Страница:
Артем Каменистый
Весна войны
© Каменистый А., 2014
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014
Глава 1
Западный оборонительный рубеж включал в себя две линии опорных фортов, засеки в протянувшихся вдоль рек лесных массивах, пешие и конные патрульные тропы, сеть дозоров на тщательно замаскированных позициях. Когда ушедшие в пустоши древние только начали войну, ничего этого не было и отряды запов беспрепятственно пересекали границу, уничтожая деревни. Даже городам иногда доставалось.
Чтобы пресечь это, церковному войску пришлось взять под контроль дальние подступы к обитаемым территориям. Теперь даже сильный отряд врага, задержать который на линии не получится, будет замечен задолго до того, как риску подвергнутся мирные поселения. Выигранного времени хватит, чтобы на второй линии фортов собрали куда большие силы, и запам придется поливать степь своей кровью.
В итоге они почти перестали пытаться преодолеть линию церковной обороны. Серьезные набеги если и случались, то на юге, но там их масштабы были несопоставимо скромнее, к тому же страдало от них население, не отличавшееся богобоязненностью, и конклав счел, что затрачивать на их защиту лишние усилия будет политически неправильным.
На западе война теперь не затрагивала мирное население. Сводилась она к периодическим набегам, объектами которых становились форты первой линии. Но это лишь в самых сложных случаях. Обычно все ограничивалось стычками с дозорами, поджогами засек в летнюю засуху, организацией засад на тропах патрулей. Церковники несли потери, но и запам приходилось несладко: дисциплинированная армия умела наказывать шайки дикарей.
Это продолжалось уже несколько лет. Война стала рутиной. Лишь изредка затаившиеся древние напоминали о себе появлением чего-то нового. Но у церкви всегда находился ответ на их действия.
Но только не этой весной. Машины, пришедшие из проклятых времен, раньше если и попадались на глаза, то лишь далеким патрулям или отрядам, слишком увлекшимся преследованием отступающих шаек запов.
В этот раз они пришли сами, один за другим стирая форты первой линии с карты. И пока что потери несло лишь войско церкви.
Спускаясь со стены, он крикнул:
– Брат Мейс! Они здесь! Пора!
Старый воин, левый глаз которого скрывала черная повязка, а правая рука вместо кисти заканчивалась металлическим крюком, степенно поднялся, неспешно направился к лошадям. Красиво шел, даже не скажешь, что на смерть. Зараза, подцепленная в проклятых землях, и раны, заработанные в битвах, изгрызли некогда сильное тело. Даже лучшая биота уже не помогала. Дни Мейса были сочтены, и ничего удивительного, что он не захотел провести их остаток в постели.
Тиленар, если когда-нибудь придется сделать такой же выбор, хотел бы держаться не хуже, но сейчас суетился, как растерявшийся новобранец, лишнюю пару секунд провозившись при открытии ворот.
Машина приближалась быстро. Очень быстро. Гораздо быстрее, чем они рассчитывали.
Рывок к лошади, покосившейся на это с испугом: не любят они, когда рядом проносится кто-то излишне быстрый. В седло чуть ли не птицей влетел, с места пришпорил, нагнав Мейса уже за воротами.
– Брат! Поторопись! Она очень быстрая! Очень!
Как бы в подтверждение его слов далеко за спиной послышался жуткий грохот. Обернувшись, Тиленар увидел, как над фортом вспухает облако из обломков бревен, только что бывших частью его стен и башен. Затем выше всего этого взмыл огненный шар, пламя вынеслось из ворот пожирающей все на своем пути рекой. Задержись они на полминуты, и горели бы сейчас вместе с тем, что только что было одним из фортов первой линии со славной историей и доблестным гарнизоном.
Гарнизон, правда, совершенно не пострадал. Всех воинов еще позавчера забрали на усиление второй линии. Их обязанности исполняли всего два брата по ордену: калека Мейс и Тиленар, роль которого сводилась к тому, что он был глазами для первого. Уцелевший глаз у Мейса видел плохо.
– Быстрее! Быстрее, Мейс!
Уцелевшие рассказывали, что машины всегда действовали одинаково. После того как одну из них попытались уничтожить древним оружием, не причинившим ей никакого вреда (огонь даже оранжевую краску не сжег), эти механизмы разрушали форты издали, ярким пламенем и стальными шариками. Те неслись с такой скоростью, что насквозь прошивали стены из толстенных бревен, и продолжали лететь дальше, не растеряв ни капли своей силы.
А затем машины преследовали отступающих воинов гарнизона. Шанс уцелеть хотя бы единицам был лишь один: разбегаться в разные стороны, причем без лошадей это еще никому не удалось.
Боевой дрон – это не только бронированный корпус и система вооружения. Главное, что делает его по-настоящему опасным, – искусственный мозг.
Если с броней и оружием у новых текконов принципиальных отличий от первой модификации не было, то с интеллектом имелись проблемы. Создавать носители и наполнять их тем, что в итоге станет подобием разума, радикалы не могли. Приходилось выкручиваться, используя заменители.
Источник заменителей был один: блоки интеллекта, извлекаемые из машин, обнаруженных в хроноизолированном гараже службы управления крупным жилым массивом. Естественно, никакой боевой техники там не было, что добавляло проблем: переделка мирных устройств в оружие – задача непростая, а если речь идет об искусственном мозге, то сложность ее возрастает многократно.
Когда-то, очень давно, Шестой управлял мусоросборником. День за днем он выезжал из гаража и двигался по заданному маршруту: от здания к зданию, и так до самого финиша, где располагался сброс в перерабатывающий тинарий.
А затем его извлекли из привычного вместилища, и он обнаружил себя в машине, похожей на огромного морского ската оранжевого цвета. У нее не имелось колес, зато были пассивный гравитационный движитель, спаренное скорострельное кинетическое орудие и плазменная установка. Вместо простейшей зрительной системы появилась куда более сложная, дополненная другими органами чувств. Сенсоры позволяли заметить мышь в ее норе или засечь движение металлического предмета на горизонте.
