В общем, короче, я к ней хожу всю зиму, а весной она собирается на свою дачу. Вот, мальчики, как живет старуха. Квартира - четыре комнаты, паркет, центр, вся обстановка хоть и старая, но хорошая еще. И дача по Минскому шоссе, где раньше только таким, как ее покойник, участки давали, а сейчас самые крутые строятся, там кругом красота, все из кирпича, в три этажа, и заборы такие - дороже целого дома стоят... Но у нее дача, конечно, старая, деревянная, наверху только одна комната, и снаружи некрасивая. Зато участок сорок соток! И все в доме есть, и ванна, и даже телефон прямо городской. Она рассказывала, сколько ей предлагали, чтобы продать, так я даже не верила, а потом узнала - правда... Ну, заказала я машину из агентства, перевезла ее туда и стала к ней ездить по выходным. А сегодня она мне звонит утром, говорит, заболела, голова кружится и вообще плохо чувствует. Я ей говорю Анна Семеновна, погрейте молока и ложитесь, это вас протянуло где-то, вы одеваетесь легко и всегда на веранде садитесь в кресло, а там тянет, вы ложитесь, а я завтра рано приеду, я завтра как раз свободная в отгуле...
Нет, не хватает терпения записывать слово за словом рассказ Людмилы Острецовой. Вроде ничего ужасного она пока и не рассказывает, а какой-то гнилой горечью веет от всего, что она говорит, страшная какая-то морда высовывается вдруг откуда-то, отчаяние подползает. Знаем мы, чем все кончится, нам бы порадоваться за Люду, а нету радости, понимаешь, Люда?
Жизнь-то твоя устроится окончательно, завещание Балконской Анны Семеновны уже заверено работниками нотариата честь по чести, так что рано или, лучше, поздно, дай Бог Анне Семеновне еще долгих спокойных лет, отойдет гражданке Острецовой Л.И. и жилплощадь в Котельниках, и домостроение с прилегающим участком земли в поселке Переделкино, и все прочее имущество, включая жестяную коробку от импортного печенья, спрятанную до поры за собранием сочинений... впрочем, никого не касается, где она спрятана, а сын завещательницы, Болконский Тимофей Устинович (он почему-то свою фамилию через два "о" пишет), ни на что претендовать не будет из своего зарубежного далека, его вообще признают безвестно отсутствующим, так что вступишь через положенное время ты, Людмила Ивановна, в свои права...
Но душа! Душа твоя, вот что нас заботит. Ворочается она, душа-то, подкатывает изнутри, как обострившийся гастрит?
То-то и оно.
Людмила пошла от электрички короткой дорогою. Сначала, конечно, мимо кладбища, потом к прудам и напрямик через рощу. Тихий воздух теплого и пасмурного июньского дня вдыхался с некоторым трудом, запахи окружающих растений и влажной подножной почвы делали его слишком густым для вдыхания. В пространстве чувствовалась совершеннейшая пустота, даже с прудов не доносились голоса отдыхающих, поскольку день был совершенно будний и народ занимался трудом в других местах, в городском смраде и беспокойстве. Из живых существ только бестолковая бабочка металась белыми зигзагами над небольшой поляной, да мелкие беспризорные лягушата прыгали, словно в мультике, по берегам быстро иссыхающей лужи. Еле слышный звон распространялся между деревьями, откуда бывает такой звон в редком и пустом лесу, неизвестно, но многие его слышали.
И тут на узкой и сырой тропинке, по которой шла, задумавшись, Люда, появился неизвестный мужчина.
Одет он был в спортивный костюм серого цвета, лицо у него было продолговатое, глаза голубые, нос прямой, волосы светлые, короткие. А что голубые глаза были близко поставлены к переносице, и что нос был к концу толще, и этот конец все время вздрагивал, будто мужчина принюхивался к чему-то, и что уши у него были больше обычно встречавшихся Людмилой мужских ушей, а зубы длинные, и их было видно, потому что мужчина все время улыбался, и что шеей он при этом не ворочал, будто застудил ее - этого лейтенант с Людмилиных слов записывать не стал, потому что в словесный портрет такого не пишут, не положено. Эх, милиция! Не дал, как обычно, введенный по горячим следам план "Перехват" результатов. И никогда не даст.
- Куда идешь, сестренка? - спросил мужчина и показал зубы. - Проводить? Или так пойдем, погуляем?
Никогда в жизни не стала бы Людмила Острецова разговаривать с неизвестными мужчинами неизвестно где, но тут она про свою гордость забыла. Кругом был лес, человеческие голоса не доносились ниоткуда, она вспомнила, как по телевизору объясняли, что с маньяками надо разговаривать, глядя им в глаза, чтобы смутить и отвлечь от дурных мыслей - и вступила в беседу. Она рассказала, что идет к больной старушке, даже назвала Анну Семеновну бабулей, показала, что имеются в ее небольшой, но вместительной сумке поддельной фирмы Puma продукты, включая испеченные сестрой Галей пирожки и бутылочку, как она, осторожно засмеявшись, выразилась, "от сосудов"... И вдруг, сама не заметив, произнесла, как последняя дура, адрес, по которому идет.
Не успели еще раствориться в теплом и влажном воздухе заветные слова "Публицистический проезд, одиннадцать", как мужчина исчез. Вот только что стоял здесь, скалился, комплименты делал - мол, так бы и съел тебя, сестренка, настолько ты аппетитная дама, - и сгинул. Только кусты зашуршали, да нагнулась и выпрямилась, дрожа мелкими листьями, молодая березка, да мелькнула поперек просеки вдали серая тень, вот и все.
А Людмила тут же очнулась и снова стала самою собой - толковой и решительной девушкой, сумевшей без всякой помощи и поддержки дойти от шпального дома на Юго-Восточной железной дороге до столицы страны и здесь порядочно обустроиться. Поэтому прежде всего она достала из особого кармана поддельной, но практичной сумки небольшой телефон мобильной (и, признаемся, до сих пор для нас непостижимой) связи, набрала номер друга Аркадия и все ему сообщила коротко, поскольку деньги щелкают, но подробно. Аркадий Нерушимов, опытный капитан милиции, выслушал внимательно, не перебивая, выслушав же, приказал идти спокойно куда шла, а телефон больше не занимать и ни в коем случае не выключать. Люда и пошла...
