Под ногами пропрыгала лягушка. Песок от скатывающегося Работяжева присыпал ее, но она пошурудила внутри, выкарабкалась наверх, отряхнулась и поскакала по своим лягушачьим заботам дальше по траншее. Шорох от задеваемых ею опавших листьев заглушил шаги спецназовцев, но они вновь остановили себя и выждали мгновение. Затем подполковник сам осмотрел ступени, дверь – вроде никаких растяжек и ловушек. Тронул решетку, по миллиметру принялся отворять ее.
Может, ей и хотелось, ссохшейся за лето и потерявшей вид в темноте, пожаловаться на свою судьбу, но чуткие к малейшим ее вздохам руки спецназовца не дали упасть слезам, успокоили. Да, понимаем, что грустно от такой-то жизни. Но смотри, мы же тебя открываем, а не сажаем на замок. Помоги и ты нам.
С дверью все получилось. Тронул одеяло. Из землянки пахнуло стылостью и мышами. И потому, что пришли со света, а небольшой огонек от керосиновой лампы особо света не давал, первые секунды Заремба ничего не различал. Фонарик остался у Юры, и только подумал о нем, как из темноты спросили о чем-то. Затем в глубине землянки зажужжали разгоняемые колесики и начал накаляться свет от фонарика-«жучка». Зарождался он спросонок слишком медленно, и когда луч достиг Зарембы, то даже не воткнулся в него, а бессильно уперся в грудь.
Еще ничего не различая, но прекрасно зная, что друзей здесь нет, подполковник бросился с «Королем джунглей» прямо в свет. Стукнулся коленкой об угол двухъярусных нар, но нож достал врага, вошел во что-то мягкое, вмиг ставшее теплым и липким. Разогнавшиеся шестеренки фонаря разочарованно стали умолкать, его свет иссяк, но ворвавшийся следом Работяжев осветил наконец подземелье. Не останавливая внимания на обмякшем под Зарембой боевике, принялся выискивать новых врагов. Пусто. А отдыхавший после ночного дежурства или отстраненный от операции за какую-то провинность молодой боевик с приметной волосатой родинкой на скуле был мертв. Мертв, так мертв: оказывающиеся на пути разведки люди обязаны молчать как рыбы. Здесь карася выбросило на берег, но нечего плавать у берега в штормовую погоду. Оставалось найти документы .
Для этого потребовалось совсем немного времени: сейф прятался в самодельной тумбочке около кровати, единственной в землянке, тщательно, по-армейски заправленной.
– Работай, – приказал спецназовец Работяжеву, а сам метнулся к двери прикрывать сапера. И вовремя. К землянке кто-то шел, и подполковник замахал рукой – выключай фонарь, шаги упали в траншею, попрыгали по ступенькам. Дверь, наконец-то дождавшись благодарного слушателя, начала свою песнь о затворничестве, но слова получились смазанными, словно на кассете с ускоренной перемоткой – подошедший к двери распахнул решетку резко, по-хозяйски. Столь же решительно откинул полог из одеяла, не опасаясь темноты.
– Халагатта. Давай вставай, – произнес он и тут же, не дожидаясь удара Зарембы или ответа боевика, исчез за покрывалом. Надоели, надоели чеченцам подземелья, если не ни нужды, ни желания хоть на секунду задержаться внизу. Или не питают уважения друг к другу. Лень было удостовериться, разбудил ли спящего. Конечно, себе на удачу, потому что остался жив. Но когда вернется Волк, какой стороной она обернется для него? Дурость, конечно, – переживать на войне за противника. Но Заремба, остановив колыхнувшееся у входа одеяло, в щель посмотрел на того, кто остался жив. Снова бородач. Ильяс, который не может найти себе спокойного занятия. Боевик же поддел ногой заблудившуюся лягушку, отбросив ее к изгибу траншеи, а сам по ступенькам поднялся наверх и пошел на поляну.
– Продолжай, – разрешил подполковник саперу.
Капитан снова включил фонарик, склонился над сейфом, выкладывая вокруг штурвала круг из податливого, прилипающего к металлу шнура. Чиркнул по нему серной пластинкой. Огонек с усилием принялся карабкаться по кругу, прожигая металл и оставляя после себя зазубренную бороздку.
– С-сейчас, с-сейчас, – успокаивал командира и самого себя сапер. Ильяс, не дождавшись сменщика, может вернуться в любую секунду.
И можно представить состояние оставшихся в засаде спецназовцев, когда бородач пошел в сторону штабной землянки! Хорошо, хватило выдержки не стрелять, По первым штрихам можно предположить, что неплохие собрались в команде хлопцы. Пока грех жаловаться.
– Есть, – приняв вываливающийся круг со штурвалом, позвал командира Работяжев. Поменялись с сапером местами. В непромокаемую и несгораемую сумку-пояс Заремба вывалил содержимое сейфа – деньги, накладные, магнитофонные кассеты, доверенности, блокноты и даже небольшой итальянский пистолетик, вмещающийся в ладошку. Дамская игрушка, но злегантная. Подарит Марине.
– Уходим.
Не хотел, но оглянулся на убитого. Парень лежал на нарах лицом вверх, совершенно равнодушный и спокойный к происходящему. Ирония судьбы: меньше всех суетился, больше всех помешал. А тут уж выбора не остается – жалеющие проигрывают. А вот огонек от керосиновой лампы потянулся вслед за спецназовцами. Сил оторваться от черной ножки фитиля у него не хватило, и пламя, боясь оставаться в одиночку с покойником, сжалось, сгорбилось, не оглядываясь на подступившую темноту.
Старым путем выползли из траншеи. С еще большей осторожностью достигли своих.
– Слава Богу, – произнесла подавшаяся к ним Марина.
И – отшатнулась.
Заремба продолжал зажимать в руке окровавленного «Короля джунглей».
– Уходим, – поторопил теперь уже всех подполковник. Дождевик первым бросился по знакомой дорожке в лес. За ним зелеными призраками заскользили бесшумные спецназовцы.
Глава 7. «Кобре» нужно вырвать язык
Может, ей и хотелось, ссохшейся за лето и потерявшей вид в темноте, пожаловаться на свою судьбу, но чуткие к малейшим ее вздохам руки спецназовца не дали упасть слезам, успокоили. Да, понимаем, что грустно от такой-то жизни. Но смотри, мы же тебя открываем, а не сажаем на замок. Помоги и ты нам.
