Иванова Вероника Евгеньевна. Паутина долга

   – Ты проснешься. Потому что я тебя разбужу. Понятно?
   Он улыбнулся, словно говоря: обманываешь, конечно, но ложь во благо делает тебе честь. А я соединил бусины на его лбу наподобие шнурка, которым подвязывают волосы, чтобы те не лезли в глаза. Работа с кровью сама по себе дает небольшую выгоду, потому что неугомонный дух заставляет тело напрягаться еще сильнее, чем требуется для борьбы с болезнью. Иногда такое положение дел помогает, но в случае мага способно только помешать: пока он поглощен думами о принцессе (а отвязаться от них Кэр, судя по всему, не имеет возможности), большая часть сил уходит на ненужные переживания. Значит, нужно остановить не только ток крови, но и ток дум. А для этого…
   Каюсь, пожульничал: вспомнил собственные недавние испытания и слегка ослабил связь души скорпа с угасающим телом. Ни той, ни другому проделанное не повредит, а выигрыш во времени удвоит, если не утроит. Но объясняться по пробуждении мага не буду. Незачем. Потому что, если пробуждение состоится, все предшествующие пробы и ошибки будут не важны.
   Теперь осталось дождаться выхода пульса на заданную частоту. Можно посидеть и пораскинуть мыслишками. Например, о своих дальнейших действиях.
   Выяснить, чего желает хозяин «Перевала» – раз.
   Договориться об оплате услуг – два.
   Выполнить то, что требуется – три.
   Жестко поговорить с принцессой – четыре.
   Вымолить прощение у Ливин – пять.
   Вознести мольбу богам, чтобы Сэйдисс не стала выяснять раньше времени, почему печать в моей груди из стража и наблюдателя превращалась в воина, иначе все мои планы полетят в пропасть. Это – шесть? Наверное. Может быть.

Нить четвертая.

   В жизни нет мира:
   И труд может стать боем.
   Лишь прими вызов.

 
   Улица Пьяного фонарщика начинается от Весенней площади и проходит через весь Свечной квартал, выписывая веселые зигзаги, и впрямь, похожие на путь человека, находящегося в подпитии. А ремесло фонарщика приплели к названию потому, что около семидесяти лет назад, когда в Нэйвосе жарким летом начались пожары, на этой улице дома вспыхивали именно как фонари, поочередно то на одной стороне, то на другой, словно кто-то следил за порядком поджига.
   Миленький квартал, несмотря на свою печальную историю. Зажиточный, спокойный, улицы выметены и вычищены: нет опасности поскользнуться на ледяной лужице, притаившейся между колдобинами утоптанного снега. И далеко от тех мест, где располагаются игровые дома. Что ж, тем безопаснее. Охраняется усердно: только-только мимо прошел один патруль, старший офицер которого смерил меня взглядом, не предвещавшим ничего хорошего, произойди наша встреча в ночное время, а у поворота улицы уже виднеется следующий. Впрочем, мне бояться нечего. Меня ведь ждут?
   А кровля и правда, кривая: изгибается волнами, по всей длине. Наверное, чтобы и вода хорошо стекала, и снег не залеживался. Два высоких этажа и один поменьше под самой крышей. Окна плотно закрыты ставнями, но угрожающего впечатления не производят, напротив, дом кажется сонным и мирным. Но полдень уже наступил: на ближайшей башне двенадцать раз пробил колокол, а никакого шевеления не заметно. Как сказал курчавый? «Вас встретят»? Ну и где встречающие?
   – Никогда не опаздываешь, да? – Свистяще осведомились у моей спины.
   – И другим не советую.
   Разумеется, это она. Давешний гаккар. Хоть я и слышал в ее исполнении только одно коротенькое слово, но голос запомнил сразу. Даже оборачиваться не надо, чтобы знать, кто стоит сзади.
   – Смелый, да?
   – Поздновато бояться, когда тебя загнали в угол.
   Она хмыкнула и вышла вперед.
   Складки наброшенного на плечи плаща не позволяют увидеть несуразную легкость одежды, равно как капюшон бросает тень на лицо, пряча характерные для убийцы магов черты, а таковые имеются в превеликом множестве. Труд Лотиса был сопровожден любопытными иллюстрациями, из которых я узнал примерное расположение ядовитых желез и другие особенности строения тела и поведения гаккара.
   Например, кожа. В обычном состоянии лишь чуть более толстая, чем у человека, в минуты опасности она способна приобретать почти роговую прочность, но за счет распада на отдельные, хоть и плотно прилегающие друг к другу чешуйки. То бишь, добраться до внутренних органов гаккара довольно трудно. К тому же, почти все значимые кровеносные сосуды расположены глубоко под кожей, в плотном слое мышц, и хорошо защищены.
   Кровь. Она течет в несколько раз быстрее, чем у человека, позволяя телу и жить, и двигаться на недоступной обычному смертному скорости. Правда, из-за этого она становится почти кипятком, по нашим меркам, но зато хорошо греет, и даже в самый лютый мороз не дает гаккару замерзнуть, а следовательно, сохраняет его способности в целости и сохранности.
   Конечно, нет ничего хорошего в том, чтобы жить быстрее других: ведь и умирать приходится раньше. Поэтому, несмотря на всю брезгливость и страх, которые будила во мне женщина с прозрачными волосами, я вдруг почувствовал жалость. Непонятную, но острую до боли. А когда я начинаю кого-то жалеть, перестаю видеть в нем врага. Очень досадное, но, к сожалению, неистребимое качество характера.
   В ответ на мой задумчивый взгляд тонкие бескровные губы шипят:
   – Считаешь меня чудовищем, да?
   Как она произносит это «да-а-а»: с придыханием, одним движением воздуха, а не голосом…
   – А разве ты не чудовище?
   Широкие костлявые плечи под плащом совершают волнообразное движение. Если бы не приказ встретить меня и доставить к хозяину, могу поклясться: лежать бы мне сейчас на мостовой в луже собственной крови. Но раз уж так вышло, что я должен быть живым и здоровым, можно немного покуражиться. Чуть-чуть. Чтобы спрятать волнение. И похоже, женщина догадывается о ходе моих мыслей, потому что ее фигура снова становится обманчиво расслабленной.
   – Умный, да?
   – Не жалуюсь.
   – Идем.
   Она направляется к соседнему с кривокровельным дому.
   Удивляюсь:
   – Нам разве не туда?
   – С парадного входа тебя никто не приглашал, – насмешливо огрызается гаккар.
   Вот как. Значит, прилегающие строения тоже откуплены хозяином «Перевала»? Надо запомнить.
   Привратника нет, да и вообще нет ни единой живой души: женщина сама отпирает входную дверь и пропускает меня внутрь. Потом захлопывает дверь, погружая прихожую в кромешную темноту. Не самые приятные ощущения, надо сказать: знал бы, взял бы с собой «светлячка»… Эй! Уверенные и бесцеремонные руки ощупывают меня с головы до ног, и только по окончании досмотра загорается свет – крохотный огонек на браслете гаккара.
   – Ты ведь ничего не принес с собой, да?
   Звучит угрожающе. И почему-то я начинаю злиться. Мало того, что хотят заставить, мягко говоря, преступить закон, так еще пугают, надо и не надо.
   – Трясешься за хозяйскую шкурку?
   Длинные пальцы ласково собирают воротник моей куртки и затягивают, существенно затрудняя дыхание.
   – Умный… Но язык лучше держать за зубами, пока они на месте. Понятно, да?
   Понятно. Чего уж тут непонятного? Но ответить не получается: сдавленное горло не позволяет. Приходится судорожно кивнуть.
   Воротник отпускают на свободу, в отличие от меня: мне предложено следовать за провожатым, по темному коридору куда-то вглубь дома.
 

***

 
   Курчавый хозяин «Перевала», heve Майс, если верить словам Кайрена, ожидал меня в самом настоящем рабочем кабинете. Честно говоря, мои представления о времяпрепровождении владельца и управителя игрового дома были совсем иными… Наивными не в меру. А собственно, чему удивляюсь? Работа, она и есть работа. Дело есть дело. Игорный дом ничуть в этом смысле не лучше и не хуже любой управы. Подозреваю, что и у Локки, моей давней и хорошей знакомой, владеющей домом свиданий, имеется точно такой же кабинет, в котором она, нацепив на нос оправу с увеличительными стеклами, ведет книги приходов и расходов и принимает деловых партнеров.
   Майс сидел в глубоком кресле, чуть отодвинувшись от стола, словно приглашая к беседе. Безукоризненный костюм, снова застегнутый на все пуговицы, лицо выглядит свежим, хотя вряд ли сон длился больше нескольких часов. Если правильно понимаю ситуацию, хозяин «Перевала» следит за игровым домом большей частью не днем, а в ночные часы, следовательно, спать лег не раньше шести утра, а сейчас встречает меня, так сказать, во всеоружии и без тени дремоты. Хотя, есть на свете счастливые люди, которым достаточно только ненадолго прикорнуть на кушетке, чтобы чувствовать себя бодрыми сутки напролет…
   Кьела рядом не видно. Означает ли это повышенную важность разговора? Гаккар, по крайней мере, остался в кабинете, но не за моей спиной, а устроился на широком подоконнике, вроде прислушиваясь к разговору и приглядываясь ко мне, но в то же время уделяя внимание чему-то, происходящему во внутреннем дворике, куда выходило окно.
   А присесть мне не предложили… Ну и не надо. Либо мы сойдемся в цене и величине услуг, либо разбежимся. И для того, и для другого многие часы не понадобятся: пары минут хватит.
   – Что вам нужно от меня?
   Майс погладил пухлыми пальцами тщательно выбритый подбородок.
   – То, что вы можете.
   – Что именно?
   И вот тут произошло нечто странное. Хозяин «Перевала» пожал плечами и улыбнулся:
   – Вам виднее.
   Непонимающе хмурюсь:
   – То есть?
   – Я ничего не знаю о ваших возможностях, поэтому не буду говорить, что вы должны сделать то-то и то-то. Я жду ваших предложений.
   Ничего себе! Сам могилу выкопай, сам гроб сколоти, так еще и сам себя закапывай? Ни в какие ворота не лезет. Ну, знаете!..
   Хотя, он, конечно, прав. Допустим, цель имеется, но путей ее достижения – неисчислимое множество, а вот как выбрать кратчайший и удобнейший? Случайная встреча со мной надоумила Майса. На что-то, но он и сам не может понять, на что. Придется помогать разбираться.
   Я сделал глубокий вдох, выгнал взашей обиду, злорадство и уныние, сгоняющие мои мысли в суматошный хоровод. Надо работать – будем работать. Только бы не даром.
   – Все, что будет сказано в этой комнате, в ее стенах и останется?
   – Вне всяких сомнений.
   Ответил охотно и без запинки, что вызывает нехорошие предположения… Нет, прочь, прочь, прочь! О плохом думать некогда.
   – Как вы уже знаете, я могу узнать, каков результат броска, еще до открытия костей. Но это не все.
   – На что вы еще способны? – Приподнял бровь Майс.
   – Сам по себе результат вас не слишком интересует, верно? Только если вы не ставите на кого-то из игроков, но прием ставок, как правило, заканчивается либо с началом партии, либо с началом последнего круга, а стало быть, угадывать результат бессмысленно. Так вот, я могу предложить кое-что другое. С большой долей уверенности определить, кто из игроков имеет лучшие шансы победить.
   – Разве это возможно?
   – Вполне.
   Хозяин «Перевала» подался вперед:
   – С какой долей уверенности?
   – Почти наверняка.
   – «Почти» или «наверняка»?
   – Второе ближе к истине.
   Он снова осел в кресло, уперся локтями в подлокотники и начал сплетать и расплетать пальцы. Круглые глаза, уставившиеся в одну точку где-то на краю стола, дрожали, словно перед взглядом курчавого проносились неведомые мне картины.
   Я попал в цель? Необходимо именно это мое умение?
   – Что вам понадобится?
   О, дяденька перестал считать в уме будущую прибыль и снизошел до продолжения разговора.
   – Ничего особенного. Время и хороший эль.
   – Сколько времени?
   – Это будет зависеть от игроков. Я должен за ними понаблюдать.
   – Не вопрос! Но все же? Сколько?
   – На каждого не более полутора часов. В худшем случае.
   – А потом? Потом вы сможете сказать, кто из них…
   Майс проглотил окончание фразы. Так сильно волнуется? Странно.
   – Я смогу сказать, кто из них выиграет.
   Он снова сплел пальцы, расплел и хлопнул ладонями по подлокотникам.
   – Замечательно!
   – Но я не буду работать без платы.
   Круглые глаза слегка сузились.
   – Вы не в том положении, чтобы…
   – Это вы не в том положении, чтобы скаредничать. Вам ведь нужны мои услуги?
   Майс скрипнул зубами.
   – Вижу: нужны. А взамен я прошу сущую безделицу. Жизнь мага, которого отравила ваша прислужница.
   Женщина спокойно и размеренно выдохнула:
   – Нет.
   – Но, Риш…
   – Я сказала.
   Она снова отвернулась к окну.
   – Мне отказывают?
   Майс приподнялся:
   – Не будем торопиться…
   – Нам не о чем больше разговаривать. Велите проводить меня к выходу.
   – Вы плохо поняли вчерашний разговор? – Хозяин «Перевала» решил побряцать оружием. – Мне стоит только шепнуть надзорным, что вы мошенничаете с помощью печати Заклинателя, и вас сотрут в порошок!
   – Возможно. Но моя жизнь – это моя жизнь, и я могу распоряжаться ей, как вздумается. А вот жизнь другого человека, по моей вине близкая к завершению, волнует меня больше. Или ваша прислужница даст противоядие, или сделка не состоится. В любом случае, ваши планы не исполнятся. У вас ведь уже имеются планы, и большие, верно?
   Губы Майса шевельнулись, беззвучно произнося что-то вроде «сволочь», а может быть, «мразь». Значит, сегодня я догадлив, как никогда. Но буду также удачлив или нет?
   – Ришиан!
   – Я сказала.
   – Если ты не согласишься, я пересмотрю договоренность. И боюсь, нам придется расстаться.
   Женщина медленно повернула голову и посмотрела на Майса. Долгим, полным отчаяния взглядом. Но хозяин «Перевала» остался непреклонен:
   – Выбирай.
   Представляю, насколько тяжело гаккару соглашаться вернуть поверженного врага к жизни: еще до рождения в кровь будущего убийцы закладывается ненависть к магам, но не простая всепоглощающая страсть приносить смерть одаренным, а невозможность существовать, не уничтожая. Гаккар живет тем, что убивает магов. Он живет лишь для убийства. Но, как выяснилось минуту спустя, встретившийся мне гаккар появился на свет еще для чего-то (а может быть, нашел причину несколько позже рождения?), потому что безресничные веки дрогнули, покорно и устало прикрывая пепельно-серые глаза.
   – Хорошо. Я дам противоядие.
   – Но только после исполнения! – Не преминул уточнить Майс.
   Хоть об одном договорились. Славно! Буду надеяться, дела и дальше пойдут успешно.
   – Как пожелаете. Я могу пройти посмотреть зал, в котором будет происходить игра?
   – Конечно! Риш, проводи!
   Женщина покинула подоконник текучим движением, болезненно напомнившим скорпа, и распахнула передо мной дверь кабинета:
   – Извольте.
   Я шагнул в коридор, Ришиан последовала за мной, нависла сзади и прошипела в самое ухо:
   – Ты заплатишь за это. Понятно, да?
   – Заплачу. Только не продешеви, когда будешь определять размер платы.
 

***

 
   Игровой зал располагался на втором этаже особняка и больше всего походил на гостиную ллавана какой-нибудь управы, не особенно богатой, но и не прискорбно бедной, к тому же, претендующей на влияние в среде сильных мира сего. Впрочем, рассматривать убранство будущего поля боевых действий с помощью одного-единственного подсвечника – только напрягать зрение:
   – Зажги свечи.
   Моя бесстрастная просьба не возымела ничего, лишь всколыхнула воздух. Тогда я повернулся к гаккару и вопросительно приподнял брови.
   Ришиан смежила веки, даря мне не менее удивленный ответный взгляд. Правда, удивление в ее глазах было скорее неприятным, а в моих – нетерпеливым. Не люблю работать в сжатые сроки. Ненавижу. А когда кто-то еще и нарочно мешает… Как бы мне ни было жаль эту женщину, себя жаль гораздо больше.
   – Ты разучилась понимать речь?
   – Еще скажешь, «человеческую», да?
   Не разучилась. Просто вредничает. Разумеется, имеет право после выслушанных от меня стороны дерзостей. Но ведь пикировка давно закончилась, как она этого не понимает? Я уже РАБОТАЮ. А значит, все распри оставлены за порогом комнаты:
   – Мне нужен свет.
   – Нужен – делай.
   Тяжелый случай. Но не для меня: мозолить руки – дело привычное. Беда, что не смогу правильно оценить тепловые потоки, потому что буду стоять у их истоков, а не наблюдать со стороны… Ладно, справлюсь. Имеется здесь огниво?
   Нашел. И ящик с новыми, ни разу не зажженными свечами. То, что надо! Пройтись по всем светильникам, меняя огарки на свежие восковые палочки, потом запалить одну из пользованных свечей и с ее помощью водрузить лепестки пламени на кончики фитилей, было не особенно долго и совсем не трудно: для Тайрисс я когда-то зажигал и больше огней. Ришиан смотрела на мои действия без какого-либо чувства, но в самом конце, когда в комнате стало светло, как днем, ехидно прошипела:
   – Хозяин будет недоволен… Ты нарочно, да?
   – Мне так нужно. А недовольство хозяина – его проблема, да?
   Невольное, но вполне уместное передразнивание породило на губах гаккара зловещую ухмылку, из чего стало окончательно ясно: отношения между нанимателем и работником не самые теплые и дружеские. Плохая новость. Если женщина предана господину, исполнит его приказ, но если ненавидит… Воспользуется первым попавшимся случаем, чтобы нанести урон. И похоже, в накладе останусь я, а не heve Майс. Следовательно, необходимы обходные пути… Только где их искать? А может быть, прокладывать самому? Вопрос, требующий ответа, но чуть позже.
   При свете картина заиграла новыми красками. Зал оказался весьма уютным, а расстановка столов ровно на таком удалении друг от друга, чтобы не мешать игрокам-соседям, говорила о большом опыте хозяина заведения, потому что теоретические расчеты лишь способны намекнуть, в каком направлении двигаться, чтобы добраться до заветного результата, а все же практический опыт – есть практический опыт.
   Что ж, попробую определить, в каком углу комнаты мне предстоит делать свое «темное» дело. А может, вовсе и не в углу, а, скажем, в середине: отражаясь от стен, потоки воздуха имеют дурную привычку складываться, причем место сложения избирают произвольно. Людей за столами нет, их дыхание придется учитывать уже «на ходу», но свечи буду гореть примерно так, как горят сейчас. На сколько хватит восковой палочки? О чем нам скажет клеймо, выведенное краской у основания свечи? Полусуточные. Двенадцать часов? Вполне достаточно. Если зажгут свежие и зажгут перед началом игры, до рассвета фитиль выгорит чуть больше, чем наполовину. Впрочем, я не собираюсь задерживаться до рассвета.
   Обвожу ладонью вокруг ближайшего огонька, прислушиваясь к теплому воздуху, мягко скользящему по коже. Повторяю опыт с другой свечой, потом с третьей, четвертой… На втором десятке успокаиваюсь: свечной мастер работал безукоризненно, и серьезных изъянов не допустил. Так, теперь выясним, куда и откуда текут потоки.
   Двери, как таковой нет: проем занавешен толстой бархатной портьерой, на окнах – ее родные сестры. Легкое колыхание присутствует, но основной воздух уходит вверх, под потолок, где явственно заметны решетчатые оконца для проветривания. Стало быть, здесь курят. Ой, как плохо! Не терплю трубочный дым. А единственный способ борьбы с упомянутым отвращением – лишнее горячительное, принятое на грудь. Упьюсь ведь до безобразия… Грустно.
   Влияние дверного проема незначительно, потоки поднимаются вверх, даже не слишком вихрясь. Колец не образуется… Мелочь, а приятно. Источники света мне не помешают. А как насчет остального?
   Идем дальше. За каким столом будет удобнее всего? Только не у двери: там будут постоянно сновать подавальщики с напитками и закусками, сбивая настрой. Значит, ближе к окнам. Если не ошибаюсь, они расположены на северной стороне дома, а сам зал тянется с запада на восток. По логике вещей, привитой мне обучением в Академии, западные участки пространства больше подвержены случайным либо направленным влияниям, нежели восточные, даже на такой крохотной территории. Мне «случайности» не нужны, значит, выбираем восточную часть зала, тем более, там имеется весьма симпатичный столик…
   М-да, столик: чудовище из темно-красного деревянного массива, установленное на внушающих ужас ножках. Причем, внушающих ужас своим исполнением – фигурками то ли драконов, то ли других легендарных тварей, чей внешний вид, видимо, полностью сообразовывался с больной фантазией мебельщика. Я бы за такое не сел. И вовсе не из излишней придирчивости, нет! Просто, когда залезаешь немытыми руками в давно забытое или никогда не знаемое, будь готов к тому, что оно тоже запустит лапы. В твою душу. А мне, к примеру, становиться жертвой древнего проклятия, не хочется. Совсем. Мне своих бед хватает.
   Покрыт сукном. Ворс очень короткий, почти не ощущается. Провожу ладонью по ткани, туго обтягивающей столешницу, легонько похлопываю… Хорошее место для игры. Сукно не ущипнуть, поверхность стола удивительно ровная, цельноточеный кант образовывает бортик, невысокий, но достаточный, чтобы кости остановили свой бег, наткнувшись на него. Да, пожалуй, место для игроков я выбрал. А где лучше находиться мне? Дома, в теплой постели, конечно же, но сейчас не до шуток…
   Закрываю глаза, подставляя лицо течению воздуха, несущего в себе тепло от свечных огоньков. Нет, слишком все непонятно. Надо внести ясность.
   – В этом доме подают выпивку?
   Гаккар откликается не сразу, хотя прекрасно понимает: вопрос предназначен лишь одному из нас, и вовсе не мне.
   – Горло пересохло, да?
   – Угадала. Будь так любезна, принеси мне… Эля. Светлого, но покрепче. И не слишком пенящегося. Не меньше двух тил^[4].
   – Смеешься, да?
   – Ни капельки. Можешь послать кого-нибудь, если сама должна находиться при мне неотрывно. Только передай мои пожелания в точности. Понятно, да?
   Она хотела что-то сказать, но передумала и выскользнула за дверь, чем поставила меня в тупик. Уверен, heve Майс приказал следить за мной в оба, но гаккар нарушил приказ. Почему? Конечно, бежать мне некуда и незачем, но кто поручится, что не подгажу в игровом зале, чтобы мелко и подло отомстить хозяину «Перевала»? Я бы и сам не поручился. Тогда в чем причина неожиданного доверия? Любопытно… Спросить? А что, и спрошу!
   – Держи.
   Ого, стеклянный бокал! Наверное, чтобы было виден цвет эля. Красивый, кстати: светло-золотистый, но по прозрачным стенкам скатывается густо, почти масляно. Делаю глоток на пробу. Хм… Крепкий. С легким привкусом меда. Голова будет раскалываться.
   Залпом выпиваю содержимое бокала. Ришиан смотрит с насмешливым уважением, и я даже могу предположить, о чем она думает. О том, что ловкий прохвост сейчас за счет заведения крепко выпьет, плотно поест и всласть покуражится над хозяином, благо тот попался на крючок собственного азарта.
   – Можно спросить?
   – Нужно разрешение, да?
   Предлагает новый словесный поединок? Я бы с удовольствием: как противник, гаккар очень даже интересен, но не хочу растрачиваться по пустякам, хоть и приятным.
   – Это серьезный вопрос. И я хочу услышать на него серьезный ответ. Так как, согласна?
   – Сначала спроси, потом увидим. Да?
   Я поставил бокал на стол, прислушиваясь к начинающему разгораться в сознании костру хмеля.
   – Почему ты сама пошла за выпивкой? Неужели под рукой не нашлось ни одного бездельника? Ты ведь должна быть здесь, со мной?
   Она улыбнулась, сложив губы в тонкую линию:
   – Соскучился без присмотра, да?
   – Можно и так сказать. А все же? Я ведь мог стянуть отсюда что-нибудь ценное или…
   – Ничего бы ты не стянул.
   – Имеешь в виду, что обыскала бы? Знаешь, есть способы прятать вещи от досмотрщиков!
   – Знаю, – Равнодушно кивнула Ришиан. – Только ты и не думал о краже. Ты был в плену другой страсти.
   – И какой же?
   – Тебе нужно решить задачу, да? И ты не видишь ничего и никого, кроме нее!
   Последние слова она почти выплюнула мне в лицо, выплюнула с неожиданным жаром, будто своим рвением я смертельно ее оскорбил. Или напомнил о чем-то оскорбительном, а быть может, болезненном.
   Глаза, почти такие же прозрачные, как тонкий шелк волос, оказались совсем рядом, и мне впервые удалось увидеть, насколько они красивы: радужка вдруг заискрилась хрустальными брызгами, отразив пламя свечей, а зрачок сузился до тонкой вертикальной полоски. Нечеловеческие глаза. Совсем нечеловеческие. Но чувства, которые пылают в них, ничем не отличаются от чувств любого из жителей Нэйвоса. Нет, она не чудовище. Она всего лишь другая сторона листа, сквозь которую просвечивает чернильная надпись, но разобрать, из каких букв состоит, не получается. Сразу не получается…
   – Загляденье, да?
   – Да.
   Она отвернулась и шагнула в сторону. А я начал выписывать круги. Медленные. Очень медленные, потому что шел с закрытыми глазами и на каждом шаге останавливался, чтобы сложить в копилку сознания очередное ощущение. Когда она наполнится, буду делать выводы, но не раньше: поскольку не могу быть уверенным, буду усердным и дотошным.
   Огоньки слабо колышутся в такт моим движениям – мне не нужно видеть. Я чувствую. Теплый ветер, каждая из струй которого приносит весточки от одной-единственной свечи. В обычном состоянии мне трудно отделить их друг от друга, но в подпитии, особенно резком, когда между душой и телом расширяются существующие каверны, множество пустот, жаждущих заполнения… Остается только пустить в них внешний мир и послушать эхо, отражающееся от стен пещеры сознания.