Страница:
Чувствуя себя полным идиотом — это было постоянным побочным эффектом его разговоров с юной, но многоопытной мисс Чанг, — Уолт Новиков рассек начавшую приходить в себя толпу с видом человека, который на то уполномочен, уверенно открыл дверь, за которой только что скрылась загорелая лысина профессора Мак-Аллистера, и с лихорадочной быстротой посыпался вниз по лесенке для технического персонала вниз — туда, где затихало энергичное стакатто бегущих по ступеням кованых подметок.
— Оммани-Падма-Хумм... — молитвенно сложив ладони и прикрыв глаза, произнесла вслед ему верная заветам предков-ламаистов Энни.
— Слава богу, — вынул из зубов сигару Толстяк Перес, — кажется, есть материал для репортажа.
Шишел усмехнулся — как и большинство коренных обитателей Малой Колонии, хозяин «Джевелри трэйдс», кроме своего — армянского наверное — бога чтил еще, оказывается, и Пеструю Веру. В шутку, конечно. Пестрым Богам поклонялись только в шутку. Шишел наклонился к янтарной фигурке, украшавшей мини-алтарь. Винтари-дин-Зинвари — Строгий Бог Путаницы — сурово смотрел на него снизу вверх. В плошке алтаря тлел свежий пепел — старик Мелканян, уходя, принес Винтари жертву. Свету его лампада давала, однако, кот наплакал. Прикрывши и заперев за собой свежевскрытую дверь, Шишел пустил в дело карманный фонарик.
Нащупав лучом авторскую копию «Восшествия на престол» кисти Авакяна, он аккуратно сдвинул в сторону раму вместе с заключенным в ней шедевром и стал тщательно исследовать открывшуюся за этим наивным прикрытием бронированную дверь главного сейфа столичного филиала «Джевелри трэйдс». Заниматься этим ему пришлось не так уж долго: даже не слухом — шестым, наверное, чувством он ощутил, что за его спиной, в торговом зале, что-то случилось. Там щелкнул замок.
— И ни у кого из вас не хватило ума напялить на физиономию противогаз? — Лицо министра на мониторе выразило величайшее сомнение в умственных способностях собеседника. — Он у вас входит в штатный комплект, капитан Остин...
— К сожалению, мы не предусмотрели этого... («О каком преследовании противника на ранцевом реактивном приводе может идти речь, если на роже у тебя противогаз?» — имел в виду капитан Остин. Но не все же выдавать открытым текстом в разговоре с вышестоящим, хотя и явно безмозглым лицом.)
— Итак, пока вы и ваши коллеги как фейерверочные шутихи метались по воздуху...
— Федеральные офицеры также не успели прибегнуть к защите... Всего пострадали двое наших и четверо прохожих. Переломы и ушибы разной степени. Одно сотрясение мозга... Преступники ушли в сторону Старого города...
— Что вы предпринимаете сейчас?
— Я направил оперативных работников в наиболее вероятные точки перекупки... Однако мне еще неизвестно, кто...
— Дело будет курировать шеф полиции Столицы. Лично. Ваше дело — не путаться у них под ногами. Технические вопросы они решат без вас. Вы же находитесь с сего момента в моем распоряжении. Вместе со всем вашим звеном. Не позднее пяти утра я жду вас с планом оперативных мероприятий. С учетом взаимодействия с полицией. Но не плетитесь у них в хвосте. Ваше дело — сработать на опережение. Вы поняли меня?
Да, конечно, капитан Остин понимал все.
Отработал сигнал выключения сигнализации. В замке зазвучал ключ.
Чисто автоматически, плохо соображая, что делает, Шаленый согнулся в три погибели и с для самого себя удивительным проворством юркнул в пространство под крышкой огромного письменного стола, который не столько видел, сколько ощущал у себя в тылу. Уже под звук открывающейся двери успел погасить фонарик. И тут же комнату залило мягкое сияние скрытых светильников — кто-то из вошедших коснулся сенсорного выключателя.
Вошедшие эти, как на грех, тут же сгрудились вокруг директорского стола. Шаленый узрел перед собой три пары обуви разного размера, покроя и степени изношенности. Еще кто-то толокся по другую сторону стола.
— Ну что же, вы справились с делом блестяще, господа... — прозвучал над его головой голос с хорошо выраженным характерным акцентом. («Сам Бонифаций — вот так дела...» — констатировал про себя Шишел-Мышел.)
— Хвалите команду прикрытия, босс. — Голос отвечавшего на похвалу был моложе, грубее и не нес восточного привкуса.
Третий из собравшихся что-то сказал то ли по-армянски, то ли на каком-то незнакомом Шишелу галактическом диалекте и получил от босса ответ на том же, надо полагать, языке.
— Ты уверен в тех двух ребятах, что оставил на стреме? — снова переходя на человеческий язык, осведомился Бонифаций.
— Как в самом себе... — Отвечавший чуть иронически устало щелкнул каблуками, и Шаленый понял, что говорит обладатель потертых мокасин. — Но вы правильно сделали, босс, что не пригласили их сюда. Ребята слишком горячи.
— Тем более что один из этих ребят — девица, — с некоторой долей яда заметил босс. — Однако закончим дело...
Крокодиловой кожи штиблеты сделали шаг в сторону, и Шаленый по звуку догадался, что «Восшествие на престол» снова сдвинулось в сторону, открыв присутствующим давешний сейф. Затем последовала серия щелчков и шорохов, которые заставили Шишела-Мышела напрячься уже по чисто профессиональным причинам. Открывали секретный замок сейфа. Затем зашуршали купюры.
— По двести каждому, — благостно возгласил господин Бонифаций. — Как и договаривались, в банкнотах Федерального Кредитного...
Шаленый под столом неудачно попытался поскрести в затылке, но, будучи скован габаритами своего убежища, ограничился тем, что выпучил глаза и, озадаченно заломив бровь, предался беззвучному нашептыванию в полуоблезлую бороду. Там — наверху — делили или до смешного маленькие — но ведь кто же приглашает партнеров в обитый скок-дерева панелями кабинет, чтобы отмусолить им по две сотни кредиток? — или, если речь шла о тысячах — ведь не говорят же «по две сотни десятков» или тем более «сотен» — до смешного большие деньги. И раз делали это наличными, дело было явно темнее некуда...
