Измайлов Андрей. Предел напряжения

   - Что скажете? - спросил Сильвестро.
   - Докладываю, - ответил Макс. - Подтверждаю, что директор Лаберро по-прежнему настаивает на осуществлении своего намерения. Взрыв, видимо, будет произведен в задуманное время. Необходимо тотчас принять срочные меры по эвакуации как можно большего количества людей на Марс и Венеру. Необходимо также сообщить людям о том, что должно произойти.
   Сильвестро склонил седеющую голову.
   - Согласен. - Он взглянул на Лаберро. - Вы подтверждаете, что в нашем распоряжении есть еще три дня?
   - Мои намерения остаются прежними, - ответил Лаберро. - Три дня у вас есть.
   - Вы не согласились бы на всемирную диктатуру?
   - Я не дурак и прекрасно понимаю, что в тот момент, когда я покину пульт управления, от моей власти не останется и следа. Так им и передайте.
   Экран погас, но Макс продолжал сидеть в своем кресле и смотреть на Лаберро.
   - Вам тоже пора, Макс, - сказал Лаберро. - У вас, наверное, есть свои дела.
   - Заниматься делами стоит только тогда, когда знаешь, что мир будет существовать, - ответил Макс. - Если же осталось всего три дня, то незачем, по-моему, тратить время на беготню. А мне и здесь неплохо.
   - Интересно... - как-то странно протянул Лаберро. - Как вы думаете, хлынут ли сюда люди? Ускорит ли их слепая ярость назревающие события? - Он помедлил. - А вдруг Сильвестро меня обманывает?
   Макс, ничего не ответив, указал глазами на телеэкран.
   - Верно, - кивнул Лаберро. - Это ответ.
   Он включил Филадельфию. Голубой экран был чист. Звучал только голос диктора. Спокойным и размеренным тоном диктор сообщал о том, что уже произошло и что еще должно произойти. "Можно надеяться, - говорил он, что на Марсе и Венере взрыв вызовет лишь небольшие климатические изменения, а потому с помощью скоростных космических кораблей следует эвакуировать туда как можно больше людей. Подлежащие эвакуации - их будет отбирать районная администрация - должны быть молоды, здоровы и обладать высокими умственными способностями".
   - Ну и что? - сказал Лаберро. - Опять начнется взяточничество. А остающиеся будут штурмовать космодромы.
   "Во избежание непредвиденных осложнений, ибо после взрыва вся солнечная система может оказаться полностью необитаемой, на новом звездоплане будет поднята и направлена к созвездию Кентавра большая группа мужчин и женщин. Что же касается остальных, то их удел - лишь ждать. Во всяком случае, существуют церкви. Коммунальные службы должны действовать до конца".
   - Вот это да! - засмеялся Лаберро.
   - А ведь вам не удастся полностью осуществить свою идею, - заметил Макс. - Кое-кто сумеет укрыться на других планетах. и человеческая раса сохранится. И, быть может, даже сумеет перебраться на другие звездные системы.
   - Это не имеет значения, - равнодушным тоном отозвался Лаберро. - Все равно людям придется начинать все сначала - рабски трудиться, чтобы выжить в непривычных условиях. Будет ли это им под силу? Вы ведь были на Венере? Что, по-вашему, там произойдет?
   - Если нет своей планеты, на что можно надеяться? Три шанса против одного, что люди там либо вымрут, либо опустятся ниже уровня аборигенов.
   - И я так думаю, - согласился Лаберро. - Ну, а если им удастся выжить, в чем я весьма сомневаюсь, желаю им удачи. - Он помолчал. Надеюсь, Сильвестро не подумает, что я в последний миг разжалоблюсь? Этого не случится. И если телеэкран будет еще работать, я получу немалое удовольствие, наблюдая, как суетятся муравьи вокруг своего муравейника.
   - Три дня - срок немалый, - зевая, пробормотал Макс. - Я, пожалуй, немного посплю.
