Страница:
Взаимоотношения в семье — и это известно всем, у кого хотя бы раз в жизни, хотя бы в детстве имелась семья — это Эдем, перенаселенный рептилиями. Не то что яблочек поесть — под кустиком без риска не присядешь. Не дай бог, вылезет из листвы голова престарелой тетушки и прошипит: «А мы-то думали: ты девочка хорошая, ты такими гадостями не занимаешься! Ай-яй-яй!» С первого взгляда впечатление самое благоприятное: взор тешит мирный ландшафт, флора цветет и зреет, фауна жирок нагуливает, у входа скучают упитанные ангелочки в белоснежном нижнем белье — детская книжка с картинками. И лишь после некоторых «проблем, возникших в процессе пребывания» начинаешь догадываться, что путеводитель — это одно, а реальность — совершенно другое. Так бывает везде и со всеми. Грузить кого-то чувством вины, возникшим на базе «неидеальности реальности» — глупо. И тем более глупо — культивировать в себе это самое чувство. И главнее всего прочего — понять, откуда в твоем собственном райском саду берутся существа, которым самое место в серпентарии?
Начать объяснения нам бы хотелось с примера. А в качестве примера привести «момент личного опыта». Одна из наших знакомых в нашем присутствии регулярно заводит песню на тему «Книга должна учить людей добру». Понятия о добре у нее, честно признаемся, не слишком конкретные. А точнее, весьма расплывчатые. В общем, из ее объяснений выходит: добро — это отвлеченная, главным образом вербальная субстанция, куда более удобная и приятная в обращении, нежели сарказм и ирония. Добро согревает душу и делает беседу бессодержательно-живенькой. Добро вдохновляет слушателя и заставляет его выметаться из гостей на волне энтузиазма, а не засиживаться допоздна с рассказами о своих незадачах. Если у человека проблема, он должен ее решить, а потом придти и с гордостью во взоре отрапортовать — это позволит «принимающему рапорт» так же похвастаться каким-нибудь достижением. Пусть даже мнимым. Круговорот добра в природе позволит всем видеть все в розовом свете, а если кто ненароком споткнется, грохнется и сломает себе шею — будем считать его фиаско возмездием свыше. За нерадивость, за близорукость, за прегрешения в прошлой реинкарнации. Список возможных причин для возмездия можно продолжить. А розовые очки снять — нельзя.
Излишне говорить, что эта знакомая нас изрядно раздражает. И мы, понимая, отчего тетенька столь упорна в своих сомнительных воззрениях, пригодных разве что для героев какой-нибудь антиутопии вроде «О бравый новый мир», даже не пытаемся ее разубедить или хотя бы заткнуть ей рот. Хотя признаем: не такая уж она странная, радетельница розового колорита. Ее представления — «зеркало русского эскапизма», сиречь ухода от действительности в вымышленный мир. Миллионы людей поступают так же, пусть они и «удаляются от мира» разными путями. Легче, гораздо легче смотреть, как знакомые, малознакомые и даже родные ломают себе конечности, или самому что-нибудь повредить — нежели взглянуть на мир глазом, не вооруженным никакими моральными фильтрами. Как это делает законченная стерва. Она смотрит на окружающее как наблюдатель, способный объективно оценить и проанализировать увиденное. Если следовать примеру стервы, то, вероятно, придется аккуратно смести в помойку огромный пласт догм, недурно устроившихся в нашем сознании — и думать, думать, думать, прежде чем сделать выбор.
Мы подсознательно оберегаем эту «перину конформизма», покрывающую наш мыслительный аппарат. И отказываемся от нее только под влиянием тяжелейших стрессов, когда привычная система и так уже начинает искрить, сбоить и вообще разваливаться. Например, когда мы понимаем: человек, который является нашим «кровным»… кем угодно (братом, сестрой, мамой, папой, дядей, тетей, кузеном, кузиной, любимым футбольным игроком и т. п.) не испытывает к нам никаких родственных чувств, а всего лишь время от времени «применяет» нас «по назначению» — а проще говоря, пользуется. Мысль о таком «практическом» отношении к тебе, доверчивой и любящей, о беззастенчивом пользовании твоей добротой, твоим счетом и твоей жилплощадью вызывают извержение Везувия — в твоей, естественно, груди. И мир рушится, когда ты сознаешь: бескорыстная любовь — явление настолько уникальное, что бесполезно искать ее у родных. Бесполезно требовать от постороннего, в сущности, человека полной душевной и материальной отдачи просто потому, что у вас сходный набор генов, и вы знакомы друг с другом с незапамятных времен, когда тебя, малолетку, приучали на горшок проситься, а то и с еще более раннего возраста. И тут возникает на небосводе та самая грозовая туча, которая накроет твои дивные сады и бравые миры желто-серым брюхом до полного их исчезновения. А когда (если) горизонт прояснится, ты поймешь: и в «родственной среде» человек остается биологической единицей. И, как полагается любому «дитю природы», пытается экономить энергию. Хотя бы моральную. Для чего и… манипулирует всеми, кто его окружает. А особенно интенсивно — собственными детьми.
Итак, делаем следующий шаг к объяснению жизненно важной проблемы: откуда берутся… змеи. И дети. Дети, которых мы выбираем. Во-первых, спросим себя прямо: какие они, «идеальные дети»? И ответ появится довольно скоро: не такие, как мы в их возрасте. Гораздо, гораздо невиннее. За образец можно принять, например, персонаж — и не один — созданный сентиментальной литературой. Преимущественно Чарльзом Диккенсом. Оливера Твиста там, Дэвида Копперфильда… Нет, не того сексуального брюнета, обладателя жгучего взгляда и недоказанной способности к левитации. А книжного героя, которому все время доставалось по самое «не зарекайся». Или Джейкоба Блайвенса, описанного Марком Твеном в рассказе «Рассказ о хорошем мальчике, который не преуспевал в жизни». Последняя кандидатура наиболее подходящая.
