— Но ты должен был хоть намекнуть мне, — говорю я Франку. — Почему ты не шепнул мне ни слова?
— Майка просила меня соблюдать тайну, — пытается оправдаться Франк.
— Я знаю, почему ты промолчал, — заявляю я. — Потому, что ты уверен, что черную застрелила Майка. Либо сговорившись с тобой, либо по собственной инициативе. Может быть, ты послал ее на встречу с черной лишь затем, чтобы она побеседовала с нею и склонила ее к молчанию. А тем временем черная встретила Майку с револьвером в руке, из которого она уже успела застрелить Нусьо. И именно в этот момент револьвер вдохновил Майку на то, чтобы избавиться от черной раз и навсегда простейшим способом. Она рассказала тебе об этом по телефону или позже, когда мы приехали к ней с плащом и кальвадосом. И с этого момента ты уже вынужден был поддерживать ее, так как она убила черную в ваших общих интересах.
— Я не имел никакого понятия о черной, — усталым голосом возражает Франк. — Не разговаривал с нею по телефону, и она не могла иметь ко мне каких-либо претензий. Я не совершал плагиат и абсолютно самостоятельно придумал сценарий «Черной лестницы».
— Ты утверждаешь, что никогда не держал в руках рукопись черной? Но ведь она послала свои новеллы в Издательство еще тогда, когда ты работал там.
— Не думаешь ли ты, что я читал всю халтуру, приходящую в Издательство? — спрашивает меня Франк. — Я не надрывался на работе, уверяю тебя, и думаю, что шедевр черной лежит где-нибудь в архиве Издательства, покрытый приличным слоем пыли.
— А может быть, Майка действительно ничего не знала о черной и ее претензиях. И действительно пришла, чтобы пригласить меня на встречу в «Селект». А потом узнала обо всем от черной, поняла, чем вам это грозит, и схватилась за револьвер…
— Что ты за человек! — заламывает руки Майка. — Я же говорю тебе, что я ее не убивала. Я не имела представления, что. она имеет что-то общее с «Черной лестницей». Да она ни о чем таком и не говорила. Я уверена, что она совершила самоубийство. Никто бы в этом и не сомневался, если бы я не сотворила этой глупости с револьвером.
— А как там было с этим револьвером? — вставляю я.
— После смерти черной я вышла из квартиры в таком состоянии, что не отдавала себе отчета в своих действиях. Схватила револьвер и спрятала его в нишу гидранта вместе с ключом. Не знаю, что на меня наехало? Если бы револьвер нашли рядом с телом черной, не было бы всего этого замешательства.
— Сомневаюсь, — заявляю я. — Во-первых, никто не стреляет себе в плечи. Во-вторых, мне кажется, что выстрел был произведен на некотором расстоянии от жертвы. Я не исследовал этого особенно тщательно, но уверен, что именно таким будет результат профессионального осмотра тела. А поскольку в помещении были только ты и она…
— Я была на лестнице, — стонет Майка. — Как мне доказать тебе это?
— Ты не сможешь ничего доказать, — говорю я. — У тебя не было свидетеля.
— Там была я, — отзывается вдруг робкий голос.
15
— Майка просила меня соблюдать тайну, — пытается оправдаться Франк.
— Я знаю, почему ты промолчал, — заявляю я. — Потому, что ты уверен, что черную застрелила Майка. Либо сговорившись с тобой, либо по собственной инициативе. Может быть, ты послал ее на встречу с черной лишь затем, чтобы она побеседовала с нею и склонила ее к молчанию. А тем временем черная встретила Майку с револьвером в руке, из которого она уже успела застрелить Нусьо. И именно в этот момент револьвер вдохновил Майку на то, чтобы избавиться от черной раз и навсегда простейшим способом. Она рассказала тебе об этом по телефону или позже, когда мы приехали к ней с плащом и кальвадосом. И с этого момента ты уже вынужден был поддерживать ее, так как она убила черную в ваших общих интересах.
— Я не имел никакого понятия о черной, — усталым голосом возражает Франк. — Не разговаривал с нею по телефону, и она не могла иметь ко мне каких-либо претензий. Я не совершал плагиат и абсолютно самостоятельно придумал сценарий «Черной лестницы».
— Ты утверждаешь, что никогда не держал в руках рукопись черной? Но ведь она послала свои новеллы в Издательство еще тогда, когда ты работал там.
— Не думаешь ли ты, что я читал всю халтуру, приходящую в Издательство? — спрашивает меня Франк. — Я не надрывался на работе, уверяю тебя, и думаю, что шедевр черной лежит где-нибудь в архиве Издательства, покрытый приличным слоем пыли.
— А может быть, Майка действительно ничего не знала о черной и ее претензиях. И действительно пришла, чтобы пригласить меня на встречу в «Селект». А потом узнала обо всем от черной, поняла, чем вам это грозит, и схватилась за револьвер…
— Что ты за человек! — заламывает руки Майка. — Я же говорю тебе, что я ее не убивала. Я не имела представления, что. она имеет что-то общее с «Черной лестницей». Да она ни о чем таком и не говорила. Я уверена, что она совершила самоубийство. Никто бы в этом и не сомневался, если бы я не сотворила этой глупости с револьвером.
— А как там было с этим револьвером? — вставляю я.
— После смерти черной я вышла из квартиры в таком состоянии, что не отдавала себе отчета в своих действиях. Схватила револьвер и спрятала его в нишу гидранта вместе с ключом. Не знаю, что на меня наехало? Если бы револьвер нашли рядом с телом черной, не было бы всего этого замешательства.
— Сомневаюсь, — заявляю я. — Во-первых, никто не стреляет себе в плечи. Во-вторых, мне кажется, что выстрел был произведен на некотором расстоянии от жертвы. Я не исследовал этого особенно тщательно, но уверен, что именно таким будет результат профессионального осмотра тела. А поскольку в помещении были только ты и она…
— Я была на лестнице, — стонет Майка. — Как мне доказать тебе это?
— Ты не сможешь ничего доказать, — говорю я. — У тебя не было свидетеля.
— Там была я, — отзывается вдруг робкий голос.
15
Все оборачиваются и смотрят на Гильдегарду. Гильдегарда нервно ерошит свою растрепанную гриву и объясняет:
— Я всю ночь просидела на лестнице… ожидала кое-кого. И как раз находилась на лестничной клетке между этажами, когда открылась дверь квартиры наверху и вышла эта прелестная дама, — здесь Гильдегарда прерывается и указывает на Майку. — Она вышла и еще держалась за дверную ручку, когда что-то там в квартире грохнуло. Тогда эта дама вернулась в квартиру и через некоторое время снова вышла из нее и начала спускаться по лестнице. Я забилась в угол, дама меня не заметила, сошла на второй этаж, что-то там делала у ниши с гидрантом, потом вышла в вестибюль и на улицу. Я видела все это совершенно точно.
