Иванова Вера. Как склеить разбитое сердце?

   А Каринка, наоборот, вошла во вкус: вцепилась в руль, пригнулась, глаза горят, щеки красные, волосы растрепались… На наших глазах рождалась очередная кандидатка в гонщицы – Шумахер отдыхает! «Железная леди» была совершенно глуха к нашим воплям – а может, у нее тоже уши заложило? Во всяком случае, она никак не реагировала, пока мы наконец не сели «Феррари» на хвост. Несколько мгновений машины шли почти вровень, и Вовка что-то безумно верещал, не отрываясь от камеры. А потом красная машина свернула с шоссе и скрылась из глаз.
   – Она же скоростная, – пробурчала Каринка, насупившись.
   – Вы подумайте! – всплеснула я руками. – Она еще и выиграть собиралась! Да кто ты против них – девушка на телеге!
   – Но я люблю выигрывать! Особенно у парней, – продолжала жаловаться Каринка. – И гонки, как выяснилось, тоже люблю!
   – А я люблю жизнь! – отрезала я.
   – Эй, телки, глядите сюда! – выкрикнул вдруг мелкий, возбужденно размахивая камерой. – Вы только посмотрите, кто тут сидит!
   – Что-о?! Как ты нас назвал? – нахмурилась Каринка.
   – Да ладно, расслабься! Ты лучше на экран посмотри!
   – Да ты… Ты у меня… – Каринка стала надуваться, как рыба-еж, которая выражает свое недовольство, умело превращаясь из рядового обитателя морской стихии в гигантский кактус.
   – Девки! Глядите! Вон там, справа! – игнорируя наше недовольство, Вовик тыкал пальцем в экран камеры, но на этот раз наше с Каринкой терпение лопнуло. Мы не для того угнали тачку и удрали ото всех парней, чтобы один из них безнаказанно оскорблял нас!
   Машина остановилась, и мы выволокли упиравшегося малолетку на обочину. Каринка щекотала его, а я норовила подобраться к рукам, чтобы шлепнуть по ним пучком молоденькой крапивы, которую сорвала у дороги. Не знаю, досталось ли ему, а вот мои руки эта молодая, но злобная крапивка искусала, как целое полчище ос.
   – А-а-а! Хватит! Я больше не могу! – заливался смехом Вовка, катаясь по траве.
   – Вот тебе! Вот тебе! – шипела я, из последних сил сжимая истрепанный крапивный пучок.
   – Обещаешь больше не выражаться? – грозно вопрошала Каринка, тряся братца. – Обещаешь?
   – Да, да! Только отстаньте! – сломался наконец ребенок.
   После экзекуции я почувствовала неожиданное облегчение. Каринка, похоже, тоже. Наши мысли озвучил проницательный братик.
   – Нашли себе мальчика для битья, да? Сорвали злость? Все предкам расскажу, так и знайте! – ворчал ребенок, стряхивая с джинсов траву.
   – Марин, может, нам продолжить? – предложила Каринка и состроила такую физиономию, что «исчадие ада» испуганно затихло.
   Я подняла камеру, посмотрела на экран и разглядела на заднем сиденье красной «Феррари» – кого бы вы думали? – того самого парня с собакой, мимо которого мы не так давно промчались на полной скорости. На лице нашего несостоявшегося пассажира ясно читалась злорадная ухмылка.
   – Карин, ты только посмотри, кого они подобрали! – я перекинула камеру подруге. – И он еще смеется над нами! Его собака, кстати, тоже…
   – А чего ты ждала? Все они собаки, – пробурчала Каринка, бросив хмурый взгляд на экран. – Ничего! Хорошо смеется тот, кто смеется последним. Будет и на нашей улице праздник! Посмотрим, как мальчик развеселится, когда узнает, сколько ему будет стоить поездка на «Феррари».
   – Есть хочу! – вдруг захныкал Вовик. – Девчо-о-онки, дайте поесть!