Ну что, давно догадались? Правильно. Дальше все будет именно так, как вы думаете.
На веранде дома одиннадцать по довольно глухому даже для дачного места Публицистическому проезду стояла желтоватая тьма, поскольку все занавески из плотного сурового полотна были задернуты. Людмила Острецова пригляделась, привыкла к темноте и обнаружила, что Анна Семеновна встречает ее, сидя на своем любимом месте, в старом и слегка покосившемся, а оттого и плохо качающемся кресле-качалке, из-за простуды накрывшись до самого подбородка большим клетчатым теплым платком и натянув на голову древнюю конькобежную шапочку с мыском на лбу. Однако тут же Люда поняла свою роковую, как говорят про такие ошибки, ошибку: бабка дико, с хрипом захохотала, поглядела на несчастную гноящимися, близко поставленными к переносице голубыми глазками, пошевелила концом мощного носа и вскочила из кресла, оказавшись, естественно, уже знакомым нам неизвестным мужчиной.
- Ну, чего смотришь? - спросил мужчина грубо. - Зубы мои не нравятся или уши слишком большие? Ничего, уши откидываются!
И он снова захохотал, и хриплый рык пронесся над старинным дачным поселком.
Впрочем, к слову сказать, этот поселок и не такое слышал.
- Ах, что вы на себя наговариваете... - кокетливо смутилась Людмила, желая на самом деле, конечно, просто выиграть время. - Уши как уши...
- Не гони, - не поверил мужчина. - Сама знаешь, чьи это уши. Бутылку лучше давай.
- А где бабуля? - Люда никак не могла поверить, что Анна Семеновна находится, как положено, уже в животе мужчины: даже при всей своей изящности пожилая женщина поместиться там никак не могла.
- Где? В Караганде, - мерзко отвечал зверюга, повернулся всем телом и, отодвинув кресло, открыл страшную, как и следовало ожидать, картину.
Анна Семеновна Балконская сидела за креслом на полу, связанная по худым рукам и тонким, как у всех пьющих женщин, ногам липкой лентой-скотчем. Рот ее был заклеен этой же лентой, а глаза закрыты, поскольку сознание она, понятное дело, уже давно потеряла. Да и кто бы на ее месте не потерял?
Тем временем негодяй вырвал из рук Людмилы ее полную гостинцев сумку, вытащил и сожрал вкуснейший, испеченный домовитой Галей пирожок, вытащил бутылку и, свернув ей голову, стал оглядываться в поисках какого-нибудь стакана, поскольку дорогая водка из дозатора прямо в пасть не льется.
- Я вам сейчас фужер дам, - сказала умная и находчивая Людмила.
С этими словами она пошла в гостиную, погремела там посудой в серванте и быстро вылезла в окно.
Вылезши, девушка оббежала дачу вокруг, приперла какой-то случайной доской дверь на веранду, чтобы преступник не ушел, а тут и ребята подъехали. За рулем своего автомобиля ВАЗ-2121 "Нива" находился сам капитан Нерушимов, рядом с ним сидел Коля Профосов с положенной ему по охранной работе профессиональной дубинкой, а сзади нетерпеливо ворочался бывший десантник Игорь Алексеевич Капец с личным тульским помповиком, он из-за своей инвалидности вообще стал суровый и несдержанный до беспредела. В камуфляжах все, как положено военным и охотникам.
В общем, разобрались они с серым.
Посмотрели потом документы - надо же, и фамилия русская, Волков, не из черных, а такой зверь. Завернули в тот же клетчатый платок, загрузили, а на свалке кинули, там свалка недалеко, нашли место, где мусор и без того тлел, ну, еще и бензинчику плеснули...
Потом бутылку, привезенную Людмилой, распили - и по домам. Люда же осталась старушку утешать, и пришлось ей через час еще в ларек бежать, а то обе никак успокоиться не могли. На следующее утро пошли вдвоем в милицию, где, по совету опытного Нерушимова, заявили об имевшей место накануне попытке грабежа дачи. Лейтенант записал приметы грабителя, но про уши и шевелящийся нос записывать, как мы уже отмечали, не стал. А какой смысл записывать, если все равно этого бомжилу хрен найдешь? Вон на свалке обгорелая волчья шкура обнаружилась, а в шкуре - человеческие останки с огнестрельными ранениями. И что, тоже дело заводить?
Вот, собственно, и вся сказка. Болит душа, Люда? Болит, что ж поделаешь. Жалко мужика-то, хоть он и волчара был? Жалко. Простила ты ему все давно, потому что и про себя знаешь такое, что лучше бы не знать.
Но в сказках никого не прощают. В них добро, как сказал поэт же, непременно с кулаками, да с такими, что никакому злу и не снились. Сказки они все жестокие.
Да и жизнь пока не лучше.
Стоит Людмила Острецова на платформе станции Московского метрополитена "Площадь Революции", красная пилотка ей очень к лицу. В квартиру свою она еще не переезжает, чтобы Анну Семеновну не тревожить пока, а на дачу уже покупателя нашла, потому что за такие деньги где-нибудь по Ярославке можно настоящий коттедж отгрохать. Капитан Нерушимов майора получил, скоро они с Людой сменят "ниву" на приличный "опель"-трехлетку, ребята из ГИБДД обещают помочь. Коля Профосов и Капец Игорь Алексеевич по-прежнему в "Трех богатырях", но и с ними будет произведен честный расчет, когда Люда законно откроет коробку, храняшуюся за собранием сочинений... в общем, неважно, кого. Анна Семеновна Балконская все выпивает, и до того осеннего вечера, когда она в последний раз заснет, уронив на пол стихи французского поэта Элюара, еще несколько месяцев осталось. Почему-то всегда похороны в плохую погоду устраивают... Олежка готовится в школу милиции, со всеми, с кем надо, Аркаша Нерушимов уже перетер, проблем у парня не будет, сестра Галя счастлива, хотя никак не поверит, что скоро все будут жить вместе в своей четырехкомнатной.
