_______________
* Ф. Д ж а л а л и й (Д ж е д ж а л и й) был накануне
Освободительной войны сотником реестрового Переяславского полка. 24
апреля (4 мая) 1648 года возглавил восстание реестровых казаков в
Каменном Затоне. В 1649 - 1654 годах являлся кропивенским
полковником. Во время сражения под Берестечком (1651) казаки избрали
его наказным гетманом.
** Т и м о ш Х м е л ь н и ц к и й (1632 - 1653) - старший сын
Б. Хмельницкого. В феврале - марте 1648 года находился в Бахчисарае в
качестве заложника, гарантировавшего исполнение гетманом условий
договора с Ислам-Гиреем III. Позже был чигиринским сотником,
отличился во время походов 1648 - 1649 годов. Его браком в 1652 году
с дочерью молдавского господаря Василия Лупула Роксандрой (Розандой)
был скреплен союз Украины с Молдавией.
Гетман молчал. Филон Джеджалий посматривал на глубоко задумавшегося Хмельницкого, и ему казалось, что гетман сейчас мысленно прослеживает весь свой жизненный путь. Вспоминает детские и отроческие годы, проведенные в Жолкве и в Олесском замке, пребывание в мрачных стенах иезуитской коллегии во Львове, бои под Дюнкерком* и турецкую неволю**. И думает, как приумножить силы казачества, чтобы одержать победу в предстоящих боях со шляхтой. Хмельницкий знает, на кого опереться: он уже вел переговоры с путивльским воеводой Плещеевым и севским воеводой Леонтьевым***, которые уведомили царя Алексея Михайловича о намерении Хмельницкого.
_______________
* В боях французских войск, которыми командовал герцог Луи II
Конде, с испанцами за овладение Дюнкерком принимали участие 20 сотен
казаков. По некоторым данным, одним из командиров этого отряда был Б.
Хмельницкий.
** Б. Хмельницкий был взят в плен турками в Цецорской битве 1620
года. По его словам, он <два года испытывал лютую неволю>.
*** Письма Б. Хмельницкого путивльскому воеводе Н. Плещееву и
севскому воеводе 3. Леонтьеву, как и их донесения русскому
правительству, содержащие сведения о победах украинского народа и его
стремлении к воссоединению с Россией, сохранились в Центральном
государственном архиве древних актов СССР в Москве. Опубликованы они
во 2-м томе сборника документов и материалов <Воссоединение Украины с
Россией> (М., 1954).
<Да, будем опираться на братьев Руси, - размышлял Джеджалий, - и весь православный мир поддержит нас. Это сбудется, ибо извечна наша дружба, скрепленная кровью во многих битвах, и в частности в последней - азовской. А сейчас гетману нелегко, ему надо вести переговоры с извечным врагом. Он должен это сделать, чтобы обеспечить себе тыл. Для этого и приехал сюда вместе с сыном>.
- Посмотрите, - указал гетман вниз нагайкой. - Еще раз посмотрите и подумайте, братья, чтобы потом не роптали и не возмущались. Там, внизу, видите, лежит змеиное гнездо - Бахчисарай. За каменными стенами, обвитыми хмелем и вьюнками, живут люди, которые не раз топтали нашу многострадальную землю. Слетелись они в этот яр, в одно место, словно жуки на навоз, и все ждут подходящего случая, чтобы расползтись по всему миру, чтобы уничтожать, пожирать, разъедать, тянуть чужое добро и невинных людей сюда, в свое логово. Им все равно, против кого воевать... Посмотрите теперь сюда, ближе. Вот тут, под нами, отгороженный четырехугольной стеной, окруженный зелеными тополями, стонет невольничий рынок. На таком рынке когда-то продавали и меня. Слышите вопли, рыдания?.. Там торгуют нашими братьями и сестрами. А мы идем в это осиное гнездо, чтобы обеспечить себе тыл, чтобы ногайцы не ударили нам в спину, когда мы двинемся на шляхту. Идем просить у них конницы, ибо у нас ее мало, а на волах далеко шляхту не прогонишь. И мы должны зажать в кулак нашу ненависть и боль и идти на поклон к извечным врагам. Поэтому еще раз прошу вас, братья, сказать свое последнее слово. Я уведомил об этом решении и воевод Руси.
- Веди, батько, к хану! - хором ответили казаки.
Армянская улица, залитая знойными лучами, змеей извивалась по склону горы мимо ханского дворца. Удивились, засуетились ее обитатели, увидев необычных гостей: заскрипели петлями ставни магазинных окон - вынесли товар войлочники, оружейники, башмачники, виноделы, зашумели, предлагали свой товар. Сбежались сюда купцы, гостившие у хана: голоколенные венецианцы, суетливые греки, бородатые московиты; выползли в черных сутанах польские иезуиты - члены Крымской иезуитской коллегии, которая недавно разместилась на Армянской улице.
<О боже праведный! - ужаснулся Хмельницкий, вспомнив о своем пребывании во Львовской иезуитской коллегии. - Куда вы только не протянули свои щупальца! И тут, среди вас, мне, возможно, придется оставить своего сына... Что же вы сделаете с ним, когда я начну воевать со шляхтой? Но если надо будет - я и это дитя отдам на заклание, но вам, ханжи в черных сутанах, еще придется от злости пальцы грызть. Не пожелали разрешить королю пойти войной на Крым - я с Крымом пойду на вас. И вы будете еще проклинать шляхетских вельмож за то, что они пренебрегли мной>.
На следующий день в ханский дворец отправился полковник Джеджадий. Его гостеприимно принял Сефер Гази-ага, но аудиенции у хана не назначил. Полковник возвратился в сопровождении слуг, которые принесли продовольствие и фураж. На следующий день повторилось то же, гетман мрачнел, а вокруг него все время увивались придворные хана и требовали подарков.
Шесть раз докладывал Филон Джеджалий о приезде казацкого посольства, шесть раз его сопровождали ханские слуги с мизерными подарками. Только на седьмой день аяк-капу - ханский посол - сам прибыл к Хмельницкому, уведомил: хан ждет Ихмелиски-агу сегодня в посольском зале.
Незадолго до обеда с Армянской улицы выехал гетман Хмельницкий с посольским эскортом. Впереди на белом коне ехал аяк-капу. У ворот дворца он велел казакам спешиться и следовать за ним.
Обеспокоенный долгим ожиданием приема у хана, но с гордо поднятой головой шел Хмельницкий в ханский дворец. Иногда бросал взгляд на рябого юношу в белой свитке, который шагал рядом с ним, и его мужественное сердце сжималось, а в висках беспрерывно стучало: <На заклание, на заклание ведешь>.
Аяк-капу поскакал на коне в глубь двора, велев послам ждать его в посольском саду. Их проводил в сад высокий плечистый сеймен. Джеджалий, взглянув на его белое лицо, пробормотал: <Проклятый янычар...> - и смутился от его ясного взгляда. Сеймен не понял слов казака, но почувствовал в них оскорбление. Его синие глаза смотрели на полковника с каким-то упреком и жалостью.