   Его разбудил голос телекомментатора. Лаберро смотрел передачу. На экране был зал космодрома в Нью-Хейвене. Длинная вереница молодых людей и девушек терпеливо ожидала своей очереди на посадку в международные корабли. Время от времени камера показывала, как стартует очередной корабль: вздымаясь в дыму и пламени, он исчезал в сулящем спасение небе. Комментатор коротко, по-деловому, извещал о происходящем. Длинная очередь неторопливо продвигалась вперед. Камера метнулась в толпу: мужчины и женщины стояли неподвижно и молча следили за медленным шествием отобранных на посадку.
   Лаберро переключился на другую программу. И там шла передача, посвященная текущим событиям. По-видимому, все станции в этот час всеобщего бедствия вели репортаж с мест. Показывали службу в церкви: звучала музыка тысячелетней давности, совершался еще более старинный спокойный обряд. Лица присутствующих были серьезны и сосредоточены.
   Третья станция, которую включил Лаберро, вела передачу из музея Вейцмана. Здесь множество людей медленно переходили от одного экспоната к другому, прощаясь с шедеврами античности: вазами из Аттики, римской мозаикой, хрупкими японскими акварелями. На экране появилась самофракийская крылатая богиня победы, дважды погребенная и дважды восставшая из руин, второй раз - из руин Парижа. Ее торс, сильно поврежденный, но все еще прекрасный, заполнил весь экран.
   Макс снова закрыл глаза и глубже уселся в кресле.
   Он дремал и, когда просыпался время от времени, видел, что Лаберро не отрывается от экрана: земной шар готовился встретить свой конец. Нарастающий темп эвакуации... Церкви, переполненные верующими... Работники коммунальных служб, спокойно выполняющие свои обычные обязанности... Мир пришел на последний неторопливый поклон к сокровищам своего прошлого... Десятки разных сцен, участники которых одинаково преисполнены смирением и стремятся к единой цели.
   Лаберро смотрел на экран. А Макс, очнувшись от дремоты, смотрел на Лаберро.
   Одна сцена, появившаяся на экране через восемнадцать часов после первого объявления о предстоящем конце мира, была особенно впечатляющей. Среди гигантских калифорнийских секвой телекамера отыскала семью: отца, мать, мальчика лет семи и пятилетнюю девочку. Они пробирались между гигантскими стволами - пигмеи среди великанов. Девочка вскочила на выступающий из-под земли корень секвойи и застыла на нем. Геликоптер с камерой на борту взмыл в небо, чтобы с высоты показать ее, золотоволосую, рядом с древней царицей лесов. Лаберро поспешно, слишком поспешно переключился на другую программу.
   Наблюдая за ним, Макс взвешивал шансы. Он сосредоточил все внимание на самом Лаберро и на силе, оказавшейся у Лаберро в руках. Теперь он убедился в правильности своей догадки: да, его план может быть осуществлен. Но одновременно он отдавал себе отчет и в том, что может произойти осечка. А что, если Лаберро не выдержит обещанных трех дней? Вдруг он поддастся стремительному натиску безумия? Вдруг обуявшая Лаберро гордыня увлечет его на тот, другой путь, и он нажмет маленькую зеленую кнопку? Все теперь зависело от того, насколько устойчивым окажется разум Лаберро. Да, не очень весело было коротать часы ожидания с такими мыслями в голове.
   Он видел, что лицо Лаберро становится все более напряженным, значит, в его мозгу идет борьба. Он следил, стараясь не упустить того мгновения, когда напряжение достигнет предала. И это мгновение наступило, казалось бы, в самую неподходящую минуту. К вечеру второго дня Лондон навел телекамеру на одну из древних улиц города, и на экране появился резчик по дереву, сидящий во дворе своего дома. Осторожными, размеренными взмахами ножа он снимал стружку. Чтобы завершить такую работу, требовались недели, а то и месяцы.
   Лаберро встал. Правая рука его нерешительно нависла над зеленой кнопкой, и вдруг, вскрикнув, он выключил главный рубильник и рухнул на руки подоспевшего Макса.