С дверью все получилось. Тронул одеяло. Из землянки пахнуло стылостью и мышами. И потому, что пришли со света, а небольшой огонек от керосиновой лампы особо света не давал, первые секунды Заремба ничего не различал. Фонарик остался у Юры, и только подумал о нем, как из темноты спросили о чем-то. Затем в глубине землянки зажужжали разгоняемые колесики и начал накаляться свет от фонарика-«жучка». Зарождался он спросонок слишком медленно, и когда луч достиг Зарембы, то даже не воткнулся в него, а бессильно уперся в грудь.
Еще ничего не различая, но прекрасно зная, что друзей здесь нет, подполковник бросился с «Королем джунглей» прямо в свет. Стукнулся коленкой об угол двухъярусных нар, но нож достал врага, вошел во что-то мягкое, вмиг ставшее теплым и липким. Разогнавшиеся шестеренки фонаря разочарованно стали умолкать, его свет иссяк, но ворвавшийся следом Работяжев осветил наконец подземелье. Не останавливая внимания на обмякшем под Зарембой боевике, принялся выискивать новых врагов. Пусто. А отдыхавший после ночного дежурства или отстраненный от операции за какую-то провинность молодой боевик с приметной волосатой родинкой на скуле был мертв. Мертв, так мертв: оказывающиеся на пути разведки люди обязаны молчать как рыбы. Здесь карася выбросило на берег, но нечего плавать у берега в штормовую погоду. Оставалось найти документы .
Для этого потребовалось совсем немного времени: сейф прятался в самодельной тумбочке около кровати, единственной в землянке, тщательно, по-армейски заправленной.
– Работай, – приказал спецназовец Работяжеву, а сам метнулся к двери прикрывать сапера. И вовремя. К землянке кто-то шел, и подполковник замахал рукой – выключай фонарь, шаги упали в траншею, попрыгали по ступенькам. Дверь, наконец-то дождавшись благодарного слушателя, начала свою песнь о затворничестве, но слова получились смазанными, словно на кассете с ускоренной перемоткой – подошедший к двери распахнул решетку резко, по-хозяйски. Столь же решительно откинул полог из одеяла, не опасаясь темноты.
– Халагатта. Давай вставай, – произнес он и тут же, не дожидаясь удара Зарембы или ответа боевика, исчез за покрывалом. Надоели, надоели чеченцам подземелья, если не ни нужды, ни желания хоть на секунду задержаться внизу. Или не питают уважения друг к другу. Лень было удостовериться, разбудил ли спящего. Конечно, себе на удачу, потому что остался жив. Но когда вернется Волк, какой стороной она обернется для него? Дурость, конечно, – переживать на войне за противника. Но Заремба, остановив колыхнувшееся у входа одеяло, в щель посмотрел на того, кто остался жив. Снова бородач. Ильяс, который не может найти себе спокойного занятия. Боевик же поддел ногой заблудившуюся лягушку, отбросив ее к изгибу траншеи, а сам по ступенькам поднялся наверх и пошел на поляну.
– Продолжай, – разрешил подполковник саперу.
Капитан снова включил фонарик, склонился над сейфом, выкладывая вокруг штурвала круг из податливого, прилипающего к металлу шнура. Чиркнул по нему серной пластинкой. Огонек с усилием принялся карабкаться по кругу, прожигая металл и оставляя после себя зазубренную бороздку.
– С-сейчас, с-сейчас, – успокаивал командира и самого себя сапер. Ильяс, не дождавшись сменщика, может вернуться в любую секунду.
И можно представить состояние оставшихся в засаде спецназовцев, когда бородач пошел в сторону штабной землянки! Хорошо, хватило выдержки не стрелять, По первым штрихам можно предположить, что неплохие собрались в команде хлопцы. Пока грех жаловаться.
– Есть, – приняв вываливающийся круг со штурвалом, позвал командира Работяжев. Поменялись с сапером местами. В непромокаемую и несгораемую сумку-пояс Заремба вывалил содержимое сейфа – деньги, накладные, магнитофонные кассеты, доверенности, блокноты и даже небольшой итальянский пистолетик, вмещающийся в ладошку. Дамская игрушка, но злегантная. Подарит Марине.
– Уходим.
Не хотел, но оглянулся на убитого. Парень лежал на нарах лицом вверх, совершенно равнодушный и спокойный к происходящему. Ирония судьбы: меньше всех суетился, больше всех помешал. А тут уж выбора не остается – жалеющие проигрывают. А вот огонек от керосиновой лампы потянулся вслед за спецназовцами. Сил оторваться от черной ножки фитиля у него не хватило, и пламя, боясь оставаться в одиночку с покойником, сжалось, сгорбилось, не оглядываясь на подступившую темноту.
Старым путем выползли из траншеи. С еще большей осторожностью достигли своих.
– Слава Богу, – произнесла подавшаяся к ним Марина.
И – отшатнулась.
Заремба продолжал зажимать в руке окровавленного «Короля джунглей».
– Уходим, – поторопил теперь уже всех подполковник. Дождевик первым бросился по знакомой дорожке в лес. За ним зелеными призраками заскользили бесшумные спецназовцы.
Глава 7. «Кобре» нужно вырвать язык
Вениамин Витальевич не успел приоткрыть дверь, как услышал нетерпеливое:
– Наконец-то.
Шеф оторвался от стола, на широкой плешине которого он сортировал в стопки бумаги.
– Где тебя носит столько времени?
У гостя мгновенно заблестел лоб, но хозяин кабинета не дал слазить в карман за платком или оправдаться.
– Где на данный момент находится «Кобра»?
Вениамин Витальевич прекрасно ориентировался по карте, и даже на обыкновенной географической безошибочно указал на квадрат, в левом углу которого предположительно кружил Заремба с группой.
– Выходят по маршруту, который мы обговаривали .
– Когда ожидаются в Москве?
– Дня через два. Нужные документы у них.
– К черту документы. Все к черту! – неожиданно сорвался хозяин, повергнув подчиненного в шок. – Они должны быть у меня к концу сегодняшнего дня, или никогда.
– Извините, я… с вашего позволения, не понимаю, – осмелился поинтересоваться неожиданным вызовом и настроением начальства Вениамин Витальевич.
– А ничего не надо понимать. Меня нет. Я снят. Уволен!
– К-как?
– Я зачем усадил тебя ближе к администрации Туркмена? Чтобы мой глаз видел каждый документ, идущий к нему на подпись. Кто мог подсунуть Указ о моем снятии?