Джеджалию стало не по себе, он подошел к сеймену и спросил по-татарски:
- Ты давно с Украины?
- С какой Украины? - пожал плечами Селим. - Я из Салачика. - Какое-то мгновение он помолчал, потом поднял на Джеджалия глаза и тихо спросил, словно хотел узнать тайну: - Скажи мне, почему меня всегда спрашивают, откуда я и кто моя мать? Я не знаю этого, а потому не понимаю, почему это интересует людей...
- Потому что ты, хлопче, совсем другой. Ты не татарин и родом не из Салачика. Ты - с Украины.
- Какие же они, эти люди с Украины? Я никогда не видел их.
- А вот посмотри, - Джеджалий показал рукой на свиту послов. - Вон сам казацкий гетман.
Селим снова пожал плечами:
- Сюда много приходит иностранцев. Я же - ханский...
- Нет, хлопче... Ты с Украины. Запомни это. И твоя мать, может, до сих пор убивается по тебе.
Джеджалий вздохнул, отошел в тень кипарисов, выстроившихся в ряд с кустами самшита. Издали наблюдал за сейменом: в его глазах была печаль.
Хмельницкий остановился перед посольской железной дверью, обрамленной ярко-красным мрамором с резьбой. Прочел сделанную золотыми буквами надпись над ней: <Этот роскошный вход и эта величественная дверь построена по повелению хакана двух материков и двух морей>.
Гетман иронически улыбнулся: <Какие материки и какие моря, если у тебя нет ни единого челна, а по Черному и Азовскому морям плавают турецкие галеры, которые охраняют крымское побережье... Ты такой же вассал, как и я>.
Железные ворота открылись, и под звуки барабанов аяк-капу проводил казацких послов вверх по лестнице в кофейную комнату.
Евнух наполнял фарфоровые фильджаны крепким ароматным кофе и, кланяясь, подавал послам, которые, рассевшись на миндерах, с крестьянской непосредственностью рассматривали росписи на стенах и искусные витражи на маленьких окнах, прилепившихся чуть ли не под потолком.
Аяк-капу собственноручно поднес гетману фильджан с кофе: Хмельницкий решил, что много дукатов уплывет из карманов, пока пригласит его к себе капризный хан.
Однако долго ждать не пришлось. Слуга, который все время ходил то в кофейную комнату, то в посольский зал, вышел к послам и, согнувшись в три погибели, молча указал обеими руками на дверь, что значило: хан разрешает пожаловать к нему. Гетман направился в зал один.
- Мне не нужен переводчик, - сказал Хмельницкий и прошел мимо немых рабов, стоявших у двери точно статуи.
В правом углу зала на ворсистом красном ковре под малиновым балдахином сидел суровый, со скуластым лицом мужчина. Когда-то в Турции Хмельницкий видел османских пашей, знал их жестокий нрав и гордое высокомерие - ожидал увидеть таким и хана. Поэтому его приятно поразил хан своим видом сурового воина, которого только сан принудил надеть на себя большую зеленую чалму и сесть под малиновым балдахином. <Очевидно, он намного лучше чувствует себя на коне, чем тут, - подумал Хмельницкий. - Я мог бы с достоинством скрестить с ним саблю в поединке, мог бы идти плечом к плечу в равноправном союзе, но кланяться ему тяжело, ибо рыцарь рыцарю раболепных поклонов не отдает>.
Хмельницкий какое-то мгновение видел перед собой только Ислам-Гирея, затем заметил братьев хана, сидевших рядом с ним, и ханских сановников, стоявших в стороне.
Хан с любопытством присматривался к Хмельницкому. Ему понравилась величественная фигура гетмана, на которой так хорошо сидел жупан из белого сукна, а поверх него темно-зеленый кунтуш с откидными рукавами. Понравились и его кустистые брови, энергично сдвинутые к переносице, и молодецкие усы, но он ожидал от Хмельницкого поклона. Ведь прибыл он о чем-то просить.
Гетман снял шапку и опустил голову на грудь, длинный чуб его упал вниз. При этом он положил у ног дорогую дамасскую саблю и пистоль с инкрустированной костяной рукояткой.
- Милостью аллаха великой орды высокочтимый хан, - начал гетман, - у рыцаря нет богатства, поэтому приношу тебе то, что дает нам жизнь и на что мы питаем надежды, а кроме этого, еще и глубокое уважение к твоей особе полководца и богатыря.
- Хорошо говоришь, - ответил хан. - Знаешь, чем подкупить воина. И переводчики, вижу, не нужны тебе... Что же тебя, Ихмелиски, привело ко мне в эту весеннюю пору? Ведь не так давно, как мне известно, ты готовился вместе с королем идти на меня войной.
- До сих пор мы были врагами, - не опуская глаз, продолжал Хмельницкий, - только потому, что казаки гнули шею в шляхетском ярме - и потому воевали с тобой поневоле. Теперь мы хотим сбросить позорное иго и предлагаем вам дружбу.
- Но ты ведь подданный короля и изменяешь ему. Чем я гарантирован, что ты не изменишь и мне?
- Хан, нельзя назвать изменой справедливую борьбу. Гетман Дорошенко не считал Шагин-Гирея изменником*, когда тот начал справедливую войну против кафского паши и Кантемира-мурзы. Предать можно отца. Изменить можно отцу, но не своему душителю. А на Украине тирания шляхтичей горше всякой другой. Поэтому мы решили пойти войной на шляхту, которая является и твоим врагом. Она пренебрегает твоим славным именем, не платит тебе дани, еще и нас подстрекает нападать на вас. Вот посмотри. - Хмельницкий вытащил из-за обшлага рукава бумаги и подал их хану. - Это привилегии, которые предоставил нам король в уплату за то, чтобы мы двинули свои войска на Крым. Поэтому мы просим тебя выступить вместе с нами против предателей и клятвопреступников.
_______________
* Михаил Дорошенко, являвшийся в 1625 - 1628 годах гетманом
реестрового казачества, поддерживал крымского хана Шагин-Гирея в
борьбе с претендентом на ханский престол Кантемиром.
Ислам-Гирей принял бумаги и передал их плосколицему бородатому старику, который, казалось, дремал, стоя справа у трона.
- Дай переводчикам, пусть слово в слово перепишут человеческим языком, - сказал Сеферу Гази и снова повернулся к Хмельницкому: - Чем ты, гетман, можешь поручиться, что твои намерения и помыслы чистосердечны?
- Дай мне твою саблю, хан, - ответил Хмельницкий. Он взял из руки Ислам-Гирея карабелу, поцеловал лезвие и произнес: - Клянусь творцу всей видимой и невидимой твари, что все, что прошу у его ханской милости, делаю без коварства. Если же я говорю неправду, сделай так, боже, чтобы эта сабля отделила мою голову от тела.