Он не был приспособлен для управления столь сложными системами. Имеющийся потенциал развития требовал времени на хотя бы скромное освоение. От всех этих новшеств у Шестого случилось то, что наладчики блоков интеллекта называли «электронной истерикой». Длилась она девять дней, лишь после этого он начал реагировать на простейшие команды, обучаясь обращению с новым телом.
Его долго не выпускали из ангара, затем началась стадия полевых испытаний. В их ходе он дважды терял контроль над телом, и оранжевая окраска пришлась очень кстати: беспилотникам проще было его засекать оптическими системами в случае помех от залежей древнего металла. Затем кто-то из радикалов придумал оснащать дронов радиомаяками, работающими независимо от интеллекта, и поиск упростился.
Но кричащую окраску оставили.
На всякий случай.
Полевые испытания закончились тем, что он пятнадцать дней подряд не терял контроль над машиной. Командование решило, что этого вполне достаточно и пора испытать Шестого в серьезном деле.
Этот форт церковного воинства был выбран для его дебюта. Деревянное сооружение в форме квадрата с крошечными башенками по углам. Всего-то и надо: обстрелять из кинетических орудий, подлететь поближе, выпустить заряд плазмы на максимальном рассеивании, а после всего этого уничтожить разбегающихся защитников.
Ничуть не сложнее виртуального тренажера. Даже кое в чем проще: у воинов церкви нет оружия, способного с высокой эффективностью поражать быстролетящие бронированные цели, к тому же способные вести обстрел с дистанции в несколько километров.
Перед глазами брызнула кровь, мир закружился, в поле зрения все начало расплываться, и когда Тиленар нечеловеческим усилием сфокусировал взгляд, то прямо перед носом увидел оторванную ногу в хорошо знакомом сапоге.
Щегольская серебряная шпора, трудно не узнать.
Это его сапог.
Больно не было. Сильно тошнило и переполняло злостью. Обернувшись, он увидел, что оранжевая машина зависла напротив входа в нору на склоне, куда перед этим спрятался Мейс.
– Ну же! – заорал Тиленар. – Давай! Она сейчас тебя сожжет!
В следующий миг овраг заволокло огнем, дымом и комьями разлетающейся земли с глиной. Сорок два бочонка с нитроглицерином, закопанных в склоне, взорвались последним приветом от пожертвовавшего собой калеки, выплеснув в передний бронелист оранжевого монстра всю скрытую в них огненную ярость.
Вообще-то бочонков должно было быть сорок три, но один из них не довезли.
Очень коварное вещество. Жаль погибшего возничего. Хорошо, что транспортировали их в одиночку.
Машину древних отбросило, она срезала край гребня на противоположном склоне оврага и исчезла из поля зрения Тиленара.
Облегченно откинувшись на спину, он, уже угасая от потери крови, улыбнулся.
Они сделали это. Погибли, но сделали.
Молодой воин не видел, как оранжевая машина, пропахав борозду в только-только начавшей зеленеть степи, неуверенно приподнялась, зависла, провела экспресс-тест состояния систем, скинула по защищенному каналу связи отчет о повреждениях и отправилась добивать последнего защитника форта.
Шестой не был воином. Он не сумел вовремя заметить ловушку церковников. Но его броня и системы были созданы для войны, и пусть он получил повреждения – это не поставило крест на его боеспособности. Он выполнит миссию и вернется на базу для ремонта.
Запчасти не жалко: имея промышленные копиры, наштамповать их – не проблема. Жалко потерять искусственный мозг, получивший ценный опыт.
Мозг не пострадал.
Чтобы пресечь это, церковному войску пришлось взять под контроль дальние подступы к обитаемым территориям. Теперь даже сильный отряд врага, задержать который на линии не получится, будет замечен задолго до того, как риску подвергнутся мирные поселения. Выигранного времени хватит, чтобы на второй линии фортов собрали куда большие силы, и запам придется поливать степь своей кровью.
В итоге они почти перестали пытаться преодолеть линию церковной обороны. Серьезные набеги если и случались, то на юге, но там их масштабы были несопоставимо скромнее, к тому же страдало от них население, не отличавшееся богобоязненностью, и конклав счел, что затрачивать на их защиту лишние усилия будет политически неправильным.
На западе война теперь не затрагивала мирное население. Сводилась она к периодическим набегам, объектами которых становились форты первой линии. Но это лишь в самых сложных случаях. Обычно все ограничивалось стычками с дозорами, поджогами засек в летнюю засуху, организацией засад на тропах патрулей. Церковники несли потери, но и запам приходилось несладко: дисциплинированная армия умела наказывать шайки дикарей.
Это продолжалось уже несколько лет. Война стала рутиной. Лишь изредка затаившиеся древние напоминали о себе появлением чего-то нового. Но у церкви всегда находился ответ на их действия.
Но только не этой весной. Машины, пришедшие из проклятых времен, раньше если и попадались на глаза, то лишь далеким патрулям или отрядам, слишком увлекшимся преследованием отступающих шаек запов.
В этот раз они пришли сами, один за другим стирая форты первой линии с карты. И пока что потери несло лишь войско церкви.
* * *
Тиленар крепко зажмурился, мысленно сосчитал до пяти и вновь поднес к глазу зрительную трубу. Нет, ему не показалось – это действительно была машина древних, и она быстро приближалась к форту. Расстояние было велико, но оранжевый корпус выдал врага издали. Нелепый цвет. Неужели не могли догадаться покрасить во что-то более незаметное?Спускаясь со стены, он крикнул:
– Брат Мейс! Они здесь! Пора!
Старый воин, левый глаз которого скрывала черная повязка, а правая рука вместо кисти заканчивалась металлическим крюком, степенно поднялся, неспешно направился к лошадям. Красиво шел, даже не скажешь, что на смерть. Зараза, подцепленная в проклятых землях, и раны, заработанные в битвах, изгрызли некогда сильное тело. Даже лучшая биота уже не помогала. Дни Мейса были сочтены, и ничего удивительного, что он не захотел провести их остаток в постели.