Стоило господину Бонифацию или Потертым Мокасинам опустить взор, и они встретились бы глазами с недоуменным взором Шаленого. Но народ там, наверху, был слишком занят. Шуршал купюрами.
— Благодарю вас, ребята, — сурово молвили Мокасины, обращаясь к своим безмолвным подручным. — До четверга — ложитесь на дно. Если Глазастый за это время снова залетит по пьянке в околоток, то — клянусь — изуродую так, что родная мать не узнает... — Последнее относилось, судя по нервической реакции, к Новеньким Кроссовкам, что толклись под самым носом Шишела, то чуть не наступая ему на бороду, то напрочь исчезая из поля зрения.
— С богом, ребята, — слегка смягчили это напутствие Крокодиловые Штиблеты. — И постарайтесь нигде не отметиться...
В ответ прозвучало нестройное «Ну, мы погнали, босc...», завершившееся звуками прихлопнутой двери, после чего несколько изменившийся голос Крокодиловых Штиблет произнес:
— Ну что же, Клайд... Как и условлено было, помещаем Предмет в мой сейф. Делаем это вдвоем. Вдвоем его и вынем в присутствии... э-э... покупателя... Запоминай комбинацию: восемь букв и восемь цифр...
Такого подарка судьбы Шаленый все-таки не ожидал. Он даже с легким хрустом вывернул шею, выставив левую — более надежную — ушную раковину поближе к месту действия, чтобы расслышать каждый звук, буде такой испустит хозяин кабинета. Но — черта с два! Бонифаций Мелканян только молча набирал код замка.
«Вот и придется замочек-то все ж таки подпортить тебе, молчуну хренову...» — с досадой подумал Шишел-Мышел.
— Это что же за хреновина такая? — неожиданно пришли к нему на помощь Потертые Мокасины, в миру числившиеся Клайдом. — Хиливтер — это что? Цветок такой?
— Э-лев-тер, — с досадой произнес по слогам хозяин кабинета. — Первое «эйч» не читается. Это просто для того, чтобы было восемь букв. Это имя моего прадеда: Элевтер Мелканян был первым армянином, который ступил на эту планету. Вся диаспора с тех пор празднует годовщину этого события... Вот первые четыре цифры у нас и будут обозначать тот год. А следующие четыре — то же самое, только наоборот... Кладите Предмет в сейф. Вот так.
Легкое пощелкивание замка. Шорох задвигаемой на место картины. Штиблеты и Мокасины наконец убрались из-под носа Шишела. Раздался звук вновь отпираемой двери.
— Вы забыли сумку, Клайд.
Шаленого бросило в холодный пот.
Добротная, пещерного хряка кожи сумка, с мастерски — на заказ — сработанным комплектом инструментов его лихого промысла все это время как ни в чем не бывало покоилась на кресле, слева от клятого сейфа.
— По-моему, это — ваше хозяйство...
— Да нет. Верно, кто-то из ваших ребят позабыл на радостях...
— Это странно. Мы же прямо с дела. И я что-то не припомню, чтобы...
По широкой спине Шаленого прокатилась еще одна волна озноба.
— Так или иначе, забирайте это хозяйство с собой. Здесь у меня не камера хранения...
С последним утверждением можно было поспорить, однако свое дело оно сделало — раздалось позвякивание инструмента в подхваченной с кресла сумке, энергичные шаги двух пар ног, что-то в духе «Нет, только после вас», свет в кабинете погас, дверь закрылась и замок в ней щелкнул. Шаленый беззвучно обматерил судьбу в бога, душу и мать, сосчитал до двухсот тридцати девяти и полез, несколько ракообразным способом, из-под стола — на открытое пространство. Оказавшись на нем, он со скрипом расправил поджатые до поры многочисленные члены и членики своего организма. Со стороны это порядком напоминало эволюцию трансформера, преобразуемого из танка в робота.
Потом он проверил режим сигнализации, сдвинул в сторону шедевр Авакяна и с ненавистью уставился на мерцающий индикатор замка. Проклятые олухи заперли его в ловушке, лишили инструмента, хотя и доходчиво разъяснили, как пишется в здешней транскрипции слово «Элевтер», позабыли сообщить, в каком году прадедушка хозяина «Джевелри трэйдс» сподобился прибыть на Малую Колонию. Положение напоминало безвыходное.
Клайд ничего не ответил на явно не соответствовавшее нормам конспирации и вообще явно для проформы сделанное предложение. Обернувшись, Мелканян увидел, что ответить ему было и впрямь затруднительно: раскрыть рот Клайду мешал ствол «узи», который завел ему под подбородок тип, смахивающий на лысого крокодила. Другой субъект — на вид пожиже, со шкиперской-бородкой — целился Мелканяну в живот из «вальтера». Как обычно в таких случаях, ни души окрест не было.
Гарик — тот еще тип, хотя и из молодых — мгновенно материализовался у стойки и выхватил у Финни трубку. Физиономия его тут же вытянулась.
— Да, — сказал Гарик. — Нет. Нет. Да, разумеется... Сто три года тому назад... Нет, тьфу — сто четыре... Я... Да нет!... Да что?! Да как дух свят — точно! К-какого? Которого? Ну, Шишел... — Он с недоумением посмотрел на разразившуюся гудками отбоя трубку, положил вещь на стойку и в прострации воззрился на висевшие над лысиной Финни часы.
— У Шишела, кажется, неважное настроение... — заметил тот в пространство, продолжая меланхолично протирать кипенно-белой салфеткой совершенно не нуждавшийся в этом объемистый, литого стекла стакан. Больше для того, чтобы завязать разговор. Не то чтобы беседа с Трюкачом была самым приятным способом скоротать время — нет: просто нечто загадочное было в том, что самому Дмитрию Шаленому приспичило спешно перекинуться парой слов с такой мелкой сошкой, как Гарик-Трюкач.
— Странный он какой-то был... — недоуменно подтвердил тот, вертя в пальцах льготный жетон на пиво.
Финни молча забрал ненавязчиво предъявленную железку и поставил перед Гариком кружку.
— Понимаешь. — Гарик на просвет полюбовался темно-янтарным напитком и, машинально проделывая с кружкой какие-то сложные манипуляции, характерные для его профиля работы, продолжил: — Спрашивает, отмечал ли я День прибытия Элевтера последний раз или нет... Это у наших праздник такой...