- Тяжкая клятва, - промолвил хан, - но ты призываешь в свидетели своего бога. Оставь мне своих достойных заложников, гетман.
- Хан, одного моего сына замучил изувер Чаплинский*. Второго оставлю тебе заложником, - хриплым голосом произнес Хмельницкий, и боль исказила его лицо.
_______________
* В некоторых современных источниках встречаются утверждения,
что сын Хмельницкого умер после избиения слугами чигиринского
подстаросты шляхтича Чаплинского во время набега последнего на хутор
Хмельницкого Суботов. Сам гетман писал, что сын <еле живым остался>.
Ислам-Гирей одобрительно кивнул головой и в знак согласия ударил руками по бедрам.
- Сказал пророк, да благословит его аллах, дружба с мудрым - это на пользу вере. Что же, Ихмелиски, я согласен установить союз с тобой. Но к войне я еще не готов. Но разрешаю своему перекопскому бею с его ногаями пойти тебе на помощь.
Хан указал рукой на сановников, стоявших сбоку, Хмельницкий присмотрелся к ним и только сейчас узнал лицо Тугай-бея. В глазах гетмана вспыхнула радость, он поклонился хану и его советникам.
На следующий день казаки веселились на радостях посреди площади перед ханским дворцом. Была пасха, второе апреля.
Хмельницкому же было не до веселья. Мрачный как ночь, опечаленный, сидел он в комнате старого армянина Аветика-оглы, и казалось ему, что у него отнялись руки. Его сокол - Тимош - в ханском дворе, и жизнь сына будет зависеть от первого сражения с войсками коронного гетмана Потоцкого. А потом - или победа и свобода народу и свобода сыну, или же еще более тяжкая жизнь, словно темная ночь, для Украины и цепи галерного гребца на руках у Тимоша.
Казаки праздновали пасху. Выносили из магазинов вино, набирали полные кувшины, шум и хохот врывался в комнаты хана.
- Гяуры празднуют свой байрам, - доложили слуги хану.
Ислам-Гирей приказал выкатить казакам три бочки вина и зарезать пятнадцать баранов в знак его милости.
Задымились костры, захмелели головы казаков, и разнеслась над чужой тесной землей раздольная, как дикая степь, могучая, как воды у днепровских порогов, песня:
Ой що ж бо то та за чорний ворон,
Що над морем кряка?,
Ой що ж бо то та й за бурлака,
Що всiх бурлак склика?!
И отразилась песня туманным воспоминанием детства, материнской болью и только что пробудившейся тоской в сердце женщины, которая стояла за решеткой на Соколиной башне.
- Кто вы, откуда вы тут появились? - шептала Мальва-Соломия на языке матери, прижавшись челом к самшитовой решетке, не замечая ехидно-подозрительных взглядов евнуха, стоявшего за колонной внизу. Откуда вы тут появились так поздно?!
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Засвiт встали козаченьки
В похiд з полуночi!..
Украинская народная песня
Семьсот рек и четыре - все они впадают в Днепр, а одна речушка, совсем маленькая, всю правду Днепру поведала... Ой да подул ветер низом, да обдал мачты кедровые, паруса белые и разнес славу о казацкой расправе по всему необъятному миру.
Ой, что же это за Хмель?
Разносилась казацкая песня над быстрыми реками, над тихими морями да за тридевять земель, и воспевался в ней не тот хмель, что по шесту вьется, а славный Хмельницкий, что у Желтых Вод со шляхтой сразился.
Хмельницкий? Какой Хмельницкий?
Разве вы не знали до сих пор о нем? Да это тот, чья слава прогремела три года тому назад от Дюнкерка до Сарагосы, когда граф де Бреже* подписал договор с королем Владиславом о службе казацкого полка у французского генерала Конде. Тогда старый дипломат сам удивлялся храбрости запорожцев и таланту Хмельницкого, теперь же его встревожил самостоятельный поход казачества в союзе с татарами на Польшу, и он предложил королю помощь Франции.
_______________
* Г р а ф д е Б р е ж е - французский посол в Польше во
времена Хмельнитчины.
Тот самый Хмель! Габсбургский дипломат Франц Лизоля поскакал к цесарю уговорить его, чтобы он воспользовался случаем и взял Польшу под свой протекторат; вождь английских индепендентов Оливер Кромвель поздравлял гетмана Украины с победой над католиками; приуныл претендент на польский престол семиградский князь Юрий Ракочи*; венецианцы довольно потирали руки: Польша вынуждена будет вступить в войну с Турцией.
_______________
* Ю р и й (Дьердь, Георгий) II Р а к о ч и (Ракоци) был князем
Трансильвании (Семиградья) с 1648 по 1660 год. Поддерживал
дипломатические отношения с Б. Хмельницким, а в 1656 году подписал с
гетманом договор о совместной войне против Польши.
А Хмельницкий, двигаясь от Желтых Вод на Корсунь с развевающимися знаменами, послал гонца с письмом к Алексею Михайловичу: <Желали бы мы иметь самодержца - такого хозяина своей земли, яко ваше царское величество, православный христианский царь>*. И через севского воеводу Леонтьева получил ответ, в котором царь обещал поддержать казаков. Победная песня звучала над взбудораженным миром, долетев до крымской земли.
_______________
* Перевод слов из письма Б. Хмельницкого царю Алексею
Михайловичу, отправленного из Черкасс 8 июня 1648 года. Подлинник
хранится в Центральном государственном архиве древних актов СССР в
Москве.
- Что же это за Хмель? - заговорили сеймены в ханском дворце, шепотом переговаривались купцы на ясырь-базаре, шипели иезуиты на Армянской улице.
Только Ислам-Гирей молчал, словно не ведая о том, что перекопский ор-бей Тугай шагает по Украине с шестью тысячами ногаев рядом с Хмельницким.
Шестнадцатилетний заложник Тимош Хмельницкий находился в Чуфут-кале на положении знатного пленника, ожидая письма от отца. Победа или неудача, полковничий бунчук или цепи галерного гребца? Юному рыцарю, выросшему в седле, умевшему стрелять из ружья из-под брюха коня, а из лука - правой и левой рукой, тесной была караимская крепость, окруженная со всех сторон глубокими ущельями; тесной была пещера, где должен был жить, неприветливыми и чужими казались мрачные караимы, жившие, словно кроты, в каменных норах и настороженно присматривавшиеся к новому поселенцу.
Но от отца не было вестей. Однажды апрельским утром возле входа в подземелье поднялся необычный шум, к сыну гетмана долетело настойчивое: <Темиш, Темиш!>, жители пещерного городка чего-то требовали у охраны, и в их криках слышалась угроза. Тимош подошел к выходу, но часовой сеймен задержал его и не разрешил выйти. Только вечером, когда караимы спали, часовые позвали Тимоша и тихо, крадучись, провели его через восточные ворота крепости. Заложник хана оказался в знакомом доме старого армянина Аветика-оглы, у которого недавно останавливался Хмельницкий.
