И, на опыте увидев,
Что забывчивое время
И свободное безделье
Бед ее не облегчили,
Мне она дала совет:
Должника погибшей чести
Разыскать и хитрым словом
Возвратить ее заставить.
И, чтоб это приключенье
Легче обошлось, надела
Я мужское платье, шпагой
Опоясалась старинной:
Вот теперь из ножен выну
Я ее, как обещала.
Мать, с гвоздя ее снимая
И на ней читая знаки,
Молвит: "Отправляйся в Польшу,
Попытайся самым знатным
Показать клинок вот этот.
Может быть, средь них найдется
Кто-нибудь, кто пожелает
Облегчить твои страданья
И твою судьбу поправить".
Так я в Польше очутилась:
Это опущу в рассказе.
Знаешь ты, что конь понес
И примчал меня к подножью
Башни той, где я повергла
В изумление твой взор.
Опущу, что здесь Клотальдо
За мою судьбу вступился,
Короля просил о жизни
И король мне жизнь оставил;
Что, узнав, кто я такая,
Убедил, чтоб я надела
Платье женское, к Эстрелье
Поступив на службу; это
Сделав, я смогла искусно
Помешать любви Астольфо
И его с Эстрельей свадьбе.
Опущу, что ты увидел
Снова здесь меня и снова
В женском платье, - и смешались
Для тебя два эти вида.
Расскажу, как стал Клотальдо,
Убежден, что подобает
И Астольфо и Эстрелье
Вместе править государством,
Побуждать меня отречься
От ненужных притязаний.
Тут узнала я, что ты,
О бесстрашный Сехизмундо!
Избран кто на дело мести,
Небеса кому велели
Мрачную тюрьму разрушить,
Где по чувствам был ты зверем,
По страданиям скалою,
На отца теперь подъемлешь
И на родину оружье.
Я помочь тебе решилась.
На Дианины одежды
Латы грозные Паллады
Я надела, украшаясь
То ли тканью, то ли сталью
Иль, вернее, ими вместе.
Так-то, храбрый вождь, обоим
Вместе нам необходимо
Заговор разбить и сделать
Невозможной эту свадьбу:
Мне - затем, чтоб не женился
Кто моим супругом назван,
А тебе - затем, что вместе
Две империи поставят
С большей силой, с большей мощью
Под удар победу нашу.
Женщиной пришла просить я,
Чтоб ты дал мне честь былую,
И пришла мужчиной биться,
Чтоб ты взял себе корону.
Женщиной пришла рыдать я,
Пред твоей склонившись славой,
И пришла мужчиной гнаться
За врагом с моею сталью.
И когда меня сегодня
Ты как женщину обидишь,
Как мужчина защищая
Честь свою, тебе я завтра
Нанесу удар смертельный,
И в твоей победе буду
Женщина в моих обидах,
Но в бою за честь - мужчина.
Сехизмундо (в сторону)
Небеса! Если правда, что сплю я,
Удержите мое сознанье
Уж слишком много событий
В этом сне уместилось!
Боже спаси! Кто мог бы
Иль выйти из всех достойно,,
Иль ни об одном не думать?
Кто знал такие сомненья?
Если мое величье
Мне только снилось, то как
Женщина эта приводит
Прошлого верные знаки?
Значит, это не сон, а правда;
А если правда (сильнее
Мысли мои смешались),
То как моя жизнь назвала
Сном это? Так похожи
Величье и сновиденье,
Что правдивое может
Призрачным показаться,
А ложное непреложным.
Так близко одно от другого,
Что угадать невозможно:
То, что узнал и видел,
Ложь это или правда?
Так похожа подделка
На подлинник, что усомнишься,
Не зная, что же вернее?
Если так и если увижу
Рассеянными в тумане
Власть мою и величье,
Великолепье и пышность,
Давайте уж не упустим
Дарованную минуту:
Ведь мы испытать лишь успели
Что во сне испытать возможно.
У меня во власти Росаура,
Восхищен я ее красотою,
Так не упустим случай;
Любовь нарушает законы
Достоинства и доверье,
Какое нам оказали.
Ведь это сон, так пускай
Сейчас мне приснится счастье,
Раз после горе приснится.
Но я моим рассужденьем
Сам себя убеждаю!
То сон иль пустая слава?..
Кто ж отдаст небесную славу
За пустую славу земную?
А прошлое счастье - не сон ли?
Кто, славные дни переживший,
В глубине души не заметил,
Их в памяти перебирая:
Наверно, лишь сном все было,
Что я видел? И если веры
Нет во мне, и если я знаю
Что чувство - прекрасное пламя,
Которое каждый ветер,
Превращая в пепел, уносит,
О вечности надо помыслить:
Это - нетленная слава,
Где счастье уже неусыпно
И величье непреходяще.
Росаура ищет чести,
Я - принц, и мне подобает
Честь вернуть ей, а не похитить.
Тогда я раньше, о боже!
Честь ее завоюю,
А потом уж свою корону.
Упустим случай, хоть сильно
Искушенье.
(Одному из солдат.)
Трубите тревогу!
Я должен им дать сраженье
Раньше, чем мгла ночная
Солнечный луч утопит
В черно-зеленых волнах.
Росаура
Сеньор!.. Но ты ускользаешь?
Иль не единым словом
Боль мою не утешишь,
Грусть мою не рассеешь?
Возможно ли это, сеньор?
Меня ты не видишь, не слышишь
И даже в лицо не взглянешь?
Сехизмундо
Росаура! Для чести должно,
Чтоб с тобою быть справедливым,
Сейчас быть с тобою строгим.
Не ответит тебе мой голос,
Честь моя за него ответит;
Не хочу говорить - желаю,
Чтоб дела за меня говорили;
Не смотрю на тебя - ведь важно
В этом великом горе,
Чтоб твоей красоты не видел,
Кто честь твою видеть должен.
Сехизмундо уходит. Солдаты следуют за ним.
Росаура
Небо! Что за случай странный!
После всех моих забот,
Кто, скажите, разберет
Этот вот ответ туманный?
Появляется Кларнет.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Росаура, Кларнет.
Кларнет
Госпожа! Судьба свела нас!
Росаура
Ах, Кларнет! Где ты скитался?
Кларнет
Я в темнице задержался,
Смерть меня водила за нос:
Проведет - не проведет.
Не сумела провести-то:
Как ни билась - карта бита,
Я же сделал ловкий ход
И остался жив случайно.
Росаура
В чем же дело?
Кларнет
В том, наверно,
Что я знаю достоверно,
Кто ты и какая тайна...
Что за шум?
Гремят барабаны.
Росаура
Что может быть?
Кларнет
За дворцовые ворота
Целая выходит рота
Воевать и победить
Сехизмундо бунт мятежный.
Росаура
Почему ему вослед
Не зажгу я целый свет?
Иль я стала слишком нежной?
