Страница:
Леонид Каганов
До рассвета
А ребенку не нужен хороший отец. Ему нужен хороший учитель. А человеку — хороший друг. А женщине — любимый человек. И вообще поговорим лучше о стежках-дорожках.
А.,Б. Стругацкие
Я покопался в душе и нашел Иуду…
Я покопался в сердце и нашел Иуду…
Я покопался в мозгах и нашел Иуду…
Я порылся в карманах и нашел серебро…
Д. Мурзин
ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО
Сегодня, когда в живых осталось так мало очевидцев Катастрофы, мне кажется первостепенно важным рассказать нашим детям, внукам и правнукам о том, как это было на самом деле. Вы найдете массу литературы, посвященной краху и возрождению денежно-ценностной системы, в том числе и труды вашего покорного слуги. Вы найдете множество работ по физике, которые объясняют постфактум особенности температурных и гравитационных воздействий при высоких скоростях, и тот факт, почему Катастрофа в итоге не состоялась. Вы даже найдете приключенческие, фантастические и любовные романы, действие которых разворачивается в дни Катастрофы, но они далеки от достоверности и очень малочисленны — человечество, как и каждый отдельный человек, любит вспоминать свои победы и не хочет перелистывать черные страницы истории, повествующие о тех днях, когда человек познал в полной мере бессилие и отчаяние. Сегодняшние подростки возмущают нас своей неграмотностью — многие из них всерьез считают что «наша эра» и «эра после катастрофы» — это одно и то же! Они не знают и ничего не хотят знать о Катастрофе. Именно поэтому я считаю своим долгом написать о том, что довелось увидеть мне. Пока мой разум еще в силах хранить память о тех далеких днях, а руки еще могут держать наборный скард, я буду редактировать и готовить к публикации дневник, который я написал через два месяца после Катастрофы.Искренне ваш,
доктор юридических наук,
Н.В.Клеменский
* * *
Олега я впервые увидел на вокзале. В тот вечер я снова пришел туда, неужели все еще надеялся уехать? Вокзал оказался самым тихим местом в Москве. На рябом, загаженном полу, под разбитыми стеклами бывших касс спали на тюках трое пьяных. В углу сидела обнявшись влюбленная парочка. На кресле у входа тихо вслипывала немолодая женщина в длинной черной юбке. У нее на руках спал младенец. Больше никого не было. На улице безумно ревел ветер.— Стоять, блядь. — раздался сзади хриплый голос.
Я медленно обернулся и увидел перед собой милиционера в форме летнего образца. Он был года на два старше меня и на пару сантиметров ниже ростом. Скуластое лицо покрывала короткая щетина, зрачки уверенно рассматривали меня сквозь набухшие, монголоидные прорези век.
— Глухой? — спросил он.
— В чем дело? — осведомился я, стараясь придать тону максимум достоинства.
— Документы показывай! Что в сумке, что в карманах?
— С какой стати?
— Ты скотина, блядь, или человек на хуй? Язык понимаешь? Открывай сумку!
— А если не открою?
— Тогда я тебя пристрелю. — он деловито расстегнул кобуру и вынул пистолет.
Я еще раз заглянул в его глаза и понял что действительно застрелит. Пришлось распахнуть сумку. Впрочем сумка была — одно название. Заплечная торба с безнадежно рваной молнией. Внутри комом лежала ненужная уже теплая куртка и завернутая в газету бутылка водки, которую я берег на последний день. Милиционер немедленно убрал пистолет, запустил руку в сумку и выудил сверток с бутылкой. Газета полетела на пол, а бутылка была втиснута в карман форменных брюк.
— На каком основании? — спросил я тупо.
— На основании приказа мэра о соблюдении порядка на хуй.
— Что еще за бред? Какого порядка? Какого мэра? — возмутился я.
И тут же получил не сильный, но отчетливый удар кулаком в бок.
— А это тебя не ебет. Понял? Что в карманах? Все вынимай.
И я начал выгребать из кармана: носовой платок, горсть жухлых семечек, пачку долларов и капсулу с таблетками.
— Что за таблетки? — спросил он. — Яд?