Хозяин сообщил Тимошу новость, которая облетела весь мир: отец его одержал победу под Желтыми Водами. А мог бы и не узнать об этом. Победа казачьих войск чуть было не освятилась кровью гетманского сына. Реестровые казаки, выступившие против Хмельницкого под началом молодого гетмана Потоцкого, казнив старшин Ивана Барабаша и Илляша Караимовича, перешли на сторону запорожцев. Весть об убийстве потомственного караима переяславского полковника Илляша - дошла до Чуфут-кале, и караимы потребовали крови за кровь.
В первый день своего пребывания на Армянской улице Тимош увидел, что он здесь находится не в безопасности. Польские иезуиты в черных сутанах шныряли по улицам, по вечерам останавливались у окон светлицы Тимоша, выкрикивая проклятия, а утром Аветик-оглы увидел на ограде нарисованные кистью черные кресты. Старик посоветовал Тимошу, чтобы он попросил убежища у хана в стенах его дворца. Но ответа от хана он так и не получил.
Наконец пришло письмо от отца. <Дорогой мой сынок, - писал гетман, божьей милостью храброе войско Запорожское разгромило шляхту, но анафемский аспид еще не уничтожен - война только начинается. Попроси хана, чтобы соизволил принять тебя в своих покоях, и скажи ему, что добычу, которую получили татары под Желтыми Водами, нельзя сравнить с той, которую они получат, если немедля придут на помощь казакам с большим войском. До сих пор мы имели дело со слугами, отныне будем воевать с панами - знатными и богатыми>.
Тимош передал хану письмо гетмана, но Ислам-Гирей снова на него не ответил. Медленно и тоскливо тянулись дни в тревоге и ожиданиях.
Только в мае, когда Тимош уже и не ждал приема у хана, на Армянскую улицу прискакал сеймен хана. К белому славянскому лицу его так не шла татарская военная форма, что Тимош в первый момент подумал: <Кто-то из Низа, переодетый. Что за вести он принес?>
- Хан ждет тебя во дворе своего дворца! - произнес сеймен и повернул коня.
Готовый к самому худшему, Тимош вошел через открытые ворота на ханский двор и чуть было не закричал от неудержимого злорадства. Хан, в шубе и белом тюрбане, гордо сидел на седом аргамаке, а напротив него под эскортом ногайских воинов стояли два шляхтича. Один, хорошо знакомый Тимошу, - длинноволосый, седой, с торчащими веером усами, в нагрудном панцире; второй - в круглой бобровой шапке с перьями и в красном изодранном жупане.
- Егомость пан краковский, великий коронный гетман Потоцкий и черниговский воевода польный гетман Калиновский*, - прозвучал голос ногайского мурзы Салтана, который привел с Украины знатных пленников, отныне рабы великого хана Крымского улуса Ислама-Гирея.
_______________
* Попавшие в плен к казакам во время Корсунской битвы великий
коронный гетман, краковский каштелян Миколай Потоцкий и польный
коронный гетман Марцин Калиновский были переданы Б. Хмельницким <в
подарок> Ислам-Гирею. В Крыму они находились до 1650 года.
У Потоцкого поникла голова, а Калиновский словно и не слышал унизительных слов, он с едва заметной улыбкой на устах пристально смотрел в лицо хана, словно хотел прочесть на нем нрав и характер своего врага. Их глаза встретились, хан задержал свой холодный взгляд на польном гетмане и обратился к Потоцкому:
- Видит аллах, не хотел я этой войны. Но по дьявольскому наущению, забыв о прошлом нашем побратимстве, вы с пустыми руками отправляли наших послов, которых я направлял к вам за данью. После этого казаки попросили у нас помощи, а теперь зовут идти войной, чтобы добраться до самого трона вашего короля. Спрашиваю тебя, может ли Польша примириться с казаками.
Потоцкий исподлобья посмотрел на хана и высокомерно ответил:
- Речь Посполитая не мирится с подданными, она их наказывает!
Насмешливая улыбка разомкнула сжатые уста хана.
- Ты же видишь, Потоцкий, что в этот раз подданные наказали своих властителей.
Калиновский предупредил пустозвонный ответ коронного гетмана, он хотел начать деловой разговор с ханом.
- Речь Посполитая не знает, чего они хотят, - сказал он.
- Вы должны признать их как государство в пределах границ до Белой Церкви, а нам уплатить дань за четыре года по сто тысяч золотых в год и впредь не уклоняться от выполнения условий договора.
- Это хорошо, что ты готов торговаться с нами, хан, - ответил польный гетман. - И мы согласны вести торг, но с тобой, а не с Хмельницким. Однако таких условий Речь Посполитая не примет.
- Тогда смотрите сами... Мы с Ихмелиски дали клятву о побратимстве на вечные времена. А в союзе с ним нам не страшны не только король, но и турецкий султан. За вас же, вельможные панове, требую уплаты по двадцать тысяч злотых!
- Слишком высокая цена, - процедил сквозь зубы Калиновский. - Видимо, ты ловкий купец, знаешь, за что сколько просить.
Краска проступила на смуглом лице Ислам-Гирея, он поднял руку с нагайкой, но сдержался.
- В Чуфут-кале их! - коротко приказал он и повернулся к Тимошу: Твой отец честно выполнил свою клятву. Я тоже сдержу свое слово: ты будешь свободен и возвратишься на Украину. Скажи гетману, что я скоро прибуду к нему своей собственной персоной и с многочисленным войском!
Хан дернул за поводья, конь, почувствовав властную руку хозяина, поднялся на дыбы, возвышаясь над головами гетманов. Потоцкий попятился назад, только Калиновский стоял камнем, не шелохнувшись, продолжая молча спорить с ханом.
Еще мгновение, и ретивый аргамак упадет на предводителей польского войска. А упрямый Калиновский неподвижно стоит под лошадиной тушей, и ханский конь опускается рядом с польным гетманом.
- Тридцать тысяч червонцев за твою голову! - произнес хан, и его глаза вспыхнули гневом. Он хлестнул в воздухе арапником.
- Ты, хан, знаешь цену силе! - зло засмеялся Калиновский. - Мы с тобой еще сторгуемся и за Украину, и за Хмельницкого!
