Вот она, сила искусства! Гордость и грусть – в одном флаконе. Для кого признание его таланта, а кому-то – очередное моральное унижение.
«Хотя чего это я так думаю? Скорее всего, этот гигант опять воспылал страстью к своей разбалованной, капризной лапочке и сейчас с помощью интенсивной любветерапии выпрашивает у красавицы прощения за свое скотское поведение. И, судя по ее ответной реакции, которая становится все громче и громче, свое прощение он уже получил. Или еще только получит?..»
Заметив, что я совершенно не слушаю его отвлекающий рассказ о торговце, Борей меня толкнул в плечо:
– Ты чего это кривишься и сомневаешься?
– Думаю, простит ли Ксана Сергия.
– Ха! Такие, как он, у таких сучек не просят. Вот увидишь. Тем более что уже у него новая красотка на месте секретарши сидит.
Такая новость действительно не оставляла «бывшей» никаких шансов. Но я все равно продолжил сочувствовать:
– Жалко.
– Кого?! Эту сучку?! – взвился старшина. – Ты бы знал, сколько она у меня крови попила за последние лутени! Хорошо, что у меня волос белый и седина не так в глаза бросается. А скольких парней из-за нее довелось со службы уволить! Мало того, три человека по ее вине сейчас гниют в принудительном войске на самом Дне!
И это он сказал таким тоном, что я сразу невзлюбил это «принудительное войско» всеми фибрами души и чуть ли не до обморока испугался неведомого Дна. Но отвечать на такое что-то следовало, поэтому я только в ужасе и прошептал:
– Не может быть!
– Ха! Еще как может! Только и удалось вымолить ребятам отправку не на год, а всего на пять лутеней. Но и за такое время там редко кто выживает. А если честно, то срок не имеет значения, все равно оттуда не забирают.
– О-о-о! – Сказать что умнее мне в голову не приходило.
– Вот тебе и «о»! Нашел кого жалеть… Тьфу! – Альбинос прислушался. – Ха! И сейчас вона как изгаляется! Старается, сволочь! А зря. Ничего у нее не получится. Ух, страсти сколько!.. Притворщица, подлее которой свет не видывал! Видимо, вернулись ей все проклятия обиженных да пострадавших! Сергий мне уже успел признаться, что в последние рудни сам ее еле выдерживал.
Он еще успел поведать мне кучу подробностей о подлом и склочном поведении бывшей секретарши, а я сочувственно кивал, вспоминая народную мудрость: «От тюрьмы и сумы не зарекайся!» Всего несколько часов назад эта фифа унижала окружающих, а сейчас вот сама находится на дне социальной лестницы. Хотя больше всего меня сейчас волновал вопрос: что такое Дно? И почему там принудительные вояки гибнут с такой невероятной скоростью? Ну а раз есть принудительные, то чем от них отличаются добровольные воины? Скорее всего, служба там и почетна, и не настолько опасна. Ведь недаром меня уже спрашивали, не желаю ли я пополнить их доблестные ряды. Или это все-таки гладиаторы?
«Вот напасть! И выспросить толком не у кого. Про город я узнал много, а вот про все остальное – мизер информации! И еще неизвестно, останется ли моя нынешняя модель для дальнейшей работы в камере? Да и сможет ли после таких действий реагировать должным образом на мои вопросы?..»
Тут и крики окончились. В смысле – страстные. Зато чуть позже послышался мужской вопль: «Борей!» Понятное дело, что мы со старшиной не заставили себя долго ждать. Ксана лежала на кровати к нам спиной, частично прикрытая покрывалом, порозовевшая и с учащенным дыханием. Тогда как поставной снимал недорисованную картину с мольберта с хвалебными словами:
– Она у тебя даже лучше получилась, чем в жизни. Последний раз убедился.
Как он меня ни пугал своим ростом и яростью, но я осмелился возразить:
– Картина еще не закончена.
– Ха-ха! Так кончай, кто тебе не дает! – хохотнул гигант весьма двусмысленно. – Но не сейчас, а чуть попозже. – И, словно старому другу, добавил, пригнувшись, на ухо, и отстраняя раму с полотном от себя: – Я ее забираю для сравнения с моей новой пассией. Посмотрю, насколько она лучше прежней. – И, уже во весь голос, добавил: – Рисуй новую картину. Только не такую, а чтобы и живот был виден, и грудь во всей красе. Ну и лицо постарайся сделать симпатичным целиком, а не половинку. Ха-ха-ха!
С этим смехом он и отправился на выход, там чуть не столкнувшись с поставщиками для нас ресторанной пищи.
– Молодцы, вовремя второй ужин приволокли! Теперь еще можете нашему заслуженному академику и вина принести. Немедленно! От меня лично – четыре лейзуены. А дальше, сколько он сам пожелает.
И ушел. Так как от прежней доставки у меня оставалось еще очень много продуктов, меня чуть не задавила жаба. Парни хотели забрать все, что, по их мнению, зачерствело. Понятное дело, что такого святотатства я допустить не мог и довольно резво отбил свое кровное, непосильным трудом живописца заработанное. Трое ушли с пустыми корзинами, явно не поверив, что у нас ночью намечается банкет, но зато весьма удивленные заказанным обильным завтраком. А навстречу уже бежал их товарищ с четырьмя бутылками. Не знаю, далеко ли у них ресторан, но обернулся он, словно на истребителе «мертвую петлю» сделал.
Лейзуены я рассмотрел, прикинул их емкость – чуть не литр каждая – и, покосившись на лежащую девушку, решил:
– Знаешь что, а принеси-ка сюда еще такую же порцию.
А молодой повар, видимо, только рад был носиться туда-обратно. Вскоре я уже восседал за столом, на котором громоздилось сразу восемь глиняных бутылок с вином, и распечатывал сургуч на первой из них.
