Петр Иванович приятно оторопел, уж больно лексикон знакомый. И вопросительно взглянул на Алку.
   -- Да не сидел он, не сидел! -- засмеялась она. -- Он просто книгу пишет по бандитскому языку, по жаргону.
   -- И, между прочим, спецкурс веду в Иерусалимском университете, прошу не забывать.
   -- А кому ж ты его ведешь, этот курс? -- поинтересовался Петр Иванович, само собой перейдя на "ты".
   -- Студентам-славистам. Они русский язык всесторонне знать должны. Алка, у нас газета есть? Когда сегодня звезда взойдет?
   Алка достала из бардачка газету и, не оборачиваясь, протянула мужу. Мишка зашуршал бумагой.
   -- Та-ак... можно не спешить. Звезда сегодня в семнадцать тридцать две. А сейчас семнадцать тридцать семь. ВсJ! Спасибо тебе, золотушница моя. Поясняю гостю наши туземные порядки. Вы, Петр Иванович, попали в гости к мудакам. До завтрашнего вечера все магазины закрыты. Алка, тормози у танка, я тебя убью, ты будешь моей прошедшей женой.
   Действительно, на каменистом откосе, поросшем колючим кустарником, стоял крашенный суриком допотопный броневик. Рядом на камне была табличка. Алка останавливаться, разумеется, не стала.
   -- Памятник войне сорок восьмого года, -- сказал Мишка.
   -- Кто победил? -- поинтересовался Петр Иванович.
   Мишка на секунду примолк, внимательно разглядывая гостя в зеркало заднего вида. -- Как кто? -- стараясь погасить в себе удивление, ответил он. -- Евреи, конечно. Арабы воевать не умеют.
   -- Ну, не скажи-и... Я на Кавказе служил, там грузины...
   -- Так то грузины, -- перебил Мишка, -- а здесь -- арапы. Кстати, о грузинах. Вот Иосиф Виссарионович умный был человек, а дурак. В сорок восьмом году своей собственной рукой организовал государство Израиль. Вернее, не запретил, не наложил вето. Хотя евреев, как известно, люто ненавидел. Уверен был, что разреши Израилю сегодня возникнуть, завтра коалиция арабских стран объявит Израилю войну и сметет его с лица земли до основанья, а затем... А перед всем миром iся, значит, будет интернационалист и миротворец. Не вышел фокус. Евреи размолотили арабов за себя и за того парня...
   Петр Иванович понимал, конечно, -- тюлю порет лысый, однако осаживать Мишку не решался, в гостях как-никак. Только морщился незаметно.
   -- А что если нам к арабам заехать? -- вслух подумала Алка. -- У них все и купим. В Вифлееме?
   Петр Иванович вздрогнул.
   -- Да, да! -- закивал в зеркале Мишка. -- Туда, где Иисус родился! Сейчас там арабский город, одни арабы живут. Машину нашу камнями закидают, а нам отрежут яйца...
   -- Поедем в Вифлеем, -- твердо сказала Алка, притормозила и стала разворачиваться.
   Мишка покорно сложил руки на животе.
   -- Господи Иисусе, спаси, сохрани и помилуй!
   Вифлеема никакого не оказалось. Был прокаленный пыльный пригород без единого кустика. Грязно-белые одинаковые двухэтажные дома с плоскими крышами. Пацаны на замызганных улицах гоняли в футбол. О стену терся осел, и минарет торчал на площади. Поехали дальше и уткнулись в некрасивую кубастую церковь.
   -- Храм Рождества, -- сказал Мишка.
   -- Это... где Иисус родился? -- неуверенно предположил Петр Иванович.
   -- Точно. Хотите, зайдем?
   Храм Рождества больше был похож на крепость. Двое из трех ворот были замурованы. Алка осталась в машине. Петр Иванович с Мишкой вошли в храм.
   -- Шестнадцать веков церквушке, -- заметил Мишка.-- Остальное все покрушили, поломали, кому не лень, а этот вот не тронули почему-то.
   Они подошли к алтарю. Петр Иванович, не заметив, чуть не наступил на заделанную в пол серебряную звезду. Рядом со звездой надпись. Мишка перевел: "Здесь Девою Марией рожден Иисус Христос".