— Ага... Это когда по всему городу вы с турками друг другу морду чистите... Как же, знаю... — ироническим басом поддакнул ему Финни, зачарованно глядя на без всякого, казалось бы, вмешательства Трюкача опустевшую кружку. К этому номеру пора бы было и привыкнуть, но каждый раз этот непритязательный фокус с неказистым антуражем оказывал на него магнетическое действие.
— Ну я, понятно, отвечаю — да, мол, отмечал... А Шишел ласково так, с подначкой, спрашивает: мол, как у меня с памятью, не шалит ли, мол... Потом насчет того, не принял ли я сегодня лишнего... — В руке у Гарика как-то незаметно появился второй жетон. Машинально совершенствуя профессиональное мастерство, он то, пропускал его по тыльной стороне ладони, заставляя нырять между пальцев, то принуждал таинственным образом исчезать и появляться. Финни это действовало на нервы, и он снова реквизировал жетон, вознаградив раскулаченного второй кружкой пива.
— Так он, понимаешь, — продолжил Гарик, рассеянно сдувая пену с перемещаемой по стойке, словно конь по шахматной доске, нехитрой посудины, — снова начал, понимаешь, кишки тянуть... А не помнишь, говорит — ласково так — он умеет, ты знаешь... («Умеет... — с садистским удовольствием прогудел Финни. — Шишел это умеет...») А не помнишь, говорит, какую годовщину справляли?.. Сколько тому годиков — так он выразился, — сколько тому годиков минуло, как прадедушку Элевтера занесло в эти края? Ну, у меня от такого наезда, сам понимаешь, уже за разум зашел — я все сообразить не могу: с чего это Шишел пристегался к Аванесяну? Ну и спутал малость — потом поправился: сто три, говорю, нет сто четыре... Так он так взвился, что, знаешь, думал, так меня и убьет — через телефон, честное слово... Потом вроде успокоился — резко так — знаешь, как он делает...
— Да уж... — прогудел Финни, с тревогой наблюдая, как Гарик извлекает из-за уха уже третий пивной жетон. — Шишел так делает... Так уж делает... Ты их что — рожаешь, что ли?
— Да нет, — уклончиво ответил Гарик. — Так просто — обштопал Крестовичка пару раз для разминки...
Оно конечно: ни одна психически нормальная особь из тех, что бывают в «Кентербери», регулярно не стала бы играть с Гариком-Трюкачом на что-нибудь более серьезное, чем льготные жетоны заведения Финни.
— Потом про Клайда спросил... — продолжил свою мрачную историю Гарик.
— Про которого Клайда? — поинтересовался Толстяк.
— А пес его знает про которого... Я вот тоже прояснить хотел, да он сразу разорался. Ну, мол, не знаешь! Или не хочешь, говорит, знать... Потом еще добавил, что звонит мне из Лукиных бань и чтоб я запомнил... Это и еще — время. — Гарик снова воззрился на украшавшие под старину сделанные полки бара такие же псевдоантикварные часы.
— Значит, это тебе и надо запомнить, Трюкач...
— Не пойму я, чего теперь от Шишела ждать... — озадаченно и в явной надежде на бесплатный совет протянул Гарик.
Телефон снова залился соловьиной трелью. Финни взял трубку и почти сразу молча отдал ее Гарику. Тот выслушал что-то довольно короткое и неприятное и растерянно вернул трубку хозяину стойки. Тот аккуратно положил ее на место, отобрал у Трюкача третий жетон и выставил ему третью кружку пива. Тот осушил ее залпом. Без всяких фокусов.
— Он сказал, — ответил Гарик на откровенно вопрошающий взгляд бармена, — что надеется, что у меня хватит ума не болтать с кем попало, о чем мы с ним толковали... Но ты-то ведь — не кто попало... Так ведь, Толстяк? — добавил он не очень уверенно.
— За меня будь спокоен... Я — могила!... А вот насчет Шишела, так это тебе лучше знать, чего ждать от Дмитрия.
Гарик продолжал смотреть сквозь массивную фигуру Финни, поджав губы в силу охватившего его непреодолимого приступа скепсиса: да, могилой бессменный бармен «Кентербери», безусловно, был — по нему сразу было видно. Могилой бессчетного количества ростбифов с кровью, галлонов эля и многих других предметов гастрономического ремесла. Но что до чужих секретов... Нет, Финни в болтунах не ходил. Но ведь бармену заведения на Семи Углах надо жить в мире и с полицией, и с людьми Папы Джанфранко, и с людьми Желтого Змея, и бог ведает с кем еще... И если кому-то из этого народа приспичит Толстяка Финни о чем-то спросить, то Толстяку Финни приходится на этот вопрос ответить. А если ответа он не знает, может статься, что придется приложить все силы к тому, чтобы этот ответ найти...
— Вот я и не пойму — с чего это он? Пари у него, что ли? — недоуменно сказал наконец Гарик. И сотворил из воздуха четвертый жетон.
— Шишел почем зря ничего не творит, — поучительно промолвил Финни и, тяжело вздохнув, смахнул жетон в надлежащий ящик и утвердил перед Гариком очередную пенящуюся емкость.
Тот, потупясь, ковырнулся в вазочке с дармовыми солеными орешками.
— Так что про пари ты это брось, — продолжал гудеть Финни, внутренне наслаждаясь Гариковой кручиной. — Глупость чистой воды...
— Может, на что намекает, сатана? — предположил тот. — Почему сразу не говорит, я не понимаю. Может, у него зуб какой-то на армян вообще? Вот нехороший человек...
— Почему и отчего Шишел с тобой напрямую не разговаривает — это ваше с ним сугубо интимное дело, — с назидательной интонацией молвил Финни. — А вот насчет того, что намекает Дмитрий Евгеньевич, — умением правильно выговаривать славянские имена и отчества бармен «Кентербери» гордился особенно, — тебе на что-то, так вот это ты точно говоришь. Ежу понятно, что намекает... Вот припомни-ка: вы все, друзья, часом, дяде Диме ничем в борщ не насерили, вкупе с покойным прадедушкой-то Элевтером, а? Ты над этим призадумайся-ка, парень...
Гарик призадумался. Взгляд его стал отсутствующим, губы что-то шептали, пальцы машинально пытались запихнуть обратно в пустоту столь же машинально извлеченный из нее пивной жетон. Потом ужасная догадка осенила его, жетон брякнулся об пол, и Гарика перекосило.