– Ксана, садись за стол! Кушать будем! – Никакой реакции. Пришлось воздействовать на нее иначе: – Если завтра твоя мордашка получится на картине уставшей и голодной, я так и скажу, что ты не захотела ничего есть. А ты ведь догадываешься, насколько правдоподобные портреты выходят из-под кисти настоящего академика.
– Не знаю! Не видела я твоей мазни! – послышались в ответ истерические реплики. – Мне даже ни разу взглянуть не удалось!
– Значит, была наказана за плохое поведение, – философски рассудил я и добавил: – Не сядешь за стол – такой изображу на картине!..
Подействовало. Завернувшись в покрывало, только недавно стонавшая от бурной страсти красавица подошла к столу и уселась на лавку с моего левого бока. То есть мы сидели друг к другу в профиль своими вполне пристойными на вид половинками лиц. В дальнейшем она кушала и пила, постоянно упуская край покрывала и оголяя то одно плечо, то целую грудь. Причем делала это так мастерски, что только мое периферийное зрение художника улавливало незаметные движения руки или нужный, якобы непроизвольный наклон тела. Но в начале нашего застолья меня это не раздражало. Наоборот, я посмеивался про себя и лишний раз убеждался в правильной оценке этой редиски со стороны старшины Борея. Что-то девочка задумала нехорошее, раз целенаправленным способом решила меня соблазнить.
Ну а чтобы случайно не поддаться, я себя настроил самым строгим образом. И вдобавок решил споить упавшую на дно небожительницу до скотского состояния. Как мне показалось, вина у нас для этого должно хватить. Правда, Ксана, когда я потребовал пить за каждый тост до дна, попробовала меня перехитрить:
– Ты пьешь полную кружку, а я только половину! Иначе – не согласна!
Знала бы она, сколько может в себя поглотить мой зверь-голод! Да еще под такую отменную закуску. Но я для порядку немного поломался и согласился не сразу. Принюхался к вину, попробовал его на вкус и только тогда вынес решение:
– Ладно, оно и так слабенькое. Кстати, откуда вот это винцо в вашем городе?
И опять косой взгляд в мою сторону.
– Что значит «откуда»? Как и в любой другой город, оно поступает из Блаши.
«Ну вот, еще и Блашь какая-то всплыла! Надо быстрее девчонке рот затыкать! Или себе… закуской».
Поэтому первые порции я разлил, словно заправский бармен, и, выпив сам, показал жестами, что даже словом не перемолвлюсь, пока и она не выпьет. Так и пошло: пока она пила маленькими глоточками, я набрасывался на закуску с яростью голодного волка. Когда же она пыталась что-то у меня спрашивать, мне мешал отвечать полный рот снеди. А когда сама девушка пыталась что-то покушать, ее кружка уже оказывалась быстро налита и я, со всем присущим мне красноречием, говорил следующий тост.
Они ей понравились. Еще бы! Вряд ли она имела возможность читать самые искрометные тосты в подборках по Интернету. Хотя и мне приходилось изворачиваться, чтобы не стало понятно: тосты из другого мира.
Где-то после пятого тоста Ксана стала непроизвольно улыбаться. После седьмого хихикнула. После десятого уже не поправляла спавшего с плеча покрывала. После пятнадцатого пробовала мне подпевать, сидя с призывно торчащими сосками груди. После двадцатого она всплакнула, Еще через три разрыдалась в истерике, проклиная этого громадного монстра, который сгубил ей молодость и испортил всю жизнь. После двадцать седьмого она уже не могла говорить связно. Разве что прорывались невероятно грязные, кощунственно звучащие в таких прекрасных устах ругательства.
Еще через тост ругательства и угрозы перешли на мою персону, и тут я совершил маленькую промашку. Мне показ алось, что сотрапезница еще не дошла до нужной кондиции, и я налил очередную порцию. Выпила она двадцать девятую по счету половинку довольно лихо и даже попыталась после этого вскочить с каким-то бравурным пожеланием. Покрывало подхватить я не успел, а вот падающую девушку поймал. Причем, пока донес ее до кровати, уже не сомневался: никакого притворства, полный отрубон!
Накрыл красотку многострадальным покрывалом, несколькими одеялами с других кроватей и уже в полном одиночестве за столом ударными темпами почти добил съестные припасы, запивая остатками вина. А чего уж там, день прошел интересно, пир напоследок я заслужил и в новом мире уже частично освоился. Теперь только и оставалось, что хорошенько выспаться и постараться проснуться в тот момент, когда моя временная подруга по тюремной камере откроет свои глазки. Вернее, один глазик, потому что второй заплыл уже основательно и грозил на свет божий парочку дней вообще не поглядывать.
Кстати, ночь почти ничем в этом подземном городе не отличалась от дня. Ну разве что гомон с улицы чуток стих. Свет, по крайней мере, никто выключать не собирался, а выключателя внутри своей тюрьмы я так и не отыскал. А вот резкое похолодание и сильные подвижки воздуха были отмечены моим телом уже ближе к утру. Видимо, здесь ночью включали дополнительное вентилирование. Скорее всего, снаружи холодно, вот и внизу тепло выветривается. Закрыв плотно окно и собрав все одеяла с других кроватей, я только тогда сумел согреться и вновь заснуть.
И моя установка на пробуждение сработала верно: я почувствовал, что тяжесть на мне уменьшается, одеяла с меня стягивают. А кому это надо и для чего? Только Ксане и только для… Да что угодно такая коза может вытворить. Жаль, ночью не удалось дослушать ее страшные, полные ругательства угрозы. Верно говорят: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Так что я был очень и очень настороже.
Приоткрыв глаз, понял, что рядом с кроватью, босиком на покрывале, стоит Ксана и аккуратно пытается меня выпутать из горы одеял. Сама вся такая голенькая, соблазнительная и до умопомрачения доступная. Все мои мужские инстинкты самца резко проснулись, пытаясь оградить рвущееся в бой тело от повизгивающего со страха мозга. Хорошо, что я вовремя вспомнил вчерашние рассказы местного старшины дозора и исполнителей. Мне это помогло преизрядно, на Дно в принудительное войско, пусть даже точно не зная, что это такое, я никоим образом не хотел.