   Слева от алтаря была большая икона Богородицы. Под иконой стеклянный ящик для пожертвований. Петр Иванович достал портмоне. Засомневался: в одном отделении доллары, в другом -- рубли. Мишка помог:
   -- Не надо доллары, рубли нормально.
   Петр Иванович вытянул все русские деньги и сунул в ящик.
   Машину за время их отсутствия камнями не закидали, Алку не изнасиловали. Правда, сидела она с поднятыми стеклами.
   Остановились у какой-то лавчонки.
   -- Садите в машине, -- вдруг приказал Петр Иванович. -- Я сам. Нужно будет, кликну. Он зашел в магазин,
   -- Салям алейкум!
   Пожилой, обычно одетый араб -- костюм, рубашка -- перебирал четки. На приветствие кивнул.
   -- Из Москвы я, -- сказал Петр Иванович. -- Русский. Поесть надо. А у них шабат назревает. И выпить. -- Петр Иванович выразительно пощелкал себя по горлу и пожевал вхолостую.
   Араб вышел из-за стойки и повел его по магазину. Ткнул пальцем в круглые лепешки: "Пита?" Петр Иванович кивнул, ткнул пальцем в пиво: "Бира?" Опять кивнул Петр Иванович и дальше уже обходился без поводыря. Забуксовал он только на алкоголе. Араб снова пришел на помощь, стал предлагать одну бутылку за другой. На каждой из них был нарисован плод, а водку на растениях Петр Иванович отвергал в принципе. Араб наконец достал с полки большую прозрачную бутылку, на которой по-русски было написано "Водка".
   -- Годится, -- кивнул Петр Иванович, -- Две.
   Расплатился он долларами и подарил арабу притаившуюся в дальнем отделении пятитысячную русскую денежку. Араб от себя кинул в пластиковый мешок Петра Ивановича зажигалку "Крикет" и пакетик орешков. Белозубо улыбнулся.
   -- Бай-бай.
   Петр Иванович в знак дружбы пожал сморщенную коричневую лапку араба.
   -- Чудеса, -- только и сказал Мишка, заглядывая в набитую доверху суму Петра Ивановича.
   Но настоящие чудеса ждали Петра Ивановича позже, уже в Иерусалиме.
   Проезжая часть улицы была перегорожена.
   -- Ремонт? -- предположил он.
   -- Шаба-ат, -- плохо скрывая застарелое раздражение, проскрипел Мишка. -- Ехать нельзя. Камнями кидать начнут.
   -- Арабы? -- озабоченно спросил Петр Иванович.
   -- Да нет, евреи. Религиозники, хасиды. В шабат ничего делать нельзя. Работать нельзя. На машине ездите нельзя, По телефону нельзя. Дурь, короче. -- Мишка поморщился. -- Одну войну из-за этого чуть не просрали. Воевать-то тоже нельзя. Евреи молиться ломанулись, тут арабы к налетели. Еле выкрутились. Алка, давай в объезд!
   Машина развернулась.
   -- И давно у вас эта канитель?
   -- Давненько, -- сказал Мишка. -- Три тысячи лет, А может, и все четыре. Раньше-то от этого хоть прок был: неделю работаешь, а в субботу хочешь-не хочешь отдыхаешь, сил набираешь, помолишься, подумаешь, как дальше жить...
   -Из машины они вылезли за километр от дома: дом был в полурелигиозном районе.
   -- Чего ж вы так не продумали, когда квартиру брали?.. -- удивился Петр Иванович, вытягивая из багажника чемоданы.
   Мишка пожал плечами: -- Так я же вам сказал; вы приехали к мудакам. Мы сперва квартиру купили, а потом только и стали соображать, что к чему. А продавать вроде жалко, принюхались...
   Возле подъезда карабкалась вверх виноградная лоза с гроздьями черного винограда. Петр Иванович отщипнул -- сладкий, типа нашей "Изабеллы".
   Лифт не работал. Почтовые ящики висели косо. Дверка одного была оторвана.
   -- Лифт мог бы и работать, -- пояснил Мишка, взволакивая чемодан на пятый последний этаж. -- Говорю это как профессионал -- пять лет в Москве лифтером сидел в отказе. Есть шабатные лифты: кнопки не нажимаешь, лифт сам останавливается на каждом этаже. И Богу хорошо, и грыжи не заработаешь. Это в дорогих домах. А у нас евреи экономят. Выключают на шабат, и все дела.