— Ну, Гарик, шайтанов сын, выберусь отселе, по гроб жизни водкой поить буду. Вот те крест! — торжественно произнес Шишел-Мышел.
Проблема номер один была решена. Проблема же номер два, состоявшая в том, чтобы вместе с содержимым сейфа живым выбраться из запертого снаружи кабинета, будучи при этом в отрыве от олухами унесенного инструмента, решения принципиально не имела, так что Шишел-Мышел и не тратил время на то, чтобы над ней задумываться. Для себя, скорее подсознательно, он уже решил, что, на худой конец, перекемарит в чертовом кабинете до утра понедельника, а там оглоушит первого же барана, что отопрет кабинет, и внаглую, взяв по возможности еще пару заложников, проложит себе дорогу на свободу.
Глядя теперь уже в оба, он отворил пару тяжеловатых дверец и узрел порядком разочаровавшую его картину: несколько папок с деловыми бумагами — которая из них была тем предметом, который давешние олухи приволокли сюда на сохранение, он гадать не стал, совсем немного очень крупных купюр — слишком крупных: номера могли быть внесены в компьютер, две полки с плоскими, бархатом выстланными поддонами, на которых покоились (не так густо, как хотелось бы ему) вправленные в серебро «камушки» — та самая партия товара, по следам которой он и пришел сюда, на двух стальных кюветах-противнях, заменявших полки, пониже — какая-то разносортица и в самом низу, отдельно — явная дешевка — огромный черный бриллиант, вправленный в тусклого металла кольцо. Явная имитация — по Гранд-Театрал такие «камушки» не пробегают. Изготовители даже не удосужились воспроизвести правильную огранку — так, какая-то фантазия на вольные темы, правда, геометрический рисунок чуть посверкивающих плоскостей кристалла как-то магически притягивал взгляд... Совершенно непонятно было, что этот наглый выскочка потерял здесь — среди своих скромных, но благородных товарищей по заточению. Впрочем, платиновая оправа смотрелась неплохо и могла сгодиться в дело.
Распихивать улов по карманам куртки было делом несложным и приятным. Единственное, о чем оставалось сожалеть (кроме запертой двери), так это о той довольно круглой сумме, что успели поделить и унести с собой олухи царя небесного, запершие Шишела на пару суток в роскошном кабинете без отхожего места. Некоторое время Шаленый постоял в задумчивости, держа перед собой чертову стекляшку и раздумывая, куда бы ее пристроить — уж слишком здорова, гадюка.
Он все еще находился в этих размышлениях, когда проблема выхода из кабинета неожиданно решилась сама собой: за его спиной вновь тихо щелкнул замок.
— В чем дело, господа? — задал Мелканян совершенно естественный в сложившейся ситуации, равно как и совершенно бессмысленный вопрос типу с «вальтером». Тот не соизволил ответить.
— Заткнись, сволочь, отпирай дверь и проходи вперед, быстро!.. — тихо, но очень убедительно распорядился Лысый Крокодил.
Страх ледяной иглой пронзил сердце владельца «Джевелри трэйдс» и тысячей иголочек поменьше прошелся по левой руке. Человеком Бонифаций Мелканян был решительным и не чуждым риска, но в канал настоящего ствола не заглядывал давно.
— Но вы же видите, что уже заперто, — как можно более веско привел он не самый блестящий при имевшемся раскладе аргумент. — И вы же видите — у меня нет ключей, — усугубил он идиотизм ситуации.
— Не принимай нас за олигофренов, старый козел! — прошипел Лысый Крокодил, поправляя стволом автомата сползающие с носа очки. — Ключ у тебя в правой руке! Чем быстрее ты избавишься от Камня, тем тебе же лучше!
Это было правдой. Две десятых секунды назад. Потому что, покуда Лысый Крокодил выдавливал из себя свою вполне справедливую саму по себе инвективу, Бонифаций Мелканян сделал то единственное, что мог еще сделать, — преодолев боль от ледяной иглы под левой лопаткой, он коротким движением послал сверкающий ключ над головами нападающих — в белый свет как в копеечку. Сначала ему показалось, что второй бандит разрядил свой пистолет в него. Но это было только сердце. Или что-то в этом роде.
Обладатель же «вальтера» — рыхловатый на вид, но, знать, шустрый, — вместо того чтобы давить на курок, попытался в чисто волейбольном прыжке перехватить летящий ключ, но получил на редкость своевременную подсечку от Клайда и вместе с ним с размаху полетел на полированный камень брусчатки Гранд-Театрал. Ствол, предназначенный для усмирения обладателя потертых мокасин и неплохих навыков карате, все еще продолжал удерживать архаичные — в роговой оправе — очки на носу Лысого Крокодила. Мелканян не упустил и эту возможность, предоставленную стремительно меняющейся ситуацией, и вложил все оставшиеся у него силы в удар пониже пояса — скажем так: сильно пониже пояса — слегка обалдевшему держателю «узи».
«Но это все, — подумал он почти вслух. — Сейчас Бог возьмет меня...»
Сил у Бонифация оставалось, видно, немало: Лысый Крокодил сложился вдвое и на десяток секунд вышел из игры.
— Оммани-Падма-Хумм... — молитвенно сложив ладони и прикрыв глаза, произнесла вслед ему верная заветам предков-ламаистов Энни.
— Слава богу, — вынул из зубов сигару Толстяк Перес, — кажется, есть материал для репортажа.
* * *
Проклятая дверь отняла у Шаленого больше времени, чем он рассчитывал, и в самом кабинете господина Мелканяна ему не пришлось основательно приглядываться к деталям обстановки — тем более что свет включать было ему не с руки — окна кабинета, хоть и зашторенные, неплохо просматривались извне. Мерцающий сумрак царил в комнате. Что-то в углу у темного зеркала не давало тьме стать полной. Свеча-лампадка из цветного ароматизированного воска.Шишел усмехнулся — как и большинство коренных обитателей Малой Колонии, хозяин «Джевелри трэйдс», кроме своего — армянского наверное — бога чтил еще, оказывается, и Пеструю Веру. В шутку, конечно. Пестрым Богам поклонялись только в шутку. Шишел наклонился к янтарной фигурке, украшавшей мини-алтарь. Винтари-дин-Зинвари — Строгий Бог Путаницы — сурово смотрел на него снизу вверх. В плошке алтаря тлел свежий пепел — старик Мелканян, уходя, принес Винтари жертву. Свету его лампада давала, однако, кот наплакал. Прикрывши и заперев за собой свежевскрытую дверь, Шишел пустил в дело карманный фонарик.