Поэтому я применил свое любимое в детстве развлечение. Бывало, Машка или лисички тоже вот так в мою комнату подкрадывались, стараясь меня напугать сонного, а то и водой холодной облить. И вот в тот самый момент, когда хитрый злодей крадется с коварными мыслями в голове и боится громко вздохнуть, его жертва вдруг сама взвивается со всеми одеялами и диким ревом к потолку. Здорово получалось. Хорошо помню, что подруги сами оставались при этом облитыми, а потом полдня за мной гонялись по всему нашему огромному деревенскому дому. Или сутки ходили обиженные и со мной не разговаривали.
Вот и сейчас произошло нечто похожее. А стоило вспомнить, что я уже не бывший недоросль-калека. Силенок у меня десятикратно прибавилось, да и росточком славно уродился. Только и приходилось опасаться кровати со второго яруса, мог бы сдуру сам себе голову раскроить. И все равно получилось более чем эффектно: я орал, удачно накинув фифе пару одеял на голову. Ксана завизжала от страха и ужаса, попятилась, тут же наступила на край одеяла и упала на спину. При этом и мольберт на себя завалила. Тогда как я с небывалой ловкостью и проворством носился с ревом по всей камере и накидывал на девицу все новые одеяла, матрасы и единственное прилично смотрящееся покрывало. Потом перешел на конкретные вопли:
– Помогите! Я тут убийцу поймал! Он ко мне подкрался и пытался задушить! Ксана, где ты?! Помогите!
После третьего круга моих воплей за решеткой появилась заспанная физиономия старшины Борея. Не удивлюсь, если его личная обитель окажется самой близкой как к тюрьме, так и к офису поставного. На сотую долю секунды я замер на месте, подморгнул старому служаке и несколькими жестами пояснил, кто и почему барахтается под одеялами.
Дальше мы уже ругались и кричали в два голоса.
Душевно получилось. Когда Ксана выбралась-таки из-под одеял и бедного мольберта, она выглядела, как на картине «Взрыв на макаронной фабрике», настолько ее наэлектризованные и расхристанные волосы торчали в разные стороны.
– Так это ты меня душила?! – подступил я к девушке со зверским выражением на лице.
– Нет! Я только хотела поправить на тебе одеялко, – попыталась она выкрутиться, хотя и так было понятно: не душить она меня собиралась, а соблазнить, нырнув ко мне в теплую постельку.
Но я-то я спал одетым да плюс ко всему проснулся вовремя. Ну и ко всему Борей уловил тему наезда прямо по ходу спектакля:
– Какое одеялко? Я буквально четверть кара назад заглядывал: академика под горой одеял не видно было, так он от холода спрятался. Или ты его решила разбудить пораньше? – Девушка на этот вопрос интенсивно закивала. – А с какой такой стати? Он сам решает, когда ему работать и сколько! Придется поставному доложить о безобразиях в камере.
Ну и я еще добавил, словно престарелый, разочаровавшийся в людях ханжа:
– Эх, Ксана! Я к тебе со всей душой! Поделился вчера вином, почти треть тебе отдал по доброте душевной, ужином угощал как товарища по заточению. А ты меня – душить собралась?
– Треть? От восьми бутылок? – совершенно искренне поразился альбинос. – Ну ты и сильна выпить. От такой дозы и я бы свалился с ног. А ты еще и одеялко пораньше спешила поправить. Заботливая какая!
Чтобы нас не видеть и не слышать наших ехидных голосов, моя натурщица накрылась одеялом с головой и заткнула уши. Да и личико у нее в анфас было более чем страшненькое: левый глаз и в самом деле почти не открывался, а красный кровоподтек вокруг него стал расцвечиваться желтыми и синеватыми оттенками.
Я тем временем сбегал в туалетную комнатку, а потом сразу подался к столу. Разминая пальцы, словно перед игрой на фортепьяно, еще и старшине сделал приглашение:
– Хватит на всех! Пока принесут завтрак, успеем малость подкрепиться.
– Увы! С арестантами не имею права, – ерничал Борей, косясь на пытающуюся подняться Ксану. – Еще потом обвинят, что объедаю и так скудный паек правонарушителей. А мне как раз служба нравиться начала на благо сектора, можно сказать, все сложности и унижения позади остались.
Последние строки явно дошли до ушек адресата, но никакой реакции не последовало. Но вот зато когда старшина ушел, Ксана без приглашения поспешила к столу, отыскала на нем остатки рассола от салата и спешно выпила. После чего подхватила кусок какого-то кисловатого растения, напоминающего ревень, и стала меланхолично жевать, присматриваясь к тому, как я сметаю остатки нашего ночного пиршества.
Потом все-таки решила поговорить:
– Зачем ты меня подпоил?
– А зачем ты меня хотела задушить? – ответил я встречным вопросом.
– Неправда! Я просто сильно замерзла и хотела лечь к тебе погреться. У тебя было так много одеял…
– Ну так взяла бы себе парочку, а не стояла босиком совершенно голая на покрывале, – посоветовал я. – И вообще… злая ты. Я к тебе со всей душой…
– Ты? Со всей душой?! Ха! Вот нахал! – опять стала впадать девушка в истерику. – Да я из-за тебя всего лишилась! Любимый мужчина меня покинул, место работы потеряла, репутация у меня теперь сродни вора-карманника будет, который из подобной камеры не вылезает. Да ты…
Крепкое словцо, а то и ругательство уже было готово сорваться с ее губ, но тут принесли завтрак. И вскоре я уже попивал новую бутылку вина и закусывал несколько однообразной, но все равно вкусной и сытной пищей. Съел почти все, чем вызвал на личике моей сокамерницы странное выражение. Она смотрела теперь на меня с каким-то ужасом и омерзением.
– Ну и чего ты так на меня уставилась? – не выдержал я.
– Ты хуже всякого монстра! Ты хуже тервеля! Столько даже Сергий никогда съесть бы не смог. Ты очень, ну очень странный. А кто твои родители?
Этот неожиданный вопрос показал, что Ксана вряд ли успокоится, пока меня не разоблачит или попросту не смешает с грязью. И даже неважно, кто такой тервель. Неприятно, когда идет сравнение человека и пусть даже дикого зверя с подобным выражением на лице. Я окончательно понял, что следует как можно быстрее выпроваживать такую вот натурщицу из моей персональной мастерской. Тьфу ты, забылся: из моей персональной камеры. Ну, я и ответил:
– Папа с мамой! – И сам задал вопрос по делу: – Наелась? Тогда стели покрывало и укладывайся для работы. – (Как многозначаще прозвучало!) – Ну и сразу готовься к повествованию по выбранной теме.
Пока я выбирал и закреплял загрунтованное полотно на мольберте, красавица и в самом деле улеглась по моим подсказкам в нужную позу. Долго мудрствовать я не стал, а выбрал самый классический и популярный на Земле вариант «Маха обнаженная», по образцу и подобию великого Гойи. Как раз как клиент заказывал: и грудь будет видна, и животик, и ножки во всей красе.
Но, уже наводя карандашом контуры будущей картины, я сразу приступил к добыче нужной мне информации:
– Итак, выбирай тему: вчерашняя, номер один, – о твоих сексуальных предпочтениях; вчерашняя, номер два, – о твоем детстве, и третья… – Ее я огласил после некоторых раздумий: – Например, о чем-нибудь страшном. Ну, допустим… Вот чего ты боишься?
– Уже ничего! – надменно ответила Ксана. – Все самое страшное, что только возможно, со мной уже случилось.
– Да-а? Ну а вот себе представь, что тебя вдруг отправляют… на Дно!
Судя по вздрогнувшему телу, очень хорошо она представила. Чем я и поспешил воспользоваться, наращивая голос до сурового баса:
– Что, неужели испугалась? Ха! Ты даже побоишься заикнуться о таком страшном и суровом месте. И знаешь почему? Стоит тебе рассказать о Дне все подробности, как ты обязательно туда попадешь!
Получилось как в сказке, когда на жуткой-жуткой полянке жутко-жутко умерла жуткая кошечка. Моя натурщица вздрогнула в несколько раз сильнее, а ее кожа покрылась пупырышками. Удар достиг цели, и вчерашнюю секретаршу пробило на истерику:
– Нет! Это ты туда попадешь и будешь сожран бешеными улитками! А я ничего не боюсь! Даже постараюсь рассказать так, чтобы ты испугался и обделался, мерзкий, противный, гадкий мазила!
Вновь пришлось изображать из себя наивного добряка:
– Мазила – это кто? Футболист, не попадающий по воротам?
От таких вопросов девушка чуть отстранилась назад, словно боясь от меня заразиться, а потом нервно рассмеялась:
– Да ты не от мира сего! Ты – сумасшедший! И тебе самое место – на Дне!
После чего с воодушевлением и даже с горящим от злости правым глазом приступила к рассказу о самом жутком месте этого мира.
Глава шестая
«Хотя чего это я так думаю? Скорее всего, этот гигант опять воспылал страстью к своей разбалованной, капризной лапочке и сейчас с помощью интенсивной любветерапии выпрашивает у красавицы прощения за свое скотское поведение. И, судя по ее ответной реакции, которая становится все громче и громче, свое прощение он уже получил. Или еще только получит?..»
Заметив, что я совершенно не слушаю его отвлекающий рассказ о торговце, Борей меня толкнул в плечо:
– Ты чего это кривишься и сомневаешься?
– Думаю, простит ли Ксана Сергия.
– Ха! Такие, как он, у таких сучек не просят. Вот увидишь. Тем более что уже у него новая красотка на месте секретарши сидит.
Такая новость действительно не оставляла «бывшей» никаких шансов. Но я все равно продолжил сочувствовать:
– Жалко.
– Кого?! Эту сучку?! – взвился старшина. – Ты бы знал, сколько она у меня крови попила за последние лутени! Хорошо, что у меня волос белый и седина не так в глаза бросается. А скольких парней из-за нее довелось со службы уволить! Мало того, три человека по ее вине сейчас гниют в принудительном войске на самом Дне!
И это он сказал таким тоном, что я сразу невзлюбил это «принудительное войско» всеми фибрами души и чуть ли не до обморока испугался неведомого Дна. Но отвечать на такое что-то следовало, поэтому я только в ужасе и прошептал:
– Не может быть!
– Ха! Еще как может! Только и удалось вымолить ребятам отправку не на год, а всего на пять лутеней. Но и за такое время там редко кто выживает. А если честно, то срок не имеет значения, все равно оттуда не забирают.
– О-о-о! – Сказать что умнее мне в голову не приходило.
– Вот тебе и «о»! Нашел кого жалеть… Тьфу! – Альбинос прислушался. – Ха! И сейчас вона как изгаляется! Старается, сволочь! А зря. Ничего у нее не получится. Ух, страсти сколько!.. Притворщица, подлее которой свет не видывал! Видимо, вернулись ей все проклятия обиженных да пострадавших! Сергий мне уже успел признаться, что в последние рудни сам ее еле выдерживал.
Он еще успел поведать мне кучу подробностей о подлом и склочном поведении бывшей секретарши, а я сочувственно кивал, вспоминая народную мудрость: «От тюрьмы и сумы не зарекайся!» Всего несколько часов назад эта фифа унижала окружающих, а сейчас вот сама находится на дне социальной лестницы. Хотя больше всего меня сейчас волновал вопрос: что такое Дно? И почему там принудительные вояки гибнут с такой невероятной скоростью? Ну а раз есть принудительные, то чем от них отличаются добровольные воины? Скорее всего, служба там и почетна, и не настолько опасна. Ведь недаром меня уже спрашивали, не желаю ли я пополнить их доблестные ряды. Или это все-таки гладиаторы?