   Алка потянулась к звонку. В это время из квартиры напротив вышла дама с выводком детей. Алка резко отдернула руку от кнопки.
   -- Шабат шолом!
   -- Шабат шолом, -- ответила дама без особой радости, обозревая подозрительно всю компанию. Потом, слава Богу, стала спускаться. Алка раздраженно повела головой -- видать, все это крепко ее доставало.
   За дверью послышался ор.
   -- Мири, открой! -- крикнула Алка.
   Дверь распахнулась -- на пороге стояла маленькая зареванная девочка.
   -- ама, набей Пашку. Он меня бьJт!.. Петр Иванович замешкался. Алка махнула рукой:
   -- Идите, ничего...
   4
   В большой, изуродованной боем комнате Мишка, нелепо жестикулируя, доказывал что-то огромному -- за метр восемьдесят -- румяному толстому балбесу в военной форме. Пилотка торчала у балбеса под погоном. Вопил он не по-русски. На просиженной до пружин зеленой тахте валялась незнакомая Петру Ивановичу винтовка, похожая на удлиненный автомат. Покрывало сбилось на каменный пол.
   -- Немедленно прекрати, Павел! -- орап Мишка. -- У нас гость из Москвы! Васин Петр Иванович!
   Павел замолк. Стало тихо. Мерно гудел, поматывая зарешеченной головой, голубой вентилятор на длинной ноге. Мири, точь-в-точь московская его внучка Машка, такая же зубастенькая, высунув от старания язык, на цыпочках подобралась к братану и со всего размаху заехала ему ногой чуть не по зубам. Пашка взвыл, кинулся за сестрой, но та уже нырнула в кухню к матери.
   -- Каратэ занимается, -- не без гордости пояснил Мишка, -- Третий год.
   В комнату заглянула Алка.
   -- Петр Иванович, идите сюда, пускай сами разбираются,
   Кухня была такая же, как у него в Чертанове. Гарнитурчик едкого для глаз салатного цвета, плита чистая, без прижарок, посуда на полочке... Но вот тараканы!.. Отдан должное, у него тараканов не было, а здесь расхаживали по-хозяйски.
   Мири сидела в углу кухни на табуретке, разглядывала комикс и одновременно ошкуривала банан.
   -- Хочешь? -- спросила она Петра Ивановича, протягивая ему фрукт. Петр Иванович отрицательно помотал головой.
   -- А кошки нету?
   -- Тут и без кошки зоопарка хватает, сами видите, -- отламывая у дочери полбанана, сказала Алка.
   Петр Иванович не случайно спросил про кошку. Уж больно Мири похожа была на Машку, внучку Ирины Васильевны, ну и его выходит, непосредственно, несмотря что от первого брака. Когда Машку привозили к нему на садовый участок, обычно вечером в пятницу, Петр Иванович прекращал стройку, и они шли на пруд. Машка с разбегу кидалась в черный, неприветливый, холодный от ключей пруд, проныривала его насквозь, потом долго не отзывалась на его крики. Это была их игра в водяного, хотя каждый раз Петр Иванович был не до конца уверен, что Машка откликнется.
   Потом шли домой. Петр Иванович варил суп-кондей и учил Машку кухарить: кидал в кипяток все, что было в доме и росло в огороде: вермишель, картошку, капусту, репу; морковь, свеклу, лук, чеснок, зелень, крапиву, лебеду, яблоки ветхие, горсть ягод. Туда же разбивал три яйца. Варился кондей на свиной голяшке, либо на обрывке свиной же кожи, или за основу шла часть свиной башки. Короче говоря, Машка уплетала варево только так. А привезенный припас оставался почти нетронутым. Вечером Машка укладывала спать Полкана, рыжего старого кота, бессменного отца всех Муркиных детей. Петр Иванович смастерил для него тюфячок, одеялко. Машка укладывала старого кота на матрасик, покрывала попонкой и выпрастывала ему лапку поверх одеяла. Полкан вяло выбирал лапку. Машка снова выкладывала лапку поверх. Полкан опять прятал ее. Через некоторое время Машка своего добивалась -- обессилевший Полкан засыпал с лапкой поверх одеяла.
   Настал черед доставать гостинцы. Петр Иванович выложил на стол буханку бородинского, розоватое сало с прохилками, три банки килек пряного посола. От приятного занятия его отвлек непривычно крупный таракан, который дойдя до края стола, вдруг взял и полетел. Петр Иванович возмущенно проводил его взглядом.