И никто из них не знает, что в специнтернате под Камышином сидит на грязных и вонючих, наваленных на кривой кровати тряпках толстая тетка лет тридцати, качается и рвет желтые волосы на плоском затылке, качается и рвет, рвет и бросает. А когда к ней кто-нибудь подходит близко, то плюет длинной и тягучей слюной, но не попадает.
Да и что толку, если бы знали? Все равно не поняли бы, что это она переживает так за всех. Жалеет всех, и переживает, и расстраивается, а никто не понимает, вот она волосы и рвет, и плюется.
Тут, от некоторых собственных мыслей, впору и самому волосы рвать, рвать и плеваться. А приходится терпеть.
Восходящий поток
Человечество вообще дурью мается.
Что стреляют, рвут на куски, головы отрезают и ими в футбол гоняют ладно. Война. За священное дело независимости, за веру верную, за трубу мазутную, за любимого президента-вождя-эмира, выродка и мразь - так всегда было и (стыдно говорить, но ведь правда!) всегда будет. Мерзки дела наши пред Господом, люди мы.
Но вот езда на доске с переворотами вверх ногами, спуск наперегонки со снежной лавиной, парашютный прыжок с малайзийского небоскреба - это зачем? Зачем сломанные позвоночники, раздробленные колени, доживание в овощном разуме, мочеприемники на остаток дней или, в лучшем случае, вывоз тел вертолетами? Адреналин? Так ширяйтесь им под врачебным наблюдением, дешевле будет и последствий меньше! Кстати - и насчет ширева - то же самое. Ну, кайф, все понятно. Но почему грязным-то шприцом?!
В общем, ясно, о чем речь. Нет у нас времени разводить философию, особенно, как любили говорить в давнем детстве наши учителя, глубокую на мелких местах. История простая, расскажу я ее коротко, потому что сил уже немного, экономить пора.
Если вы поедете в северо-западном направлении по одному подмосковному шоссе, делающемуся все более популярным в последнее время, то увидите интересную рекламу. Там перед перекрестком, который вам, вероятно, прекрасно известен, поскольку на нем все время машины бьются, с двух сторон закрытые повороты, а с третьей главная дорога из-за холма идет, так вот, перед этим перекрестком вкопан столб, а к столбу прибит огромный белый лист, а на листе написано черным крупно и криво, как будто великан от руки писал: "Хочешь летать? Парапланы". И телефон.
Если же, спускаясь с холма главной дороги, вы поднимете глаза к небу, то обнаружите там и картинку, которая, в сочетании с соблазнительной надписью, создаст сильный рекламный эффект.
Там, среди закатных сиреневых прогалин и белых облачных обрывков, умело подсвеченных низким солнцем, будет плыть на невидимой привязи ярко-красный, или оранжевый, или изумрудно-зеленый матрас, простеганный поперек и слегка выгнутый кверху, а под ним, в почти невидимых тросах и креплениях, будет лететь маленький человек, горделивый червяк. Неразменный солнечный золотой пошлет на вашу сетчатку нестерпимые лучи, опустите вы внутренний козырек, заботливо предусмотренный автомобильным производителем, и, рискуя безопасностью движения, будете смотреть и смотреть в эту пустую высоту и воображать, что видит оттуда пилот, как летят безо всякой опоры его ноги, немного отставая в упругом воздухе от верхних частей тела, как дрожат напряженные мышцы рук и как ему там страшно, несмотря на всю его полоумную храбрость. Рожденный ползать, подумаете вы, летать не может, вот навернется оттуда - мало не покажется, безумству храбрых, вспомните вы дальше глупую цитату, поем мы песню, а гагары, подумаете вы уже про самого себя, тоже стонут... И, пропустив движущихся справа, свернете ко въезду в свой коттеджный поселок. Вот блин! Будет конец этой стройке или нам за такие бабки вечно по грязи ездить?!
Ну, а история произошла вот какая.
Бизнес этот затеяли два энергичных пацана, Гоша и Виктор. Оба отслужили в десанте и, вместо того чтобы идти в охрану куда-нибудь или просто в бандюки, пошли к серьезным людям, объяснили им идею и попросили денег под разумный процент и под гарантии - у Гоши был родительский дом по этому же шоссе, дом, конечно, говно, но земли почти тридцать соток, а у Виктора имелась наследственная же двушка в Мневниках. Причем, что интересно, и ту, и другую недвижимость буквально к возвращению друзей с действительной старшее поколение оставило им в полную собственность. Гошины батя с маманей дождались со второй чеченской своего единственного живым да в ту же радостную неделю, перебегая из-за ненужной спешки упомянутую трассу, точно угадали под фуру. А мать Виктора уже давно болела, рак ее начал грызть, как вышла на пенсию из своего районо, отца же у Витьки никогда не было, покойница его в одиночку поднимала.
Короче, серьезные люди десантникам поверили, тем более что знали по личному опыту и вообще по людям своего круга тягу современного денежного народа к экстремальному спорту, и дали кредит. А Гоша с Виктором прикупили все необходимое и принялись понемногу обучать тех, кто желал сделаться словно птицы небесные.
Вокруг беда и скудость, труды и тревоги.
Кто пенсию на месяц рассчитывает, кто с утра до ночи в офисе парится, один в роскоши возгордился, а тут его в следственный изолятор приглашают над жизнью задуматься, другой только примерился свою жилплощадь сдать, проживая у подруги, как вдруг гепатит, о котором он прежде и понятия не имел, открылся и требует на лечение столько, сколько ни одна квартира целиком не стоит...
Ты же летишь в небесах.
И приспособился крутиться вокруг запуска один местный мужичок. Дебил не дебил, но с башней у него проблемы были, это точно. Где он жил и чем по жизни занимался, никто не знал, даже имя его не было известно толком, не то Егор, не то Игорь. Да именем его и не интересовались. Все привыкли, что стоило наступить подходящей погоде, как он появлялся, словно ждал в ближней лесопосадке, крутился вокруг техники, всегда готов был поднести какую-нибудь нужную херовину, подержать другой конец сматываемого троса или еще что-нибудь подогнать. Так постепенно и прижился, вместе с двумя робкими собаками.