Средь жестокого разброда
Где закон, порядок, путь?
(Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Кларнет один.
Голоса (за сценой)
О король наш! Славен будь!
Другие голоса
И да здравствует свобода!
Кларнет
Пусть да здравствуют уж вместе!
В добрый час! Живите дружно!
Мне одно лишь только нужно:
Спрятаться в надежном месте.
И пока бы тут кончался
Этот весь неугомон,
Я смотрел бы, как Нерон,
И ничем не огорчался.
Я могу лишь огорчиться,
Если дело - до меня;
Праздник весь увижу я,
Коль удастся мне укрыться.
За скалистым тем откосом
Спрячусь я. Сюда пути
Даже смерти не найти,
Я и смерть оставлю с носом.
(Прячется.)
Слышна барабанная дробь и звон оружия.
Появляются Басилио, Клотальдо и Астольфо - они
спасаются бегством.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Кларнет, Басилио, Клотальдо, Астольфо.
Басилио
Какой король, как я, сражен?
Какой отец, как я, убит?
Клотальдо
Армия твоя бежит;
Где порядок, где закон?..
Астольфо
Кто нас пр_е_дал, с тем победа
В битве.
Басилио
Так всегда бывает:
Верен тот, кто побеждает,
А кто побежден - тот предал.
Так бежим, Клотальдо, вон
От жестокости, обмана,
Гнева сына и тирана!
Из-за сцены раздаются выстрелы. Кларнет, раненный, падает с откоса
к ногам Басилио, Клотальдо и Астольфо.
Кларнет
Небо, помоги!
Астольфо
Кто он,
Этот воин нерадивый,
Что у наших ног лежит,
Кровью собственной залит?
Кларнет
Человек я несчастливый,
Что хотел спастись от смерти,
Да на смерть как раз напал.
Убегал да повстречал,
Ибо в мире нет, поверьте,
Для нее секретных чар,
И отсюда вытекает:
Кто удара убегает,
Попадает под удар.
Так вернитесь, так вернитесь
К полю страшному борьбы!
Средь огня и средь пальбы
Вы надежней сохранитесь,
Чем в ущелий глубоком.
Ибо где такая сила,
Чтобы гнев судьбы сломила,
Стала спорить с диким роком?
И не надейтесь впредь
От смерти своей убежать:
Придется уж вам умирать,
Если бог вам судил умереть.
(Падает в глубину сцены.)
Басилио
"Придется уж вам умирать,
Если бог вам судил умереть!.."
О небо! Как убедил нас
В нашей ошибке, в незнанье
Самого важного в мире
Этот мертвец, поведав
Устами смертельной раны,
С иронией, развязавшей
Кровавый язык, ту правду,
Что помыслы и стремленья
Человека всегда бессильны
Против великой силы!
Освободить желая
Родину от крамолы
И смерти, ее я предал
Тому, чего опасался.
Клотальдо
Сеньор! Хоть судьбе известны
Все дороги и хоть находит
Она того, кого ищет,
И в неприступных скалах,
Не должен все ж христианин
Говорить, что спасенья нету
От суровых ее законов.
Нет, есть! Ибо муж разумный
Над судьбой достигнет победы.
И если не защищен ты
От горя и от несчастья,
Старайся от них защититься.
Астольфо
Сеньор! Говорит Клотальдо
С тобою как муж разумный,
Достигший годов почтенных,
Я - как юноша смелый:
Средь зарослей этих диких
В горах ты найдешь коня
Исчадье быстрого ветра.
Беги! А тем временем я
Отступленье твое прикрою.
Басилио
Если бог мне судил умереть,
Если смерть меня ожидает
Здесь, то сегодня же я
Лицом к лицу ее встречу.
За сценой бьют тревогу.
Появляются Сехизмундо, Эстрелья, Росаура и солдаты.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Те же, Сехизмундо, Эстрелья, Росаура, солдаты.
Солдат
Средь зарослей непроходимых,
Среди утесов горных
Король укрылся.
Сехизмундо
Найдите!
Каждое дерево леса
Обыщите с особым тщаньем,
Пень за пнем и за веткой ветку.
Клотальдо
Беги, сеньор!
Басилио
Но зачем же?
Астольфо
Что задумал ты?
Басилио
Прочь, Астольфо!
Клотальдо
Что ты сделаешь?
Басилио
Я, Клотальдо,
Сделаю то, что должен.
(К Сехизмундо.)
Принц! Коль меня ты ищешь,
К стопам твоим припадаю.
(Становится на колени.)
Пусть будут мои седины
Для них ковром белоснежным.
Ступи на мою главу,
Разбей корону, повергни
Мой сан и мое величье,
На чести моей отмети мне,
Как рабом помыкая мною,
И пусть через эти жертвы
Небо свой суд исполнит,
Судьба свое сдержит слово.
Сехизмундо
Польский двор достославный,
Таких нежданных событий
Ставший свидетелем! Слушай,
Как принц говорит с тобою.
Что небо определило,
Что на лазурных таблицах
Божьи персты начертали,
Выразив в тайных знаках
На стольких листах лазурных
Письменами златыми
То никогда не обманет.
Обманывает, кто хочет
С замыслом нечестивым
Те знаки прочесть и проникнуть
Волю неба. Отец мой,
Чтоб избежать проклятья
Природы моей, превратил
Меня в человека-зверя.
И если бы даже я,
Человек благородной крови,
Великодушной воли
И благодушного нрава,
Родился кротким и тихим,
Достаточно было б такого
Характера воспитанья
И распорядка жизни,
Чтобы дикими стали привычки.
Дивный способ смягчить их!
Если бы вам сказали:
"Чудище в виде зверя
Убьет тебя" - вы бы стали
Ждать его пробужденья,
Если б увидели спящим?
Если б сказали: "Шпага,
Что к поясу ты привесил,
Убьет тебя", было б странным
Средством избегнуть смерти
Вынуть ее из ножен
И прямо к груди приставить.
Если б сказали: "Бездна
Водная станет твоею
Серебряною гробницей",
Вы не стали б кидаться в море,
Когда оно гордо подъемлет
Белые острые гребни,
Крутые хрустальные пики.
То же с отцом случилось,
Как с тем, который, пугаясь
Зверя, его пробуждает;
Как с тем, кто шпаги страшится
И ее обнажает; как с тем,
Кто в бурное кинулся море.
А если и были (внимайте!)
Гнев мой - уснувшим зверем,
Ярость - шпагою в ножнах,
Суровость - затихшей бурей,
То ведь победишь едва ли
Жестокостью и произволом
Судьбу, а скорей раздразнишь,
И кто победить намерен
Судьбу свою, должен делать
Это с умом и терпеньем.
Когда еще зло не свершилось,
Если даже его предвидишь,
От него не уйти и не скрыться;
И даже если разумно
Укрыться от зла возможно,
То лишь в момент свершенья
События - нету силы,
Чтоб свершиться ему помешала.