   -- Это ладно. Насекомых мы ликвидируем, -- решил он вслух. -- Это я умею.
   -- А вот она не умеет! -- поспешно выпалил Мишка. -- Биолог, кандидат наук!.. Мало того, пять лет уборщицей ишачила, когда в отказе сидели! Все без толку!
   Алка молчала, устало сгорбившись на табуретке, собираясь с силами.
   -- Алла, -- не удержался Петр Иванович, -- ты меня; извини, конечно, но детей твоих, Алла, надо лупить. Посмотри на себя: заморенная, как морская свинка. Куда же это к черту?.. Так ведь можно и ласты склеить непосредственно.
   -- Как-как? -- оттопырил ухо Мишка, выдергивая из-за ворота майки ручку. -- "Ласты склеить"? -- и записал на ладони, потому что Алка успела вовремя вырвать у него журнал мод.
   -- Помереть, в смысле, -- кивнул Петр Иванович, а про себя подумал, что если дело пустить на самотек, то пожрать сегодня не придется.
   -- Аллочка, давай курячьи ножки в духовке зажарим, Духовка работает? -И, не дожидаясь ответа, вытянул из духовки противень. Достал ножки -- он их приметил, когда водку клал в холодильник для охлаждения. Отсчитал пять штук по количеству едоков.
   -- Почему так мало? -- озабоченно спросил Пашка, неожиданно появившись на кухне. -- Я много буду кушать, тебе разве мама не говорила?
   -- Не успела, -- сказал Петр Иванович, посыпая курей незнакомыми приправами. -- Перец где? Пашка отыскал перец.
   -- Ты, Павел, если в кендюх будешь харч кидать непосредственно, такой пупин отрастет, что башмаки зашнуровать не сможешь.
   Но Пашка не отставал.
   -- Положи мне, Васин, пожалуйста, еще две ноги. Пожалуйста.
   Мири оторвалась от комикса.
   -- Васин, не дай ему, пожалюйста, есть ноги. Он ест все наши шекели.
   Петр Иванович удивился, с какой легкостью этот толстый и соплявка эта стали называть его на "ты" и "Васиным". Главное, почему-то не было обидно. Уж больно Пашка вежливо слова произносил. По-иностранному как-то, а у пигалицы вообще смешно получалось.
   Петр Иванович положил на противень еще одну ногу.
   -- ВсJ. И чтоб без претензиев. У тебя родители не миллионеры. Машину взяли, квартиру купили, а ты еще жрешь, как потерпевший. Ясно?
   -- Спагеттей побольше, пожалуйста, -- твердил свое Пашка. -- Если в шкафу не имеется, у нас есть резерв. Мама, где у нас резерв?
   -- Не трог мать! -- Петр Иванович укоризненно покачал головой, но полпачки макарон все же дозасунул в кипящую кастрюлю. -- ВсJ.
   Но Пашка продолжал нависать над кастрюлей.
   -- Я смолоду тоже здоров был жрать, -- сказал Петр Иванович, помешивая макароны. -- В войну пацаном наголодался... У нас в деревне немцы стояли. Охотиться любили. А зайцев несмотря почему-то не ели. Повар у них Макс в нашей избе поселился. Сварит ведро супа перлового и на помойку волочит -солдаты, мол, с зайчатиной жрать отказываются. А мне мигнет. А вместо, чем на землю, мне в кастрюлю перельет. Потом узнали -- за Можай Макса загнали.
   -- Зачем?
   -- За суп. За то, что меня с матерью тишком подкармливал. Не положено. А вообще у нас немцы были люди, как люди. Матушка моя, если б грамотная была, ушла бы с ними. У нас много с немцами ушло...
   -- Врешь! -- крикнул Пашка.
   -- Рад бы, Павел, поднаврать малку, только это голая правда.
   -- Павел, немедленно извинись перед Петром Ивановичем -- взвизгнула Алка.
   -- Да ладно, Аллочка. Мне бы сказали, я бы тоже не поверил. Было, куда денешься. Люди как люди. А вот ваших они несмотря передушили сто миллионов.
   -- Десять...
   -- Какая разница, где десять, там и сто. Вот как это понять, не знаю... -- И, чтобы перебить тему, сказал Пашке: -- У тебя вон синячина под глазом. Только тройным одеколоном. Слушай лес, что дубрава говорит...
   Петр Иванович вскрыл банку, выложил кильки на тарелку, посыпал лучком.
   -- Васин, -- сказал Павел, озабоченно наблюдавший за действиями гостя. -- Голову у рыбы сними и хвост сними -- так кушать нельзя.
   -- Иди-ка ты, Павел, лучше стол накрой, -- отправил его Петр Иванович. -- И туда и сюда -- один не управлюсь. Водка, вынутая из морозильника, текла медленно и тягуче, как жидкий кисель. Пока выпивали и закусывали, Пашка умял две куриные ноги и сейчас приноравливался к недоеденной отцовой. Наконец, выбрав удачный момент, сдернул с отцовой тарелки недоедок. Мишка в это время отвлекся на телевизор, где арабам собирались передавать Голанские высоты. Не отрываясь от экрана, он ткнул вилкой в пустую тарелку, близоруко склонился над ней и заорал:
   -- Пашка; сволочь, верни отцу мясо!
   Петр Иванович уступил хозяину свою неначатую еще ногу.
   -- Кильку без водки не есть! -- скомандовал он, заметив, как Павел, умявший курей, нацелился на кильку. -- Не положено.
   -- Васин, -- робко сказала Мири, -- а можно мне кильку без водки?
   -- Возьми, -- разрешил Васин. -- А тебе, Павел, со всей апломбой заявляю: будешь притеснять сестру, увезу ее к себе на дачу. У меня там кот Полкан, Мурка с выводком. Умная такая кыса эта Мурка: поймает грызуна и несет свою жертву детям, а ведь ничего не кончала. Машка, внучка у меня есть. Скоро внук будет.
   -- А у тебя дети есть, Васин?
   Петр Иванович опешил.
   -- Если внуки есть, стало быть, и дети есть. Игорь. Врач на "Скорой помощи". Кто заболеет, любого вылечит. И еще у меня сватья, певунья знаменитая. Ох, баба! Красавица!.. Живем все дружно, только по-разному нитку сучим.
   -- Васин, а тебе сколько лет? -- вдруг спросила Мири,
   -- Мне? Шестьдесят один.
   -- Ты тоже имеешь красивую жену?
   Задумался Петр Иванович. !
   -- Не очень-то.
   -- Странно, -- задумчиво сказала Мири по-взрослому. -- Ты имеешь сексопиль. Ты знаешь, что такое сексопиль?
   -- Мири! -- одернула ее Алка. -- Не приставай к человеку. -- Она сунула Петру Ивановичу колесико ананаса. Но Петр Иванович ананас отверг.
   -- От ананаса у меня узда зажевывается. Во рту заеда получаются, кислота теребит... Лучше я покурю, пожалуй. Мири пододвинула к нему пепельницу.
   -- Рассказывай, пожалюйста.
   -- Да что рассказывать? Один я остался, как сундук с товаром. Шутка такая. В общем это все ерунда непосредственно. Катер вот у меня сгорел -это жалко...
   Поели-попили. Алка, нарушая шабат, ушла в ванную включить стиральную машину. Отключится она сама по себе, все выстирав, отжав и просушив. Так что если навредит шабату, то самую малость.
   Петр Иванович сытый, довольный откинулся на спинку дивана. Растегнул рубаху.
   -- Мири, мне Машка заказала привезти лошадь для Барбия. Кто такой Барбия?
   -- Это просто, -- кивнула Мири, -- это мы купим. А что у тебя висит на шее? -- Она пересела поближе. -- Покажи, пожалюйста.
   -- Крест православный. Павел, включи!
   Пашка, кряхтя, включил вентилятор. Но прохлады он не добавил, только месил жару.
   Петр Иванович снял с шеи крест.
   -- Каждый человек русский должен носить крест. Ты, например, Мири, человек еврейский, тебе крест тоже подходит...
   -- Ну, не совсем, -- улыбнулся Мишка, не отрываясь от Голанских высот.
   -- А ты чего не разливаешь, Михаил? Ты что, с водкой "на фе"? Смотри, приходить не будет.
   -- Где ручка, Пашка? -- крикнул Мишка. -- И бумагу.
   -- И еще: убить -- гасить в шубу, -- довольный своей нужностью, сказал Петр Иванович. -- Записывай, Павел, подмогни отцу.