Что же касается Володички Трофимера, то он светский человек. Я даже предполагаю, что просвещенный читатель - а разве бывают другие читатели? - и сам неплохо знаком с Володичкой. Чем он только не занимается! Держит три ресторана, и хороших, надо признать, ресторана. В работе органов законодательной власти активно участвует от лица той молодежи, продвинутой и внутренне свободной, которую справедливо называют золотой. Спонсирует и курирует актуальное искусство в собственной галерее "Голубой период". В зимнее время непременно представляет современную Россию в Альпах, в одной небольшой деревне, в ней, собственно, все представляют современную Россию, и поэтому чашка кофе там стоит от пятнадцати евро. Ну а в теплый сезон и ясную погоду вот решил подняться в небо. Он, вообще-то, смелый человек, между прочим. Пережил два покушения - в охраняемом подъезде отметелили какие-то двое и под днищем "сааба" было вовремя обнаружено взрывное устройство, Володичка сам заглянул, как будто почувствовал... Так что высоты он совершенно не боится, тем более что в этом сезоне буквально все летают.
В общем, прихватил Володичка для ее развлечения и из собственных понтов известную московскую девушку Олесю Грунт, только что вернувшуюся из долгого зарубежного отсутствия, Антиб, Корсика, Милан, снова Антиб, и приехал. И уже направляется к месту, где его должны укрепить под летательным аппаратом.
На нем широкие брезентовые штаны с крупными боковыми карманами, узкая и короткая майка типа нижней рубахи, пыльные мокасины на босу крепкую ногу. Голова стрижена под ноль, редкая бородка вокруг рта растет слабо. Вид так себе, ничего особенного, а что за стрижку и вообще визажисту уплачено полтораста, за штаны триста условных единиц, за мокасины - пятьсот, а про майку даже нам ничего не известно, поскольку она из новейшей, только что прибывшей в нашу столицу коллекции, - так это ж только понимающие люди могут просечь!
Но понимающих там как раз в то время не оказалось, персонал накануне резко сменился, большие претензии накопились у Гоши с Виктором к прежнему коллективу, и они решительно обновили команду.
И вот идет через большую поляну такой неприметный юноша, и, сидя в распахнутой двери "сааба", смотрит ему вслед задумчиво Олеся, а о чем она задумалась, этого никто никогда не узнает, она девушка скрытная и следствию не оказала никакой помощи.
Наземный же обновленный персонал между тем уже встречает человека в широких брезентовых штанах с карманами, в узкой, словно он из нее вырос, майке и в какой-то пыльной обуви на босу ногу. Стрижена наголо небольшая голова человека, редкая бороденка с незначительными усами окаймляют незаметный рот. Похож, как две капли воды, похож человек на господина Трофимера, известного буквально всем телезрителям! Кто ж разберет, что штаны его стоят шестьсот безусловных рублей на Тушинском рынке, обувь же и майка вовсе ничего не стоят, так как изысканы в мусоре, а стрижка и бородка остались от последней госпитализации... Не видали прежде ребята этого мужика, потому что они сами здесь первый день.
Шагает Володичка по теплой траве, не спешит.
Стриженого человека тем временем уже помещают в крепления и отпускают в атмосферное пространство.
С удовольствием наблюдает Володичка взлет предшественника и плавный его подъем - вот, пожалуйста, взлетел мужик, все в порядке, нечего бояться.
А взлетевший, достигнув недостижимой высоты и отбросив хитрые предосторожности, вынимает припасенный в карманах инструмент по металлу и обрубает трос или что там - все, прощайте, земля и люди! Свободен я в мире!
Тут на месте старта заводят для настроения через хорошие динамики столь приятную теперь всем музыку старых романтических времен, которых никто уже, конечно, не помнит, а потому все любят. Марш гремит под свободными небесами, прекрасный сталинский марш, нота в ноту списанный, говорят, с прекрасного гитлеровского марша, а потому лихой и наглый.
...нам разум дал стальные руки-крылья...
Хотя на самом-то деле крылья не стальные, а чисто синтетические, конечно. И в одном из них имеется отверстие, немаленькая такая дырка, заклеенная какой-то легко тающей синтетической же дрянью.
Впрочем, возможно, что заклеено было в соответствии с античными рекомендациями и просто воском.
Все выше поднимается отбросивший всякую связь с людьми храбрый безумец.
Что храбрый, это уж все сразу поняли, и техники, и Гоша с Виктором, появившиеся в считаные минуты, потому что ситуация нештатная и ее разруливать надо. Вот он здесь стоит, Володичка Трофимер, а кто ж это тогда там, в светлом воздухе летит к высотам духа и материи? И кто его прицепил, козлы? И как он там отцепился, уроды?
Но что действительно безумец, это потом точно узнали, когда опознали личность. Он и в диспансере на учете состоял, и в стационаре по хронике хотя бы раз в год, но лежал.
...все выше, и выше, и выше... наших птиц, и в каждом... дышит спокойствие наших...
Ухает сумасшедшей совой барабан, визжат злобные трубы, пропадают в музыке буйные слова, льется с неба закатный огонь, пылает желток небесного яйца, тает воск.
Его потом целую ночь искали, шеренгой ехали с фарами, и нашли в конце концов аж за пятнадцать километров от взлета. Менты, которые его собирали и в черный мешок застегивали, еле держались, а ведь менты.
Повезло Володичке Трофимеру, депутату и ресторатору. Старался кто-то, дырку проковыривал, заклеивал легко плавящимся материалом - и все зря.
Зато Гоше с Виктором не повезло, затаскали их следователи, и налоговики подключились, и какой-то авиакомитет свалился на голову - впору закрывать бизнес. А серьезные люди говорят просто: во-первых, все бабки верните, если с процентами считать, вы еще кредит возвращать и не начинали, во-вторых, раз вам ничего поручить нельзя, даже простой несчастный случай, с вас еще полтинник штрафа и валите вдаль, пока мы расценки не подняли. Короче, попали пацаны.