Пусть будет примером это
Зрелище, этот странный
Случай, шаг этот дикий.
Что может быть необычней,
После всех этих мер суровых,
Чем отца поверженным видеть
И усмиренным монарха?
Было то волею неба:
Как ни тщился ее победить он,
Не сумел. Так сумею ли я,
Не равный ему в сединах,
В науках и разуменье,
Победить ее?
(Королю.)
Встань, сеньор,
Дай мне руку, и если небо
Тебя обмануло и ты
Ошибся, его стараясь
Победить, - с головой склоненной,
Покорно жду твоей мести,
К стопам твоим упадая.
Басилио
Сын мой, - ибо поступок
Благородный опять возвращает
Сердцу тебя, - ты принц!
Тебе и слава и лавры
Подобают; и победил ты,
Своими делами увенчан.
Все
Да здравствует Сехизмундо!
Сехизмундо
И раз одержать стремится
Мой дух большие победы,
Сегодня главною будет
Себя победить. Астольфо!
Дайте руку Росауре;
То долг за честь, и сегодня
Вернуть его обещал я.
Астольфо
Хоть правда, что я в долгу
Перед нею, не забывайте:
Она безродна, и я бы
Сделал низко и подло,
Женившись на женщине, кто...
Клотальдо
Подожди, не спеши, помедли!
Росаура столь благородна,
Сколь ты, Астольфо, и шпагой
Я защищу эту правду.
Она - моя дочь, и довольно!
Астольфо
Что сказал ты?
Клотальдо
Пока не увижу
Замужней ее и спокойной,
Решил я хранить эту тайну.
Это длинная повесть.
Говорю вам: Росаура - дочь мне.
Астольфо
Но если так, то сдержу я
Слово.
Сехизмундо
А чтоб Эстрелья
Безутешною не осталась
И поскольку она теряет
Храброго, славного принца,
То я своею рукою
Обвенчаю ее с супругом,
Что, его по заслугам и сану
Не превысив, ему не уступит.
Дай мне руку!
Эстрелья
Удача выше
Той, что я ожидала.
Сехизмундо
Клотальдо! Тому, кто честно
Служил отцу, подарю я
Мои объятья и милость,
Какой он только попросит.
Один из солдат
Раз того, кто тебе не служил,
Почитаешь, - мне, кто явился
Причиной всех беспорядков
И тебя избавил от башни,
Где ты находился, что дашь ты?
Сехизмундо
Башню, и чтоб никогда
Из нее ты не вышел, - до смерти
Ты будешь сидеть под стражей.
Уже позади измена,
Так разве изменник нужен?
Басилио
Твой ум нас всех удивляет.
Астольфо
Твое превращенье чудесно!
Росауpa
Как ты справедлив и разумен!
Сехизмундо
Что дивит вас? Что изумляет,
Если был мой наставник - сон,
И сильно я опасаюсь,
Что вдруг проснусь, оказавшись
Снова в глухой темнице?
А если так не случится,
То ведь присниться может.
И вот я пришел к тому,
Что все-то счастье людское
Проходит как будто сон,
И его упустить не хочу я,
Пока мне оно причастно.
Молю вас простить за ошибки,
Ибо прощать благородно
И свойственно человеку.
Конец
^TПРИМЕЧАНИЯ^U
Настоящее издание является наиболее обширным собранием пьес Кальдерона на русском языке. Цель его - дать по возможности достаточное представление о многообразии кальдероновского таланта. Большинство переводов были выполнены специально для настоящего издания. Два перевода - "Дамы-невидимки" Т. Щепкиной-Куперник и "Спрятанного кавальеро" М. Казмичова - являются переизданиями. "Апрельские и майские утра" и "Дама сердца прежде всего" в переводе Т. Щепкиной-Куперник были взяты из ее архива и публикуются впервые. Перевод Ф. Кельина "Саламейского алькальда", сделанный много лет назад, был заново пересмотрен переводчиком и также публикуется впервые.
Что касается принципов перевода, то в пределах настоящего двухтомника редакция сознательно не предъявляла переводчикам ультимативных требований. Читатель легко заметит, что в выборе тех или иных метрических и строфических соответствий переводчики руководствовались собственной интуицией в передаче необыкновенного разнообразия форм испанского сценического стиха. Такая позиция редакции объясняется ее нежеланием делать категорические рекомендации в вопросе, где еще почти все спорно. Практика переводов испанской стихотворной драмы XVII века обнаруживает колебания от классических четырехстопных ямбов и хореев и белого пятистопника карамзинско-пушкинской эпохи до раскованного тонического стиха блоковского "Балаганчика". Кроме того, поэтам с очевидно разной индивидуальностью пришлось бы подлаживаться под уже готовые образцы (например, под переводы Т. Л. Щепкиной-Куперник, хотя и выдающиеся по своим поэтическим и сценическим качествам, но отнюдь не обязательные по проводимым там принципам стихового соответствия). Редакция стремилась к посильной унификации в пределах возможного: подача ремарок, единообразная передача имен собственных, хотя и тут в отдельных случаях она сочла возможным сохранить дублетные транскрипционные формы типа Инес - Инеса, Леонор - Леонора. Трогать ткань переводов покойной Щепкиной-Куперник ради формального единообразия она не посчитала нужным. Тем более что вопросы транскрипции испанских имен (да и не одних испанских) ждут своего решения в гораздо более широком плане, чем двухтомник Кальдерона.
Все помещенные в двухтомнике переводы были при редактировании сверены с последним по времени авторитетным изданием Кальдерона - "Obras completas", тт. I-II, ed. Aguilar, Madrid, 1959.
ЖИЗНЬ - ЭТО СОН
(La vida es sueno)
Дата написания пьесы остается спорной. Основываясь на стиховедческом анализе текста, американский испанист Гарри Хилборн относит ее к 1632-1633 годам. Однако есть некоторые основания датировать ее и двумя годами позже (примерно 1635 г.). Впервые - пьеса была опубликована в "Первой части комедии Кальдерона" 1636 года.
Художественный замысел драмы "Жизнь - это сон", видимо, вполне оригинален и принадлежит всецело Кальдерону, что, разумеется, не исключает возможного использования отдельных мотивов, уже встречавшихся в литературе (ср., например, восточную сказку о спящем, который проснулся, соответствующую новеллу Боккаччо, эпизод из книги Марко Поло). Мотив воспитания ребенка вдали от людей Кальдерон мог почерпнуть из широко распространенного духовного романа о Варлааме и Иосафате, который он, несомненно, знал хотя бы по одноименной драматической разработке Лопе де Вега.
Пьеса имеет завидную литературную судьбу. Она переведена почти на все европейские и многие азиатские языки.
