Страница:
— Тащи скорей перчатки! — скомандовала Наташа, живо ухватившись за эту идею. — Есть у тебя хоть перчатки-то? У тебя самых необходимых вещей днем с огнем не найдешь.
— Есть у меня перчатки, и не одна пара. Почему бы им не быть? Вот, держи. У меня, если хочешь знать, все разложено по своим местам, только места эти знаю я одна.
Мы облачились в перчатки из тонкой кожи, оставшиеся от моей прабабушки и дивно сохранившиеся. Кажется, кожа называлась «лайка». Во всяком случае, они были на редкость изящны и плотно облегали руку. Я думаю, прабабушка в самые блистательные моменты озарений свыше не предполагала, для каких целей будут использованы правнучкой ее выходные перчатки. Но они идеально подходили для наших целей. Потом мы приступили к извлечению улик из сумки.
Первой мы достали потрепанную записную книжку в бордовом кожаном переплете, которой явно много и долго пользовались. Это было видно по тому, как замусолились углы страниц. Ее мы, по взаимному согласию, решили отложить на десерт. Она заслуживала детального и пристального исследования. Второй на свет божий появилась наполовину пустая пачка сигарет «Кэмел» с красной зажигалкой внутри. Зажигалка была самая что ни на есть простая. Таких в каждом ларьке навалом. Серьезным доказательством вины кого бы то ни было она служить не могла. Следующая вещь была уже более интересна для нас — читательский билет в залы бывшей Публичной, а ныне Российской национальной библиотеки.
— Я узнала его! — торжествующе воскликнула Наташа, едва взглянув на фотокарточку в билете. — С ним я дралась на лестнице.
Читательский билет был выдан на имя Амелина Петра Владимировича — студента 3-го курса университета культуры. Насчет того, что этот Амелин является студентом упомянутого или какого-нибудь еще университета, у меня были сильные сомнения, поскольку я сама много лет ходила в эту библиотеку по фальшивому пропуску, который утверждал, что я аспирантка, остро нуждавшаяся в литературе, хранящейся в недрах библиотеки, для написания диссертации. Хоть я и близко к аспирантуре, по крайней мере той аспирантуре, не стояла, а просто любила читать.
— Что за странный вор? Я бы еще поняла, будь он изощренным маньяком с искалеченной психикой, однако из хорошей семьи, но ведь он простой взломщик.
— Откуда ты знаешь, что он всего лишь взломщик? — гробовым голосом спросила Наташа.
— Просто хотелось так думать, — откликнулась я. — А он симпатичный на фотографии. Глаза большие и нос хорошей формы. Классической, я бы сказала. Он не похож на маньяка.
— Такие самые опасные, — умерила мой пыл Наташа.
Дальше мы извлекали всякую мелочь: проездную карточку на декабрь, а так как декабрь заканчивался через несколько дней и ожидался Новый год, я рассудила, что взломщик как-нибудь перебьется без нее оставшиеся дни, и потом вернуть ее владельцу было невозможно. Тысяч пять денег мелкими, ничем не примечательными купюрами. Все они были без единой пометки, которая могла быть сделана рукой подозреваемого. Использованный проездной железнодорожный билет во вторую зону с Финляндского вокзала. Таксофонные карточки в количестве шести штук, по виду которых было невозможно определить, уже использованы они или нет. Использованные билеты на выставки и в различные театры и кучу затертых бумажек с телефонами. Среди них попадались бумажки с памятками:
Кеша, 6 ч.
Кассета!
Купить колбасу! 19.05
Забрать пленку.
Воскр. — вых., вт.
Видимо, наш подследственный отличался рассеянностью и записывал свои дела на бумажках, чтобы не забыть о них. Был обнаружен также носовой платок из чистого шелка, ровного черного цвета, с вышитыми на уголке инициалами В.К. и затейливым узором по краю. Нитки, использованные для этой работы, были того же цвета. Платок, к моему несказанному облегчению, был чистым. Были там еще детали неизвестного механизма, возможно, часов; смятая золотая серьга, которая могла принадлежать как мужчине, так и женщине. Аудиокассета, надпись на английском языке утверждала, что на ней записан Луи Армстронг. Было похоже на то, что у моего взломщика хороший вкус. Или кассета была украдена у кого-то? Или на ней не Армстронг? Чтобы не ломать голову, мы незамедлительно поставили запись в магнитофон. Тут же из динамиков полился голос, спутать который с каким-нибудь другим было невозможно. Это и в самом деле был Армстронг, а не шифрованное послание от одного члена шайки к другому.
На этом добыча иссякла. Оставался необысканным только один малюсенький карманчик бумажника, который на деле оказался сумочкой. Наташка влезла туда двумя пальцами и медленно извлекла оттуда… Ну да, правильно Наташа предсказывала — упаковку предохраняющих от инфекций, передающихся половым путем, средств. Их было три. Самых обычных, в картонной коробочке с картинкой, изображающей девицу неглиже. Наташа брезгливо отложила их в сторону.
Я, сама не знаю почему, заглянула внутрь и была вознаграждена за свое любопытство. В коробочке кроме упомянутых выше изделий лежала свернутая вчетверо бумажка в клеточку. Она сообщала каждому желающему ее прочесть, что зал техники Публичной библиотеки закрыт по понедельникам на санитарный день с 14 часов.
— Опять он со своей библиотекой, — разочарованно заметила Наташа.
— Кажется, — сказала я, — мне известно, почему он ее запрятал. Ведь, насколько я помню, санитарный день в Публичке всегда последний вторник месяца и не только в зале техники, а во всей библиотеке одновременно, и не на несколько часов, а на целый день. То есть в санитарный день библиотека для читателей закрыта.
— Класс! — восхитилась Наташа. — У них намечены какие-то дела в понедельник в 14 часов в зале техники. Но Публичка такая огромная, некоторые отделы находятся в одной части города, а другие в противоположной. Студенческие залы на Фонтанке, а детские возле магазина «Юбилей», на другой стороне Невы, если стоять у Смольного. Куда нам бежать? Или будем носиться весь понедельник по всему городу, чтобы попасть в нужное место. Попав на нужное место, мы сможем обнаружить, что уже опоздали.
— Про это пусть голова у тебя не болит. Я знаю отлично, где находится зал техники. Я сама там не раз занималась. Только боюсь, что мои знания не пригодятся.
— Почему?
— Бандиты будут думать, что их сумочка у милиции. Они же не догадываются, что мы ее зажилили. И действовать будут соответственно.
— То есть?
— Не попрутся туда, где их могут ждать.