«Вот напасть! И выспросить толком не у кого. Про город я узнал много, а вот про все остальное – мизер информации! И еще неизвестно, останется ли моя нынешняя модель для дальнейшей работы в камере? Да и сможет ли после таких действий реагировать должным образом на мои вопросы?..»
Тут и крики окончились. В смысле – страстные. Зато чуть позже послышался мужской вопль: «Борей!» Понятное дело, что мы со старшиной не заставили себя долго ждать. Ксана лежала на кровати к нам спиной, частично прикрытая покрывалом, порозовевшая и с учащенным дыханием. Тогда как поставной снимал недорисованную картину с мольберта с хвалебными словами:
– Она у тебя даже лучше получилась, чем в жизни. Последний раз убедился.
Как он меня ни пугал своим ростом и яростью, но я осмелился возразить:
– Картина еще не закончена.
– Ха-ха! Так кончай, кто тебе не дает! – хохотнул гигант весьма двусмысленно. – Но не сейчас, а чуть попозже. – И, словно старому другу, добавил, пригнувшись, на ухо, и отстраняя раму с полотном от себя: – Я ее забираю для сравнения с моей новой пассией. Посмотрю, насколько она лучше прежней. – И, уже во весь голос, добавил: – Рисуй новую картину. Только не такую, а чтобы и живот был виден, и грудь во всей красе. Ну и лицо постарайся сделать симпатичным целиком, а не половинку. Ха-ха-ха!
С этим смехом он и отправился на выход, там чуть не столкнувшись с поставщиками для нас ресторанной пищи.
– Молодцы, вовремя второй ужин приволокли! Теперь еще можете нашему заслуженному академику и вина принести. Немедленно! От меня лично – четыре лейзуены. А дальше, сколько он сам пожелает.
И ушел. Так как от прежней доставки у меня оставалось еще очень много продуктов, меня чуть не задавила жаба. Парни хотели забрать все, что, по их мнению, зачерствело. Понятное дело, что такого святотатства я допустить не мог и довольно резво отбил свое кровное, непосильным трудом живописца заработанное. Трое ушли с пустыми корзинами, явно не поверив, что у нас ночью намечается банкет, но зато весьма удивленные заказанным обильным завтраком. А навстречу уже бежал их товарищ с четырьмя бутылками. Не знаю, далеко ли у них ресторан, но обернулся он, словно на истребителе «мертвую петлю» сделал.
Лейзуены я рассмотрел, прикинул их емкость – чуть не литр каждая – и, покосившись на лежащую девушку, решил:
– Знаешь что, а принеси-ка сюда еще такую же порцию.
А молодой повар, видимо, только рад был носиться туда-обратно. Вскоре я уже восседал за столом, на котором громоздилось сразу восемь глиняных бутылок с вином, и распечатывал сургуч на первой из них.
– Ксана, садись за стол! Кушать будем! – Никакой реакции. Пришлось воздействовать на нее иначе: – Если завтра твоя мордашка получится на картине уставшей и голодной, я так и скажу, что ты не захотела ничего есть. А ты ведь догадываешься, насколько правдоподобные портреты выходят из-под кисти настоящего академика.
– Не знаю! Не видела я твоей мазни! – послышались в ответ истерические реплики. – Мне даже ни разу взглянуть не удалось!
– Значит, была наказана за плохое поведение, – философски рассудил я и добавил: – Не сядешь за стол – такой изображу на картине!..
Подействовало. Завернувшись в покрывало, только недавно стонавшая от бурной страсти красавица подошла к столу и уселась на лавку с моего левого бока. То есть мы сидели друг к другу в профиль своими вполне пристойными на вид половинками лиц. В дальнейшем она кушала и пила, постоянно упуская край покрывала и оголяя то одно плечо, то целую грудь. Причем делала это так мастерски, что только мое периферийное зрение художника улавливало незаметные движения руки или нужный, якобы непроизвольный наклон тела. Но в начале нашего застолья меня это не раздражало. Наоборот, я посмеивался про себя и лишний раз убеждался в правильной оценке этой редиски со стороны старшины Борея. Что-то девочка задумала нехорошее, раз целенаправленным способом решила меня соблазнить.
Ну а чтобы случайно не поддаться, я себя настроил самым строгим образом. И вдобавок решил споить упавшую на дно небожительницу до скотского состояния. Как мне показалось, вина у нас для этого должно хватить. Правда, Ксана, когда я потребовал пить за каждый тост до дна, попробовала меня перехитрить:
– Ты пьешь полную кружку, а я только половину! Иначе – не согласна!
Знала бы она, сколько может в себя поглотить мой зверь-голод! Да еще под такую отменную закуску. Но я для порядку немного поломался и согласился не сразу. Принюхался к вину, попробовал его на вкус и только тогда вынес решение:
– Ладно, оно и так слабенькое. Кстати, откуда вот это винцо в вашем городе?
И опять косой взгляд в мою сторону.
– Что значит «откуда»? Как и в любой другой город, оно поступает из Блаши.
«Ну вот, еще и Блашь какая-то всплыла! Надо быстрее девчонке рот затыкать! Или себе… закуской».
Поэтому первые порции я разлил, словно заправский бармен, и, выпив сам, показал жестами, что даже словом не перемолвлюсь, пока и она не выпьет. Так и пошло: пока она пила маленькими глоточками, я набрасывался на закуску с яростью голодного волка. Когда же она пыталась что-то у меня спрашивать, мне мешал отвечать полный рот снеди. А когда сама девушка пыталась что-то покушать, ее кружка уже оказывалась быстро налита и я, со всем присущим мне красноречием, говорил следующий тост.