Нащупав лучом авторскую копию «Восшествия на престол» кисти Авакяна, он аккуратно сдвинул в сторону раму вместе с заключенным в ней шедевром и стал тщательно исследовать открывшуюся за этим наивным прикрытием бронированную дверь главного сейфа столичного филиала «Джевелри трэйдс». Заниматься этим ему пришлось не так уж долго: даже не слухом — шестым, наверное, чувством он ощутил, что за его спиной, в торговом зале, что-то случилось. Там щелкнул замок.
* * *
— Да, — торопливо давал объяснения офицер контрразведки господину министру, — все четверо — наше звено и оба федеральных офицера — немедленно включили ранцевые движки и начали преследование платформы похитителей... Однако на уровне сорокового этажа мы вошли в облако слезоточивого газа, образованное преступниками на пути отступления.— И ни у кого из вас не хватило ума напялить на физиономию противогаз? — Лицо министра на мониторе выразило величайшее сомнение в умственных способностях собеседника. — Он у вас входит в штатный комплект, капитан Остин...
— К сожалению, мы не предусмотрели этого... («О каком преследовании противника на ранцевом реактивном приводе может идти речь, если на роже у тебя противогаз?» — имел в виду капитан Остин. Но не все же выдавать открытым текстом в разговоре с вышестоящим, хотя и явно безмозглым лицом.)
— Итак, пока вы и ваши коллеги как фейерверочные шутихи метались по воздуху...
— Федеральные офицеры также не успели прибегнуть к защите... Всего пострадали двое наших и четверо прохожих. Переломы и ушибы разной степени. Одно сотрясение мозга... Преступники ушли в сторону Старого города...
— Что вы предпринимаете сейчас?
— Я направил оперативных работников в наиболее вероятные точки перекупки... Однако мне еще неизвестно, кто...
— Дело будет курировать шеф полиции Столицы. Лично. Ваше дело — не путаться у них под ногами. Технические вопросы они решат без вас. Вы же находитесь с сего момента в моем распоряжении. Вместе со всем вашим звеном. Не позднее пяти утра я жду вас с планом оперативных мероприятий. С учетом взаимодействия с полицией. Но не плетитесь у них в хвосте. Ваше дело — сработать на опережение. Вы поняли меня?
Да, конечно, капитан Остин понимал все.
* * *
Деваться было некуда. В буквальном смысле этого слова. Не-ку-да! Руки Шаленого машинально и бесшумно поставили на место чертову картину, колени полусогнулись, слух напрягся. В торговый зал через главный вход вошли не менее трех человек. Судя по всему, они и не думали от кого-либо скрываться. Шумно обсуждая что-то свое, они подошли к двери директорского кабинета.Отработал сигнал выключения сигнализации. В замке зазвучал ключ.
Чисто автоматически, плохо соображая, что делает, Шаленый согнулся в три погибели и с для самого себя удивительным проворством юркнул в пространство под крышкой огромного письменного стола, который не столько видел, сколько ощущал у себя в тылу. Уже под звук открывающейся двери успел погасить фонарик. И тут же комнату залило мягкое сияние скрытых светильников — кто-то из вошедших коснулся сенсорного выключателя.
Вошедшие эти, как на грех, тут же сгрудились вокруг директорского стола. Шаленый узрел перед собой три пары обуви разного размера, покроя и степени изношенности. Еще кто-то толокся по другую сторону стола.
— Ну что же, вы справились с делом блестяще, господа... — прозвучал над его головой голос с хорошо выраженным характерным акцентом. («Сам Бонифаций — вот так дела...» — констатировал про себя Шишел-Мышел.)
— Хвалите команду прикрытия, босс. — Голос отвечавшего на похвалу был моложе, грубее и не нес восточного привкуса.
Третий из собравшихся что-то сказал то ли по-армянски, то ли на каком-то незнакомом Шишелу галактическом диалекте и получил от босса ответ на том же, надо полагать, языке.
— Ты уверен в тех двух ребятах, что оставил на стреме? — снова переходя на человеческий язык, осведомился Бонифаций.
— Как в самом себе... — Отвечавший чуть иронически устало щелкнул каблуками, и Шаленый понял, что говорит обладатель потертых мокасин. — Но вы правильно сделали, босс, что не пригласили их сюда. Ребята слишком горячи.
— Тем более что один из этих ребят — девица, — с некоторой долей яда заметил босс. — Однако закончим дело...
Крокодиловой кожи штиблеты сделали шаг в сторону, и Шаленый по звуку догадался, что «Восшествие на престол» снова сдвинулось в сторону, открыв присутствующим давешний сейф. Затем последовала серия щелчков и шорохов, которые заставили Шишела-Мышела напрячься уже по чисто профессиональным причинам. Открывали секретный замок сейфа. Затем зашуршали купюры.
— По двести каждому, — благостно возгласил господин Бонифаций. — Как и договаривались, в банкнотах Федерального Кредитного...
Шаленый под столом неудачно попытался поскрести в затылке, но, будучи скован габаритами своего убежища, ограничился тем, что выпучил глаза и, озадаченно заломив бровь, предался беззвучному нашептыванию в полуоблезлую бороду. Там — наверху — делили или до смешного маленькие — но ведь кто же приглашает партнеров в обитый скок-дерева панелями кабинет, чтобы отмусолить им по две сотни кредиток? — или, если речь шла о тысячах — ведь не говорят же «по две сотни десятков» или тем более «сотен» — до смешного большие деньги. И раз делали это наличными, дело было явно темнее некуда...
Стоило господину Бонифацию или Потертым Мокасинам опустить взор, и они встретились бы глазами с недоуменным взором Шаленого. Но народ там, наверху, был слишком занят. Шуршал купюрами.
— Благодарю вас, ребята, — сурово молвили Мокасины, обращаясь к своим безмолвным подручным. — До четверга — ложитесь на дно. Если Глазастый за это время снова залетит по пьянке в околоток, то — клянусь — изуродую так, что родная мать не узнает... — Последнее относилось, судя по нервической реакции, к Новеньким Кроссовкам, что толклись под самым носом Шишела, то чуть не наступая ему на бороду, то напрочь исчезая из поля зрения.
