Страница:
— Видишь ли, ты пришел слишком поздно: все подготовленные виграммы закончились.
Ага, так я и поверил! Да если выдвинуть любой из ящиков стола, можно в нем найти не один и не десяток, а целые кипы листков! Только все они уже обещаны тем, кто готов заплатить звонкой монетой в обход казны Анклава. Вот почему Сагинн так внимательно меня рассматривал: прикидывал, сможет ли чем поживиться, и не слишком ли рискованным окажется его неистребимое стремление к наживе. Как будто прошедший год изменил порядок вещей… Тьфу!
— Тогда мне лучше зайти завтра?
— Завтра? Почему бы и нет… Конечно, лучше завтра… — Толстые губы задумчиво и безмолвно прожевали еще несколько слов, потом уверенно возразили: — Хотя нет. До конца недели новых виграмм не будет.
Вот те раз… Что же получается? Пока нет денег, нет виграммы. Пока нет виграммы, я не могу заключить договор на чарование оружия, стало быть, не могу заработать денег, чтобы… Купить несчастный клочок бумаги. Замкнутый круг. И что же делать?
Пуститься в обход? Плюнуть на правила и заняться чарованием без заполнения договоренности? Знаю, так делают если не большая, то ощутимая часть магов. Но между ними и мной есть немаловажная разница. Если меня поймают, я не смогу откупиться. Просто нечем. И тогда придется отправляться в услужение Анклаву, а это хуже, чем каторга. Много хуже. Особенно если попасть к одному человеку, который… Нет, лучше отказать убийце: тот хоть просто и незамысловато убьет.
Мягкие ладони упрямо уперлись мне в грудь, неспособные остановить напор, но зато очень ясно заявляющие о настроении их хозяйки. А если женщина против, нет смысла настаивать, потому что не получишь и сотой доли настоящего удовольствия.
Подчиняюсь и ретируюсь.
— Хорошо, как скажешь.
— Прости. У меня будет слишком много дел.
Не дел, а мужчин, жаждущих смять твою постель и твое тело в жарких объятьях. Но да, для тебя они именно «дела», а не что-то иное.
— Не дуйся, Мэлли.
Я не дуюсь. И не сержусь, Келли. Совсем не сержусь. Просто мне хотелось забыться и успокоиться. Хоть на часок.
— Перестань хмуриться! Учти, я все вижу.
Конечно, видишь, ведь ты сидишь перед зеркалом, расчесывая тугие темно-золотые локоны, змейками рассыпающиеся по спине и достигающие той самой ложбинки…
Нет, надо отвлечься. Не буду смотреть на тебя. Да и зачем смотреть? Я могу представить каждую твою черточку, не глядя.
Покатые плечи, с которых так плавно и мило сползает платье. Пышные бедра, воспламеняющие желание одним прикосновением. Коленки, невинно округляющиеся, когда ты подтягиваешь их к себе, кутаясь в покрывало. Нежно-розовая кожа, похожая на лепестки весенних цветов. Упругие губы, не нуждающиеся в краске: тебе достаточно лишь раз их прикусить. Темный, как мореное дерево, взгляд, выражение которого невозможно угадать. По крайней мере, мне никогда не удавалось…
Ты красавица, Келли. В моих глазах. И наверное, в глазах тех мужчин, которые приходят к тебе за минутами наслаждения. А впрочем, мне нет дела ни до кого на свете, пока я рядом с тобой. Потому что, когда ты со мной, мир словно задерживает дыхание и терпеливо ждет… Нашего расставания? Как это мило с его стороны!
Сколько мы вместе? Примерно два года. Забавно, но если бы мальчишка-посыльный не перепутал имена, я не узнал бы о твоем существовании. Как не узнал бы о Доме радости на Жемчужной улице, потому что у меня нет денег ни на жену, ни на платных возлюбленных. И ты — настоящее счастье, о котором мне даже не мечталось.
— Что-то случилось?
— М-м-м?
Она повернулась, позволяя видеть не свое отражение в зеркале, а живой образ.
— Ты чем-то встревожен?
Да о чем мне волноваться? Подумаешь, полдня пошло псу под хвост, а вечером придется рискнуть жизнью, отказываясь от наверняка выгодного заказа. Пустяки.
— Да так… Ерунда.
Карие глаза недоверчиво прищурились, но дальнейших расспросов не последовало, и все вернулось на круги своя: зеркало, расческа, неспешные движения.
— Госпожа тебя ждет.
— Знаю, мне сказали. Просто я хотел прежде зайти к тебе и…
— Еще будет время.
— Конечно.
Или мне показалось, или последние слова прозвучали чуточку поспешно и виновато? Словно Келли действует не по своей воле или… Хочет поскорее от меня избавиться. Может быть, dyesi Наута прольет свет на некстати возникшие сомнения?
В противоположность главе Опорного хозяйства Регистровой службы, хозяйка Дома радости была похожа на травинку, выжившую под жарким саэннским солнцем, но поплатившуюся за это потерей всех и всяческих соков: выше среднего роста, жилистая, словно бегун, с вечно поджатыми губами, суровая и неприступная. Правда, ее подопечные в один голос уверяли меня, что госпожа ласкова и заботлива, но лично я всякий раз, приходя в кабинет Науты, чувствовал себя, как на экзамене. Причем, очень трудном.
— Вы не торопились, юноша.
Вот-вот, сказано почти бесстрастно, а у меня внутри все начинает заходиться от дрожи. Наверное, подобная манера общения хорошо помогает выбивать деньги из неуступчивых клиентов и держать в повиновении наемных служек.
— Прошу прощения, dyesi. Я всего лишь зашел к своей…
— Хорошо, что вы первым это сказали! Именно об отношениях нам и нужно поговорить. Присядьте.
Не слишком располагающее начало. Хотя… Сагинн, к примеру, никогда не предлагал мне провести беседу с удобствами. Но с другой стороны, наши с ним редкие встречи не отличались важностью, а блеклые глаза хозяйки Дома радости смотрят на меня излишне напряженно и почти пугают.
— Я полагаю, речь пойдет о моих услугах? Вы недовольны? Понимаю, что могу выполнять лишь огорчительно небольшое их количество, но спешу заверить вас в полнейшем…
Наута выслушала мою сбивчивую речь до конца и сурово кивнула:
— Меня вполне устраиваете и вы, и ваша работа. Более того, я не собираюсь прекращать договоренность.
Уф-ф-ф, от сердца отлегло! Заработок не слишком большой, но постоянный: такой терять было бы обидно.
— Тогда, dyesi…
— Вы и Келли.
Это и есть настоящая тема беседы? Почему же она мне, вопреки ожиданиям, не нравится? Но раз уж госпожа первая ее коснулась, признаюсь в том, о чем надеялся еще некоторое время помолчать:
— Вам не нужно беспокоиться, dyesi: я… хотел бы жениться на Келли. Не сейчас, разумеется! Чуть позже. Через год или два, когда и она полностью оплатит ваши заботы, и я смогу рассчитывать на доход, достаточный…
Наута, с момента моего появления в кабинете так и не присевшая ни на одно из кресел, зашла со спины и тяжело опустила ладони на мои плечи, почти вжимая меня в сиденье:
— Юноша, я вас понимаю. Но поверьте, чувства решают не всегда и не все.
Чувства? А, она имеет в виду любовь! У меня не хватило бы смелости заявить, что я люблю Келли. Хотя бы потому, что не подворачивалось особых возможностей сравнивать. Но да, я хотел бы жить с ней вместе. Я привык к ней. И думаю, нам будет хорошо друг с другом. Нужно только подкопить денег и…
— Вы еще молоды, юноша, а молодость — такое замечательное время! Вы встретите много красавиц, которые заставят ваше сердце выпрыгивать из груди. Так много, что…
Она волнуется за будущее своей подопечной? Не раз наблюдая печальное завершение любовного волшебства, желает уберечь хотя бы одну девушку от неминуемого разочарования? Возможно, я был слишком плохого мнения о Науте. Поспешу успокоить:
— Я не обещаю любить Келли вечно, dyesi. Но я не обижу ее. Никогда.
— Ох, юноша…
Она сжала пальцы, вмиг ставшие похожими на птичьи когти, и прикосновение из всего лишь неприятного превратилось в огорчительно болезненное.
— Вы запрещаете нам встречаться?
— Вы сами себе это запретите. Она раньше, вы — чуть погодя. Потому что мужчины обычно смиряются дольше.
— С чем?! — Неужели, Келли больна? Быть того не может, я бы заметил! Но даже если и так, меня вовсе не пугает подобная новость. — Она… Ей плохо?
— Нет, ей хорошо. Очень хорошо. Вернее, станет хорошо через несколько дней. Если, конечно, вы не будете мешать.
Через несколько дней? Что же должно произойти? Может быть, нашлись родственники, согласные уплатить выкуп раньше срока? Так это же замечательно!
— Мешать счастью Келли? За кого вы меня принимаете?
— Рада, что вы так настроены. Значит, мне будет проще сообщить. А вам — легче понять.
Наута наклонилась и, почти касаясь губами моего уха, четко выговаривая каждое слово, произнесла:
— Келли выходит замуж.
— Ахм…
Вопрос «за кого» родился и тут же умер, застряв в горле. Ясно ведь, что я тут ни причем. Но тогда…
— Это очень уважаемый человек. Почтенный. Богатый. Он даст девочке все, что только сможет понадобиться.
— Все, кроме…
Хозяйка Дома радости торопливо накрыла мои губы ладонью:
— Не будем говорить о том, чего нет.
Как это нет?! Пусть наши чувства нельзя назвать настоящей любовью, но они — почти любовь!
— Ваши слова, dyesi…
— Пожалуйста, помолчите немного. И послушайте. Нет, не меня, кое-кого поголосистее.
Наута, шурша жесткими складками платья, прошла в другой конец комнаты, скрипнула створкой шкафа, вернулась и поставила на стол маленькую птичку. Не живую, а отлитую из стали, хотя форма была исполнена со всеми мельчайшими подробностями — от коготков до последнего перышка. Но при всей своей красоте и изысканности, пташка служила вовсе не для услаждения взоров, и это я знал лучше всех прочих обитательниц Дома радости, разве что, за исключением самой госпожи. Стальная птичка была обычным доносчиком.
Каждый подневольный работник спит и видит, как бы урвать себе мимо хозяина лишний кусок добра, чтобы поскорее получить свободу или же хотя бы скрасить жизнь, вот и подопечные Науты не брезговали получать с мужчин несколько монет в обход своей хозяйки. Собственно, если иметь совесть и утаивать небольшие суммы, никто не будет гневаться, но когда доходы падают, а девицы строят невинные глаза, обвиняя во всем клиентов… Впору задуматься и выяснить, кто кому врет. Допрашивать тех, кто приходит в Дом радости, негоже: быстро отвадишь, значит, нужно разговаривать с подопечными. Но Наута, и сама пору молодости прожившая примерно в том же положении, прекрасно знала, что ложь очень трудно порой отличить от правды, потому решила прибегнуть к простому, но действенному способу. Слежке. Были заказаны статуэтки птиц, достойные украсить и королевскую спальню, а в них нанятый маг поместил чары, позволяющие запоминать звуки разговоров, ведущихся в комнате в течение дня, а потом делать их достоянием того, кому известен секрет пташки, то есть, хозяйке и… мне. Потому что я снабжал пташек единственным подходящим для заклинаний «кормом»: подпитывал Силой.
Наута ласково погладила статуэтку по стальным перышкам, раздался шорох, который постепенно сложился в более похожие на речь звуки, даже голоса в исполнении стального пересмешника оказались вполне узнаваемы, и один из них явно принадлежал… Келли. Другой тоже показался мне знакомым, а его обладательница и являлась заводилой беседы.
— Хорошо тебе, — чирикала птичка. — Вон какой парень ходит!
— И что хорошего? Я ж с него денег не беру.
— Да такому и самой приплачивать можно: молодой, статный, красивый…
— Да уж, красивый! Ты бы с этим красавцем сама попробовала!
— А что такого-то? Вроде все у него в порядке… Или я чего-то не доглядела?
— Ты еще и подсматриваешь? Ах, стерва!
— Да не злись, уж больно вы пара — загляденье… Так что с ним не так?
— Зачем спрашиваешь? Сама глаз положила?
— Ну, глаз, не глаз, а…
— Хочешь, бери.
— С чего это ты расщедрилась? Я ж думала, у вас любовь. А на деле?
— Любовь… — Долгая тишина. — Он хороший. Правда, хороший. Вот только…
— Ну, не тяни!
— Мягкий он, прямо как глина: что хочешь, то и лепи. Ни разу слова поперек не сказал.
— Так что в том плохого?
— А то. Если и мне не перечит, то и никому другому дать отпор не сможет, вот что!
— Ну, ты уж скажешь! Может, он просто тебя любит.
— Даже тот, кто любит, вечно терпеть не станет.
— В этом ты, пожалуй, права, подруга… И весь недостаток?
— Если бы… С ним и миловаться-то не слишком.
— Слабенький, что ли?
— Да не в силе дело… Вот тебе собаки нравятся?
— Собаки? А они причем?
— Притом! Так вот, он, когда целоваться лезет, точь в точь, хассиец: [1]рот разевает и дышит часто-часто, только что язык на сторону не вываливает! Прямо каминный мех, меня аж сдувает… А губы становятся каменные и холодные, словно у статуи какой.
— Бр-р-р-р!
— И я о том же… Я ведь тоже сначала на него из-за лица да фигуры повелась…
— Так чего же ты с ним до сих пор остаешься?
— А ты в его глаза загляни! Они же тоже как у собаки. Жалобные, спасу нет: и хочешь прогнать, а не можешь. А еще из-за рук. После его рук я словно заново родившейся себя чувствую.
— Но ведь тебе решать уже пора, потому что…
Наута, видимо, сочтя мои уши недостойными продолжения девичьей беседы, снова провела пальцами по пташке, и слова, послушно превратившись в тихий шорох, стихли.
Собака, значит? Самое лучшее сравнение, которого я достоин? Все, что во мне есть хорошего, только руки? Да знаешь ли ты, Келли, что этими самыми руками я могу сделать с тобой такое…
— Думаю, вы все поняли, юноша.
Понял. Яснее ясного. Настолько хорошо понял, что хочется разбежаться и со всей дури воткнуться головой в стену. Так бы и поступил, только откуда-то твердо знаю: не поможет.
— Теперь вы видите, ваше расставание все равно должно было произойти, раньше или позже.
Вижу. Вернее, слышу. Слышал.
— Надеюсь на ваши благоразумие и рассудительность, юноша. Не ищите больше встреч с Келли: и ей, и вам продолжение отношений принесет только боль.
Принесет? А по-моему, все уже на месте. Здесь. Рядом. Во мне. Правда, болью я бы свои ощущения не назвал, скорее они похожи на разочарование. Очередное, а стало быть, неспособное нанести больший урон, чем предыдущие.
— Вы меня слышите, юноша?
— Да, dyesi.
— Поверьте, в случившемся нет ничьей вины. Я искренне рада, что девушка нашла себе не просто покровителя, а любящего супруга, и скорое замужество станет удачным, даже если оно не будет подкреплено чувствами. Особенно если не будет подкреплено.
Она подчеркнула последнюю фразу именно для меня? Похоже. Но насколько помню начало беседы, Наута не усмотрела чувств и в моих отношениях с Келли, а значит, и наш союз стал бы вполне удачным. Или я снова ошибаюсь, переставляя бусины ожерелья причин и следствий местами?
— И помните: будет еще много женщин.
Снова она это повторяет. Режет по живому. Ей бы лекаркой быть, вот уж у кого рука никогда бы не дрогнула!
— Вы словно меня уговариваете… Зачем тратите столько времени? Можно было просто сказать: пшел вон.
Хозяйка Дома радости усмехнулась:
— В одной вещи Келли совершенно права, юноша.
— И в какой же?
— В вас есть что-то от… собаки.
— Вечно открытая пасть?
Покачивание головой было исполнено с очевидной целью меня пристыдить:
— Не язвите сверх меры, меня этим не проймешь. Я говорю о ваших глазах.
— С ними тоже не все хорошо?
— А вы сами никогда не заглядывали в собачьи глаза, юноша? Так попробуйте. Пока пес считает вас своим хозяином, он будет бесконечно предан и простит любую обиду. Но стоит только дать понять, что от дома ему отказано… Я видела злых собак, юноша. А еще я знаю, как легко преданность сменяется ненавистью. Потому и прошу: забудьте. Сразу же. Прямо сейчас.
Так вот в чем причина ведения душеспасительных речей!
— Вы боитесь?
Наута кивнула:
— Да, боюсь. Не вижу причины лукавить. И не хочу, чтобы девочка пострадала.
Значит, я похож не просто на собаку, а на опасную собаку? Может, стоит начать лаять? Хотя, настоящие злые псы сначала дерут чужие глотки, и только потом…
Но обида не желает уходить незамеченной:
— Значит, до меня вам нет дела?
— Никакого. Кроме ваших услуг, которые вы, как я полагаю, будете продолжать оказывать моему Дому. Потому что у вас не слишком большой выбор, верно?
Она не смеялась. Не издевалась. Не ехидничала. Не стремилась меня унизить. Она просто доверила словам тайну, хорошо известную всем вокруг. Но голос ударил сильнее, чем меч.
У меня, на самом деле, нет выбора. Почти ни в чем.
Значит, женщины любят только сильных мужчин? Только тех, что лупят, оставляя ноющие пятна синяков по всему телу, а еще лучше — на хрупком фарфоре миленького личика? О, я мог бы уподобиться таким силачам! Более того, после моихпобоев ты осталась бы калекой до конца жизни! Я и сейчас могу одной лишь пощечиной навсегда лишить твое лицо малейшей привлекательности. Могу. Но никогда не решусь это сделать. Потому что слишком хорошо знаю, как больно быть уродом.
«Но разве ты урод?» — с возмущением вопросило попавшееся по дороге зеркало. Возражать бесстрастно-гладкой поверхности смысла не было: с виду я вполне… Вполне, в общем. Даже на самый придирчивый и изысканный вкус.
Довольно высокий. Ноги, руки на месте. Мышцы имеются. Волосы хорошие, густые, черные на зависть многим щеголям, только стригу коротко, чтобы не мешали. Черты правильные. Глаза… Ну, пусть похожи на собачьи, хотя бывают ли у собак глаза зеленого цвета? Есть лишь один изъян. Значит, я красивый, только пока дело до поцелуев не дойдет? Ты легко узнала мою тайну, Келли. Впрочем, стоило ли надеяться насильно спрятать от других то, что не спрашивает у тебя разрешения на существование?
Пальцы с привычной брезгливостью коснулись еле уловимого желвака на правой щеке, совсем рядом с уголком губ. Это сейчас он крохотный и почти незаметный, а стоит родиться волнению, приятному или нет, неважно, и начинается… А может, заканчивается, потому что онемение захватывает щеку и спускается по челюсти, мешая и сглатывать слюну, и разговаривать. А кроме того, еще и дышать. Подарок на память. Долгую. Я бы постарался забыть, но не дозволено. Судьбой.
Неужели одно лишь это породило у тебя отвращение, Келли? Не может быть. А если может, то… Нет, не хочу так думать. Разве тело обязательно должно быть совершенным, чтобы заслужить любовь? Стоит только взглянуть вокруг, и убедишься в обратном. Или… Мне всего лишь нужно было быть богатым, вот тогда бы женщины сами бились за место в моей постели! Да, Келли? Ты такая же, как тысячи других? Тебе тоже нужны от жизни лишь деньги?
Но может быть, все было заранее подготовлено? Отрепетировано, как ярмарочное представление? Может быть, госпожа нарочно подговорила тебя или заставила произнести те слова? Во всем виновата Наута, да? Хозяйка?
Я не стал распахивать дверь пинком: она уже была открыта. Келли все так же сидела, размеренно проводя гребнем по медовому золоту волос, все так же смотрела в зеркало, в котором появилось теперь и мое отражение. И вопросов не понадобилось, потому что карий взгляд, устремленный в зеркальные просторы, оказался красноречивее языка.
И почему с губ всегда слетают не те слова, что важны, а те, что успели на гребне обиды первыми оказаться у выхода?
— Я не думал, что ты трусиха.
— Я не боюсь.
— Надо было все сказать самой.
— Тебе было бы легче?
Правильный вопрос. Да я бы не поверил. Ни за что. Не захотел бы поверить. А потом разразился бы проклятиями на голову той, которую… Любил.
— Нет.
Покатые плечи приподнялись и опустились, заставляя узенькие полоски ткани начать движение вниз, заставляющее сердце привычно вздрогнуть:
— Тогда в чем беда?
— Ни в чем.
— Ты зашел сказать: «до свидания»?
— Я зашел сказать: «прощай».
Голос Тай настиг меня на середине лестничного пролета. Второго по пути на чердак.
— Я не голоден.
— Полдня где-то ходил, и кушать не захотел?
Наивное удивление кузины почему-то не смогло меня умилить, хотя раньше всегда достигало поставленной цели: рассеянной улыбки и согласия со всеми предложениями, что последуют далее.
— Нет.
Скрип. Скрип. Скрип. Последняя ступенька.
— Все ведь без тебя съедят… — Тай робко попыталась сбить меня с выбранного пути. Не смогла.
Знаю, что останусь голодным до утра. Пусть. Все равно сейчас кусок в горло не лезет. Но мне уже не обидно. Не больно. Не противно. Мне — удивительно.
Разве я что-то просил у судьбы? Не припомню. Принимал ее милости без выражения истовой благодарности? Вот это вернее. Но никто нарочно не учил меня верить в богов, поэтому, наверное, жители небесных дворцов и решили отказать в покровительстве юнцу, считающему подлунный мир прекрасным и счастливым. Хотя… Нет, моей вины в когда-то давно случившихся бедах не было.
Не уродился с полноценным Даром? Такое бывает сплошь и рядом. Да и разве я много потерял? Подумаешь, не вижу кружева заклинаний глазами! Зато могу плести их не хуже, чем все прочие маги. Вот только…
Да пошло оно все за Порог! Я ведь не прошу невозможного. Всего одну горсточку. Глоточек. Капельку счастья, но чтобы настоящего и только моего. Чтобы я сам решал, принять его или прогнать.
Рубашка опять мокрая от пота… Надо бы хоть прополоскать. Или плюнуть на приличия? Мужчина каким должен быть? Сильным. А сильные мужчины обычно не утруждают содержанием себя в чистоте, за них это делают женщины. Но поскольку вокруг меня из женщин осталась одна Тайана, придется самому обо всем заботиться. Постираю. Плита еще не должна остыть, разогреется легко. Можно и холодной водой обойтись, но… Не люблю морозить пальцы. Ничего с ними не сделается, и все же, мало приятного в том, чтобы вновь заставлять кровь просыпаться от ледяного сна, потому что и помимо стирки имеются занятия с теми же последствиями для плоти. Например…
Занавеси взметнулись вихрем, но тут же успокоились, сделав это столь поспешно, что не возникло ни малейшего сомнения: меня снова почтили посещением. А если учесть расположение источника короткой бури, можно вообще не задавать вопросов. И не оборачиваться. В конце концов, даже умирать легче, когда не видишь, кем и куда наносится последний удар.
Но пока его не последовало, попробую сам провести атаку:
— Вынужден вас разочаровать.
Убийца, вопреки моим представлениям, не стал сразу хвататься за оружие, предпочтя слова:
— Так скоро? Мы ведь и условий пока не обсудили.
— Именно поэтому. Никаких условий не будет. И никакого обсуждения, разумеется.
Он помолчал, шагнул ближе — рассохшиеся доски выдали пришельца скрипом — и заинтересованно спросил:
— Причина?
Никогда прежде не встречал любопытных Теней. Собственно, этот вообще первый, кого я удостоился удовольствия лицезреть. И пожалуй, раз уж убиение откладывается, взгляну еще раз.
М-да, с утра мало что изменилось. В одежде, по крайней мере, отличий не замечаю. И черты лица все так же кривятся и текут вместе с темным рисунком, ни на вдох не останавливающим свой бег. Зато взгляд сейчас совсем другой: удивленный, азартный, почти человеческий.
— Вам, действительно, хочется ее знать?
— Ага. Не люблю приходить и уходить зря.
Похвальная привычка. Не слишком удобная для меня, потому что признаваться в собственной никчемности всегда стыдно, но… Придется.
— Я не смогу принять ваш заказ.
Он вольготно расположился на подлокотнике кресла и скрестил руки на груди:
— Почему?
Рассчитывает на продолжительный разговор? Ну и наглец! Впрочем, он может себе позволить и не такое поведение.
— Потому. Вы ведь не в первый раз обращаетесь к магу?
Подобие кивка, но интереса в глазах меньше не становится. У-у-у, тяжелый случай. И почему мне все время не везет?
— Стало быть, знаете, из чего состоит действо заказа. Все начинается с…
— Цены.
Еще и перебивать будет на каждом слове? Это уже ни в какие ворота не лезет!
Ну да, цена ценой, только помимо нее есть еще куча бумажного мусора, без которого не никак обойтись. Можно пренебрегать правилами, но это не значит, что правила соизволят пренебречь тобой, и осторожному человеку следовало бы знать сию простую истину!
Но пока мое негодование искало слова для своего появления на свет, убийца поставил вопрос обидным ребром:
— Думаешь, не смогу заплатить, сколько попросишь?
Я едва не подавился возмущением. Как он только ухитрился такое придумать?!
— Здесь десять «орлов». — Убийца извлек из складок одежды и покачал в воздухе глухо звякнувшим кошельком. — Достаточно? Неплохая цена, выше обычной по городским лавкам.
Завыть, что ли? Или со всем прилежанием врезать кулаком по стене? Что же получается, меня уламывают снизойти до выполнения заказа? Мир сошел с ума. И я тоже. Вопрос в том, кто успел сделать это раньше.
— Видите ли, любезный dyen…
— Если мало, могу накинуть еще пару монет. За срочность.
Я постоял, тупо глядя в пол, убедил себя в том, что немного новой грязи не усугубит положение паркета, сплюнул и рухнул в соседнее кресло, издавшее протяжный стон недовольства столь беспечным поведением своего хозяина: утварь на мой чердак попадала только изрядно изношенной и требовала обращения бережного, почти благоговейного.
— Я не могу принять ваш заказ. Ни за какие деньги.
— Это твоя придурь или что-то другое?
Ах ты, тварь любопытная… Ну ничего, сейчас я заставлю тебя понять!
— Чарование оружия должно подтверждаться соответствующим образом составленной виграммой. Вам это известно?
— Ага.
— Так вот, милейший, я не могу вам помочь, потому что… У меня нет такой виграммы.
Ага, так я и поверил! Да если выдвинуть любой из ящиков стола, можно в нем найти не один и не десяток, а целые кипы листков! Только все они уже обещаны тем, кто готов заплатить звонкой монетой в обход казны Анклава. Вот почему Сагинн так внимательно меня рассматривал: прикидывал, сможет ли чем поживиться, и не слишком ли рискованным окажется его неистребимое стремление к наживе. Как будто прошедший год изменил порядок вещей… Тьфу!
— Тогда мне лучше зайти завтра?
— Завтра? Почему бы и нет… Конечно, лучше завтра… — Толстые губы задумчиво и безмолвно прожевали еще несколько слов, потом уверенно возразили: — Хотя нет. До конца недели новых виграмм не будет.
Вот те раз… Что же получается? Пока нет денег, нет виграммы. Пока нет виграммы, я не могу заключить договор на чарование оружия, стало быть, не могу заработать денег, чтобы… Купить несчастный клочок бумаги. Замкнутый круг. И что же делать?
Пуститься в обход? Плюнуть на правила и заняться чарованием без заполнения договоренности? Знаю, так делают если не большая, то ощутимая часть магов. Но между ними и мной есть немаловажная разница. Если меня поймают, я не смогу откупиться. Просто нечем. И тогда придется отправляться в услужение Анклаву, а это хуже, чем каторга. Много хуже. Особенно если попасть к одному человеку, который… Нет, лучше отказать убийце: тот хоть просто и незамысловато убьет.
* * *
— Не сегодня, Мэлли, не надо… Прошу тебя…Мягкие ладони упрямо уперлись мне в грудь, неспособные остановить напор, но зато очень ясно заявляющие о настроении их хозяйки. А если женщина против, нет смысла настаивать, потому что не получишь и сотой доли настоящего удовольствия.
Подчиняюсь и ретируюсь.
— Хорошо, как скажешь.
— Прости. У меня будет слишком много дел.
Не дел, а мужчин, жаждущих смять твою постель и твое тело в жарких объятьях. Но да, для тебя они именно «дела», а не что-то иное.
— Не дуйся, Мэлли.
Я не дуюсь. И не сержусь, Келли. Совсем не сержусь. Просто мне хотелось забыться и успокоиться. Хоть на часок.
— Перестань хмуриться! Учти, я все вижу.
Конечно, видишь, ведь ты сидишь перед зеркалом, расчесывая тугие темно-золотые локоны, змейками рассыпающиеся по спине и достигающие той самой ложбинки…
Нет, надо отвлечься. Не буду смотреть на тебя. Да и зачем смотреть? Я могу представить каждую твою черточку, не глядя.
Покатые плечи, с которых так плавно и мило сползает платье. Пышные бедра, воспламеняющие желание одним прикосновением. Коленки, невинно округляющиеся, когда ты подтягиваешь их к себе, кутаясь в покрывало. Нежно-розовая кожа, похожая на лепестки весенних цветов. Упругие губы, не нуждающиеся в краске: тебе достаточно лишь раз их прикусить. Темный, как мореное дерево, взгляд, выражение которого невозможно угадать. По крайней мере, мне никогда не удавалось…
Ты красавица, Келли. В моих глазах. И наверное, в глазах тех мужчин, которые приходят к тебе за минутами наслаждения. А впрочем, мне нет дела ни до кого на свете, пока я рядом с тобой. Потому что, когда ты со мной, мир словно задерживает дыхание и терпеливо ждет… Нашего расставания? Как это мило с его стороны!
Сколько мы вместе? Примерно два года. Забавно, но если бы мальчишка-посыльный не перепутал имена, я не узнал бы о твоем существовании. Как не узнал бы о Доме радости на Жемчужной улице, потому что у меня нет денег ни на жену, ни на платных возлюбленных. И ты — настоящее счастье, о котором мне даже не мечталось.
— Что-то случилось?
— М-м-м?
Она повернулась, позволяя видеть не свое отражение в зеркале, а живой образ.
— Ты чем-то встревожен?
Да о чем мне волноваться? Подумаешь, полдня пошло псу под хвост, а вечером придется рискнуть жизнью, отказываясь от наверняка выгодного заказа. Пустяки.
— Да так… Ерунда.
Карие глаза недоверчиво прищурились, но дальнейших расспросов не последовало, и все вернулось на круги своя: зеркало, расческа, неспешные движения.
— Госпожа тебя ждет.
— Знаю, мне сказали. Просто я хотел прежде зайти к тебе и…
— Еще будет время.
— Конечно.
Или мне показалось, или последние слова прозвучали чуточку поспешно и виновато? Словно Келли действует не по своей воле или… Хочет поскорее от меня избавиться. Может быть, dyesi Наута прольет свет на некстати возникшие сомнения?
В противоположность главе Опорного хозяйства Регистровой службы, хозяйка Дома радости была похожа на травинку, выжившую под жарким саэннским солнцем, но поплатившуюся за это потерей всех и всяческих соков: выше среднего роста, жилистая, словно бегун, с вечно поджатыми губами, суровая и неприступная. Правда, ее подопечные в один голос уверяли меня, что госпожа ласкова и заботлива, но лично я всякий раз, приходя в кабинет Науты, чувствовал себя, как на экзамене. Причем, очень трудном.
— Вы не торопились, юноша.
Вот-вот, сказано почти бесстрастно, а у меня внутри все начинает заходиться от дрожи. Наверное, подобная манера общения хорошо помогает выбивать деньги из неуступчивых клиентов и держать в повиновении наемных служек.
— Прошу прощения, dyesi. Я всего лишь зашел к своей…
— Хорошо, что вы первым это сказали! Именно об отношениях нам и нужно поговорить. Присядьте.
Не слишком располагающее начало. Хотя… Сагинн, к примеру, никогда не предлагал мне провести беседу с удобствами. Но с другой стороны, наши с ним редкие встречи не отличались важностью, а блеклые глаза хозяйки Дома радости смотрят на меня излишне напряженно и почти пугают.
— Я полагаю, речь пойдет о моих услугах? Вы недовольны? Понимаю, что могу выполнять лишь огорчительно небольшое их количество, но спешу заверить вас в полнейшем…
Наута выслушала мою сбивчивую речь до конца и сурово кивнула:
— Меня вполне устраиваете и вы, и ваша работа. Более того, я не собираюсь прекращать договоренность.
Уф-ф-ф, от сердца отлегло! Заработок не слишком большой, но постоянный: такой терять было бы обидно.
— Тогда, dyesi…
— Вы и Келли.
Это и есть настоящая тема беседы? Почему же она мне, вопреки ожиданиям, не нравится? Но раз уж госпожа первая ее коснулась, признаюсь в том, о чем надеялся еще некоторое время помолчать:
— Вам не нужно беспокоиться, dyesi: я… хотел бы жениться на Келли. Не сейчас, разумеется! Чуть позже. Через год или два, когда и она полностью оплатит ваши заботы, и я смогу рассчитывать на доход, достаточный…
Наута, с момента моего появления в кабинете так и не присевшая ни на одно из кресел, зашла со спины и тяжело опустила ладони на мои плечи, почти вжимая меня в сиденье:
— Юноша, я вас понимаю. Но поверьте, чувства решают не всегда и не все.
Чувства? А, она имеет в виду любовь! У меня не хватило бы смелости заявить, что я люблю Келли. Хотя бы потому, что не подворачивалось особых возможностей сравнивать. Но да, я хотел бы жить с ней вместе. Я привык к ней. И думаю, нам будет хорошо друг с другом. Нужно только подкопить денег и…
— Вы еще молоды, юноша, а молодость — такое замечательное время! Вы встретите много красавиц, которые заставят ваше сердце выпрыгивать из груди. Так много, что…
Она волнуется за будущее своей подопечной? Не раз наблюдая печальное завершение любовного волшебства, желает уберечь хотя бы одну девушку от неминуемого разочарования? Возможно, я был слишком плохого мнения о Науте. Поспешу успокоить:
— Я не обещаю любить Келли вечно, dyesi. Но я не обижу ее. Никогда.
— Ох, юноша…
Она сжала пальцы, вмиг ставшие похожими на птичьи когти, и прикосновение из всего лишь неприятного превратилось в огорчительно болезненное.
— Вы запрещаете нам встречаться?
— Вы сами себе это запретите. Она раньше, вы — чуть погодя. Потому что мужчины обычно смиряются дольше.
— С чем?! — Неужели, Келли больна? Быть того не может, я бы заметил! Но даже если и так, меня вовсе не пугает подобная новость. — Она… Ей плохо?
— Нет, ей хорошо. Очень хорошо. Вернее, станет хорошо через несколько дней. Если, конечно, вы не будете мешать.
Через несколько дней? Что же должно произойти? Может быть, нашлись родственники, согласные уплатить выкуп раньше срока? Так это же замечательно!
— Мешать счастью Келли? За кого вы меня принимаете?
— Рада, что вы так настроены. Значит, мне будет проще сообщить. А вам — легче понять.
Наута наклонилась и, почти касаясь губами моего уха, четко выговаривая каждое слово, произнесла:
— Келли выходит замуж.
— Ахм…
Вопрос «за кого» родился и тут же умер, застряв в горле. Ясно ведь, что я тут ни причем. Но тогда…
— Это очень уважаемый человек. Почтенный. Богатый. Он даст девочке все, что только сможет понадобиться.
— Все, кроме…
Хозяйка Дома радости торопливо накрыла мои губы ладонью:
— Не будем говорить о том, чего нет.
Как это нет?! Пусть наши чувства нельзя назвать настоящей любовью, но они — почти любовь!
— Ваши слова, dyesi…
— Пожалуйста, помолчите немного. И послушайте. Нет, не меня, кое-кого поголосистее.
Наута, шурша жесткими складками платья, прошла в другой конец комнаты, скрипнула створкой шкафа, вернулась и поставила на стол маленькую птичку. Не живую, а отлитую из стали, хотя форма была исполнена со всеми мельчайшими подробностями — от коготков до последнего перышка. Но при всей своей красоте и изысканности, пташка служила вовсе не для услаждения взоров, и это я знал лучше всех прочих обитательниц Дома радости, разве что, за исключением самой госпожи. Стальная птичка была обычным доносчиком.
Каждый подневольный работник спит и видит, как бы урвать себе мимо хозяина лишний кусок добра, чтобы поскорее получить свободу или же хотя бы скрасить жизнь, вот и подопечные Науты не брезговали получать с мужчин несколько монет в обход своей хозяйки. Собственно, если иметь совесть и утаивать небольшие суммы, никто не будет гневаться, но когда доходы падают, а девицы строят невинные глаза, обвиняя во всем клиентов… Впору задуматься и выяснить, кто кому врет. Допрашивать тех, кто приходит в Дом радости, негоже: быстро отвадишь, значит, нужно разговаривать с подопечными. Но Наута, и сама пору молодости прожившая примерно в том же положении, прекрасно знала, что ложь очень трудно порой отличить от правды, потому решила прибегнуть к простому, но действенному способу. Слежке. Были заказаны статуэтки птиц, достойные украсить и королевскую спальню, а в них нанятый маг поместил чары, позволяющие запоминать звуки разговоров, ведущихся в комнате в течение дня, а потом делать их достоянием того, кому известен секрет пташки, то есть, хозяйке и… мне. Потому что я снабжал пташек единственным подходящим для заклинаний «кормом»: подпитывал Силой.
Наута ласково погладила статуэтку по стальным перышкам, раздался шорох, который постепенно сложился в более похожие на речь звуки, даже голоса в исполнении стального пересмешника оказались вполне узнаваемы, и один из них явно принадлежал… Келли. Другой тоже показался мне знакомым, а его обладательница и являлась заводилой беседы.
— Хорошо тебе, — чирикала птичка. — Вон какой парень ходит!
— И что хорошего? Я ж с него денег не беру.
— Да такому и самой приплачивать можно: молодой, статный, красивый…
— Да уж, красивый! Ты бы с этим красавцем сама попробовала!
— А что такого-то? Вроде все у него в порядке… Или я чего-то не доглядела?
— Ты еще и подсматриваешь? Ах, стерва!
— Да не злись, уж больно вы пара — загляденье… Так что с ним не так?
— Зачем спрашиваешь? Сама глаз положила?
— Ну, глаз, не глаз, а…
— Хочешь, бери.
— С чего это ты расщедрилась? Я ж думала, у вас любовь. А на деле?
— Любовь… — Долгая тишина. — Он хороший. Правда, хороший. Вот только…
— Ну, не тяни!
— Мягкий он, прямо как глина: что хочешь, то и лепи. Ни разу слова поперек не сказал.
— Так что в том плохого?
— А то. Если и мне не перечит, то и никому другому дать отпор не сможет, вот что!
— Ну, ты уж скажешь! Может, он просто тебя любит.
— Даже тот, кто любит, вечно терпеть не станет.
— В этом ты, пожалуй, права, подруга… И весь недостаток?
— Если бы… С ним и миловаться-то не слишком.
— Слабенький, что ли?
— Да не в силе дело… Вот тебе собаки нравятся?
— Собаки? А они причем?
— Притом! Так вот, он, когда целоваться лезет, точь в точь, хассиец: [1]рот разевает и дышит часто-часто, только что язык на сторону не вываливает! Прямо каминный мех, меня аж сдувает… А губы становятся каменные и холодные, словно у статуи какой.
— Бр-р-р-р!
— И я о том же… Я ведь тоже сначала на него из-за лица да фигуры повелась…
— Так чего же ты с ним до сих пор остаешься?
— А ты в его глаза загляни! Они же тоже как у собаки. Жалобные, спасу нет: и хочешь прогнать, а не можешь. А еще из-за рук. После его рук я словно заново родившейся себя чувствую.
— Но ведь тебе решать уже пора, потому что…
Наута, видимо, сочтя мои уши недостойными продолжения девичьей беседы, снова провела пальцами по пташке, и слова, послушно превратившись в тихий шорох, стихли.
Собака, значит? Самое лучшее сравнение, которого я достоин? Все, что во мне есть хорошего, только руки? Да знаешь ли ты, Келли, что этими самыми руками я могу сделать с тобой такое…
— Думаю, вы все поняли, юноша.
Понял. Яснее ясного. Настолько хорошо понял, что хочется разбежаться и со всей дури воткнуться головой в стену. Так бы и поступил, только откуда-то твердо знаю: не поможет.
— Теперь вы видите, ваше расставание все равно должно было произойти, раньше или позже.
Вижу. Вернее, слышу. Слышал.
— Надеюсь на ваши благоразумие и рассудительность, юноша. Не ищите больше встреч с Келли: и ей, и вам продолжение отношений принесет только боль.
Принесет? А по-моему, все уже на месте. Здесь. Рядом. Во мне. Правда, болью я бы свои ощущения не назвал, скорее они похожи на разочарование. Очередное, а стало быть, неспособное нанести больший урон, чем предыдущие.
— Вы меня слышите, юноша?
— Да, dyesi.
— Поверьте, в случившемся нет ничьей вины. Я искренне рада, что девушка нашла себе не просто покровителя, а любящего супруга, и скорое замужество станет удачным, даже если оно не будет подкреплено чувствами. Особенно если не будет подкреплено.
Она подчеркнула последнюю фразу именно для меня? Похоже. Но насколько помню начало беседы, Наута не усмотрела чувств и в моих отношениях с Келли, а значит, и наш союз стал бы вполне удачным. Или я снова ошибаюсь, переставляя бусины ожерелья причин и следствий местами?
— И помните: будет еще много женщин.
Снова она это повторяет. Режет по живому. Ей бы лекаркой быть, вот уж у кого рука никогда бы не дрогнула!
— Вы словно меня уговариваете… Зачем тратите столько времени? Можно было просто сказать: пшел вон.
Хозяйка Дома радости усмехнулась:
— В одной вещи Келли совершенно права, юноша.
— И в какой же?
— В вас есть что-то от… собаки.
— Вечно открытая пасть?
Покачивание головой было исполнено с очевидной целью меня пристыдить:
— Не язвите сверх меры, меня этим не проймешь. Я говорю о ваших глазах.
— С ними тоже не все хорошо?
— А вы сами никогда не заглядывали в собачьи глаза, юноша? Так попробуйте. Пока пес считает вас своим хозяином, он будет бесконечно предан и простит любую обиду. Но стоит только дать понять, что от дома ему отказано… Я видела злых собак, юноша. А еще я знаю, как легко преданность сменяется ненавистью. Потому и прошу: забудьте. Сразу же. Прямо сейчас.
Так вот в чем причина ведения душеспасительных речей!
— Вы боитесь?
Наута кивнула:
— Да, боюсь. Не вижу причины лукавить. И не хочу, чтобы девочка пострадала.
Значит, я похож не просто на собаку, а на опасную собаку? Может, стоит начать лаять? Хотя, настоящие злые псы сначала дерут чужие глотки, и только потом…
Но обида не желает уходить незамеченной:
— Значит, до меня вам нет дела?
— Никакого. Кроме ваших услуг, которые вы, как я полагаю, будете продолжать оказывать моему Дому. Потому что у вас не слишком большой выбор, верно?
Она не смеялась. Не издевалась. Не ехидничала. Не стремилась меня унизить. Она просто доверила словам тайну, хорошо известную всем вокруг. Но голос ударил сильнее, чем меч.
У меня, на самом деле, нет выбора. Почти ни в чем.
Значит, женщины любят только сильных мужчин? Только тех, что лупят, оставляя ноющие пятна синяков по всему телу, а еще лучше — на хрупком фарфоре миленького личика? О, я мог бы уподобиться таким силачам! Более того, после моихпобоев ты осталась бы калекой до конца жизни! Я и сейчас могу одной лишь пощечиной навсегда лишить твое лицо малейшей привлекательности. Могу. Но никогда не решусь это сделать. Потому что слишком хорошо знаю, как больно быть уродом.
«Но разве ты урод?» — с возмущением вопросило попавшееся по дороге зеркало. Возражать бесстрастно-гладкой поверхности смысла не было: с виду я вполне… Вполне, в общем. Даже на самый придирчивый и изысканный вкус.
Довольно высокий. Ноги, руки на месте. Мышцы имеются. Волосы хорошие, густые, черные на зависть многим щеголям, только стригу коротко, чтобы не мешали. Черты правильные. Глаза… Ну, пусть похожи на собачьи, хотя бывают ли у собак глаза зеленого цвета? Есть лишь один изъян. Значит, я красивый, только пока дело до поцелуев не дойдет? Ты легко узнала мою тайну, Келли. Впрочем, стоило ли надеяться насильно спрятать от других то, что не спрашивает у тебя разрешения на существование?
Пальцы с привычной брезгливостью коснулись еле уловимого желвака на правой щеке, совсем рядом с уголком губ. Это сейчас он крохотный и почти незаметный, а стоит родиться волнению, приятному или нет, неважно, и начинается… А может, заканчивается, потому что онемение захватывает щеку и спускается по челюсти, мешая и сглатывать слюну, и разговаривать. А кроме того, еще и дышать. Подарок на память. Долгую. Я бы постарался забыть, но не дозволено. Судьбой.
Неужели одно лишь это породило у тебя отвращение, Келли? Не может быть. А если может, то… Нет, не хочу так думать. Разве тело обязательно должно быть совершенным, чтобы заслужить любовь? Стоит только взглянуть вокруг, и убедишься в обратном. Или… Мне всего лишь нужно было быть богатым, вот тогда бы женщины сами бились за место в моей постели! Да, Келли? Ты такая же, как тысячи других? Тебе тоже нужны от жизни лишь деньги?
Но может быть, все было заранее подготовлено? Отрепетировано, как ярмарочное представление? Может быть, госпожа нарочно подговорила тебя или заставила произнести те слова? Во всем виновата Наута, да? Хозяйка?
Я не стал распахивать дверь пинком: она уже была открыта. Келли все так же сидела, размеренно проводя гребнем по медовому золоту волос, все так же смотрела в зеркало, в котором появилось теперь и мое отражение. И вопросов не понадобилось, потому что карий взгляд, устремленный в зеркальные просторы, оказался красноречивее языка.
И почему с губ всегда слетают не те слова, что важны, а те, что успели на гребне обиды первыми оказаться у выхода?
— Я не думал, что ты трусиха.
— Я не боюсь.
— Надо было все сказать самой.
— Тебе было бы легче?
Правильный вопрос. Да я бы не поверил. Ни за что. Не захотел бы поверить. А потом разразился бы проклятиями на голову той, которую… Любил.
— Нет.
Покатые плечи приподнялись и опустились, заставляя узенькие полоски ткани начать движение вниз, заставляющее сердце привычно вздрогнуть:
— Тогда в чем беда?
— Ни в чем.
— Ты зашел сказать: «до свидания»?
— Я зашел сказать: «прощай».
* * *
— Обедать!Голос Тай настиг меня на середине лестничного пролета. Второго по пути на чердак.
— Я не голоден.
— Полдня где-то ходил, и кушать не захотел?
Наивное удивление кузины почему-то не смогло меня умилить, хотя раньше всегда достигало поставленной цели: рассеянной улыбки и согласия со всеми предложениями, что последуют далее.
— Нет.
Скрип. Скрип. Скрип. Последняя ступенька.
— Все ведь без тебя съедят… — Тай робко попыталась сбить меня с выбранного пути. Не смогла.
Знаю, что останусь голодным до утра. Пусть. Все равно сейчас кусок в горло не лезет. Но мне уже не обидно. Не больно. Не противно. Мне — удивительно.
Разве я что-то просил у судьбы? Не припомню. Принимал ее милости без выражения истовой благодарности? Вот это вернее. Но никто нарочно не учил меня верить в богов, поэтому, наверное, жители небесных дворцов и решили отказать в покровительстве юнцу, считающему подлунный мир прекрасным и счастливым. Хотя… Нет, моей вины в когда-то давно случившихся бедах не было.
Не уродился с полноценным Даром? Такое бывает сплошь и рядом. Да и разве я много потерял? Подумаешь, не вижу кружева заклинаний глазами! Зато могу плести их не хуже, чем все прочие маги. Вот только…
Да пошло оно все за Порог! Я ведь не прошу невозможного. Всего одну горсточку. Глоточек. Капельку счастья, но чтобы настоящего и только моего. Чтобы я сам решал, принять его или прогнать.
Рубашка опять мокрая от пота… Надо бы хоть прополоскать. Или плюнуть на приличия? Мужчина каким должен быть? Сильным. А сильные мужчины обычно не утруждают содержанием себя в чистоте, за них это делают женщины. Но поскольку вокруг меня из женщин осталась одна Тайана, придется самому обо всем заботиться. Постираю. Плита еще не должна остыть, разогреется легко. Можно и холодной водой обойтись, но… Не люблю морозить пальцы. Ничего с ними не сделается, и все же, мало приятного в том, чтобы вновь заставлять кровь просыпаться от ледяного сна, потому что и помимо стирки имеются занятия с теми же последствиями для плоти. Например…
Занавеси взметнулись вихрем, но тут же успокоились, сделав это столь поспешно, что не возникло ни малейшего сомнения: меня снова почтили посещением. А если учесть расположение источника короткой бури, можно вообще не задавать вопросов. И не оборачиваться. В конце концов, даже умирать легче, когда не видишь, кем и куда наносится последний удар.
Но пока его не последовало, попробую сам провести атаку:
— Вынужден вас разочаровать.
Убийца, вопреки моим представлениям, не стал сразу хвататься за оружие, предпочтя слова:
— Так скоро? Мы ведь и условий пока не обсудили.
— Именно поэтому. Никаких условий не будет. И никакого обсуждения, разумеется.
Он помолчал, шагнул ближе — рассохшиеся доски выдали пришельца скрипом — и заинтересованно спросил:
— Причина?
Никогда прежде не встречал любопытных Теней. Собственно, этот вообще первый, кого я удостоился удовольствия лицезреть. И пожалуй, раз уж убиение откладывается, взгляну еще раз.
М-да, с утра мало что изменилось. В одежде, по крайней мере, отличий не замечаю. И черты лица все так же кривятся и текут вместе с темным рисунком, ни на вдох не останавливающим свой бег. Зато взгляд сейчас совсем другой: удивленный, азартный, почти человеческий.
— Вам, действительно, хочется ее знать?
— Ага. Не люблю приходить и уходить зря.
Похвальная привычка. Не слишком удобная для меня, потому что признаваться в собственной никчемности всегда стыдно, но… Придется.
— Я не смогу принять ваш заказ.
Он вольготно расположился на подлокотнике кресла и скрестил руки на груди:
— Почему?
Рассчитывает на продолжительный разговор? Ну и наглец! Впрочем, он может себе позволить и не такое поведение.
— Потому. Вы ведь не в первый раз обращаетесь к магу?
Подобие кивка, но интереса в глазах меньше не становится. У-у-у, тяжелый случай. И почему мне все время не везет?
— Стало быть, знаете, из чего состоит действо заказа. Все начинается с…
— Цены.
Еще и перебивать будет на каждом слове? Это уже ни в какие ворота не лезет!
Ну да, цена ценой, только помимо нее есть еще куча бумажного мусора, без которого не никак обойтись. Можно пренебрегать правилами, но это не значит, что правила соизволят пренебречь тобой, и осторожному человеку следовало бы знать сию простую истину!
Но пока мое негодование искало слова для своего появления на свет, убийца поставил вопрос обидным ребром:
— Думаешь, не смогу заплатить, сколько попросишь?
Я едва не подавился возмущением. Как он только ухитрился такое придумать?!
— Здесь десять «орлов». — Убийца извлек из складок одежды и покачал в воздухе глухо звякнувшим кошельком. — Достаточно? Неплохая цена, выше обычной по городским лавкам.
Завыть, что ли? Или со всем прилежанием врезать кулаком по стене? Что же получается, меня уламывают снизойти до выполнения заказа? Мир сошел с ума. И я тоже. Вопрос в том, кто успел сделать это раньше.
— Видите ли, любезный dyen…
— Если мало, могу накинуть еще пару монет. За срочность.
Я постоял, тупо глядя в пол, убедил себя в том, что немного новой грязи не усугубит положение паркета, сплюнул и рухнул в соседнее кресло, издавшее протяжный стон недовольства столь беспечным поведением своего хозяина: утварь на мой чердак попадала только изрядно изношенной и требовала обращения бережного, почти благоговейного.
— Я не могу принять ваш заказ. Ни за какие деньги.
— Это твоя придурь или что-то другое?
Ах ты, тварь любопытная… Ну ничего, сейчас я заставлю тебя понять!
— Чарование оружия должно подтверждаться соответствующим образом составленной виграммой. Вам это известно?
— Ага.
— Так вот, милейший, я не могу вам помочь, потому что… У меня нет такой виграммы.