На русский язык она переводилась неоднократно (Н. Тимковским, Н. Пятницким, К. Бальмонтом, Д. Петровым, В. Парнахом). Публикуемый перевод И. Тыняновой выполнен специально для данного издания.
Несмотря на значительные трудности, которые представляет эта пьеса для постановки (известная абстрактность и риторичность), она тем не менее многократно ставилась на разных сценах. Репертуарной она остается и в наши дни. Среди многочисленных ее постановок наиболее известен спектакль Веймарского театра (1810) при участии самого Гете, итальянская постановка 1869 года с Эрнесто Росси в заглавной роли; на русской сцене - постановка А. Таирова в Камерном театре (1918).
О гиппогриф мой старый. - Гиппогриф - мифологическое животное с головой и крыльями хищной птицы и туловищем коня. Уподобление быстрого, горячего коня птице или мифологическому гиппогрифу обычно в поэтическом обиходе испанской поэзии XVI-XVII вв.
Впряженный в колесницу Фаэтона. - У Кальдерона начало монолога Росауры вообще с трудом поддается расшифровке. В частности, не очень ясны и эти строки с упоминанием Фаэтона. Иногда под Фаэтоном понимается упряжка, иногда сам злосчастный возница.
Монолог Сехизмундо, один из знаменитейших в испанском театре, имеет определенные параллели и у самого Кальдерона и у некоторых его предшественников. Так, например, горестное сетование "Люди того лишены, Что создал бог для волны, Для рыбы, для птицы, для зверя?" становится у Кальдерона нередкой автоцитацией.
Ни гордыня и ни смиренье, Хоть действуют эти фигуры В сотнях старинных мистерий. - Действительно, Гордыня и Смиренье являются весьма распространенными аллегорическими персонажами испанских священных ауто.
Фалес благомудрый... Эвклид несравненный. - Фалес (ок. 624-547 до н. э.) - древнегреческий философ, Эвклид (III в. до н. э.) - древнегреческий математик.
Кисти наших Тимантов И мраморы наших Лисиппов - то есть речь идет об уподоблении крупнейшему древнегреческому живописцу Тиманту (IV в. до н. э.) и скульптору Лисиппу (IV в. до н. э.).
Рожденье и смерть подобны и т. д. - мысль, постоянная для Кальдерона. Образ чудовища, дающего при рождении смерть родительнице, встречается у Кальдерона в ауто "Великий театр мира".
И если Сенека испанский... - Спорное для толкования место. Некоторые комментаторы считают, что тут речь идет об испанском короле Филиппе II, которому якобы принадлежит сходный афоризм. Действительно, название пьесы Монтальвана "Второй испанский Сенека и принц дон Карлос" (El segundo Seneca espanol y principe don Carlos) дает некоторое основание полагать, что Прозвище "Сенека" утвердилось за Филиппом II. Однако более правдоподобным кажется толкование, согласно которому Кальдерон подразумевает знаменитого римского писателя и философа-стоика Сенеку (4 до н. э. - 65 н. э.), необыкновенно популярного в Испании XVI-XVII веков. "Испанский Сенека" и "наш Сенека" - постоянно встречаются в испанской литературе времен Кальдерона. Объясняется это тем, что сам Сенека был родом из Кордовы. Среди римских писателей было довольно много выходцев из Испании (тогда римской провинции), чем в последующие века немало гордились патриотично настроенные испанские литераторы.
...Как бог, сотворив мужчину... - и т. д. - это сравнение (повторяющееся дословно в таких пьесах Кальдерона, как "Великий театр мира", "В этой жизни все истина и все ложь", "Нет счастья иначе как в боге" и т. д.) основано на пародировании изречения греческого философа и математика Пифагора (ок. 580- 500 до н. э.) о том, что человек - это "малый мир". В оригинале у Кальдерона буквально сказано: "Если мужчина это малый мир, то женщина малое небо".
Астpeа! - Дочь Юпитера и Фемиды. Богиня правосудия.
Беды, как будто феникс - см. примеч. к стр. 86.
Иль я Икара чуть свет - см. примеч. к стр. 201.
...и в сновиденье Добро остается добром - сентенция, дословно перенесенная из ауто "Великий театр мира".
Снится, что он король королю... и т. д. - этот монолог Сехизмундо навеян почти дословно аналогичной тирадой из ауто "Великий театр мира".
Днем - философ Неврот, Ночью - краса Околея. В оригинале Кальдерон в пародийно-барочном духе строит эту жалобу голодного Кларнета на созвучии имени греческого философа Никомеда (Nicomed) и Нисенского собора (Niceno) с производными словами от глаголов "comer" (есть, обедать, питаться) и cenar (ужинать). В буквальной передаче это место звучит так: "Днем я Никомед, вечером - Нисенский собор". Расшифровывается же этот каламбур следующим образом: "Днем я сижу без обеда, вечером без ужина".
Раз так - придется роль играть. - Этот мотив "принца-самозванца" Кальдерон использует потом в пьесе "Сам у себя под стражей", где Бенито волею случая принят за принца Федерико.
А народ, Уже прослышав и проведав, Что существует принц законный... и т. д. - Вполне допустимо, что эта мотивировка была подсказана Кальдерону туманными легендами об истории Лже-Дмитрия. Характерно, что в Испании многие верили в подлинность Дмитрия. Смотри пьесу Лопе де Вега "Великий князь Московский".
Я рядом с Солнцем, превратясь в Беллону. - В системе римской мифологии Беллона - богиня войны.
Поспорить силою с самой Афиной. - Афина-Паллада - в системе греческой мифологии богиня мудрости и доблести. Смешение греческой и римской систем в некую единую "античную" мифологическую систему свойственно европейским поэтам Возрождения и последующих веков.
Что один из тех богов он, Что в своих метаморфозах (Дождь златой, и бык, и лебедь)... то есть Зевс и три связанных с ним мифа (о Данае, Европе и Леде), когда Зевс под видом дождя, быка и лебедя овладел своей возлюбленной. Мифы эти были необычайно популярны в литературе и изобразительном искусстве.
Он же был таким тираном, Как Эней в Троянской битве. - Довольно сложный метафорический образ. Буквально у Кальдерона сказано: "Ее мучитель был настолько схож с Энеем, покинувшим свою Трою, что даже оставил ей свою шпагу", то есть уподобление основано на легенде (рассказанной во 2-й книге "Энеиды" Вергилия), согласно которой после взятия Трои греками Эней бросил свои доспехи и с престарелым отцом Анхизом и сыном Асканием бежал. Кальдероновский образ построен на всевозможных и иногда очень разнородных сближениях с деталями этой легенды (мать - Троя, отец - Эней, бежавший из падшей Трои, и т. д.).
Я смотрел бы, как Нерон. - Согласно преданиям, римский император Нерон (54-68), прославившийся своей жестокостью, с улыбкой взирал на горящий Рим, наслаждаясь этим жутким зрелищем.