А оно снова там, вверху, бешеное, рыжее, и все злее раскаляется к закату.
Толкнуться, подпрыгнуть, поймать дуновение...
Тянет к себе беспощадное светило, втягивает в себя или, может, само втягивается, входит в грудь, жжет слева.
...а вместо сердца пламенный... стремим мы полет...
Прекрасен закат, полыхает небесное пламя, и тает воск. Не долетим.
Но лететь-то есть смысл только туда, вот в чем дело.
Нет, не хватает терпения записывать слово за словом рассказ Людмилы Острецовой. Вроде ничего ужасного она пока и не рассказывает, а какой-то гнилой горечью веет от всего, что она говорит, страшная какая-то морда высовывается вдруг откуда-то, отчаяние подползает. Знаем мы, чем все кончится, нам бы порадоваться за Люду, а нету радости, понимаешь, Люда?
Жизнь-то твоя устроится окончательно, завещание Балконской Анны Семеновны уже заверено работниками нотариата честь по чести, так что рано или, лучше, поздно, дай Бог Анне Семеновне еще долгих спокойных лет, отойдет гражданке Острецовой Л.И. и жилплощадь в Котельниках, и домостроение с прилегающим участком земли в поселке Переделкино, и все прочее имущество, включая жестяную коробку от импортного печенья, спрятанную до поры за собранием сочинений... впрочем, никого не касается, где она спрятана, а сын завещательницы, Болконский Тимофей Устинович (он почему-то свою фамилию через два "о" пишет), ни на что претендовать не будет из своего зарубежного далека, его вообще признают безвестно отсутствующим, так что вступишь через положенное время ты, Людмила Ивановна, в свои права...
Но душа! Душа твоя, вот что нас заботит. Ворочается она, душа-то, подкатывает изнутри, как обострившийся гастрит?
То-то и оно.
Людмила пошла от электрички короткой дорогою. Сначала, конечно, мимо кладбища, потом к прудам и напрямик через рощу. Тихий воздух теплого и пасмурного июньского дня вдыхался с некоторым трудом, запахи окружающих растений и влажной подножной почвы делали его слишком густым для вдыхания. В пространстве чувствовалась совершеннейшая пустота, даже с прудов не доносились голоса отдыхающих, поскольку день был совершенно будний и народ занимался трудом в других местах, в городском смраде и беспокойстве. Из живых существ только бестолковая бабочка металась белыми зигзагами над небольшой поляной, да мелкие беспризорные лягушата прыгали, словно в мультике, по берегам быстро иссыхающей лужи. Еле слышный звон распространялся между деревьями, откуда бывает такой звон в редком и пустом лесу, неизвестно, но многие его слышали.
И тут на узкой и сырой тропинке, по которой шла, задумавшись, Люда, появился неизвестный мужчина.
Одет он был в спортивный костюм серого цвета, лицо у него было продолговатое, глаза голубые, нос прямой, волосы светлые, короткие. А что голубые глаза были близко поставлены к переносице, и что нос был к концу толще, и этот конец все время вздрагивал, будто мужчина принюхивался к чему-то, и что уши у него были больше обычно встречавшихся Людмилой мужских ушей, а зубы длинные, и их было видно, потому что мужчина все время улыбался, и что шеей он при этом не ворочал, будто застудил ее - этого лейтенант с Людмилиных слов записывать не стал, потому что в словесный портрет такого не пишут, не положено. Эх, милиция! Не дал, как обычно, введенный по горячим следам план "Перехват" результатов. И никогда не даст.
- Куда идешь, сестренка? - спросил мужчина и показал зубы. - Проводить? Или так пойдем, погуляем?
Никогда в жизни не стала бы Людмила Острецова разговаривать с неизвестными мужчинами неизвестно где, но тут она про свою гордость забыла. Кругом был лес, человеческие голоса не доносились ниоткуда, она вспомнила, как по телевизору объясняли, что с маньяками надо разговаривать, глядя им в глаза, чтобы смутить и отвлечь от дурных мыслей - и вступила в беседу. Она рассказала, что идет к больной старушке, даже назвала Анну Семеновну бабулей, показала, что имеются в ее небольшой, но вместительной сумке поддельной фирмы Puma продукты, включая испеченные сестрой Галей пирожки и бутылочку, как она, осторожно засмеявшись, выразилась, "от сосудов"... И вдруг, сама не заметив, произнесла, как последняя дура, адрес, по которому идет.
Не успели еще раствориться в теплом и влажном воздухе заветные слова "Публицистический проезд, одиннадцать", как мужчина исчез. Вот только что стоял здесь, скалился, комплименты делал - мол, так бы и съел тебя, сестренка, настолько ты аппетитная дама, - и сгинул. Только кусты зашуршали, да нагнулась и выпрямилась, дрожа мелкими листьями, молодая березка, да мелькнула поперек просеки вдали серая тень, вот и все.
А Людмила тут же очнулась и снова стала самою собой - толковой и решительной девушкой, сумевшей без всякой помощи и поддержки дойти от шпального дома на Юго-Восточной железной дороге до столицы страны и здесь порядочно обустроиться. Поэтому прежде всего она достала из особого кармана поддельной, но практичной сумки небольшой телефон мобильной (и, признаемся, до сих пор для нас непостижимой) связи, набрала номер друга Аркадия и все ему сообщила коротко, поскольку деньги щелкают, но подробно. Аркадий Нерушимов, опытный капитан милиции, выслушал внимательно, не перебивая, выслушав же, приказал идти спокойно куда шла, а телефон больше не занимать и ни в коем случае не выключать. Люда и пошла...
Ну что, давно догадались? Правильно. Дальше все будет именно так, как вы думаете.