— Но милиция, если бы и получила эту сумочку, все равно в лицо знала бы только одного человека. Этого злосчастного Амелина, а остальных нет. Поэтому остальные могут пока не волноваться. Их никто, кроме тебя, не видел. И про то, что ты их видела, они тоже не знают. Они спокойно придут, куда запланировали, — возразила Наташа, и в ее словах была своя логика, с которой я вынуждена была согласиться.
Следующая ее фраза понравилась мне уже значительно меньше:
— Они придут в зал техники, не ожидая увидеть тебя там, а ты, находясь в полной безопасности в людном месте, выследишь их. Или тебе удастся подслушать, о чем они будут договариваться. Я бы тоже пошла, но у меня нет пропуска в библиотеку. Поэтому мне придется ожидать результатов снаружи.
— Каких это результатов ты собираешься ждать на улице? Выноса моего тела? Не забывай, что я видела их в темноте, а вот у них есть моя фотография.
— Ты опять изменишь свою внешность. Тебе это отлично удается, — польстила она мне. — Они тебя не узнают. Что касается того, что ты их не узнаешь, то должны же они себя выдать чем-нибудь: одеждой, стрижкой, жестом, голосом. Тут-то ты их и опознаешь. И потом, кто ходит в библиотеку? Одни старички и негры, а молодых мужиков спортивного вида там точно немного. Так что сориентируешься.
— Наташа, мне только непонятно, почему ты все время для меня выделяешь самый захватывающий фронт работ, а сама остаешься на заднем плане или на улице? Твое бормотание про отсутствие пропуска — чушь собачья. Одноразовый пропуск можно добыть легко. Скажем, тебе надо в отдел кадров. При наличии паспорта тебе выдадут бумажку, по которой ты сможешь пойти вместе со мной. Паспорт у тебя есть, надеюсь?
— Да.
— Тогда тебя пропустят без проблем. Ну а обратно уж всех выпускают. Лишь бы книг или другой печатной продукции не выносила. Но ты ведь не станешь в этот раз книги тырить? Нам не до этого будет, — пошутила я, не подозревая, как скоро слова мои обернутся правдой. И продолжала: — Что касается Амелина, то его присутствие в библиотеке маловероятно. Билет он потерял. А кроме него, тебя узнать больше никто не сможет. Тебя из их шайки только Амелин и видел, а остальные могут знать только по его рассказам и только в образе чудища. Может, он, конечно, пролезет в библиотеку как-нибудь. Наплетет всякой ахинеи, милиция уши развесит и пропустит. На этот случай у меня есть мысль. А что, если мы тебя тоже замаскируем?
— Хорошая мысль, — одобрила Наташа, — если получилось с тобой, так и со мной получится.
— Только вначале оформим тебе пропуск наверх, а потом в дамской комнате придадим тебе совершенно неузнаваемую внешность.
— У вас там и дамская комната?
— Туалет, попросту говоря, и не один.
Наташа вновь вернулась к вещам, принадлежащим горе-студенту, и жадно схватила записную книжку, которая заинтересовала нас больше всего и которую мы, не утерпев, принялись рассматривать. В ней было огромное количество телефонов, но, к нашему обоюдному разочарованию, все они, кроме трех номеров, были записаны шестью цифрами, а в нашем городе телефонные номера семизначные. И даже эти три номера принадлежали двум школам и больнице, в которых никто слыхом не слыхивал ни о каком Амелине, что мы установили, не без труда дозвонившись по всем трем телефонам. Все остальные представляли собой тайну тем более загадочную, что некоторые содержали в себе буквы. Кроме того, все телефонные номера Амелин (если это были номера, а не чудовищная мистификация) не потрудился снабдить какими бы то ни было указаниями. Например, хотя бы так: 936–821 — Виктор Михайлович. Нет, никаких имен или аббревиатур. Для человека, записывающего даже мелкие бытовые поручения на подвернувшихся под руку клочках бумаги, такое отсутствие примечаний возле цифр было поразительно.
Не мог же он все их держать в памяти?
Такая, казалось бы, перспективная записная книжка на поверку смогла порадовать нас всего тремя телефонами, но они тоже были бесполезны для нас.
— На всякий случай запишем эти числа из его книжки на чистый лист бумаги и сохраним.
— Да? И кто этим займется?
Мы с надеждой и мольбой посмотрели друг на друга. Я сориентировалась в ситуации быстрее, чем Наташа, и первой произнесла:
— Почерк у меня неважный, и пишу я на редкость грязно. Потом ничего будет не понять. Учителя в школе просто стонали от моих каракуль, — прибавила я для достоверности.
Наташа укоризненно посмотрела на меня и, тяжело вздохнув, приступила к переписыванию номеров. Я в это время занималась хозяйственными делами, которых оставалась еще уйма. Где-то на середине работы Наташу осенила мысль:
— А для чего я их переписываю?
— Мы оставим твою копию для себя, а оригинал передадим…. Не догадываешься, куда мы его передадим?
— Я не хочу в это верить, — заявила Наташа. — Даша, мне казалось, что теперь, когда мы раздраконили эту сумку, нам незачем идти в милицию.
— Мы составим перечень всего найденного в сумке и оставим его себе, а все вещи и сумку отдадим в милицию. За это деяние мы потребуем от них благодарности, которая будет заключаться в сообщениях нам интересных новостей. Только на этих условиях, и ни на каких иных, мы отдадим ее. По-моему, капитан честный человек, и если даст нам слово, то уж постарается сдержать его.
— Было бы здорово самим все распутать, — довольно вяло опять затянула свое Наташа, но я быстро перебила ее:
— И думать забудь об этом. Милиция будет работать на себя и на нас, а мы только сами на себя. Получается, что на нас работают две стороны. Кроме того, милиция обещала мне на завтра… — Здесь я прикусила себе язык, потому что представила себе реакцию Наташи на известие о том, что нас будет пасти переодетый в штатское страж закона. Она бы потребовала от него избавиться. Может быть, она и не напала бы на него, но уж убежала бы как пить дать. А мне после таких трудов по выклянчиванию охраны не хотелось лишиться этой самой охраны в один момент. «Ну уж нет, — подумала я, — про это я ей пока рассказывать не буду».
— Почему замолчала? — спросила Наташа. — Вспомнила о чем-то важном?
— Нет, ничего особенного. Ты пиши, а я займусь расшифровкой записок. Что может значить, например, такая запись: «Воскр. — вых., вт.»?