Н. Томашевский
Что забывчивое время
И свободное безделье
Бед ее не облегчили,
Мне она дала совет:
Должника погибшей чести
Разыскать и хитрым словом
Возвратить ее заставить.
И, чтоб это приключенье
Легче обошлось, надела
Я мужское платье, шпагой
Опоясалась старинной:
Вот теперь из ножен выну
Я ее, как обещала.
Мать, с гвоздя ее снимая
И на ней читая знаки,
Молвит: "Отправляйся в Польшу,
Попытайся самым знатным
Показать клинок вот этот.
Может быть, средь них найдется
Кто-нибудь, кто пожелает
Облегчить твои страданья
И твою судьбу поправить".
Так я в Польше очутилась:
Это опущу в рассказе.
Знаешь ты, что конь понес
И примчал меня к подножью
Башни той, где я повергла
В изумление твой взор.
Опущу, что здесь Клотальдо
За мою судьбу вступился,
Короля просил о жизни
И король мне жизнь оставил;
Что, узнав, кто я такая,
Убедил, чтоб я надела
Платье женское, к Эстрелье
Поступив на службу; это
Сделав, я смогла искусно
Помешать любви Астольфо
И его с Эстрельей свадьбе.
Опущу, что ты увидел
Снова здесь меня и снова
В женском платье, - и смешались
Для тебя два эти вида.
Расскажу, как стал Клотальдо,
Убежден, что подобает
И Астольфо и Эстрелье
Вместе править государством,
Побуждать меня отречься
От ненужных притязаний.
Тут узнала я, что ты,
О бесстрашный Сехизмундо!
Избран кто на дело мести,
Небеса кому велели
Мрачную тюрьму разрушить,
Где по чувствам был ты зверем,
По страданиям скалою,
На отца теперь подъемлешь
И на родину оружье.
Я помочь тебе решилась.
На Дианины одежды
Латы грозные Паллады
Я надела, украшаясь
То ли тканью, то ли сталью
Иль, вернее, ими вместе.
Так-то, храбрый вождь, обоим
Вместе нам необходимо
Заговор разбить и сделать
Невозможной эту свадьбу:
Мне - затем, чтоб не женился
Кто моим супругом назван,
А тебе - затем, что вместе
Две империи поставят
С большей силой, с большей мощью
Под удар победу нашу.
Женщиной пришла просить я,
Чтоб ты дал мне честь былую,
И пришла мужчиной биться,
Чтоб ты взял себе корону.
Женщиной пришла рыдать я,
Пред твоей склонившись славой,
И пришла мужчиной гнаться
За врагом с моею сталью.
И когда меня сегодня
Ты как женщину обидишь,
Как мужчина защищая
Честь свою, тебе я завтра
Нанесу удар смертельный,
И в твоей победе буду
Женщина в моих обидах,
Но в бою за честь - мужчина.
Сехизмундо (в сторону)
Небеса! Если правда, что сплю я,
Удержите мое сознанье
Уж слишком много событий
В этом сне уместилось!
Боже спаси! Кто мог бы
Иль выйти из всех достойно,,
Иль ни об одном не думать?
Кто знал такие сомненья?
Если мое величье
Мне только снилось, то как
Женщина эта приводит
Прошлого верные знаки?
Значит, это не сон, а правда;
А если правда (сильнее
Мысли мои смешались),
То как моя жизнь назвала
Сном это? Так похожи
Величье и сновиденье,
Что правдивое может
Призрачным показаться,
А ложное непреложным.
Так близко одно от другого,
Что угадать невозможно:
То, что узнал и видел,
Ложь это или правда?
Так похожа подделка
На подлинник, что усомнишься,
Не зная, что же вернее?
Если так и если увижу
Рассеянными в тумане
Власть мою и величье,
Великолепье и пышность,
Давайте уж не упустим
Дарованную минуту:
Ведь мы испытать лишь успели
Что во сне испытать возможно.
У меня во власти Росаура,
Восхищен я ее красотою,
Так не упустим случай;
Любовь нарушает законы
Достоинства и доверье,
Какое нам оказали.
Ведь это сон, так пускай
Сейчас мне приснится счастье,
Раз после горе приснится.
Но я моим рассужденьем
Сам себя убеждаю!
То сон иль пустая слава?..
Кто ж отдаст небесную славу
За пустую славу земную?
А прошлое счастье - не сон ли?
Кто, славные дни переживший,
В глубине души не заметил,
Их в памяти перебирая:
Наверно, лишь сном все было,
Что я видел? И если веры
Нет во мне, и если я знаю
Что чувство - прекрасное пламя,
Которое каждый ветер,
Превращая в пепел, уносит,
О вечности надо помыслить:
Это - нетленная слава,
Где счастье уже неусыпно
И величье непреходяще.
Росаура ищет чести,
Я - принц, и мне подобает
Честь вернуть ей, а не похитить.
Тогда я раньше, о боже!
Честь ее завоюю,
А потом уж свою корону.
Упустим случай, хоть сильно
Искушенье.
(Одному из солдат.)
Трубите тревогу!
Я должен им дать сраженье
Раньше, чем мгла ночная
Солнечный луч утопит
В черно-зеленых волнах.
Росаура
Сеньор!.. Но ты ускользаешь?
Иль не единым словом
Боль мою не утешишь,
Грусть мою не рассеешь?
Возможно ли это, сеньор?
Меня ты не видишь, не слышишь
И даже в лицо не взглянешь?
Сехизмундо
Росаура! Для чести должно,
Чтоб с тобою быть справедливым,
Сейчас быть с тобою строгим.
Не ответит тебе мой голос,
Честь моя за него ответит;
Не хочу говорить - желаю,
Чтоб дела за меня говорили;
Не смотрю на тебя - ведь важно
В этом великом горе,
Чтоб твоей красоты не видел,
Кто честь твою видеть должен.
Сехизмундо уходит. Солдаты следуют за ним.
Росаура
Небо! Что за случай странный!
После всех моих забот,
Кто, скажите, разберет
Этот вот ответ туманный?
Появляется Кларнет.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Росаура, Кларнет.
Кларнет
Госпожа! Судьба свела нас!
Росаура
Ах, Кларнет! Где ты скитался?
Кларнет
Я в темнице задержался,
Смерть меня водила за нос:
Проведет - не проведет.
Не сумела провести-то:
Как ни билась - карта бита,
Я же сделал ловкий ход
И остался жив случайно.
Росаура
В чем же дело?
Кларнет
В том, наверно,
Что я знаю достоверно,
Кто ты и какая тайна...
Что за шум?
Гремят барабаны.
Росаура
Что может быть?
Кларнет
За дворцовые ворота
Целая выходит рота
Воевать и победить
Сехизмундо бунт мятежный.
Росаура
Почему ему вослед
Не зажгу я целый свет?
Иль я стала слишком нежной?