На веранде дома одиннадцать по довольно глухому даже для дачного места Публицистическому проезду стояла желтоватая тьма, поскольку все занавески из плотного сурового полотна были задернуты. Людмила Острецова пригляделась, привыкла к темноте и обнаружила, что Анна Семеновна встречает ее, сидя на своем любимом месте, в старом и слегка покосившемся, а оттого и плохо качающемся кресле-качалке, из-за простуды накрывшись до самого подбородка большим клетчатым теплым платком и натянув на голову древнюю конькобежную шапочку с мыском на лбу. Однако тут же Люда поняла свою роковую, как говорят про такие ошибки, ошибку: бабка дико, с хрипом захохотала, поглядела на несчастную гноящимися, близко поставленными к переносице голубыми глазками, пошевелила концом мощного носа и вскочила из кресла, оказавшись, естественно, уже знакомым нам неизвестным мужчиной.
- Ну, чего смотришь? - спросил мужчина грубо. - Зубы мои не нравятся или уши слишком большие? Ничего, уши откидываются!
И он снова захохотал, и хриплый рык пронесся над старинным дачным поселком.
Впрочем, к слову сказать, этот поселок и не такое слышал.
- Ах, что вы на себя наговариваете... - кокетливо смутилась Людмила, желая на самом деле, конечно, просто выиграть время. - Уши как уши...
- Не гони, - не поверил мужчина. - Сама знаешь, чьи это уши. Бутылку лучше давай.
- А где бабуля? - Люда никак не могла поверить, что Анна Семеновна находится, как положено, уже в животе мужчины: даже при всей своей изящности пожилая женщина поместиться там никак не могла.
- Где? В Караганде, - мерзко отвечал зверюга, повернулся всем телом и, отодвинув кресло, открыл страшную, как и следовало ожидать, картину.
Анна Семеновна Балконская сидела за креслом на полу, связанная по худым рукам и тонким, как у всех пьющих женщин, ногам липкой лентой-скотчем. Рот ее был заклеен этой же лентой, а глаза закрыты, поскольку сознание она, понятное дело, уже давно потеряла. Да и кто бы на ее месте не потерял?
Тем временем негодяй вырвал из рук Людмилы ее полную гостинцев сумку, вытащил и сожрал вкуснейший, испеченный домовитой Галей пирожок, вытащил бутылку и, свернув ей голову, стал оглядываться в поисках какого-нибудь стакана, поскольку дорогая водка из дозатора прямо в пасть не льется.
- Я вам сейчас фужер дам, - сказала умная и находчивая Людмила.
С этими словами она пошла в гостиную, погремела там посудой в серванте и быстро вылезла в окно.
Вылезши, девушка оббежала дачу вокруг, приперла какой-то случайной доской дверь на веранду, чтобы преступник не ушел, а тут и ребята подъехали. За рулем своего автомобиля ВАЗ-2121 "Нива" находился сам капитан Нерушимов, рядом с ним сидел Коля Профосов с положенной ему по охранной работе профессиональной дубинкой, а сзади нетерпеливо ворочался бывший десантник Игорь Алексеевич Капец с личным тульским помповиком, он из-за своей инвалидности вообще стал суровый и несдержанный до беспредела. В камуфляжах все, как положено военным и охотникам.
В общем, разобрались они с серым.
Посмотрели потом документы - надо же, и фамилия русская, Волков, не из черных, а такой зверь. Завернули в тот же клетчатый платок, загрузили, а на свалке кинули, там свалка недалеко, нашли место, где мусор и без того тлел, ну, еще и бензинчику плеснули...
Потом бутылку, привезенную Людмилой, распили - и по домам. Люда же осталась старушку утешать, и пришлось ей через час еще в ларек бежать, а то обе никак успокоиться не могли. На следующее утро пошли вдвоем в милицию, где, по совету опытного Нерушимова, заявили об имевшей место накануне попытке грабежа дачи. Лейтенант записал приметы грабителя, но про уши и шевелящийся нос записывать, как мы уже отмечали, не стал. А какой смысл записывать, если все равно этого бомжилу хрен найдешь? Вон на свалке обгорелая волчья шкура обнаружилась, а в шкуре - человеческие останки с огнестрельными ранениями. И что, тоже дело заводить?
Вот, собственно, и вся сказка. Болит душа, Люда? Болит, что ж поделаешь. Жалко мужика-то, хоть он и волчара был? Жалко. Простила ты ему все давно, потому что и про себя знаешь такое, что лучше бы не знать.
Но в сказках никого не прощают. В них добро, как сказал поэт же, непременно с кулаками, да с такими, что никакому злу и не снились. Сказки они все жестокие.
Да и жизнь пока не лучше.
Стоит Людмила Острецова на платформе станции Московского метрополитена "Площадь Революции", красная пилотка ей очень к лицу. В квартиру свою она еще не переезжает, чтобы Анну Семеновну не тревожить пока, а на дачу уже покупателя нашла, потому что за такие деньги где-нибудь по Ярославке можно настоящий коттедж отгрохать. Капитан Нерушимов майора получил, скоро они с Людой сменят "ниву" на приличный "опель"-трехлетку, ребята из ГИБДД обещают помочь. Коля Профосов и Капец Игорь Алексеевич по-прежнему в "Трех богатырях", но и с ними будет произведен честный расчет, когда Люда законно откроет коробку, храняшуюся за собранием сочинений... в общем, неважно, кого. Анна Семеновна Балконская все выпивает, и до того осеннего вечера, когда она в последний раз заснет, уронив на пол стихи французского поэта Элюара, еще несколько месяцев осталось. Почему-то всегда похороны в плохую погоду устраивают... Олежка готовится в школу милиции, со всеми, с кем надо, Аркаша Нерушимов уже перетер, проблем у парня не будет, сестра Галя счастлива, хотя никак не поверит, что скоро все будут жить вместе в своей четырехкомнатной.
И никто из них не знает, что в специнтернате под Камышином сидит на грязных и вонючих, наваленных на кривой кровати тряпках толстая тетка лет тридцати, качается и рвет желтые волосы на плоском затылке, качается и рвет, рвет и бросает. А когда к ней кто-нибудь подходит близко, то плюет длинной и тягучей слюной, но не попадает.
Да и что толку, если бы знали? Все равно не поняли бы, что это она переживает так за всех. Жалеет всех, и переживает, и расстраивается, а никто не понимает, вот она волосы и рвет, и плюется.