   -- Я не умею писать по-русски, -- виновато опустил голову Пашка, протягивая отцу ручку. -- И читать по-русски не умею. Не ругай меня, Васин, пожалуйста.
   Петр Иванович опешил. Такого он не ожидал.
   -- Не понял. Раз просишь, ругать не буду. Но все равно -- не понял. А эта, мелкая? -- он кивнул на Мири.
   -- Я тоже не умею, -- радостно отозвалась девочка, вылизывая остатки мороженого из коробки. -- И читать, и писать. Мишка разлил водку.
   -- Не впрягайтесь, Петр Иванович, -- он чокнулся с гостем. -- Мы с Алкой ничего не можем поделать. Не хотят, сволочи. Может, убить?
   Петр Иванович молча выпил и крякнул как положено.
   -- Ну, ладно. Так на чем тормознулись? Насчет креста?
   -- Я вот что ношу для Бога, -- Мири вытянула из-за ворота маечки серебряную шестиконечную звезду на цепочке. -- Мой могендовид. Хочешь, он будет твой? Но ты ведь не еврей, ты можешь иметь проблемы с твоим Богом...
   -- Бог, Мири, запомни, один на всю хиву, -- наставительно сказал Петр Иванович и для серьезности разговора даже застегнул рубашку на последнюю душную пуговицу. -- У одних он -- Будда, у русских -- Христос, у чурок -Аллах... Тут главное -- вера.
   Мири стянула с себя цепочку.
   -- На. Петр Иванович, не ожидавший такого поворота, вопросительно взглянул на Мишку. Мишка зевнул, лениво пожал плечами. Петр Иванович прицепил могендовид на одну бечевку с крестиком.
   -- Ну, тогда будем здоровы!
   -- Лэ хаим!
   5
   Суббота. Шабат в разгаре.
   С утра опохмелялись, но не слишком.
   -- А что, музей открыт сегодня? -- поинтересовался Петр Иванович. -Достопримечательности непосредственно?,, -- "Метро закрыто, в такси не содют..." -- пропел Мишка. -- Шабат во всем околотке. Алка в лаборатори сегодня дежурит. Пашка! Будешь поваром.
   -- Ага, -- въедливо усмехнулся Петр Иванович. -- В лаборатории, выходит, можно. Не возбраняется. Гляди-ка: интересно: то понос, то золотуха. А музей, значит, аля-улю По правде-то говоря, Петру Ивановичу не больно хотелось на экскурсию. Это он скорее, чтоб хозяев не обидеть. Тем более, где Христос родился, он уже видел. В Вифлееме Где харч покупали.
   -- А что если Петр Иванович у нас на крыше позагорает? -- предложил Мишка. -- Павел, отнеси гостю матрац.
   Настроение у Петра Ивановича было отличное. Да у него всегда было хорошее настроение, кроме когда живот с перепоя гудел или остеохондроз в руки стрелял. Или -- не к стол; будь сказано -- в мошонку. От хребта туда боли иной раз отдавались. Но, это все чепуха, так сказать непосредственно Главное, жив. В оккупации не подох; после войны голодуха -- снова живой; отец в штрафбате сгинул, матери на переезде "кукушкой" голову отсекло -обратно живой! И на зоне не пропал. Там, правда, уже взрослым был. Бога гневить не надо Главное, чтоб из жопы пыль не шла!
   -- Ладно, Михаилу не мни водку! -- весело призвал он хозяина. -- По последней, и -- на крышу!
   Плоская крыша, залитая раскисшим от жары гудроном была густо заставлена солнечными батареями: их-то, оказывается, и выдумал на весь Израиль, а также для. всех арабов Наум Аронович, первый муж Ирины Васильевны. Ячеистые стеклянные щиты батарей уставились в синее прокаленное небо. В некоторых ячейках стеклышки были выбиты, в пробоинах валялись окурки, смятые "пачки сигарет и даже пустые банки из-под пива. На веревках между солнечными батареями сушилось разноперое белье. Рядом стояло несколько стульев из белого пластика, такой же столик на невысоких ножках.
   Петр Иванович, покуривая, облокотился о заграждение -- обозревал субботний иерусалимский двор. Пашка притащил на крышу матрац, пепельницу и зачем-то еврейскую газету. Он стоял рядом с гостем, готовый комментировать происходящее внизу и вокруг.