Вопрос прозвучал беспомощно, и Вениамин Витальевич вдруг увидел, что казавшийся вечным и непоколебимым памятник в течение прошедшей ночи треснул. Разломы прошли по всему периметру, и замазывать, склеивать или стягивать монумент не представлялось возможным. Завтра, если не сегодня, его снесут с постамента, и другой человек займет прибыльное место. Станет звать, указывать, учить. И наверняка припомнит тех, кто ходил под прежним хозяином кабинета…
Вениамин Витальевич невольно оглянулся, словно отыскивая пути отхода. Сам же испугался преждевременного жеста, но шеф думал о себе и ничего не заметил.
– Ладно, еще поборемся, – без особой надежды на победу, но и не желая безропотно принимать поражение, произнес он. – Все, что можно подчистить и убрать здесь, я сделаю сам. Нас, – он специально выделил это слово, – нас может подвести под монастырь только «Кобра». Если они вытянут документы и приволокут их сюда, – мало не покажется. Ни тебе, ни мне, ни очень многим другим, которые нам уж точно не простят подобного провала. Ты меня понимаешь?
– Да.
– Ты дал им эти телефоны, номер моего кабинета? – Памятник повернулся к приставному столику, на котором, провисая резиновыми ножками, выставляя напоказ в свою заслугу старые и новые гербы, фамилии членов правительства, старалась уместиться армада телефонных аппаратов.
– Вы… вы сами сказали, чтобы никто, кроме как вы…
– Завтра эти трубки станет поднимать уже другой человек. Тот, кто сумел подсунуть на подпись Указ о моем снятии. И любой компромат на меня, который попадет ему в руки…
Хозяин выжидательно посмотрел на Вениамина Витальевича, давая ему возможность самому проявить инициативу. Но того или заклинило от известия, или он слишком хорошо знал аппаратные игры, чтобы добровольно подставляться под падающего короля.
– Твоя судьба пока неизвестна, – продолжил хозяин. – Но, если что, можешь рассчитывать на меня. А я не пропаду, ты знаешь. Условие одно: документы должны исчезнуть. Одним словом, «Кобре» нужно вырвать язык.
Платок не покидал блестящий лоб Вениамина Витальевича, но идей внутри лысого черепа не рождалось. Время уходило, хозяин‑памятник это ощущал физически, и больше тянуть не стал. Надвинулся на гостя, затолкал его в угол между окнами и тихо, словно его могли подслушать, отдал приказ:
– «Кобру» уничтожить. Выйди на Генштаб, скажи, что под видом похоронной команды милиции на территории Чечни действуют наемники. Способны оказать отчаянное сопротивление, поэтому, дабы избежать больших потерь среди личного состава, живыми можно не брать, уничтожить с вертолетов или из засад. Выдай предполагаемый маршрут выдвижения, частоты, по которым они выходят на связь.
– С-сделаю.
– Одновременно через нашего бизнесмена выйди на Одинокого Волка и сообщи, кто похитил документы. Необходимо, чтобы и он пошел по следу «Кобры». В одну из западней она и должна попасть. Наше дальнейшее благополучие, а может, и свобода вместе с жизнью зависят от исхода этой операции. Они должны исчезнуть. Все! О чем говорилось – забыто. Ничего не говорилось. Я на тебя выйду сам по мобильному. И больше здесь делать нечего.
Отошел к вороху бумаг на столе, глянул оттуда на все еще зажатого в углу гостя. Неожиданно попросил:
– Если будет хоть малейшая возможность остаться в этих коридорах – цепляйся. Ни наша жизнь, ни жизнь наших детей еще не кончилась, и руку с пульса убирать не хотелось бы.
– Да. Конечно, да, – здесь желание шефа полностью совпадало с его собственным, и Вениамин Витальевич даже закивал в знак согласия.
«Этот не потонет, – мысленно согласился и хозяин. – Говно не тонет. Но продаст ведь. Не громко, не сразу, но кому надо и где надо кое-что шепнет. И как только таких земля носит?»
Не земля – Вениамин Витальевич сам понес себя на полусогнутых к двери. Бездыханно проник через нее. В приемной секретарша с немым вопросом уставилась на него, но и без объяснения поняла: слухи о смене начальника, скорее всего, подтверждаются. А что может быть хуже для секретарши? Новый шеф в первую очередь приводит нового водителя и человека в приемную.
А тут и посетитель, раньше не замечавший ее в упор, поклонился и попрощался:
– До свидания.
И хотя секретарши работают на день-два дольше своих бывших начальников, новое место себе они начинают искать при первых признаках перемен. Но едва она потянулась к телефону, чтобы начать обзванивать знакомых, замигал сигнал: кто-то выходил на прямую связь с начальником. Тот трубку не поднимал, и секретарша вынужденно сняла ее сама.
– Мне хотелось бы поговорить с Вениамином Витальевичем. Ему здесь привет с юга передают.
– Ой, подождите, подождите. Я вас соединю, – заторопилась секретарша, накануне строго‑настрого предупрежденная насчет привета с юга для Вениамина Витальевича. Набрала воздуха и потянула дубовую дверь:
– Извините, вы предупреждали меня насчет звонка Вениамину Витальевичу с юга… – А сама зырк по беспорядку на столе, мрачному виду шефа. Слухи подтверждались…
– Спасибо, – метнулся к телефонам начальник. Безошибочно выбрал ту трубку, по которой мог соединиться с далекой Чечней. Махнул рукой секретарше – свободны. – Алло, вы меня слышите?
– Да, – ответил подполковник с экзотической фамилией. Кажется, Заремба.
– У вас все в норме?
– Да, – вновь немногословно отозвалась Чечня. – Завтра-послезавтра планируем быть там, откуда пришли, – намекнула на Пятигорск.
– Отлично. Вы сможете выйти на меня ровно через час?
– Могу.
– До связи.
Тут же нажал селекторную связь, и в динамике послышался голос Вениамина Витальевича:
– Я слушаю вас.
– Зайди срочно.
Кого понесут ноги к снятому начальнику, тем более что это может не остаться назамеченным другими? Вениамин Витальевич уже пожалел, что не пошел в столовую, а начал поглядывать на залежи своих документов. Да уже только для того, чтобы не заниматься ими, его нельзя снимать с должности. Другой вовек ведь не разберется…
В знакомом кабинете прошел в угол, не дожидаясь, когда шеф припрет его туда сам.