Джейкоб Блайвенс, если кто не помнит, «всегда слушался родителей, как бы нелепы и бессмысленны ни были их требования; он постоянно сидел над учебниками и никогда не опаздывал в воскресную школу; он не пропускал уроков и не бил баклуши даже тогда, когда трезвый голос рассудка подсказывал ему, что это было бы самое полезное для него времяпрепровождение». А еще он никогда не лгал и лелеял высокую мечту: чтобы о нем написали в книжке для воскресных школ. «Правда, иногда ему бывало не по себе при мысли, что хорошие мальчики в этих книжках почему-то очень рано умирают. Ему, видите ли, жизнь была дорога, и такая особенность хороших мальчиков его сильно смущала. Джейкоб убеждался, что быть хорошим очень вредно для здоровья и что такая сверхъестественная добродетель, какую описывают в книжках, для мальчика губительнее чахотки». В конце концов юный Блайвенс примирился с тем, что «всякий хороший мальчик неизменно умирал в последней главе, и на картинке были изображены его похороны. Все родственники и ученики воскресной школы стояли вокруг могилы в чересчур коротких штанах и громадных шляпах и все утирали слезы платками размером не меньше чем ярда в полтора». Он и на такое был готов, лишь бы удовлетворить свои амбиции. И удовлетворил: помер ужасающей смертью при попытке устыдить шалунов, привязывающих к хвостам местных собак пустые банки из-под нитроглицерина. И все, что написали о самоотверженном Джейкобе Блайвенсе: «Никогда еще свет не видел мальчика, который бы до такой степени разбрасывался». Аминь.
И кто, спрашивается, довел бедного простофилю до подобной «кондиции»? И по чьей вине прилежный и чистосердечный Джейкоб Блайвенс, отрада и утешение своих родителей, шажок за шажком прошел страшный путь до демонстративного суицида? Можешь не сомневаться — многие ручку приложили, ой, многие: и авторы, ваяющие «специально-сиропную» макулатуру «для младшего школьного возраста»; и воспитатели, с фальшивой проникновенностью внедряющие «специально-сиропные» идеи в детское сознание; и замученные собственными проблемами родители, мечтающие об одном — чтобы в графе «Проблемы на семейном фронте» стояло поменьше галочек. Неужели все эти люди по природе своей были ужасными монстрами, кровавыми маньяками, мечтающими истребить человеческую расу путем превращения нормальных, но зачастую утомительных детенышей вида хомо в нежизнеспособных ангелочков модели «Джейкоб Блайвенс»? Разумеется, столь далеко их планы не простирались. И вообще, наверное, имели несколько… иной облик. Но, в сущности, тактика «ангелизации младшего поколения» срабатывает приблизительно в этом русле: отменно невинные малютки во все времена ведут себя так, словно единственное, о чем они мечтают — это умереть «за идею», внушенную им строгими папеньками и добрыми маменьками. За идею патологической дезориентации подростков в мире взрослых — ввиду целенаправленного культивированного ангелоподобия, доводящего ребенка в кратчайший срок до тихого идиотизма.
Что мы хотим сказать этим ехидным и, как подозревают многие читатели, безответственным заявление? Да всего лишь то, что ребенок — не ангел. И ни в коем случае не должен быть таковым. Ведь каждый человек «в младые лета» занят серьезнейшей работой — осваивает мир. Легко ли это делать, когда на тебя со всех сторон действует «родственный прессинг». Тебе предъявляют целый список «требований, свидетельствующих о патентованной невинности», не слишком отличающийся от того, который сопровождал недолгую жизнь образцового Джейкоба Блайвенса. И хотя викторианская эпоха давно канула в Лету, ее догмы несколько подзадержались в сознании — хотелось бы сказать «отдельных особ», но придется признать, что отнюдь не отдельных, а, наоборот, подавляющего большинства граждан.
В соответствии с викторианской идеологией, весьма далекой от реальности, существам слабым физически — женщинам и детям — не полагалось компенсировать свою слабость мобильностью сознания или хорошей работой всевозможных защитных систем. Наоборот, им следовало усугублять шаткость своего положения вопиющей наивностью, непоколебимой доверчивостью, а также невинностью на грани беспамятства. Тот, кто ухитрялся не помереть даже в подобных обстоятельствах, явно обладал выдающимися способностями к выживанию. Чаще всего в форме мимикрии: принимаешь требуемый облик и тихо делаешь свое дело — в частности, удовлетворяешь низменные потребности, а также даешь свободу порочным страстям. Правда, в этом случае «и сказок про вас не расскажут, и песен о вас не споют» — не надейтесь. И вход в книжки для воскресной школы, как понимаешь, для безнравственных притворщиков тоже заказан. Зато вместо того, чтобы лечь в сыру землю под рыдания учеников воскресной школы и под трубные звуки, слегка приглушенные платками ярда в полтора, им, хитрецам, предоставляется возможность прожить дополнительные лет пятьдесят — и притом не без удовольствия.
Да, конечно же, система «двойного стандарта» как защитная система действует отменно: удобнейшая уловка, позволяющая даже самому рьяному «адепту морали и нравственности» не заморачиваться чрезмерно дотошным исполнением проповедуемых истин. Всегда найдется отговорка и отмазка. Дескать, цели мои столь высоки (под стать гибельному полету Джейкоба Блайвенса в сопровождении пятнадцати собак, «которые тянулись за ним, как хвост за бумажным змеем»), что я могу себе позволить некоторую, гм, вольность в обращении с догмами. Но я — это одно, а мои «новообращенные» — совсем другое. Им никаких вольностей не положено. При это можно заметить, что требования, предъявленные к «подопечным-подопытным», скромностью не отличаются. Всевозможные «апологеты нравственности» могут запросить со своих современников поистине непомерной цен… целомудренности — вроде веры в Деда Мороза, длящейся с детсадовского до пенсионного возраста. Как с такой «установкой на наив» жизнь прожить? Вряд ли и ребенок, отправляющий в Лапландию письма весьма издевательского содержания: «Милый Дедушка Мороз (дорогой Санта-Клаус, уважаемый Никола-угодник, почтенный Ухти-Тухти), будь добр, пришли мне на Рождество мешок зеленых, ноутбук последней модели и серебристый «Мерс», а я за это обещаю бросить курить — ну, хотя бы травку» — вряд ли он вообще верит во всемогущего обитателя Лапландии. А если и верит, то наилучшим выходом для него было бы «переболеть» инфантильной жаждой чуда и поискать опоры в себе, а не в толстом старике, работающем в рождественской доставке экологически чистым транспортом под легкую музыку.