Средь жестокого разброда
Где закон, порядок, путь?
(Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Кларнет один.
Голоса (за сценой)
О король наш! Славен будь!
Другие голоса
И да здравствует свобода!
Кларнет
Пусть да здравствуют уж вместе!
В добрый час! Живите дружно!
Мне одно лишь только нужно:
Спрятаться в надежном месте.
И пока бы тут кончался
Этот весь неугомон,
Я смотрел бы, как Нерон,
И ничем не огорчался.
Я могу лишь огорчиться,
Если дело - до меня;
Праздник весь увижу я,
Коль удастся мне укрыться.
За скалистым тем откосом
Спрячусь я. Сюда пути
Даже смерти не найти,
Я и смерть оставлю с носом.
(Прячется.)
Слышна барабанная дробь и звон оружия.
Появляются Басилио, Клотальдо и Астольфо - они
спасаются бегством.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Кларнет, Басилио, Клотальдо, Астольфо.
Басилио
Какой король, как я, сражен?
Какой отец, как я, убит?
Клотальдо
Армия твоя бежит;
Где порядок, где закон?..
Астольфо
Кто нас пр_е_дал, с тем победа
В битве.
Басилио
Так всегда бывает:
Верен тот, кто побеждает,
А кто побежден - тот предал.
Так бежим, Клотальдо, вон
От жестокости, обмана,
Гнева сына и тирана!
Из-за сцены раздаются выстрелы. Кларнет, раненный, падает с откоса
к ногам Басилио, Клотальдо и Астольфо.
Кларнет
Небо, помоги!
Астольфо
Кто он,
Этот воин нерадивый,
Что у наших ног лежит,
Кровью собственной залит?
Кларнет
Человек я несчастливый,
Что хотел спастись от смерти,
Да на смерть как раз напал.
Убегал да повстречал,
Ибо в мире нет, поверьте,
Для нее секретных чар,
И отсюда вытекает:
Кто удара убегает,
Попадает под удар.
Так вернитесь, так вернитесь
К полю страшному борьбы!
Средь огня и средь пальбы
Вы надежней сохранитесь,
Чем в ущелий глубоком.
Ибо где такая сила,
Чтобы гнев судьбы сломила,
Стала спорить с диким роком?
И не надейтесь впредь
От смерти своей убежать:
Придется уж вам умирать,
Если бог вам судил умереть.
(Падает в глубину сцены.)
Басилио
"Придется уж вам умирать,
Если бог вам судил умереть!.."
О небо! Как убедил нас
В нашей ошибке, в незнанье
Самого важного в мире
Этот мертвец, поведав
Устами смертельной раны,
С иронией, развязавшей
Кровавый язык, ту правду,
Что помыслы и стремленья
Человека всегда бессильны
Против великой силы!
Освободить желая
Родину от крамолы
И смерти, ее я предал
Тому, чего опасался.
Клотальдо
Сеньор! Хоть судьбе известны
Все дороги и хоть находит
Она того, кого ищет,
И в неприступных скалах,
Не должен все ж христианин
Говорить, что спасенья нету
От суровых ее законов.
Нет, есть! Ибо муж разумный
Над судьбой достигнет победы.
И если не защищен ты
От горя и от несчастья,
Старайся от них защититься.
Астольфо
Сеньор! Говорит Клотальдо
С тобою как муж разумный,
Достигший годов почтенных,
Я - как юноша смелый:
Средь зарослей этих диких
В горах ты найдешь коня
Исчадье быстрого ветра.
Беги! А тем временем я
Отступленье твое прикрою.
Басилио
Если бог мне судил умереть,
Если смерть меня ожидает
Здесь, то сегодня же я
Лицом к лицу ее встречу.
За сценой бьют тревогу.
Появляются Сехизмундо, Эстрелья, Росаура и солдаты.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Те же, Сехизмундо, Эстрелья, Росаура, солдаты.
Солдат
Средь зарослей непроходимых,
Среди утесов горных
Король укрылся.
Сехизмундо
Найдите!
Каждое дерево леса
Обыщите с особым тщаньем,
Пень за пнем и за веткой ветку.
Клотальдо
Беги, сеньор!
Басилио
Но зачем же?
Астольфо
Что задумал ты?
Басилио
Прочь, Астольфо!
Клотальдо
Что ты сделаешь?
Басилио
Я, Клотальдо,
Сделаю то, что должен.
(К Сехизмундо.)
Принц! Коль меня ты ищешь,
К стопам твоим припадаю.
(Становится на колени.)
Пусть будут мои седины
Для них ковром белоснежным.
Ступи на мою главу,
Разбей корону, повергни
Мой сан и мое величье,
На чести моей отмети мне,
Как рабом помыкая мною,
И пусть через эти жертвы
Небо свой суд исполнит,
Судьба свое сдержит слово.
Сехизмундо
Польский двор достославный,
Таких нежданных событий
Ставший свидетелем! Слушай,
Как принц говорит с тобою.
Что небо определило,
Что на лазурных таблицах
Божьи персты начертали,
Выразив в тайных знаках
На стольких листах лазурных
Письменами златыми
То никогда не обманет.
Обманывает, кто хочет
С замыслом нечестивым
Те знаки прочесть и проникнуть
Волю неба. Отец мой,
Чтоб избежать проклятья
Природы моей, превратил
Меня в человека-зверя.
И если бы даже я,
Человек благородной крови,
Великодушной воли
И благодушного нрава,
Родился кротким и тихим,
Достаточно было б такого
Характера воспитанья
И распорядка жизни,
Чтобы дикими стали привычки.
Дивный способ смягчить их!
Если бы вам сказали:
"Чудище в виде зверя
Убьет тебя" - вы бы стали
Ждать его пробужденья,
Если б увидели спящим?
Если б сказали: "Шпага,
Что к поясу ты привесил,
Убьет тебя", было б странным
Средством избегнуть смерти
Вынуть ее из ножен
И прямо к груди приставить.
Если б сказали: "Бездна
Водная станет твоею
Серебряною гробницей",
Вы не стали б кидаться в море,
Когда оно гордо подъемлет
Белые острые гребни,
Крутые хрустальные пики.
То же с отцом случилось,
Как с тем, который, пугаясь
Зверя, его пробуждает;
Как с тем, кто шпаги страшится
И ее обнажает; как с тем,
Кто в бурное кинулся море.
А если и были (внимайте!)
Гнев мой - уснувшим зверем,
Ярость - шпагою в ножнах,
Суровость - затихшей бурей,
То ведь победишь едва ли
Жестокостью и произволом
Судьбу, а скорей раздразнишь,
И кто победить намерен
Судьбу свою, должен делать
Это с умом и терпеньем.
Когда еще зло не свершилось,
Если даже его предвидишь,
От него не уйти и не скрыться;
И даже если разумно
Укрыться от зла возможно,
То лишь в момент свершенья
События - нету силы,
Чтоб свершиться ему помешала.
Пусть будет примером это
Зрелище, этот странный
Случай, шаг этот дикий.
Что может быть необычней,
После всех этих мер суровых,
Чем отца поверженным видеть
И усмиренным монарха?
Было то волею неба:
Как ни тщился ее победить он,
Не сумел. Так сумею ли я,
Не равный ему в сединах,
В науках и разуменье,
Победить ее?
(Королю.)
Встань, сеньор,
Дай мне руку, и если небо
Тебя обмануло и ты
Ошибся, его стараясь
Победить, - с головой склоненной,
Покорно жду твоей мести,
К стопам твоим упадая.
Басилио
Сын мой, - ибо поступок
Благородный опять возвращает
Сердцу тебя, - ты принц!
Тебе и слава и лавры
Подобают; и победил ты,
Своими делами увенчан.
Все
Да здравствует Сехизмундо!
Сехизмундо
И раз одержать стремится
Мой дух большие победы,
Сегодня главною будет
Себя победить. Астольфо!
Дайте руку Росауре;
То долг за честь, и сегодня
Вернуть его обещал я.
Астольфо
Хоть правда, что я в долгу
Перед нею, не забывайте:
Она безродна, и я бы
Сделал низко и подло,
Женившись на женщине, кто...
Клотальдо
Подожди, не спеши, помедли!
Росаура столь благородна,
Сколь ты, Астольфо, и шпагой
Я защищу эту правду.
Она - моя дочь, и довольно!
Астольфо
Что сказал ты?
Клотальдо
Пока не увижу
Замужней ее и спокойной,
Решил я хранить эту тайну.
Это длинная повесть.
Говорю вам: Росаура - дочь мне.
Астольфо
Но если так, то сдержу я
Слово.
Сехизмундо
А чтоб Эстрелья
Безутешною не осталась
И поскольку она теряет
Храброго, славного принца,
То я своею рукою
Обвенчаю ее с супругом,
Что, его по заслугам и сану
Не превысив, ему не уступит.
Дай мне руку!
Эстрелья
Удача выше
Той, что я ожидала.
Сехизмундо
Клотальдо! Тому, кто честно
Служил отцу, подарю я
Мои объятья и милость,
Какой он только попросит.
Один из солдат
Раз того, кто тебе не служил,
Почитаешь, - мне, кто явился
Причиной всех беспорядков
И тебя избавил от башни,
Где ты находился, что дашь ты?
Сехизмундо
Башню, и чтоб никогда
Из нее ты не вышел, - до смерти
Ты будешь сидеть под стражей.
Уже позади измена,
Так разве изменник нужен?
Басилио
Твой ум нас всех удивляет.
Астольфо
Твое превращенье чудесно!
Росауpa
Как ты справедлив и разумен!
Сехизмундо
Что дивит вас? Что изумляет,
Если был мой наставник - сон,
И сильно я опасаюсь,
Что вдруг проснусь, оказавшись
Снова в глухой темнице?
А если так не случится,
То ведь присниться может.
И вот я пришел к тому,
Что все-то счастье людское
Проходит как будто сон,
И его упустить не хочу я,
Пока мне оно причастно.
Молю вас простить за ошибки,
Ибо прощать благородно
И свойственно человеку.
Конец
^TПРИМЕЧАНИЯ^U
Настоящее издание является наиболее обширным собранием пьес Кальдерона на русском языке. Цель его - дать по возможности достаточное представление о многообразии кальдероновского таланта. Большинство переводов были выполнены специально для настоящего издания. Два перевода - "Дамы-невидимки" Т. Щепкиной-Куперник и "Спрятанного кавальеро" М. Казмичова - являются переизданиями. "Апрельские и майские утра" и "Дама сердца прежде всего" в переводе Т. Щепкиной-Куперник были взяты из ее архива и публикуются впервые. Перевод Ф. Кельина "Саламейского алькальда", сделанный много лет назад, был заново пересмотрен переводчиком и также публикуется впервые.
Что касается принципов перевода, то в пределах настоящего двухтомника редакция сознательно не предъявляла переводчикам ультимативных требований. Читатель легко заметит, что в выборе тех или иных метрических и строфических соответствий переводчики руководствовались собственной интуицией в передаче необыкновенного разнообразия форм испанского сценического стиха. Такая позиция редакции объясняется ее нежеланием делать категорические рекомендации в вопросе, где еще почти все спорно. Практика переводов испанской стихотворной драмы XVII века обнаруживает колебания от классических четырехстопных ямбов и хореев и белого пятистопника карамзинско-пушкинской эпохи до раскованного тонического стиха блоковского "Балаганчика". Кроме того, поэтам с очевидно разной индивидуальностью пришлось бы подлаживаться под уже готовые образцы (например, под переводы Т. Л. Щепкиной-Куперник, хотя и выдающиеся по своим поэтическим и сценическим качествам, но отнюдь не обязательные по проводимым там принципам стихового соответствия). Редакция стремилась к посильной унификации в пределах возможного: подача ремарок, единообразная передача имен собственных, хотя и тут в отдельных случаях она сочла возможным сохранить дублетные транскрипционные формы типа Инес - Инеса, Леонор - Леонора. Трогать ткань переводов покойной Щепкиной-Куперник ради формального единообразия она не посчитала нужным. Тем более что вопросы транскрипции испанских имен (да и не одних испанских) ждут своего решения в гораздо более широком плане, чем двухтомник Кальдерона.
Все помещенные в двухтомнике переводы были при редактировании сверены с последним по времени авторитетным изданием Кальдерона - "Obras completas", тт. I-II, ed. Aguilar, Madrid, 1959.
ЖИЗНЬ - ЭТО СОН
(La vida es sueno)
Дата написания пьесы остается спорной. Основываясь на стиховедческом анализе текста, американский испанист Гарри Хилборн относит ее к 1632-1633 годам. Однако есть некоторые основания датировать ее и двумя годами позже (примерно 1635 г.). Впервые - пьеса была опубликована в "Первой части комедии Кальдерона" 1636 года.
Художественный замысел драмы "Жизнь - это сон", видимо, вполне оригинален и принадлежит всецело Кальдерону, что, разумеется, не исключает возможного использования отдельных мотивов, уже встречавшихся в литературе (ср., например, восточную сказку о спящем, который проснулся, соответствующую новеллу Боккаччо, эпизод из книги Марко Поло). Мотив воспитания ребенка вдали от людей Кальдерон мог почерпнуть из широко распространенного духовного романа о Варлааме и Иосафате, который он, несомненно, знал хотя бы по одноименной драматической разработке Лопе де Вега.
Пьеса имеет завидную литературную судьбу. Она переведена почти на все европейские и многие азиатские языки.