– Через час твой Заремба, – усиленно продолжал тот привязывать подчиненного к «Кобре», – выйдет на связь. Нужно его запеленговать и направить туда «вертушки», штурмовики – все что угодно, но чтобы то место перемешалось с землей. Действуйте, словно там находится воскресший Дудаев и вам светит минимум Герой России. Осталось пятьдесят две минуты. Давай, подключай все генштабовские связи.
– Есть, – по-военному ответил Вениамин Витальевич. В приемной второй раз прощаться не стал – день еще не кончился и, похоже, мог затянуться надолго…
Зато Заремба с сожалением отмечал, как уходит время. Судя по всему, до темноты из Чечни им выбраться не светило, поэтому требовалось хотя бы уйти как можно дальше от стоянки Волка.
– Хрен ли он еще скажет? – посмотрел на спутниковый приемник, имея в виду абонента в Москве.
– Премию выписывают. Хотят узнать, какую сумму запросим, – предположил Волонихин.
– Нет, конечно же нет, – разошелся даже обычно сдержанный Туманов. – В каком-нибудь Гондурасе нужно опять что-нибудь стащить, так что в эти минуты выясняют: с возвратом домой нас туда перебросить, или прямиком отсюда.
– Ты что, на самолет намекаешь? Размечтался. Потопаем своими ножками, – поддержал именно эту идею Чачух. Настроение в группе витало отличное, и эмоции даже не пытались сдерживать. Двигались вперед медленно, но скорее не из-за осторожности, а больше от ожидания новой связи с Москвой: вдруг в самом деле придется мекать направление движения? Или вертолет подошлют. Они и появились невдалеке, барражируют, словно тоже ждут команду. Случилось бы прекрасное, приземлись они рядышком и забери с собой. Глядишь, и ботинки бы меньше истоптали.
А Москва принялась спрашивать всякую ерунду – про погоду, настроение, самочувствие, опять про погоду, но вчерашнего дня. И так до тех пор, пока вертолеты и в самом деле не нависли почти над головой. Может, и в самом деле подберут? Не будь операции столь секретной, можно было бы самим выйти на связь с «вертушками» и договориться, а так лучше спрятаться – сверху поди разбери, свой или чужой бродит по чеченским лесам.
– Всем укрыться, – отдал Заремба команду подчиненным.
И вовремя. Потому что в тот же миг «вертушки» двинулись, и Змей Горыныч, засевший в их подкрылках, выплюнул на землю огонь. Листья деревьев не смогли удержать его, и, может быть, счастье их было умереть сразу и без мук. Потому что снаряды принялись так перемалывать внутренности рощи, что даже зубы застонали и задрожали всеми своими оставшимися листочками.
– Уберите «вертушки». Уберите из района вертолеты, – прокричал в эфир Заремба.
– Вас не слышно, повторите, – попросила Москва.
– Уберите из квадрата «вертушки».
Кажется, голос услышала не Москва, а летчики – шквал огня и грохота с очередного захода прошел над самыми головами упавших, зарывающихся в листву, мох, землю спецназовцев.
– Держите связь, – просила Москва над ухом у Зарембы. А он сам, закатившись под поросший мхом, сто лет назад упавший дуб, не смел пошевелиться. Осколки свистели раздраженно и зло, не находя никого живого на пути, срубали ветки, впивались в стволы. Кое-где запылал огонь, и в это месиво и крошево все так же продолжал низвергаться сверху смерч.
– Держите связь.
– Суки, – прошептал то ли абоненту, то ли летчикам Заремба.
– Вас плохо слышно.
Конечно, плохо. Москва, власть с самого начала чеченской войны наверняка не слышала ее грохота, воя и визга. Она не нюхала копоть, гарь, гной, пот, теплую кровь. Она не видела или не желала видеть обрубленные тела своих солдат и черные платки чеченских матерей. Она наводила конституционный порядок, сама тысячекратно нарушая Конституцию и человеческую мораль. Более гибкого, умного, хитрого в конце концов придумать не сподобилась. Не захотела или не смогла, что, впрочем, две стороны одной медали, известной как «Недальновидность». Далеко власть, очень далеко от чеченской войны. И не только географически. Плевать ей на страдания людей. Ее заботит только мнение о себе самой…
– Раненые есть? – прокричал по сторонам Заремба перед очередным заходом вертолетов.
– Вроде нет, – по очереди откликнулись подчиненные из разных концов,
– Никому не шевелиться. Замереть.
Последний удар с воздуха получился послабее, скорее всего, вышли боеприпасы, и «вертушки», ушли в сторону. Но группа получила лишь небольшой глоток передышки перед очередным ударом. Теперь уже артиллерии. И детской трещоткой показался спецназовцам предыдущий обстрел. Снаряды тоже шли со свистом, но тяжелым, уверенным в себе. Им не требовалось осколками искать цель – они полагались на свой объем и массу. Артиллерия не убивает, она крушит, вгоняет в землю, рассеивает по ветру, накрывает и хоронит. Один недостаток – слышен звук самого выстрела. И вскоре после первого, казалось, нескончаемого грохочущего обвала Заремба определил, что от момента выстрела до разрыва снаряда проходит около двадцати секунд. Обозначились и промежутки – совершенно мирные, спокойные, тихие мгновения, когда ничего не летит.
– Будем уходить, – прокричал он. – Строго на запад.
Он не знал, просчитаны ли секундные затишья подчиненными, и взял инициативу полностью на себя.
– По моей команде, все вместе и сразу.
Нашел промежуток в стрельбе, подхватился:
– Рывок!
Выбегать под снаряды хоть и из убогого, но все же прикрытия – занятие не из приятных. Но подполковник по прошедшим войнам знал и другое: если накрывают площадь, да еще так плотно и согласованно с земли и воздуха – значит, федералам нужен результат. Любой ценой. Не исключено, что через несколько минут сюда подтянутся самолеты, и тогда уже артиллерийская канонада покажется трещоткой. От авиабомб не спастись. Они ставят точку…
Но что за точку наметили здесь федеральные войска? Может, Одинокого Волка пытаются накрыть после нападения на поезд? Но тогда, братцы, недолет. И существенный.
– Рывок.
Еще бежишь, а уже смотришь, куда зарываться. Правда, с каждым таким подъемом все больше разрывов оставалось за спиной, и теперь главное – не нарваться на какого-нибудь обалдуя-артиллериста, который стреляет не в цель, а в белый свет как в копеечку и может запустить снаряд куда угодно вне всякой логики.
