Тем не менее Никита мужественно пошвырял свои ножи и раскланялся под жидкие аплодисменты зала. Мне лично к концу номера было уже плевать, во что там вырядилась моя подруга. Я так перетрухнула, что сидела ни жива ни мертва.
– Ну как? – осведомилась Мариша, когда я вышла за ней из шатра.
– Потрясающе, – выдохнула я.
– Сама знаю, – вздохнула подруга. – Нужен другой купальник. В этом стыда не оберешься. Но кто же знал, что у них тут такой скудный гардероб? Я была уверена, что для меня найдется что-нибудь подходящее. Но они тут все такие тщедушные. Придется ехать в город, но боюсь, что не успею к вечеру. У меня есть еще несколько дел.
И она многозначительно замолчала, а я похолодела.
– Ты заменишь меня, если я задержусь? – нерешительно осведомилась Мариша.
– Ни за что, – решительно сказала я.
Я всегда так говорю, а потом, не успею оглянуться, как уже делаю то, чего от меня ждет Мариша. Черт знает что! Мариша опоздала, и этим вечером я как миленькая стояла в трико и белой шелковой шали, одолженной мне Алиной, валявшейся с повязкой на ноге у себя в фургончике возле кулис, и тряслась от страха.
– Наш выход! – сказал Никита и буквально выволок меня к публике.
О том, чтобы самой подойти к щиту, не могло быть и речи. От страха я ничего не видела. Кто-то приковал меня к щиту, и тут зарокотали барабаны. Первый же нож стукнулся о дерево прямо у меня над левым ухом, срезав прядь волос. Такого я раньше что-то не припоминала. Выражение лица Никиты меня тоже не порадовало, казалось, он тоже удивлен результатом своего броска. В ужасе дернув головой в сторону, я сохранила себе правый глаз. Нож воткнулся как раз в то место, где он только что находился.
Окончательно перестав соображать что-либо, я в ужасе заверещала на весь шатер. Публика, решившая, что так и нужно по сценарию, довольно загоготала. Мои руки и ноги были прикованы, так что особенно не подергаешься, но я старалась. Покрывшийся потом Никита продолжал трудолюбиво швырять ножи, а я дергаться в разные стороны. Благодаря своей ловкости, я избежала еще трех ударов, но вот четвертый все же задел мою левую руку чуть повыше локтя. Белый шелк немедленно окрасился кровью, а публика, состоящая нынче сплошь из молодых и не очень молодых мужчин, довольно взревела. Боль помогла мне собраться с мыслями.
– Хватит! – завопила я. – Я на тебя в суд подам!
Публика покатывалась от хохота, а подручные бледного словно смерть Никиты поспешно освобождали меня от оков. Проковыляв к выходу, я дождалась Никиту и влепила ему здоровой рукой смачную затрещину.
– Халтурщик, – сообщила я ему. – Тебе на бойне работать. Убийца.
Тем временем весть о случившемся уже облетела весь городок. К шатру спешили артисты и бледная Мариша с каким-то свертком в руках, а шоу тем временем продолжалось. Первым подоспел к нам с Никитой коренастый дядька с густой черной бородой и пронзительными глазками под нависшими бровями.
«Карабас!» – догадалась я и оказалась права.
– Что случилось? – набросился Карабас на Никиту. – Ты снова пьян?
– Не понимаю, – растерянно замотал головой парень. – Ножи летели как на душу придется. Ни один не вошел в цель. Ничего не понимаю.
– А тут и понимать нечего, – сказал один из мужчин в серой спецодежде, осматривавших щит. – Проводка повреждена, магнит не работал. Конечно, ножи летели туда, куда ты их бросал. Просто чудо, что ты не убил девчонку.
После этого окружающий мир для меня как-то поблек, лица закачались и уплыли в туман. Очнулась я на койке рядом с Алиной. Вернее, она сидела у моей постели на стуле.
– Слава богу, все обошлось, – сказала она мне. – Рана на плече пустяковая. Даже не рана, а порез. Я его уже залепила пластырем. А волосы отрастут. Никиту убить мало, сколько раз я ему говорила проверять оборудование перед выступлением. Всегда самой следить приходилось. А сегодня он мне клятвенно пообещал, что проверит, и вот. Так ему и надо. Даже жаль, что он только плечо оцарапал. Убил бы, так впредь была бы наука.
«Интересная логика», – только и успела я подумать про себя, как ворвалась Мариша и еще одна девушка.
– Господи, ты жива! – завопила Мариша прямо с порога. – Я этого Никиту чуть своими руками не задушила. Остолоп, не мог свою проводку проверить. А врет как нагло! Смотрит мне в лицо и говорит, что все самолично проверил.
– Проверил? – удивилась Алина. – Конечно, врет. Ему просто стыдно признаться, что он такой остолоп. И надо же такому случиться именно сейчас! Теперь никого не допросишься завтра выступить. Карабас будет в ярости и запросто может Никиту выгнать, а куда тогда я денусь. Кому нужна танцовщица с вывихнутой ногой? И больничный лист он мне вряд ли оплатит.
– Об этом не думай, – сказала девушка из цирка, – я выступлю за тебя.
– Так тебе Ростислав и позволит, – хмыкнула Алина. – Он жуткий собственник, и с Никитой у них вражда. Только рад будет, если Никиту выгонят из шоу. Нет, Оля, не получится.
– И не надо! О чем тут спорить, даром, что ли, я раздобыла себе умопомрачительный костюм? Куда я его еще надену, кроме как на арену? – подала голос Мариша. – Никаких конкуренток не пущу, завтра выступаю я, и точка.
– И тебя не пугает то, что случилось сегодня? – удивились обе циркачки.
– Мой дедушка говорил, что два раза в одну воронку бомба не падает, – сказала Мариша. – Так что завтра на арене под ножами Никиты мне будет безопасней, чем в собственной кровати у себя дома.
Алина с Олей начали так бурно выражать восторг Маришиной отвагой и так громко благодарить ее, что мне с моим тихим здравомыслием к подруге оказалось не пробиться.
На следующий день Мариша снова была на арене, а я вместе с веселым, но малость хлипким и каким-то влажно-помятым парнишкой, выполнявшим тут, как он сказал, функции электрика, следила за тем, чтобы все было в порядке с электромагнитом.
– Сволочь этот Никита, – сказала я. – Что ему стоило вчера бросить один взгляд и удостовериться, что все в порядке?
– А может, он и бросил, – загадочно ответил электрик, пристально глядя в небо.
– Как это? – оторопела я. – Магнит был неисправен. Ты же сам сказал, что провода повреждены.
– Вот именно, – кивнул электрик. – А каким образом это могло произойти?
– Ты хочешь сказать, что кто-то нарочно их повредил? – ужаснулась я.
– Это ты сказала, – ответил электрик. – Но одно я могу утверждать точно – провода были перерезаны. А значит, кто-то сознательно хотел, чтобы номер Никиты сорвался.
– Номер! – задохнулась я. – Он между прочим не тарелки крутит, а в живого человека ножи мечет. А ты – номер!
– Ну, сегодня-то все в порядке, – заверил меня электрик. – А вот вчера номер чудом не сорвался.
– И кому это было нужно?
– Спроси чего полегче, – посоветовал мне электрик. – По-хорошему, так милицию нужно было бы. Но наш Карабас легавых тут не потерпит. Пока кого-нибудь не пришьют, он не почешется.
– А что, уже было нечто в этом роде? – затаив дыхание, спросила я.
– Да точно такого, конечно, не было, но вот канаты рвались, звери дохли и анонимки приходили.
– Какие звери? Какие анонимки? При чем тут они? – допытывалась я у впавшего в ступор электрика.
– Это как поглядеть, – наконец произнес он. – Может быть, оно и из другой оперы, а может быть, и в точку. Вот к чему я это говорю – сдохли, к примеру, дрессированные медведи Машка и Глашка, и номер пришлось закрыть. Не ждать же, пока там дрессировщик новых зверей найдет. А в программу взяли дрессированных собачек. Надо же чем-то объем заполнить. А оборвался трос и акробат сломал ногу, кого взяли в программу? Никиту с его ножами, а раньше он Ростиславу с его имуществом помогал управиться. Одно дело быть подручным у фокусника, ах, простите, иллюзиониста, хоть и знаменитого, а другое – иметь свой собственный номер.
– Ясно, а анонимки?
– И анонимки! – обрадовался электрик. – Я к чему, раз все тут друг другу вредят, так, может быть, и анонимки написал кто-то из желающих занять место в программе. А уж после вчерашней аварии я в этом точно уверен.
– Да что за анонимки-то? – допытывалась я.
– Присылают такую бумагу без подписи, а в ней всякие гадости: кто чего сказал, да кто чего сделал. Чаще всего директору, но и остальным попадались. Из-за этих писулек тут все друг на друга волком смотрят. Автора ведь не нашли. Да вы у Алины узнайте, она ведь больше всех от этих анонимок страдает.
К этому времени номер Никиты закончился, и мы с Маришей вернулись в фургончик Алины. Пока Мариша переодевалась, я делано небрежным тоном поинтересовалась:
– Алина, а что это за слухи бродят насчет анонимных писем, которые ты получала?
Алина покрылась густой краской и пробормотала:
– Вот люди, ничего не утаишь.
– Письма? – оживилась Мариша. – От поклонников? Может быть, и мне пришлют? Как думаешь?
– Не дай бог тебе таких поклонников. Письма очень мерзкие. Дескать, если я не перестану играть с жизнью и смертью на потеху толпе, то смерть меня настигнет. В общем, бред сумасшедшего, но я расстраивалась. Оно и понятно, бред не бред, а приятного в таких письмах мало, – пробормотала Алина. Затем достала из-под матраса толстую пачку писем и небрежно швырнула ее на стол. – Можете ознакомиться, только не вслух. Я уже видеть их не могу, а зачем храню, сама не понимаю. Должно быть, надеюсь, что автора этой мерзости рано или поздно поймают и письма пригодятся в качестве вещественного доказательства.
Я взяла первое попавшееся письмо.
«Слушай-ка, грязная потаскуха, ты здорово заигралась. Но скоро придет конец твоим выступлениям. Я уж об этом позабочусь. Теперь я буду рядом с тобой, но ты не узнаешь меня, а я добьюсь того, чтобы твой трюкач проколол тебя насквозь своей шпагой. Интересно, а в постели он так же глубоко всаживает в тебя свое оружие? Ты кричишь, или как? Смотри, как бы тебе не закричать на арене, но только последним в твоей жизни криком».
– Мило, а при чем тут шпаги? – сказала я.
– А, это еще старое письмо. Я раньше работала с Ростиславом, он запирал меня в ящик и пронзал его рапирами. Старый фокус, но публике всегда нравится. Не понимаю, чего этот писака так взъелся на меня?
– И давно ты рассталась с Ростиславом?
– Уже почти два месяца. Как только Никита получил свой номер, я перешла к нему. С Ростиславом, конечно, почетней, но у него столько баб. Очень трудно выдерживать постоянную конкуренцию.
Я принялась читать дальше. Следующее письмо было еще интересней.
«Это все еще я. Как видишь, я не забыл тебя. Я все ближе и ближе подбираюсь к тебе, а вместе со мной и твоя смерть, циркачка. Ты напрасно будешь искать меня, ты не увидишь меня, а я буду наслаждаться твоим предсмертным стоном. Думаешь, если поменяла кобеля, который на тебя залезает каждую ночь, то я от тебя отстану? Напрасно надеешься, пока ты на арене, я никуда не денусь, я буду придумывать для тебя смерть пострашней. А когда придумаю – берегись…»
Я пролистала все письма и убедилась, что все они написаны одной рукой и чаще всего зеленой шариковой ручкой. Затем я взяла еще одно письмо, которое было отправлено на позапрошлой неделе. К этому времени автор явно начал терять терпение.
«Я наконец придумал, что с тобой сделать. Что, уже губки раскатала, надеешься, я тебе скажу? Не тут-то было. Я не такой дурак. Можешь бежать в милицию, но она не спасет тебя от меня, вездесущего. Я пройду сквозь любую преграду и доберусь до твоего нежного белого горлышка и сладострастно сожму его в руках. Или нет, лучше несчастный случай. Ведь их так много возле тебя в последнее время. Ты не задумывалась, почему? Я знаю, что сейчас ты дрожишь. Я хорошо тебя знаю, мне даже жаль тебя, но пока ты будешь сверкать своей задницей на сцене, я не отстану от тебя. Слишком соблазнительное зрелище. Другие девчонки тоже хороши, но тебя я выбрал в качестве своей невесты. Мы будем счастливы вместе, и день этот близок».
– Явно какой-то псих, – сказала я. – Но он хорошо осведомлен о твоей жизни. Знает, когда ты меняешь партнеров, пишет так, словно каждый день бывает рядом с тобой.
В ответ Алина откинулась на подушку и застонала.
– Думаешь, мне это не приходило в голову? – прорыдала она. – Как представлю, что этот извращенец бродит поблизости и сладострастно поглядывает на мою шейку, так озноб продирает.
– А ты не думала уйти из шоу? – спросила я. – Этот тип, похоже, заинтересован только в той Алине, которую каждый день видит на сцене.
– Думала, – призналась Алина. – Но с другой стороны, а вдруг никакого маньяка нет, а есть просто завистницы, желающие занять мое место. Никита мужик хоть куда, девчонки ради такого не только грязные письма подбросят.
– Что-то слишком уж сложно, – сказала я. – И потом, за три месяца ты сменила три города, а письма все равно тебя находили. Вряд ли найдется хоть одна поклонница, отличающаяся таким упорством.
– Бывают, – махнула рукой Алина. – Но это может быть и не только молоденькая поклонница. Вполне и мои коллеги могут оказаться способными на подобную гадость. У нас тут распространена методика добывания вакантных местечек посредством подленьких подстав. Но, с другой стороны, мое место не слишком завидное. С Никитой не прославишься. Так что я все-таки остановилась на том, что эти послания дело рук моей неизвестной соперницы или маньяка.
– Маньяк вероятней, – со знанием дела подала голос Мариша. – Но знаешь, я бы на твоем месте не волновалась. Маньяки как самоубийцы. Если сообщают о своих намерениях, то скорей всего не выполнят угрозы.
– Тебе легко говорить, а меня каждый раз дрожь пробирает, когда в зал выхожу. Думаю, вот тут он сидит.
– Кстати, у вас не такой уж большой зал. Ты не замечала одних и тех же лиц? Должен же он на тебя смотреть, а где это удобней всего сделать, как не на представлении? А что, если проследить за ним?
– Ой! – обрадовалась Алина. – Как я сама не додумалась. В последнее время и правда зачастил один хмырь. Рожа мерзкая, вся в бородавках. Всегда сидит в первом ряду на тринадцатом месте. Только не припомню, был он на представлениях в Новгороде или нет.
– Ладно, я посмотрю, – пообещала Мариша. – Если он сегодня явится, то мы его выследим.
– Спасибо, девчонки, – растрогалась Алина. – А то я уж думала, что придется возвращаться к бабушке в Воронеж. А она у меня страшная зануда. Как бы я с ней ужилась, не представляю. Да еще она к тому же помешана на фамильной чести. Она бы мне продохнуть не дала своими рассказами о наших предках и укорами, что я опозорила весь род, поступив работать в это задрипанное шоу. В общем, где-то я ее понимаю. Но жить с ней от этого не легче. К тому же она обожает манипулировать людьми и очень в этом поднаторела. В общем, жизнь с ней – не сахар.
– Ты ненормальная, – сообщила я Марише очевидную вещь, когда мы вышли из фургончика Алины. – Эта особа нагло подставила нас. Сама вывихнула себе ногу, а мы за нее отдувайся. Мало того, что вчера меня чуть не прирезал этот мазила Никита, так сегодня еще какой-то маньяк обнаруживается. Ну и пусть себе обнаруживается, только без меня.
– Как тебе не стыдно, – укорила меня Мариша. – Девушка лежит одна-одинешенька, совершенно беспомощная. Неужели мы не можем сделать для нее такой малости и поймать автора этих грязных писулек? Кстати, ты захватила образчик?
– И не подумала, – фыркнула я.
– Ну, ничего, зато я захватила, – утешила меня Мариша.
– Зачем он тебе? – помимо воли поинтересовалась я.
– Сейчас пойдем в бухгалтерию, или что у них тут вместо бухгалтерии, и посмотрим – не найдется ли среди бумаг почерка, похожего на почерк автора этих писем. Должны же артисты хоть какие-то бумаги оставлять. Может, найдутся расписки или автобиографии.
После нашего стука в дверь уютного фургончика мне стало ясно, почему на наш вопрос, когда мы спрашивали у него, как он оформлялся на работу, Андрей так нехорошо улыбался. Честно говоря, от него такой подставы я не ожидала. На пороге стоял сам Карабас.
– Нам никто не нужен! – рявкнул он и попытался закрыть дверь перед нашим носом.
– Вы не поняли, нам не нужна работа, – зачастила я.
Карабас на минуту замешкался, и мы проскользнули к нему в фургон. Внутри было чисто, стояла хорошая мягкая мебель и очень хорошая техника. На кресле небрежно валялась видеокамера «Sony» и несколько видеокассет.
– Дело в том, что одна ваша сотрудница почти еженедельно получает грязные письма с угрозами, – сказала Мариша. – А вчера на нее было совершено покушение.
– Еще одно? – испугался Карабас. – Где же?
– Номер с ножами.
– А, это! Но при чем тут Алина. Там же была какая-то знакомая Андрея, она работала в тот вечер.
Тут Карабас увидел меня, робко выглядывающую из-за спины Мариши, и явно обрадовался.
– Так вот же она! – завопил он, показывая на меня огромной, поросшей густыми черными волосами рукой. – Жива и здорова.
– Преступник мог и не знать, что ассистентка поменялась, – с нажимом сказала Мариша. – Вряд ли у Даши есть хоть один недоброжелатель. Она ведь никого тут не знает.
– Что вы хотите от меня? – спросил Дуремар, то есть – тьфу, Карабас.
Мы ему объяснили.
– Вам повезло, – неожиданно вскочил со своего стула Карабас, прервав наше объяснение на половине. – Другие директора подобных ярмарок не затрудняют себя ведением бухгалтерии. Но я не таков. У меня в бумагах полный порядок. Каждый работающий у меня, начиная от нашей гордости Ростислава и кончая парнем, что чистит конюшни, пишут заявление о приеме на работу и заполняют анкету. Вот, смотрите, они все тут.
И он кинул на стол увесистую папку.
– Здесь все за последние пять лет. То есть ровно столько, сколько я работаю директором этого балагана.
Мы с жадностью накинулись на бумаги, сверяя их с имеющимся у нас письмом. Но увы, похожего почерка среди бумаг не попалось. На всякий случай мы отобрали три анкеты, почерки в которых показались нам более или менее похожими.
– Эти двое не работают уже почти два года, и где они, я не знаю. Спросите у старых артистов. Например, дед Слава, ну тот, что с собачками, должен знать и при должном с ним обращении может сказать. А вот этот парень работает и сейчас. Электрик.
– Электрик! – эхом отозвались мы с Маришей.
– Мне сразу не понравилось его лицо, – сказала я, когда мы вышли из фургончика директора. – Какой-то он весь мокрый и хлипкий. Конечно, на такого ни одна девушка не посмотрит, вот он и придумал себе развлечение. Мерзавец! Для него посылать письма Алине – раз плюнуть. И какое совпадение, он работает в шоу всего четыре месяца. Понятно, месяц осматривался, а потом начал заваливать Алину письмами. Гадость какая!
– И кому, как не ему, было легче легкого повредить проводку, – поддержала меня Мариша. – Мы думали искать среди посетителей, а он вон тут, рядышком.
– Думаешь, это он испортил магнит? – спросила я. – Но не мог же он не знать, что вместо травмировавшейся Алины будет выступать кто-то другой?
– Кто может сказать, что делается в головах психов, – пожала плечами Мариша. – Вдруг он таким образом протестовал против замены.
– Ничего себе, – поразилась я, но к этому времени мы уже подошли к фургончику электрика.
Кроме него здесь жило еще два человека, которые явно не отличались особой аккуратностью. Кровати в фургончике были не застелены, несмотря на середину дня. На полу валялся всякий мусор вперемешку с банановыми и апельсиновыми шкурками. А в раковине громоздилась гора немытой посуды, по которой деловито ползали мухи и еще какие-то насекомые, по виду больше всего напоминавшие раскормленных до невероятных размеров тараканов.
В фургончике оказался только один мужичонка с реденькими рыжими усиками.
– Жека! – представился он, вскочив с табуретки при виде нас. – Очень приятно. Пишете статью? Рад, что вы решили заглянуть и к нам. А то знаете, обычно пишут про артистов, совершенно забывая про нас, которые обеспечивают этим самым артистам, так сказать, базу, чтобы их выступления проходили гладко. А вы от какого журнала? В прошлом месяце приходили от «Частной жизни».
К счастью, маленький человечек не требовал ответов на свои вопросы. Задавая один, он тут же продолжал трещать, так что, если бы мы и захотели вставить словечко, у нас все равно ничего не получилось бы. Выяснилось, что он работает осветителем. То есть на нем вся иллюминация ярмарки и прожектора во время проведения вечернего представления.
– У вас, должно быть, много работы? – посочувствовала ему Мариша.
– Вовсе нет, – покачал головой Жека. – Я справляюсь со своей основной работой, а потом помогаю, где надо.
– Но если вы так хорошо разбираетесь в электричестве и работы у вас немного, то зачем же вам второй электрик?
– Василий? – удивился Жека. – Да какой он электрик. Так, одно название. На самом деле он грузчик и водитель трейлера. Но так как у нас по штату все вакансии грузчиков заняты, то его взяли электриком. Но он электричества боится, так что даже лампочку мне приходится вкручивать самому. Ни за что не уговоришь его подойти к проводу.
– А скажите, этот Василий был на дне рождении Алины? – спросила я.
– Все мы были, – кивнул Жека. – Алина славная девушка, никого не забыла. Даже маленьких людей. Она не такая, как этот сноб Ростислав. Тот уж точно не сел бы за один стол с уборщиком. И что в нем бабы находят?
– Так у него много женщин?
– Не то чтобы много… он их просто не хочет. А вот если бы хотел, то каждый день мог бы менять, – завистливо протянул Жека.
– Скажите, а вот ваш сосед… как его… Василий?
– Да.
– Так вот, этот Василий, что он за человек? Согласитесь, странно, что он пришел именно к вам на ярмарку устраиваться на работу. Платят наверняка мало, все время на колесах, работа тяжелая и неперспективная. Для молодого человека, во всяком случае.
– Все оно так, но, с другой стороны, и не так. Вот вы все это говорите, потому что вы никогда не мечтали выступать, – сказал Жека. – А Василий спит и видит, как он появится на арене со своими дрессированными тараканами.
– С кем, простите?.. – переспросила я, немного опешив.
– С тараканами, вон его артисты, – повторил Жека, кивая на мойку. – Видите, какие гиганты. Ему их специально из Латинской Америки привезли. Они еще молоденькие, но должны еще раза в три вырасти. Говорят, они очень смышленые.
Мы с Маришей пораженно таращились на смышленых американских насекомых, которые деловито отбивали обед у полчища наших отечественных мух. Пока что обе стороны окончательной победы не одержали, но гниющих в жаре остатков в мойке было так много, что оба войска не были в обиде.
– Василий их уже помаленьку дрессирует, – продолжал рассказывать тем временем Жека. – Для этого и к нам пришел работать. Чтобы, значит, научиться у профессионалов. Очень способные твари. Как привез их из города, дал немного прийти в себя, так и начал приучать к себе. Сегодня они его уже узнавать начали. Он утром как на них рявкнет, так они во все стороны – прыск! Вчера вечером ездил за новой партией.
– Мои на кухне так же поступают, – пробормотала я, и вдруг меня осенило. – Когда он за ними ездил? Вчера ночью? Так его что, не было на вечернем представлении?
– Ни на вечернем, ни на утреннем. Он укатил первым же автобусом. Так ему не терпелось.
– Удивительно, – пробормотала Мариша. – А где его можно найти сейчас?
– В зверинце, – сказал Жека. – Клетки чистит.
Василий и в самом деле был там. Мариша снова прогнала телегу про статью в журнале. Даже целую серию статей, героем одной из которых и должен был стать Василий и его замечательные тараканы.
– Тише, – почему-то испугался парень. – Я про них никому не рассказывал. Зря Жека вам растрепал. Я их пока прячу.
– Но почему? – удивились мы. – Из скромности? Боитесь, что ничего не получится и над вами смеяться будут?
– Боюсь, но не из скромности, – сказал Василий. – Я же рассказывал, какие тут люди собрались. Им испортить чужой номер – раз плюнуть. Вот и таюсь.
– А родные у вас есть? – спросила я.
– Есть, мама, отец и брат. Он мне тараканов и прислал. Он моряк.
– И вы им пишете? Как они реагируют на ваше увлечение? Они ведь далеки от цирка?
– Да уж, – кивнул Василий. – Дальше не придумаешь, отец инженер, а мама библиотекарь. Сначала они протестовали, но когда поняли, что у меня это серьезно, то изменили свое мнение.
– А вы им рассказываете про свои успехи? – спросила Мариша. – Я почему спрашиваю: нам для статьи было бы хорошо поместить цитату из вашего письма домой. Дескать, вы не только целеустремленный человек, но и любящий сын. Многие старушки это очень любят, и редактор всегда настаивает, чтобы было что-нибудь душещипательное.
– Ничего душещипательного в моих письмах нет, можете сами убедиться, – сказал Василий, доставая из кармана замусоленную и помятую бумажку в каких-то подозрительно пахнущих желтых пятнах. – Вот мой черновик. Можете посмотреть, если что-нибудь пригодится, то буду рад. Только не потеряйте и потом верните. С сочинительством у меня не очень, приходится над каждой фразой по часу думать.
В этом он был прав. Письмо явно корявое. Но одно ясно: почерк у Василия хоть и был похож на почерк мерзавца, забрасывавшего Алину угрожающими письмами, но все-таки не тот. В этом мы окончательно убедились, вернувшись к Алине в фургончик и сличив письма.