— В учреждениях типа поликлиник, офисов, банков, заводов воскресенье всегда выходной и писать об этом просто глупо, но если человек работает в ресторане, магазине или вообще там, где предусмотрена сменная работа, то такая запись вполне оправдана. Может, это график его работы. Или график работы чего угодно. Дескать, в воскресенье будет закрыто, а я зайду во вторник.
— Так мы ни к чему не придем. Попробуем теперь удачи с номерами телефонов, которые на бумажках, — сказала я.
— С ними все прекрасно. Они очень четко записаны. Вот смотри, телефон некой Анны — 544—98–30. Сразу становится ясно, что эта Анна живет в районе Пискаревки. Только что нам с этого?
— Предлагаю позвонить ей и спросить, кем ей приходится Амелин Петр. Навешать ей побольше лапши на уши и напустить густого тумана.
Набрав номер этой Анны, я нарвалась на ее мужа, и тот, услышав заготовленную мной фразу, почему-то начал пыхтеть, как закипающий дедушкин самовар. Пыхтел он очень долго. Я уже отчаялась услышать его соображения по поводу Амелина, как вдруг мужа Анны прорвало.
— Это негодяй! — заголосил он. — Попадись он мне, я ему голову и прочие части тела открутил бы. Выманил у моей жены почти миллион на приобретение какой-то музейной вещицы и, естественно, пропал. Она у меня такая доверчивая. Ее обмануть ничего не стоит.
«На собственном опыте проверено», — чувствовалось, чуть не добавил он, но вовремя удержался. Из дальнейших переговоров я почерпнула массу информации, которую муж обманутой Анны давал с удивительной охотой. Видно, рад был поделиться наболевшим. Услышав, что я тоже пострадала от деяний Амелина, хоть и в другом роде, он сразу почувствовал во мне родственную душу и преисполнился сочувствия и доверия ко мне. Мне оставалось только слушать и временами, в наиболее занятных местах его истории, задавать наводящие вопросы.
Выяснилось, что негодяй Амелин познакомился с Анной на выставке японского искусства, которую эта возвышенная натура посещала в свое свободное воскресное утро. Амелин произвел на Анну самое благоприятное впечатление. Муж на этой знаменательной встрече отсутствовал. Он был в командировке в каком-то маленьком местечке где-то под Астраханью и не мог воспрепятствовать чудовищной афере, жертвой которой стала его доверчивая половина. Вернувшись, он обнаружил отсутствие денег, отложенных на солидную покупку, отсутствие означенной покупки и наличие своей любимой жены в слезах. Амелин выманил у несчастной, но глупой жертвы деньги якобы на приобретение уникальной музейной редкости, которая чисто случайно попала ему в руки и жаждала перейти в прекрасные ручки Анны. После этого он исчез.
Анна, видимо, крепким умом не отличалась, или все ее умственные способности улетучились от бурных переживаний и чувств, или она была здорово уверена в своей женской привлекательности, но ни адреса, ни настоящего телефона Амелина она не знала. Видела только один раз читательский билет, но в какую именно библиотеку, она не запомнила.
Несчастный муж побежал в милицию, где над ним же еще и посмеялись. Вернувшись домой, он всыпал своей легковерной половине по первое число и отправил ее дежурить возле всех библиотек города одновременно. У него была надежда отловить мерзавца, но она оказалась тщетной, ибо мерзавец не появлялся нигде. Случилась эта история пару недель назад, но жажда мести не угасала в душе мужа. Обменявшись проклятиями в адрес Амелина, мы распрощались. Я еще успела всучить ему свой телефон, дабы он знал, куда звонить, если будут новости.
— Удивительно, какая разносторонняя натура у этого негодяя, — восхитилась я, — он и взломщик, и мошенник, и дерется здорово, и книгами увлекается, и на выставки ходит. С какими еще гранями его натуры предстоит нам ознакомиться?
— Он наверняка и брачным аферистом подрабатывает, — поддержала меня Наташа.
— У нас есть еще несколько бумажек с телефонами. Позвоним?
— Какие вопросы? Обязательно, — ответила Наташа.
Увы, до остальных абонентов я не дозвонилась. Лишь предпоследний телефон оказался удачным и выдал нам информацию, аналогичную полученной от мужа Анны, с той лишь разницей, что в этой истории жертвой оказалась не жена, а дочка.
— Ничего святого для него нет, обмануть такого чистого ребенка, надругаться над ее верой в людей, — возмущался отец пострадавшей. Самой пострадавшей не было дома. Она уехала залечивать свои оскорбленные чувства в Египет, из чего я заключила, что пропавшие деньги не нанесли ей реального ущерба.
Ребенку, как я узнала, перевалило за 30, и ее уже успело бросить двое мужей, а сейчас она собиралась замуж в третий раз. Но для родителей дитя всегда вечное дитя, которое нуждается в опеке. Этому типу я тоже оставила свой телефон, но скрепя сердце. В обычное время меня не заставили бы поддерживать с ним отношения ни за какие коврижки. Уж очень скандальным он оказался человеком. Так кричать из-за денег! Но на войне как на войне.
— Подведем итоги, — предложила я. — Имеем подозреваемого мужского пола. Возраст его…. Как, по-твоему, сколько ему?
— На вид лет 25–26, но я могу и ошибаться. Но что меньше ему быть не может, в этом я уверена совершенно точно.
— Образ жизни — паразитический. Занимается мошенничеством, выманивая деньги у доверчивых женщин. Слишком доверчивых, я бы сказала. Умело пользуется своим мужским шармом, разбирается в искусстве, литературе. Интеллигентен, обаятелен. Даже на фотографии видно, что он симпатяга. Знаком с уголовным миром. Такого виртуозного владения отмычкой я уже давненько не встречала. Замок как новый. Отмычки у него хорошего качества. Тюрьма по нему плачет. Это что касается его сущности.
— Теперь поговорим о его положении в обществе, социальном статусе, — подхватила Наташа. — Возможно, учится в университете, а живет один, без жены. Если был бы женат, то свалил бы все бытовые хлопоты на жену, а он помнит и про колбасу, которую купить надо, и про белье в прачечной. Вот только зачем он ездит за город? Наверное, на дачу. Или?
— О его месте в банде разговор особый. Кличка его Агент. Те двое в кафе говорили, что квартиру Агент осматривает. Я тогда еще подумала, что агент по недвижимости, а оказалось, что по взлому. Ловит свои жертвы на выставках, в театрах, музеях. И бывает в Публичке по понедельникам. Я все перечислила?
— Все, что нас может интересовать. Каков наш план действий?