Я кивнул:
— Снотворное.
— Прячь. Откуда сам?
— Местный.
— Не пизди.
— Из Екатеринбурга.
— Вот я гляжу выговор не московский. А чо не дома?
— А мне и здесь хорошо.
— Не пизди.
— Ну не успел, не успел…
— Ага, — злорадно усмехнулся он, — а долларов-то набрал не еби маму, да?
Я промолчал. Он вынул из кармана мою бутылку, отвинтил колпачок, глотнул и удовлетворенно поморщился.
— Будешь?
— Буду. — неожиданно сказал я и взял протянутую бутылку.
— Дома ждут?
— Ждут.
— А здесь есть кто?
— Никого.
— Вот, блядь, и у меня уже никого… — сказал он и замолчал.
Младенец на руках у женщины проснулся и начал оглушительно верещать. Милиционер поморщился.
— А чего, бля… — начал он, но сбился — младенец орал оглушительно, а женщина вдруг тоже завыла протяжно и тоскливо.
— А, блядь, чего… — опять начал милиционер, но фраза снова потонула в крике.
— Да заебали своими воплями! — он вытащил пистолет.
Я инстинктивно закрыл глаза. Воздух дважды качнулся и заложило уши. По ноздрям ударил резкий запах гари и вслед за этим до моего сознания донеслись оглушительные хлопки, будто кто-то всесильный с размаху ударил по Земле гигантским молотом.
— Так, говорю, чего, бля, делать теперь думаешь? — услышал я сквозь пелену в ушах.
Я открыл глаза — сверток с младенцем валялся на полу. Под ним медленно расползалась красная лужа. Пьяные на тюках проснулись и таращились из угла молча и осоловело. Откуда у младенца столько крови? Женщина сидела, неуклюже откинувшись на спинку кресла. Вместо левого глаза зияла дыра и из нее толчками выплескивалась кровь — на черное платье, на оранжевый пластик кресла и на пол.
— Что? — спросил я.
— Глухой? Чего делать будешь?
— Не знаю.
— Решай. Со мной пойдешь?
— Пойду. — вдруг сказал я.
Женщина дернулась всем телом и с клекотом осела на пол.
— Идем. — сказал он. — Меня звать Олег. Сумку брось, на хер она нужна.
— Коля. — сказал я, — Николай Викторович Клеменский.
— Не ебет. Коля и Коля.
Долгое время мы шли молча, Олег впереди, я чуть поодаль. Под ногами чавкали лужи. Казалось невероятным что здесь еще неделю назад лежал снег. Людей было много. Они торопливо и озабоченно сквозили в разных направлениях, и я подумал что на моей памяти так бегали по улицам только в последний вечер перед Новым годом. Порой мимо проносились целые семьи с детьми. Из распахнутых окон раздавались голоса и музыка. Облупленные дома и короба давно брошенных автомашин казались выписанными тушью прямо в воздухе, они отбрасывали колючие тени. Повсюду ползали ярко-синие блики и резало глаза как от фотовспышки. Над головой выл ветер, пытаясь сбить с ног и прижать к грязному асфальту. Атмосфера давно сошла с ума. А над домами и над ветром, в лиловом небе истошно палила Блуждающая звезда, выливая на Землю фиолетовый свет — чуждая, страшная, в косматых протуберанцах короны. В последние дни на нее уже нельзя было смотреть без темных очков. Очков у меня не было, и я смотрел под ноги.
— У нас в армии случай был. — вдруг начал Олег, — Сидим мы ночью в караулке — я и Тимур. Тимуру брат прислал шмали, а у меня самогон. Сидим, блядь, выпили и курим. Второй год служим, все по хую. Тут раз — входит прапор. И так носом повел — курите, суки? Пиздец, — говорит, — сгною на пиле. А пила — это у нас на болоте около деревни такая хуйня была, туда салаг ебошить посылали. Ангары строить. А мы смотрим — прапор сам пьяный в жопу. Ну Тимур типа ему протягивает бутылку — угощайтесь, блядь, товарищ прапорщик. Короче выпили с ним и дали ему курнуть. Сидим, блядь, и ржем в три рыла как ебанутые. Ну, хуяк, и тут приходит сам майор Лухой. А это такой, знаешь, пиздец… — Олег задумался. — Ты в армии служил?
— Ну типа.
— Не пизди.
— На военной кафедре был.
— Салага.
На мокром асфальте валялся труп маленького мужичка. На нем был почти чистый костюм-тройка, и это не вязалось с небритым бордовым лицом в кровоподтеках. Похоже он прыгнул из окна и лежал здесь уже давно, потому что запах был особенно гнусный. Люди обтекали труп со всех сторон.
— Смотри. — кивнул Олег и пошевелил ноздрями, — Три дня лежит, щетиной оброс. Нормально за три дня психануть? А еще мужик. Это не человек, блядь, это скотина на хуй.
Олег сплюнул и пошел было дальше, но тут я не выдержал.
— Слушай, зачем ты застрелил женщину с ребенком?
Олег остановился и внимательно посмотрел на меня.
— Коля, ты скотина, блядь, или человек на хуй? Ты ничего не понял?
— Чего тут понимать. — буркнул я, — Она может жить хотела, а ты ее…
— Сколько она хотела жить? Восемь часов?
— А хоть бы и восемь, это ее право!
— А нехуй было орать.
— А это ее право орать!
— А у меня тоже право.
— Какое право?
— Что мне все по хую, вот такое и право. — Олег достал из кармана мою бутылку, сделал большой глоток и протянул мне. Я тоже глотнул.
— Нет у тебя никакого права.
— Пошли, говорю, чего вонью дышать. — Олег снова двинулся вперед и свернул в замусоренный переулок. Я поплелся следом.
В этом переулке народу было меньше, зато и пробираться было труднее — переулок был покрыт толстым слоем грязи и мусора. Его не убирали уже месяца три.
— Ты этот, блядь… Юрист что ли? — произнес Олег, не оборачиваясь.
— Юрист. Пятый курс…
— Я смотрю, права качать горазд. А в армии ни хуя не служил. А там бы тебя живо научили, что право, блядь, одно, понял? Делай что тебе можно, а что нельзя — ни хуя не делай. Или делай, но не светись. Вопросы есть?
— Есть. Чего теперь, все можно по-твоему? И убивать значит можно, да? И мучать и калечить?
— А почему нет?
— Чего же ты тогда меня не убил?
— А на хуй?
— А чего я тебя не убил?
— А ты не умеешь. Посмотри на себя — щенок еще.
«Вот сука!» — подумал я, но вслух ничего не сказал. Какое-то время мы молчали. Потом Олег спросил:
— Сам-то давно понял что пиздец пришел?
— Сейчас скажу… Года полтора назад. Когда доцент Саливаров отчитал половину лекции, потом махнул рукой и сказал, что больше лекции не нужны, и он всем желает хорошо провести оставшееся время. И сам в Германию уехал, кто-то у него там был очевидно.
— Очевидно. — передразнил Олег, — Отец профессор небось?
— Нет.
— Не пизди.
— Не профессор. Он доцент. Юрист. И мать юрист.
— А давно у вас в городе деньги кончились?
— Ну как сказать… Месяца два назад вдруг дико подорожали рестораны, бани, алкоголь всякий, проституток расплодилось… Потом начался обмен — все меняли на водку и наркотики. А проститутки исчезли. Потому что женщины и без того стали вести себя это… свободнее. Но деньги еще ходили. Особенно доллары.
— В Москве уже полгода бардак творится. Хорошо хоть жратвы везде навалом и бесплатно. А телефоны и электричество у вас когда отрубились?
— Когда я улетал, все работало.
— Пиздец какой-то. Вот, блядь, дисциплина! Жить и радоваться. Хули тебя в Москву потянуло?
— Посмотреть хотел… Я всегда мечтал в Москве побывать. И поехал-то рано — за месяц. Прожил тут недельку, билеты у меня были обратные. На самолет. И вдруг раз — самолеты не летят, поезда не идут, машин нет…
— А ты как думал? Привык чтоб тебя возили на своем горбу?
— Так за деньги же!
— Да, блядь, на хуй они кому нужны твои деньги? Полный карман денег тащишь, а ты иди купи чего-нибудь, а?
Я на ходу засунул руку в карман и вынул пачку долларов. Разорвал резинку и швырнул вперед. Бумажки веером разлетелись по высыхающему асфальту. Ветер тут же подхватил их и с ревом унес вперед. Олег покосился на меня через плечо.
— Артист, блядь. Этот, блядь, как его. Хули выебываешься? Довыебывался уже и все равно выебываешься. Вот главные деньги среди этого говнища… — он похлопал по кобуре пистолета. — Понял? Все что хочешь куплю. Как я у тебя бутылку купил.
— А билет до Екатеринбурга мне купишь?
— Ну теперь конечно хуй. Потому что их нет, понял? А раньше бы купил как не хер делать. И поехал бы ты жариться к мамке с папкой. К доцентам.
Некоторое время мы шли молча — Олег впереди, я сзади.
— А ты в нее сразу поверил? — спросил я.
— Не понял.
— Ну в Блуждающую звезду. Когда первый раз доклад Штудельта был опубликован в газетах, я не поверил. И когда верующие стали про конец света кричать, тоже не поверил. И когда первая волна паники поднялась — тоже не верил. А вот когда доцент Саливаров… я хорошо запомнил этот момент, такая тишина настала в аудитории, что…
— Я сразу поверил. — перебил Олег. — Башку надо иметь на плечах. Так вот, входит майор Лухой. А мы смотрим — тоже пьяный в жопу. Просто в полную жопень. Разинул ебальник, мы думали — пиздец. А он так — водка есть? И падает на стол! Тут прапор — р-раз из комнаты! Прибегает с литром и ставит. Наливает Лухому стакан до краев — тот хуяк, выпил. А мы ему еще стакан — он хуяк, выпил — и вконец убился, падает на пол. А прапор как заржет, мы ржем, ну просто пиздец. А Тимур, сука, так подмигивает — давай ему ебальник нитрокраской распишем? У нас в каптерке нитрокраски до хуя было финской. Прапор, бля, хоть пьяный, а насторожился и по-тихому съебался. А мы, как два мудака, берем нитрокраску и расхуяриваем Лухому ебальник под не еби боже. Лицо — синее, нос — зеленый, вокруг глаз — круги, блядь, красные, просто хоть растяни за щеки и кидай на хуй в небо вместо радуги… уй, блядь! — Олег оступился и чуть не упал в серебристо-синюю лужу.
— Куда мы идем? — спросил я.
— Куда… За бабами. Ебал баб хоть раз?
— Ебал.
— Не пизди.
— Не пиздю. Не пизжу я.
— И много выебал?
— Ну так, бывало…
— А я до армии никого не ебал. Пиздил всем что ебал, а сам не ебал. А в армии ебал один раз. Нас с Тимуром на пилу послали, ну и еще двух салаг. Нормальные пацаны были. И ни хуя мы за день не успели, а на ночь кинули нас под деревней на сеновал, даже, блядь, не кормили ни хуя. А тут к нам местные бабищи пришли сами на хуй. Штук семь. У них там в селе какая-то ебанная свадьба была, все пьяные в жопу. Местные парни пьяные в жопу, а тут они услышали что солдаты приехали. Прикинь, бля? Мы их всю ночь ебали. А утром местное пацанье пришло, толпа, блядь, человек пятнадцать демонов. И таких они пиздянок нам раскрутили… Я еще ничего отделался, только башку разбили. Тимуру эту… ключицу сломали. А салаге одному вобще почки отбили на хуй. Он три дня кровью ссал, потом падать начал, понял, да? Нас в медсанчасть забрали. А потом в госпиталь. А мы их не запиздили ни хуя не одного, чего мы можем когда их пятнадцать? А после армии я много ебал.
Палило с каждой минутой все сильнее, идти по такому пеклу было невозможно. Народу на улицах становилось все меньше. Олег бросил на асфальт форменную куртку и остался в майке. Мы старались идти в тени домов, перебегая яркие промежутки.
— Ну все, пришли. Я заебался. — сказал Олег. — Смотри, здесь уже никого нет. Куда все попрятались?
— Процентов тридцать по домам сидит, процентов тридцать в метро забились, остальные в церквях.
— Не умничай. Вон баба идет.
Прямо на нас, прикрыв голову от зноя полотенцем, торопливо шла девушка в белой майке и джинсах.
— Стоп. — сказал Олег и схватил ее за руку.
— Вы что? Вы кто? — дернулась девушка.
— Куда идешь? Пойдем с нами.
— К матери иду… — тихо заговорила она, словно поняв все и пытаясь его убаюкать, — Они в разводе, я полночи у отца сидела, а до рассвета к матери. А он не может, у него своя семья, а мать у меня с характером. И в церковь тоже не пошла. А у меня парень в церковь ушел, он не может без Господа, а я без матери не могу. И ни туда не могу, ни сюда. А тут иду и никого кругом нет, почему никого нет на улицах?
— А хули делать под таким пеклом? Давай, пошли вон в подъезд.
Девчонка замерла, посмотрела на Олега и вдруг заголосила на всю улицу:
— Спасите! Помогите! Убивают! Помогите!
— Ну кричи, кричи… — усмехнулся Олег. — Убивают, бля. Все там будем на рассвете.
— Ну помогите, ну кто-нибудь!! — голосила девчонка, пытаясь вырвать руку из железного кулака Олега.
Тот стоял, спокойно прищурившись.
— Думаешь кто-нибудь выйдет? Ни одна сука не выйдет. Уже никто никому на хуй не нужен. Только ты нам с Колькой еще нужна. Цени, блядь.
И вдруг за его спиной хлопнула дверь — из дома напротив выбежали два мужика, явно отец и сын. Лица у обоих были зверские и небритые. В руках у старшего была монтировка. Олег резко схватился за кобуру и хотел было обернулся, но старший уже повис на его спине и начал душить, обхватив горло монтировкой. Младший зашел спереди, повернулся ко мне спиной и начал методично бить Олега кулаком в живот. Девчонка отбежала в сторону и теперь стояла, испуганно вжавшись в стену дома. На меня никто не обращал внимания. Тогда я поднял с асфальта обломок арматуры, шагнул вперед и со всего размаха опустил его на бритый затылок младшего. Послышался хруст, брызнула кровь, и он осел на асфальт. Тотчас же Олег резко наклонился и перекинул старшего через голову — тот мешком шлепнулся рядом с сыном и попытался встать на ноги, но Олег уже достал пистолет и выстрелил ему в голову. Затем вытер рукавом лицо, проворно прыгнул назад и схватил за руку остолбеневшую девчонку.
— Так кто тут, бля, щенок? — произнес я, переводя дыхание. — Я щенок?
— Пошли отсюда. — Олег решительно дернул девчонку за руку и бегом поволок в боковой проулок. Я бросил окровавленный прут и кинулся следом.
Мы неслись минут пять, петляя дворами. Наконец забежали в подъезд старой гранитной девятиэтажки и потопали по ступенькам вверх. Олег одной рукой крепко держал притихшую девчонку, а другой дергал все двери подряд. На восьмом этаже одна из дверей распахнулась и мы зашли внутрь.
Раньше в этой квартире хорошо жили. Мебель была сплошь старинная, но неизменно целая и со вкусом подобранная. Под ногами шелестели ковры, со стен глядели настоящие картины в золоченных рамах. В одной комате даже стоял рояль. На его черной поверхности играл синий свет, лившийся из просторных окон. Здесь было чисто и, главное, прохладно — каменные стены, хорошо промерзшие за зиму, не успели растратить остаток январских холодов.
— Ложись, бля! — скомандовал Олег и толкнул девчонку на ковер.
— Не надо, парни… — сказала она тоскливо, — Христом-богом заклинаю…
— Туда заклинай, — Олег кивнул за окно, — вон за тобой Христос-бог летит.
— Ребята…
— Да чего ты ссышь? Мы тебя выебем и все. И иди куда хочешь. А так бы ты рассвет без мужика встретила. Или те ублюдки тебя бы вообще заебли. Они, блядь, так и искали кого бы ебнуть, полгода свою монтировку точили. — Олег потер шею. — Знаешь что? Выпей водки.
Он вынул мою бутылку, отхлебнул, затем протянул мне, я тоже глотнул и протянул девчонке. Несколько секунд она смотрела на бутылку, словно ей протянули змею, а затем быстро схватила и сделала несколько глубоких глотков. И тут же прикрыла рот рукой и закашлялась.
— Во! Нормально! — одобрил Олег.
— У меня там мама одна… — тихо сказала девчонка, поджав ноги и обхватив колени.
— Не ссы. Скоро твоей маме будет по хую. И всем будет по хую.
— Так отпустите меня, если вам так все… по хую… — она посмотрела на него, а потом на меня испуганными темными глазами.
— Во дура-девка, а? — Олег кивнул мне, — Да мне же сейчас не по хую! Я скотина, блядь, или человек на хуй? Я же хочу хорошо провести время последний раз в жизни, поняла? Тебя еще просить надо что ли? Скажи спасибо, дура.
Девчонка теперь смотрела только на меня.
— Так. Олег… — решительно начал я.
— На хуй пошел. — кинул мне Олег и повернулся к девчонке, — Поехали!
Он резко скинул штаны и бросился на нее как в бассейн с бортика. Я пожал плечами, отвернулся и вышел из комнаты. Сзади доносились приглушенная возня, а я шел по квартире и смотрел на стены. Сначала шли портреты, затем потянулись просто картины. Как в музее. Странно они выглядели в синем свете — синелицые дамы, господа в синих камзолах, холодные фрукты в синих вазах… Через несколько часов все это сгорит в пламени, разлетится на атомы, — думал я, — и никто, ни одна сука во Вселенной не узнает как здесь жили. Как хорошо жили хорошие люди. Я остановился перед копией Брюллова — она была выполнена почти безукоризненно, только в уменьшенном масштабе. Некоторое время я рассматривал ее, а затем плюнул. Плевок лег не в центр, как я планировал, а сильно левее, не причинив композиции особого вреда. Шлепнулся на застывшее масло и нехотя пополз вниз.
— Иди, блядь, твоя очередь. — раздался за спиной голос, и я вздрогнул. — А я пока пойду водки куплю, водка кончилась.
Я вошел в комнату. Девушка лежала на полу, раскинув ноги и положив локоть под голову. Она задумчиво смотрела в потолок. Я немного постоял в нерешительности и сел рядом.
— Ну? — повернулась она ко мне, — Давай.
— Ты, извини, — начал я, — ну как бы… Ну, сама понимаешь…
— Да ладно тебе. Как тебя, Коля? — она улыбнулась. — Все нормально.
— Но может ты… не хочешь?
— Да все нормально. — повторила девушка и снова улыбнулась. — Последний день живем.
— Последний день живут американцы. Мы последнюю ночь живем. — поправил я и стал расстегивать брюки.
Не помню сколько прошло времени, но когда мы устали и совсем выдохлись и просто лежали на ковре, прижавшись друг к другу, вдруг раздался выстрел. Затем снизу послышался истошный женский крик и еще два выстрела. Мы лежали молча. В коридоре щелкнула дверь и на пороге комнаты показался Олег. В одной руке у него была водка, в другой — красное вино. Дорогое, судя по виду.
— Купил? — спросил я.
— А то ж. — кивнул Олег, отхлебнул водки и протянул бутылку мне. — Пойдем принесем, там еще осталось.
— Да ладно, бля, потом сходим. — сказал я, глотнув и передавая бутылку девушке.
— И то верно. — кивнул Олег и повернулся к ней, — Ну что? Пойдешь к своей матери?
Она глотнула водки, поставила бутылку на пол, поднялась и медленно пошла к окну. Мы жадно рассматривали ее фигуру.
— Жарко. — наконец сказала она. — И страшно. Очень страшно.
— Не ссы, мы проводим. — сказал Олег.
Она молчала, стоя к нам спиной, контуры фигуры расплывались в ослепительном зареве оконного проема.
— Да вообще страшно…
— Далеко идти-то? — спросил Олег.
— Никуда я уже не пойду. — сказала она.
— А мать одна? — спросил я.
— С ней отчим. Да и какая уже разница?
— И молодец. — одобрил Олег. — Давай тост. За это, бля… за встречу. За что же еще?
* * *
Я сидел на диване, девушка лежала на моих коленях и смеялась. На диване у противоположной стены развалился Олег и курил трубку.— Шерлок, блядь, Холмс, — хохотала девушка.
— Олег. — говорил я, — Нет, ты, блядь, скажи мне, кто тебе дал право убивать, а?
— Колян, салага, ты сам понял что сказал? Я этот, бля, искупитель.
— Искупитель! — смеялась девушка.
— Да погоди, бля, не то… Избавитель! Они же все сгорят к ебеням через несколько часов. Медленно, блядь, мучительно. А я их — хуяк и избавил.
— Это еще, блядь, не известно медленно или нет.
— Известно. — сказала девушка, — Я сама один из докладов переводила на хуй. Там сказано что температура в последние часы стло… стло… стлокновения будет нарастать с тридцати градусов до трехсот, но это займет два часа! Плавно! — она покачала в воздухе пальчиком, — Плав-но! Поняли?
— Переводила. — сказал Олег. — Да это и без тебя во всех газетах было год назад.
— А я тоже переводила! Переводила!
— Подожди. — сказал я, — А есть гипотеза что, блядь, и не будет никакого столкновения.
— Не пизди. — сказал Олег, — Она же в сто раз больше Солнца.
— А все равно не факт! — сказал я. — Может и пройдет мимо. Но! Внимание! Но! Если даже прямого столкновения не будет, то все равно Земля сойдет с орбиты и превратится в сгусток плазмы от разогрева.
— Не умничай, не на лекции своей сраной. — отвечал Олег.
— От разогрева! — смеялась девушка. — Раз! И раз! И разогрева!
— Может в метро спуститься? — сказал я.
— Да ну на хуй. Сэкономишь пять минут, зато будешь весь в говне и духоте. Ты скотина, блядь, или человек на хуй? Сдохни как человек. Хоть раз в жизни.
— Ребята… — вдруг нервно сказала девушка, — Ну как такое может быть? Ну неужели мы все… — она закрыла лицо руками и задергалась.
— О, бля, начинается. — вздохнул Олег, — Никогда не ссы раньше времени, поняла? Когда, блядь, нас с Тимуром заперли в карцер, мы не ссали. А майор Лухой — это такой, знаешь, пиздец… Или сам ебать будет, или в дисбате сгноит. Проследит чтоб сгноили на хуй.
— Олежек, ты о чем? — спросила девчонка.
— Да ты, блядь, слушай, сейчас поймешь. Короче утром в караулку заходит сам, блядь, полковник, поняла? Потому что позвонили что в часть пиздует проверка. И видит Лухого — это нам пацаны из караула сказали. Видит что ебальник у Лухого как, блядь, таблица настроечная в телевизоре. И сам Лухой спит пьяный в полное говно, и мы по углам валяемся никакие, ну просто пиздец. Нас тут же за яйца и в карцер. Полковник все, блядь, понял. Позвал двух салаг и приказал чтоб прямо при нем отмыли Лухого скипидаром, поняла? Но это мы потом узнали. И хуяк, двое салаг стали его мыть. Намочили тряпку, хуяк — чуть, блядь, не выжгли ему все ебало. Лухой очухался и начал их дико пиздить прямо на месте. Ну и тут его самого покрутили на хуй и заперли вместо нас в карцере. Прикинь, у нас один был карцер, застава-то, блядь, маленькая. А он бы нас убил как не хуй делать. И их бы убил. А полковник, блядь, хотел сначала разобраться и сам всех выебать. Короче нас с салагами в грузовик и на пилу. Знаешь что такое пила? Это у нас на болоте ангары были, просто пиздец, поняла?