Тут, от некоторых собственных мыслей, впору и самому волосы рвать, рвать и плеваться. А приходится терпеть.
Восходящий поток
Человечество вообще дурью мается.
Что стреляют, рвут на куски, головы отрезают и ими в футбол гоняют ладно. Война. За священное дело независимости, за веру верную, за трубу мазутную, за любимого президента-вождя-эмира, выродка и мразь - так всегда было и (стыдно говорить, но ведь правда!) всегда будет. Мерзки дела наши пред Господом, люди мы.
Но вот езда на доске с переворотами вверх ногами, спуск наперегонки со снежной лавиной, парашютный прыжок с малайзийского небоскреба - это зачем? Зачем сломанные позвоночники, раздробленные колени, доживание в овощном разуме, мочеприемники на остаток дней или, в лучшем случае, вывоз тел вертолетами? Адреналин? Так ширяйтесь им под врачебным наблюдением, дешевле будет и последствий меньше! Кстати - и насчет ширева - то же самое. Ну, кайф, все понятно. Но почему грязным-то шприцом?!
В общем, ясно, о чем речь. Нет у нас времени разводить философию, особенно, как любили говорить в давнем детстве наши учителя, глубокую на мелких местах. История простая, расскажу я ее коротко, потому что сил уже немного, экономить пора.
Если вы поедете в северо-западном направлении по одному подмосковному шоссе, делающемуся все более популярным в последнее время, то увидите интересную рекламу. Там перед перекрестком, который вам, вероятно, прекрасно известен, поскольку на нем все время машины бьются, с двух сторон закрытые повороты, а с третьей главная дорога из-за холма идет, так вот, перед этим перекрестком вкопан столб, а к столбу прибит огромный белый лист, а на листе написано черным крупно и криво, как будто великан от руки писал: "Хочешь летать? Парапланы". И телефон.
Если же, спускаясь с холма главной дороги, вы поднимете глаза к небу, то обнаружите там и картинку, которая, в сочетании с соблазнительной надписью, создаст сильный рекламный эффект.
Там, среди закатных сиреневых прогалин и белых облачных обрывков, умело подсвеченных низким солнцем, будет плыть на невидимой привязи ярко-красный, или оранжевый, или изумрудно-зеленый матрас, простеганный поперек и слегка выгнутый кверху, а под ним, в почти невидимых тросах и креплениях, будет лететь маленький человек, горделивый червяк. Неразменный солнечный золотой пошлет на вашу сетчатку нестерпимые лучи, опустите вы внутренний козырек, заботливо предусмотренный автомобильным производителем, и, рискуя безопасностью движения, будете смотреть и смотреть в эту пустую высоту и воображать, что видит оттуда пилот, как летят безо всякой опоры его ноги, немного отставая в упругом воздухе от верхних частей тела, как дрожат напряженные мышцы рук и как ему там страшно, несмотря на всю его полоумную храбрость. Рожденный ползать, подумаете вы, летать не может, вот навернется оттуда - мало не покажется, безумству храбрых, вспомните вы дальше глупую цитату, поем мы песню, а гагары, подумаете вы уже про самого себя, тоже стонут... И, пропустив движущихся справа, свернете ко въезду в свой коттеджный поселок. Вот блин! Будет конец этой стройке или нам за такие бабки вечно по грязи ездить?!
Ну, а история произошла вот какая.
Бизнес этот затеяли два энергичных пацана, Гоша и Виктор. Оба отслужили в десанте и, вместо того чтобы идти в охрану куда-нибудь или просто в бандюки, пошли к серьезным людям, объяснили им идею и попросили денег под разумный процент и под гарантии - у Гоши был родительский дом по этому же шоссе, дом, конечно, говно, но земли почти тридцать соток, а у Виктора имелась наследственная же двушка в Мневниках. Причем, что интересно, и ту, и другую недвижимость буквально к возвращению друзей с действительной старшее поколение оставило им в полную собственность. Гошины батя с маманей дождались со второй чеченской своего единственного живым да в ту же радостную неделю, перебегая из-за ненужной спешки упомянутую трассу, точно угадали под фуру. А мать Виктора уже давно болела, рак ее начал грызть, как вышла на пенсию из своего районо, отца же у Витьки никогда не было, покойница его в одиночку поднимала.
Короче, серьезные люди десантникам поверили, тем более что знали по личному опыту и вообще по людям своего круга тягу современного денежного народа к экстремальному спорту, и дали кредит. А Гоша с Виктором прикупили все необходимое и принялись понемногу обучать тех, кто желал сделаться словно птицы небесные.
Вокруг беда и скудость, труды и тревоги.
Кто пенсию на месяц рассчитывает, кто с утра до ночи в офисе парится, один в роскоши возгордился, а тут его в следственный изолятор приглашают над жизнью задуматься, другой только примерился свою жилплощадь сдать, проживая у подруги, как вдруг гепатит, о котором он прежде и понятия не имел, открылся и требует на лечение столько, сколько ни одна квартира целиком не стоит...
Ты же летишь в небесах.
И приспособился крутиться вокруг запуска один местный мужичок. Дебил не дебил, но с башней у него проблемы были, это точно. Где он жил и чем по жизни занимался, никто не знал, даже имя его не было известно толком, не то Егор, не то Игорь. Да именем его и не интересовались. Все привыкли, что стоило наступить подходящей погоде, как он появлялся, словно ждал в ближней лесопосадке, крутился вокруг техники, всегда готов был поднести какую-нибудь нужную херовину, подержать другой конец сматываемого троса или еще что-нибудь подогнать. Так постепенно и прижился, вместе с двумя робкими собаками.