— С богом, ребята, — слегка смягчили это напутствие Крокодиловые Штиблеты. — И постарайтесь нигде не отметиться...
В ответ прозвучало нестройное «Ну, мы погнали, босc...», завершившееся звуками прихлопнутой двери, после чего несколько изменившийся голос Крокодиловых Штиблет произнес:
— Ну что же, Клайд... Как и условлено было, помещаем Предмет в мой сейф. Делаем это вдвоем. Вдвоем его и вынем в присутствии... э-э... покупателя... Запоминай комбинацию: восемь букв и восемь цифр...
Такого подарка судьбы Шаленый все-таки не ожидал. Он даже с легким хрустом вывернул шею, выставив левую — более надежную — ушную раковину поближе к месту действия, чтобы расслышать каждый звук, буде такой испустит хозяин кабинета. Но — черта с два! Бонифаций Мелканян только молча набирал код замка.
«Вот и придется замочек-то все ж таки подпортить тебе, молчуну хренову...» — с досадой подумал Шишел-Мышел.
— Это что же за хреновина такая? — неожиданно пришли к нему на помощь Потертые Мокасины, в миру числившиеся Клайдом. — Хиливтер — это что? Цветок такой?
— Э-лев-тер, — с досадой произнес по слогам хозяин кабинета. — Первое «эйч» не читается. Это просто для того, чтобы было восемь букв. Это имя моего прадеда: Элевтер Мелканян был первым армянином, который ступил на эту планету. Вся диаспора с тех пор празднует годовщину этого события... Вот первые четыре цифры у нас и будут обозначать тот год. А следующие четыре — то же самое, только наоборот... Кладите Предмет в сейф. Вот так.
Легкое пощелкивание замка. Шорох задвигаемой на место картины. Штиблеты и Мокасины наконец убрались из-под носа Шишела. Раздался звук вновь отпираемой двери.
— Вы забыли сумку, Клайд.
Шаленого бросило в холодный пот.
Добротная, пещерного хряка кожи сумка, с мастерски — на заказ — сработанным комплектом инструментов его лихого промысла все это время как ни в чем не бывало покоилась на кресле, слева от клятого сейфа.
— По-моему, это — ваше хозяйство...
— Да нет. Верно, кто-то из ваших ребят позабыл на радостях...
— Это странно. Мы же прямо с дела. И я что-то не припомню, чтобы...
По широкой спине Шаленого прокатилась еще одна волна озноба.
— Так или иначе, забирайте это хозяйство с собой. Здесь у меня не камера хранения...
С последним утверждением можно было поспорить, однако свое дело оно сделало — раздалось позвякивание инструмента в подхваченной с кресла сумке, энергичные шаги двух пар ног, что-то в духе «Нет, только после вас», свет в кабинете погас, дверь закрылась и замок в ней щелкнул. Шаленый беззвучно обматерил судьбу в бога, душу и мать, сосчитал до двухсот тридцати девяти и полез, несколько ракообразным способом, из-под стола — на открытое пространство. Оказавшись на нем, он со скрипом расправил поджатые до поры многочисленные члены и членики своего организма. Со стороны это порядком напоминало эволюцию трансформера, преобразуемого из танка в робота.
Потом он проверил режим сигнализации, сдвинул в сторону шедевр Авакяна и с ненавистью уставился на мерцающий индикатор замка. Проклятые олухи заперли его в ловушке, лишили инструмента, хотя и доходчиво разъяснили, как пишется в здешней транскрипции слово «Элевтер», позабыли сообщить, в каком году прадедушка хозяина «Джевелри трэйдс» сподобился прибыть на Малую Колонию. Положение напоминало безвыходное.
* * *
— Подбросить вас до Терминала? — из вежливости осведомился Бонифаций Мелканян, поворачивая в замке главного входа «Джевелри трэйдс» хромированный, непростой формы ключ. В отличие от дверей других торговых домов, гнездящихся на Гранд-Театрал, врата фамильной фирмы Мелканянов запирались не цифровым кодом и не магнитной карточкой, а, как и подобало такому сооружению из бронзы и полированного стекла, замком, выполненным из прочнейшего сплава и отпираемого ручной работы ключом. Этому предмету суждено было сейчас сыграть немаловажную роль.Клайд ничего не ответил на явно не соответствовавшее нормам конспирации и вообще явно для проформы сделанное предложение. Обернувшись, Мелканян увидел, что ответить ему было и впрямь затруднительно: раскрыть рот Клайду мешал ствол «узи», который завел ему под подбородок тип, смахивающий на лысого крокодила. Другой субъект — на вид пожиже, со шкиперской-бородкой — целился Мелканяну в живот из «вальтера». Как обычно в таких случаях, ни души окрест не было.
* * *
— Гарик! — заорал в глубь затянутого табачным дымом зала Толстяк Финни. И, подождав немного, добавил погромче: — Эй, кто-нибудь, там!!! Найдите Аванесяна, Трюкача... И объясните ему, что Шишел будет очень...Гарик — тот еще тип, хотя и из молодых — мгновенно материализовался у стойки и выхватил у Финни трубку. Физиономия его тут же вытянулась.
— Да, — сказал Гарик. — Нет. Нет. Да, разумеется... Сто три года тому назад... Нет, тьфу — сто четыре... Я... Да нет!... Да что?! Да как дух свят — точно! К-какого? Которого? Ну, Шишел... — Он с недоумением посмотрел на разразившуюся гудками отбоя трубку, положил вещь на стойку и в прострации воззрился на висевшие над лысиной Финни часы.
— У Шишела, кажется, неважное настроение... — заметил тот в пространство, продолжая меланхолично протирать кипенно-белой салфеткой совершенно не нуждавшийся в этом объемистый, литого стекла стакан. Больше для того, чтобы завязать разговор. Не то чтобы беседа с Трюкачом была самым приятным способом скоротать время — нет: просто нечто загадочное было в том, что самому Дмитрию Шаленому приспичило спешно перекинуться парой слов с такой мелкой сошкой, как Гарик-Трюкач.
— Странный он какой-то был... — недоуменно подтвердил тот, вертя в пальцах льготный жетон на пиво.