   – Там, на заднем сиденье, где-то щавель валяется! – сказала Каринка. – Можешь съесть его. Только мне оставь!
   – Уже не валяется! – быстро сообщила я, на всякий случай отступив назад. И вовремя, потому что сердитый взгляд подруги не предвещал ничего хорошего.
   – Почему не валяется? – строго спросила Каринка.
   – Я его съела.
   – Съела? Все-все-все? Тайком? И нам ничего не оставила? – Каринка смотрела на меня так, словно это я только что обогнала ее.
   – Почему же… Там еще кофе есть… В пакетиках… – залепетала я, прячась за ствол сосны.
   – А кофе можно есть прямо так? Из пакетиков? – поинтересовался ребенок. – Или его обязательно водой разводить надо?
   – Можно прямо так, – сказала Каринка. Не глядя на меня, она развернулась и почти бегом направилась к машине, буркнув напоследок: – Предательница!
   – Карин, ну прости! – бросилась я следом за ней. – Я не нарочно! Сама не знаю, что на меня нашло! Я такая голодная была, что ничего не соображала!
   Не отвечая и не оборачиваясь, Каринка принялась что-то делать с верхним багажником. В результате мой баул, освобожденный от пут, тяжело плюхнулся на землю.
   – Эй! Ты что? Ты что делаешь?! – всполошилась я, бросаясь к рюкзаку.
   Ответом мне был звуки захлопнувшейся двери и взревевшего мотора. Когда до меня дошел смысл произошедшего, было уже поздно. Машина сорвалась с места и умчалась, обдав меня клубами выхлопов и пыли. Все еще не веря, я стояла и смотрела ей вслед. Меня что, кинули?! Второй раз за день? Ну, это уж слишком!
   Я пнула рюкзак ногой, а потом бросилась на траву и разревелась.

23.00

   Как всегда, когда плачешь об одном, вспоминается другое, потом третье – и в результате рыдать можно бесконечно, по крайней мере, пока в организме не исчерпаются запасы влаги.
   Первым делом я, конечно же, вспомнила о Петюне. Гад, гад, гад! Это из-за него я оказалась одна «в темно-синем лесу, где трепещут осины…».
   Потом мысли мои перескочили на несправедливую двойку по географии. Гадская училка! Как она сме-е-ла… Из-за нее мне родители отключат Интерне-е-ет…
   Подумав о школе, я тут же вспомнила, как в первом классе Сережка Жуков украл у меня из рюкзака заводную мышку и пугал ею на уроках девчонок, а Анна Васильевна конфисковала игрушку, и я ее больше не видела. А ведь это был бабушкин подарок на день рождения! Я так по ней скучала! И сейчас скучаю. Моя мы-ы-шка…
   Следующий приступ рева вызвали мысли о Каринке, оказавшейся такой безжалостной. Она сама – предательница! Бросить меня одну посреди дороги из Москвы в Петербург, голодную – нет, об этом лучше не надо, – беспомощную, с огромным неподъемным рюкзаком, на ночь глядя! И все из-за чего? Из-за пучка щавеля и красной «Феррари», оказавшейся быстрее Евгеновой «шестерки»!
   Тут мне в голову пришла крамольная мысль: а может, не только все парни гады? Может, и среди девчонок попадаются не самые лучшие экземпляры? Одни бросают парней, другие – подруг, третьи, вроде меня, уводят у них из-под носа последний листочек ща-а-авеля…
   Если вокруг и бродили дикие звери, можно было не бояться – мой отчаянный рев наверняка распугал их всех.
   Когда я открыла опухшие глаза, небо потемнело, стало прохладнее. Но, как всегда после плача, градус эмоций, наоборот, пошел вверх. Жажда деятельности сменила недавнюю апатию, и я была готова продолжить Путешествие, невзирая на приключившиеся со мной беды. Надо как-то выбираться отсюда, и побыстрее!