Что же касается Володички Трофимера, то он светский человек. Я даже предполагаю, что просвещенный читатель - а разве бывают другие читатели? - и сам неплохо знаком с Володичкой. Чем он только не занимается! Держит три ресторана, и хороших, надо признать, ресторана. В работе органов законодательной власти активно участвует от лица той молодежи, продвинутой и внутренне свободной, которую справедливо называют золотой. Спонсирует и курирует актуальное искусство в собственной галерее "Голубой период". В зимнее время непременно представляет современную Россию в Альпах, в одной небольшой деревне, в ней, собственно, все представляют современную Россию, и поэтому чашка кофе там стоит от пятнадцати евро. Ну а в теплый сезон и ясную погоду вот решил подняться в небо. Он, вообще-то, смелый человек, между прочим. Пережил два покушения - в охраняемом подъезде отметелили какие-то двое и под днищем "сааба" было вовремя обнаружено взрывное устройство, Володичка сам заглянул, как будто почувствовал... Так что высоты он совершенно не боится, тем более что в этом сезоне буквально все летают.
В общем, прихватил Володичка для ее развлечения и из собственных понтов известную московскую девушку Олесю Грунт, только что вернувшуюся из долгого зарубежного отсутствия, Антиб, Корсика, Милан, снова Антиб, и приехал. И уже направляется к месту, где его должны укрепить под летательным аппаратом.
На нем широкие брезентовые штаны с крупными боковыми карманами, узкая и короткая майка типа нижней рубахи, пыльные мокасины на босу крепкую ногу. Голова стрижена под ноль, редкая бородка вокруг рта растет слабо. Вид так себе, ничего особенного, а что за стрижку и вообще визажисту уплачено полтораста, за штаны триста условных единиц, за мокасины - пятьсот, а про майку даже нам ничего не известно, поскольку она из новейшей, только что прибывшей в нашу столицу коллекции, - так это ж только понимающие люди могут просечь!
Но понимающих там как раз в то время не оказалось, персонал накануне резко сменился, большие претензии накопились у Гоши с Виктором к прежнему коллективу, и они решительно обновили команду.
И вот идет через большую поляну такой неприметный юноша, и, сидя в распахнутой двери "сааба", смотрит ему вслед задумчиво Олеся, а о чем она задумалась, этого никто никогда не узнает, она девушка скрытная и следствию не оказала никакой помощи.
Наземный же обновленный персонал между тем уже встречает человека в широких брезентовых штанах с карманами, в узкой, словно он из нее вырос, майке и в какой-то пыльной обуви на босу ногу. Стрижена наголо небольшая голова человека, редкая бороденка с незначительными усами окаймляют незаметный рот. Похож, как две капли воды, похож человек на господина Трофимера, известного буквально всем телезрителям! Кто ж разберет, что штаны его стоят шестьсот безусловных рублей на Тушинском рынке, обувь же и майка вовсе ничего не стоят, так как изысканы в мусоре, а стрижка и бородка остались от последней госпитализации... Не видали прежде ребята этого мужика, потому что они сами здесь первый день.
Шагает Володичка по теплой траве, не спешит.
Стриженого человека тем временем уже помещают в крепления и отпускают в атмосферное пространство.
С удовольствием наблюдает Володичка взлет предшественника и плавный его подъем - вот, пожалуйста, взлетел мужик, все в порядке, нечего бояться.
А взлетевший, достигнув недостижимой высоты и отбросив хитрые предосторожности, вынимает припасенный в карманах инструмент по металлу и обрубает трос или что там - все, прощайте, земля и люди! Свободен я в мире!
Тут на месте старта заводят для настроения через хорошие динамики столь приятную теперь всем музыку старых романтических времен, которых никто уже, конечно, не помнит, а потому все любят. Марш гремит под свободными небесами, прекрасный сталинский марш, нота в ноту списанный, говорят, с прекрасного гитлеровского марша, а потому лихой и наглый.
...нам разум дал стальные руки-крылья...
Хотя на самом-то деле крылья не стальные, а чисто синтетические, конечно. И в одном из них имеется отверстие, немаленькая такая дырка, заклеенная какой-то легко тающей синтетической же дрянью.
Впрочем, возможно, что заклеено было в соответствии с античными рекомендациями и просто воском.
Все выше поднимается отбросивший всякую связь с людьми храбрый безумец.
Что храбрый, это уж все сразу поняли, и техники, и Гоша с Виктором, появившиеся в считаные минуты, потому что ситуация нештатная и ее разруливать надо. Вот он здесь стоит, Володичка Трофимер, а кто ж это тогда там, в светлом воздухе летит к высотам духа и материи? И кто его прицепил, козлы? И как он там отцепился, уроды?
Но что действительно безумец, это потом точно узнали, когда опознали личность. Он и в диспансере на учете состоял, и в стационаре по хронике хотя бы раз в год, но лежал.
...все выше, и выше, и выше... наших птиц, и в каждом... дышит спокойствие наших...
Ухает сумасшедшей совой барабан, визжат злобные трубы, пропадают в музыке буйные слова, льется с неба закатный огонь, пылает желток небесного яйца, тает воск.
Его потом целую ночь искали, шеренгой ехали с фарами, и нашли в конце концов аж за пятнадцать километров от взлета. Менты, которые его собирали и в черный мешок застегивали, еле держались, а ведь менты.
Повезло Володичке Трофимеру, депутату и ресторатору. Старался кто-то, дырку проковыривал, заклеивал легко плавящимся материалом - и все зря.
Зато Гоше с Виктором не повезло, затаскали их следователи, и налоговики подключились, и какой-то авиакомитет свалился на голову - впору закрывать бизнес. А серьезные люди говорят просто: во-первых, все бабки верните, если с процентами считать, вы еще кредит возвращать и не начинали, во-вторых, раз вам ничего поручить нельзя, даже простой несчастный случай, с вас еще полтинник штрафа и валите вдаль, пока мы расценки не подняли. Короче, попали пацаны.
А оно снова там, вверху, бешеное, рыжее, и все злее раскаляется к закату.
Толкнуться, подпрыгнуть, поймать дуновение...
Тянет к себе беспощадное светило, втягивает в себя или, может, само втягивается, входит в грудь, жжет слева.
...а вместо сердца пламенный... стремим мы полет...
Прекрасен закат, полыхает небесное пламя, и тает воск. Не долетим.
Но лететь-то есть смысл только туда, вот в чем дело.