерок носил по городу паутину — примету наступления бабьего лета. С глухим стуком выпадали из своего зеленого панциря каштаны, усыпая асфальтовую дорожку бульвара.
На Николаевском проспекте — главной людской артерии города — в такой день можно было встретить весь цвет губернской столицы. Учителя гимназий и духовных училищ, чиновники присутственных мест, мещане и купцы в сопровождении нарядных супружниц равнодушно поглядывали на крикливые афишные тумбы, зазывающие в цирк «Жижетто Труцци»: «Смертельно опасный номер — сальто-мортале через пять лент с приходом на лошадь! Шпагоглотатели, канатоходцы и наездники, дикие африканские львы и танцующий индийский слон!»
Под стать пестрым афишам «горели» цветастые платки уличных торговок. Розовые леденцы-петушки, домашние пирожки с разнообразной начинкой, тыквенные и подсолнечные семечки, папиросы в пачках и россыпью — все можно было купить здесь. Тут же стояли мальчишки с кипами газет. Выкрикивая названия передовиц, они навязывали прохожим «Северокавказский край», «Русские ведомости» или «Ставропольское слово».
Супруги Ардашевы, отстояв воскресную службу в Успенской церкви, неспешно прогуливались в сторону собственного дома. Солидный особняк под номером 38 выделялся среди соседних зданий, выстроенных еще во времена Кавказской войны. Чувствовалось, что у архитектора была явная предрасположенность к модерну и неоклассицизму. Фасад, обращенный на север, выделялся необычностью отделки. Лицом строения был его вход, выполненный в форме овальной замочной скважины, посередине которой и размещалась застекленная на треть дверь. Обрамленная строгим каменным узором, она придавала сооружению вид элегантной помпезности. Вне всякого сомнения, хозяин особняка обладал тонким архитектурным вкусом. Стоит добавить, что Клим Пантелеевич Ардашев купил эту недвижимость весной 1907 года, когда прибыл в город своего детства из Петербурга.
Вышедший в отставку шесть лет назад, бывший начальник Азиатского Департамента МИД России после тяжелого ранения обеих ног был вынужден распрощаться с выполнением тайных миссий за рубежом. Но не прошло и года, как отставной коллежский советник сумел победить недуг и полностью избавиться от хромоты. Ему пришлось снова вернуться к брошенной когда-то юриспруденции. Окончив экстерном три курса Петербургского университета, Клим Пантелеевич получил разрешение на практику присяжного поверенного. Протекция бывшего начальника — Его Высочества принца Ольденбургского — помогла перешагнуть через обязательный пятилетний срок работы в качестве помощника адвоката.
Первое же дело — таинственное смертоубийство ростовщика Соломона Жиха — заставило вспомнить навыки, приобретенные за годы работы в Персии, Турции и Британской Ост-Индии. Нелишними оказались и всесторонние, поистине брокгаузо-эфроновские познания бывшего «рыцаря плаща и кинжала» в естествознании и технике. Громкий успех приехавшего из столицы адвоката дал ему возможность выбирать клиентов по собственному усмотрению. Кроме гражданских дел, он брался и за уголовные. Но теперь его интересовали только такие процессы, в которых подсудимый, по мнению защитника, был абсолютно невиновен.
Метод защиты был чрезвычайно прост: Клим Пантелеевич находил истинного злоумышленника и доказывал его вину, оправдывая тем самым подзащитного. За последние шесть лет он одерживал только победы.
Среди его клиентов были и скромные, перебивающиеся с хлеба на квас коллежские секретари, и купцы-миллионщики, и фабриканты, и банкиры. А в прошлом году в Ялте ему довелось заниматься дознанием по просьбе Григория Распутина. Полученный от него гонорар присяжный поверенный потратил на постройку новой церковно-приходской школы на Ташле — богом забытом ставропольском предместье.
Было и так, что Ардашеву приходилось раскрывать преступления, совершенные еще в стародавние времена, например в эпоху Александра Грибоедова.
Местная пресса посвятила Климу Пантелеевичу не один десяток статей. Не забывали о нем московские и петербургские издания. Известность Ардашева давно перешагнула границы Российской империи.
Французская «Le Figaro» впервые упомянула о присяжном поверенном Ставропольского Окружного суда еще в 1907 году — сразу после раскрытия тайны гибели французских ювелиров: отца и сына Делавинь.
Лондонская «The Times» удосужилась написать восторженные отзывы об Ардашеве лишь в 1910 году. Согласно этому британскому изданию, mr. Ardashev не только умудрился остановить серию убийств на пароходе «Королева Ольга», но и помог русской экспедиции отыскать пиратские сокровища на Мадагаскаре.
Годом позже, когда в Кисловодске была затронута честь подданных Североамериканских Соединенных Штатов, настала очередь и «The Washington Post».
Но не стоит думать, что молчание австрийских или немецких газет означает полное неведение об Ардашеве на берегах Дуная. На самом деле все обстояло иначе: информацией о прошлогоднем так называемом «ялтинском провале» австрийского резидента обладал весьма ограниченный круг лиц из числа высших офицеров Генерального штаба Австро-Венгрии. И в результате иностранный лазутчик очутился в Трубецком бастионе Петропавловской крепости исключительно благодаря проницательности ставропольского адвоката.
Итак, все шло неплохо до тех пор, пока не застрелился Тер-Погосян. На следующий день после его смерти одна местная газетенка, финансируемая давним завистником Ардашева, адвокатом Кнорре, пронюхав каким-то образом, что покойник отписал присяжному поверенному послание, спешно выпустила сенсационную статейку под заголовком «Адвокат-убийца». В ней утверждалось, что именно Ардашев подтолкнул несчастного предпринимателя к суициду. А это, согласно Уложению о наказаниях, являлось уголовным преступлением и строго каралось. Писака по фамилии Эпистулов-Мариничев договорился до того, что обвинил Клима Пантелеевича «в преступном склонении Тер-Погосяна к самоубийству». Остальные газеты ограничились перепечаткой пасквиля, указав, что мнение их редакции может не совпадать с утверждениями «Ставропольского слова». И хоть внешне присяжный поверенный оставался спокоен, но настроение у него было основательно подпорчено. Здраво рассудив, что подача в суд на «Ставропольское слово» еще больше раздует нелепое обвинение и поднимет тираж полуживого печатного издания, адвокат решил не предпринимать каких-либо действий, по крайней мере в ближайшее время. Он терпеливо ждал вызова к следователю, но тот до сих пор безмолвствовал.
Неспешно прогуливаясь, Клим Пантелеевич в компании супруги приближался к дому. Но саженей за тридцать, на скамейке Каштановой аллеи, он заметил молодую и весьма симпатичную даму в синей шляпке. Женщина не обращала на чету Ардашевых никакого внимания ровно до тех пор, пока они не начали переходить дорогу. Поняв, очевидно, что это и есть хозяева домовладения, она быстро поднялась и торопливо засеменила по направлению к ним.
— Простите великодушно, сударь, не вы ли присяжный поверенный Ардашев? — смущенно вымолвила незнакомка.
— Да, это я, — адвокат приподнял край шляпы. — Что вам угодно?
— Не могли бы вы принять меня? — Она перевела виноватый взгляд на Веронику Альбертовну. — Я понимаю, что сегодня воскресенье и вам недосуг, но все же… Поверьте, я не отниму у вас много времени.
— Конечно-конечно, проходите, — распорядилась Вероника Альбертовна, опередив мужа, который едва успел кивнуть.
— Вы очень любезны, — пролепетала дама и шагнула внутрь.
Клим Пантелеевич провел гостью в кабинет и предложил кресло. Беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, в чем заключалась ее природная красота: выразительные глаза с длинными ресницами, правильный нос и полные губы. Подобранные под шляпку волосы открывали бриллиантовые серьги, украшавшие мочки ушей. Длинное узкое платье изумрудного цвета, слегка расширенное книзу, подчеркивало стройность ее фигуры. Модный жакет молочного оттенка свидетельствовал об утонченном вкусе.
«Лет двадцать пять, — мысленно предположил Ардашев, — не больше». Усевшись напротив, он спросил:
— Итак, какая беда привела вас ко мне?
— Вы правы, именно беда. Меня зовут Милада Яновна Заоблачная. Третьего дня, как известно, застрелился господин Тер-Погосян. Мы жили вместе, но мы не венчаны. — Она смущенно опустила глаза. — Возможно, вам неприятно упоминание об этом после того, что написали газеты…
— Ничего-ничего, продолжайте.
— Давиду не удалось получить развод. Его жена отказывалась даже обсуждать эту тему. Тогда он перебрался ко мне, и мы стали жить в доме, который он купил для меня. Неделю назад, будто предчувствуя свою смерть, он передал мне копию духовной. Вот, ознакомьтесь, пожалуйста, — она открыла сумочку и подала свернутый вдвое лист актовой бумаги.
Ардашев пробежал глазами по строчкам. Из текста следовало, что Миладе Яновне Заоблачной был завещан дом № 12 по улице Воронцовской, а также 110 000 рублей, находящихся на счете в Ставропольском отделении Государственного банка. Остальное имущество в виде недвижимости и паев в разных товариществах отходили сыну и дочери. Жене ничего не полагалось.
— А дети взрослые?
— Сын — студент, дочь учится на медицинских курсах, по-моему, в Москве.
— Насколько я понимаю, вас интересует вопрос наследства?
— Да. Смогу ли я получить его?
— Видите ли, согласно статьям 1472–1476 «Уложения о наказаниях», лицо, лишившее себя жизни и находившееся в здравом уме, теряет право на завещание, а христианин — на христианское погребение. В данном случае все имущество покойного отойдет его прямым наследникам: жене и детям. Вам, к сожалению, ничего не причитается. Это произойдет при одном условии: суд должен подтвердить, что Давид Робертович самолично наложил на себя руки и не находился в состоянии умопомешательства. По опыту могу сказать: наличие двух прощальных писем говорит не в вашу пользу.
— Я так и думала, — она тяжело вздохнула. — Что ж, простите за беспокойство. — Дама щелкнула замком сумочки и зашелестела банкнотами. На кофейном столике возникла десятирублевая купюра. — Этого достаточно? — поднимаясь, спросила она.
— Ничего не нужно, заберите. И, пожалуйста, сядьте. Есть у меня одно соображение. — Откинувшись на спинку кресла, адвокат на миг прикрыл ладонью глаза, а затем вымолвил: — И все-таки я постараюсь помочь вам.
— Вы… вы считаете, что еще не все потеряно? — с надеждой в голосе проговорила Заоблачная.
— Во всяком случае, я попробую кое-что сделать. Если же окажется, что мои подозрения беспочвенны, то — увы! — завещание так и останется недействительным.
— Вы хотите сказать, что это было не самоубийство? И… Давида убили?
Ардашев пожал плечами:
— Все может быть.
— Простите, Клим Пантелеевич, но дело в том, что вы… что я… насколько мне известно… — она явно нервничала и путалась в словах. Затем неожиданно выпалила: — Я слышала о ваших гонорарах. Они весьма высоки. А у меня почти нет наличных. Однако имеются драгоценности. Если вы согласитесь, я могу внести их в виде предварительного платежа.
— Не беспокойтесь, в этом нет нужды, — махнул рукой Ардашев. — Давайте договоримся следующим образом: я буду заниматься вашим делом без какого-либо аванса. Мы заключим с вами договор о моем участии в судебной тяжбе о духовном завещании. Это даст мне право интересоваться ходом расследования уголовного дела, если таковое все же откроют. В том случае, если мне удастся доказать, что Тер-Погосян не совершал самоубийства либо совершил его, находясь в состоянии умопомешательства, и вы унаследуете все, о чем упомянуто в духовной, то тогда вы будете должны сделать пожертвование, скажем, — он на миг задумался, — для «Убежища беспризорных детей», что на Армянской улице.
— Я согласна. Но о какой сумме идет речь?
— А это целиком на ваше усмотрение. Надеюсь, Господь вам подскажет.
— Хорошо, — неуверенно ответила она. — Десять тысяч будет достаточно?
— Вполне.
— В таком случае извольте подписать договор.
— Как вам будет угодно.
Адвокат взял со стола отпечатанные типографским способом два бланка соглашения, вписал в пустые места оговоренные условия, расписался и передал клиентке. Бегло просмотрев текст, она макнула перо в чернильницу и дважды вывела совсем незамысловатую подпись. Клим Пантелеевич положил один экземпляр в кожаную папку, а другой — в картонную, с надписью: «г. Ставрополь, Николаевский пр-т № 38, п.п. Ардашев К.П.». Протянув ее клиентке, он сказал:
— А теперь, когда официальная часть нашего разговора позади, я бы хотел задать вам несколько вопросов.
— Да, конечно.
— Не могли бы вы припомнить, с кем встречался Давид Робертович в тот злополучный день — в пятницу, тринадцатого?
— Насколько я поняла, вечером у него должен был состояться серьезный разговор. Но с кем и по какому поводу, я не знаю. Он предупредил меня, что задержится в конторе. Настроение у него было не очень хорошее. Он был, как мне показалось, несколько подавлен.
— Возможно, это было связано с оправданием Маевского?
— Трудно сказать, но стреляться из-за этого Давид точно бы не стал.
— Скажите, а с женой он часто виделся?
— Не знаю. Я никогда этим не интересовалась. Отношения у них были своеобразные. Ее интересовали только деньги мужа. С каждым днем она требовала все больше и больше. Говорила, что якобы высылает сыну и дочери. Это звучало странно.
— Почему?
— Давид и так полностью оплачивал их обучение и содержание, на это он не скупился.
— Что ж, благодарю вас. На этом пока все.
— Знаете, — несмело вымолвила она, — дома, в его кабинете, я нашла вот это. — Она вновь щелкнула сумочкой и достала чек. — Что мне с ним делать?
— Тысяча пятьсот рублей, — прочитал Клим Пантелеевич. — Выписано на Кавказское горное общество (Пятигорск). Но, как вы понимаете, со смертью Давида Робертовича все выплаты аннулируются и до решения вопроса о наследстве движение по его счетам приостанавливается. — Он вернул чек обратно.
— Благодарю вас. Все ясно. Теперь я могу идти. До свидания.
— Всего доброго.
Госпожа Заоблачная поднялась, и Ардашев проводил ее до дверей. Вернувшись, он поднял телефонную трубку и попросил соединить его с номером 1-71. Сквозь треск послышался хриплый голос Поляничко.
— Доброго дня, Ефим Андреевич. Это Ардашев. Я полагаю, кабинет Тер-Погосяна опечатан?
— Как положено.
— А нельзя ли мне с вашей помощью осмотреть его?
— Можно, конечно. А что, Леечкин вас еще не вызывал?
— Пока нет.
— Выжидает, фасон держит. Опыта набрался. А помните, прибыл — птенец желторотый, необстрелянный. От трупов шарахался, как барышня от пьяных извозчиков. Почитай, годков семь прошло с тех пор. Да-с… — Поляничко прокашлялся и спросил: — А вы, верно, сегодня туда попасть рассчитываете?
Солнце, еще недавно беспощадное ко всему живому, теперь нежно грело землю, играя лучами в витринах дорогих магазинов. Легкий, едва заметный ветерок носил по городу паутину — примету наступления бабьего лета. С глухим стуком выпадали из своего зеленого панциря каштаны, усыпая асфальтовую дорожку бульвара.
На Николаевском проспекте — главной людской артерии города — в такой день можно было встретить весь цвет губернской столицы. Учителя гимназий и духовных училищ, чиновники присутственных мест, мещане и купцы в сопровождении нарядных супружниц равнодушно поглядывали на крикливые афишные тумбы, зазывающие в цирк «Жижетто Труцци»: «Смертельно опасный номер — сальто-мортале через пять лент с приходом на лошадь! Шпагоглотатели, канатоходцы и наездники, дикие африканские львы и танцующий индийский слон!»
Под стать пестрым афишам «горели» цветастые платки уличных торговок. Розовые леденцы-петушки, домашние пирожки с разнообразной начинкой, тыквенные и подсолнечные семечки, папиросы в пачках и россыпью — все можно было купить здесь. Тут же стояли мальчишки с кипами газет. Выкрикивая названия передовиц, они навязывали прохожим «Северокавказский край», «Русские ведомости» или «Ставропольское слово».
Супруги Ардашевы, отстояв воскресную службу в Успенской церкви, неспешно прогуливались в сторону собственного дома. Солидный особняк под номером 38 выделялся среди соседних зданий, выстроенных еще во времена Кавказской войны. Чувствовалось, что у архитектора была явная предрасположенность к модерну и неоклассицизму. Фасад, обращенный на север, выделялся необычностью отделки. Лицом строения был его вход, выполненный в форме овальной замочной скважины, посередине которой и размещалась застекленная на треть дверь. Обрамленная строгим каменным узором, она придавала сооружению вид элегантной помпезности. Вне всякого сомнения, хозяин особняка обладал тонким архитектурным вкусом. Стоит добавить, что Клим Пантелеевич Ардашев купил эту недвижимость весной 1907 года, когда прибыл в город своего детства из Петербурга.
Вышедший в отставку шесть лет назад, бывший начальник Азиатского Департамента МИД России после тяжелого ранения обеих ног был вынужден распрощаться с выполнением тайных миссий за рубежом. Но не прошло и года, как отставной коллежский советник сумел победить недуг и полностью избавиться от хромоты. Ему пришлось снова вернуться к брошенной когда-то юриспруденции. Окончив экстерном три курса Петербургского университета, Клим Пантелеевич получил разрешение на практику присяжного поверенного. Протекция бывшего начальника — Его Высочества принца Ольденбургского — помогла перешагнуть через обязательный пятилетний срок работы в качестве помощника адвоката.
Первое же дело — таинственное смертоубийство ростовщика Соломона Жиха — заставило вспомнить навыки, приобретенные за годы работы в Персии, Турции и Британской Ост-Индии. Нелишними оказались и всесторонние, поистине брокгаузо-эфроновские познания бывшего «рыцаря плаща и кинжала» в естествознании и технике. Громкий успех приехавшего из столицы адвоката дал ему возможность выбирать клиентов по собственному усмотрению. Кроме гражданских дел, он брался и за уголовные. Но теперь его интересовали только такие процессы, в которых подсудимый, по мнению защитника, был абсолютно невиновен.
Метод защиты был чрезвычайно прост: Клим Пантелеевич находил истинного злоумышленника и доказывал его вину, оправдывая тем самым подзащитного. За последние шесть лет он одерживал только победы.
Среди его клиентов были и скромные, перебивающиеся с хлеба на квас коллежские секретари, и купцы-миллионщики, и фабриканты, и банкиры. А в прошлом году в Ялте ему довелось заниматься дознанием по просьбе Григория Распутина. Полученный от него гонорар присяжный поверенный потратил на постройку новой церковно-приходской школы на Ташле — богом забытом ставропольском предместье.
Было и так, что Ардашеву приходилось раскрывать преступления, совершенные еще в стародавние времена, например в эпоху Александра Грибоедова.
Местная пресса посвятила Климу Пантелеевичу не один десяток статей. Не забывали о нем московские и петербургские издания. Известность Ардашева давно перешагнула границы Российской империи.
Французская «Le Figaro» впервые упомянула о присяжном поверенном Ставропольского Окружного суда еще в 1907 году — сразу после раскрытия тайны гибели французских ювелиров: отца и сына Делавинь.
Лондонская «The Times» удосужилась написать восторженные отзывы об Ардашеве лишь в 1910 году. Согласно этому британскому изданию, mr. Ardashev не только умудрился остановить серию убийств на пароходе «Королева Ольга», но и помог русской экспедиции отыскать пиратские сокровища на Мадагаскаре.
Годом позже, когда в Кисловодске была затронута честь подданных Североамериканских Соединенных Штатов, настала очередь и «The Washington Post».
Но не стоит думать, что молчание австрийских или немецких газет означает полное неведение об Ардашеве на берегах Дуная. На самом деле все обстояло иначе: информацией о прошлогоднем так называемом «ялтинском провале» австрийского резидента обладал весьма ограниченный круг лиц из числа высших офицеров Генерального штаба Австро-Венгрии. И в результате иностранный лазутчик очутился в Трубецком бастионе Петропавловской крепости исключительно благодаря проницательности ставропольского адвоката.
Итак, все шло неплохо до тех пор, пока не застрелился Тер-Погосян. На следующий день после его смерти одна местная газетенка, финансируемая давним завистником Ардашева, адвокатом Кнорре, пронюхав каким-то образом, что покойник отписал присяжному поверенному послание, спешно выпустила сенсационную статейку под заголовком «Адвокат-убийца». В ней утверждалось, что именно Ардашев подтолкнул несчастного предпринимателя к суициду. А это, согласно Уложению о наказаниях, являлось уголовным преступлением и строго каралось. Писака по фамилии Эпистулов-Мариничев договорился до того, что обвинил Клима Пантелеевича «в преступном склонении Тер-Погосяна к самоубийству». Остальные газеты ограничились перепечаткой пасквиля, указав, что мнение их редакции может не совпадать с утверждениями «Ставропольского слова». И хоть внешне присяжный поверенный оставался спокоен, но настроение у него было основательно подпорчено. Здраво рассудив, что подача в суд на «Ставропольское слово» еще больше раздует нелепое обвинение и поднимет тираж полуживого печатного издания, адвокат решил не предпринимать каких-либо действий, по крайней мере в ближайшее время. Он терпеливо ждал вызова к следователю, но тот до сих пор безмолвствовал.
Неспешно прогуливаясь, Клим Пантелеевич в компании супруги приближался к дому. Но саженей за тридцать, на скамейке Каштановой аллеи, он заметил молодую и весьма симпатичную даму в синей шляпке. Женщина не обращала на чету Ардашевых никакого внимания ровно до тех пор, пока они не начали переходить дорогу. Поняв, очевидно, что это и есть хозяева домовладения, она быстро поднялась и торопливо засеменила по направлению к ним.
— Простите великодушно, сударь, не вы ли присяжный поверенный Ардашев? — смущенно вымолвила незнакомка.
— Да, это я, — адвокат приподнял край шляпы. — Что вам угодно?
— Не могли бы вы принять меня? — Она перевела виноватый взгляд на Веронику Альбертовну. — Я понимаю, что сегодня воскресенье и вам недосуг, но все же… Поверьте, я не отниму у вас много времени.
— Конечно-конечно, проходите, — распорядилась Вероника Альбертовна, опередив мужа, который едва успел кивнуть.
— Вы очень любезны, — пролепетала дама и шагнула внутрь.