   Однако, когда я накинула на плечи лямки рюкзака, оптимизма у меня значительно поубавилось. Мне едва удалось сдвинуть эту гору с места, не говоря уже о том, чтобы приподнять. Но слез уже не осталось, реветь я больше не собиралась, поэтому с несвойственной для самой себя решимостью я открыла рюкзак с намерением вытащить оттуда ровно столько, сколько смогу унести. Только самое необходимое! Это оказались: паспорт, деньги, маникюрный набор, темные очки, косметичка (здорово я Каринку надула, ха-ха!), пачка носовых платков, зубная щетка и розовое бикини – все, что влезло в карманы моей джинсовой рубашки. Немного подумав, я натянула на шорты новенькие, купленные специально для поездки серые вельветовые обтягивающие джинсы, а под рубашку поверх топа надела бордовый меланжевый вязаный джемпер – как раз то, что требуется прохладным вечером. Еще немного поразмышляв, я вытащила парочку узконосых босоножек – не пропадать же добру! – и, связав их ремешками, перекинула через плечо. Когда я начала затягивать рюкзак, под руку попался сложенный конвертиком полиэтиленовый плащ. Эту штуку мама навязала мне вопреки моей воле. «В дождь можно спрятаться в музее или в кафе!» – объясняла я ей, но она, бывалая походница, не слушала, и теперь плащ оказался среди немногих нужных вещей. Надо же, какими проницательными бывают иногда предки!
   На этом сборы закончились. Налегая на рюкзак, как на ком снега, я перекатила его в ближайшие кусты: «Пусть полежит, пока не вернусь, или даже навсегда останется там!» – решила я с воодушевлением, представляя, как вместо утерянных надоевших вещей покупаю совершенно новые. Вот было бы клево! Можно хоть каждый год собирать такой рюкзачок и оставлять в лесу – если бы позволяли финансы, конечно.
   Обо всем этом я размышляла, идя по дороге, поэтому не придала значения раскатам грома и не сразу заметила поднимавшиеся из-за леса клубы черного дыма. Вначале мне показалось – собирается гроза, и лишь приглядевшись повнимательнее, я обнаружила, что это не тучи, а самый настоящий дым, как при пожаре. Я еще ни разу в жизни не видела настоящего пожара, но по телевизору и в кино чего только не насмотришься! Дым был как раз в той стороне, куда уехала Каринка, и, терзаемая дурными предчувствиями, я прибавила шагу. За поворотом резко посветлело – зарево освещало дорогу, и я побежала, а потом услышала собачий вой, и мне стало страшно, как никогда в жизни.
   Еще поворот – и под ноги мне бросилась знакомая собака. Черно-желтый пес дрожал, скулил и терся о мои ноги, а потом поймал за полу рубашки и потащил за собой – словно я была единственным живым существом, способным ему помочь. Босоножки болтались на плече и мешали бежать; лишь секунду поколебавшись, я скинула их на дорогу.
   Картина, открывшаяся моим глазам, была ужасна. В канаве, уткнувшись капотом в толстый сосновый ствол, догорала красная «Феррари». «Значит, мы их все-таки догнали», – мелькнула неуместная мысль, и тут же сердце сжалось от боли: вряд ли кто-то уцелел в покореженной машине. В первый момент мне показалось, что вокруг никого нет, однако, оглядевшись, я увидела возле кустов какие-то фигуры. Одна была распростерта на земле; в другой, копошившейся рядом, я узнала Каринку. Собака с лаем бросилась вперед, я – за ней. В три скачка добежав до людей, пес, поскуливая, улегся рядом с ними. И я поняла, что этот человек – хозяин собаки, тот самый бородатый парень, которого мы видели сначала на дороге, а потом в «Феррари». Он лежал на спине, раскинув руки, спутанные волосы закрывали лицо.