Глаза у Тимоша загорелись безумным огнем, кровь прихлынула к лицу и, казалось, брызгала из каждой рябинки, он подскочил к Калиновскому, схватил его за воротник жупана. Но в этот миг чья-то рука дернула его за полу свитки и потянула назад. Старик с редкой бородой и узкими щелками глаз процедил сухим голосом, глубоко дохнув в лицо Тимоша:
* Ф. Д ж а л а л и й (Д ж е д ж а л и й) был накануне
Освободительной войны сотником реестрового Переяславского полка. 24
апреля (4 мая) 1648 года возглавил восстание реестровых казаков в
Каменном Затоне. В 1649 - 1654 годах являлся кропивенским
полковником. Во время сражения под Берестечком (1651) казаки избрали
его наказным гетманом.
** Т и м о ш Х м е л ь н и ц к и й (1632 - 1653) - старший сын
Б. Хмельницкого. В феврале - марте 1648 года находился в Бахчисарае в
качестве заложника, гарантировавшего исполнение гетманом условий
договора с Ислам-Гиреем III. Позже был чигиринским сотником,
отличился во время походов 1648 - 1649 годов. Его браком в 1652 году
с дочерью молдавского господаря Василия Лупула Роксандрой (Розандой)
был скреплен союз Украины с Молдавией.
Гетман молчал. Филон Джеджалий посматривал на глубоко задумавшегося Хмельницкого, и ему казалось, что гетман сейчас мысленно прослеживает весь свой жизненный путь. Вспоминает детские и отроческие годы, проведенные в Жолкве и в Олесском замке, пребывание в мрачных стенах иезуитской коллегии во Львове, бои под Дюнкерком* и турецкую неволю**. И думает, как приумножить силы казачества, чтобы одержать победу в предстоящих боях со шляхтой. Хмельницкий знает, на кого опереться: он уже вел переговоры с путивльским воеводой Плещеевым и севским воеводой Леонтьевым***, которые уведомили царя Алексея Михайловича о намерении Хмельницкого.
_______________
* В боях французских войск, которыми командовал герцог Луи II
Конде, с испанцами за овладение Дюнкерком принимали участие 20 сотен
казаков. По некоторым данным, одним из командиров этого отряда был Б.
Хмельницкий.
** Б. Хмельницкий был взят в плен турками в Цецорской битве 1620
года. По его словам, он <два года испытывал лютую неволю>.
*** Письма Б. Хмельницкого путивльскому воеводе Н. Плещееву и
севскому воеводе 3. Леонтьеву, как и их донесения русскому
правительству, содержащие сведения о победах украинского народа и его
стремлении к воссоединению с Россией, сохранились в Центральном
государственном архиве древних актов СССР в Москве. Опубликованы они
во 2-м томе сборника документов и материалов <Воссоединение Украины с
Россией> (М., 1954).
<Да, будем опираться на братьев Руси, - размышлял Джеджалий, - и весь православный мир поддержит нас. Это сбудется, ибо извечна наша дружба, скрепленная кровью во многих битвах, и в частности в последней - азовской. А сейчас гетману нелегко, ему надо вести переговоры с извечным врагом. Он должен это сделать, чтобы обеспечить себе тыл. Для этого и приехал сюда вместе с сыном>.
- Посмотрите, - указал гетман вниз нагайкой. - Еще раз посмотрите и подумайте, братья, чтобы потом не роптали и не возмущались. Там, внизу, видите, лежит змеиное гнездо - Бахчисарай. За каменными стенами, обвитыми хмелем и вьюнками, живут люди, которые не раз топтали нашу многострадальную землю. Слетелись они в этот яр, в одно место, словно жуки на навоз, и все ждут подходящего случая, чтобы расползтись по всему миру, чтобы уничтожать, пожирать, разъедать, тянуть чужое добро и невинных людей сюда, в свое логово. Им все равно, против кого воевать... Посмотрите теперь сюда, ближе. Вот тут, под нами, отгороженный четырехугольной стеной, окруженный зелеными тополями, стонет невольничий рынок. На таком рынке когда-то продавали и меня. Слышите вопли, рыдания?.. Там торгуют нашими братьями и сестрами. А мы идем в это осиное гнездо, чтобы обеспечить себе тыл, чтобы ногайцы не ударили нам в спину, когда мы двинемся на шляхту. Идем просить у них конницы, ибо у нас ее мало, а на волах далеко шляхту не прогонишь. И мы должны зажать в кулак нашу ненависть и боль и идти на поклон к извечным врагам. Поэтому еще раз прошу вас, братья, сказать свое последнее слово. Я уведомил об этом решении и воевод Руси.
- Веди, батько, к хану! - хором ответили казаки.
Армянская улица, залитая знойными лучами, змеей извивалась по склону горы мимо ханского дворца. Удивились, засуетились ее обитатели, увидев необычных гостей: заскрипели петлями ставни магазинных окон - вынесли товар войлочники, оружейники, башмачники, виноделы, зашумели, предлагали свой товар. Сбежались сюда купцы, гостившие у хана: голоколенные венецианцы, суетливые греки, бородатые московиты; выползли в черных сутанах польские иезуиты - члены Крымской иезуитской коллегии, которая недавно разместилась на Армянской улице.
<О боже праведный! - ужаснулся Хмельницкий, вспомнив о своем пребывании во Львовской иезуитской коллегии. - Куда вы только не протянули свои щупальца! И тут, среди вас, мне, возможно, придется оставить своего сына... Что же вы сделаете с ним, когда я начну воевать со шляхтой? Но если надо будет - я и это дитя отдам на заклание, но вам, ханжи в черных сутанах, еще придется от злости пальцы грызть. Не пожелали разрешить королю пойти войной на Крым - я с Крымом пойду на вас. И вы будете еще проклинать шляхетских вельмож за то, что они пренебрегли мной>.
На следующий день в ханский дворец отправился полковник Джеджадий. Его гостеприимно принял Сефер Гази-ага, но аудиенции у хана не назначил. Полковник возвратился в сопровождении слуг, которые принесли продовольствие и фураж. На следующий день повторилось то же, гетман мрачнел, а вокруг него все время увивались придворные хана и требовали подарков.
Шесть раз докладывал Филон Джеджалий о приезде казацкого посольства, шесть раз его сопровождали ханские слуги с мизерными подарками. Только на седьмой день аяк-капу - ханский посол - сам прибыл к Хмельницкому, уведомил: хан ждет Ихмелиски-агу сегодня в посольском зале.
Незадолго до обеда с Армянской улицы выехал гетман Хмельницкий с посольским эскортом. Впереди на белом коне ехал аяк-капу. У ворот дворца он велел казакам спешиться и следовать за ним.
Обеспокоенный долгим ожиданием приема у хана, но с гордо поднятой головой шел Хмельницкий в ханский дворец. Иногда бросал взгляд на рябого юношу в белой свитке, который шагал рядом с ним, и его мужественное сердце сжималось, а в висках беспрерывно стучало: <На заклание, на заклание ведешь>.
Аяк-капу поскакал на коне в глубь двора, велев послам ждать его в посольском саду. Их проводил в сад высокий плечистый сеймен. Джеджалий, взглянув на его белое лицо, пробормотал: <Проклятый янычар...> - и смутился от его ясного взгляда. Сеймен не понял слов казака, но почувствовал в них оскорбление. Его синие глаза смотрели на полковника с каким-то упреком и жалостью.