Клим Пантелеевич провел гостью в кабинет и предложил кресло. Беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, в чем заключалась ее природная красота: выразительные глаза с длинными ресницами, правильный нос и полные губы. Подобранные под шляпку волосы открывали бриллиантовые серьги, украшавшие мочки ушей. Длинное узкое платье изумрудного цвета, слегка расширенное книзу, подчеркивало стройность ее фигуры. Модный жакет молочного оттенка свидетельствовал об утонченном вкусе.
«Лет двадцать пять, — мысленно предположил Ардашев, — не больше». Усевшись напротив, он спросил:
— Итак, какая беда привела вас ко мне?
— Вы правы, именно беда. Меня зовут Милада Яновна Заоблачная. Третьего дня, как известно, застрелился господин Тер-Погосян. Мы жили вместе, но мы не венчаны. — Она смущенно опустила глаза. — Возможно, вам неприятно упоминание об этом после того, что написали газеты…
— Ничего-ничего, продолжайте.
— Давиду не удалось получить развод. Его жена отказывалась даже обсуждать эту тему. Тогда он перебрался ко мне, и мы стали жить в доме, который он купил для меня. Неделю назад, будто предчувствуя свою смерть, он передал мне копию духовной. Вот, ознакомьтесь, пожалуйста, — она открыла сумочку и подала свернутый вдвое лист актовой бумаги.
Ардашев пробежал глазами по строчкам. Из текста следовало, что Миладе Яновне Заоблачной был завещан дом № 12 по улице Воронцовской, а также 110 000 рублей, находящихся на счете в Ставропольском отделении Государственного банка. Остальное имущество в виде недвижимости и паев в разных товариществах отходили сыну и дочери. Жене ничего не полагалось.
— А дети взрослые?
— Сын — студент, дочь учится на медицинских курсах, по-моему, в Москве.
— Насколько я понимаю, вас интересует вопрос наследства?
— Да. Смогу ли я получить его?
— Видите ли, согласно статьям 1472–1476 «Уложения о наказаниях», лицо, лишившее себя жизни и находившееся в здравом уме, теряет право на завещание, а христианин — на христианское погребение. В данном случае все имущество покойного отойдет его прямым наследникам: жене и детям. Вам, к сожалению, ничего не причитается. Это произойдет при одном условии: суд должен подтвердить, что Давид Робертович самолично наложил на себя руки и не находился в состоянии умопомешательства. По опыту могу сказать: наличие двух прощальных писем говорит не в вашу пользу.
— Я так и думала, — она тяжело вздохнула. — Что ж, простите за беспокойство. — Дама щелкнула замком сумочки и зашелестела банкнотами. На кофейном столике возникла десятирублевая купюра. — Этого достаточно? — поднимаясь, спросила она.
— Ничего не нужно, заберите. И, пожалуйста, сядьте. Есть у меня одно соображение. — Откинувшись на спинку кресла, адвокат на миг прикрыл ладонью глаза, а затем вымолвил: — И все-таки я постараюсь помочь вам.
— Вы… вы считаете, что еще не все потеряно? — с надеждой в голосе проговорила Заоблачная.
— Во всяком случае, я попробую кое-что сделать. Если же окажется, что мои подозрения беспочвенны, то — увы! — завещание так и останется недействительным.
— Вы хотите сказать, что это было не самоубийство? И… Давида убили?
Ардашев пожал плечами:
— Все может быть.
— Простите, Клим Пантелеевич, но дело в том, что вы… что я… насколько мне известно… — она явно нервничала и путалась в словах. Затем неожиданно выпалила: — Я слышала о ваших гонорарах. Они весьма высоки. А у меня почти нет наличных. Однако имеются драгоценности. Если вы согласитесь, я могу внести их в виде предварительного платежа.