А на запад бежали потому, что в памяти Зарембы остался изгиб тех самых топографических коричневых линий, которые на местности образуют овраги. Скатишься в них – и наполовину больше шансов уцелеть.
– Самолеты, – Чачух, как бывший летчик, сумел различить то, чего пока только опасался Заремба.
Да, артиллерия постепенно заканчивала свою черновую работу, а в вышине рос и надвигался гул бомбардировщиков. Треск сучьев под ногами бегущего спецназа пока заглушал его, прерывистое дыхание каждого отталкивало приближение смерти, но кто справится с часовой стрелкой? Или даже секундной? Неизбежность всесильна.
Кто сам горохом, кого взрывной волной как куль – но с первым разрывом авиабомбы спецназ уложился по оврагу. Какая там точка – восклицательный знак, множество восклицательных знаков воткнулось в землю и, обессиленную предыдущими терзаниями, ее все равно заставили. вздрогнуть так, что она не смогла удержать и уронила несколько деревьев.
Там же, откуда только что вырвался спецназ, началось невообразимое: взрывными волнами и взметнувшейся землей гасились старые пожары и тут же раздувались новые, падающие деревья пытались цепляться кронами за воздух, но небо оказалось враждебным и не дано опоры и поддержки. И тогда дубы, уже убитые и не имеющие сил увернуться, падали и подминали под себя маленьких и молодых своих собратьев, столько лет лелеянных, прикрываемых от лишних дождей и лишнего солнца. Несколько пригоршней камней и осколков взрывы бросили и вдогонку исчезающей за обрывом группе, но не успели, не хватило им каких-то секунд, чтобы исполнить предназначенную им роль.
– Живы? – переждав гул, принялся собирать на голос подчиненных подполковник.
Вместо ответов спецназовцы стали подтягиваться к нему сами. Лица, руки у всех кровоточили, недавно еще новенькие «пятнашки» изодрались в клочья, словно воевали они в Чечне не первую неделю. Но главное – все живы, сумка на ремне. Остальной разбор – потом.
– Уходим дальше, – не дал передышки Заремба и первым побежал вдоль ручья.
Но Работяжев и Дождевик даже и здесь остались верны себе, обошли Зарембу на дистанции, выставляя себя в качестве танковых катков от мин и бронежилетов от пуль. А сзади рвалось, рушилось, обрывалось, исчезало, клубилось и переворачивалось. Полученные в аванс сорок процентов гонорара и ожидаемые на Чкаловском остальные шестьдесят могли пойти коту под хвост из-за вечной солдатской рулетки – попасть под огонь собственных войск? Кто крутит волчок? Кто крупье?
Убежали. Вскочили в последний вагон, уходящий из ада. Он и довез их до очередного привала, где Волонихин процитировал Лермонтова, тем самым веруя в окончание кошмара:
– Что дальше? – негромко спросил Туманов, выкроив минуту, когда все вроде бы занялись своими ссадинами и занозами. Он выражал готовность помочь в принятии решения, что-то посоветовать, просто давал понять командиру, что тот не один и может рассчитывать на поддержку.
Ответить командир не успел: невдалеке послышался шум мотора. То, что они подошли к опушке леса, подполковник знал, а теперь подтверждалось, что там проходит дорога. Но кто едет?
Шум замер на одной ноте – машина остановилась: мол, хотнте посмотреть? Дождевик не отказался, глянул на командира.
– Только осторожнее, – попросил Заремба, отпуская его в разведку.
Неслышно передернув затвор автомата, прапорщик растворился среди листвы. Оставшиеся замерли в томлении, невольно наставив оружие в сторону машины. Автоматная очередь, если вдруг прозвучит, будет страшнее только что пережитого, потому что коснется конкретно Семена.
Но он появился сам, и, ни слова не говоря, рукой показал – уходим, быстрее.
Уходить приходилось обратно в пекло, а из оврага выбираться тем более не хотелось. Однако догадаться, что чеченцы станут искать их после авианалета именно там – для этого не нужно служить в спецназе и иметь грудь в орденах.
Пробежав все-таки несколько метров назад вдоль ручья, подполковник по первой же тропке вырвался наверх, повел автоматом по сторонам, готовый изрешетить любую цель. Но преследователи шли, видимо, достаточно осторожно и порядком отстали.
– «Таблетка». Та, что стояла в лагере. Человек семь, – на ходу сообщил прапорщик.
Разворачивались в цепь. Если есть загонщики – кто-то стоит и на номерах. Закон охоты. Где же промашка? В чем? Почему их так быстро обнаружили и накрыли? Откуда синхрон в действиях федералов и боевиков? Наряду с этими мучительными мыслями Заремба просчитывал и дальнейшие действия. Отряд Волка постарается запереть его в роще, которую к тому же бомбят федеральные войска – здесь вопросов нет. Наверняка на подмогу прикатят со своими отрядами другие полевые командиры. Охотники постепенно превращаются в мишени…
– Идем к селу, – подполковник безошибочно выбрал направление. Доставать и соединять рваные края карты ни времени, ни особой нужды не имелось: переложить ее знаки на реальную местность для человека военного – что ребенку в игрушечном самолете ощутить себя летчиком.
Зверь загнанный забивается в углы и чащи, человек думающий вырывается на простор до того, как окажется среди погибельных стен или флажков-ограждений. Село если и станут проверять, то в последнюю очередь. А группе и нужно-то – перевести дыхание. Набравший воздуха обязательно сделает следующий шаг.
– Наконец-то.
Шеф оторвался от стола, на широкой плешине которого он сортировал в стопки бумаги.
– Где тебя носит столько времени?
У гостя мгновенно заблестел лоб, но хозяин кабинета не дал слазить в карман за платком или оправдаться.
– Где на данный момент находится «Кобра»?
Вениамин Витальевич прекрасно ориентировался по карте, и даже на обыкновенной географической безошибочно указал на квадрат, в левом углу которого предположительно кружил Заремба с группой.
– Выходят по маршруту, который мы обговаривали .
– Когда ожидаются в Москве?
– Дня через два. Нужные документы у них.
– К черту документы. Все к черту! – неожиданно сорвался хозяин, повергнув подчиненного в шок. – Они должны быть у меня к концу сегодняшнего дня, или никогда.