Джеджалию стало не по себе, он подошел к сеймену и спросил по-татарски:
- Ты давно с Украины?
- С какой Украины? - пожал плечами Селим. - Я из Салачика. - Какое-то мгновение он помолчал, потом поднял на Джеджалия глаза и тихо спросил, словно хотел узнать тайну: - Скажи мне, почему меня всегда спрашивают, откуда я и кто моя мать? Я не знаю этого, а потому не понимаю, почему это интересует людей...
- Потому что ты, хлопче, совсем другой. Ты не татарин и родом не из Салачика. Ты - с Украины.
- Какие же они, эти люди с Украины? Я никогда не видел их.
- А вот посмотри, - Джеджалий показал рукой на свиту послов. - Вон сам казацкий гетман.
Селим снова пожал плечами:
- Сюда много приходит иностранцев. Я же - ханский...
- Нет, хлопче... Ты с Украины. Запомни это. И твоя мать, может, до сих пор убивается по тебе.
Джеджалий вздохнул, отошел в тень кипарисов, выстроившихся в ряд с кустами самшита. Издали наблюдал за сейменом: в его глазах была печаль.
Хмельницкий остановился перед посольской железной дверью, обрамленной ярко-красным мрамором с резьбой. Прочел сделанную золотыми буквами надпись над ней: <Этот роскошный вход и эта величественная дверь построена по повелению хакана двух материков и двух морей>.
Гетман иронически улыбнулся: <Какие материки и какие моря, если у тебя нет ни единого челна, а по Черному и Азовскому морям плавают турецкие галеры, которые охраняют крымское побережье... Ты такой же вассал, как и я>.
Железные ворота открылись, и под звуки барабанов аяк-капу проводил казацких послов вверх по лестнице в кофейную комнату.
Евнух наполнял фарфоровые фильджаны крепким ароматным кофе и, кланяясь, подавал послам, которые, рассевшись на миндерах, с крестьянской непосредственностью рассматривали росписи на стенах и искусные витражи на маленьких окнах, прилепившихся чуть ли не под потолком.
Аяк-капу собственноручно поднес гетману фильджан с кофе: Хмельницкий решил, что много дукатов уплывет из карманов, пока пригласит его к себе капризный хан.
Однако долго ждать не пришлось. Слуга, который все время ходил то в кофейную комнату, то в посольский зал, вышел к послам и, согнувшись в три погибели, молча указал обеими руками на дверь, что значило: хан разрешает пожаловать к нему. Гетман направился в зал один.
- Мне не нужен переводчик, - сказал Хмельницкий и прошел мимо немых рабов, стоявших у двери точно статуи.
В правом углу зала на ворсистом красном ковре под малиновым балдахином сидел суровый, со скуластым лицом мужчина. Когда-то в Турции Хмельницкий видел османских пашей, знал их жестокий нрав и гордое высокомерие - ожидал увидеть таким и хана. Поэтому его приятно поразил хан своим видом сурового воина, которого только сан принудил надеть на себя большую зеленую чалму и сесть под малиновым балдахином. <Очевидно, он намного лучше чувствует себя на коне, чем тут, - подумал Хмельницкий. - Я мог бы с достоинством скрестить с ним саблю в поединке, мог бы идти плечом к плечу в равноправном союзе, но кланяться ему тяжело, ибо рыцарь рыцарю раболепных поклонов не отдает>.
Хмельницкий какое-то мгновение видел перед собой только Ислам-Гирея, затем заметил братьев хана, сидевших рядом с ним, и ханских сановников, стоявших в стороне.
Хан с любопытством присматривался к Хмельницкому. Ему понравилась величественная фигура гетмана, на которой так хорошо сидел жупан из белого сукна, а поверх него темно-зеленый кунтуш с откидными рукавами. Понравились и его кустистые брови, энергично сдвинутые к переносице, и молодецкие усы, но он ожидал от Хмельницкого поклона. Ведь прибыл он о чем-то просить.
Гетман снял шапку и опустил голову на грудь, длинный чуб его упал вниз. При этом он положил у ног дорогую дамасскую саблю и пистоль с инкрустированной костяной рукояткой.
- Милостью аллаха великой орды высокочтимый хан, - начал гетман, - у рыцаря нет богатства, поэтому приношу тебе то, что дает нам жизнь и на что мы питаем надежды, а кроме этого, еще и глубокое уважение к твоей особе полководца и богатыря.
- Хорошо говоришь, - ответил хан. - Знаешь, чем подкупить воина. И переводчики, вижу, не нужны тебе... Что же тебя, Ихмелиски, привело ко мне в эту весеннюю пору? Ведь не так давно, как мне известно, ты готовился вместе с королем идти на меня войной.
- До сих пор мы были врагами, - не опуская глаз, продолжал Хмельницкий, - только потому, что казаки гнули шею в шляхетском ярме - и потому воевали с тобой поневоле. Теперь мы хотим сбросить позорное иго и предлагаем вам дружбу.
- Но ты ведь подданный короля и изменяешь ему. Чем я гарантирован, что ты не изменишь и мне?
- Хан, нельзя назвать изменой справедливую борьбу. Гетман Дорошенко не считал Шагин-Гирея изменником*, когда тот начал справедливую войну против кафского паши и Кантемира-мурзы. Предать можно отца. Изменить можно отцу, но не своему душителю. А на Украине тирания шляхтичей горше всякой другой. Поэтому мы решили пойти войной на шляхту, которая является и твоим врагом. Она пренебрегает твоим славным именем, не платит тебе дани, еще и нас подстрекает нападать на вас. Вот посмотри. - Хмельницкий вытащил из-за обшлага рукава бумаги и подал их хану. - Это привилегии, которые предоставил нам король в уплату за то, чтобы мы двинули свои войска на Крым. Поэтому мы просим тебя выступить вместе с нами против предателей и клятвопреступников.
_______________
* Михаил Дорошенко, являвшийся в 1625 - 1628 годах гетманом
реестрового казачества, поддерживал крымского хана Шагин-Гирея в
борьбе с претендентом на ханский престол Кантемиром.
Ислам-Гирей принял бумаги и передал их плосколицему бородатому старику, который, казалось, дремал, стоя справа у трона.
- Дай переводчикам, пусть слово в слово перепишут человеческим языком, - сказал Сеферу Гази и снова повернулся к Хмельницкому: - Чем ты, гетман, можешь поручиться, что твои намерения и помыслы чистосердечны?
- Дай мне твою саблю, хан, - ответил Хмельницкий. Он взял из руки Ислам-Гирея карабелу, поцеловал лезвие и произнес: - Клянусь творцу всей видимой и невидимой твари, что все, что прошу у его ханской милости, делаю без коварства. Если же я говорю неправду, сделай так, боже, чтобы эта сабля отделила мою голову от тела.