Финни молча забрал ненавязчиво предъявленную железку и поставил перед Гариком кружку.
— Понимаешь. — Гарик на просвет полюбовался темно-янтарным напитком и, машинально проделывая с кружкой какие-то сложные манипуляции, характерные для его профиля работы, продолжил: — Спрашивает, отмечал ли я День прибытия Элевтера последний раз или нет... Это у наших праздник такой...
— Ага... Это когда по всему городу вы с турками друг другу морду чистите... Как же, знаю... — ироническим басом поддакнул ему Финни, зачарованно глядя на без всякого, казалось бы, вмешательства Трюкача опустевшую кружку. К этому номеру пора бы было и привыкнуть, но каждый раз этот непритязательный фокус с неказистым антуражем оказывал на него магнетическое действие.
— Ну я, понятно, отвечаю — да, мол, отмечал... А Шишел ласково так, с подначкой, спрашивает: мол, как у меня с памятью, не шалит ли, мол... Потом насчет того, не принял ли я сегодня лишнего... — В руке у Гарика как-то незаметно появился второй жетон. Машинально совершенствуя профессиональное мастерство, он то, пропускал его по тыльной стороне ладони, заставляя нырять между пальцев, то принуждал таинственным образом исчезать и появляться. Финни это действовало на нервы, и он снова реквизировал жетон, вознаградив раскулаченного второй кружкой пива.
— Так он, понимаешь, — продолжил Гарик, рассеянно сдувая пену с перемещаемой по стойке, словно конь по шахматной доске, нехитрой посудины, — снова начал, понимаешь, кишки тянуть... А не помнишь, говорит — ласково так — он умеет, ты знаешь... («Умеет... — с садистским удовольствием прогудел Финни. — Шишел это умеет...») А не помнишь, говорит, какую годовщину справляли?.. Сколько тому годиков — так он выразился, — сколько тому годиков минуло, как прадедушку Элевтера занесло в эти края? Ну, у меня от такого наезда, сам понимаешь, уже за разум зашел — я все сообразить не могу: с чего это Шишел пристегался к Аванесяну? Ну и спутал малость — потом поправился: сто три, говорю, нет сто четыре... Так он так взвился, что, знаешь, думал, так меня и убьет — через телефон, честное слово... Потом вроде успокоился — резко так — знаешь, как он делает...
— Да уж... — прогудел Финни, с тревогой наблюдая, как Гарик извлекает из-за уха уже третий пивной жетон. — Шишел так делает... Так уж делает... Ты их что — рожаешь, что ли?
— Да нет, — уклончиво ответил Гарик. — Так просто — обштопал Крестовичка пару раз для разминки...
Оно конечно: ни одна психически нормальная особь из тех, что бывают в «Кентербери», регулярно не стала бы играть с Гариком-Трюкачом на что-нибудь более серьезное, чем льготные жетоны заведения Финни.
— Потом про Клайда спросил... — продолжил свою мрачную историю Гарик.
— Про которого Клайда? — поинтересовался Толстяк.
— А пес его знает про которого... Я вот тоже прояснить хотел, да он сразу разорался. Ну, мол, не знаешь! Или не хочешь, говорит, знать... Потом еще добавил, что звонит мне из Лукиных бань и чтоб я запомнил... Это и еще — время. — Гарик снова воззрился на украшавшие под старину сделанные полки бара такие же псевдоантикварные часы.
— Значит, это тебе и надо запомнить, Трюкач...
— Не пойму я, чего теперь от Шишела ждать... — озадаченно и в явной надежде на бесплатный совет протянул Гарик.
Телефон снова залился соловьиной трелью. Финни взял трубку и почти сразу молча отдал ее Гарику. Тот выслушал что-то довольно короткое и неприятное и растерянно вернул трубку хозяину стойки. Тот аккуратно положил ее на место, отобрал у Трюкача третий жетон и выставил ему третью кружку пива. Тот осушил ее залпом. Без всяких фокусов.
— Он сказал, — ответил Гарик на откровенно вопрошающий взгляд бармена, — что надеется, что у меня хватит ума не болтать с кем попало, о чем мы с ним толковали... Но ты-то ведь — не кто попало... Так ведь, Толстяк? — добавил он не очень уверенно.
— За меня будь спокоен... Я — могила!... А вот насчет Шишела, так это тебе лучше знать, чего ждать от Дмитрия.
Гарик продолжал смотреть сквозь массивную фигуру Финни, поджав губы в силу охватившего его непреодолимого приступа скепсиса: да, могилой бессменный бармен «Кентербери», безусловно, был — по нему сразу было видно. Могилой бессчетного количества ростбифов с кровью, галлонов эля и многих других предметов гастрономического ремесла. Но что до чужих секретов... Нет, Финни в болтунах не ходил. Но ведь бармену заведения на Семи Углах надо жить в мире и с полицией, и с людьми Папы Джанфранко, и с людьми Желтого Змея, и бог ведает с кем еще... И если кому-то из этого народа приспичит Толстяка Финни о чем-то спросить, то Толстяку Финни приходится на этот вопрос ответить. А если ответа он не знает, может статься, что придется приложить все силы к тому, чтобы этот ответ найти...
— Вот я и не пойму — с чего это он? Пари у него, что ли? — недоуменно сказал наконец Гарик. И сотворил из воздуха четвертый жетон.
— Шишел почем зря ничего не творит, — поучительно промолвил Финни и, тяжело вздохнув, смахнул жетон в надлежащий ящик и утвердил перед Гариком очередную пенящуюся емкость.
Тот, потупясь, ковырнулся в вазочке с дармовыми солеными орешками.
— Так что про пари ты это брось, — продолжал гудеть Финни, внутренне наслаждаясь Гариковой кручиной. — Глупость чистой воды...
— Может, на что намекает, сатана? — предположил тот. — Почему сразу не говорит, я не понимаю. Может, у него зуб какой-то на армян вообще? Вот нехороший человек...
— Почему и отчего Шишел с тобой напрямую не разговаривает — это ваше с ним сугубо интимное дело, — с назидательной интонацией молвил Финни. — А вот насчет того, что намекает Дмитрий Евгеньевич, — умением правильно выговаривать славянские имена и отчества бармен «Кентербери» гордился особенно, — тебе на что-то, так вот это ты точно говоришь. Ежу понятно, что намекает... Вот припомни-ка: вы все, друзья, часом, дяде Диме ничем в борщ не насерили, вкупе с покойным прадедушкой-то Элевтером, а? Ты над этим призадумайся-ка, парень...