– Извините, я… с вашего позволения, не понимаю, – осмелился поинтересоваться неожиданным вызовом и настроением начальства Вениамин Витальевич.
– А ничего не надо понимать. Меня нет. Я снят. Уволен!
– К-как?
– Я зачем усадил тебя ближе к администрации Туркмена? Чтобы мой глаз видел каждый документ, идущий к нему на подпись. Кто мог подсунуть Указ о моем снятии?
Вопрос прозвучал беспомощно, и Вениамин Витальевич вдруг увидел, что казавшийся вечным и непоколебимым памятник в течение прошедшей ночи треснул. Разломы прошли по всему периметру, и замазывать, склеивать или стягивать монумент не представлялось возможным. Завтра, если не сегодня, его снесут с постамента, и другой человек займет прибыльное место. Станет звать, указывать, учить. И наверняка припомнит тех, кто ходил под прежним хозяином кабинета…
Вениамин Витальевич невольно оглянулся, словно отыскивая пути отхода. Сам же испугался преждевременного жеста, но шеф думал о себе и ничего не заметил.
– Ладно, еще поборемся, – без особой надежды на победу, но и не желая безропотно принимать поражение, произнес он. – Все, что можно подчистить и убрать здесь, я сделаю сам. Нас, – он специально выделил это слово, – нас может подвести под монастырь только «Кобра». Если они вытянут документы и приволокут их сюда, – мало не покажется. Ни тебе, ни мне, ни очень многим другим, которые нам уж точно не простят подобного провала. Ты меня понимаешь?
– Да.
– Ты дал им эти телефоны, номер моего кабинета? – Памятник повернулся к приставному столику, на котором, провисая резиновыми ножками, выставляя напоказ в свою заслугу старые и новые гербы, фамилии членов правительства, старалась уместиться армада телефонных аппаратов.
– Вы… вы сами сказали, чтобы никто, кроме как вы…
– Завтра эти трубки станет поднимать уже другой человек. Тот, кто сумел подсунуть на подпись Указ о моем снятии. И любой компромат на меня, который попадет ему в руки…
Хозяин выжидательно посмотрел на Вениамина Витальевича, давая ему возможность самому проявить инициативу. Но того или заклинило от известия, или он слишком хорошо знал аппаратные игры, чтобы добровольно подставляться под падающего короля.
– Твоя судьба пока неизвестна, – продолжил хозяин. – Но, если что, можешь рассчитывать на меня. А я не пропаду, ты знаешь. Условие одно: документы должны исчезнуть. Одним словом, «Кобре» нужно вырвать язык.
Платок не покидал блестящий лоб Вениамина Витальевича, но идей внутри лысого черепа не рождалось. Время уходило, хозяин‑памятник это ощущал физически, и больше тянуть не стал. Надвинулся на гостя, затолкал его в угол между окнами и тихо, словно его могли подслушать, отдал приказ:
– «Кобру» уничтожить. Выйди на Генштаб, скажи, что под видом похоронной команды милиции на территории Чечни действуют наемники. Способны оказать отчаянное сопротивление, поэтому, дабы избежать больших потерь среди личного состава, живыми можно не брать, уничтожить с вертолетов или из засад. Выдай предполагаемый маршрут выдвижения, частоты, по которым они выходят на связь.
– С-сделаю.
– Одновременно через нашего бизнесмена выйди на Одинокого Волка и сообщи, кто похитил документы. Необходимо, чтобы и он пошел по следу «Кобры». В одну из западней она и должна попасть. Наше дальнейшее благополучие, а может, и свобода вместе с жизнью зависят от исхода этой операции. Они должны исчезнуть. Все! О чем говорилось – забыто. Ничего не говорилось. Я на тебя выйду сам по мобильному. И больше здесь делать нечего.
Отошел к вороху бумаг на столе, глянул оттуда на все еще зажатого в углу гостя. Неожиданно попросил:
– Если будет хоть малейшая возможность остаться в этих коридорах – цепляйся. Ни наша жизнь, ни жизнь наших детей еще не кончилась, и руку с пульса убирать не хотелось бы.
– Да. Конечно, да, – здесь желание шефа полностью совпадало с его собственным, и Вениамин Витальевич даже закивал в знак согласия.
«Этот не потонет, – мысленно согласился и хозяин. – Говно не тонет. Но продаст ведь. Не громко, не сразу, но кому надо и где надо кое-что шепнет. И как только таких земля носит?»
Не земля – Вениамин Витальевич сам понес себя на полусогнутых к двери. Бездыханно проник через нее. В приемной секретарша с немым вопросом уставилась на него, но и без объяснения поняла: слухи о смене начальника, скорее всего, подтверждаются. А что может быть хуже для секретарши? Новый шеф в первую очередь приводит нового водителя и человека в приемную.
А тут и посетитель, раньше не замечавший ее в упор, поклонился и попрощался:
– До свидания.
И хотя секретарши работают на день-два дольше своих бывших начальников, новое место себе они начинают искать при первых признаках перемен. Но едва она потянулась к телефону, чтобы начать обзванивать знакомых, замигал сигнал: кто-то выходил на прямую связь с начальником. Тот трубку не поднимал, и секретарша вынужденно сняла ее сама.
– Мне хотелось бы поговорить с Вениамином Витальевичем. Ему здесь привет с юга передают.
– Ой, подождите, подождите. Я вас соединю, – заторопилась секретарша, накануне строго‑настрого предупрежденная насчет привета с юга для Вениамина Витальевича. Набрала воздуха и потянула дубовую дверь:
– Извините, вы предупреждали меня насчет звонка Вениамину Витальевичу с юга… – А сама зырк по беспорядку на столе, мрачному виду шефа. Слухи подтверждались…
– Спасибо, – метнулся к телефонам начальник. Безошибочно выбрал ту трубку, по которой мог соединиться с далекой Чечней. Махнул рукой секретарше – свободны. – Алло, вы меня слышите?
– Да, – ответил подполковник с экзотической фамилией. Кажется, Заремба.
– У вас все в норме?
– Да, – вновь немногословно отозвалась Чечня. – Завтра-послезавтра планируем быть там, откуда пришли, – намекнула на Пятигорск.
– Отлично. Вы сможете выйти на меня ровно через час?
– Могу.
– До связи.
Тут же нажал селекторную связь, и в динамике послышался голос Вениамина Витальевича:
– Я слушаю вас.
– Зайди срочно.
Кого понесут ноги к снятому начальнику, тем более что это может не остаться назамеченным другими? Вениамин Витальевич уже пожалел, что не пошел в столовую, а начал поглядывать на залежи своих документов. Да уже только для того, чтобы не заниматься ими, его нельзя снимать с должности. Другой вовек ведь не разберется…
В знакомом кабинете прошел в угол, не дожидаясь, когда шеф припрет его туда сам.
– Через час твой Заремба, – усиленно продолжал тот привязывать подчиненного к «Кобре», – выйдет на связь. Нужно его запеленговать и направить туда «вертушки», штурмовики – все что угодно, но чтобы то место перемешалось с землей. Действуйте, словно там находится воскресший Дудаев и вам светит минимум Герой России. Осталось пятьдесят две минуты. Давай, подключай все генштабовские связи.
– Есть, – по-военному ответил Вениамин Витальевич. В приемной второй раз прощаться не стал – день еще не кончился и, похоже, мог затянуться надолго…
Зато Заремба с сожалением отмечал, как уходит время. Судя по всему, до темноты из Чечни им выбраться не светило, поэтому требовалось хотя бы уйти как можно дальше от стоянки Волка.
– Хрен ли он еще скажет? – посмотрел на спутниковый приемник, имея в виду абонента в Москве.
– Премию выписывают. Хотят узнать, какую сумму запросим, – предположил Волонихин.
– Нет, конечно же нет, – разошелся даже обычно сдержанный Туманов. – В каком-нибудь Гондурасе нужно опять что-нибудь стащить, так что в эти минуты выясняют: с возвратом домой нас туда перебросить, или прямиком отсюда.
– Ты что, на самолет намекаешь? Размечтался. Потопаем своими ножками, – поддержал именно эту идею Чачух. Настроение в группе витало отличное, и эмоции даже не пытались сдерживать. Двигались вперед медленно, но скорее не из-за осторожности, а больше от ожидания новой связи с Москвой: вдруг в самом деле придется мекать направление движения? Или вертолет подошлют. Они и появились невдалеке, барражируют, словно тоже ждут команду. Случилось бы прекрасное, приземлись они рядышком и забери с собой. Глядишь, и ботинки бы меньше истоптали.
А Москва принялась спрашивать всякую ерунду – про погоду, настроение, самочувствие, опять про погоду, но вчерашнего дня. И так до тех пор, пока вертолеты и в самом деле не нависли почти над головой. Может, и в самом деле подберут? Не будь операции столь секретной, можно было бы самим выйти на связь с «вертушками» и договориться, а так лучше спрятаться – сверху поди разбери, свой или чужой бродит по чеченским лесам.
– Всем укрыться, – отдал Заремба команду подчиненным.
И вовремя. Потому что в тот же миг «вертушки» двинулись, и Змей Горыныч, засевший в их подкрылках, выплюнул на землю огонь. Листья деревьев не смогли удержать его, и, может быть, счастье их было умереть сразу и без мук. Потому что снаряды принялись так перемалывать внутренности рощи, что даже зубы застонали и задрожали всеми своими оставшимися листочками.
– Уберите «вертушки». Уберите из района вертолеты, – прокричал в эфир Заремба.
– Вас не слышно, повторите, – попросила Москва.
– Уберите из квадрата «вертушки».
Кажется, голос услышала не Москва, а летчики – шквал огня и грохота с очередного захода прошел над самыми головами упавших, зарывающихся в листву, мох, землю спецназовцев.
– Держите связь, – просила Москва над ухом у Зарембы. А он сам, закатившись под поросший мхом, сто лет назад упавший дуб, не смел пошевелиться. Осколки свистели раздраженно и зло, не находя никого живого на пути, срубали ветки, впивались в стволы. Кое-где запылал огонь, и в это месиво и крошево все так же продолжал низвергаться сверху смерч.
– Держите связь.
– Суки, – прошептал то ли абоненту, то ли летчикам Заремба.
– Вас плохо слышно.
Конечно, плохо. Москва, власть с самого начала чеченской войны наверняка не слышала ее грохота, воя и визга. Она не нюхала копоть, гарь, гной, пот, теплую кровь. Она не видела или не желала видеть обрубленные тела своих солдат и черные платки чеченских матерей. Она наводила конституционный порядок, сама тысячекратно нарушая Конституцию и человеческую мораль. Более гибкого, умного, хитрого в конце концов придумать не сподобилась. Не захотела или не смогла, что, впрочем, две стороны одной медали, известной как «Недальновидность». Далеко власть, очень далеко от чеченской войны. И не только географически. Плевать ей на страдания людей. Ее заботит только мнение о себе самой…
– Раненые есть? – прокричал по сторонам Заремба перед очередным заходом вертолетов.
– Вроде нет, – по очереди откликнулись подчиненные из разных концов,
– Никому не шевелиться. Замереть.
Последний удар с воздуха получился послабее, скорее всего, вышли боеприпасы, и «вертушки», ушли в сторону. Но группа получила лишь небольшой глоток передышки перед очередным ударом. Теперь уже артиллерии. И детской трещоткой показался спецназовцам предыдущий обстрел. Снаряды тоже шли со свистом, но тяжелым, уверенным в себе. Им не требовалось осколками искать цель – они полагались на свой объем и массу. Артиллерия не убивает, она крушит, вгоняет в землю, рассеивает по ветру, накрывает и хоронит. Один недостаток – слышен звук самого выстрела. И вскоре после первого, казалось, нескончаемого грохочущего обвала Заремба определил, что от момента выстрела до разрыва снаряда проходит около двадцати секунд. Обозначились и промежутки – совершенно мирные, спокойные, тихие мгновения, когда ничего не летит.
– Будем уходить, – прокричал он. – Строго на запад.
Он не знал, просчитаны ли секундные затишья подчиненными, и взял инициативу полностью на себя.
– По моей команде, все вместе и сразу.
Нашел промежуток в стрельбе, подхватился:
– Рывок!
Выбегать под снаряды хоть и из убогого, но все же прикрытия – занятие не из приятных. Но подполковник по прошедшим войнам знал и другое: если накрывают площадь, да еще так плотно и согласованно с земли и воздуха – значит, федералам нужен результат. Любой ценой. Не исключено, что через несколько минут сюда подтянутся самолеты, и тогда уже артиллерийская канонада покажется трещоткой. От авиабомб не спастись. Они ставят точку…
Но что за точку наметили здесь федеральные войска? Может, Одинокого Волка пытаются накрыть после нападения на поезд? Но тогда, братцы, недолет. И существенный.