— Не беспокойтесь, в этом нет нужды, — махнул рукой Ардашев. — Давайте договоримся следующим образом: я буду заниматься вашим делом без какого-либо аванса. Мы заключим с вами договор о моем участии в судебной тяжбе о духовном завещании. Это даст мне право интересоваться ходом расследования уголовного дела, если таковое все же откроют. В том случае, если мне удастся доказать, что Тер-Погосян не совершал самоубийства либо совершил его, находясь в состоянии умопомешательства, и вы унаследуете все, о чем упомянуто в духовной, то тогда вы будете должны сделать пожертвование, скажем, — он на миг задумался, — для «Убежища беспризорных детей», что на Армянской улице.
— Я согласна. Но о какой сумме идет речь?
— А это целиком на ваше усмотрение. Надеюсь, Господь вам подскажет.
— Хорошо, — неуверенно ответила она. — Десять тысяч будет достаточно?
— Вполне.
— В таком случае извольте подписать договор.
— Как вам будет угодно.
Адвокат взял со стола отпечатанные типографским способом два бланка соглашения, вписал в пустые места оговоренные условия, расписался и передал клиентке. Бегло просмотрев текст, она макнула перо в чернильницу и дважды вывела совсем незамысловатую подпись. Клим Пантелеевич положил один экземпляр в кожаную папку, а другой — в картонную, с надписью: «г. Ставрополь, Николаевский пр-т № 38, п.п. Ардашев К.П.». Протянув ее клиентке, он сказал:
— А теперь, когда официальная часть нашего разговора позади, я бы хотел задать вам несколько вопросов.
— Да, конечно.
— Не могли бы вы припомнить, с кем встречался Давид Робертович в тот злополучный день — в пятницу, тринадцатого?
— Насколько я поняла, вечером у него должен был состояться серьезный разговор. Но с кем и по какому поводу, я не знаю. Он предупредил меня, что задержится в конторе. Настроение у него было не очень хорошее. Он был, как мне показалось, несколько подавлен.
— Возможно, это было связано с оправданием Маевского?
— Трудно сказать, но стреляться из-за этого Давид точно бы не стал.
— Скажите, а с женой он часто виделся?
— Не знаю. Я никогда этим не интересовалась. Отношения у них были своеобразные. Ее интересовали только деньги мужа. С каждым днем она требовала все больше и больше. Говорила, что якобы высылает сыну и дочери. Это звучало странно.
— Почему?
— Давид и так полностью оплачивал их обучение и содержание, на это он не скупился.
— Что ж, благодарю вас. На этом пока все.
— Знаете, — несмело вымолвила она, — дома, в его кабинете, я нашла вот это. — Она вновь щелкнула сумочкой и достала чек. — Что мне с ним делать?
— Тысяча пятьсот рублей, — прочитал Клим Пантелеевич. — Выписано на Кавказское горное общество (Пятигорск). Но, как вы понимаете, со смертью Давида Робертовича все выплаты аннулируются и до решения вопроса о наследстве движение по его счетам приостанавливается. — Он вернул чек обратно.
— Благодарю вас. Все ясно. Теперь я могу идти. До свидания.
— Всего доброго.
Госпожа Заоблачная поднялась, и Ардашев проводил ее до дверей. Вернувшись, он поднял телефонную трубку и попросил соединить его с номером 1-71. Сквозь треск послышался хриплый голос Поляничко.
— Доброго дня, Ефим Андреевич. Это Ардашев. Я полагаю, кабинет Тер-Погосяна опечатан?
— Как положено.
— А нельзя ли мне с вашей помощью осмотреть его?
— Можно, конечно. А что, Леечкин вас еще не вызывал?
— Пока нет.
— Выжидает, фасон держит. Опыта набрался. А помните, прибыл — птенец желторотый, необстрелянный. От трупов шарахался, как барышня от пьяных извозчиков. Почитай, годков семь прошло с тех пор. Да-с… — Поляничко прокашлялся и спросил: — А вы, верно, сегодня туда попасть рассчитываете?