На русский язык она переводилась неоднократно (Н. Тимковским, Н. Пятницким, К. Бальмонтом, Д. Петровым, В. Парнахом). Публикуемый перевод И. Тыняновой выполнен специально для данного издания.
Несмотря на значительные трудности, которые представляет эта пьеса для постановки (известная абстрактность и риторичность), она тем не менее многократно ставилась на разных сценах. Репертуарной она остается и в наши дни. Среди многочисленных ее постановок наиболее известен спектакль Веймарского театра (1810) при участии самого Гете, итальянская постановка 1869 года с Эрнесто Росси в заглавной роли; на русской сцене - постановка А. Таирова в Камерном театре (1918).
О гиппогриф мой старый. - Гиппогриф - мифологическое животное с головой и крыльями хищной птицы и туловищем коня. Уподобление быстрого, горячего коня птице или мифологическому гиппогрифу обычно в поэтическом обиходе испанской поэзии XVI-XVII вв.
Впряженный в колесницу Фаэтона. - У Кальдерона начало монолога Росауры вообще с трудом поддается расшифровке. В частности, не очень ясны и эти строки с упоминанием Фаэтона. Иногда под Фаэтоном понимается упряжка, иногда сам злосчастный возница.
Монолог Сехизмундо, один из знаменитейших в испанском театре, имеет определенные параллели и у самого Кальдерона и у некоторых его предшественников. Так, например, горестное сетование "Люди того лишены, Что создал бог для волны, Для рыбы, для птицы, для зверя?" становится у Кальдерона нередкой автоцитацией.
Ни гордыня и ни смиренье, Хоть действуют эти фигуры В сотнях старинных мистерий. - Действительно, Гордыня и Смиренье являются весьма распространенными аллегорическими персонажами испанских священных ауто.
Фалес благомудрый... Эвклид несравненный. - Фалес (ок. 624-547 до н. э.) - древнегреческий философ, Эвклид (III в. до н. э.) - древнегреческий математик.
Кисти наших Тимантов И мраморы наших Лисиппов - то есть речь идет об уподоблении крупнейшему древнегреческому живописцу Тиманту (IV в. до н. э.) и скульптору Лисиппу (IV в. до н. э.).
Рожденье и смерть подобны и т. д. - мысль, постоянная для Кальдерона. Образ чудовища, дающего при рождении смерть родительнице, встречается у Кальдерона в ауто "Великий театр мира".
И если Сенека испанский... - Спорное для толкования место. Некоторые комментаторы считают, что тут речь идет об испанском короле Филиппе II, которому якобы принадлежит сходный афоризм. Действительно, название пьесы Монтальвана "Второй испанский Сенека и принц дон Карлос" (El segundo Seneca espanol y principe don Carlos) дает некоторое основание полагать, что Прозвище "Сенека" утвердилось за Филиппом II. Однако более правдоподобным кажется толкование, согласно которому Кальдерон подразумевает знаменитого римского писателя и философа-стоика Сенеку (4 до н. э. - 65 н. э.), необыкновенно популярного в Испании XVI-XVII веков. "Испанский Сенека" и "наш Сенека" - постоянно встречаются в испанской литературе времен Кальдерона. Объясняется это тем, что сам Сенека был родом из Кордовы. Среди римских писателей было довольно много выходцев из Испании (тогда римской провинции), чем в последующие века немало гордились патриотично настроенные испанские литераторы.
...Как бог, сотворив мужчину... - и т. д. - это сравнение (повторяющееся дословно в таких пьесах Кальдерона, как "Великий театр мира", "В этой жизни все истина и все ложь", "Нет счастья иначе как в боге" и т. д.) основано на пародировании изречения греческого философа и математика Пифагора (ок. 580- 500 до н. э.) о том, что человек - это "малый мир". В оригинале у Кальдерона буквально сказано: "Если мужчина это малый мир, то женщина малое небо".
Астpeа! - Дочь Юпитера и Фемиды. Богиня правосудия.
Беды, как будто феникс - см. примеч. к стр. 86.
Иль я Икара чуть свет - см. примеч. к стр. 201.
...и в сновиденье Добро остается добром - сентенция, дословно перенесенная из ауто "Великий театр мира".
Снится, что он король королю... и т. д. - этот монолог Сехизмундо навеян почти дословно аналогичной тирадой из ауто "Великий театр мира".
Днем - философ Неврот, Ночью - краса Околея. В оригинале Кальдерон в пародийно-барочном духе строит эту жалобу голодного Кларнета на созвучии имени греческого философа Никомеда (Nicomed) и Нисенского собора (Niceno) с производными словами от глаголов "comer" (есть, обедать, питаться) и cenar (ужинать). В буквальной передаче это место звучит так: "Днем я Никомед, вечером - Нисенский собор". Расшифровывается же этот каламбур следующим образом: "Днем я сижу без обеда, вечером без ужина".
Раз так - придется роль играть. - Этот мотив "принца-самозванца" Кальдерон использует потом в пьесе "Сам у себя под стражей", где Бенито волею случая принят за принца Федерико.
А народ, Уже прослышав и проведав, Что существует принц законный... и т. д. - Вполне допустимо, что эта мотивировка была подсказана Кальдерону туманными легендами об истории Лже-Дмитрия. Характерно, что в Испании многие верили в подлинность Дмитрия. Смотри пьесу Лопе де Вега "Великий князь Московский".
Я рядом с Солнцем, превратясь в Беллону. - В системе римской мифологии Беллона - богиня войны.
Поспорить силою с самой Афиной. - Афина-Паллада - в системе греческой мифологии богиня мудрости и доблести. Смешение греческой и римской систем в некую единую "античную" мифологическую систему свойственно европейским поэтам Возрождения и последующих веков.
Что один из тех богов он, Что в своих метаморфозах (Дождь златой, и бык, и лебедь)... то есть Зевс и три связанных с ним мифа (о Данае, Европе и Леде), когда Зевс под видом дождя, быка и лебедя овладел своей возлюбленной. Мифы эти были необычайно популярны в литературе и изобразительном искусстве.
Он же был таким тираном, Как Эней в Троянской битве. - Довольно сложный метафорический образ. Буквально у Кальдерона сказано: "Ее мучитель был настолько схож с Энеем, покинувшим свою Трою, что даже оставил ей свою шпагу", то есть уподобление основано на легенде (рассказанной во 2-й книге "Энеиды" Вергилия), согласно которой после взятия Трои греками Эней бросил свои доспехи и с престарелым отцом Анхизом и сыном Асканием бежал. Кальдероновский образ построен на всевозможных и иногда очень разнородных сближениях с деталями этой легенды (мать - Троя, отец - Эней, бежавший из падшей Трои, и т. д.).
Я смотрел бы, как Нерон. - Согласно преданиям, римский император Нерон (54-68), прославившийся своей жестокостью, с улыбкой взирал на горящий Рим, наслаждаясь этим жутким зрелищем.
Н. Томашевский