Тиленар, если когда-нибудь придется сделать такой же выбор, хотел бы держаться не хуже, но сейчас суетился, как растерявшийся новобранец, лишнюю пару секунд провозившись при открытии ворот.
Машина приближалась быстро. Очень быстро. Гораздо быстрее, чем они рассчитывали.
Рывок к лошади, покосившейся на это с испугом: не любят они, когда рядом проносится кто-то излишне быстрый. В седло чуть ли не птицей влетел, с места пришпорил, нагнав Мейса уже за воротами.
– Брат! Поторопись! Она очень быстрая! Очень!
Как бы в подтверждение его слов далеко за спиной послышался жуткий грохот. Обернувшись, Тиленар увидел, как над фортом вспухает облако из обломков бревен, только что бывших частью его стен и башен. Затем выше всего этого взмыл огненный шар, пламя вынеслось из ворот пожирающей все на своем пути рекой. Задержись они на полминуты, и горели бы сейчас вместе с тем, что только что было одним из фортов первой линии со славной историей и доблестным гарнизоном.
Гарнизон, правда, совершенно не пострадал. Всех воинов еще позавчера забрали на усиление второй линии. Их обязанности исполняли всего два брата по ордену: калека Мейс и Тиленар, роль которого сводилась к тому, что он был глазами для первого. Уцелевший глаз у Мейса видел плохо.
– Быстрее! Быстрее, Мейс!
Уцелевшие рассказывали, что машины всегда действовали одинаково. После того как одну из них попытались уничтожить древним оружием, не причинившим ей никакого вреда (огонь даже оранжевую краску не сжег), эти механизмы разрушали форты издали, ярким пламенем и стальными шариками. Те неслись с такой скоростью, что насквозь прошивали стены из толстенных бревен, и продолжали лететь дальше, не растеряв ни капли своей силы.
А затем машины преследовали отступающих воинов гарнизона. Шанс уцелеть хотя бы единицам был лишь один: разбегаться в разные стороны, причем без лошадей это еще никому не удалось.
* * *
Его позывной звучал просто: «Шестой». Полное название машины было куда длиннее: «Тек-Кон второй модификации, бортовой номер шесть». Он не был древним: его создали всего лишь три месяца назад на восстановленной вспомогательной производственной линии. К сожалению, обрести боевую мощь в полном объеме он не смог: возможности у нынешних ренегатов были скромными.Боевой дрон – это не только бронированный корпус и система вооружения. Главное, что делает его по-настоящему опасным, – искусственный мозг.
Если с броней и оружием у новых текконов принципиальных отличий от первой модификации не было, то с интеллектом имелись проблемы. Создавать носители и наполнять их тем, что в итоге станет подобием разума, радикалы не могли. Приходилось выкручиваться, используя заменители.
Источник заменителей был один: блоки интеллекта, извлекаемые из машин, обнаруженных в хроноизолированном гараже службы управления крупным жилым массивом. Естественно, никакой боевой техники там не было, что добавляло проблем: переделка мирных устройств в оружие – задача непростая, а если речь идет об искусственном мозге, то сложность ее возрастает многократно.
Когда-то, очень давно, Шестой управлял мусоросборником. День за днем он выезжал из гаража и двигался по заданному маршруту: от здания к зданию, и так до самого финиша, где располагался сброс в перерабатывающий тинарий.
А затем его извлекли из привычного вместилища, и он обнаружил себя в машине, похожей на огромного морского ската оранжевого цвета. У нее не имелось колес, зато были пассивный гравитационный движитель, спаренное скорострельное кинетическое орудие и плазменная установка. Вместо простейшей зрительной системы появилась куда более сложная, дополненная другими органами чувств. Сенсоры позволяли заметить мышь в ее норе или засечь движение металлического предмета на горизонте.
Он не был приспособлен для управления столь сложными системами. Имеющийся потенциал развития требовал времени на хотя бы скромное освоение. От всех этих новшеств у Шестого случилось то, что наладчики блоков интеллекта называли «электронной истерикой». Длилась она девять дней, лишь после этого он начал реагировать на простейшие команды, обучаясь обращению с новым телом.
Его долго не выпускали из ангара, затем началась стадия полевых испытаний. В их ходе он дважды терял контроль над телом, и оранжевая окраска пришлась очень кстати: беспилотникам проще было его засекать оптическими системами в случае помех от залежей древнего металла. Затем кто-то из радикалов придумал оснащать дронов радиомаяками, работающими независимо от интеллекта, и поиск упростился.
Но кричащую окраску оставили.
На всякий случай.
Полевые испытания закончились тем, что он пятнадцать дней подряд не терял контроль над машиной. Командование решило, что этого вполне достаточно и пора испытать Шестого в серьезном деле.
Этот форт церковного воинства был выбран для его дебюта. Деревянное сооружение в форме квадрата с крошечными башенками по углам. Всего-то и надо: обстрелять из кинетических орудий, подлететь поближе, выпустить заряд плазмы на максимальном рассеивании, а после всего этого уничтожить разбегающихся защитников.
Ничуть не сложнее виртуального тренажера. Даже кое в чем проще: у воинов церкви нет оружия, способного с высокой эффективностью поражать быстролетящие бронированные цели, к тому же способные вести обстрел с дистанции в несколько километров.
* * *
Тиленар далеко обогнал Мейса и уже почти скрылся за изгибом оврага с крутыми склонами, почти по самому низу которого тянулась патрульная тропа. Но проклятая машина оказалась куда быстрее: начала обстрел, едва показавшись над гребнем. И все внимание при этом уделила молодому воину, проигнорировав спешившегося калеку.Перед глазами брызнула кровь, мир закружился, в поле зрения все начало расплываться, и когда Тиленар нечеловеческим усилием сфокусировал взгляд, то прямо перед носом увидел оторванную ногу в хорошо знакомом сапоге.
Щегольская серебряная шпора, трудно не узнать.
Это его сапог.
Больно не было. Сильно тошнило и переполняло злостью. Обернувшись, он увидел, что оранжевая машина зависла напротив входа в нору на склоне, куда перед этим спрятался Мейс.