– Рывок.
Еще бежишь, а уже смотришь, куда зарываться. Правда, с каждым таким подъемом все больше разрывов оставалось за спиной, и теперь главное – не нарваться на какого-нибудь обалдуя-артиллериста, который стреляет не в цель, а в белый свет как в копеечку и может запустить снаряд куда угодно вне всякой логики.
А на запад бежали потому, что в памяти Зарембы остался изгиб тех самых топографических коричневых линий, которые на местности образуют овраги. Скатишься в них – и наполовину больше шансов уцелеть.
– Самолеты, – Чачух, как бывший летчик, сумел различить то, чего пока только опасался Заремба.
Да, артиллерия постепенно заканчивала свою черновую работу, а в вышине рос и надвигался гул бомбардировщиков. Треск сучьев под ногами бегущего спецназа пока заглушал его, прерывистое дыхание каждого отталкивало приближение смерти, но кто справится с часовой стрелкой? Или даже секундной? Неизбежность всесильна.
Кто сам горохом, кого взрывной волной как куль – но с первым разрывом авиабомбы спецназ уложился по оврагу. Какая там точка – восклицательный знак, множество восклицательных знаков воткнулось в землю и, обессиленную предыдущими терзаниями, ее все равно заставили. вздрогнуть так, что она не смогла удержать и уронила несколько деревьев.
Там же, откуда только что вырвался спецназ, началось невообразимое: взрывными волнами и взметнувшейся землей гасились старые пожары и тут же раздувались новые, падающие деревья пытались цепляться кронами за воздух, но небо оказалось враждебным и не дано опоры и поддержки. И тогда дубы, уже убитые и не имеющие сил увернуться, падали и подминали под себя маленьких и молодых своих собратьев, столько лет лелеянных, прикрываемых от лишних дождей и лишнего солнца. Несколько пригоршней камней и осколков взрывы бросили и вдогонку исчезающей за обрывом группе, но не успели, не хватило им каких-то секунд, чтобы исполнить предназначенную им роль.
– Живы? – переждав гул, принялся собирать на голос подчиненных подполковник.
Вместо ответов спецназовцы стали подтягиваться к нему сами. Лица, руки у всех кровоточили, недавно еще новенькие «пятнашки» изодрались в клочья, словно воевали они в Чечне не первую неделю. Но главное – все живы, сумка на ремне. Остальной разбор – потом.
– Уходим дальше, – не дал передышки Заремба и первым побежал вдоль ручья.
Но Работяжев и Дождевик даже и здесь остались верны себе, обошли Зарембу на дистанции, выставляя себя в качестве танковых катков от мин и бронежилетов от пуль. А сзади рвалось, рушилось, обрывалось, исчезало, клубилось и переворачивалось. Полученные в аванс сорок процентов гонорара и ожидаемые на Чкаловском остальные шестьдесят могли пойти коту под хвост из-за вечной солдатской рулетки – попасть под огонь собственных войск? Кто крутит волчок? Кто крупье?
Убежали. Вскочили в последний вагон, уходящий из ада. Он и довез их до очередного привала, где Волонихин процитировал Лермонтова, тем самым веруя в окончание кошмара:
Товарищи лежали все рядом, глядя на Зарембу, молчаливо выражая восхищение его провидением и благодаря за спасение. Подполковник же не отрывал взгляда от двух кусков карты, в какой-то момент разорванной и теперь на весу соединенной. По случайности разрыва почти вся Чечня оторвалась от России, и даже несмотря на то, что командир достаточно быстро соединил все линии, черта оставалась. Можно забросить чеченский кусок к чертовой матери, если бы они сами не находились в нем.
Тогда считать мы стали раны,
Товарищей считать.
– Что дальше? – негромко спросил Туманов, выкроив минуту, когда все вроде бы занялись своими ссадинами и занозами. Он выражал готовность помочь в принятии решения, что-то посоветовать, просто давал понять командиру, что тот не один и может рассчитывать на поддержку.
Ответить командир не успел: невдалеке послышался шум мотора. То, что они подошли к опушке леса, подполковник знал, а теперь подтверждалось, что там проходит дорога. Но кто едет?
Шум замер на одной ноте – машина остановилась: мол, хотнте посмотреть? Дождевик не отказался, глянул на командира.
– Только осторожнее, – попросил Заремба, отпуская его в разведку.
Неслышно передернув затвор автомата, прапорщик растворился среди листвы. Оставшиеся замерли в томлении, невольно наставив оружие в сторону машины. Автоматная очередь, если вдруг прозвучит, будет страшнее только что пережитого, потому что коснется конкретно Семена.
Но он появился сам, и, ни слова не говоря, рукой показал – уходим, быстрее.
Уходить приходилось обратно в пекло, а из оврага выбираться тем более не хотелось. Однако догадаться, что чеченцы станут искать их после авианалета именно там – для этого не нужно служить в спецназе и иметь грудь в орденах.
Пробежав все-таки несколько метров назад вдоль ручья, подполковник по первой же тропке вырвался наверх, повел автоматом по сторонам, готовый изрешетить любую цель. Но преследователи шли, видимо, достаточно осторожно и порядком отстали.
– «Таблетка». Та, что стояла в лагере. Человек семь, – на ходу сообщил прапорщик.
Разворачивались в цепь. Если есть загонщики – кто-то стоит и на номерах. Закон охоты. Где же промашка? В чем? Почему их так быстро обнаружили и накрыли? Откуда синхрон в действиях федералов и боевиков? Наряду с этими мучительными мыслями Заремба просчитывал и дальнейшие действия. Отряд Волка постарается запереть его в роще, которую к тому же бомбят федеральные войска – здесь вопросов нет. Наверняка на подмогу прикатят со своими отрядами другие полевые командиры. Охотники постепенно превращаются в мишени…
– Идем к селу, – подполковник безошибочно выбрал направление. Доставать и соединять рваные края карты ни времени, ни особой нужды не имелось: переложить ее знаки на реальную местность для человека военного – что ребенку в игрушечном самолете ощутить себя летчиком.
Зверь загнанный забивается в углы и чащи, человек думающий вырывается на простор до того, как окажется среди погибельных стен или флажков-ограждений. Село если и станут проверять, то в последнюю очередь. А группе и нужно-то – перевести дыхание. Набравший воздуха обязательно сделает следующий шаг.