   -- Дай я покурю из твоей сигареты, -- робко попросил он, поглядывая на дверь.
   Петр Иванович удивился, но оторвал у беломорины обмусоленный конец, сунул папиросу Пашке.
   -- А мать узнает?..
   Пашка задымил отчаянно и башкой замотал: не узнает.
   -- Васин, а что ты ешь, чтобы от тебя не пахло с водкой? -поинтересовался он, выпуская дым колечками.
   Петр Иванович пожал плечами.
   -- Ничего такого не ем. Закусываю активно и все. Лучше суповину, похлебочку... Хватит тебе курить, дурака валять! -- Он перегнулся через парапет. -- Рассказывай, чего тут? Куда это они? В церкву, грехи замаливать? Пускай, дело Хорошее.
   Внизу евреи, все в черном, все как один в очках, шли в синагогу. Вернее, -- как объяснил Пашка -- в пять синагог, помещавшихся в одном длинном, похожем на барак строении с разными входами.
   -- А рядом что? -- Петр Иванович отобранным у Пашки окурком показал на непонятное сооружение, напоминавшее перевернутый горшок.
   -- Миква. Бассейн для женщин, когда водой так делают.
   -- Баня, что ли?
   -- Только без мыла. Баня для религии.
   Петр Иванович вспомнил правила гигиены на Кавказе, где он служил пять лет, и, чтобы не конфузить дальше парня, остановил расспрос.
   -- Ясно. Почему все в очках? По религии?
   -- От книг зрение уменьшается.
   -- Отец и мать у тебя почему в очках обоя?
   -- Они ученые были в Москве, кандидаты наук.
   -- А здесь, выходит, не заладилось? -- посочувствовал Петр Иванович.
   -- У папы с работой проблемы, -- Пашка кивнул чуть виновато: -нагрузка маленькая и кончается грант в университете... А мама имеет работу в больнице, но -- анализы: кровь, моча...
   -- Кал, -- продолжил; перечень Петр Иванович. -- Выходит, глаза-то они себе еще в Москве посадили? Ясно. Ну, они-то хоть ученые, а эти? -- он потыкал вниз мощным прокуренным пальцем. -- Чего эти вот под мышкой с собою целую библиотеку тащат? Дома почитать не могут?
   -- Им везде положено читать, -- сказал Пашка, явно думая о другом. Чего-то он хотел, но стеснялся сказать. Потом все-таки решился: -- Ты кушать не хочешь, я могу нести сюда? Скажи, Васин.
   Петр Иванович рассмеялся.
   -- Ну и проглот ты, Пашка. Поясни мне еще чуток, и покушаем. Почему кто в шляпах, кто в тюбетейках. А вон и вовсе в малахае меховом пилит?
   -- Все хасиды, но все по-разному.
   -- А вон с мальцом в халате стеганом, этот кто?
   -- Опять хасид.
   Петр Иванович агрессивно закряхтел и стряхнул пепел не в пепельницу, стоявшую на ограждении, а вниз, где возле подъезда сидели с детьми бабы в одинаковых прическах.
   -- Это знаешь, как называется?! Это сектанты называется! Непосредственно. У нас их на кол сажали и в избах жгли, чтоб не баловали!
   Пашка, не желая включаться в компрометирующий его страну разговор, сделал вид, что углубился в газету. А может и правда, читал.
   -- Чего там? -- буркнул Петр Иванович, недовольный что на старости лет сцепился с мальчишкой.
   -- Голаны арабам отдают, -- повторил Пашка фразу, сказанную вчера отцом.
   -- Ну и что? На всех земли хватит, ладно уж вам чурок пригнетать. Я вон когда в армии служил, в дивизии Дзержинского, у нас поперву-то тоже над чурками мудровали. Мне не понравилось. Пару раз в клюв кое-кому дал и прекратил безобразия. У меня с левой хорошо идет.
   Пашка тяжело, как взрослый умудренный жизнью человек, вздохнул и сложил газету.
   -- Васин, ты этого не поймешь, Они стрелять начнут. Или взрывы делать. Как раньше.
   -- Ну уж так уж?
   -- Васин... Когда первые поселенцы землю, как это по-русски, -- делали?
   -- Обрабатывали, -- подсказал Петр Иванович.