Почему? Да потому, что сюсюканье на тему «Как это прекрасно — до седых волос сохранить в себе ребенка!», «Надо верить в сказку, пока не окажешься в ужастике!» и т. п. — неконструктивная идеология. Недаром Януш Корчак пытался объяснить, что «Детей нет, есть люди». А значит, стоит согласиться и с французским писателем Жаном Лабрюйером: «Дети дерзки, привередливы, вспыльчивы, завистливы, любопытны, своекорыстны, ленивы, легкомысленны, трусливы, невоздержанны, лживы и скрытны; они легко разражаются смехом или слезами, по пустякам предаются неумеренной радости или горькой печали, не выносят боли и любят ее причинять, — они уже люди». Да уж, далеко не ангельская характеристика. И сохранять в себе такое до самых седин — не лучший способ повзрослеть. Инфантилизм — не самое прекрасное свойство натуры. Тем более, что он прочно связан с… хорошо знакомой нам всем манипуляцией. Это нехитрый, но действенный метод, с помощью которого можно сделать свою жизнь комфортной, не обращая внимания на то, какой при этом станет жизнь окружающих.
Несмотря на неоднократные упоминания о манипуляции в разных ракурсах и в разные моменты повествования, на детскую манипуляцию следует обратить внимание особо. Исключая «младшее поколение» из реального «психологического пространства», старшее поколение здорово рискует. Если предположить, что детство есть некая волшебная страна, где неведомы коварство, вероломство, притворство и прочие неблагородные «подходцы» — ты поневоле оказываешься беззащитен перед обитателем «волшебной страны», который, тем не менее, прекрасно с «подходцами» знаком и отлично умеет их применять. Хлопая ресницами, словно танцовщица варьете — парой вееров, надув губки пончиком и склонив головку к хрупкому (пухленькому) плечику, твоя золотоволосая (рыженькая, чернокудрая), искусственно шепелявящая «пусечка» может выцыганить что угодно — во всяком случае, попытается. Она будет понемножку продвигаться вперед, будто морская звезда: шажочек, еще шажочек, и еще, и еще — тщательно ощупывая почву, проверяя, нет ли опасности, есть ли пожива, ждать ли контратаки… И пока у тебя недостает твердости, дабы поставить заслон и дать отпор — тебя будут использовать. Скажешь: это же ребенок! Как можно заподозрить его в таком коварстве? Да можно, можно. И вполне заслуженно.
Детская манипуляция — явление повсеместное. Дети, за неимением (или недоразвитостью) других защитных систем, очень чуткие создания. Их оружие — интуиция и восприимчивость. Они, словно сверхчувствительные радары, улавливают излучения, исходящие от «объекта» и, словно акулы, понимают, когда жертва начинает слабеть и уже готова сдаться. Страшно? Может быть. И все-таки упаси тебя боже обвинять ребенка в том, что он носит в себе все пороки маркиза де Сада вкупе с амбициями доктора Зло! Эта поведенческая стратегия вполне рациональна и совершенно естественна — в юном возрасте. Гораздо хуже, если человек не может вовремя от нее отказаться и на всю жизнь избирает образ поведения, свойственный манипулятору или, хуже того, паразиту. Как случаются подобные «задержки»? Если манипуляция не встречает сопротивления, в сознании возникает и закрепляется уверенность: мне все дозволено! «Потому что я ребенок!» — как говорил персонаж фильма «Про Красную Шапочку». Маленький деспот опомнился лишь тогда, когда Красная Шапочка выразилась напрямую: «Ты неприятный ребенок!», да и вообще не проявила сочувствия к «возрастному фактору». А если на «домашнего тиранчика» не найдется подходящей Красной Шапочки? Что тогда с ним будет?
Скорее всего, склонность к манипуляции приведет еще не оформившуюся личность к краху. Индивидуальность ребенка еще не сформировалась, ему надо много времени и сил для того, чтобы адаптироваться. Но сможет ли он? Ведь в семье устоялась система взаимной манипуляции: все шантажируют всех. «Если ты будешь хорошим и поступишь, как я тебе велю, я окажу ответную услугу (стану хорошо учиться, вытерплю воскресный визит к надоедливой тетке, куплю тебе новые джинсы, отпущу на вечеринку, не буду пилить за неподходящие знакомства и проч.)» — так домашние обращаются друг с другом, полагая, что подобная тактика и есть взаимопонимание. Хотя, разобравшись, понимаешь — это всего лишь взаимное избегание. Не хочется разбираться в проблемах ближнего — у каждого и своих дел хватает. Нет никакого настроения узнавать, с кем живешь, с кем общаешься. Главная заповедь: «Веди себя хорошо» — а «хорошо» значит ни много, ни мало «необременительно». Изображай пай-девочку (пай-мальчика). Не разрушай моих иллюзий. И будет нам счастье. Да полно! Так ли?
Большой и довольно неласковый мир потребует от ребенка совершенно иного поведения: учись держать удар, будь стойким и выносливым, поверь в себя, разберись в себе, познай свои желания и страхи, защищай свои интересы, иди своей дорогой и не будь слишком доверчивым. Ну, и многое другое — «по обстоятельствам, а не со зла», как пел министр-администратор в «Обыкновенном чуде». Реальность не питает злобы к тем, кого испытывает на прочность. Просто-напросто законы мироздания не намерены видоизменяться ради индивидуального представления о нравственности и справедливости. А если в качестве защитной системы молодой человек избирает сервильность, манипуляцию, лицемерие — ему же хуже. Наступит момент, когда ему самому станет тошно от собственной «гибкости», когда он ощутит, что потерял свое единственное и неповторимое «я». И придется всю жизнь кочевать от одного «благодетеля» к другому, изображая ангелочка и манипулируя исподтишка всеми, кто составляет твой круг общения — в надежде спрятать за маской опустошенную, потерянную суть человека, претерпевшего уйму необратимых превращений «по воле обстоятельств».
Среди талантливых людей, которым жизненно важно иметь развитую защитную систему — то есть не панический страх, а разумное отношение к возникающим проблемам; уверенность в том, что у тебя есть «тыл», любящая и понимающая семья; высокую самооценку — среди них много чрезвычайно чувствительных, внушаемых натур. Чуткость — одно из тех качеств, которое помогает сформироваться неординарной личности. Притом оно же и губит талантливого человека. Если, конечно, не найдется никого, кто бы поддержал, помог встать на ноги и заняться делом. Вместо этих «функций» множество «дорогих людей» требует от ребенка подчинения устаревшим правилам и… неведения. Как будто можно избежать опасности, упорно не глядя проблемам в лицо. «С хорошими девочками (мальчиками) такого не случается!» Случится может все и со всеми. Просто у кого-то есть способность противостоять внешнему напору, а кому-то десятилетиями промывали мозги на тему: «С тобой все будет иначе, коли ты будешь вести себя как паинька!» Паинька — если кто не понял — это существо, которое хлопает ресницами, мило шепелявит и выпрашивает у мироздания конфетку. И еще немножко занимается шантажом.
Итак, в результате получается совсем уж некрасивая вещь: оказывается, родители, добиваясь поведения а-ля Джейкоб Блайвенс, думают не о ребенке, а о себе: «ангелочек» удобен в обращении, легко поддается «на слабо», он аккуратен, послушен, непритязателен. Но чем этот «список достоинств» чреват для ребенка? Какими моральными и физическими травмами «наградит» его большой мир, когда он станет применять своеобычную тактику «ангельской манипуляции»? И как его предупредить, оградить, переубедить — да перевоспитать, наконец, — чтобы он смог нормально адаптироваться в реальном измерении? Попробуем разобраться по порядку. Начнем с основных средств воспитания. О чем речь? О… куклах. О пупсах, плюшевых мишках, Генах, Чебурашках, роботах-трансформерах, Бэтменах и Барби. О Барби — особенно. То-то сейчас изрядное число читательниц наморщит носики: фи, Барби… Ка-ак бездухо-овно-о… Погодите, родные. Мы не теряем надежду вас переубедить. А какова, позвольте узнать, альтернатива?
Глава 7. «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет»
Начать объяснения нам бы хотелось с примера. А в качестве примера привести «момент личного опыта». Одна из наших знакомых в нашем присутствии регулярно заводит песню на тему «Книга должна учить людей добру». Понятия о добре у нее, честно признаемся, не слишком конкретные. А точнее, весьма расплывчатые. В общем, из ее объяснений выходит: добро — это отвлеченная, главным образом вербальная субстанция, куда более удобная и приятная в обращении, нежели сарказм и ирония. Добро согревает душу и делает беседу бессодержательно-живенькой. Добро вдохновляет слушателя и заставляет его выметаться из гостей на волне энтузиазма, а не засиживаться допоздна с рассказами о своих незадачах. Если у человека проблема, он должен ее решить, а потом придти и с гордостью во взоре отрапортовать — это позволит «принимающему рапорт» так же похвастаться каким-нибудь достижением. Пусть даже мнимым. Круговорот добра в природе позволит всем видеть все в розовом свете, а если кто ненароком споткнется, грохнется и сломает себе шею — будем считать его фиаско возмездием свыше. За нерадивость, за близорукость, за прегрешения в прошлой реинкарнации. Список возможных причин для возмездия можно продолжить. А розовые очки снять — нельзя.
Излишне говорить, что эта знакомая нас изрядно раздражает. И мы, понимая, отчего тетенька столь упорна в своих сомнительных воззрениях, пригодных разве что для героев какой-нибудь антиутопии вроде «О бравый новый мир», даже не пытаемся ее разубедить или хотя бы заткнуть ей рот. Хотя признаем: не такая уж она странная, радетельница розового колорита. Ее представления — «зеркало русского эскапизма», сиречь ухода от действительности в вымышленный мир. Миллионы людей поступают так же, пусть они и «удаляются от мира» разными путями. Легче, гораздо легче смотреть, как знакомые, малознакомые и даже родные ломают себе конечности, или самому что-нибудь повредить — нежели взглянуть на мир глазом, не вооруженным никакими моральными фильтрами. Как это делает законченная стерва. Она смотрит на окружающее как наблюдатель, способный объективно оценить и проанализировать увиденное. Если следовать примеру стервы, то, вероятно, придется аккуратно смести в помойку огромный пласт догм, недурно устроившихся в нашем сознании — и думать, думать, думать, прежде чем сделать выбор.
Мы подсознательно оберегаем эту «перину конформизма», покрывающую наш мыслительный аппарат. И отказываемся от нее только под влиянием тяжелейших стрессов, когда привычная система и так уже начинает искрить, сбоить и вообще разваливаться. Например, когда мы понимаем: человек, который является нашим «кровным»… кем угодно (братом, сестрой, мамой, папой, дядей, тетей, кузеном, кузиной, любимым футбольным игроком и т. п.) не испытывает к нам никаких родственных чувств, а всего лишь время от времени «применяет» нас «по назначению» — а проще говоря, пользуется. Мысль о таком «практическом» отношении к тебе, доверчивой и любящей, о беззастенчивом пользовании твоей добротой, твоим счетом и твоей жилплощадью вызывают извержение Везувия — в твоей, естественно, груди. И мир рушится, когда ты сознаешь: бескорыстная любовь — явление настолько уникальное, что бесполезно искать ее у родных. Бесполезно требовать от постороннего, в сущности, человека полной душевной и материальной отдачи просто потому, что у вас сходный набор генов, и вы знакомы друг с другом с незапамятных времен, когда тебя, малолетку, приучали на горшок проситься, а то и с еще более раннего возраста. И тут возникает на небосводе та самая грозовая туча, которая накроет твои дивные сады и бравые миры желто-серым брюхом до полного их исчезновения. А когда (если) горизонт прояснится, ты поймешь: и в «родственной среде» человек остается биологической единицей. И, как полагается любому «дитю природы», пытается экономить энергию. Хотя бы моральную. Для чего и… манипулирует всеми, кто его окружает. А особенно интенсивно — собственными детьми.
Итак, делаем следующий шаг к объяснению жизненно важной проблемы: откуда берутся… змеи. И дети. Дети, которых мы выбираем. Во-первых, спросим себя прямо: какие они, «идеальные дети»? И ответ появится довольно скоро: не такие, как мы в их возрасте. Гораздо, гораздо невиннее. За образец можно принять, например, персонаж — и не один — созданный сентиментальной литературой. Преимущественно Чарльзом Диккенсом. Оливера Твиста там, Дэвида Копперфильда… Нет, не того сексуального брюнета, обладателя жгучего взгляда и недоказанной способности к левитации. А книжного героя, которому все время доставалось по самое «не зарекайся». Или Джейкоба Блайвенса, описанного Марком Твеном в рассказе «Рассказ о хорошем мальчике, который не преуспевал в жизни». Последняя кандидатура наиболее подходящая.
Джейкоб Блайвенс, если кто не помнит, «всегда слушался родителей, как бы нелепы и бессмысленны ни были их требования; он постоянно сидел над учебниками и никогда не опаздывал в воскресную школу; он не пропускал уроков и не бил баклуши даже тогда, когда трезвый голос рассудка подсказывал ему, что это было бы самое полезное для него времяпрепровождение». А еще он никогда не лгал и лелеял высокую мечту: чтобы о нем написали в книжке для воскресных школ. «Правда, иногда ему бывало не по себе при мысли, что хорошие мальчики в этих книжках почему-то очень рано умирают. Ему, видите ли, жизнь была дорога, и такая особенность хороших мальчиков его сильно смущала. Джейкоб убеждался, что быть хорошим очень вредно для здоровья и что такая сверхъестественная добродетель, какую описывают в книжках, для мальчика губительнее чахотки». В конце концов юный Блайвенс примирился с тем, что «всякий хороший мальчик неизменно умирал в последней главе, и на картинке были изображены его похороны. Все родственники и ученики воскресной школы стояли вокруг могилы в чересчур коротких штанах и громадных шляпах и все утирали слезы платками размером не меньше чем ярда в полтора». Он и на такое был готов, лишь бы удовлетворить свои амбиции. И удовлетворил: помер ужасающей смертью при попытке устыдить шалунов, привязывающих к хвостам местных собак пустые банки из-под нитроглицерина. И все, что написали о самоотверженном Джейкобе Блайвенсе: «Никогда еще свет не видел мальчика, который бы до такой степени разбрасывался». Аминь.
И кто, спрашивается, довел бедного простофилю до подобной «кондиции»? И по чьей вине прилежный и чистосердечный Джейкоб Блайвенс, отрада и утешение своих родителей, шажок за шажком прошел страшный путь до демонстративного суицида? Можешь не сомневаться — многие ручку приложили, ой, многие: и авторы, ваяющие «специально-сиропную» макулатуру «для младшего школьного возраста»; и воспитатели, с фальшивой проникновенностью внедряющие «специально-сиропные» идеи в детское сознание; и замученные собственными проблемами родители, мечтающие об одном — чтобы в графе «Проблемы на семейном фронте» стояло поменьше галочек. Неужели все эти люди по природе своей были ужасными монстрами, кровавыми маньяками, мечтающими истребить человеческую расу путем превращения нормальных, но зачастую утомительных детенышей вида хомо в нежизнеспособных ангелочков модели «Джейкоб Блайвенс»? Разумеется, столь далеко их планы не простирались. И вообще, наверное, имели несколько… иной облик. Но, в сущности, тактика «ангелизации младшего поколения» срабатывает приблизительно в этом русле: отменно невинные малютки во все времена ведут себя так, словно единственное, о чем они мечтают — это умереть «за идею», внушенную им строгими папеньками и добрыми маменьками. За идею патологической дезориентации подростков в мире взрослых — ввиду целенаправленного культивированного ангелоподобия, доводящего ребенка в кратчайший срок до тихого идиотизма.
Что мы хотим сказать этим ехидным и, как подозревают многие читатели, безответственным заявление? Да всего лишь то, что ребенок — не ангел. И ни в коем случае не должен быть таковым. Ведь каждый человек «в младые лета» занят серьезнейшей работой — осваивает мир. Легко ли это делать, когда на тебя со всех сторон действует «родственный прессинг». Тебе предъявляют целый список «требований, свидетельствующих о патентованной невинности», не слишком отличающийся от того, который сопровождал недолгую жизнь образцового Джейкоба Блайвенса. И хотя викторианская эпоха давно канула в Лету, ее догмы несколько подзадержались в сознании — хотелось бы сказать «отдельных особ», но придется признать, что отнюдь не отдельных, а, наоборот, подавляющего большинства граждан.
В соответствии с викторианской идеологией, весьма далекой от реальности, существам слабым физически — женщинам и детям — не полагалось компенсировать свою слабость мобильностью сознания или хорошей работой всевозможных защитных систем. Наоборот, им следовало усугублять шаткость своего положения вопиющей наивностью, непоколебимой доверчивостью, а также невинностью на грани беспамятства. Тот, кто ухитрялся не помереть даже в подобных обстоятельствах, явно обладал выдающимися способностями к выживанию. Чаще всего в форме мимикрии: принимаешь требуемый облик и тихо делаешь свое дело — в частности, удовлетворяешь низменные потребности, а также даешь свободу порочным страстям. Правда, в этом случае «и сказок про вас не расскажут, и песен о вас не споют» — не надейтесь. И вход в книжки для воскресной школы, как понимаешь, для безнравственных притворщиков тоже заказан. Зато вместо того, чтобы лечь в сыру землю под рыдания учеников воскресной школы и под трубные звуки, слегка приглушенные платками ярда в полтора, им, хитрецам, предоставляется возможность прожить дополнительные лет пятьдесят — и притом не без удовольствия.
Да, конечно же, система «двойного стандарта» как защитная система действует отменно: удобнейшая уловка, позволяющая даже самому рьяному «адепту морали и нравственности» не заморачиваться чрезмерно дотошным исполнением проповедуемых истин. Всегда найдется отговорка и отмазка. Дескать, цели мои столь высоки (под стать гибельному полету Джейкоба Блайвенса в сопровождении пятнадцати собак, «которые тянулись за ним, как хвост за бумажным змеем»), что я могу себе позволить некоторую, гм, вольность в обращении с догмами. Но я — это одно, а мои «новообращенные» — совсем другое. Им никаких вольностей не положено. При это можно заметить, что требования, предъявленные к «подопечным-подопытным», скромностью не отличаются. Всевозможные «апологеты нравственности» могут запросить со своих современников поистине непомерной цен… целомудренности — вроде веры в Деда Мороза, длящейся с детсадовского до пенсионного возраста. Как с такой «установкой на наив» жизнь прожить? Вряд ли и ребенок, отправляющий в Лапландию письма весьма издевательского содержания: «Милый Дедушка Мороз (дорогой Санта-Клаус, уважаемый Никола-угодник, почтенный Ухти-Тухти), будь добр, пришли мне на Рождество мешок зеленых, ноутбук последней модели и серебристый «Мерс», а я за это обещаю бросить курить — ну, хотя бы травку» — вряд ли он вообще верит во всемогущего обитателя Лапландии. А если и верит, то наилучшим выходом для него было бы «переболеть» инфантильной жаждой чуда и поискать опоры в себе, а не в толстом старике, работающем в рождественской доставке экологически чистым транспортом под легкую музыку.
Почему? Да потому, что сюсюканье на тему «Как это прекрасно — до седых волос сохранить в себе ребенка!», «Надо верить в сказку, пока не окажешься в ужастике!» и т. п. — неконструктивная идеология. Недаром Януш Корчак пытался объяснить, что «Детей нет, есть люди». А значит, стоит согласиться и с французским писателем Жаном Лабрюйером: «Дети дерзки, привередливы, вспыльчивы, завистливы, любопытны, своекорыстны, ленивы, легкомысленны, трусливы, невоздержанны, лживы и скрытны; они легко разражаются смехом или слезами, по пустякам предаются неумеренной радости или горькой печали, не выносят боли и любят ее причинять, — они уже люди». Да уж, далеко не ангельская характеристика. И сохранять в себе такое до самых седин — не лучший способ повзрослеть. Инфантилизм — не самое прекрасное свойство натуры. Тем более, что он прочно связан с… хорошо знакомой нам всем манипуляцией. Это нехитрый, но действенный метод, с помощью которого можно сделать свою жизнь комфортной, не обращая внимания на то, какой при этом станет жизнь окружающих.
Несмотря на неоднократные упоминания о манипуляции в разных ракурсах и в разные моменты повествования, на детскую манипуляцию следует обратить внимание особо. Исключая «младшее поколение» из реального «психологического пространства», старшее поколение здорово рискует. Если предположить, что детство есть некая волшебная страна, где неведомы коварство, вероломство, притворство и прочие неблагородные «подходцы» — ты поневоле оказываешься беззащитен перед обитателем «волшебной страны», который, тем не менее, прекрасно с «подходцами» знаком и отлично умеет их применять. Хлопая ресницами, словно танцовщица варьете — парой вееров, надув губки пончиком и склонив головку к хрупкому (пухленькому) плечику, твоя золотоволосая (рыженькая, чернокудрая), искусственно шепелявящая «пусечка» может выцыганить что угодно — во всяком случае, попытается. Она будет понемножку продвигаться вперед, будто морская звезда: шажочек, еще шажочек, и еще, и еще — тщательно ощупывая почву, проверяя, нет ли опасности, есть ли пожива, ждать ли контратаки… И пока у тебя недостает твердости, дабы поставить заслон и дать отпор — тебя будут использовать. Скажешь: это же ребенок! Как можно заподозрить его в таком коварстве? Да можно, можно. И вполне заслуженно.
Детская манипуляция — явление повсеместное. Дети, за неимением (или недоразвитостью) других защитных систем, очень чуткие создания. Их оружие — интуиция и восприимчивость. Они, словно сверхчувствительные радары, улавливают излучения, исходящие от «объекта» и, словно акулы, понимают, когда жертва начинает слабеть и уже готова сдаться. Страшно? Может быть. И все-таки упаси тебя боже обвинять ребенка в том, что он носит в себе все пороки маркиза де Сада вкупе с амбициями доктора Зло! Эта поведенческая стратегия вполне рациональна и совершенно естественна — в юном возрасте. Гораздо хуже, если человек не может вовремя от нее отказаться и на всю жизнь избирает образ поведения, свойственный манипулятору или, хуже того, паразиту. Как случаются подобные «задержки»? Если манипуляция не встречает сопротивления, в сознании возникает и закрепляется уверенность: мне все дозволено! «Потому что я ребенок!» — как говорил персонаж фильма «Про Красную Шапочку». Маленький деспот опомнился лишь тогда, когда Красная Шапочка выразилась напрямую: «Ты неприятный ребенок!», да и вообще не проявила сочувствия к «возрастному фактору». А если на «домашнего тиранчика» не найдется подходящей Красной Шапочки? Что тогда с ним будет?
Скорее всего, склонность к манипуляции приведет еще не оформившуюся личность к краху. Индивидуальность ребенка еще не сформировалась, ему надо много времени и сил для того, чтобы адаптироваться. Но сможет ли он? Ведь в семье устоялась система взаимной манипуляции: все шантажируют всех. «Если ты будешь хорошим и поступишь, как я тебе велю, я окажу ответную услугу (стану хорошо учиться, вытерплю воскресный визит к надоедливой тетке, куплю тебе новые джинсы, отпущу на вечеринку, не буду пилить за неподходящие знакомства и проч.)» — так домашние обращаются друг с другом, полагая, что подобная тактика и есть взаимопонимание. Хотя, разобравшись, понимаешь — это всего лишь взаимное избегание. Не хочется разбираться в проблемах ближнего — у каждого и своих дел хватает. Нет никакого настроения узнавать, с кем живешь, с кем общаешься. Главная заповедь: «Веди себя хорошо» — а «хорошо» значит ни много, ни мало «необременительно». Изображай пай-девочку (пай-мальчика). Не разрушай моих иллюзий. И будет нам счастье. Да полно! Так ли?
Большой и довольно неласковый мир потребует от ребенка совершенно иного поведения: учись держать удар, будь стойким и выносливым, поверь в себя, разберись в себе, познай свои желания и страхи, защищай свои интересы, иди своей дорогой и не будь слишком доверчивым. Ну, и многое другое — «по обстоятельствам, а не со зла», как пел министр-администратор в «Обыкновенном чуде». Реальность не питает злобы к тем, кого испытывает на прочность. Просто-напросто законы мироздания не намерены видоизменяться ради индивидуального представления о нравственности и справедливости. А если в качестве защитной системы молодой человек избирает сервильность, манипуляцию, лицемерие — ему же хуже. Наступит момент, когда ему самому станет тошно от собственной «гибкости», когда он ощутит, что потерял свое единственное и неповторимое «я». И придется всю жизнь кочевать от одного «благодетеля» к другому, изображая ангелочка и манипулируя исподтишка всеми, кто составляет твой круг общения — в надежде спрятать за маской опустошенную, потерянную суть человека, претерпевшего уйму необратимых превращений «по воле обстоятельств».
Среди талантливых людей, которым жизненно важно иметь развитую защитную систему — то есть не панический страх, а разумное отношение к возникающим проблемам; уверенность в том, что у тебя есть «тыл», любящая и понимающая семья; высокую самооценку — среди них много чрезвычайно чувствительных, внушаемых натур. Чуткость — одно из тех качеств, которое помогает сформироваться неординарной личности. Притом оно же и губит талантливого человека. Если, конечно, не найдется никого, кто бы поддержал, помог встать на ноги и заняться делом. Вместо этих «функций» множество «дорогих людей» требует от ребенка подчинения устаревшим правилам и… неведения. Как будто можно избежать опасности, упорно не глядя проблемам в лицо. «С хорошими девочками (мальчиками) такого не случается!» Случится может все и со всеми. Просто у кого-то есть способность противостоять внешнему напору, а кому-то десятилетиями промывали мозги на тему: «С тобой все будет иначе, коли ты будешь вести себя как паинька!» Паинька — если кто не понял — это существо, которое хлопает ресницами, мило шепелявит и выпрашивает у мироздания конфетку. И еще немножко занимается шантажом.
Итак, в результате получается совсем уж некрасивая вещь: оказывается, родители, добиваясь поведения а-ля Джейкоб Блайвенс, думают не о ребенке, а о себе: «ангелочек» удобен в обращении, легко поддается «на слабо», он аккуратен, послушен, непритязателен. Но чем этот «список достоинств» чреват для ребенка? Какими моральными и физическими травмами «наградит» его большой мир, когда он станет применять своеобычную тактику «ангельской манипуляции»? И как его предупредить, оградить, переубедить — да перевоспитать, наконец, — чтобы он смог нормально адаптироваться в реальном измерении? Попробуем разобраться по порядку. Начнем с основных средств воспитания. О чем речь? О… куклах. О пупсах, плюшевых мишках, Генах, Чебурашках, роботах-трансформерах, Бэтменах и Барби. О Барби — особенно. То-то сейчас изрядное число читательниц наморщит носики: фи, Барби… Ка-ак бездухо-овно-о… Погодите, родные. Мы не теряем надежду вас переубедить. А какова, позвольте узнать, альтернатива?
Глава 7. «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет»
Поистине, сегодня Русью попахивает так, что никакой освежитель воздуха не помогает. Потому что пахнет главным образов не столько Русью, сколько славянофильством самого мракобесного толка. То телевидение, осторожно обходя подводные камни и неискренне восторгаясь, демонстрирует мамашу, которая глубоко осуждает современные тенденции в индустрии «детских развлечений» — всяких там спасителей этого грешного мира, в разной степени механизированных, развратных Барби с развратными щетками и заколками для волос и развратными открытыми автомобильчиками… Ну чему, чему они могут научить ее кровиночку? Ужас… В общем, она сама шьет своему ребенку игрушки — монстров, измученных проказой и раздутых водянкой, от коих пришел бы в ужас и Сальвадор Дали. Мало зрителям этой безумицы, жертвующей адекватным сознанием собственных детей во имя самореализации в качестве горе-кукольника — так голубой экран довершает свое черное дело! И показывает папулю, который лично вырубил топором чурбачок с глазками и выдающимся (буквально) кавказско-еврейским «ветрилом» посереди пространства, заменяющего лицо — во имя того, чтобы детишкам было с кем разделить досуг, у кого поучиться налаживать контакты с окружающим миром. Воображаем, каков будет эффект от подобного «обучения».
Зачем, спрашивается, такие труды — неужто ради откровенно мизерного результата? Нет, конечно. Это делается не ради детей, сколь ни прискорбны аналогичные высказывания для уха воинствующего славянофила. Все, что предпринимают подобные «любящие родные-близкие», они предпринимают для… Угадай с трех раз! Естественно, для себя. Мы уже не раз упомянули о важности эскапизма для современных россиян. Действительно, обстановка у нас стране, мягко говоря, затруднительная. Адаптироваться и самому-то ох как трудно, а уж настроить на «нужную волну» свое малолетнее чадо… Задача для суперродителя. А как быть тем, кто давно и бесповоротно выпал из реальности — по своей вине или по воле обстоятельств? Притом, что в России «унесенные ветром перемен» составляют изрядный процент населения. Впрочем, для кризисных этапов аналогичное положение — норма. Иначе не существовало бы термина «потерянное поколение». Словом, у тех, кто потерялся, будто Ганс с Гретелью в заколдованном лесу, тоже имеются дети. И у повзрослевших «Гансов и Гретелей» есть два выхода из создавшейся ситуации: либо указать своим потомкам дорогу к выходу из лесной чащобы, где постоянно встречаются злые ведьмы и практически никогда — пряничные домики; либо продолжать бояться внешнего мира куда больше, чем колдунов-кулинаров, а потому не подпускать младшее поколение к заветным тропинкам, ведущим наружу — как бы малолетки ни капризничали и ни рвались на свободу. Ну, и что можно предположить с большей долей вероятности? Разумеется, второй вариант.
В общем, в родителях, которые с пеной у рта осуждают Барби и трансформеры за «бездуховность», можно заподозрить уйму скрытых страхов, неврозов, психозов — нельзя только заподозрить их в намерении дать своему ребенку вещь, совершенно необходимую во взрослой жизни — свободу выбора. Вместо этого они неустанно занимаются «прививанием духовных (читай «спекулятивных») ценностей». Чаще всего в систему ценностей входит обязательный набор расплывчатых понятий, смутно обрисовывающий (вернее сказать, «обходящий») содержание термина «духовность». И, в качестве бонуса, — старательно культивируемая истерия, с детства не леченные комплексы, страх перед жизнью, низкая самооценка. Словом, в результате получается весьма жизнеспособный субъект, невзирая на все его потуги притвориться «эфирным существом, в коем нет ничего земного». И даже психозы-неврозы не слишком понижают уровень выживаемости эскапистов, хорошо освоивших тактику манипуляции. Пока, во всяком случае, многое оправдывает странноватое поведение человека, готового вырвать у жизни свой — и в материальном, и в моральном плане — «прожиточный минимум» любой ценой. В том числе и ценой адекватности восприятия — как собственного восприятия, так и восприятия своих детей.
Зачем, спрашивается, такие труды — неужто ради откровенно мизерного результата? Нет, конечно. Это делается не ради детей, сколь ни прискорбны аналогичные высказывания для уха воинствующего славянофила. Все, что предпринимают подобные «любящие родные-близкие», они предпринимают для… Угадай с трех раз! Естественно, для себя. Мы уже не раз упомянули о важности эскапизма для современных россиян. Действительно, обстановка у нас стране, мягко говоря, затруднительная. Адаптироваться и самому-то ох как трудно, а уж настроить на «нужную волну» свое малолетнее чадо… Задача для суперродителя. А как быть тем, кто давно и бесповоротно выпал из реальности — по своей вине или по воле обстоятельств? Притом, что в России «унесенные ветром перемен» составляют изрядный процент населения. Впрочем, для кризисных этапов аналогичное положение — норма. Иначе не существовало бы термина «потерянное поколение». Словом, у тех, кто потерялся, будто Ганс с Гретелью в заколдованном лесу, тоже имеются дети. И у повзрослевших «Гансов и Гретелей» есть два выхода из создавшейся ситуации: либо указать своим потомкам дорогу к выходу из лесной чащобы, где постоянно встречаются злые ведьмы и практически никогда — пряничные домики; либо продолжать бояться внешнего мира куда больше, чем колдунов-кулинаров, а потому не подпускать младшее поколение к заветным тропинкам, ведущим наружу — как бы малолетки ни капризничали и ни рвались на свободу. Ну, и что можно предположить с большей долей вероятности? Разумеется, второй вариант.
В общем, в родителях, которые с пеной у рта осуждают Барби и трансформеры за «бездуховность», можно заподозрить уйму скрытых страхов, неврозов, психозов — нельзя только заподозрить их в намерении дать своему ребенку вещь, совершенно необходимую во взрослой жизни — свободу выбора. Вместо этого они неустанно занимаются «прививанием духовных (читай «спекулятивных») ценностей». Чаще всего в систему ценностей входит обязательный набор расплывчатых понятий, смутно обрисовывающий (вернее сказать, «обходящий») содержание термина «духовность». И, в качестве бонуса, — старательно культивируемая истерия, с детства не леченные комплексы, страх перед жизнью, низкая самооценка. Словом, в результате получается весьма жизнеспособный субъект, невзирая на все его потуги притвориться «эфирным существом, в коем нет ничего земного». И даже психозы-неврозы не слишком понижают уровень выживаемости эскапистов, хорошо освоивших тактику манипуляции. Пока, во всяком случае, многое оправдывает странноватое поведение человека, готового вырвать у жизни свой — и в материальном, и в моральном плане — «прожиточный минимум» любой ценой. В том числе и ценой адекватности восприятия — как собственного восприятия, так и восприятия своих детей.