– Ну же! – заорал Тиленар. – Давай! Она сейчас тебя сожжет!
В следующий миг овраг заволокло огнем, дымом и комьями разлетающейся земли с глиной. Сорок два бочонка с нитроглицерином, закопанных в склоне, взорвались последним приветом от пожертвовавшего собой калеки, выплеснув в передний бронелист оранжевого монстра всю скрытую в них огненную ярость.
Вообще-то бочонков должно было быть сорок три, но один из них не довезли.
Очень коварное вещество. Жаль погибшего возничего. Хорошо, что транспортировали их в одиночку.
Машину древних отбросило, она срезала край гребня на противоположном склоне оврага и исчезла из поля зрения Тиленара.
Облегченно откинувшись на спину, он, уже угасая от потери крови, улыбнулся.
Они сделали это. Погибли, но сделали.
Молодой воин не видел, как оранжевая машина, пропахав борозду в только-только начавшей зеленеть степи, неуверенно приподнялась, зависла, провела экспресс-тест состояния систем, скинула по защищенному каналу связи отчет о повреждениях и отправилась добивать последнего защитника форта.
Шестой не был воином. Он не сумел вовремя заметить ловушку церковников. Но его броня и системы были созданы для войны, и пусть он получил повреждения – это не поставило крест на его боеспособности. Он выполнит миссию и вернется на базу для ремонта.
Запчасти не жалко: имея промышленные копиры, наштамповать их – не проблема. Жалко потерять искусственный мозг, получивший ценный опыт.
Мозг не пострадал.
Глава 2
Трясина цепко держала добычу, но против усилий человека, упрямо отказывавшегося расставаться с конечностью, долго не продержалась. Увидев, что с подошвы стекают струйки зеленоватой слизи, Влад нахмурился. Выходит, под тонкой буровато-серой коркой находится та самая гадость, которая позавчера до дыр прогрызла его ботинки за пару часов, если не быстрее. Поспешно стряхивая едкую дрянь, он призадумался над следующим вопросом: сколько обуви осталось в запасе и сможет ли копир ее воспроизводить? С виду предмет не сказать чтобы очень уж сложный, но техника будущего иногда устраивала сюрпризы на ровном месте. Нет – понятно, что смертельно опасные энергоячейки «бытовому ксероксу» печатать вовсе необязательно, но почему он наотрез отказался снять копию с плаща Либерия? Церковник очень сокрушался, что одежда серьезно пострадала после всех злоключений, вот и решил из двух драных один относительно целый сшить. Но ничего не вышло.
Сколько обуви осталось в запасе, Влад тоже не мог ответить. Слишком трудный выдался путь, и слишком много приключений на нем пришлось пережить. И пережили их не все. Нет, люди в количестве трех единиц не потерялись. А вот с дронами дела обстояли куда хуже. Наспех приготовленные к путешествию через пустоши, они подводили на каждом шагу. Ну что взять с роботов-пылесосов и прочей бытовой и ремонтной техники? Их слабо защищенные интеллектуальные блоки приходили в негодность от радиации и агрессивных веществ; не приспособленные к таким реалиям, они часто совершали ошибки, из-за чего катастрофы следовали одна за другой.
В одной из таких аварий сразу четыре дрона, двигаясь гуськом, ухитрились тупо провалиться в оказавшееся бездонным озеро. Точнее, выглядело оно грязной лужей, хоть и большой, но не станешь же называть лужей прорву, в которой сгинуло несколько тонн техники и ценного груза? Дно, конечно, у нее имелось, но, судя по попыткам Влада провести промеры, до него все это добро добиралось долго.
Отчего возник этот провал – непонятно. Никаких признаков искусственного сооружения в том месте не было. Далеко не первая странность пустошей.
Вместе с дронами тогда ушло в бездну немало полезных вещей. Учитывая спешку, с которой бросали базу, и все последующие потери, теперь ни одна живая душа не могла сказать, сколько пар обуви удастся отыскать в уцелевших контейнерах.
В общем, подозрительного вида грязь он стряхивал с максимальным усердием, а потом попытался счистить ее остатки с помощью кусков ослизлого мха, содранных с затененной поверхности то ли природного валуна, то ли обломка древнего сооружения. Происхождение этого едва выдающегося над бескрайней равниной бугорка осталось неизвестным.
Владу он вообще-то напоминал курган языческих времен. Подобных рукотворных холмиков в степях Причерноморья и Приазовья раньше встречалось немало. Почему бы одному не сохраниться до этих дней? Если вдуматься, то нет в мире человека, кроме Влада, который вообще помнит такие слова, как «скифы», «сарматы», «половцы». Если, допустим, рассказать местным историю Святослава и его последнего боя с печенегами, то они воспримут ее как сказку.
Никто не помнит не то что древнерусских князей, а даже самого Влада. Точнее, не его, а эпоху, в которую ему довелось родиться. Древняя история убита наповал – этот мир начал жизнь с чистого листа, причем не один раз. И все его нынешние размышления не более чем попытка занять голову хоть чем-то, что выбивается за рамки доставшей до печенок непростой обыденности.
Второй месяц пошел, как караван из нескольких десятков дронов покинул атакованную радикалами древнюю базу. Вся последняя неделя пути пролегала по местности, назвать которую можно было одним коротким словом: Грязь.
От этой нескончаемой липкой грязищи уже давно хотелось завыть…
Сочтя, что ботинок вне опасности, Влад, наконец, забрался на вершину холмика и огляделся по сторонам. Первое, что он понял по результатам осмотра: зря спустился с дрона, рискуя обувью. Ничего того, что нельзя было разглядеть с приземистого корпуса бывшего складского робота-погрузчика, ныне ставшего «мулом» для перетаскивания контейнеров, Влад не заметил. Все та же равнина от горизонта до горизонта. Ее почти идеальную плоскость изредка нарушали холмики, подобные этому, и узкие русла крошечных речушек, воды в которых зачастую почти не было, несмотря на весеннюю распутицу. Как и течения. Будто вытянутые на манер макаронин мелкие озерца.