Они ей понравились. Еще бы! Вряд ли она имела возможность читать самые искрометные тосты в подборках по Интернету. Хотя и мне приходилось изворачиваться, чтобы не стало понятно: тосты из другого мира.
Где-то после пятого тоста Ксана стала непроизвольно улыбаться. После седьмого хихикнула. После десятого уже не поправляла спавшего с плеча покрывала. После пятнадцатого пробовала мне подпевать, сидя с призывно торчащими сосками груди. После двадцатого она всплакнула, Еще через три разрыдалась в истерике, проклиная этого громадного монстра, который сгубил ей молодость и испортил всю жизнь. После двадцать седьмого она уже не могла говорить связно. Разве что прорывались невероятно грязные, кощунственно звучащие в таких прекрасных устах ругательства.
Еще через тост ругательства и угрозы перешли на мою персону, и тут я совершил маленькую промашку. Мне показ алось, что сотрапезница еще не дошла до нужной кондиции, и я налил очередную порцию. Выпила она двадцать девятую по счету половинку довольно лихо и даже попыталась после этого вскочить с каким-то бравурным пожеланием. Покрывало подхватить я не успел, а вот падающую девушку поймал. Причем, пока донес ее до кровати, уже не сомневался: никакого притворства, полный отрубон!
Накрыл красотку многострадальным покрывалом, несколькими одеялами с других кроватей и уже в полном одиночестве за столом ударными темпами почти добил съестные припасы, запивая остатками вина. А чего уж там, день прошел интересно, пир напоследок я заслужил и в новом мире уже частично освоился. Теперь только и оставалось, что хорошенько выспаться и постараться проснуться в тот момент, когда моя временная подруга по тюремной камере откроет свои глазки. Вернее, один глазик, потому что второй заплыл уже основательно и грозил на свет божий парочку дней вообще не поглядывать.
Кстати, ночь почти ничем в этом подземном городе не отличалась от дня. Ну разве что гомон с улицы чуток стих. Свет, по крайней мере, никто выключать не собирался, а выключателя внутри своей тюрьмы я так и не отыскал. А вот резкое похолодание и сильные подвижки воздуха были отмечены моим телом уже ближе к утру. Видимо, здесь ночью включали дополнительное вентилирование. Скорее всего, снаружи холодно, вот и внизу тепло выветривается. Закрыв плотно окно и собрав все одеяла с других кроватей, я только тогда сумел согреться и вновь заснуть.
И моя установка на пробуждение сработала верно: я почувствовал, что тяжесть на мне уменьшается, одеяла с меня стягивают. А кому это надо и для чего? Только Ксане и только для… Да что угодно такая коза может вытворить. Жаль, ночью не удалось дослушать ее страшные, полные ругательства угрозы. Верно говорят: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Так что я был очень и очень настороже.
Приоткрыв глаз, понял, что рядом с кроватью, босиком на покрывале, стоит Ксана и аккуратно пытается меня выпутать из горы одеял. Сама вся такая голенькая, соблазнительная и до умопомрачения доступная. Все мои мужские инстинкты самца резко проснулись, пытаясь оградить рвущееся в бой тело от повизгивающего со страха мозга. Хорошо, что я вовремя вспомнил вчерашние рассказы местного старшины дозора и исполнителей. Мне это помогло преизрядно, на Дно в принудительное войско, пусть даже точно не зная, что это такое, я никоим образом не хотел.
Поэтому я применил свое любимое в детстве развлечение. Бывало, Машка или лисички тоже вот так в мою комнату подкрадывались, стараясь меня напугать сонного, а то и водой холодной облить. И вот в тот самый момент, когда хитрый злодей крадется с коварными мыслями в голове и боится громко вздохнуть, его жертва вдруг сама взвивается со всеми одеялами и диким ревом к потолку. Здорово получалось. Хорошо помню, что подруги сами оставались при этом облитыми, а потом полдня за мной гонялись по всему нашему огромному деревенскому дому. Или сутки ходили обиженные и со мной не разговаривали.
Вот и сейчас произошло нечто похожее. А стоило вспомнить, что я уже не бывший недоросль-калека. Силенок у меня десятикратно прибавилось, да и росточком славно уродился. Только и приходилось опасаться кровати со второго яруса, мог бы сдуру сам себе голову раскроить. И все равно получилось более чем эффектно: я орал, удачно накинув фифе пару одеял на голову. Ксана завизжала от страха и ужаса, попятилась, тут же наступила на край одеяла и упала на спину. При этом и мольберт на себя завалила. Тогда как я с небывалой ловкостью и проворством носился с ревом по всей камере и накидывал на девицу все новые одеяла, матрасы и единственное прилично смотрящееся покрывало. Потом перешел на конкретные вопли:
– Помогите! Я тут убийцу поймал! Он ко мне подкрался и пытался задушить! Ксана, где ты?! Помогите!
После третьего круга моих воплей за решеткой появилась заспанная физиономия старшины Борея. Не удивлюсь, если его личная обитель окажется самой близкой как к тюрьме, так и к офису поставного. На сотую долю секунды я замер на месте, подморгнул старому служаке и несколькими жестами пояснил, кто и почему барахтается под одеялами.
Дальше мы уже ругались и кричали в два голоса.
Душевно получилось. Когда Ксана выбралась-таки из-под одеял и бедного мольберта, она выглядела, как на картине «Взрыв на макаронной фабрике», настолько ее наэлектризованные и расхристанные волосы торчали в разные стороны.
– Так это ты меня душила?! – подступил я к девушке со зверским выражением на лице.
– Нет! Я только хотела поправить на тебе одеялко, – попыталась она выкрутиться, хотя и так было понятно: не душить она меня собиралась, а соблазнить, нырнув ко мне в теплую постельку.