— Есть пара телефонов, надо дозвониться по ним, но вряд ли мы узнаем что-то новое. Со своими жертвами он не откровенничает, и правильно делает. Сейчас сложим все причиндалы Амелина обратно в сумку и отнесем ее в милицию, если, конечно, капитан еще в отделении. Потом продумаем маскировку на завтра и все подготовим. Косметику, одежду, парики. И еще надо не забыть снять копии со всех его писулек. А одно это может с ума свести.
— Здесь некоторые записки написаны другим почерком. Как нам с ними быть? Неужели мы тоже будем их переписывать?
— Ой, какая я рассеянная! — хлопнула я себя по лбу. — Да и ты не лучше. Кто живет в нашем доме на первом этаже? Вернее, не живет, а работает, но работает так долго, что можно считать, что живет.
— Никто там не живет, — недоуменно пожала плечами Наташа, — ты не хуже меня знаешь, что там ателье проката.
— В котором работает Геночка. А у Геночки есть ксерокс. К нему, родимому, мы и отправимся со всеми нашими бумажками. Он хороший и не сможет нам отказать в такой малости. Бумажки все маленькие, и мы сумеем расположить их на одном листе. Большого убытка мы ему не принесем.
— Молодец, Даша, здорово сообразила, — похвалила меня Наташа, — а то горбатились бы сейчас, переписывая эту макулатуру. Вперед!
И Наташа, позабыв об элементарной осторожности, уже дергала входную дверь, пытаясь попасть на лестничную клетку, где, возможно, нас уже поджидали. Совершенно потеряла осторожность. Поражаясь ее поведению, я успела перехватить ее в последний момент. Она проявила удивительную быстроту и ловкость в обращении с моими замками. Что было излишне, по моему мнению.
— Фантастика! — оскорбилась я на свои замки. — Похоже, только я с ними мучаюсь. Все остальные расправляются с ними шутя. Позвольте узнать, — продолжила я, от возмущения переходя с Наташей на «вы», — отчего вы так легкомысленны? Если вас не волнует, что на лестнице могут нас поджидать, то мне не все равно. Поэтому будьте добры, вооружитесь. Или я отказываюсь выходить из квартиры.
Наташа на секунду задумалась и выдвинула контрпредложение, которое сразило меня своей простотой и легкостью исполнения:
— Лучше я позвоню Руслану и попрошу его подняться сюда. Хватит ему просиживать диван.
— Прекрасно, — обрадовалась я, — но все-таки я захвачу выбивалку для ковров. Если она годится для ковров, то и для бандитов сгодится.
Наташа не возражала. Итак, мы дождались охраны в лице Руслан, вооружились выбивалкой и не забыли прихватить записочки, читательский билет и прочую бумажную рухлядь. Потом мы торжественно прошествовали по единственной лестнице в нашем доме в ателье видеопроката, которое располагалось в бывшем помещении дворницкой. Про эту дворницкую в доме ходили легенды.
Несколько лет тому назад по никому из ныне здравствующих жильцов дома не известной причине привычные обитатели дворницкой исчезли, захватив с собой весь свой рабочий инвентарь. Происшедшее было окружено мрачной завесой тайны, и говорить о случившемся в приличном обществе не рекомендовалось. Я не раз и не два пыталась найти объяснение этому у старожилов нашего дома, но всегда натыкалась на странное молчание. Единственное, известное точно, было то, что пропавшие дворники, все поголовно, отличались просто фанатичной любовью к чистоте и порядку. Подобных чистоты и порядка наш дом больше не знал. И был еще одни любопытный факт их исчезновения. Все они пропали в одночасье. Вечером их видели многие жильцы, и ничего необычного в их поведении никем замечено не было. А наутро, обеспокоенные отсутствием привычных движений на лестнице, бабушки постучали в дворницкую и не получили разрешения войти. Тогда они вошли без разрешения. Их взору предстала комната, давно нуждавшаяся в ремонте. Она была практически пуста. В ней не было ничего. Единственное исключение составлял обшарпанный стол в центре комнаты, на котором в ведре гордо возвышалась швабра с надетой на нее ветхой тряпкой. Из-за гулявшего по комнате ветра тряпка начала развеваться наподобие флага. Старушки были поражены — может быть, именно этого и добивались пропавшие.
После дворников в пустующую каморку, сделав предварительно ремонт, въехал видеосалон, который просуществовал около года и тоже внезапно исчез. Охваченные гнетущими предчувствиями, жильцы дома выжидали. Следующими туда въехали психотерапевт, продуктовая лавочка и сапожник. Они въехали, конечно, не одновременно, а по очереди. Одновременно они бы там просто не поместились. И естественно, что, пробыв по нескольку месяцев в этой нехорошей комнате, они пропадали в неизвестном направлении вместе со своим товаром, инструментами, материалом и так далее.
Вот в этом-то загадочном месте и помещалось сейчас ателье нашего Гены. Он был неистовый любитель и знаток отечественного и зарубежного кинематографа. Он мог посоветовать к просмотру фильм на любой вкус. А зачастую просто извлечь из-под своего стола видеокассету, которую вы уже отчаялись найти на прилавках города. Меня он частенько осчастливливал такими перлами, как «Армагеддон», «9 с половиной недель», «Молчание ягнят», а позднее «Интервью с вампиром». При этом все кассеты были всегда в отличном состоянии. Их не приходилось ждать в очереди или клянчить у знакомых. Они просто лежали и поджидали подходящего клиента у Генки под столом. Они счастливо подстерегали меня у Генки и в то время, когда я металась по знакомым магазинчикам и безуспешно пыталась их найти.
В обычной жизни, не связанной с его любимыми фильмами, он был типичным рассеянным с улицы Бассейной. Постоянно забывал или путал кучу вещей. Но над свитером грубой вязки, который он носил, по моим наблюдениям, 300 дней в году, кроме двух летних месяцев, маячило славное худощавое лицо, на котором светились доверчивые и добрые глаза влюбленного сеттера. Он был чудаком, которого, казалось бы, ничего не стоило обмануть. Но почему-то никто не решался. Это была еще одна тайна, а так как он работал в странной дворницкой, то эти загадки перемешивались между собой, наслаивались друг на друга и окружали Гену плотной завесой непознанного.
Однако в данный момент нас с Наташей интересовал не Гена как таковой, а Гена как обладатель ксерокса. Ксерокс стоял в самом ателье, или, как говорил Гена, в «моем офисе». И если учесть, что дверь «офиса» не была снабжена сигнализацией или приличными замками, то дело принимало совсем уж мистический оттенок. Как в наше беспокойное время Генке удавалось сохранять свою технику в неприкосновенности, было неясно.