Гарик призадумался. Взгляд его стал отсутствующим, губы что-то шептали, пальцы машинально пытались запихнуть обратно в пустоту столь же машинально извлеченный из нее пивной жетон. Потом ужасная догадка осенила его, жетон брякнулся об пол, и Гарика перекосило.
* * *
Прежде чем ввести последнюю цифру кода, Шаленый осенил себя крестным знамением и обещал Богу в дальнейшем подумать о своем поведении. Еще он попросил Бога вломить по первое число придурковатому шулеру Аванесяну, если тот чего намудрил с цифрами. После этого, зажмурившись, надавил клавишу. Трезвона сорвавшейся с цепи сигнализации не последовало. Выстрелов, электрошока, выделения ядовитых газов и аэрозолей — тоже. Приоткрыв один глаз, Шаленый узрел на дисплее надпись, извещавшую его о том, что доступ в сейф свободен.— Ну, Гарик, шайтанов сын, выберусь отселе, по гроб жизни водкой поить буду. Вот те крест! — торжественно произнес Шишел-Мышел.
Проблема номер один была решена. Проблема же номер два, состоявшая в том, чтобы вместе с содержимым сейфа живым выбраться из запертого снаружи кабинета, будучи при этом в отрыве от олухами унесенного инструмента, решения принципиально не имела, так что Шишел-Мышел и не тратил время на то, чтобы над ней задумываться. Для себя, скорее подсознательно, он уже решил, что, на худой конец, перекемарит в чертовом кабинете до утра понедельника, а там оглоушит первого же барана, что отопрет кабинет, и внаглую, взяв по возможности еще пару заложников, проложит себе дорогу на свободу.
Глядя теперь уже в оба, он отворил пару тяжеловатых дверец и узрел порядком разочаровавшую его картину: несколько папок с деловыми бумагами — которая из них была тем предметом, который давешние олухи приволокли сюда на сохранение, он гадать не стал, совсем немного очень крупных купюр — слишком крупных: номера могли быть внесены в компьютер, две полки с плоскими, бархатом выстланными поддонами, на которых покоились (не так густо, как хотелось бы ему) вправленные в серебро «камушки» — та самая партия товара, по следам которой он и пришел сюда, на двух стальных кюветах-противнях, заменявших полки, пониже — какая-то разносортица и в самом низу, отдельно — явная дешевка — огромный черный бриллиант, вправленный в тусклого металла кольцо. Явная имитация — по Гранд-Театрал такие «камушки» не пробегают. Изготовители даже не удосужились воспроизвести правильную огранку — так, какая-то фантазия на вольные темы, правда, геометрический рисунок чуть посверкивающих плоскостей кристалла как-то магически притягивал взгляд... Совершенно непонятно было, что этот наглый выскочка потерял здесь — среди своих скромных, но благородных товарищей по заточению. Впрочем, платиновая оправа смотрелась неплохо и могла сгодиться в дело.
Распихивать улов по карманам куртки было делом несложным и приятным. Единственное, о чем оставалось сожалеть (кроме запертой двери), так это о той довольно круглой сумме, что успели поделить и унести с собой олухи царя небесного, запершие Шишела на пару суток в роскошном кабинете без отхожего места. Некоторое время Шаленый постоял в задумчивости, держа перед собой чертову стекляшку и раздумывая, куда бы ее пристроить — уж слишком здорова, гадюка.
Он все еще находился в этих размышлениях, когда проблема выхода из кабинета неожиданно решилась сама собой: за его спиной вновь тихо щелкнул замок.
* * *
Ровно за восемь минут до этого владелец «Джевелри трэйдс» смог наконец открыть рот.— В чем дело, господа? — задал Мелканян совершенно естественный в сложившейся ситуации, равно как и совершенно бессмысленный вопрос типу с «вальтером». Тот не соизволил ответить.
— Заткнись, сволочь, отпирай дверь и проходи вперед, быстро!.. — тихо, но очень убедительно распорядился Лысый Крокодил.
Страх ледяной иглой пронзил сердце владельца «Джевелри трэйдс» и тысячей иголочек поменьше прошелся по левой руке. Человеком Бонифаций Мелканян был решительным и не чуждым риска, но в канал настоящего ствола не заглядывал давно.
— Но вы же видите, что уже заперто, — как можно более веско привел он не самый блестящий при имевшемся раскладе аргумент. — И вы же видите — у меня нет ключей, — усугубил он идиотизм ситуации.
— Не принимай нас за олигофренов, старый козел! — прошипел Лысый Крокодил, поправляя стволом автомата сползающие с носа очки. — Ключ у тебя в правой руке! Чем быстрее ты избавишься от Камня, тем тебе же лучше!
Это было правдой. Две десятых секунды назад. Потому что, покуда Лысый Крокодил выдавливал из себя свою вполне справедливую саму по себе инвективу, Бонифаций Мелканян сделал то единственное, что мог еще сделать, — преодолев боль от ледяной иглы под левой лопаткой, он коротким движением послал сверкающий ключ над головами нападающих — в белый свет как в копеечку. Сначала ему показалось, что второй бандит разрядил свой пистолет в него. Но это было только сердце. Или что-то в этом роде.
Обладатель же «вальтера» — рыхловатый на вид, но, знать, шустрый, — вместо того чтобы давить на курок, попытался в чисто волейбольном прыжке перехватить летящий ключ, но получил на редкость своевременную подсечку от Клайда и вместе с ним с размаху полетел на полированный камень брусчатки Гранд-Театрал. Ствол, предназначенный для усмирения обладателя потертых мокасин и неплохих навыков карате, все еще продолжал удерживать архаичные — в роговой оправе — очки на носу Лысого Крокодила. Мелканян не упустил и эту возможность, предоставленную стремительно меняющейся ситуацией, и вложил все оставшиеся у него силы в удар пониже пояса — скажем так: сильно пониже пояса — слегка обалдевшему держателю «узи».
«Но это все, — подумал он почти вслух. — Сейчас Бог возьмет меня...»
Сил у Бонифация оставалось, видно, немало: Лысый Крокодил сложился вдвое и на десяток секунд вышел из игры.