Мертвая равнина. За целый день пути лишь пару кривых деревьев повстречали и несколько корявых кустиков. Некое подобие буйства жизни наблюдалось только возле отдельных речушек и выражалось лишь густыми порослями подозрительно-рыжего тростника. Отойди на несколько шагов, и пучок прошлогодней травы станет редчайшей находкой.
А что это там? За небольшой лужицей с радужными разводами? Да это же несколько тонких стеблей ярко-зеленой травки. Весна даже здесь пытается свое урвать.
На душе при виде этой картины стало на градус теплее. Даже захотелось подойти и взглянуть поближе, но этот глупый порыв Влад задушил в зародыше. Уж он-то давно понял, что вся эта равнина – одна сплошная грязевая ловушка, проваливаться в которую при каждом шаге приходится чуть ли не по колено, а в местах возле подобных лужиц и по пояс случается. Колея, оставленная вереницей дронов, напоминала смолисто-черный след исполинской анаконды, проползшей по серой равнине. Гусеницы, колеса и полозья, на которые установили контейнеры, проделали канаву, которую не заметить невозможно. Отправь враг сюда воздушную разведку, и быстро обнаружит беглецов.
Влад нервничал уже не первый день. И не только из-за опасения перед авиацией врага.
Тейя не удержалась, спрыгнула с контейнера, где оборудовала для себя что-то вроде гнезда и, ловко прыгая по камням, не дав трясине ни шанса, взлетела на холмик. Замерла рядом с Владом, переполненным разочарования голосом протянула:
– Ничего.
– Я так и сказал еще утром, когда на Эхнатоне все здесь облетел.
– Но Кос говорил…
– Я знаю, что говорил Кос. И еще я знаю, что у него нет нормальной оптики, так что видеть мелкие детали на поверхности Земли он не может.
– Крупные для него возможны для наблюдения. И косвенные данные обрабатываются.
– Ага, как же… косвенные данные. Однажды он не заметил, что вместо города образовалось озеро. Меня там, кстати, чуть не съели. Вместе с Либерием.
– Не ругай Коса, у него ограниченные возможности.
– Складывается впечатление, что у него их вообще нет. Одна пустая болтовня. Зря мы полезли на эту равнину, сразу ведь говорил, что надо попробовать с севера ее обойти.
К холмику подобрался дрон Либерия. Неудачно спрыгнув, церковник почти по колени ушел в зеленую жижу и с показушной радостью воскликнул:
– Похоже, вы наконец-то нашли то, что искали?! Какая чудесная здесь мостовая. Просто прелесть. Тщательная подгонка каждого камешка, выверенный рисунок и ни пятнышка грязи даже в щелях между булыжниками. Древние все же умели строить – этого у них не отнять. Ну, так чего стоим, теряя время? Может, сразу в трактир направимся? Наваристый овощной суп с гренками и раскрошенным яйцом, тушенная в собственном жиру баранина с семенами укропа, бокал темного пива прямиком из ледника – всего этого мне очень не хватало по дороге к этому прекрасному городу.
Тейя покачала головой:
– Это не город. Здесь никогда не располагался город. Я говорила такое не один раз. И Кос говорил.
Либерий, с чавканьем выдергивая ноги, уже другим тоном пробурчал:
– Здесь жили люди. Много людей. Значит, город.
– Они не жили. Жили не здесь, а в других местах. Сюда подземный путь вел, работал воздушный транспорт. Здесь они занимались деятельностью полезной. Промышленность. Цеха для разного всякого. И днем, и ночью здесь производились вещи.
– Днем и ночью? Значит, жили.
– Нет. Одни улетали и уезжали, другие на их место. Так все время менялись.
– И сколько здесь было людей вообще?
– Я не могу знать такое.
– Тысяча?
– Больше.
– Десять тысяч?
– Нет. Много больше.
– У нас село, в котором население достигает полутора тысяч, уже может получить статус города, если староста не полный дурак. Так что это место можно назвать точно так же.
– Хорошо, Либерий. Если тебе удобнее, мы назовем это городом. Пусть так.
– Ты это называешь городом?
– Да, так. Ты сам просил.
– Да что ты говоришь? Но я вижу только бесконечную грязь.
– Я, кстати, тоже, – поддержал церковника Влад.
– Где те мастерские, в которых делались корабли для полетов к звездам?
Тейя пожала плечами:
– Совсем нет. Не наблюдаются. Уничтожены. Наверное. Не знаю, как это сделали, но здесь теперь совсем ничего нет.
– Кос не мог ошибиться с координатами? – спросил Влад.
– С таким нет. Невозможность. Он плохо видит детали поверхности, но координаты не может перепутать. Наше положение определяет по связи и накладывает его на старые карты. Сейчас старые. В мое время было не так.
– Ну, это понятно. Просто я за последние два дня вообще никаких признаков старых сооружений не видел. А раньше мы только и делали, что через развалины пробирались.
– Все уничтожено сильно.
– Похоже на то. Грязь сожрала.
– Я вижу, вы не очень-то рады, что мы добрались до цели пути… – задумчиво произнес Либерий.
Ответом ему было молчание.
Чему радоваться? Что полтора месяца старались не попасть на ужин к тварям пустошей и все ради того, чтобы добраться до самого загаженного места на планете?
Естественно, подразумевалось, что здесь все должно было оказаться совсем не так. Нет, никто не надеялся, что в степях стоят законсервированные производственные объекты, с нетерпением дожидаясь сильно запоздавшую смену рабочих. И о складах, забитых всем, чего только душа пожелает, тоже не мечтали. Война не могла проигнорировать такую соблазнительную цель. Шлаковые поля, окруженные валами из обгоревших обломков, озера, оставшиеся на месте кратеров, изуродованные остатки сооружений – вот что здесь ожидалось увидеть.
Спрашивается: зачем переться в такую даль, если все это добро можно было без проблем найти на северных пустошах? Собственно, там и искать-то ничего не надо: куда ни плюнь, все тот же шлак и развалины.