   – Он мертв?! – выкрикнула я в страхе. Мертвецов я тоже никогда в жизни не видела, если не считать прабабушкиных похорон. Но когда она умерла, мне было шесть, а прабабушке – девяносто три, и я помню только ее острый желтый нос, казавшийся мне каким-то ненастоящим. А сейчас был полный кошмар – еще час назад человек был жив, а теперь его нет, и это так ужасно…
   – Я… я не знаю, – заикаясь, пролепетала Каринка. – Он еще ни разу не шевельнулся. Как хорошо, что ты пришла!
   Она заплакала – громко, навзрыд, и я тоже – а ведь была уверена, что во мне ни слезинки больше не осталось!
   – Дуры! – завопил возникший рядом Вовик. – Ой, опять, блин, сорвалось… Сколько же можно реветь? Вы что, слезный завод открыли? Да живой он, живой!
   – Откуда ты знаешь?
   – Вы че, сериал «Скорая помощь» не смотрите? У него вот здесь, на шее, есть пульс! Да вы сами попробуйте!
   Он чуть ли не силой заставил нас приложить руки к шее парня – и действительно, под пальцами я ощутила слабое биение. Отняв ладонь, я увидела на ней кровь и пустила слезу с новой силой.
   – Больше я вокруг никого не нашел. Остальные, похоже, смылись. Если выжили, конечно, – бодро сообщил Вовик, а я вдруг ощутила тошноту, представив, что стало с пассажирами, если они не успели выбраться. Я вытерла ладонь о траву и подумала: «А вдруг они все еще там, в машине?» – и мне стало совсем плохо, но в то же время отчаянно захотелось подойти к «Феррари» и заглянуть в салон.
   – Там тоже никого, – хмыкнул Вовик (неужели я выразила свои мысли вслух?). – Я уже все снял! – он помахал камерой. – С подсветкой отлично вышло. Люди, похоже, сами выбрались. Может, проголосовали, поймали тачку или пешком ушли.
   – А почему здесь нет никакой милиции? И пожарных? И где «Скорая»? – залепетала я.
   – Вы же сами мобильники дома оставили, – хмыкнул малец, крутя пальцем у виска. – Значит, никого сюда вызвать нельзя. Надо справляться самим!
   Самим? Но как? Что можно сделать тут, в глухом месте, без взрослых?
   И вдруг я кое-что вспомнила.
   – Каринка, аптечка! – закричала я. – В нашей машине! Ты же, когда права получала, проходила первую помощь!
   – Да и ты ее проходила! – отреагировала подруга. – Помнишь, по ОБЖ в третьей четверти? У тебя даже «пять» было!
   – Что-то не помню… Наверное, я ее пропустила, когда болела. А отметки, сама знаешь, нам всем «нарисовали». Так что давай уж лучше ты командовать будешь, ладно?
   – Ладно, трусиха… Сейчас посмотрю… – С этими словами Каринка открыла аптечку и вывалила ее содержимое на землю. – Сильного кровотечения у него нет, значит, жгут не понадобится, – сказала она и схватила какой-то пузырек и пачку ваты.
   Оторвав клок, она смочила его жидкостью из пузырька, и до меня донесся резкий запах нашатыря.
   – Попытайся привести его в чувство! – приказала она, протянув комочек мне. – Хоть это-то ты можешь?
   Я поднесла вату к носу парня, он дернулся, застонал, но глаз так и не открыл. Я попробовала еще раз – бесполезно, нашатырь на раненого не действовал. Зато он действовал на меня. Противный запах остановил головокружение и помог удержать сознание – а ведь я чувствовала, что вот-вот грохнусь в обморок.
   Каринка тем временем продолжала исследовать содержимое аптечки.
   – У него большая ссадина на голове… Чем бы это перевязать? Тут должны быть стерильные салфетки для остановки капиллярного кровотечения… Ага! Вот! – она быстро разорвала упаковку, приложила салфетку к ране, начала обматывать бинтом. – Да помогите же! – прикрикнула она, и Вовик придержал голову парня, пока Каринка кое-как не закрепила повязку.