- Тяжкая клятва, - промолвил хан, - но ты призываешь в свидетели своего бога. Оставь мне своих достойных заложников, гетман.
- Хан, одного моего сына замучил изувер Чаплинский*. Второго оставлю тебе заложником, - хриплым голосом произнес Хмельницкий, и боль исказила его лицо.
_______________
* В некоторых современных источниках встречаются утверждения,
что сын Хмельницкого умер после избиения слугами чигиринского
подстаросты шляхтича Чаплинского во время набега последнего на хутор
Хмельницкого Суботов. Сам гетман писал, что сын <еле живым остался>.
Ислам-Гирей одобрительно кивнул головой и в знак согласия ударил руками по бедрам.
- Сказал пророк, да благословит его аллах, дружба с мудрым - это на пользу вере. Что же, Ихмелиски, я согласен установить союз с тобой. Но к войне я еще не готов. Но разрешаю своему перекопскому бею с его ногаями пойти тебе на помощь.
Хан указал рукой на сановников, стоявших сбоку, Хмельницкий присмотрелся к ним и только сейчас узнал лицо Тугай-бея. В глазах гетмана вспыхнула радость, он поклонился хану и его советникам.
На следующий день казаки веселились на радостях посреди площади перед ханским дворцом. Была пасха, второе апреля.
Хмельницкому же было не до веселья. Мрачный как ночь, опечаленный, сидел он в комнате старого армянина Аветика-оглы, и казалось ему, что у него отнялись руки. Его сокол - Тимош - в ханском дворе, и жизнь сына будет зависеть от первого сражения с войсками коронного гетмана Потоцкого. А потом - или победа и свобода народу и свобода сыну, или же еще более тяжкая жизнь, словно темная ночь, для Украины и цепи галерного гребца на руках у Тимоша.
Казаки праздновали пасху. Выносили из магазинов вино, набирали полные кувшины, шум и хохот врывался в комнаты хана.
- Гяуры празднуют свой байрам, - доложили слуги хану.
Ислам-Гирей приказал выкатить казакам три бочки вина и зарезать пятнадцать баранов в знак его милости.
Задымились костры, захмелели головы казаков, и разнеслась над чужой тесной землей раздольная, как дикая степь, могучая, как воды у днепровских порогов, песня:
Ой що ж бо то та за чорний ворон,
Що над морем кряка?,
Ой що ж бо то та й за бурлака,
Що всiх бурлак склика?!
И отразилась песня туманным воспоминанием детства, материнской болью и только что пробудившейся тоской в сердце женщины, которая стояла за решеткой на Соколиной башне.
- Кто вы, откуда вы тут появились? - шептала Мальва-Соломия на языке матери, прижавшись челом к самшитовой решетке, не замечая ехидно-подозрительных взглядов евнуха, стоявшего за колонной внизу. Откуда вы тут появились так поздно?!
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Засвiт встали козаченьки
В похiд з полуночi!..
Украинская народная песня
Семьсот рек и четыре - все они впадают в Днепр, а одна речушка, совсем маленькая, всю правду Днепру поведала... Ой да подул ветер низом, да обдал мачты кедровые, паруса белые и разнес славу о казацкой расправе по всему необъятному миру.
Ой, что же это за Хмель?
Разносилась казацкая песня над быстрыми реками, над тихими морями да за тридевять земель, и воспевался в ней не тот хмель, что по шесту вьется, а славный Хмельницкий, что у Желтых Вод со шляхтой сразился.
Хмельницкий? Какой Хмельницкий?
Разве вы не знали до сих пор о нем? Да это тот, чья слава прогремела три года тому назад от Дюнкерка до Сарагосы, когда граф де Бреже* подписал договор с королем Владиславом о службе казацкого полка у французского генерала Конде. Тогда старый дипломат сам удивлялся храбрости запорожцев и таланту Хмельницкого, теперь же его встревожил самостоятельный поход казачества в союзе с татарами на Польшу, и он предложил королю помощь Франции.
_______________
* Г р а ф д е Б р е ж е - французский посол в Польше во
времена Хмельнитчины.
Тот самый Хмель! Габсбургский дипломат Франц Лизоля поскакал к цесарю уговорить его, чтобы он воспользовался случаем и взял Польшу под свой протекторат; вождь английских индепендентов Оливер Кромвель поздравлял гетмана Украины с победой над католиками; приуныл претендент на польский престол семиградский князь Юрий Ракочи*; венецианцы довольно потирали руки: Польша вынуждена будет вступить в войну с Турцией.
_______________
* Ю р и й (Дьердь, Георгий) II Р а к о ч и (Ракоци) был князем
Трансильвании (Семиградья) с 1648 по 1660 год. Поддерживал
дипломатические отношения с Б. Хмельницким, а в 1656 году подписал с
гетманом договор о совместной войне против Польши.
А Хмельницкий, двигаясь от Желтых Вод на Корсунь с развевающимися знаменами, послал гонца с письмом к Алексею Михайловичу: <Желали бы мы иметь самодержца - такого хозяина своей земли, яко ваше царское величество, православный христианский царь>*. И через севского воеводу Леонтьева получил ответ, в котором царь обещал поддержать казаков. Победная песня звучала над взбудораженным миром, долетев до крымской земли.
_______________
* Перевод слов из письма Б. Хмельницкого царю Алексею
Михайловичу, отправленного из Черкасс 8 июня 1648 года. Подлинник
хранится в Центральном государственном архиве древних актов СССР в
Москве.
- Что же это за Хмель? - заговорили сеймены в ханском дворце, шепотом переговаривались купцы на ясырь-базаре, шипели иезуиты на Армянской улице.
Только Ислам-Гирей молчал, словно не ведая о том, что перекопский ор-бей Тугай шагает по Украине с шестью тысячами ногаев рядом с Хмельницким.
Шестнадцатилетний заложник Тимош Хмельницкий находился в Чуфут-кале на положении знатного пленника, ожидая письма от отца. Победа или неудача, полковничий бунчук или цепи галерного гребца? Юному рыцарю, выросшему в седле, умевшему стрелять из ружья из-под брюха коня, а из лука - правой и левой рукой, тесной была караимская крепость, окруженная со всех сторон глубокими ущельями; тесной была пещера, где должен был жить, неприветливыми и чужими казались мрачные караимы, жившие, словно кроты, в каменных норах и настороженно присматривавшиеся к новому поселенцу.
Но от отца не было вестей. Однажды апрельским утром возле входа в подземелье поднялся необычный шум, к сыну гетмана долетело настойчивое: <Темиш, Темиш!>, жители пещерного городка чего-то требовали у охраны, и в их криках слышалась угроза. Тимош подошел к выходу, но часовой сеймен задержал его и не разрешил выйти. Только вечером, когда караимы спали, часовые позвали Тимоша и тихо, крадучись, провели его через восточные ворота крепости. Заложник хана оказался в знакомом доме старого армянина Аветика-оглы, у которого недавно останавливался Хмельницкий.