Космос, чье имя произволом страдающей страстью к сокращениям Тейи (среди друзей просто Ти) обрезалось до Кос, полагал, что именно здесь велика вероятность найти сохранившееся хроноизолированное убежище, а может, даже не одно. По его данным, именно там укрылась часть персонала нескольких производственных объектов при первых ударах по району. В дальнейшем силы Красной Сети навели в остатках промышленного района кратковременный порядок, пытаясь наладить выпуск критически важных агрегатов для боевых кораблей, однако немало укрывшихся под землей людей так там и осталось. Их заводы были уничтожены, на уцелевших лишние специалисты не требовались, а на глубинах в десятки, а то и сотни метров куда безопаснее, чем на поверхности. Таким способом пытались сохранить кадры и население.
В те непростые дни подобная практика была широко распространена. Разрушенное коммунальное хозяйство городов, сложности с подвозом продовольствия и воды, биологическое заражение практически всей поверхности Земли делали жизнь гражданского населения непростой. А человек, запертый в хроноизолированном помещении, не нуждается ни в пище, ни в чистом воздухе.
Командование Красной Сети быстро осознало, что лучшего способа сохранить жизнь штатских, не задействованных на важных производствах, не придумаешь. Под хроноубежища поспешно приспосабливались все мало-мальски подходящие подземные сооружения. Даже Кос понятия не имел, сколько людей в них укрывалось. И уж тем более не знал, сколько их там уцелело до сих пор. Он лишь косвенно судил об этом, анализируя доступную ему информацию.
С вероятностью сорок семь целых, сорок четыре сотых процента он полагал, что здесь, под равниной, могут остаться работоспособными до трех убежищ. Вероятность того, что хотя бы один хроноизолятор уцелел до этих времен, повышалась уже до шестидесяти пяти процентов.
Кос считал, что такая величина достаточно интересна, чтобы ради нее рискнуть устроить долгий рейд на юго-запад. Влад тогда с ним согласился: на такую лошадку можно делать ставку. Нью робко возражала, намекая на свой вариант, но в целом была не против. Либерий вообще помалкивал, да его никто особо и не спрашивал. В крошечном коллективе положение церковника оставалось неопределенным: непонятно, с кем он и для чего. Ни прогнать, ни другом назвать нельзя.
Имелась еще одна причина. Необходимо было как можно быстрее и как можно дальше убраться от разгромленной базы. Вряд ли враги настолько безмозглы, чтобы не сделать простой вывод: кто-то там был, а затем ушел. И этот кто-то не является союзником.
Так почему бы не отправиться на юго-запад, раз все равно куда-то улепетывать надо?
И вот они пришли…
Нью указала под ноги:
– Может, там, глубоко, что-то осталось. И кто-то.
– Копать будем? – насмешливо уточнил Либерий.
Девушка почему-то отнеслась к шутливому вопросу серьезно:
– Как здесь копать? Грязно, все жидкое, яму заливать будет. Невозможность при наших силах. И еще мы не можем знать, где именно были убежища. Кос не может вывести нас на точные координаты. Ориентиров совсем не сохранилось здесь, совпадение со старой системой координат он не сделает. Все получается немного, может, чуточку приблизительно.
– Древняя, ты до сих пор не научилась нормально разговаривать.
– Могу. Но только когда неторопливо. Ваш язык архаичен, неудобен сильно. Влад учит нас, а ты только смеешься, когда он это делает. Зря делаешь так: на нем лучше общение.
– Вообще-то и мне приходится его учить, когда вас слушаю.
– Извините, что вас перебиваю, но, по-моему, сейчас не о лингвистике надо разговаривать, а о чем-то другом. Например – о том, куда нам дальше двигаться. Здесь, я так понимаю, делать нечего.
– Да, Влад. Я не верю, что убежища уцелели. Здесь случилось очень страшное что-то. Не знаю, что. Местность выровнялась совсем. Нужно много энергии на такое. Могло и подземные глубокие сооружения сильно необратимо повредить. Даже не могло, а должно было. Да, так.
Влад, не оборачиваясь, произнес команду:
– Презренный раб, устрой мне связь с великим космосом.
Он и без посторонней аппаратуры мог связаться с орбитой, но в таком случае в диалоге не смогли бы участвовать остальные компаньоны.
Сколько обуви осталось в запасе, Влад тоже не мог ответить. Слишком трудный выдался путь, и слишком много приключений на нем пришлось пережить. И пережили их не все. Нет, люди в количестве трех единиц не потерялись. А вот с дронами дела обстояли куда хуже. Наспех приготовленные к путешествию через пустоши, они подводили на каждом шагу. Ну что взять с роботов-пылесосов и прочей бытовой и ремонтной техники? Их слабо защищенные интеллектуальные блоки приходили в негодность от радиации и агрессивных веществ; не приспособленные к таким реалиям, они часто совершали ошибки, из-за чего катастрофы следовали одна за другой.
В одной из таких аварий сразу четыре дрона, двигаясь гуськом, ухитрились тупо провалиться в оказавшееся бездонным озеро. Точнее, выглядело оно грязной лужей, хоть и большой, но не станешь же называть лужей прорву, в которой сгинуло несколько тонн техники и ценного груза? Дно, конечно, у нее имелось, но, судя по попыткам Влада провести промеры, до него все это добро добиралось долго.
Отчего возник этот провал – непонятно. Никаких признаков искусственного сооружения в том месте не было. Далеко не первая странность пустошей.
Вместе с дронами тогда ушло в бездну немало полезных вещей. Учитывая спешку, с которой бросали базу, и все последующие потери, теперь ни одна живая душа не могла сказать, сколько пар обуви удастся отыскать в уцелевших контейнерах.
В общем, подозрительного вида грязь он стряхивал с максимальным усердием, а потом попытался счистить ее остатки с помощью кусков ослизлого мха, содранных с затененной поверхности то ли природного валуна, то ли обломка древнего сооружения. Происхождение этого едва выдающегося над бескрайней равниной бугорка осталось неизвестным.