— Есть у меня перчатки, и не одна пара. Почему бы им не быть? Вот, держи. У меня, если хочешь знать, все разложено по своим местам, только места эти знаю я одна.
Мы облачились в перчатки из тонкой кожи, оставшиеся от моей прабабушки и дивно сохранившиеся. Кажется, кожа называлась «лайка». Во всяком случае, они были на редкость изящны и плотно облегали руку. Я думаю, прабабушка в самые блистательные моменты озарений свыше не предполагала, для каких целей будут использованы правнучкой ее выходные перчатки. Но они идеально подходили для наших целей. Потом мы приступили к извлечению улик из сумки.
Первой мы достали потрепанную записную книжку в бордовом кожаном переплете, которой явно много и долго пользовались. Это было видно по тому, как замусолились углы страниц. Ее мы, по взаимному согласию, решили отложить на десерт. Она заслуживала детального и пристального исследования. Второй на свет божий появилась наполовину пустая пачка сигарет «Кэмел» с красной зажигалкой внутри. Зажигалка была самая что ни на есть простая. Таких в каждом ларьке навалом. Серьезным доказательством вины кого бы то ни было она служить не могла. Следующая вещь была уже более интересна для нас — читательский билет в залы бывшей Публичной, а ныне Российской национальной библиотеки.
— Я узнала его! — торжествующе воскликнула Наташа, едва взглянув на фотокарточку в билете. — С ним я дралась на лестнице.
Читательский билет был выдан на имя Амелина Петра Владимировича — студента 3-го курса университета культуры. Насчет того, что этот Амелин является студентом упомянутого или какого-нибудь еще университета, у меня были сильные сомнения, поскольку я сама много лет ходила в эту библиотеку по фальшивому пропуску, который утверждал, что я аспирантка, остро нуждавшаяся в литературе, хранящейся в недрах библиотеки, для написания диссертации. Хоть я и близко к аспирантуре, по крайней мере той аспирантуре, не стояла, а просто любила читать.
— Что за странный вор? Я бы еще поняла, будь он изощренным маньяком с искалеченной психикой, однако из хорошей семьи, но ведь он простой взломщик.
— Откуда ты знаешь, что он всего лишь взломщик? — гробовым голосом спросила Наташа.
— Просто хотелось так думать, — откликнулась я. — А он симпатичный на фотографии. Глаза большие и нос хорошей формы. Классической, я бы сказала. Он не похож на маньяка.
— Такие самые опасные, — умерила мой пыл Наташа.
Дальше мы извлекали всякую мелочь: проездную карточку на декабрь, а так как декабрь заканчивался через несколько дней и ожидался Новый год, я рассудила, что взломщик как-нибудь перебьется без нее оставшиеся дни, и потом вернуть ее владельцу было невозможно. Тысяч пять денег мелкими, ничем не примечательными купюрами. Все они были без единой пометки, которая могла быть сделана рукой подозреваемого. Использованный проездной железнодорожный билет во вторую зону с Финляндского вокзала. Таксофонные карточки в количестве шести штук, по виду которых было невозможно определить, уже использованы они или нет. Использованные билеты на выставки и в различные театры и кучу затертых бумажек с телефонами. Среди них попадались бумажки с памятками:
Кеша, 6 ч.
Кассета!
Купить колбасу! 19.05
Забрать пленку.
Воскр. — вых., вт.
Видимо, наш подследственный отличался рассеянностью и записывал свои дела на бумажках, чтобы не забыть о них. Был обнаружен также носовой платок из чистого шелка, ровного черного цвета, с вышитыми на уголке инициалами В.К. и затейливым узором по краю. Нитки, использованные для этой работы, были того же цвета. Платок, к моему несказанному облегчению, был чистым. Были там еще детали неизвестного механизма, возможно, часов; смятая золотая серьга, которая могла принадлежать как мужчине, так и женщине. Аудиокассета, надпись на английском языке утверждала, что на ней записан Луи Армстронг. Было похоже на то, что у моего взломщика хороший вкус. Или кассета была украдена у кого-то? Или на ней не Армстронг? Чтобы не ломать голову, мы незамедлительно поставили запись в магнитофон. Тут же из динамиков полился голос, спутать который с каким-нибудь другим было невозможно. Это и в самом деле был Армстронг, а не шифрованное послание от одного члена шайки к другому.
На этом добыча иссякла. Оставался необысканным только один малюсенький карманчик бумажника, который на деле оказался сумочкой. Наташка влезла туда двумя пальцами и медленно извлекла оттуда… Ну да, правильно Наташа предсказывала — упаковку предохраняющих от инфекций, передающихся половым путем, средств. Их было три. Самых обычных, в картонной коробочке с картинкой, изображающей девицу неглиже. Наташа брезгливо отложила их в сторону.
Я, сама не знаю почему, заглянула внутрь и была вознаграждена за свое любопытство. В коробочке кроме упомянутых выше изделий лежала свернутая вчетверо бумажка в клеточку. Она сообщала каждому желающему ее прочесть, что зал техники Публичной библиотеки закрыт по понедельникам на санитарный день с 14 часов.
— Опять он со своей библиотекой, — разочарованно заметила Наташа.
— Кажется, — сказала я, — мне известно, почему он ее запрятал. Ведь, насколько я помню, санитарный день в Публичке всегда последний вторник месяца и не только в зале техники, а во всей библиотеке одновременно, и не на несколько часов, а на целый день. То есть в санитарный день библиотека для читателей закрыта.
— Класс! — восхитилась Наташа. — У них намечены какие-то дела в понедельник в 14 часов в зале техники. Но Публичка такая огромная, некоторые отделы находятся в одной части города, а другие в противоположной. Студенческие залы на Фонтанке, а детские возле магазина «Юбилей», на другой стороне Невы, если стоять у Смольного. Куда нам бежать? Или будем носиться весь понедельник по всему городу, чтобы попасть в нужное место. Попав на нужное место, мы сможем обнаружить, что уже опоздали.
— Про это пусть голова у тебя не болит. Я знаю отлично, где находится зал техники. Я сама там не раз занималась. Только боюсь, что мои знания не пригодятся.
— Почему?
— Бандиты будут думать, что их сумочка у милиции. Они же не догадываются, что мы ее зажилили. И действовать будут соответственно.
— То есть?
— Не попрутся туда, где их могут ждать.
— Но милиция, если бы и получила эту сумочку, все равно в лицо знала бы только одного человека. Этого злосчастного Амелина, а остальных нет. Поэтому остальные могут пока не волноваться. Их никто, кроме тебя, не видел. И про то, что ты их видела, они тоже не знают. Они спокойно придут, куда запланировали, — возразила Наташа, и в ее словах была своя логика, с которой я вынуждена была согласиться.
Следующая ее фраза понравилась мне уже значительно меньше:
— Они придут в зал техники, не ожидая увидеть тебя там, а ты, находясь в полной безопасности в людном месте, выследишь их. Или тебе удастся подслушать, о чем они будут договариваться. Я бы тоже пошла, но у меня нет пропуска в библиотеку. Поэтому мне придется ожидать результатов снаружи.
— Каких это результатов ты собираешься ждать на улице? Выноса моего тела? Не забывай, что я видела их в темноте, а вот у них есть моя фотография.
— Ты опять изменишь свою внешность. Тебе это отлично удается, — польстила она мне. — Они тебя не узнают. Что касается того, что ты их не узнаешь, то должны же они себя выдать чем-нибудь: одеждой, стрижкой, жестом, голосом. Тут-то ты их и опознаешь. И потом, кто ходит в библиотеку? Одни старички и негры, а молодых мужиков спортивного вида там точно немного. Так что сориентируешься.
— Наташа, мне только непонятно, почему ты все время для меня выделяешь самый захватывающий фронт работ, а сама остаешься на заднем плане или на улице? Твое бормотание про отсутствие пропуска — чушь собачья. Одноразовый пропуск можно добыть легко. Скажем, тебе надо в отдел кадров. При наличии паспорта тебе выдадут бумажку, по которой ты сможешь пойти вместе со мной. Паспорт у тебя есть, надеюсь?
— Да.
— Тогда тебя пропустят без проблем. Ну а обратно уж всех выпускают. Лишь бы книг или другой печатной продукции не выносила. Но ты ведь не станешь в этот раз книги тырить? Нам не до этого будет, — пошутила я, не подозревая, как скоро слова мои обернутся правдой. И продолжала: — Что касается Амелина, то его присутствие в библиотеке маловероятно. Билет он потерял. А кроме него, тебя узнать больше никто не сможет. Тебя из их шайки только Амелин и видел, а остальные могут знать только по его рассказам и только в образе чудища. Может, он, конечно, пролезет в библиотеку как-нибудь. Наплетет всякой ахинеи, милиция уши развесит и пропустит. На этот случай у меня есть мысль. А что, если мы тебя тоже замаскируем?
— Хорошая мысль, — одобрила Наташа, — если получилось с тобой, так и со мной получится.
— Только вначале оформим тебе пропуск наверх, а потом в дамской комнате придадим тебе совершенно неузнаваемую внешность.
— У вас там и дамская комната?
— Туалет, попросту говоря, и не один.
Наташа вновь вернулась к вещам, принадлежащим горе-студенту, и жадно схватила записную книжку, которая заинтересовала нас больше всего и которую мы, не утерпев, принялись рассматривать. В ней было огромное количество телефонов, но, к нашему обоюдному разочарованию, все они, кроме трех номеров, были записаны шестью цифрами, а в нашем городе телефонные номера семизначные. И даже эти три номера принадлежали двум школам и больнице, в которых никто слыхом не слыхивал ни о каком Амелине, что мы установили, не без труда дозвонившись по всем трем телефонам. Все остальные представляли собой тайну тем более загадочную, что некоторые содержали в себе буквы. Кроме того, все телефонные номера Амелин (если это были номера, а не чудовищная мистификация) не потрудился снабдить какими бы то ни было указаниями. Например, хотя бы так: 936–821 — Виктор Михайлович. Нет, никаких имен или аббревиатур. Для человека, записывающего даже мелкие бытовые поручения на подвернувшихся под руку клочках бумаги, такое отсутствие примечаний возле цифр было поразительно.
Не мог же он все их держать в памяти?
Такая, казалось бы, перспективная записная книжка на поверку смогла порадовать нас всего тремя телефонами, но они тоже были бесполезны для нас.
— На всякий случай запишем эти числа из его книжки на чистый лист бумаги и сохраним.
— Да? И кто этим займется?
Мы с надеждой и мольбой посмотрели друг на друга. Я сориентировалась в ситуации быстрее, чем Наташа, и первой произнесла:
— Почерк у меня неважный, и пишу я на редкость грязно. Потом ничего будет не понять. Учителя в школе просто стонали от моих каракуль, — прибавила я для достоверности.
Наташа укоризненно посмотрела на меня и, тяжело вздохнув, приступила к переписыванию номеров. Я в это время занималась хозяйственными делами, которых оставалась еще уйма. Где-то на середине работы Наташу осенила мысль:
— А для чего я их переписываю?
— Мы оставим твою копию для себя, а оригинал передадим…. Не догадываешься, куда мы его передадим?
— Я не хочу в это верить, — заявила Наташа. — Даша, мне казалось, что теперь, когда мы раздраконили эту сумку, нам незачем идти в милицию.
— Мы составим перечень всего найденного в сумке и оставим его себе, а все вещи и сумку отдадим в милицию. За это деяние мы потребуем от них благодарности, которая будет заключаться в сообщениях нам интересных новостей. Только на этих условиях, и ни на каких иных, мы отдадим ее. По-моему, капитан честный человек, и если даст нам слово, то уж постарается сдержать его.
— Было бы здорово самим все распутать, — довольно вяло опять затянула свое Наташа, но я быстро перебила ее:
— И думать забудь об этом. Милиция будет работать на себя и на нас, а мы только сами на себя. Получается, что на нас работают две стороны. Кроме того, милиция обещала мне на завтра… — Здесь я прикусила себе язык, потому что представила себе реакцию Наташи на известие о том, что нас будет пасти переодетый в штатское страж закона. Она бы потребовала от него избавиться. Может быть, она и не напала бы на него, но уж убежала бы как пить дать. А мне после таких трудов по выклянчиванию охраны не хотелось лишиться этой самой охраны в один момент. «Ну уж нет, — подумала я, — про это я ей пока рассказывать не буду».
— Почему замолчала? — спросила Наташа. — Вспомнила о чем-то важном?
— Нет, ничего особенного. Ты пиши, а я займусь расшифровкой записок. Что может значить, например, такая запись: «Воскр. — вых., вт.»?
— В учреждениях типа поликлиник, офисов, банков, заводов воскресенье всегда выходной и писать об этом просто глупо, но если человек работает в ресторане, магазине или вообще там, где предусмотрена сменная работа, то такая запись вполне оправдана. Может, это график его работы. Или график работы чего угодно. Дескать, в воскресенье будет закрыто, а я зайду во вторник.
— Так мы ни к чему не придем. Попробуем теперь удачи с номерами телефонов, которые на бумажках, — сказала я.
— С ними все прекрасно. Они очень четко записаны. Вот смотри, телефон некой Анны — 544—98–30. Сразу становится ясно, что эта Анна живет в районе Пискаревки. Только что нам с этого?
— Предлагаю позвонить ей и спросить, кем ей приходится Амелин Петр. Навешать ей побольше лапши на уши и напустить густого тумана.
Набрав номер этой Анны, я нарвалась на ее мужа, и тот, услышав заготовленную мной фразу, почему-то начал пыхтеть, как закипающий дедушкин самовар. Пыхтел он очень долго. Я уже отчаялась услышать его соображения по поводу Амелина, как вдруг мужа Анны прорвало.
— Это негодяй! — заголосил он. — Попадись он мне, я ему голову и прочие части тела открутил бы. Выманил у моей жены почти миллион на приобретение какой-то музейной вещицы и, естественно, пропал. Она у меня такая доверчивая. Ее обмануть ничего не стоит.
«На собственном опыте проверено», — чувствовалось, чуть не добавил он, но вовремя удержался. Из дальнейших переговоров я почерпнула массу информации, которую муж обманутой Анны давал с удивительной охотой. Видно, рад был поделиться наболевшим. Услышав, что я тоже пострадала от деяний Амелина, хоть и в другом роде, он сразу почувствовал во мне родственную душу и преисполнился сочувствия и доверия ко мне. Мне оставалось только слушать и временами, в наиболее занятных местах его истории, задавать наводящие вопросы.
Выяснилось, что негодяй Амелин познакомился с Анной на выставке японского искусства, которую эта возвышенная натура посещала в свое свободное воскресное утро. Амелин произвел на Анну самое благоприятное впечатление. Муж на этой знаменательной встрече отсутствовал. Он был в командировке в каком-то маленьком местечке где-то под Астраханью и не мог воспрепятствовать чудовищной афере, жертвой которой стала его доверчивая половина. Вернувшись, он обнаружил отсутствие денег, отложенных на солидную покупку, отсутствие означенной покупки и наличие своей любимой жены в слезах. Амелин выманил у несчастной, но глупой жертвы деньги якобы на приобретение уникальной музейной редкости, которая чисто случайно попала ему в руки и жаждала перейти в прекрасные ручки Анны. После этого он исчез.
Анна, видимо, крепким умом не отличалась, или все ее умственные способности улетучились от бурных переживаний и чувств, или она была здорово уверена в своей женской привлекательности, но ни адреса, ни настоящего телефона Амелина она не знала. Видела только один раз читательский билет, но в какую именно библиотеку, она не запомнила.
Несчастный муж побежал в милицию, где над ним же еще и посмеялись. Вернувшись домой, он всыпал своей легковерной половине по первое число и отправил ее дежурить возле всех библиотек города одновременно. У него была надежда отловить мерзавца, но она оказалась тщетной, ибо мерзавец не появлялся нигде. Случилась эта история пару недель назад, но жажда мести не угасала в душе мужа. Обменявшись проклятиями в адрес Амелина, мы распрощались. Я еще успела всучить ему свой телефон, дабы он знал, куда звонить, если будут новости.
— Удивительно, какая разносторонняя натура у этого негодяя, — восхитилась я, — он и взломщик, и мошенник, и дерется здорово, и книгами увлекается, и на выставки ходит. С какими еще гранями его натуры предстоит нам ознакомиться?
— Он наверняка и брачным аферистом подрабатывает, — поддержала меня Наташа.
— У нас есть еще несколько бумажек с телефонами. Позвоним?
— Какие вопросы? Обязательно, — ответила Наташа.
Увы, до остальных абонентов я не дозвонилась. Лишь предпоследний телефон оказался удачным и выдал нам информацию, аналогичную полученной от мужа Анны, с той лишь разницей, что в этой истории жертвой оказалась не жена, а дочка.
— Ничего святого для него нет, обмануть такого чистого ребенка, надругаться над ее верой в людей, — возмущался отец пострадавшей. Самой пострадавшей не было дома. Она уехала залечивать свои оскорбленные чувства в Египет, из чего я заключила, что пропавшие деньги не нанесли ей реального ущерба.
Ребенку, как я узнала, перевалило за 30, и ее уже успело бросить двое мужей, а сейчас она собиралась замуж в третий раз. Но для родителей дитя всегда вечное дитя, которое нуждается в опеке. Этому типу я тоже оставила свой телефон, но скрепя сердце. В обычное время меня не заставили бы поддерживать с ним отношения ни за какие коврижки. Уж очень скандальным он оказался человеком. Так кричать из-за денег! Но на войне как на войне.
— Подведем итоги, — предложила я. — Имеем подозреваемого мужского пола. Возраст его…. Как, по-твоему, сколько ему?
— На вид лет 25–26, но я могу и ошибаться. Но что меньше ему быть не может, в этом я уверена совершенно точно.
— Образ жизни — паразитический. Занимается мошенничеством, выманивая деньги у доверчивых женщин. Слишком доверчивых, я бы сказала. Умело пользуется своим мужским шармом, разбирается в искусстве, литературе. Интеллигентен, обаятелен. Даже на фотографии видно, что он симпатяга. Знаком с уголовным миром. Такого виртуозного владения отмычкой я уже давненько не встречала. Замок как новый. Отмычки у него хорошего качества. Тюрьма по нему плачет. Это что касается его сущности.
— Теперь поговорим о его положении в обществе, социальном статусе, — подхватила Наташа. — Возможно, учится в университете, а живет один, без жены. Если был бы женат, то свалил бы все бытовые хлопоты на жену, а он помнит и про колбасу, которую купить надо, и про белье в прачечной. Вот только зачем он ездит за город? Наверное, на дачу. Или?
— О его месте в банде разговор особый. Кличка его Агент. Те двое в кафе говорили, что квартиру Агент осматривает. Я тогда еще подумала, что агент по недвижимости, а оказалось, что по взлому. Ловит свои жертвы на выставках, в театрах, музеях. И бывает в Публичке по понедельникам. Я все перечислила?
— Все, что нас может интересовать. Каков наш план действий?
— Есть пара телефонов, надо дозвониться по ним, но вряд ли мы узнаем что-то новое. Со своими жертвами он не откровенничает, и правильно делает. Сейчас сложим все причиндалы Амелина обратно в сумку и отнесем ее в милицию, если, конечно, капитан еще в отделении. Потом продумаем маскировку на завтра и все подготовим. Косметику, одежду, парики. И еще надо не забыть снять копии со всех его писулек. А одно это может с ума свести.
— Здесь некоторые записки написаны другим почерком. Как нам с ними быть? Неужели мы тоже будем их переписывать?
— Ой, какая я рассеянная! — хлопнула я себя по лбу. — Да и ты не лучше. Кто живет в нашем доме на первом этаже? Вернее, не живет, а работает, но работает так долго, что можно считать, что живет.
— Никто там не живет, — недоуменно пожала плечами Наташа, — ты не хуже меня знаешь, что там ателье проката.
— В котором работает Геночка. А у Геночки есть ксерокс. К нему, родимому, мы и отправимся со всеми нашими бумажками. Он хороший и не сможет нам отказать в такой малости. Бумажки все маленькие, и мы сумеем расположить их на одном листе. Большого убытка мы ему не принесем.
— Молодец, Даша, здорово сообразила, — похвалила меня Наташа, — а то горбатились бы сейчас, переписывая эту макулатуру. Вперед!
И Наташа, позабыв об элементарной осторожности, уже дергала входную дверь, пытаясь попасть на лестничную клетку, где, возможно, нас уже поджидали. Совершенно потеряла осторожность. Поражаясь ее поведению, я успела перехватить ее в последний момент. Она проявила удивительную быстроту и ловкость в обращении с моими замками. Что было излишне, по моему мнению.
— Фантастика! — оскорбилась я на свои замки. — Похоже, только я с ними мучаюсь. Все остальные расправляются с ними шутя. Позвольте узнать, — продолжила я, от возмущения переходя с Наташей на «вы», — отчего вы так легкомысленны? Если вас не волнует, что на лестнице могут нас поджидать, то мне не все равно. Поэтому будьте добры, вооружитесь. Или я отказываюсь выходить из квартиры.
Наташа на секунду задумалась и выдвинула контрпредложение, которое сразило меня своей простотой и легкостью исполнения:
— Лучше я позвоню Руслану и попрошу его подняться сюда. Хватит ему просиживать диван.
— Прекрасно, — обрадовалась я, — но все-таки я захвачу выбивалку для ковров. Если она годится для ковров, то и для бандитов сгодится.
Наташа не возражала. Итак, мы дождались охраны в лице Руслан, вооружились выбивалкой и не забыли прихватить записочки, читательский билет и прочую бумажную рухлядь. Потом мы торжественно прошествовали по единственной лестнице в нашем доме в ателье видеопроката, которое располагалось в бывшем помещении дворницкой. Про эту дворницкую в доме ходили легенды.
Несколько лет тому назад по никому из ныне здравствующих жильцов дома не известной причине привычные обитатели дворницкой исчезли, захватив с собой весь свой рабочий инвентарь. Происшедшее было окружено мрачной завесой тайны, и говорить о случившемся в приличном обществе не рекомендовалось. Я не раз и не два пыталась найти объяснение этому у старожилов нашего дома, но всегда натыкалась на странное молчание. Единственное, известное точно, было то, что пропавшие дворники, все поголовно, отличались просто фанатичной любовью к чистоте и порядку. Подобных чистоты и порядка наш дом больше не знал. И был еще одни любопытный факт их исчезновения. Все они пропали в одночасье. Вечером их видели многие жильцы, и ничего необычного в их поведении никем замечено не было. А наутро, обеспокоенные отсутствием привычных движений на лестнице, бабушки постучали в дворницкую и не получили разрешения войти. Тогда они вошли без разрешения. Их взору предстала комната, давно нуждавшаяся в ремонте. Она была практически пуста. В ней не было ничего. Единственное исключение составлял обшарпанный стол в центре комнаты, на котором в ведре гордо возвышалась швабра с надетой на нее ветхой тряпкой. Из-за гулявшего по комнате ветра тряпка начала развеваться наподобие флага. Старушки были поражены — может быть, именно этого и добивались пропавшие.
После дворников в пустующую каморку, сделав предварительно ремонт, въехал видеосалон, который просуществовал около года и тоже внезапно исчез. Охваченные гнетущими предчувствиями, жильцы дома выжидали. Следующими туда въехали психотерапевт, продуктовая лавочка и сапожник. Они въехали, конечно, не одновременно, а по очереди. Одновременно они бы там просто не поместились. И естественно, что, пробыв по нескольку месяцев в этой нехорошей комнате, они пропадали в неизвестном направлении вместе со своим товаром, инструментами, материалом и так далее.
Вот в этом-то загадочном месте и помещалось сейчас ателье нашего Гены. Он был неистовый любитель и знаток отечественного и зарубежного кинематографа. Он мог посоветовать к просмотру фильм на любой вкус. А зачастую просто извлечь из-под своего стола видеокассету, которую вы уже отчаялись найти на прилавках города. Меня он частенько осчастливливал такими перлами, как «Армагеддон», «9 с половиной недель», «Молчание ягнят», а позднее «Интервью с вампиром». При этом все кассеты были всегда в отличном состоянии. Их не приходилось ждать в очереди или клянчить у знакомых. Они просто лежали и поджидали подходящего клиента у Генки под столом. Они счастливо подстерегали меня у Генки и в то время, когда я металась по знакомым магазинчикам и безуспешно пыталась их найти.
В обычной жизни, не связанной с его любимыми фильмами, он был типичным рассеянным с улицы Бассейной. Постоянно забывал или путал кучу вещей. Но над свитером грубой вязки, который он носил, по моим наблюдениям, 300 дней в году, кроме двух летних месяцев, маячило славное худощавое лицо, на котором светились доверчивые и добрые глаза влюбленного сеттера. Он был чудаком, которого, казалось бы, ничего не стоило обмануть. Но почему-то никто не решался. Это была еще одна тайна, а так как он работал в странной дворницкой, то эти загадки перемешивались между собой, наслаивались друг на друга и окружали Гену плотной завесой непознанного.
Однако в данный момент нас с Наташей интересовал не Гена как таковой, а Гена как обладатель ксерокса. Ксерокс стоял в самом ателье, или, как говорил Гена, в «моем офисе». И если учесть, что дверь «офиса» не была снабжена сигнализацией или приличными замками, то дело принимало совсем уж мистический оттенок. Как в наше беспокойное время Генке удавалось сохранять свою технику в неприкосновенности, было неясно.