— Во сколько это было, в котором часу? — спрашиваю я.
— У меня нет часов. Это было не очень поздно, скорее всего около десяти.
— Вы слышали выстрел в квартире?
— Я не знала, что это выстрел. Он был не очень громкий. Так; словно хлопнуло окно или дверь. Только теперь я поняла, что это был выстрел.
— Вы могли бы поклясться, что в момент, когда раздался выстрел, эта дама была уже на лестнице и дверь была закрыта?
— Да, пожалуй, я могла бы подтвердить это, — говорит Гильдегарда.
— Милая, — выкрикивает Майка, нагибается и целует Гильдегарду в щеку. Гильдегарда восхищенно улыбается. Все понемножку приходят в себя.
— Я прошу у вас прощения за эту историю с помадой, — говорит Майка Пумс. — Вот ваша помада, возьмите ее.
— А это, наверняка, ваша, — говорит Пумс и возвращает Майке помаду, которую я недавно вручил ей самой.
Обмениваются помадами. Сцена просто идиллическая.
Я слышу, как открываются двери приемной, кто-то стучит в кабинетную дверь. У порога появляется наш уважаемый привратник.
Это рахитичный тип лет пятидесяти, довольно тупой с виду, но только с виду. Физиономия его постоянно щетинится, словно он пару дней не брился. Для меня это всегда оставалось загадкой. Бритым я его не видел никогда, но и больше, чем на три миллиметра, щетина у него не отрастала.
— Дама из шестой квартиры не здесь? — спрашивает он. Тут же замечает Гильдегарду и обращается уже к ней.
— Там вас ищут, — говорит он.
— Меня? — удивляется Гильдегарда. — Это, наверно, ошибка.
— Да вы пойдите, объяснитесь, — предлагает ей привратник. Из зажатого кулака у него выглядывает уголок банкнота. Гильдегарда поднимается и жирафьим шагом покидает кабинет.
— Что там еще? — спрашиваю я привратника, который явно не торопится уходить.
— А еще то, что лучше переставить машину, господин снова поставил ее на запретной стороне, — говорит он, обращаясь к Франку.
— Вы правы, но мы и так сейчас уезжаем, — произносит Франк, поднимаясь. — Там все еще крутится этот полицейский?
— А как же, — отвечает привратник. — Он пока еще не заметил, что вы поставили машину не там, где положено, потому что у него голова забита другим, но в конце концов он заметит, к чему вам еще платить штраф?
— Вас расспрашивали по поводу этих двух трупов? — обращаюсь к привратнику я.
— Да, не меньше часа держали меня в полиции, — скривившись, отвечает он. — А что я могу знать? Ну, были трупы на крыше, слетели в машину, да. Я их не тащил на крышу и не сбрасывал вниз, ничего такого мне не докажут, — говорит он тоном человека, который уже не раз имел дело с органами власти и знает, как себя вести в подобных случаях.
— А как вы думаете, кто это мог сделать? — спрашиваю я.
— Щербатого убила брюнетка из бара, — без колебания заявляет он. — Даже и полиция так думает, потому ее и задержали.
— Ее задержали в полиции?
— Да. Меня отпустили, а ее задержали.
— Ас чего она стала бы его убивать?
— Потому что он обманул ее. Обещал жениться, забрал ее деньги и хотел смыться. Я ей говорил, и все ей говорили, чтобы не была дурой. Сразу же было видно, что он мошенник, но девчонка была глупая, ничего не хотела слушать, и тогда только сообразила, что к чему, когда Пилц задал драпака из бара и уже одной ногой был на свободе. Она догнала его и прикончила.
— Откуда она достала револьвер? — спрашиваю я.
— А почем я знаю? Это выяснится.
— Но ведь она еще утром не знала, что Щербатый убит, даже ходила в Новый Поселок расспрашивать о нем, потому что именно такой адрес он называл ей, — говорю я.
— Да это она сбивала с толку, — возражает привратник.
— А второй труп? Особа в черном? Ее тоже кельнерша прикончила? С какой целью?
— А эта баба наверное подсмотрела, как девчонка расправлялась с Пилцем, ну и от нее надо было отделаться, — говорит он.
— Это полиция так считает? — спрашиваю я.
— Ну, наверное, если задержали девчонку. А вы идите поскорее к своему автомобилю, не то вот-вот полицейский прицепится, — обращается привратник к Франку. — Вы вчера тоже останавливались на этом самом месте. Вам еще повезло, что этого никто не заметил. Всего вам хорошего, — говорит привратник и направляется к выходу.
— Минуточку, — говорю я, — вы вчера видели автомобиль господина Шмидта перед нашим домом?
— Да вроде и видел, даже сказал жене: господин Шмидт оставил автомобиль на запрещенной стороне, будет платить штраф.
— Это точно был автомобиль господина Шмидта? Я думаю, что вам показалось. Вчера здесь стоял автомобиль господина Кокача, а не господина Шмидта, — говорю я.
— Этот фиолетовый? Да, он стоял, но потом стоял автомобиль господина Шмидта, — решительно заявляет привратник. Действительно, спутать два этих автомобиля невозможно. Машина Густава единственная в своем роде. Густав недавно перекрасил ее в такой ярко-свекольный цвет, что ее можно узнать на расстоянии трех километров в потоке других автомобилей.
— В котором часу вы заметили автомобиль господина Шмидта? — спрашиваю я.
— Точно я не могу сказать, но где-то около девяти мы как раз выходили с женой в гости.
— А когда вы возвращались, он еще стоял?
— Нет, не стоял, это было уже после двенадцати. Вы, наверное, уже давно уехали, — обращается привратник к Франку.
— Во сколько вы заперли подъезд? — спрашиваю я.
— Когда мы уже вернулись, после двенадцати. Небо не обвалится, — сказал я жене, — если разок запру дверь чуть попозже.
— Вы не видели, кто-нибудь тут крутился вчера вечером?
— Нет, не замечал. Сначала собирался в гости, ну а потом меня здесь не было. И я никого не видел. Полиция меня уже расспрашивала об этом. Ничего не могу сказать, пусть сами ломают голову.
С этими словами привратник выходит из кабинета. Смотрим друг на друга в молчании. После долгого кружения след снова приводит к Франку.
— Таких машин в городе миллион, — говорит Франк, — конечно, это была не моя. Ровно в десять я был с тобой дома и пил водку, никуда не выбирался.
— Это был твой автомобиль, — говорю я. — Когда мы подъезжали вчера вечером с Густавом к твоему дому, твоего автомобиля у подъезда не было.
— Потому что он стоял за углом, я всегда его там оставляю, — говорит Франк.
— Все равно, пусть будет, что он стоял за углом. Во всяком случае дождь еще не начинался, правда?
— Не начинался, и что с того?
— Когда ты последний раз пользовался своим автомобилем вчера перед моим приездом?
— Я приехал со студии около трех часов дня, и тогда дождя не было. А какое это имеет отношение к делу?
— Дождя не было, правда? Вчера весь день дождя не было. Дождь начался только после девяти. В таком случае, почему у тебя щетки были включенными? Может быть, ты помнишь, что когда мы сели ночью в машину, щетки начали ходить сразу, как ты только включил зажигание?
— Помню. Я думал, что это ты включил их.
— Я не включал. Знаю это точно. Они начали ходить сами, в тот момент, когда ты повернул ключ зажигания. Тогда я не обратил на это внимания, но сейчас совершенно ясно, что кто-то пользовался твоим автомобилем между девятью вечера, когда начался дождь, и полночью, когда мы сели в него, чтобы поехать в «Селект».
— Очень эффектно, — говорит Ванда, — таким способом в детективных повестях всегда обнаруживается убийца, правда? Другое дело, что Франку давно бы следовало отучиться оставлять ключ зажигания в автомобиле, я говорила ему об этом уже сто раз.
— Обычно я вынимаю его, но бывает так, что забываю, это правда, — говорит Франк, — ну какая разница, ведь дверцы-то захлопнуты и снаружи их нельзя открыть?
— Если ключи остались внутри, и дверцы открыть нельзя, то как вы сами попадаете в автомобиль? — спрашивает Пумс.
Для нее это вполне разумный вопрос. Может быть, в конце концов я оставлю ее в канцелярии.
— Раньше в таких случах я разбивал стекло, — говорит Франк, — но это было слишком хлопотно, и я установил хитрое приспособление, которое открывает двери снаружи после нажатия маленькой, совсем незаметной кнопочки.
— Это значит, что никто посторонний не откроет ваш автомобиль?
— Не откроет, — говорит Франк, — исключено.
— Но Майка знает об этой кнопочке, правда? — спрашивай я.
— Я не брала автомобиль Франка, — заявляет Майка, — нашла такси, поехала домой, потом на другой машине приехала сюда.
— Только ты могла вчера вечером пользоваться автомобилем Франка, — убеждаю я ее, — о кнопке знает только Франк, я, Ванда и, разумеется, ты. Кто-нибудь еще знает о кнопке? — обращаюсь я к Франку.
— Пожалуй, никто, — отвечает Франк.
— Именно. Я этим автомобилем не пользовался. Франк после девяти сидел дома, Ванда была в отъезде. Остается Майка. Я не знаю, почему ты так отказываешься, Майка. Ведь ты могла взять автомобиль Франка и несмотря на это не совершать убийства. Какое отношение имеет одно к другому? Ты взяла автомобиль, приехала сюда, стала свидетелем таинственной гибели черной, потом поехала этим же автомобилем в «Селект» на встречу со шведами, после чего вернула его к дому Франка и оттуда на такси поехала домой. Ну не так?
— Нет, — говорит Майка, — я приехала сюда на такси, отсюда в «Селект» поехала опять на такси, а из «Селекта» домой меня отвез некий очень симпатичный швед. К сожалению, я не могла понять ни слова из того, что он говорил. Но если ты найдешь переводчика, швед сможет подтвердить это.
— Ты приехала сюда на такси? А не заметила перед домом машину Франка?
— Нет, не заметила.
— А когда ты выходила уже после смерти черной, был какой-нибудь автомобиль перед домом?
— Наверняка не был. Шел дождь, я искала такси и, определенно, заметила бы автомобиль, стоящий рядом с домом. Не было никакого автомобиля.
— Конечно, тип сделал свое и уехал, — говорю я, — уехал как раз в то время, когда ты укладывала труп черной на диван. Одного только я не понимаю: когда я застал тебя утром у себя в квартире, ты преспокойно валялась на этом самом диване и «расслаблялась». Действительно, прекрасное место для расслабления! Как раз там, где за пару часов до этого лежал труп, который вдобавок ко всему ты сама уложила. Должен признать, у тебя крепкие нервы.
— Я хотела прикрыть пятно, — объясняет Майка, — пришла разузнать, как ты вывернулся с трупом, ну и поискать свою помаду. Помаду не нашла, трупа уже не было, но на диване осталось пятно. Когда я услышала, что ты открываешь дверь, я быстро легла на диван, чтобы заслонить пятно, а когда поднималась, накрыла его подушкой.
— Но ведь ты должна была предполагать, что я уже видел это пятно. Да что там пятно, труп!
— Но его мог вынести и кто-нибудь другой. Ты вообще мог не подозревать о трупе.
— Ладно, хватит о том, что ты думала, — говорю я, — проблема не в этом. Собственно проблем целых три. Кто и каким чудом вместо меня разговаривал по моему телефону с черной? Почему он воспользовался автомобилем Франка? Каким образом он застрелил черную, когда она осталась одна в квартире?
— Ну и как погиб Нусьо? — говорит Франк.
— Знаю, как погиб Нусьо, — отвечаю я. — Мы не сможем это проверить, но я знаю это так точно, как будто сам присутствовал при этом. Это очень странная история, но она уже расшифрована. Я раскусил ее во время рассказа Майки.
Все смотрят на меня с любопытством. Я закуриваю сигарету и начинаю исповедь.
— Наверное, вы заметили, что в последнее время я много пил…
— Заметили, — охотно подтверждает Майка,
— Не мешай, — говорю я. — Пил до такой степени, что почти допился до белой горячки с галлюцинациями. Не буду вам описывать это подробно, все равно вы ничего не поймете. Никто не способен понять кошмар этой болезни, пока не заболеет ею сам. Опольский болел белой горячкой. Я, к счастью, не болел.
— Так болел или не болел? — спрашивает Франк.
— Я думал, что у меня уже началась белая горячка. Время от времени я видел мерзкое фиолетовое чудовище, — настоящее исчадие ада. Это производило на меня такое впечатление, что я пил еще больше, и тогда чудовище появлялось снова. Я был близок к самоубийству, это продолжалось два месяца. Сегодня я узнал, что совершенно здоров. Чудовище не было галлюцинацией, оно было обычным котом. И сегодня я самый счастливый человек в мире. Может быть, меня обвинят в двух убийствах, возможно, я закончу жизнь в тюрьме. Но, во всяком случае, мне уже не грозят никакие чудовища — ни фиолетовые, ни какого-нибудь другого цвета. Я как новорожденный, понимаете? Не прикоснусь больше к водке, совершенно не испытываю необходимости пить. Все это питье было страшным идиотизмом.
— Кот? — спрашивает Франк, — ты боялся обычного кота?
— Он не такой уж обычный. Он… ужасно отвратительный. Стал таким после болезни. Это кот Гильдегарды. Она прятала его в своей квартире, но временами он выскальзывал оттуда, пробирался через форточку в мое жилище, прогуливался рядом с домом. Так уж сложилось, что кроме меня никто не встречал его, а я считал его плодом воображения. Последний раз я видел его сегодня ночью перед автомобилем, когда мы остановились с Франком, чтобы купить водку. Кот стоял под струями ливня на тротуаре и смотрел на фары. Я был потрясен и испуга", как всегда, когда он появлялся передо мною. Сегодня утром я забыл, что происходило вчера, но эту сцену припомнил сразу же в момент пробуждения. И снова начал трястись от страха. И теперь вдруг час тому назад я узнаю, что это мое видение из белой горячки оказывается простым живым котом, только облысевшим. Я радостно расцеловал Гильдегарду, не говоря ей ни слова о том, что ее кот сегодня ночью стал причиной гибели человека.
Зажигаю новую сигарету. Ванда смотрит на меня с подозрением. Так, словно предполагает, что если до сих пор у меня не было белой горячки, то сейчас она у меня есть наверняка.
— С этим котом, — это целая история, — говорю я. 4 — Пока я думал, что он призрак, я совершенно не удивился тому, что он появился ночью перед «Селектом»: привидения могут свободно переноситься с места на место, правда? Но как только я узнал, что он простой кот, я сразу понял, что здесь что-то не в порядке. Каким образом кот мог под дождем забрести так далеко?
И как раз туда, где в этот момент находился я? Ответить на это можно было только так: не кот забрел к «Селекту», а мы с Франком приехали сюда. Поэтому я и обвинил Франка, понятно?
— Конечно, понятно, — иронично подтверждает Франк.
— Когда выяснилось, что мы все же были около «Селекта», мне пришлось принять другую гипотезу, касающуюся появления кота в столь отдаленном месте ночью перед автомобилем. Он не сам добрался туда. Кто-то его подвез…
Я останавливаюсь. Отзывается Ванда.
— Я знаю, как это было. Ты поехал отсюда к Франку на автомобиле Густава, правда?
— Да, Густав отвез меня.
— В таком случае кот, должно быть, забрался в автомобиль Густава, когда вы уезжали отсюда. Около дома Франка он выскочил и спрятался в подъезде, а когда ночью вы усаживались в автомобиль Франка, он прокрался туда за вами, поехал в автомобиле и вышел из него во время вашей остановки перед «Селектом». Тогда ты его и увидел.
— Это невозможно. Во-первых, это было бы слишком сложно, кот не станет пересаживаться из автомобиля в автомобиль, как Майка, когда она меняет такси. Во-вторых, он был здесь уже после нашего отъезда. И стал причиной смерти Щербатого.
— Загрыз его? — спрашивает Пумс с трепетом и ужасом.
— Послушайте, что произошло. Нусьо подслушал телефонный разговор и пришел грабить сейф. Он выломал дверь наружной пожарной лестницы, поднялся на второй этаж и забрался сюда. Но еще не успел приняться за работу, как появилась черная. Нусьо спрятался за портьерой и стоял там тихонько. Черная сидела за письменным столом и ждала. Я допускаю, что она открывала ящики машинально, просто, чтобы чем-нибудь заняться. В одном из ящиков обнаружила револьвер, этот предмет заинтересовал ее. Не забывайте, что она была автором детективных рассказов. Она взяла револьвер в руки, рассматривала его, забавляясь курком. Может быть, она обдумывала новый детективный шедевр с револьвером такого типа в роли орудия преступления. Тем временем через открытое окно влез кот Гильдегарды, прогулялся по полу и неожиданно вскочил на портьеру. Сиамские коты обожают карабкаться по портьерам. В эту секунду его увидела черная. Этого кота можно было испугаться, поверьте мне. И черная испугалась. Кот совершенно не был похож на кота. Черная никогда не обладала крепкими нервами, она всегда была склонна верить в «силы», которые отовсюду грозили ей. В мгновение ока она посчитала кота привидением, присланным на ее погибель. Ничего удивительного, я и сам принимал его за привидение. Она выстрелила. Пуля пробила портьеру и попала в сердце Щербатого. Мертвый Нусьо сполз по двери и остался там, прикрытый портьерой. Черная всего этого не видела, взгляд ее был направлен в то место портьеры, где за секунду до этого появилось привидение. Но привидения уже не было. Не было и его трупа. Оно исчезло, развеялось в воздухе, как и положено привидению. Фактически, пуля поцарапала коту бок. Перепуганный кот махнул в просвет между портьерами над останками Нусьо и через полуприкрытые двери выбрался на балкон. Мне кажется, что этот выстрел вызвал у него сердечный приступ. Сегодня, когда я его видел, он еле держался на ногах. Но и черная пережила шок. Это вам не хухры-мухры — увидеть привидение и спугнуть его выстрелом из револьвера. Она не могла больше находиться здесь. Выбежала на лестницу все еще с револьвером в руке и там встретилась нос к носу с Майкой. Дальше вы уже знаете. И сейчас вы уже догадываетесь, как кот очутился рядом с «Селектом»: после того, как черная выстрелила в него, он убежал на улицу, немного побродил там и в конце концов спрятался от дождя в автомобиле, стоявшем у подъезда… В том, в котором приехал убийца — в автомобиле Франка. Убийца отогнал машину снова к дому Франка вместе с котом, спрятанным под сиденьем. Затем кот поехал с нами в «Селект», там вышел на секундочку из машины, но поскольку дождь все еще лил, он снова вернулся в автомобиль, когда Франк садился в него, потом кот проспал в нем все то время, что мы были у Майки, и покинул машину только у моего подъезда, когда Франк отвез меня домой. С тех пор он крутился где-то поблизости, а потом забрался в мой сейф, где был найден мной и идентифицирован как кот из крови и плоти, а не продукт белой горячки. Вот и вся загадка.
— Но кто же убил черную? Вопрос остается открытым, — говорит Ванда.
— Есть еще один вопрос: почему не приходит Роберт? — говорю я.
— А почему он должен был бы прийти? — спрашивает Ванда.
— Оба трупа дословно свалились Роберту на шею, — говорю я, — Роберт уже несколько часов ведет следствие. За это время он наверняка успел узнать от кельнерши о том, что черная звонила мне, о том, как я расспрашивал о черной, о том, что у меня в руках был шарфик черной, — одним словом, Роберт отлично знает, что я глубоко замешан во все это. И я не понимаю, почему он до сих пор не пришел меня арестовать.
— По дружбе, — говорит Франк, — он ждет, когда ты появишься сам и во всем признаешься. Это всегда считается смягчающим обстоятельством. Роберт хочет облегчить работу твоему будущему адвокату.
— Я ни в чем не признаюсь, поскольку никого не убивал, — говорю я.
— Браво! Это лучший метод! Держись за это покрепче. Теперь прощай. Мне уже пора идти на съемки. Собирайся, Майка! — говорит Франк, забирая шляпу с письменного стола. — Чао! Увидимся в суде, — обращается он ко мне уже от двери.
— До суда не дойдет. Ты подтвердишь мое алиби, — говорю я.
— Подтвержу или не подтвержу, — говорит Франк, — до свидания!
— Как это не подтвержу? Эй, постой, что это за шуточки? — возмущаюсь я.
— Послушай, — говорит Франк уже в дверях, — только что ты доказывал, что я убийца, но не очень ловко доказывал. Ты склепал свою историю так бездарно, словно предназначал ее Густаву для «Синей Библиотеки». На милю несло «Синей Библиотекой», уверяю тебя. Я не являюсь детективом и ничего общего не имею теперь с Издательством. Я только скромный сценарист без писательских амбиций. Но, верь мне, такой халтуры я никогда бы не выдумал. Если бы мне уж нужно было написать сценарий на тему двух твоих трупов, я написал бы его совсем по-другому. Менее эффектно, но зато более достоверно.
— Расскажи, — предлагает Ванда.
— У меня нет на это времени, да и подробности не так важны, но совершенно очевидно, что убийца — сам Монти. До свидания!
— Стой! Черт возьми! — кричу я. — Как это я убийца? Когда я их убил?
— Еще до того, как ты вышел из дома с Густавом, — говорит Франк, — Густав спустился к автомобилю, а ты остался на лестнице, вошел в канцелярию, где тебя уже ожидала черная, прихлопнул ее, а поскольку там оказался и Нусьо, ты прихлопнул и его. Все эти продолжалось так недолго, что когда ты спустился вниз, Густав даже не заметил, что ты какое-то время отсутствовал. Он с полной искренностью будет доказывать на суде, что вы все время были вместе.
— Так что же, выходит, что я сам назначил черной встречу в канцелярии?
— Ты, собственной персоной. Это единственное логичное объяснение. Чудес не бывает.
— Но черная звонила в половине девятого. Это подтвердит кельнерша. А я в это время сидел с Густавом в своей квартире и слушал чтение его повести. Никто в это время не звонил.
— Слушай, а ты мог бы повторить концовку?
— Концовку чего?
— Концовку повести Густава. В полдевятого Густав как раз должен был дочитывать ее, если десять минут спустя вы уже звонили мне. Так вот я спрашиваю: можешь ли ты повторить концовку? Достаточно будет, если ты перескажешь ее в двух словах, а я проверю это, позвонив Густаву. Ну, валяй!
— Я всю ночь просидела на лестнице… ожидала кое-кого. И как раз находилась на лестничной клетке между этажами, когда открылась дверь квартиры наверху и вышла эта прелестная дама, — здесь Гильдегарда прерывается и указывает на Майку. — Она вышла и еще держалась за дверную ручку, когда что-то там в квартире грохнуло. Тогда эта дама вернулась в квартиру и через некоторое время снова вышла из нее и начала спускаться по лестнице. Я забилась в угол, дама меня не заметила, сошла на второй этаж, что-то там делала у ниши с гидрантом, потом вышла в вестибюль и на улицу. Я видела все это совершенно точно.
— Во сколько это было, в котором часу? — спрашиваю я.
— У меня нет часов. Это было не очень поздно, скорее всего около десяти.
— Вы слышали выстрел в квартире?
— Я не знала, что это выстрел. Он был не очень громкий. Так; словно хлопнуло окно или дверь. Только теперь я поняла, что это был выстрел.
— Вы могли бы поклясться, что в момент, когда раздался выстрел, эта дама была уже на лестнице и дверь была закрыта?
— Да, пожалуй, я могла бы подтвердить это, — говорит Гильдегарда.
— Милая, — выкрикивает Майка, нагибается и целует Гильдегарду в щеку. Гильдегарда восхищенно улыбается. Все понемножку приходят в себя.
— Я прошу у вас прощения за эту историю с помадой, — говорит Майка Пумс. — Вот ваша помада, возьмите ее.
— А это, наверняка, ваша, — говорит Пумс и возвращает Майке помаду, которую я недавно вручил ей самой.
Обмениваются помадами. Сцена просто идиллическая.
Я слышу, как открываются двери приемной, кто-то стучит в кабинетную дверь. У порога появляется наш уважаемый привратник.
Это рахитичный тип лет пятидесяти, довольно тупой с виду, но только с виду. Физиономия его постоянно щетинится, словно он пару дней не брился. Для меня это всегда оставалось загадкой. Бритым я его не видел никогда, но и больше, чем на три миллиметра, щетина у него не отрастала.
— Дама из шестой квартиры не здесь? — спрашивает он. Тут же замечает Гильдегарду и обращается уже к ней.
— Там вас ищут, — говорит он.
— Меня? — удивляется Гильдегарда. — Это, наверно, ошибка.
— Да вы пойдите, объяснитесь, — предлагает ей привратник. Из зажатого кулака у него выглядывает уголок банкнота. Гильдегарда поднимается и жирафьим шагом покидает кабинет.
— Что там еще? — спрашиваю я привратника, который явно не торопится уходить.
— А еще то, что лучше переставить машину, господин снова поставил ее на запретной стороне, — говорит он, обращаясь к Франку.
— Вы правы, но мы и так сейчас уезжаем, — произносит Франк, поднимаясь. — Там все еще крутится этот полицейский?
— А как же, — отвечает привратник. — Он пока еще не заметил, что вы поставили машину не там, где положено, потому что у него голова забита другим, но в конце концов он заметит, к чему вам еще платить штраф?
— Вас расспрашивали по поводу этих двух трупов? — обращаюсь к привратнику я.
— Да, не меньше часа держали меня в полиции, — скривившись, отвечает он. — А что я могу знать? Ну, были трупы на крыше, слетели в машину, да. Я их не тащил на крышу и не сбрасывал вниз, ничего такого мне не докажут, — говорит он тоном человека, который уже не раз имел дело с органами власти и знает, как себя вести в подобных случаях.
— А как вы думаете, кто это мог сделать? — спрашиваю я.
— Щербатого убила брюнетка из бара, — без колебания заявляет он. — Даже и полиция так думает, потому ее и задержали.
— Ее задержали в полиции?
— Да. Меня отпустили, а ее задержали.
— Ас чего она стала бы его убивать?
— Потому что он обманул ее. Обещал жениться, забрал ее деньги и хотел смыться. Я ей говорил, и все ей говорили, чтобы не была дурой. Сразу же было видно, что он мошенник, но девчонка была глупая, ничего не хотела слушать, и тогда только сообразила, что к чему, когда Пилц задал драпака из бара и уже одной ногой был на свободе. Она догнала его и прикончила.
— Откуда она достала револьвер? — спрашиваю я.
— А почем я знаю? Это выяснится.
— Но ведь она еще утром не знала, что Щербатый убит, даже ходила в Новый Поселок расспрашивать о нем, потому что именно такой адрес он называл ей, — говорю я.
— Да это она сбивала с толку, — возражает привратник.
— А второй труп? Особа в черном? Ее тоже кельнерша прикончила? С какой целью?
— А эта баба наверное подсмотрела, как девчонка расправлялась с Пилцем, ну и от нее надо было отделаться, — говорит он.
— Это полиция так считает? — спрашиваю я.
— Ну, наверное, если задержали девчонку. А вы идите поскорее к своему автомобилю, не то вот-вот полицейский прицепится, — обращается привратник к Франку. — Вы вчера тоже останавливались на этом самом месте. Вам еще повезло, что этого никто не заметил. Всего вам хорошего, — говорит привратник и направляется к выходу.
— Минуточку, — говорю я, — вы вчера видели автомобиль господина Шмидта перед нашим домом?
— Да вроде и видел, даже сказал жене: господин Шмидт оставил автомобиль на запрещенной стороне, будет платить штраф.
— Это точно был автомобиль господина Шмидта? Я думаю, что вам показалось. Вчера здесь стоял автомобиль господина Кокача, а не господина Шмидта, — говорю я.
— Этот фиолетовый? Да, он стоял, но потом стоял автомобиль господина Шмидта, — решительно заявляет привратник. Действительно, спутать два этих автомобиля невозможно. Машина Густава единственная в своем роде. Густав недавно перекрасил ее в такой ярко-свекольный цвет, что ее можно узнать на расстоянии трех километров в потоке других автомобилей.
— В котором часу вы заметили автомобиль господина Шмидта? — спрашиваю я.
— Точно я не могу сказать, но где-то около девяти мы как раз выходили с женой в гости.
— А когда вы возвращались, он еще стоял?
— Нет, не стоял, это было уже после двенадцати. Вы, наверное, уже давно уехали, — обращается привратник к Франку.
— Во сколько вы заперли подъезд? — спрашиваю я.
— Когда мы уже вернулись, после двенадцати. Небо не обвалится, — сказал я жене, — если разок запру дверь чуть попозже.
— Вы не видели, кто-нибудь тут крутился вчера вечером?
— Нет, не замечал. Сначала собирался в гости, ну а потом меня здесь не было. И я никого не видел. Полиция меня уже расспрашивала об этом. Ничего не могу сказать, пусть сами ломают голову.
С этими словами привратник выходит из кабинета. Смотрим друг на друга в молчании. После долгого кружения след снова приводит к Франку.
— Таких машин в городе миллион, — говорит Франк, — конечно, это была не моя. Ровно в десять я был с тобой дома и пил водку, никуда не выбирался.
— Это был твой автомобиль, — говорю я. — Когда мы подъезжали вчера вечером с Густавом к твоему дому, твоего автомобиля у подъезда не было.
— Потому что он стоял за углом, я всегда его там оставляю, — говорит Франк.
— Все равно, пусть будет, что он стоял за углом. Во всяком случае дождь еще не начинался, правда?
— Не начинался, и что с того?
— Когда ты последний раз пользовался своим автомобилем вчера перед моим приездом?
— Я приехал со студии около трех часов дня, и тогда дождя не было. А какое это имеет отношение к делу?
— Дождя не было, правда? Вчера весь день дождя не было. Дождь начался только после девяти. В таком случае, почему у тебя щетки были включенными? Может быть, ты помнишь, что когда мы сели ночью в машину, щетки начали ходить сразу, как ты только включил зажигание?
— Помню. Я думал, что это ты включил их.
— Я не включал. Знаю это точно. Они начали ходить сами, в тот момент, когда ты повернул ключ зажигания. Тогда я не обратил на это внимания, но сейчас совершенно ясно, что кто-то пользовался твоим автомобилем между девятью вечера, когда начался дождь, и полночью, когда мы сели в него, чтобы поехать в «Селект».
— Очень эффектно, — говорит Ванда, — таким способом в детективных повестях всегда обнаруживается убийца, правда? Другое дело, что Франку давно бы следовало отучиться оставлять ключ зажигания в автомобиле, я говорила ему об этом уже сто раз.
— Обычно я вынимаю его, но бывает так, что забываю, это правда, — говорит Франк, — ну какая разница, ведь дверцы-то захлопнуты и снаружи их нельзя открыть?
— Если ключи остались внутри, и дверцы открыть нельзя, то как вы сами попадаете в автомобиль? — спрашивает Пумс.
Для нее это вполне разумный вопрос. Может быть, в конце концов я оставлю ее в канцелярии.
— Раньше в таких случах я разбивал стекло, — говорит Франк, — но это было слишком хлопотно, и я установил хитрое приспособление, которое открывает двери снаружи после нажатия маленькой, совсем незаметной кнопочки.
— Это значит, что никто посторонний не откроет ваш автомобиль?
— Не откроет, — говорит Франк, — исключено.
— Но Майка знает об этой кнопочке, правда? — спрашивай я.
— Я не брала автомобиль Франка, — заявляет Майка, — нашла такси, поехала домой, потом на другой машине приехала сюда.
— Только ты могла вчера вечером пользоваться автомобилем Франка, — убеждаю я ее, — о кнопке знает только Франк, я, Ванда и, разумеется, ты. Кто-нибудь еще знает о кнопке? — обращаюсь я к Франку.
— Пожалуй, никто, — отвечает Франк.
— Именно. Я этим автомобилем не пользовался. Франк после девяти сидел дома, Ванда была в отъезде. Остается Майка. Я не знаю, почему ты так отказываешься, Майка. Ведь ты могла взять автомобиль Франка и несмотря на это не совершать убийства. Какое отношение имеет одно к другому? Ты взяла автомобиль, приехала сюда, стала свидетелем таинственной гибели черной, потом поехала этим же автомобилем в «Селект» на встречу со шведами, после чего вернула его к дому Франка и оттуда на такси поехала домой. Ну не так?
— Нет, — говорит Майка, — я приехала сюда на такси, отсюда в «Селект» поехала опять на такси, а из «Селекта» домой меня отвез некий очень симпатичный швед. К сожалению, я не могла понять ни слова из того, что он говорил. Но если ты найдешь переводчика, швед сможет подтвердить это.
— Ты приехала сюда на такси? А не заметила перед домом машину Франка?
— Нет, не заметила.
— А когда ты выходила уже после смерти черной, был какой-нибудь автомобиль перед домом?
— Наверняка не был. Шел дождь, я искала такси и, определенно, заметила бы автомобиль, стоящий рядом с домом. Не было никакого автомобиля.
— Конечно, тип сделал свое и уехал, — говорю я, — уехал как раз в то время, когда ты укладывала труп черной на диван. Одного только я не понимаю: когда я застал тебя утром у себя в квартире, ты преспокойно валялась на этом самом диване и «расслаблялась». Действительно, прекрасное место для расслабления! Как раз там, где за пару часов до этого лежал труп, который вдобавок ко всему ты сама уложила. Должен признать, у тебя крепкие нервы.
— Я хотела прикрыть пятно, — объясняет Майка, — пришла разузнать, как ты вывернулся с трупом, ну и поискать свою помаду. Помаду не нашла, трупа уже не было, но на диване осталось пятно. Когда я услышала, что ты открываешь дверь, я быстро легла на диван, чтобы заслонить пятно, а когда поднималась, накрыла его подушкой.
— Но ведь ты должна была предполагать, что я уже видел это пятно. Да что там пятно, труп!
— Но его мог вынести и кто-нибудь другой. Ты вообще мог не подозревать о трупе.
— Ладно, хватит о том, что ты думала, — говорю я, — проблема не в этом. Собственно проблем целых три. Кто и каким чудом вместо меня разговаривал по моему телефону с черной? Почему он воспользовался автомобилем Франка? Каким образом он застрелил черную, когда она осталась одна в квартире?
— Ну и как погиб Нусьо? — говорит Франк.
— Знаю, как погиб Нусьо, — отвечаю я. — Мы не сможем это проверить, но я знаю это так точно, как будто сам присутствовал при этом. Это очень странная история, но она уже расшифрована. Я раскусил ее во время рассказа Майки.
Все смотрят на меня с любопытством. Я закуриваю сигарету и начинаю исповедь.
— Наверное, вы заметили, что в последнее время я много пил…
— Заметили, — охотно подтверждает Майка,
— Не мешай, — говорю я. — Пил до такой степени, что почти допился до белой горячки с галлюцинациями. Не буду вам описывать это подробно, все равно вы ничего не поймете. Никто не способен понять кошмар этой болезни, пока не заболеет ею сам. Опольский болел белой горячкой. Я, к счастью, не болел.
— Так болел или не болел? — спрашивает Франк.
— Я думал, что у меня уже началась белая горячка. Время от времени я видел мерзкое фиолетовое чудовище, — настоящее исчадие ада. Это производило на меня такое впечатление, что я пил еще больше, и тогда чудовище появлялось снова. Я был близок к самоубийству, это продолжалось два месяца. Сегодня я узнал, что совершенно здоров. Чудовище не было галлюцинацией, оно было обычным котом. И сегодня я самый счастливый человек в мире. Может быть, меня обвинят в двух убийствах, возможно, я закончу жизнь в тюрьме. Но, во всяком случае, мне уже не грозят никакие чудовища — ни фиолетовые, ни какого-нибудь другого цвета. Я как новорожденный, понимаете? Не прикоснусь больше к водке, совершенно не испытываю необходимости пить. Все это питье было страшным идиотизмом.
— Кот? — спрашивает Франк, — ты боялся обычного кота?
— Он не такой уж обычный. Он… ужасно отвратительный. Стал таким после болезни. Это кот Гильдегарды. Она прятала его в своей квартире, но временами он выскальзывал оттуда, пробирался через форточку в мое жилище, прогуливался рядом с домом. Так уж сложилось, что кроме меня никто не встречал его, а я считал его плодом воображения. Последний раз я видел его сегодня ночью перед автомобилем, когда мы остановились с Франком, чтобы купить водку. Кот стоял под струями ливня на тротуаре и смотрел на фары. Я был потрясен и испуга", как всегда, когда он появлялся передо мною. Сегодня утром я забыл, что происходило вчера, но эту сцену припомнил сразу же в момент пробуждения. И снова начал трястись от страха. И теперь вдруг час тому назад я узнаю, что это мое видение из белой горячки оказывается простым живым котом, только облысевшим. Я радостно расцеловал Гильдегарду, не говоря ей ни слова о том, что ее кот сегодня ночью стал причиной гибели человека.
Зажигаю новую сигарету. Ванда смотрит на меня с подозрением. Так, словно предполагает, что если до сих пор у меня не было белой горячки, то сейчас она у меня есть наверняка.
— С этим котом, — это целая история, — говорю я. 4 — Пока я думал, что он призрак, я совершенно не удивился тому, что он появился ночью перед «Селектом»: привидения могут свободно переноситься с места на место, правда? Но как только я узнал, что он простой кот, я сразу понял, что здесь что-то не в порядке. Каким образом кот мог под дождем забрести так далеко?
И как раз туда, где в этот момент находился я? Ответить на это можно было только так: не кот забрел к «Селекту», а мы с Франком приехали сюда. Поэтому я и обвинил Франка, понятно?
— Конечно, понятно, — иронично подтверждает Франк.
— Когда выяснилось, что мы все же были около «Селекта», мне пришлось принять другую гипотезу, касающуюся появления кота в столь отдаленном месте ночью перед автомобилем. Он не сам добрался туда. Кто-то его подвез…
Я останавливаюсь. Отзывается Ванда.
— Я знаю, как это было. Ты поехал отсюда к Франку на автомобиле Густава, правда?
— Да, Густав отвез меня.
— В таком случае кот, должно быть, забрался в автомобиль Густава, когда вы уезжали отсюда. Около дома Франка он выскочил и спрятался в подъезде, а когда ночью вы усаживались в автомобиль Франка, он прокрался туда за вами, поехал в автомобиле и вышел из него во время вашей остановки перед «Селектом». Тогда ты его и увидел.
— Это невозможно. Во-первых, это было бы слишком сложно, кот не станет пересаживаться из автомобиля в автомобиль, как Майка, когда она меняет такси. Во-вторых, он был здесь уже после нашего отъезда. И стал причиной смерти Щербатого.
— Загрыз его? — спрашивает Пумс с трепетом и ужасом.
— Послушайте, что произошло. Нусьо подслушал телефонный разговор и пришел грабить сейф. Он выломал дверь наружной пожарной лестницы, поднялся на второй этаж и забрался сюда. Но еще не успел приняться за работу, как появилась черная. Нусьо спрятался за портьерой и стоял там тихонько. Черная сидела за письменным столом и ждала. Я допускаю, что она открывала ящики машинально, просто, чтобы чем-нибудь заняться. В одном из ящиков обнаружила револьвер, этот предмет заинтересовал ее. Не забывайте, что она была автором детективных рассказов. Она взяла револьвер в руки, рассматривала его, забавляясь курком. Может быть, она обдумывала новый детективный шедевр с револьвером такого типа в роли орудия преступления. Тем временем через открытое окно влез кот Гильдегарды, прогулялся по полу и неожиданно вскочил на портьеру. Сиамские коты обожают карабкаться по портьерам. В эту секунду его увидела черная. Этого кота можно было испугаться, поверьте мне. И черная испугалась. Кот совершенно не был похож на кота. Черная никогда не обладала крепкими нервами, она всегда была склонна верить в «силы», которые отовсюду грозили ей. В мгновение ока она посчитала кота привидением, присланным на ее погибель. Ничего удивительного, я и сам принимал его за привидение. Она выстрелила. Пуля пробила портьеру и попала в сердце Щербатого. Мертвый Нусьо сполз по двери и остался там, прикрытый портьерой. Черная всего этого не видела, взгляд ее был направлен в то место портьеры, где за секунду до этого появилось привидение. Но привидения уже не было. Не было и его трупа. Оно исчезло, развеялось в воздухе, как и положено привидению. Фактически, пуля поцарапала коту бок. Перепуганный кот махнул в просвет между портьерами над останками Нусьо и через полуприкрытые двери выбрался на балкон. Мне кажется, что этот выстрел вызвал у него сердечный приступ. Сегодня, когда я его видел, он еле держался на ногах. Но и черная пережила шок. Это вам не хухры-мухры — увидеть привидение и спугнуть его выстрелом из револьвера. Она не могла больше находиться здесь. Выбежала на лестницу все еще с револьвером в руке и там встретилась нос к носу с Майкой. Дальше вы уже знаете. И сейчас вы уже догадываетесь, как кот очутился рядом с «Селектом»: после того, как черная выстрелила в него, он убежал на улицу, немного побродил там и в конце концов спрятался от дождя в автомобиле, стоявшем у подъезда… В том, в котором приехал убийца — в автомобиле Франка. Убийца отогнал машину снова к дому Франка вместе с котом, спрятанным под сиденьем. Затем кот поехал с нами в «Селект», там вышел на секундочку из машины, но поскольку дождь все еще лил, он снова вернулся в автомобиль, когда Франк садился в него, потом кот проспал в нем все то время, что мы были у Майки, и покинул машину только у моего подъезда, когда Франк отвез меня домой. С тех пор он крутился где-то поблизости, а потом забрался в мой сейф, где был найден мной и идентифицирован как кот из крови и плоти, а не продукт белой горячки. Вот и вся загадка.
— Но кто же убил черную? Вопрос остается открытым, — говорит Ванда.
— Есть еще один вопрос: почему не приходит Роберт? — говорю я.
— А почему он должен был бы прийти? — спрашивает Ванда.
— Оба трупа дословно свалились Роберту на шею, — говорю я, — Роберт уже несколько часов ведет следствие. За это время он наверняка успел узнать от кельнерши о том, что черная звонила мне, о том, как я расспрашивал о черной, о том, что у меня в руках был шарфик черной, — одним словом, Роберт отлично знает, что я глубоко замешан во все это. И я не понимаю, почему он до сих пор не пришел меня арестовать.
— По дружбе, — говорит Франк, — он ждет, когда ты появишься сам и во всем признаешься. Это всегда считается смягчающим обстоятельством. Роберт хочет облегчить работу твоему будущему адвокату.
— Я ни в чем не признаюсь, поскольку никого не убивал, — говорю я.
— Браво! Это лучший метод! Держись за это покрепче. Теперь прощай. Мне уже пора идти на съемки. Собирайся, Майка! — говорит Франк, забирая шляпу с письменного стола. — Чао! Увидимся в суде, — обращается он ко мне уже от двери.
— До суда не дойдет. Ты подтвердишь мое алиби, — говорю я.
— Подтвержу или не подтвержу, — говорит Франк, — до свидания!
— Как это не подтвержу? Эй, постой, что это за шуточки? — возмущаюсь я.
— Послушай, — говорит Франк уже в дверях, — только что ты доказывал, что я убийца, но не очень ловко доказывал. Ты склепал свою историю так бездарно, словно предназначал ее Густаву для «Синей Библиотеки». На милю несло «Синей Библиотекой», уверяю тебя. Я не являюсь детективом и ничего общего не имею теперь с Издательством. Я только скромный сценарист без писательских амбиций. Но, верь мне, такой халтуры я никогда бы не выдумал. Если бы мне уж нужно было написать сценарий на тему двух твоих трупов, я написал бы его совсем по-другому. Менее эффектно, но зато более достоверно.
— Расскажи, — предлагает Ванда.
— У меня нет на это времени, да и подробности не так важны, но совершенно очевидно, что убийца — сам Монти. До свидания!
— Стой! Черт возьми! — кричу я. — Как это я убийца? Когда я их убил?
— Еще до того, как ты вышел из дома с Густавом, — говорит Франк, — Густав спустился к автомобилю, а ты остался на лестнице, вошел в канцелярию, где тебя уже ожидала черная, прихлопнул ее, а поскольку там оказался и Нусьо, ты прихлопнул и его. Все эти продолжалось так недолго, что когда ты спустился вниз, Густав даже не заметил, что ты какое-то время отсутствовал. Он с полной искренностью будет доказывать на суде, что вы все время были вместе.
— Так что же, выходит, что я сам назначил черной встречу в канцелярии?
— Ты, собственной персоной. Это единственное логичное объяснение. Чудес не бывает.
— Но черная звонила в половине девятого. Это подтвердит кельнерша. А я в это время сидел с Густавом в своей квартире и слушал чтение его повести. Никто в это время не звонил.
— Слушай, а ты мог бы повторить концовку?
— Концовку чего?
— Концовку повести Густава. В полдевятого Густав как раз должен был дочитывать ее, если десять минут спустя вы уже звонили мне. Так вот я спрашиваю: можешь ли ты повторить концовку? Достаточно будет, если ты перескажешь ее в двух словах, а я проверю это, позвонив Густаву. Ну, валяй!