Хозяин сообщил Тимошу новость, которая облетела весь мир: отец его одержал победу под Желтыми Водами. А мог бы и не узнать об этом. Победа казачьих войск чуть было не освятилась кровью гетманского сына. Реестровые казаки, выступившие против Хмельницкого под началом молодого гетмана Потоцкого, казнив старшин Ивана Барабаша и Илляша Караимовича, перешли на сторону запорожцев. Весть об убийстве потомственного караима переяславского полковника Илляша - дошла до Чуфут-кале, и караимы потребовали крови за кровь.
В первый день своего пребывания на Армянской улице Тимош увидел, что он здесь находится не в безопасности. Польские иезуиты в черных сутанах шныряли по улицам, по вечерам останавливались у окон светлицы Тимоша, выкрикивая проклятия, а утром Аветик-оглы увидел на ограде нарисованные кистью черные кресты. Старик посоветовал Тимошу, чтобы он попросил убежища у хана в стенах его дворца. Но ответа от хана он так и не получил.
Наконец пришло письмо от отца. <Дорогой мой сынок, - писал гетман, божьей милостью храброе войско Запорожское разгромило шляхту, но анафемский аспид еще не уничтожен - война только начинается. Попроси хана, чтобы соизволил принять тебя в своих покоях, и скажи ему, что добычу, которую получили татары под Желтыми Водами, нельзя сравнить с той, которую они получат, если немедля придут на помощь казакам с большим войском. До сих пор мы имели дело со слугами, отныне будем воевать с панами - знатными и богатыми>.
Тимош передал хану письмо гетмана, но Ислам-Гирей снова на него не ответил. Медленно и тоскливо тянулись дни в тревоге и ожиданиях.
Только в мае, когда Тимош уже и не ждал приема у хана, на Армянскую улицу прискакал сеймен хана. К белому славянскому лицу его так не шла татарская военная форма, что Тимош в первый момент подумал: <Кто-то из Низа, переодетый. Что за вести он принес?>
- Хан ждет тебя во дворе своего дворца! - произнес сеймен и повернул коня.
Готовый к самому худшему, Тимош вошел через открытые ворота на ханский двор и чуть было не закричал от неудержимого злорадства. Хан, в шубе и белом тюрбане, гордо сидел на седом аргамаке, а напротив него под эскортом ногайских воинов стояли два шляхтича. Один, хорошо знакомый Тимошу, - длинноволосый, седой, с торчащими веером усами, в нагрудном панцире; второй - в круглой бобровой шапке с перьями и в красном изодранном жупане.
- Егомость пан краковский, великий коронный гетман Потоцкий и черниговский воевода польный гетман Калиновский*, - прозвучал голос ногайского мурзы Салтана, который привел с Украины знатных пленников, отныне рабы великого хана Крымского улуса Ислама-Гирея.
_______________
* Попавшие в плен к казакам во время Корсунской битвы великий
коронный гетман, краковский каштелян Миколай Потоцкий и польный
коронный гетман Марцин Калиновский были переданы Б. Хмельницким <в
подарок> Ислам-Гирею. В Крыму они находились до 1650 года.
У Потоцкого поникла голова, а Калиновский словно и не слышал унизительных слов, он с едва заметной улыбкой на устах пристально смотрел в лицо хана, словно хотел прочесть на нем нрав и характер своего врага. Их глаза встретились, хан задержал свой холодный взгляд на польном гетмане и обратился к Потоцкому:
- Видит аллах, не хотел я этой войны. Но по дьявольскому наущению, забыв о прошлом нашем побратимстве, вы с пустыми руками отправляли наших послов, которых я направлял к вам за данью. После этого казаки попросили у нас помощи, а теперь зовут идти войной, чтобы добраться до самого трона вашего короля. Спрашиваю тебя, может ли Польша примириться с казаками.
Потоцкий исподлобья посмотрел на хана и высокомерно ответил:
- Речь Посполитая не мирится с подданными, она их наказывает!
Насмешливая улыбка разомкнула сжатые уста хана.
- Ты же видишь, Потоцкий, что в этот раз подданные наказали своих властителей.
Калиновский предупредил пустозвонный ответ коронного гетмана, он хотел начать деловой разговор с ханом.
- Речь Посполитая не знает, чего они хотят, - сказал он.
- Вы должны признать их как государство в пределах границ до Белой Церкви, а нам уплатить дань за четыре года по сто тысяч золотых в год и впредь не уклоняться от выполнения условий договора.
- Это хорошо, что ты готов торговаться с нами, хан, - ответил польный гетман. - И мы согласны вести торг, но с тобой, а не с Хмельницким. Однако таких условий Речь Посполитая не примет.
- Тогда смотрите сами... Мы с Ихмелиски дали клятву о побратимстве на вечные времена. А в союзе с ним нам не страшны не только король, но и турецкий султан. За вас же, вельможные панове, требую уплаты по двадцать тысяч злотых!
- Слишком высокая цена, - процедил сквозь зубы Калиновский. - Видимо, ты ловкий купец, знаешь, за что сколько просить.
Краска проступила на смуглом лице Ислам-Гирея, он поднял руку с нагайкой, но сдержался.
- В Чуфут-кале их! - коротко приказал он и повернулся к Тимошу: Твой отец честно выполнил свою клятву. Я тоже сдержу свое слово: ты будешь свободен и возвратишься на Украину. Скажи гетману, что я скоро прибуду к нему своей собственной персоной и с многочисленным войском!
Хан дернул за поводья, конь, почувствовав властную руку хозяина, поднялся на дыбы, возвышаясь над головами гетманов. Потоцкий попятился назад, только Калиновский стоял камнем, не шелохнувшись, продолжая молча спорить с ханом.
Еще мгновение, и ретивый аргамак упадет на предводителей польского войска. А упрямый Калиновский неподвижно стоит под лошадиной тушей, и ханский конь опускается рядом с польным гетманом.
- Тридцать тысяч червонцев за твою голову! - произнес хан, и его глаза вспыхнули гневом. Он хлестнул в воздухе арапником.
- Ты, хан, знаешь цену силе! - зло засмеялся Калиновский. - Мы с тобой еще сторгуемся и за Украину, и за Хмельницкого!
Глаза у Тимоша загорелись безумным огнем, кровь прихлынула к лицу и, казалось, брызгала из каждой рябинки, он подскочил к Калиновскому, схватил его за воротник жупана. Но в этот миг чья-то рука дернула его за полу свитки и потянула назад. Старик с редкой бородой и узкими щелками глаз процедил сухим голосом, глубоко дохнув в лицо Тимоша: