Страница:
Что, впрочем, никак не мешает ему быть образом не только совершенно индивидуальным, но в высшей степени обобщенным.
На каждого из упомянутых ранее чудаков профессия наложила свой отпечаток. Но был еще один тип чудака, которого она целиком себе подчинила. Звался он "педант", причем слово это трактовалось в расширительном смысле. Педант это не только тот, кто на всю жизнь уткнулся в книгу, но и всякий, кто не умеет беседовать ни о чем, кроме того, что составляет самый смысл его жизни. Военный будет говорить об осадах и фортификации, юрист - о законах, а светский человек - об известных красавицах и модных недомоганиях. Подобный тип чудака описали основатели английской журналистики Джозеф Аддисон (1672 - 1719) и Ричард Стил (1672 1729) в своем журнале "Зритель" (1711 - 1714). "Зритель" неоднократно переиздавался и еще в конце прошлого века стоял на книжных полках всех образованных людей. Трудно себе представить, что его не было у Конан Дойля или, во всяком случае, у его родителей.
Так вот, Шерлок Холмс, каким его представил нам Конан Дойль в первой посвященной ему повести - "Этюд в багровых тонах" - типичнейший "педант". Он знает все, что имеет отношение к его профессии, и ровно ничего из того, что, по его понятиям, отношения к ней не имеет. Он как-то никогда не задумывался, вращается Земля вокруг Солнца, или Солнце вокруг Земли, не слыхал о Копернике, не испытывает ровно никакого интереса к литературе и, тем более, - к философии, и, хотя то и дело берется за скрипку, не столько играет, сколько пилит на ней, чтобы сосредоточиться.
Зато, как сразу же выясняется, круг дисциплин, необходимых сыщику, весьма обширен. Тут и целые науки, которыми он увлекается, - в первую очередь, конечно, химия - тут и огромное число прикладных знаний. Он написал брошюру о пепле от всех возможных сортов табака, а впоследствии до нас доходят сведения о том, что он умеет различать семьдесят три вида духов, сорок два различных отпечатка велосипедных шин и с большим, всегда плодотворным вниманием относится к множеству житейских мелочей: "трубки бывают обычно очень интересны, - сказал он. - Ничто другое не заключает в себе столько индивидуального, кроме, может быть, часов да шнурков на ботинках" ("Желтое лицо"). При этом факты ему нужны достовернейшие. В "Пестрой ленте" он, например, говорит Уотсону: "Вначале я пришел к совершенно неправильным выводам... и это доказывает, как опасно опираться на неточные данные".
Эта присущая Шерлоку Холмсу сосредоточенность на внешней стороне жизни сейчас, больше чем сто лет спустя после Конан Дойля, кажется нам сама собой разумеющейся - ведь научные методы расследования сделались с тех пор неотъемлемой частью уголовного розыска. Но в то время - даже при том, что автор рассказов и повестей о Шерлоке Холмсе кое-чем обязан Эдгару По и Эмилю Габорио, - она была относительной новинкой. Во всяком случае в пределах сыска.
В области науки как таковой она, напротив, имела достаточно давнюю традицию. Причем преимущественно английскую.
Утверждение индуктивного метода (как говорилось, Шерлок Холмс в полном согласии с Конан Дойлем называет его почему-то дедуктивным) было величайшей заслугой родоначальника английского материализма Фрэнсиса Бэкона (1561 - 1626). Именно Бэкон покончил со средневековой наукой, которая начинала с общих положений и потом подыскивала факты, их подтверждающие. И если Шерлок Холмс отказывается делать какие-либо заключения иначе как в полном обладании точными данными, то он лишь следует давней английской научной традиции. Конечно, у него тоже всякий раз есть для начала своя рабочая гипотеза, но чаще всего - не одна, и он принимает ту из них, которая подтверждается объективными результатами беспристрастного исследования.
Впрочем, в данном случае слова "давняя традиция" не вполне уместны. Применительно к Конан Дойлю и его не очень начитанному в истории философии и, вероятно, именно поэтому нетвердому в философской терминологии герою лучше назвать ее "обновленной".
В годы, когда формировалось мировоззрение Конан Дойля, был очень влиятелен позитивизм. Этот термин ввел французский философ Огюст Конт (1798 - 1857). В своем шеститомном "Курсе позитивной философии" (1830 1842) он доказывал, что человечество знало три этапа интеллектуального развития - теологический, метафизический и позитивный, то есть научный. Он же создал классификацию наук по мере уменьшения их абстрактности.
Английские позитивисты пришли только чуть позже. Джон Стюарт Милль (1806 - 1873) создал свою "Систему логики" в 1843 году. В этом двухтомном труде он разработал индуктивную логику, в которой видел умственный инструмент всех наук. А во второй половине того же века огромное влияние приобрел позитивист Герберт Спенсер (1820 - 1903), друживший со знаменитым дарвинистом Томасом Хаксли (Гексли) и отстаивавший свободу научного познания.
Шерлок Холмс, надо думать, не читал ни Конта, ни Милля, ни Спенсера, но их идеи, что называется, витали в воздухе, и усвоить эти идеи, в самом, разумеется, общем виде, ровно ничего не стоило. И если бы это не выглядело натяжкой, а то и абсурдом, можно было бы предположить, что Шерлок Холмс читал "Систему логики" Милля. Утверждать нечто подобное, конечно, не приходится - ведь наш герой, как говорилось, путал индукцию и дедукцию, но разговоры о позитивистских теориях он, безусловно, слышал.
Впрочем, сыщику и даже его создателю не обязательно быть философами. Для этого достаточно живого ощущения жизни. А оно у Конан Дойля и Шерлока Холмса было.
Конан Дойль и его герой жили в эпоху, которая в истории Англии называется по имени королевы Виктории (1819 - 1901, царствовала с 1837 года) "викторианской". Начиная с пятидесятых годов Англия была самой благополучной страной Европы. В ней оставалось немало нерешенных социальных проблем, но уровень жизни непрерывно поднимался, "средний класс" чувствовал себя устойчивым и процветающим, в семидесятые годы избирательное право стало всеобщим, а в восьмидесятые не осталось неграмотных. Английская благопристойность начинала входить в поговорку. И правда, английский XIX век мало походил на разгульный XVIII - во всяком случае, вторая половина века, которая и была собственно "викторианской". Гражданские смуты были далеко позади и не предвиделись в ближайшем будущем, проблемы, которые прежде казались неразрешимыми без революции, решались с помощью реформ. Решить предстояло, правда, еще очень многое, и Чарльз Диккенс, который в год воцарения королевы Виктории, будущей своей почитательницы, опубликовал самый оптимистический свой роман "Пиквикский клуб", никогда уже не создал произведения, настолько же веселого. Но какие бы социальные и человеческие пороки ни бичевал этот величайший из английских романистов, он никогда не забывал вспомнить о тепле домашнего очага. Ибо викторианство было тем состоянием умов и душ, когда удивительно умели ценить не только праздники, но и будни.
Королева Виктория вступила на престол восемнадцати лет, умерла восьмидесяти двух. Ее похороны были словно бы прощанием с целой эпохой. Но эпоха эта оказалась такой длительной, что прощаться с ней начали задолго до ее действительного конца. После Диккенса - а он умер в 1870 году - не родилось нового поэта будней. Напротив, теперь в глаза бросалась их серость, и появились писатели, предпочитавшие писать серость серыми красками - английские натуралисты. Они были очень заметны и при этом не очень читаемы. "Унылая школа" - называл английский натурализм Герберт Уэллс. "Неужели эта неприятная глазу серость действительно отражает жизнь, пусть даже речь идет о жизни мелкой буржуазии? - писал Уэллс в рецензии на роман главы этой школы Джорджа Гиссинга. - Не этот ли дальтонизм мистера Гиссинга придает его роману все достоинства и недостатки фотографии? Я, со своей стороны, не верю, что жизнь какой-либо социальной прослойки исполнена такой же скуки, как его унылый роман. Способность быть счастливым - это прежде всего вопрос темперамента, и я утверждаю, что истинный реализм видит сразу и счастливую и несчастливую стороны жизни".
Но еще до натуралистов в английскую литературу пришли люди, не пожелавшие растворяться в серости будней. Эстетское направление возглавил Оскар Уайлд (1854 - 1900), писатель несравненного таланта, автор превосходного романа "Портрет Дориана Грея" (1891), поэт, сказочник, драматург, с одинаковым успехом выступавший во всех этих видах творчества. И еще были неоромантики - Редьярд Киплинг (1865 - 1936) - писатель и поэт почти такой же многосторонний, как Оскар Уайлд, Роберт Льюис Стивенсон (1850 - 1894), прославившийся "Островом сокровищ" (1883) и Джозеф Конрад (1857 - 1924) - украинский поляк, поживший со своими ссыльными родителями в Вологде, кончивший гимназию в Кракове, мореходное училище в Марселе, и уже первым своим романом "Каприз Олмейера" (1891) завоевавший репутацию сильного писателя и превосходного английского стилиста. Это были писатели очень разные - да и могут ли романтики быть одинаковыми? - но все они были романтиками. Они уходили от будней.
Влияние неоромантиков было очень сильным. Ему поддался на первых порах даже человек такого самостоятельного мышления как Герберт Уэллс. Он тоже не принимал викторианскую самоупоенность.
Среди этих нарождающихся направлений и должен был найти свое место Конан Дойль.
Правда, он нарушал мирное течение буден очень по-своему.
Уже в первой его повести о Шерлоке Холмсе есть строка, которую можно счесть программной. Там говорится о преступлении, которое проходит багровой нитью в сером полотне повседневности. И Шерлок Холмс, как мы узнаем из рассказа "Пестрая лента", "никогда не брался за расследование обыкновенных, будничных дел, его всегда привлекали только такие дела, в которых есть что-нибудь необычное, а порою даже фантастическое".
Шерлок Холмс органически не выносит будней. Освобождение от них он находит в работе - так непохожей на повседневные дела многих его клиентов.
Против безделья бунтует весь его организм. Ему всегда необходимо находиться в состоянии некоей сосредоточенной возбужденности. И когда нет интересного дела, он "колется" - впрыскивает себе наркотики.
Впрочем, это пристрастие к наркотикам говорило тогдашней публике и больше, и меньше, чем нам, наблюдающим массовый всплеск наркомании.
Английскому читателю, когда речь заходила о пристрастии к наркотикам, сразу вспоминался Томас де Квинси (1785 - 1859) - замечательный писатель из поздних романтиков. Английский романтизм не был богат прозаиками, и де Квинси читали с увлечением, годами. Читали его и во времена Конан Дойля он упоминается в рассказе "Человек с рассеченной губой". Увлекался де Квинси и Чарльз Диккенс. По его роману "Клостергейм" (1839) он назвал город, где происходит действие "Тайны Эдвина Друда".
Томас де Квинси, будучи студентом Оксфорда, заболел и, дабы заглушить боль, начал принимать опий, к которому скоро пристрастился, и потом выпустил книгу "Исповедь английского курильщика опия" (1812). Книга эта оказалась такой талантливой и полной таких необыкновенных видений, что она на многие десятилетия сделалась настольной для десятков тысяч людей.
Де Квинси был и вправду человеком острого, парадоксального ума и большой фантазии. На его очерк "Убийство как один из видов изящных искусств" опирался, например, не меньший мастер иронического рассказа Р. Л. Стивенсон в своих "Похождениях принца Флоризеля".
"Существует, - рассказывает нам де Квинси, - некий клуб любителей убийств, в котором регулярно читаются доклады о самых остроумно задуманных и искусно совершенных преступлениях. Задача клуба - выискать наиболее совершенные, исполненные художественных достоинств виды этого искусства. Один из подобных докладов де Квинси и излагает в своем очерке. К убийству, говорит докладчик, не следует относиться слишком легкомысленно. "Если человек начинает злоупотреблять убийствами, то скоро и грабеж окажется ему нипочем, от грабежа же он перейдет к пьянству и нарушению дня субботнего, а далее к невежливости и неаккуратности. Стоит вам вступить на этот скользкий путь - и невозможно представить себе, до чего вы дойдете".
Это была одна из первых попыток "дразнить буржуа", доказывая ему относительность казалось бы на века вечные установленных моральных понятий. Со временем появится еще и подобного типа очерк Оскара Уайлда "Кисть, перо и отрава".
У Конан Дойля задача другая. Он никого специально не дразнит и все равно стремится прорвать ткань обыденности. Ведь недаром его привлекают только те дела, "в которых есть что-нибудь необычное, а порою даже фантастическое".
Да и исход этих дел весьма не похож на тот, который был столь привычен для читателя "полицейских романов". Лондонская публика лишилась своего любимого зрелища публичных казней на площади Тайберн (ныне - одна из центральных площадей английской столицы Марбл Арч) еще в 1783 году более чем за сто лет до появления первой повести о Шерлоке Холмсе, но Конан Дойль не желает доставлять своим читателям и более скромного удовольствия рассказами о казнях, совершенных за тюремными стенами. Он вообще руководствуется не уголовным кодексом, а своеобразным "кодексом чести", и его интересует не только, как совершено преступление, но и почему оно совершено. Автор ни на минуту не дает нам забыть, что Шерлок Холмс - отнюдь не государственный чиновник, а частный сыщик. Он может передать уличенного преступника властям, может его отпустить - для этого ему надо только убедиться, что тот достаточно напуган и никогда больше на чужие интересы не посягнет ("Голубой карбункул"). А порою на помощь Шерлоку Холмсу приходит божий суд - иначе и не выразишься. Злодей из "Собаки Баскервилей", которого самое время везти в тюрьму, гибнет на болоте. Герой "Этюда в багровых тонах" - человек благородный, но как-никак убивший двух своих противников, умирает от аневризмы, так и не дождавшись суда. В "Пестрой ленте" убийца сам гибнет от укуса змеи, которую пытался натравить на падчерицу. В "Знаке четырех" преступник опять, как и в "Этюде в багровых тонах", - тоже мститель, но его враг умер своей смертью, и его ждет всего лишь возвращение на каторгу, чего он, по правде говоря, заслужил, убив часового при побеге на родину. В "Тайне Боскомской долины" Шерлок Холмс по сути дела отпускает убийцу, в справедливость поступка которого он поверил, - он дает ему умереть своей смертью.
Ну а в рассказе "Человек с рассеченной губой" он и просто выручает обманщика. Он берется убедить полицию в том, что за этим джентльменом-нищим нет вины, не допустить огласки и тем самым сохранить за тем уважение детей.
В двух рассказах о Шерлоке Холмсе мы сталкиваемся уже с "божьей карой", так сказать, в чистом виде. Преступление должно быть отомщено, и оно оказывается отомщено, но без вмешательства человеческих рук. В "Пяти апельсиновых зернышках" яхта "Одинокая звезда", на которой отплыли преступные куклукс-клановцы, гибнет во время шторма в Атлантическом океане. В "Постоянном пациенте" происходит нечто подобное - пароход "Норма Крейна", облюбованный преступниками, исчезает у берегов Португалии.
Когда же своей цели достигает конкретный мститель, им, по крайней мере, оказывается не Шерлок Холмс. В рассказе "Случай с переводчиком" преступники гибнут от руки сестры человека, которого они погубили. А иногда преступление и вовсе остается неотомщенным.
Порою Конан Дойлю приходится ради спасения преступников жертвовать даже самым для автора дорогим - сюжетной достоверностью. В той же "Тайне Боскомской долины" подозрение в убийстве падает на сына убитого, и улики так сильны, что ему явно никак не спастись. Но Шерлок Холмс, обнаружив подлинного убийцу, все же его не выдает и спасает подозреваемого иным путем: "представляет суду многочисленные доказательства его невиновности". Спрашивается, какие? А герою "Этюда в багровых тонах", молодому сильному мстителю, для того, чтобы умереть не от петли, а от аневризмы, надо искать убийцу долгие годы и претерпеть немалые тяготы.
Иногда, правда, карать вообще некого. В "Серебряном" убийцей оказывается лошадь, а средневековые суды над животными, как известно, давно отошли в прошлое.
Разумеется, это не всегда так. Достаточно часто Шерлок Холмс передает преступников в руки полиции и никакой заботы об их дальнейшей судьбе не проявляет. У него вообще есть потребность забыть о каждом законченном деле. И все же главная его функция состоит не в том, чтобы быть еще одним полицейским - неофициальным, зато искусным. Он не каратель, он - защитник.
Благородный разбойник былых времен превратился в благородного борца против всякого рода разбойников. И он как таковой ни у кого еще не отнял жизнь. Напротив, многим помог ее сохранить. В рассказе "Приключения клерка" он посылает за полицией, но предварительно спасает жизнь соучастнику преступления, пытавшемуся покончить самоубийством. И так всякий раз. "Я лучше согрешу против законов Англии, чем против моей совести", - говорит он, спасая очередного преступника ("Убийство в Эбби-Грэйндж").
Шерлок Холмс наделен всеми внутренними качествами и внешними признаками сыщика. Он просчитывает в голове огромное количество вариантов, неутомим и наблюдателен, физически совершенен. Но у него есть набор свойств, выходящих за пределы этого стереотипа.
Он только на первый взгляд сыщик-одиночка. В действительности на него работает вся лондонская полиция. "Сыщик-консультант" оказывается на проверку определением довольно хитрым. "В Лондоне множество сыщиков, и государственных и частных. Когда эти молодцы заходят в тупик, они бросаются ко мне, и мне удается направить их по верному пути". Действительно, "единственный в своем роде"! Но дело-то в том, что "эти молодцы" приходят к Шерлоку Холмсу с уже собранными данными (ему остается только их проверить, показав свою непревзойденную наблюдательность) и с отработанными версиями, избавляя его тем самым от возможных ложных ходов.
Сначала это случается как бы само собой. Полицейские (частные сыщики на наших глазах никогда с ними не консультируются) и в самом деле обращаются к нему словно бы против своей воли и только в тех случаях, когда они и правда оказываются в тупике. И, разумеется, они не прочь присвоить результаты его исследований. Да и сам Холмс не слишком настаивает на своем "авторстве". Он щадит самолюбие людей, о которых заведомо знает, что они намного ниже него. У него нет нужды самоутверждаться за их счет. Но мало-помалу, с ростом количества раскрытых им преступлений, авторитет его среди полицейских растет, они уже начинают гордиться им, ему аплодировать, а через некоторое время у него даже появляется ученик среди государственных сыщиков - молодой инспектор полиции Стенли Хопкинс (рассказы "Черный Питер", "Пенсне в золотой оправе" и "Убийство в Эбби-Грейндж"). Сначала инспектор Хопкинс использует методы своего учителя не слишком умело, но потом мастерство его растет, и Шерлок Холмс высказывает все больше довольства своим последователем. А когда эта своеобразная "Сага о Шерлоке Холмсе" переваливает через середину, Шерлок Холмс начинает уже попросту распоряжаться всей лондонской полицией.
К тому же у него есть большой, исполнительный и достаточно дисциплинированный отряд помощников, которые служат ему не за страх, а за совесть. Это босоногие "нерегулярные полицейские силы" Бейкер-стрит. На них всегда можно положиться, и они всегда приносят ему ценнейшие свидения.
Положение частного сыщика дает Шерлоку Холмсу одни лишь выгоды. Над ним нет опеки, он никому не подвластен, он сам решает, какое дело взять, от какого отказаться, и, что самое важное, - он считается с законом, но руководствуется все-таки собственной совестью. Он - никак не представитель репрессивного аппарата, напротив - враг насилия. И он отнюдь не утверждает, что с насилием надо бороться насилием. Во всяком случае он предпочитает не брать себе на душу этот груз. Его обычное оружие это хлыст или трость. Револьвер прихватывает с собой доктор Уотсон. Иногда начинает даже казаться, что он только для этого и принимает участие в операции.
Уотсон очень любит рассказывать нам о математическом уме Шерлока Холмса и об его бесстрастии. Но присмотритесь, и вы увидите, что Холмс обязательнейшее существо. Как бы усердно (сама того часто не понимая) ни работала на Шерлока Холмса полиция, основные сведения о расследуемом деле он получает все же не от нее и не от "нерегулярных сил", а от пострадавших. С человеком, к нему обратившимся, он умеет разговаривать умно, спокойно, всегда применительно к его характеру, порой очень ласково, и данные, которые тот ему сообщит, будут в результате такими четкими, как если бы он сам их добыл. Конечно, это показатель его высокой профессиональности, и не удивительно, что количество дел, ему поручаемых, все растет, и ранг людей, к нему обращающихся, все повышается. В одном случае мы даже обиняком узнаем, что в числе его клиентов появился сам папа римский. Но одной профессиональностью дело не исчерпывается. Шерлок Холмс это все-таки никак не то счетно-решающее устройство, за которое его пытается временами выдать Уотсон.
Да и сам Уотсон чем дольше, тем больше проговаривается. Или, скажем, лучше узнает своего друга. Ибо образ Шерлока Холмса год от года эволюционирует, одухотворяясь и завоевывая все большие наши симпатии.
Начать с того, что разговор о невежестве Холмса от рассказа к рассказу все больше выглядит как обыкновенный поклеп. Человек, который никогда не слышал о Копернике, не мог кончить даже среднюю школу. Но сразу же после "Этюда в багровых тонах" талантливый самоучка начинает уходить в прошлое. Он явно получил хорошее классическое образование, поскольку то и дело сыпет цитатами из латинских авторов, да и вообще неплохо начитан. Еще в первой повести у нас закрадывается подозрение, что он знает немецкий язык - не выучил же он, как будет по-немецки "месть" специально для того, чтобы при случае прочитать это слово на стене комнаты, где произошло убийство! В дальнейшем выясняется, что он читал в подлиннике Гете, и как-то раз он словно бы между делом упоминает письма Флобера к Жорж Санд ("Союз рыжих"). Нет, не какое-нибудь известное произведение Флобера, а именно его письма, представляющие интерес для знатоков литературы. Высказывания французского теоретика классицизма Никола Буало (1636 1711), "Поэтическое искусство" (1674) которого он читал в подлиннике, тоже ему знакомы. Дальше - больше. Шерлок Холмс, оказывается, читал не только Бальзака, но и персидского поэта XVI века Хафиза Ширази. Творчество Петрарки он тоже хорошо знает. Что уж тут говорить о современных ему писателях вроде Джорджа Мередита, романы которого он как-то раз предлагает Уотсону обсудить, оставив все второстепенные дела на завтра ("Тайна Боскомской долины"). А однажды в его речах возникает реминисценция с "Хромым бесом" (1707) французского писателя Алена Рене Лесажа (1668 1747). "Если бы мы с вами могли... вылететь из окна и, витая над этим огромным городом, приподнять крыши и заглянуть внутрь домов, то... вся изящная словесность с ее условными и заранее предрешенными развязками показалась бы нам плоской" (рассказ "Установление личности"). Как нетрудно заметить, чтобы сказать это, недостаточно прочитать "Хромого беса" - надо знать еще и "всю изящную словесность".
Словом, утверждение о неначитанности Холмса, а тем более об отсутствии у него интереса к литературе, рассыпается в прах.
Он вообще, как выясняется, способен с пониманием судить о множестве предметов, и однажды, к немалому, думается, удивлению Уотсона, заговорил с ним о средневековой керамике, о мистериях, о скрипках Страдивари, буддизме Цейлона и о военных кораблях будущего.
Стоит ли после всего сказанного удивляться тому, что Шерлок Холмс не только кончил школу, но и, как узнаем мы из рассказа "Обряд дома Месгрейвов", прошел курс в университете.
Правда, вопрос о его знании живописи остается некоторое время открытым. Однажды они с Уотсоном заходят в картинную галерею на Бонд-стрит, и поскольку Шерлок Холмс (увы, мы узнаем об этом впервые) "обладал удивительной способностью отрешаться от мыслей о делах", "он весь ушел в созерцание полотен современных бельгийских художников и два часа, по-видимому, ни разу не вспомнил о странной истории, в которую силой обстоятельств вовлекло и нас. Всю дорогу от картинной галереи до отеля "Нортумберленд" он говорил только о живописи, несмотря на то, что понятия его в этой области отличались крайней примитивностью". Но Шерлок Холмс по всей видимости внимательно читал все, что писал о нем доктор Уотсон, и в скором времени не замедлил не только попенять ему за сказанное, но и на конкретном примере доказать, насколько тот неправ. Разглядывая семейные портреты в Баскервиль-холле, он сразу определяет, какой из них написан Неллером, а какой Рейнольдсом. И как раз это умение видеть и чувствовать помогает ему разглядеть в старинном портрете, изображающем Хью Баскервиля, черты фамильного сходства с преступником Стэплтоном. Теперь он вправе сказать Уотсону, что тот не доверяет его суждениям о живописи исключительно из чувства соперничества - у них разные вкусы.
Но вот во всем, что касается музыки, Уотсон без труда отказывается от своих прежних суждений. Шерлок Холмс, как вскоре узнает его друг, ходит на концерты и не так уж мало знает об этом искусстве: "Помните, что говорил Даврин о музыке?" С некоторых пор он уже не "пилит" на скрипке, а прекрасно на ней играет. И не только исполняет чужие пьесы, но и сочиняет собственные. Правда, он не записывает свои сочинения - он импровизирует, а это подразумевает очень щедрый талант. Он убежден, что в другой раз создаст нечто, нисколько не уступающее сегодняшнему.
На каждого из упомянутых ранее чудаков профессия наложила свой отпечаток. Но был еще один тип чудака, которого она целиком себе подчинила. Звался он "педант", причем слово это трактовалось в расширительном смысле. Педант это не только тот, кто на всю жизнь уткнулся в книгу, но и всякий, кто не умеет беседовать ни о чем, кроме того, что составляет самый смысл его жизни. Военный будет говорить об осадах и фортификации, юрист - о законах, а светский человек - об известных красавицах и модных недомоганиях. Подобный тип чудака описали основатели английской журналистики Джозеф Аддисон (1672 - 1719) и Ричард Стил (1672 1729) в своем журнале "Зритель" (1711 - 1714). "Зритель" неоднократно переиздавался и еще в конце прошлого века стоял на книжных полках всех образованных людей. Трудно себе представить, что его не было у Конан Дойля или, во всяком случае, у его родителей.
Так вот, Шерлок Холмс, каким его представил нам Конан Дойль в первой посвященной ему повести - "Этюд в багровых тонах" - типичнейший "педант". Он знает все, что имеет отношение к его профессии, и ровно ничего из того, что, по его понятиям, отношения к ней не имеет. Он как-то никогда не задумывался, вращается Земля вокруг Солнца, или Солнце вокруг Земли, не слыхал о Копернике, не испытывает ровно никакого интереса к литературе и, тем более, - к философии, и, хотя то и дело берется за скрипку, не столько играет, сколько пилит на ней, чтобы сосредоточиться.
Зато, как сразу же выясняется, круг дисциплин, необходимых сыщику, весьма обширен. Тут и целые науки, которыми он увлекается, - в первую очередь, конечно, химия - тут и огромное число прикладных знаний. Он написал брошюру о пепле от всех возможных сортов табака, а впоследствии до нас доходят сведения о том, что он умеет различать семьдесят три вида духов, сорок два различных отпечатка велосипедных шин и с большим, всегда плодотворным вниманием относится к множеству житейских мелочей: "трубки бывают обычно очень интересны, - сказал он. - Ничто другое не заключает в себе столько индивидуального, кроме, может быть, часов да шнурков на ботинках" ("Желтое лицо"). При этом факты ему нужны достовернейшие. В "Пестрой ленте" он, например, говорит Уотсону: "Вначале я пришел к совершенно неправильным выводам... и это доказывает, как опасно опираться на неточные данные".
Эта присущая Шерлоку Холмсу сосредоточенность на внешней стороне жизни сейчас, больше чем сто лет спустя после Конан Дойля, кажется нам сама собой разумеющейся - ведь научные методы расследования сделались с тех пор неотъемлемой частью уголовного розыска. Но в то время - даже при том, что автор рассказов и повестей о Шерлоке Холмсе кое-чем обязан Эдгару По и Эмилю Габорио, - она была относительной новинкой. Во всяком случае в пределах сыска.
В области науки как таковой она, напротив, имела достаточно давнюю традицию. Причем преимущественно английскую.
Утверждение индуктивного метода (как говорилось, Шерлок Холмс в полном согласии с Конан Дойлем называет его почему-то дедуктивным) было величайшей заслугой родоначальника английского материализма Фрэнсиса Бэкона (1561 - 1626). Именно Бэкон покончил со средневековой наукой, которая начинала с общих положений и потом подыскивала факты, их подтверждающие. И если Шерлок Холмс отказывается делать какие-либо заключения иначе как в полном обладании точными данными, то он лишь следует давней английской научной традиции. Конечно, у него тоже всякий раз есть для начала своя рабочая гипотеза, но чаще всего - не одна, и он принимает ту из них, которая подтверждается объективными результатами беспристрастного исследования.
Впрочем, в данном случае слова "давняя традиция" не вполне уместны. Применительно к Конан Дойлю и его не очень начитанному в истории философии и, вероятно, именно поэтому нетвердому в философской терминологии герою лучше назвать ее "обновленной".
В годы, когда формировалось мировоззрение Конан Дойля, был очень влиятелен позитивизм. Этот термин ввел французский философ Огюст Конт (1798 - 1857). В своем шеститомном "Курсе позитивной философии" (1830 1842) он доказывал, что человечество знало три этапа интеллектуального развития - теологический, метафизический и позитивный, то есть научный. Он же создал классификацию наук по мере уменьшения их абстрактности.
Английские позитивисты пришли только чуть позже. Джон Стюарт Милль (1806 - 1873) создал свою "Систему логики" в 1843 году. В этом двухтомном труде он разработал индуктивную логику, в которой видел умственный инструмент всех наук. А во второй половине того же века огромное влияние приобрел позитивист Герберт Спенсер (1820 - 1903), друживший со знаменитым дарвинистом Томасом Хаксли (Гексли) и отстаивавший свободу научного познания.
Шерлок Холмс, надо думать, не читал ни Конта, ни Милля, ни Спенсера, но их идеи, что называется, витали в воздухе, и усвоить эти идеи, в самом, разумеется, общем виде, ровно ничего не стоило. И если бы это не выглядело натяжкой, а то и абсурдом, можно было бы предположить, что Шерлок Холмс читал "Систему логики" Милля. Утверждать нечто подобное, конечно, не приходится - ведь наш герой, как говорилось, путал индукцию и дедукцию, но разговоры о позитивистских теориях он, безусловно, слышал.
Впрочем, сыщику и даже его создателю не обязательно быть философами. Для этого достаточно живого ощущения жизни. А оно у Конан Дойля и Шерлока Холмса было.
Конан Дойль и его герой жили в эпоху, которая в истории Англии называется по имени королевы Виктории (1819 - 1901, царствовала с 1837 года) "викторианской". Начиная с пятидесятых годов Англия была самой благополучной страной Европы. В ней оставалось немало нерешенных социальных проблем, но уровень жизни непрерывно поднимался, "средний класс" чувствовал себя устойчивым и процветающим, в семидесятые годы избирательное право стало всеобщим, а в восьмидесятые не осталось неграмотных. Английская благопристойность начинала входить в поговорку. И правда, английский XIX век мало походил на разгульный XVIII - во всяком случае, вторая половина века, которая и была собственно "викторианской". Гражданские смуты были далеко позади и не предвиделись в ближайшем будущем, проблемы, которые прежде казались неразрешимыми без революции, решались с помощью реформ. Решить предстояло, правда, еще очень многое, и Чарльз Диккенс, который в год воцарения королевы Виктории, будущей своей почитательницы, опубликовал самый оптимистический свой роман "Пиквикский клуб", никогда уже не создал произведения, настолько же веселого. Но какие бы социальные и человеческие пороки ни бичевал этот величайший из английских романистов, он никогда не забывал вспомнить о тепле домашнего очага. Ибо викторианство было тем состоянием умов и душ, когда удивительно умели ценить не только праздники, но и будни.
Королева Виктория вступила на престол восемнадцати лет, умерла восьмидесяти двух. Ее похороны были словно бы прощанием с целой эпохой. Но эпоха эта оказалась такой длительной, что прощаться с ней начали задолго до ее действительного конца. После Диккенса - а он умер в 1870 году - не родилось нового поэта будней. Напротив, теперь в глаза бросалась их серость, и появились писатели, предпочитавшие писать серость серыми красками - английские натуралисты. Они были очень заметны и при этом не очень читаемы. "Унылая школа" - называл английский натурализм Герберт Уэллс. "Неужели эта неприятная глазу серость действительно отражает жизнь, пусть даже речь идет о жизни мелкой буржуазии? - писал Уэллс в рецензии на роман главы этой школы Джорджа Гиссинга. - Не этот ли дальтонизм мистера Гиссинга придает его роману все достоинства и недостатки фотографии? Я, со своей стороны, не верю, что жизнь какой-либо социальной прослойки исполнена такой же скуки, как его унылый роман. Способность быть счастливым - это прежде всего вопрос темперамента, и я утверждаю, что истинный реализм видит сразу и счастливую и несчастливую стороны жизни".
Но еще до натуралистов в английскую литературу пришли люди, не пожелавшие растворяться в серости будней. Эстетское направление возглавил Оскар Уайлд (1854 - 1900), писатель несравненного таланта, автор превосходного романа "Портрет Дориана Грея" (1891), поэт, сказочник, драматург, с одинаковым успехом выступавший во всех этих видах творчества. И еще были неоромантики - Редьярд Киплинг (1865 - 1936) - писатель и поэт почти такой же многосторонний, как Оскар Уайлд, Роберт Льюис Стивенсон (1850 - 1894), прославившийся "Островом сокровищ" (1883) и Джозеф Конрад (1857 - 1924) - украинский поляк, поживший со своими ссыльными родителями в Вологде, кончивший гимназию в Кракове, мореходное училище в Марселе, и уже первым своим романом "Каприз Олмейера" (1891) завоевавший репутацию сильного писателя и превосходного английского стилиста. Это были писатели очень разные - да и могут ли романтики быть одинаковыми? - но все они были романтиками. Они уходили от будней.
Влияние неоромантиков было очень сильным. Ему поддался на первых порах даже человек такого самостоятельного мышления как Герберт Уэллс. Он тоже не принимал викторианскую самоупоенность.
Среди этих нарождающихся направлений и должен был найти свое место Конан Дойль.
Правда, он нарушал мирное течение буден очень по-своему.
Уже в первой его повести о Шерлоке Холмсе есть строка, которую можно счесть программной. Там говорится о преступлении, которое проходит багровой нитью в сером полотне повседневности. И Шерлок Холмс, как мы узнаем из рассказа "Пестрая лента", "никогда не брался за расследование обыкновенных, будничных дел, его всегда привлекали только такие дела, в которых есть что-нибудь необычное, а порою даже фантастическое".
Шерлок Холмс органически не выносит будней. Освобождение от них он находит в работе - так непохожей на повседневные дела многих его клиентов.
Против безделья бунтует весь его организм. Ему всегда необходимо находиться в состоянии некоей сосредоточенной возбужденности. И когда нет интересного дела, он "колется" - впрыскивает себе наркотики.
Впрочем, это пристрастие к наркотикам говорило тогдашней публике и больше, и меньше, чем нам, наблюдающим массовый всплеск наркомании.
Английскому читателю, когда речь заходила о пристрастии к наркотикам, сразу вспоминался Томас де Квинси (1785 - 1859) - замечательный писатель из поздних романтиков. Английский романтизм не был богат прозаиками, и де Квинси читали с увлечением, годами. Читали его и во времена Конан Дойля он упоминается в рассказе "Человек с рассеченной губой". Увлекался де Квинси и Чарльз Диккенс. По его роману "Клостергейм" (1839) он назвал город, где происходит действие "Тайны Эдвина Друда".
Томас де Квинси, будучи студентом Оксфорда, заболел и, дабы заглушить боль, начал принимать опий, к которому скоро пристрастился, и потом выпустил книгу "Исповедь английского курильщика опия" (1812). Книга эта оказалась такой талантливой и полной таких необыкновенных видений, что она на многие десятилетия сделалась настольной для десятков тысяч людей.
Де Квинси был и вправду человеком острого, парадоксального ума и большой фантазии. На его очерк "Убийство как один из видов изящных искусств" опирался, например, не меньший мастер иронического рассказа Р. Л. Стивенсон в своих "Похождениях принца Флоризеля".
"Существует, - рассказывает нам де Квинси, - некий клуб любителей убийств, в котором регулярно читаются доклады о самых остроумно задуманных и искусно совершенных преступлениях. Задача клуба - выискать наиболее совершенные, исполненные художественных достоинств виды этого искусства. Один из подобных докладов де Квинси и излагает в своем очерке. К убийству, говорит докладчик, не следует относиться слишком легкомысленно. "Если человек начинает злоупотреблять убийствами, то скоро и грабеж окажется ему нипочем, от грабежа же он перейдет к пьянству и нарушению дня субботнего, а далее к невежливости и неаккуратности. Стоит вам вступить на этот скользкий путь - и невозможно представить себе, до чего вы дойдете".
Это была одна из первых попыток "дразнить буржуа", доказывая ему относительность казалось бы на века вечные установленных моральных понятий. Со временем появится еще и подобного типа очерк Оскара Уайлда "Кисть, перо и отрава".
У Конан Дойля задача другая. Он никого специально не дразнит и все равно стремится прорвать ткань обыденности. Ведь недаром его привлекают только те дела, "в которых есть что-нибудь необычное, а порою даже фантастическое".
Да и исход этих дел весьма не похож на тот, который был столь привычен для читателя "полицейских романов". Лондонская публика лишилась своего любимого зрелища публичных казней на площади Тайберн (ныне - одна из центральных площадей английской столицы Марбл Арч) еще в 1783 году более чем за сто лет до появления первой повести о Шерлоке Холмсе, но Конан Дойль не желает доставлять своим читателям и более скромного удовольствия рассказами о казнях, совершенных за тюремными стенами. Он вообще руководствуется не уголовным кодексом, а своеобразным "кодексом чести", и его интересует не только, как совершено преступление, но и почему оно совершено. Автор ни на минуту не дает нам забыть, что Шерлок Холмс - отнюдь не государственный чиновник, а частный сыщик. Он может передать уличенного преступника властям, может его отпустить - для этого ему надо только убедиться, что тот достаточно напуган и никогда больше на чужие интересы не посягнет ("Голубой карбункул"). А порою на помощь Шерлоку Холмсу приходит божий суд - иначе и не выразишься. Злодей из "Собаки Баскервилей", которого самое время везти в тюрьму, гибнет на болоте. Герой "Этюда в багровых тонах" - человек благородный, но как-никак убивший двух своих противников, умирает от аневризмы, так и не дождавшись суда. В "Пестрой ленте" убийца сам гибнет от укуса змеи, которую пытался натравить на падчерицу. В "Знаке четырех" преступник опять, как и в "Этюде в багровых тонах", - тоже мститель, но его враг умер своей смертью, и его ждет всего лишь возвращение на каторгу, чего он, по правде говоря, заслужил, убив часового при побеге на родину. В "Тайне Боскомской долины" Шерлок Холмс по сути дела отпускает убийцу, в справедливость поступка которого он поверил, - он дает ему умереть своей смертью.
Ну а в рассказе "Человек с рассеченной губой" он и просто выручает обманщика. Он берется убедить полицию в том, что за этим джентльменом-нищим нет вины, не допустить огласки и тем самым сохранить за тем уважение детей.
В двух рассказах о Шерлоке Холмсе мы сталкиваемся уже с "божьей карой", так сказать, в чистом виде. Преступление должно быть отомщено, и оно оказывается отомщено, но без вмешательства человеческих рук. В "Пяти апельсиновых зернышках" яхта "Одинокая звезда", на которой отплыли преступные куклукс-клановцы, гибнет во время шторма в Атлантическом океане. В "Постоянном пациенте" происходит нечто подобное - пароход "Норма Крейна", облюбованный преступниками, исчезает у берегов Португалии.
Когда же своей цели достигает конкретный мститель, им, по крайней мере, оказывается не Шерлок Холмс. В рассказе "Случай с переводчиком" преступники гибнут от руки сестры человека, которого они погубили. А иногда преступление и вовсе остается неотомщенным.
Порою Конан Дойлю приходится ради спасения преступников жертвовать даже самым для автора дорогим - сюжетной достоверностью. В той же "Тайне Боскомской долины" подозрение в убийстве падает на сына убитого, и улики так сильны, что ему явно никак не спастись. Но Шерлок Холмс, обнаружив подлинного убийцу, все же его не выдает и спасает подозреваемого иным путем: "представляет суду многочисленные доказательства его невиновности". Спрашивается, какие? А герою "Этюда в багровых тонах", молодому сильному мстителю, для того, чтобы умереть не от петли, а от аневризмы, надо искать убийцу долгие годы и претерпеть немалые тяготы.
Иногда, правда, карать вообще некого. В "Серебряном" убийцей оказывается лошадь, а средневековые суды над животными, как известно, давно отошли в прошлое.
Разумеется, это не всегда так. Достаточно часто Шерлок Холмс передает преступников в руки полиции и никакой заботы об их дальнейшей судьбе не проявляет. У него вообще есть потребность забыть о каждом законченном деле. И все же главная его функция состоит не в том, чтобы быть еще одним полицейским - неофициальным, зато искусным. Он не каратель, он - защитник.
Благородный разбойник былых времен превратился в благородного борца против всякого рода разбойников. И он как таковой ни у кого еще не отнял жизнь. Напротив, многим помог ее сохранить. В рассказе "Приключения клерка" он посылает за полицией, но предварительно спасает жизнь соучастнику преступления, пытавшемуся покончить самоубийством. И так всякий раз. "Я лучше согрешу против законов Англии, чем против моей совести", - говорит он, спасая очередного преступника ("Убийство в Эбби-Грэйндж").
Шерлок Холмс наделен всеми внутренними качествами и внешними признаками сыщика. Он просчитывает в голове огромное количество вариантов, неутомим и наблюдателен, физически совершенен. Но у него есть набор свойств, выходящих за пределы этого стереотипа.
Он только на первый взгляд сыщик-одиночка. В действительности на него работает вся лондонская полиция. "Сыщик-консультант" оказывается на проверку определением довольно хитрым. "В Лондоне множество сыщиков, и государственных и частных. Когда эти молодцы заходят в тупик, они бросаются ко мне, и мне удается направить их по верному пути". Действительно, "единственный в своем роде"! Но дело-то в том, что "эти молодцы" приходят к Шерлоку Холмсу с уже собранными данными (ему остается только их проверить, показав свою непревзойденную наблюдательность) и с отработанными версиями, избавляя его тем самым от возможных ложных ходов.
Сначала это случается как бы само собой. Полицейские (частные сыщики на наших глазах никогда с ними не консультируются) и в самом деле обращаются к нему словно бы против своей воли и только в тех случаях, когда они и правда оказываются в тупике. И, разумеется, они не прочь присвоить результаты его исследований. Да и сам Холмс не слишком настаивает на своем "авторстве". Он щадит самолюбие людей, о которых заведомо знает, что они намного ниже него. У него нет нужды самоутверждаться за их счет. Но мало-помалу, с ростом количества раскрытых им преступлений, авторитет его среди полицейских растет, они уже начинают гордиться им, ему аплодировать, а через некоторое время у него даже появляется ученик среди государственных сыщиков - молодой инспектор полиции Стенли Хопкинс (рассказы "Черный Питер", "Пенсне в золотой оправе" и "Убийство в Эбби-Грейндж"). Сначала инспектор Хопкинс использует методы своего учителя не слишком умело, но потом мастерство его растет, и Шерлок Холмс высказывает все больше довольства своим последователем. А когда эта своеобразная "Сага о Шерлоке Холмсе" переваливает через середину, Шерлок Холмс начинает уже попросту распоряжаться всей лондонской полицией.
К тому же у него есть большой, исполнительный и достаточно дисциплинированный отряд помощников, которые служат ему не за страх, а за совесть. Это босоногие "нерегулярные полицейские силы" Бейкер-стрит. На них всегда можно положиться, и они всегда приносят ему ценнейшие свидения.
Положение частного сыщика дает Шерлоку Холмсу одни лишь выгоды. Над ним нет опеки, он никому не подвластен, он сам решает, какое дело взять, от какого отказаться, и, что самое важное, - он считается с законом, но руководствуется все-таки собственной совестью. Он - никак не представитель репрессивного аппарата, напротив - враг насилия. И он отнюдь не утверждает, что с насилием надо бороться насилием. Во всяком случае он предпочитает не брать себе на душу этот груз. Его обычное оружие это хлыст или трость. Револьвер прихватывает с собой доктор Уотсон. Иногда начинает даже казаться, что он только для этого и принимает участие в операции.
Уотсон очень любит рассказывать нам о математическом уме Шерлока Холмса и об его бесстрастии. Но присмотритесь, и вы увидите, что Холмс обязательнейшее существо. Как бы усердно (сама того часто не понимая) ни работала на Шерлока Холмса полиция, основные сведения о расследуемом деле он получает все же не от нее и не от "нерегулярных сил", а от пострадавших. С человеком, к нему обратившимся, он умеет разговаривать умно, спокойно, всегда применительно к его характеру, порой очень ласково, и данные, которые тот ему сообщит, будут в результате такими четкими, как если бы он сам их добыл. Конечно, это показатель его высокой профессиональности, и не удивительно, что количество дел, ему поручаемых, все растет, и ранг людей, к нему обращающихся, все повышается. В одном случае мы даже обиняком узнаем, что в числе его клиентов появился сам папа римский. Но одной профессиональностью дело не исчерпывается. Шерлок Холмс это все-таки никак не то счетно-решающее устройство, за которое его пытается временами выдать Уотсон.
Да и сам Уотсон чем дольше, тем больше проговаривается. Или, скажем, лучше узнает своего друга. Ибо образ Шерлока Холмса год от года эволюционирует, одухотворяясь и завоевывая все большие наши симпатии.
Начать с того, что разговор о невежестве Холмса от рассказа к рассказу все больше выглядит как обыкновенный поклеп. Человек, который никогда не слышал о Копернике, не мог кончить даже среднюю школу. Но сразу же после "Этюда в багровых тонах" талантливый самоучка начинает уходить в прошлое. Он явно получил хорошее классическое образование, поскольку то и дело сыпет цитатами из латинских авторов, да и вообще неплохо начитан. Еще в первой повести у нас закрадывается подозрение, что он знает немецкий язык - не выучил же он, как будет по-немецки "месть" специально для того, чтобы при случае прочитать это слово на стене комнаты, где произошло убийство! В дальнейшем выясняется, что он читал в подлиннике Гете, и как-то раз он словно бы между делом упоминает письма Флобера к Жорж Санд ("Союз рыжих"). Нет, не какое-нибудь известное произведение Флобера, а именно его письма, представляющие интерес для знатоков литературы. Высказывания французского теоретика классицизма Никола Буало (1636 1711), "Поэтическое искусство" (1674) которого он читал в подлиннике, тоже ему знакомы. Дальше - больше. Шерлок Холмс, оказывается, читал не только Бальзака, но и персидского поэта XVI века Хафиза Ширази. Творчество Петрарки он тоже хорошо знает. Что уж тут говорить о современных ему писателях вроде Джорджа Мередита, романы которого он как-то раз предлагает Уотсону обсудить, оставив все второстепенные дела на завтра ("Тайна Боскомской долины"). А однажды в его речах возникает реминисценция с "Хромым бесом" (1707) французского писателя Алена Рене Лесажа (1668 1747). "Если бы мы с вами могли... вылететь из окна и, витая над этим огромным городом, приподнять крыши и заглянуть внутрь домов, то... вся изящная словесность с ее условными и заранее предрешенными развязками показалась бы нам плоской" (рассказ "Установление личности"). Как нетрудно заметить, чтобы сказать это, недостаточно прочитать "Хромого беса" - надо знать еще и "всю изящную словесность".
Словом, утверждение о неначитанности Холмса, а тем более об отсутствии у него интереса к литературе, рассыпается в прах.
Он вообще, как выясняется, способен с пониманием судить о множестве предметов, и однажды, к немалому, думается, удивлению Уотсона, заговорил с ним о средневековой керамике, о мистериях, о скрипках Страдивари, буддизме Цейлона и о военных кораблях будущего.
Стоит ли после всего сказанного удивляться тому, что Шерлок Холмс не только кончил школу, но и, как узнаем мы из рассказа "Обряд дома Месгрейвов", прошел курс в университете.
Правда, вопрос о его знании живописи остается некоторое время открытым. Однажды они с Уотсоном заходят в картинную галерею на Бонд-стрит, и поскольку Шерлок Холмс (увы, мы узнаем об этом впервые) "обладал удивительной способностью отрешаться от мыслей о делах", "он весь ушел в созерцание полотен современных бельгийских художников и два часа, по-видимому, ни разу не вспомнил о странной истории, в которую силой обстоятельств вовлекло и нас. Всю дорогу от картинной галереи до отеля "Нортумберленд" он говорил только о живописи, несмотря на то, что понятия его в этой области отличались крайней примитивностью". Но Шерлок Холмс по всей видимости внимательно читал все, что писал о нем доктор Уотсон, и в скором времени не замедлил не только попенять ему за сказанное, но и на конкретном примере доказать, насколько тот неправ. Разглядывая семейные портреты в Баскервиль-холле, он сразу определяет, какой из них написан Неллером, а какой Рейнольдсом. И как раз это умение видеть и чувствовать помогает ему разглядеть в старинном портрете, изображающем Хью Баскервиля, черты фамильного сходства с преступником Стэплтоном. Теперь он вправе сказать Уотсону, что тот не доверяет его суждениям о живописи исключительно из чувства соперничества - у них разные вкусы.
Но вот во всем, что касается музыки, Уотсон без труда отказывается от своих прежних суждений. Шерлок Холмс, как вскоре узнает его друг, ходит на концерты и не так уж мало знает об этом искусстве: "Помните, что говорил Даврин о музыке?" С некоторых пор он уже не "пилит" на скрипке, а прекрасно на ней играет. И не только исполняет чужие пьесы, но и сочиняет собственные. Правда, он не записывает свои сочинения - он импровизирует, а это подразумевает очень щедрый талант. Он убежден, что в другой раз создаст нечто, нисколько не уступающее сегодняшнему.