Владу он вообще-то напоминал курган языческих времен. Подобных рукотворных холмиков в степях Причерноморья и Приазовья раньше встречалось немало. Почему бы одному не сохраниться до этих дней? Если вдуматься, то нет в мире человека, кроме Влада, который вообще помнит такие слова, как «скифы», «сарматы», «половцы». Если, допустим, рассказать местным историю Святослава и его последнего боя с печенегами, то они воспримут ее как сказку.
Никто не помнит не то что древнерусских князей, а даже самого Влада. Точнее, не его, а эпоху, в которую ему довелось родиться. Древняя история убита наповал – этот мир начал жизнь с чистого листа, причем не один раз. И все его нынешние размышления не более чем попытка занять голову хоть чем-то, что выбивается за рамки доставшей до печенок непростой обыденности.
Второй месяц пошел, как караван из нескольких десятков дронов покинул атакованную радикалами древнюю базу. Вся последняя неделя пути пролегала по местности, назвать которую можно было одним коротким словом: Грязь.
От этой нескончаемой липкой грязищи уже давно хотелось завыть…
Сочтя, что ботинок вне опасности, Влад, наконец, забрался на вершину холмика и огляделся по сторонам. Первое, что он понял по результатам осмотра: зря спустился с дрона, рискуя обувью. Ничего того, что нельзя было разглядеть с приземистого корпуса бывшего складского робота-погрузчика, ныне ставшего «мулом» для перетаскивания контейнеров, Влад не заметил. Все та же равнина от горизонта до горизонта. Ее почти идеальную плоскость изредка нарушали холмики, подобные этому, и узкие русла крошечных речушек, воды в которых зачастую почти не было, несмотря на весеннюю распутицу. Как и течения. Будто вытянутые на манер макаронин мелкие озерца.
Мертвая равнина. За целый день пути лишь пару кривых деревьев повстречали и несколько корявых кустиков. Некое подобие буйства жизни наблюдалось только возле отдельных речушек и выражалось лишь густыми порослями подозрительно-рыжего тростника. Отойди на несколько шагов, и пучок прошлогодней травы станет редчайшей находкой.
А что это там? За небольшой лужицей с радужными разводами? Да это же несколько тонких стеблей ярко-зеленой травки. Весна даже здесь пытается свое урвать.
На душе при виде этой картины стало на градус теплее. Даже захотелось подойти и взглянуть поближе, но этот глупый порыв Влад задушил в зародыше. Уж он-то давно понял, что вся эта равнина – одна сплошная грязевая ловушка, проваливаться в которую при каждом шаге приходится чуть ли не по колено, а в местах возле подобных лужиц и по пояс случается. Колея, оставленная вереницей дронов, напоминала смолисто-черный след исполинской анаконды, проползшей по серой равнине. Гусеницы, колеса и полозья, на которые установили контейнеры, проделали канаву, которую не заметить невозможно. Отправь враг сюда воздушную разведку, и быстро обнаружит беглецов.
Влад нервничал уже не первый день. И не только из-за опасения перед авиацией врага.
Тейя не удержалась, спрыгнула с контейнера, где оборудовала для себя что-то вроде гнезда и, ловко прыгая по камням, не дав трясине ни шанса, взлетела на холмик. Замерла рядом с Владом, переполненным разочарования голосом протянула:
– Ничего.
– Я так и сказал еще утром, когда на Эхнатоне все здесь облетел.
– Но Кос говорил…
– Я знаю, что говорил Кос. И еще я знаю, что у него нет нормальной оптики, так что видеть мелкие детали на поверхности Земли он не может.
– Крупные для него возможны для наблюдения. И косвенные данные обрабатываются.
– Ага, как же… косвенные данные. Однажды он не заметил, что вместо города образовалось озеро. Меня там, кстати, чуть не съели. Вместе с Либерием.
– Не ругай Коса, у него ограниченные возможности.
– Складывается впечатление, что у него их вообще нет. Одна пустая болтовня. Зря мы полезли на эту равнину, сразу ведь говорил, что надо попробовать с севера ее обойти.
К холмику подобрался дрон Либерия. Неудачно спрыгнув, церковник почти по колени ушел в зеленую жижу и с показушной радостью воскликнул:
– Похоже, вы наконец-то нашли то, что искали?! Какая чудесная здесь мостовая. Просто прелесть. Тщательная подгонка каждого камешка, выверенный рисунок и ни пятнышка грязи даже в щелях между булыжниками. Древние все же умели строить – этого у них не отнять. Ну, так чего стоим, теряя время? Может, сразу в трактир направимся? Наваристый овощной суп с гренками и раскрошенным яйцом, тушенная в собственном жиру баранина с семенами укропа, бокал темного пива прямиком из ледника – всего этого мне очень не хватало по дороге к этому прекрасному городу.
Тейя покачала головой:
– Это не город. Здесь никогда не располагался город. Я говорила такое не один раз. И Кос говорил.
Либерий, с чавканьем выдергивая ноги, уже другим тоном пробурчал:
– Здесь жили люди. Много людей. Значит, город.
– Они не жили. Жили не здесь, а в других местах. Сюда подземный путь вел, работал воздушный транспорт. Здесь они занимались деятельностью полезной. Промышленность. Цеха для разного всякого. И днем, и ночью здесь производились вещи.
– Днем и ночью? Значит, жили.
– Нет. Одни улетали и уезжали, другие на их место. Так все время менялись.
– И сколько здесь было людей вообще?
– Я не могу знать такое.
– Тысяча?
– Больше.
– Десять тысяч?
– Нет. Много больше.
– У нас село, в котором население достигает полутора тысяч, уже может получить статус города, если староста не полный дурак. Так что это место можно назвать точно так же.
– Хорошо, Либерий. Если тебе удобнее, мы назовем это городом. Пусть так.
– Ты это называешь городом?
– Да, так. Ты сам просил.
– Да что ты говоришь? Но я вижу только бесконечную грязь.
– Я, кстати, тоже, – поддержал церковника Влад.
– Где те мастерские, в которых делались корабли для полетов к звездам?
Тейя пожала плечами:
– Совсем нет. Не наблюдаются. Уничтожены. Наверное. Не знаю, как это сделали, но здесь теперь совсем ничего нет.
– Кос не мог ошибиться с координатами? – спросил Влад.
– С таким нет. Невозможность. Он плохо видит детали поверхности, но координаты не может перепутать. Наше положение определяет по связи и накладывает его на старые карты. Сейчас старые. В мое время было не так.
– Ну, это понятно. Просто я за последние два дня вообще никаких признаков старых сооружений не видел. А раньше мы только и делали, что через развалины пробирались.
– Все уничтожено сильно.
– Похоже на то. Грязь сожрала.
– Я вижу, вы не очень-то рады, что мы добрались до цели пути… – задумчиво произнес Либерий.
Ответом ему было молчание.
Чему радоваться? Что полтора месяца старались не попасть на ужин к тварям пустошей и все ради того, чтобы добраться до самого загаженного места на планете?
Естественно, подразумевалось, что здесь все должно было оказаться совсем не так. Нет, никто не надеялся, что в степях стоят законсервированные производственные объекты, с нетерпением дожидаясь сильно запоздавшую смену рабочих. И о складах, забитых всем, чего только душа пожелает, тоже не мечтали. Война не могла проигнорировать такую соблазнительную цель. Шлаковые поля, окруженные валами из обгоревших обломков, озера, оставшиеся на месте кратеров, изуродованные остатки сооружений – вот что здесь ожидалось увидеть.
Спрашивается: зачем переться в такую даль, если все это добро можно было без проблем найти на северных пустошах? Собственно, там и искать-то ничего не надо: куда ни плюнь, все тот же шлак и развалины.
Космос, чье имя произволом страдающей страстью к сокращениям Тейи (среди друзей просто Ти) обрезалось до Кос, полагал, что именно здесь велика вероятность найти сохранившееся хроноизолированное убежище, а может, даже не одно. По его данным, именно там укрылась часть персонала нескольких производственных объектов при первых ударах по району. В дальнейшем силы Красной Сети навели в остатках промышленного района кратковременный порядок, пытаясь наладить выпуск критически важных агрегатов для боевых кораблей, однако немало укрывшихся под землей людей так там и осталось. Их заводы были уничтожены, на уцелевших лишние специалисты не требовались, а на глубинах в десятки, а то и сотни метров куда безопаснее, чем на поверхности. Таким способом пытались сохранить кадры и население.
В те непростые дни подобная практика была широко распространена. Разрушенное коммунальное хозяйство городов, сложности с подвозом продовольствия и воды, биологическое заражение практически всей поверхности Земли делали жизнь гражданского населения непростой. А человек, запертый в хроноизолированном помещении, не нуждается ни в пище, ни в чистом воздухе.
Командование Красной Сети быстро осознало, что лучшего способа сохранить жизнь штатских, не задействованных на важных производствах, не придумаешь. Под хроноубежища поспешно приспосабливались все мало-мальски подходящие подземные сооружения. Даже Кос понятия не имел, сколько людей в них укрывалось. И уж тем более не знал, сколько их там уцелело до сих пор. Он лишь косвенно судил об этом, анализируя доступную ему информацию.
С вероятностью сорок семь целых, сорок четыре сотых процента он полагал, что здесь, под равниной, могут остаться работоспособными до трех убежищ. Вероятность того, что хотя бы один хроноизолятор уцелел до этих времен, повышалась уже до шестидесяти пяти процентов.
Кос считал, что такая величина достаточно интересна, чтобы ради нее рискнуть устроить долгий рейд на юго-запад. Влад тогда с ним согласился: на такую лошадку можно делать ставку. Нью робко возражала, намекая на свой вариант, но в целом была не против. Либерий вообще помалкивал, да его никто особо и не спрашивал. В крошечном коллективе положение церковника оставалось неопределенным: непонятно, с кем он и для чего. Ни прогнать, ни другом назвать нельзя.
Имелась еще одна причина. Необходимо было как можно быстрее и как можно дальше убраться от разгромленной базы. Вряд ли враги настолько безмозглы, чтобы не сделать простой вывод: кто-то там был, а затем ушел. И этот кто-то не является союзником.
Так почему бы не отправиться на юго-запад, раз все равно куда-то улепетывать надо?
И вот они пришли…
Нью указала под ноги:
– Может, там, глубоко, что-то осталось. И кто-то.
– Копать будем? – насмешливо уточнил Либерий.
Девушка почему-то отнеслась к шутливому вопросу серьезно:
– Как здесь копать? Грязно, все жидкое, яму заливать будет. Невозможность при наших силах. И еще мы не можем знать, где именно были убежища. Кос не может вывести нас на точные координаты. Ориентиров совсем не сохранилось здесь, совпадение со старой системой координат он не сделает. Все получается немного, может, чуточку приблизительно.
– Древняя, ты до сих пор не научилась нормально разговаривать.
– Могу. Но только когда неторопливо. Ваш язык архаичен, неудобен сильно. Влад учит нас, а ты только смеешься, когда он это делает. Зря делаешь так: на нем лучше общение.
– Вообще-то и мне приходится его учить, когда вас слушаю.
– Извините, что вас перебиваю, но, по-моему, сейчас не о лингвистике надо разговаривать, а о чем-то другом. Например – о том, куда нам дальше двигаться. Здесь, я так понимаю, делать нечего.
– Да, Влад. Я не верю, что убежища уцелели. Здесь случилось очень страшное что-то. Не знаю, что. Местность выровнялась совсем. Нужно много энергии на такое. Могло и подземные глубокие сооружения сильно необратимо повредить. Даже не могло, а должно было. Да, так.
Влад, не оборачиваясь, произнес команду:
– Презренный раб, устрой мне связь с великим космосом.
Он и без посторонней аппаратуры мог связаться с орбитой, но в таком случае в диалоге не смогли бы участвовать остальные компаньоны.