   - Отлично сработано, Ларкин! - воскликнул у себя в кабинете Сильвестро.
   - Надо им сказать... - бессвязно бормотал Лаберро, - надо им тотчас же сказать... Они должны знать. Это удивительные люди... Они должны знать.
   Макс предпочел бы, чтобы это было сделано в более мягкой форме. Но Сильвестро заявил прямо:
   - Возьмите себя в руки, Лаберро. Говорить тут нечего.
   - Скажите им, что все в порядке, - настаивал Лаберро. - Вы обязаны сказать им об этом.
   - Включите Филадельфию, - обратился Сильвестро к Менигстайну. Шла, должна быть, та же передача. На экране под какафонические звуки мелькали женские ножки и рискованные декольте. Лаберро недоумевающе затряс головой.
   - Ничего не понимаю.
   - Это идея Ларкина, - сухо пояснил Сильвестро.
   - Им никогда ничего и не говорили, Мэтью, - тихо произнес Макс. - И никогда бы не сказали.
   - Но телепередачи!.. - воскликнул Лаберро. - Церкви... музеи... девочка в лесу... Не понимаю!
   Его взгляд, как у испуганной собаки, метался от одного к другому.
   - Все это было инсценировано, - терпеливо принялся объяснять Макс. Вы были так уверены, что мы не сумеем добраться до вас за вашим письменным столом. Мы и вправду не могли. Но телеэкран остался вне вашего барьера. Его можно было трогать. Поворот выключателя - и начиналась одна из тех фальшивых передач, которые подготовило для нас телевидение. Все эти сцены, Мэтью, были разыграны актерами.
   - Телевидение поработало на славу, - заметил Сильвестро. - И я теперь вечный должник директора Сагуки.
   - Но зачем вы это сделали? - продолжал недоумевать Лаберро.
   - Боюсь, - ответил Макс, - что мы не слишком верили в способность человечества встретить свой конец с тем достоинством, какое изобразили опытные актеры Сагуки. Ars melior vita. <Искусство лучше, чем жизнь (лат.)> И было важно, чтобы вы почувствовали это.
   - Другими словами, вы солгали, - вяло отозвался Лаберро.
   - Разве поэма - ложь? - спросил Макс. - Мы просто предложили вам новую точку зрения. Ваша прежняя была, знаете ли, несколько предвзятой. А у человека, даже если он администратор, есть и хорошие качества. Например, он не любит мстить. Мы позаботились о вашем будущем, Мэтью. Вас переводят на другую работу. Правда, эта работа связана с физическими усилиями, но, по-моему, вы найдете в ней кое-что привлекательное. Вы отправитесь на научно-исследовательскую станцию "Лигнина" в Калифорнию, туда, где растут секвойи. Будущее в ваших руках.
   Все еще не веря, с таким видом, будто его только что разбудили от кошмарного сна, Лаберро вышел вместе с Сильвестро. Менигстайн и Ларкин смотрели им вслед.
   - Еще раз браво, директор Ларкин! - воскликнул Менигстайн.
   - Браво, Менигстайн, - скорчил гримасу Макс.
   Менигстайн усмехнулся.
   - Я понижен в должности. Опять в отдел изучения личного состава.
   - Но почему? - спросил Макс.
   - Я был недостаточно почтителен в разговоре с директором. Дерзкое поведение. Помните?
   Макс секунду смотрел на него.
   - Администраторы не мстительны, - сказал он. - Вы очень огорчены, Норман?
   - Я считаю это своей личной победой, - ответил Менигстайн. - Я ухожу. Отряхну прах "Атомикса" со своих ног.
   Макс вопросительно посмотрел на него.
   - Я еду вместе с Лаберро, - объяснил Менигстайн, - наблюдать, как растут в Калифорнии секвойи. Это работа на всю жизнь.
   Они уселись на краю украшенного резьбой письменного стола Сильвестро и, положив руки на плечи друг друга, хохотали до слез.