Но я-то я спал одетым да плюс ко всему проснулся вовремя. Ну и ко всему Борей уловил тему наезда прямо по ходу спектакля:
– Какое одеялко? Я буквально четверть кара назад заглядывал: академика под горой одеял не видно было, так он от холода спрятался. Или ты его решила разбудить пораньше? – Девушка на этот вопрос интенсивно закивала. – А с какой такой стати? Он сам решает, когда ему работать и сколько! Придется поставному доложить о безобразиях в камере.
Ну и я еще добавил, словно престарелый, разочаровавшийся в людях ханжа:
– Эх, Ксана! Я к тебе со всей душой! Поделился вчера вином, почти треть тебе отдал по доброте душевной, ужином угощал как товарища по заточению. А ты меня – душить собралась?
– Треть? От восьми бутылок? – совершенно искренне поразился альбинос. – Ну ты и сильна выпить. От такой дозы и я бы свалился с ног. А ты еще и одеялко пораньше спешила поправить. Заботливая какая!
Чтобы нас не видеть и не слышать наших ехидных голосов, моя натурщица накрылась одеялом с головой и заткнула уши. Да и личико у нее в анфас было более чем страшненькое: левый глаз и в самом деле почти не открывался, а красный кровоподтек вокруг него стал расцвечиваться желтыми и синеватыми оттенками.
Я тем временем сбегал в туалетную комнатку, а потом сразу подался к столу. Разминая пальцы, словно перед игрой на фортепьяно, еще и старшине сделал приглашение:
– Хватит на всех! Пока принесут завтрак, успеем малость подкрепиться.
– Увы! С арестантами не имею права, – ерничал Борей, косясь на пытающуюся подняться Ксану. – Еще потом обвинят, что объедаю и так скудный паек правонарушителей. А мне как раз служба нравиться начала на благо сектора, можно сказать, все сложности и унижения позади остались.
Последние строки явно дошли до ушек адресата, но никакой реакции не последовало. Но вот зато когда старшина ушел, Ксана без приглашения поспешила к столу, отыскала на нем остатки рассола от салата и спешно выпила. После чего подхватила кусок какого-то кисловатого растения, напоминающего ревень, и стала меланхолично жевать, присматриваясь к тому, как я сметаю остатки нашего ночного пиршества.
Потом все-таки решила поговорить:
– Зачем ты меня подпоил?
– А зачем ты меня хотела задушить? – ответил я встречным вопросом.
– Неправда! Я просто сильно замерзла и хотела лечь к тебе погреться. У тебя было так много одеял…
– Ну так взяла бы себе парочку, а не стояла босиком совершенно голая на покрывале, – посоветовал я. – И вообще… злая ты. Я к тебе со всей душой…
– Ты? Со всей душой?! Ха! Вот нахал! – опять стала впадать девушка в истерику. – Да я из-за тебя всего лишилась! Любимый мужчина меня покинул, место работы потеряла, репутация у меня теперь сродни вора-карманника будет, который из подобной камеры не вылезает. Да ты…
Крепкое словцо, а то и ругательство уже было готово сорваться с ее губ, но тут принесли завтрак. И вскоре я уже попивал новую бутылку вина и закусывал несколько однообразной, но все равно вкусной и сытной пищей. Съел почти все, чем вызвал на личике моей сокамерницы странное выражение. Она смотрела теперь на меня с каким-то ужасом и омерзением.
– Ну и чего ты так на меня уставилась? – не выдержал я.
– Ты хуже всякого монстра! Ты хуже тервеля! Столько даже Сергий никогда съесть бы не смог. Ты очень, ну очень странный. А кто твои родители?
Этот неожиданный вопрос показал, что Ксана вряд ли успокоится, пока меня не разоблачит или попросту не смешает с грязью. И даже неважно, кто такой тервель. Неприятно, когда идет сравнение человека и пусть даже дикого зверя с подобным выражением на лице. Я окончательно понял, что следует как можно быстрее выпроваживать такую вот натурщицу из моей персональной мастерской. Тьфу ты, забылся: из моей персональной камеры. Ну, я и ответил:
– Папа с мамой! – И сам задал вопрос по делу: – Наелась? Тогда стели покрывало и укладывайся для работы. – (Как многозначаще прозвучало!) – Ну и сразу готовься к повествованию по выбранной теме.
Пока я выбирал и закреплял загрунтованное полотно на мольберте, красавица и в самом деле улеглась по моим подсказкам в нужную позу. Долго мудрствовать я не стал, а выбрал самый классический и популярный на Земле вариант «Маха обнаженная», по образцу и подобию великого Гойи. Как раз как клиент заказывал: и грудь будет видна, и животик, и ножки во всей красе.
Но, уже наводя карандашом контуры будущей картины, я сразу приступил к добыче нужной мне информации:
– Итак, выбирай тему: вчерашняя, номер один, – о твоих сексуальных предпочтениях; вчерашняя, номер два, – о твоем детстве, и третья… – Ее я огласил после некоторых раздумий: – Например, о чем-нибудь страшном. Ну, допустим… Вот чего ты боишься?
– Уже ничего! – надменно ответила Ксана. – Все самое страшное, что только возможно, со мной уже случилось.
– Да-а? Ну а вот себе представь, что тебя вдруг отправляют… на Дно!
Судя по вздрогнувшему телу, очень хорошо она представила. Чем я и поспешил воспользоваться, наращивая голос до сурового баса:
– Что, неужели испугалась? Ха! Ты даже побоишься заикнуться о таком страшном и суровом месте. И знаешь почему? Стоит тебе рассказать о Дне все подробности, как ты обязательно туда попадешь!
Получилось как в сказке, когда на жуткой-жуткой полянке жутко-жутко умерла жуткая кошечка. Моя натурщица вздрогнула в несколько раз сильнее, а ее кожа покрылась пупырышками. Удар достиг цели, и вчерашнюю секретаршу пробило на истерику:
– Нет! Это ты туда попадешь и будешь сожран бешеными улитками! А я ничего не боюсь! Даже постараюсь рассказать так, чтобы ты испугался и обделался, мерзкий, противный, гадкий мазила!
Вновь пришлось изображать из себя наивного добряка:
– Мазила – это кто? Футболист, не попадающий по воротам?
От таких вопросов девушка чуть отстранилась назад, словно боясь от меня заразиться, а потом нервно рассмеялась:
– Да ты не от мира сего! Ты – сумасшедший! И тебе самое место – на Дне!
После чего с воодушевлением и даже с горящим от злости правым глазом приступила к рассказу о самом жутком месте этого мира.
Глава шестая
Абориген – друг шпиона (любого!)
За последующие сутки Леонид узнал много нового и даже умудрился поправить свое бедственное положение с водой и продуктами. Причем совесть его оставалась чиста и раскаяния не терзали. Хотя в другом случае и в иной ситуации такой коварный обман ребенка и доставил бы ему моральные терзания.
Самое главное, что присвоенные продукты питания можно было считать итогом правильного торгового обмена. Тем более что легендарные домовые просто обязаны были заботиться о тех людях, в доме которых они обитают и из рук которых они берут подношения. И помогли в добыче такой информации подслушанные разговоры на кухне тех самых криминальных личностей. Местная шайка воришек накануне поздно вечером весьма активно и подробно обсуждала детали предстоящего наскока на дом зуава Сегедского. Тот хоть и считался жутко обедневшим дворянином, но его дом оставался средоточием весьма ценных реликвий, украшений и ценных вещей. Из-за отсутствия денег там охранников оставалась только треть от обычного количества, поэтому связать их, а то и убить считалось для банды делом плевым. Вот они и решили уже следующей ночью совершить свой грабительский налет.
– Тем более что все дозорные и исполнители вместе со старшиной сектора будут стянуты к обители поставного, – радовался один из грабителей. – Там с завтрашнего утра начинается выставка королевских драгоценностей…
– Вот бы их взять! – не удержался от мечтательного вздоха один из самых младших подельников.
За что, судя по звуку, получил подзатыльник и строгое наущение:
– Впредь сиди и помалкивай! Если никто нам не помешает случайно, то мы и у зуава Сегедского себе на год безбедной жизни заработаем.
Самое смешное, что на дело банда шла с другой бандой, под руководством того самого Косого, которого они проклинали и хаяли накануне. Но тут уже пути бандитов, как говорят следователи, неисповедимы.
Так что информация была. Идея, как прикинуться домовым, и технические средства для этого тоже имелись. Ну а объект для уговоров тоже не заставил себя долго ждать. Тем более что на этот раз он спустился в подвал и сам, и грустный. Видимо, товарища либо его родители не отпустили, либо сам барон ввел некие строгости для собственного сына. И кстати, было за что.
– Эй, Маняла! Ты меня слышишь? – Пришлось убрать камеру выше да и громкоговоритель на переговорном устройстве поставить на максимум.
К большой радости, мальчуган не испугался. А может, желание разгадать тайну у него страх пересилило.
– Да. А где ты?
– Здесь, недалеко.
– А кто ты?
– Домовой.
– Ха! Это сказки! Домовых не бывает! – Но голос ребенка уже дрожал от предвкушения приближающегося приключения.
– Ну вот, многие нам не верят, – максимально грустным голосом стал стенать мэтр циркового манежа. – Поэтому мы и вымираем от голода.
– Покажись мне, и сразу тебе поверю! – срывающимся от счастья голосом пообещал Маняла.
Самое главное, что присвоенные продукты питания можно было считать итогом правильного торгового обмена. Тем более что легендарные домовые просто обязаны были заботиться о тех людях, в доме которых они обитают и из рук которых они берут подношения. И помогли в добыче такой информации подслушанные разговоры на кухне тех самых криминальных личностей. Местная шайка воришек накануне поздно вечером весьма активно и подробно обсуждала детали предстоящего наскока на дом зуава Сегедского. Тот хоть и считался жутко обедневшим дворянином, но его дом оставался средоточием весьма ценных реликвий, украшений и ценных вещей. Из-за отсутствия денег там охранников оставалась только треть от обычного количества, поэтому связать их, а то и убить считалось для банды делом плевым. Вот они и решили уже следующей ночью совершить свой грабительский налет.
– Тем более что все дозорные и исполнители вместе со старшиной сектора будут стянуты к обители поставного, – радовался один из грабителей. – Там с завтрашнего утра начинается выставка королевских драгоценностей…
– Вот бы их взять! – не удержался от мечтательного вздоха один из самых младших подельников.
За что, судя по звуку, получил подзатыльник и строгое наущение:
– Впредь сиди и помалкивай! Если никто нам не помешает случайно, то мы и у зуава Сегедского себе на год безбедной жизни заработаем.
Самое смешное, что на дело банда шла с другой бандой, под руководством того самого Косого, которого они проклинали и хаяли накануне. Но тут уже пути бандитов, как говорят следователи, неисповедимы.
Так что информация была. Идея, как прикинуться домовым, и технические средства для этого тоже имелись. Ну а объект для уговоров тоже не заставил себя долго ждать. Тем более что на этот раз он спустился в подвал и сам, и грустный. Видимо, товарища либо его родители не отпустили, либо сам барон ввел некие строгости для собственного сына. И кстати, было за что.
– Эй, Маняла! Ты меня слышишь? – Пришлось убрать камеру выше да и громкоговоритель на переговорном устройстве поставить на максимум.
К большой радости, мальчуган не испугался. А может, желание разгадать тайну у него страх пересилило.
– Да. А где ты?
– Здесь, недалеко.
– А кто ты?
– Домовой.
– Ха! Это сказки! Домовых не бывает! – Но голос ребенка уже дрожал от предвкушения приближающегося приключения.
– Ну вот, многие нам не верят, – максимально грустным голосом стал стенать мэтр циркового манежа. – Поэтому мы и вымираем от голода.
– Покажись мне, и сразу тебе поверю! – срывающимся от счастья голосом пообещал Маняла.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента