Страница:
Глядя на невозмутимое лицо и сильные красивые руки, сжимающие поводья, Роман подумал, что если Аррой — противник, партию лучше сдать без боя. И еще по тому, как эландец спокойно выслушал лысого, оглядел судей, ни на ком не останавливая глаз, и мельком взглянул на Лупе, Роман понял, что адмирал уже принял какое-то решение.
Герцог спрыгнул с коня и направился к входу в иглеций, небрежно бросив: «Покажите мне останки!» Зажмурившийся клирик покорно сдвинул крышку. Если Рене и потрясли лежащие в гробу окровавленные лохмотья, он умело скрыл свои чувства.
— Обвиняемая не ответила ни на один вопрос?
— Да, монсигнор.
— А мнения судей в части, касающейся виновности, расходятся?
— Да, монсигнор, двое против троих, но…
— Вы, как я понял, настаиваете на том, что обвиняемую нужно подвергнуть допросу, а затем казнить.
— Именно так, — с поклоном сказал лысый.
— Вы не допускаете мысли, что она лишь жертва стечения обстоятельств?
— Ни на минуту!
— Хорошо, — герцог вновь обвел взглядом присутствующих. На этот раз голубые глаза задержались на точеном лице барда. Роман почувствовал, что это неспроста, и оказался прав.
— Что ж, три против двух — небольшое преимущество. Мне не хотелось бы, чтобы пытке была подвергнута невиновная и тем более недееспособная. По праву Крови повелеваю предать подсудимую Божьему Суду, Приготовьте место, — и герцог отвернулся от синяков, показав, что дальнейшее его не касается.
Вот оно что. Божий Суд! Против этого не посмеет возразить никто.
— Но упоминания о Божьем Суде сохранились лишь в легендах, — попробовал вмешаться лысый синяк.
— Если мне не изменяет память, то демона с целью убийства вызывали примерно в те же времена, — невозмутимо парировал эландец. — Если женщина невиновна, стрелы не причинят ей вреда, а если правы вы, обвиняемая умрет, и никого из нас не будут мучить сомнения, не обрекли ли мы на смерть невинную. Не правда ли, благородный Роман?
Роман вздрогнул от неожиданности:
— Я верю в Высшую справедливость, монсигнор.
— Я рад, что мы верим В ОДНО И ТО ЖЕ.
Для испытания все подготовили быстро. Трясущийся клирик прочитал молитву, окропив святой водой стрелы. Два десятка стрелков из числа эландцев, фискалов и деревенских молча проверили луки и арбалеты — новомодные пистоли, торчавшие за поясом у эландцев, для Божьего Суда не годились. Над площадью повисло сосредоточенное молчание. Гонза и младший синяк кусали губы, но протестовать не пытались. Лысый развалился на скамейке, всем своим видом давая понять, что за происходящее он никакой ответственности не несет. Лупе покорно встала там, где ее поставили стражники, войт быстро шептался с Красоткой Гвендой. Роман напряг слух, и ему удалось разобрать: «Бедная… так лучше… судьба такая…»
— Как странно, — Аррой словно бы думал вслух, — никто из них не сомневается в существовании Творца и в том, что тот всемогущ и всемилостив, но при этом никто из них не надеется, что он обратит свой взор именно на их село и спасет несчастную женщину. — Адмирал пожал плечами и, взяв Романа под руку, направился к помосту, на котором кругломордый совершал какие-то манипуляции.
— Я давно мечтал услышать Золотой Голос Благодатных земель, и вот счастливый случай, — герцог, привычным жестом придержав шпагу, опустился на почетное место, словно бы не замечая лысого, и, улыбнувшись Роману, заметил: — А синяки вроде бы решили всех проверить на предмет Запретной магии, как будто кто-то из поселян может заколдовать хотя бы воробья. Как скучно… они даже Всевышнему не доверяют. Правду говорят, чем ближе к Академии, тем больше ереси, — правильное лицо герцога осветила озорная мальчишеская улыбка, совершенно неожиданная в сложившейся ситуации. Видимо, так некогда улыбался Счастливчик Рене, находя выход из очередного безвыходного положения. Этот человек интриговал барда все больше и больше, и интерес, похоже, был взаимным.
Надежды Романа на сближение с эландским владыкой сбывались стремительно, уже за одно это маленькую колдунью стоило спасти.
Тучный усатый фискал и невозмутимый эландский коронэль[45] доложили, что все готово. Святой отец обратился с малопонятным напутствием к обвиняемой, но та, разумеется, его не услышала.
— Вот уж воистину овечка господня, — шепнул адмирал. Роман не ответил, ему было не до разговоров.
Стрелки расположились полукругом в двадцати шагах от Лупе. Что ж, если не случится чуда, ее смерть будет быстрой и куда более легкой, чем на костре или в омуте. Даже если бы деревенские и эландцы, известные своей меткостью, решили промахнуться, ожидать подобного великодушия от фискалов не следует. А Господь, который все видит, привык ко всему и хранит тысячелетнее молчание.
С тетивы сорвалась первая стрела, вторая, третья, и… чудо все-таки произошло! Не долетев до стоящей женщины двух шагов, стрела вспыхнула прямо в воздухе ослепительным белым пламенем и остановилась на месте. То же случилось и с другими. Хотя не со всеми. Несколько стрел словно бы разорвали пространство и исчезли в сверкнувшем среди бела дня звездами ночном небе, а из разрывов вырвались завитки темно-синего огня, слившиеся с серебряным светом пылающих стрел. На мгновенье в воздухе повис венок голубого огня, затем стянувшийся в сверкающую корону над головой обвиняемой. Пламенное кольцо на прощанье ослепительно вспыхнуло и исчезло. Ошеломленные зрители с удивлением уставились на озирающуюся по сторонам Лупе. Она явно не понимала, как оказалась на площади и что тут делают все эти люди.
— Божий Суд! — Резкий писклявый выкрик послужил сигналом, селяне и стражники разом заголосили, а виновница происходящего неожиданно зашаталась и упала б, не подхвати ее подбежавший войт.
— Что с ней? — спросил Роман.
— Сомлела. Сам бы не видел — не поверил. Ни одна стрела до нее не долетела. Ну, теперь синяки могут убираться восвояси.
— Действительно, — и Роман звонким сильным голосом певца выкрикнул: — Судимая Божиим Судом Лупе оправдана!
Самой умной оказалась Гвенда, пославшая кого-то за царкой для Лупе и не только. Гонза и его грудастая сестрица убрались подобру-поздорову, синяки явно собирались последовать их примеру. Роману не понравился взгляд, которым лысый окинул столпившихся селян.
— Мне кажется, монсигнор, господин судебный маг чем-то озабочен.
— Он неглуп, да, неглуп, — как-то невпопад ответил Аррой. — Однако я не отказался бы узнать, что тут произошло на самом деле. Не нравится мне здешний потрошитель… Вы, я полагаю, не намерены задержаться в селе дольше, чем необходимо?
— Более того, я хочу сократить эту необходимость, елико возможно.
— Я думаю, сам Эрасти повелел бы нам путешествовать вместе и разобраться с этим делом…
— Мне не хотелось бы бросать здесь нашу обвиняемую.
— Да, пока она жива, она будет кое у кого вызывать неприятные воспоминания. К тому же я хотел бы ее порасспросить.
— Но согласится ли она уехать с нами?
— Думаю, да. Человек, побывавший во власти «черного сна», обычно старается уехать подальше от мест, в которых его застигла напасть.
— Монсигнор знает и об этом?
— О, дорогой Роман, чего только я не наслушался за свою жизнь. Мы, моряки, на берегу очень разговорчивы и рады похвастать друг перед другом увиденными чудесами. Но давайте поговорим с ней.
— Я бы хотел сходить за своим конем.
— Думаю, ваш слуга уже это сделал…
— Слуга?
— О, это милый парень и очень исполнительный, если б он не подписал ряд с вами, я взял бы его к себе вторым аюдантом.[46] Первого мне, увы, навязывают родственные отношения, как-никак незаконный внучатый племянничек, но, кроме глупостей, я от него ничего не видел…
— Что ж, если Зенек согласится, я ничего не имею против. Я — одинокий волк, а научить двадцатилетнего крестьянина играть на гитаре труднее, чем биться на шпагах.
— Барды обычно очень неплохо фехтуют, а военные иногда пишут романсы. Впрочем, я понимаю вас, если бы у меня была возможность хоть иногда обходиться без свиты, я не преминул бы ею воспользоваться. Но, кажется, наша красавица пришла в себя.
Лупе действительно очнулась. Ее била запоздалая дрожь, лицо женщины было даже не белым, а каким-то синюшным, но зеленоватые глазищи смотрели вполне осмысленно, и она даже умудрилась сесть, опираясь на руки Гвенды и Катри.
— Я — Рене-Аларик рэ Аррой и Рьего, первый герцог Эланда, — адмирал представился деревенской колдунье так же, как представился бы королеве. — Сейчас я направляюсь в Таяну и могу взять вас с собой. После того, что вы пережили, оставаться в Белом Мосту — безумие.
— Почему?! — запротестовала Катря. — Лупе, оставайся, мы и пальцем не дадим тебя никому тронуть.
— Помолчи, — прервала ее Гвенда, — мы не можем ходить за ней с арбалетом, а от Гонзы каких только пакостей не дождешься. Нечего ей тут делать. Дан герцог берет ее с собой, он за ней и присмотрит. Мы премного наслышаны про вас, проше дана. Вы — справедливый человек, и вы все правильно решили. Лупе, ты посиди здесь, а я соберу твои вещи.
— Я ничего не хотела бы брать с собой, я… вы, пожалуйста, увезите меня отсюда. Гвенда, дорогая, пусть будет так, словно я умерла…
— Ты что, ничего не возьмешь?
— Отчего же? Постарайся поймать мою кошку, я хочу взять ее с собой…
— Ну и чудная же ты. Так тебе ясновельможный дан и позволит с кошкой кататься!
— Отчего же не позволит, — блеснул глазами Рене, — кошек я уважаю. Если ей захочется путешествовать, не буду иметь ничего против. Но я бы все-таки взял кое-что из одежды и, может быть, какие-то травы. Вы не представляете, как часто воины нуждаются в хорошем знахаре.
— Я поняла, — прошептала Лупе, — мы с Катрей все соберем.
— Вот и хорошо. Диман, — герцог обратился к своему коронэлю, — пошли кого-нибудь с женщинами, а потом догоняй нас, мы поедем шагом.
Через три четверти оры только клубящаяся в воздухе пыль напоминала о разыгравшихся в Белом Мосту небывалых событиях.
Бард потянулся и перевернулся на бок. Костер давно догорел, но ночь выдалась теплой, к тому ж он с юности провел под открытым небом куда больше времени, чем во дворцах и хижинах. Сегодня либру не спалось, и дело было не в ночной росе, а в событиях, участником которых он стал в минувшие два дня. Роман еще и еще прокручивал в памяти все случившееся с ним и так и не мог понять, было ли это вереницей случайностей, или же он оказался втянут в чью-то игру. Последнее раздражало — Роман-Александр че Вэла привык, чтобы под его дудку плясали другие. Беспокоило и чудовище, ошивающееся в пуще. Вчера они с герцогом долго расспрашивали Лупе, оказавшуюся, кстати сказать, слишком грамотной и изысканной для деревенской ведьмы. Впрочем, каждый имеет право на свои тайны. Если малышка когда-нибудь захочет с ним пооткровенничать, он с готовностью выслушает ее историю, наверняка связанную с разочарованиями в любви и желанием посвятить себя страждущим. Сейчас главное — пуща, которая, по словам Лупе, вполне заслуживала название Ласковой.
Там под кленами росли медоносные травы, журчали ручейки со вкуснейшей водой, а в самой чаще пряталось озеро Лебяжье, облюбованное множеством птиц. На севере пуща смыкалась с огромным болотом, куда самые смелые осенью ходили за ягодами, но оттуда сроду никакие страхи не выползали… Люди там пропадали, это так, но не чаще, чем в любом другом болоте, и в основном по собственной дурости. Зверье в пуще и дальше к Лисьим горам водилось в изобилии, но олени, туры, кабаны, даже волки или рысь сотворить такое, да еще поздней весной не могли. За шесть лет, прожитых в Белом Мосту, Лупе ничего подобного не слыхала, да и сама она вдоль и поперек излазила ближайший к селу кусок пущи в поисках трав и кореньев и чувствовала себя там в полной безопасности. До недавнего времени.
Все началось пять дней назад, когда знахарка пошла собирать первые в этом году медунцы и почувствовала себя в лесу неуютно. На следующий день она и вовсе не смогла заставить себя пройти дальше опушки. Лупе не была суеверной, но своим чувствам привыкла доверять. Поэтому она присела на пригорок и попробовала понять, что же изменилось. Вскоре ей стало ясно, что она не слышит птиц, водившихся здесь в изобилии; куда-то пропали и белки. Тишину нарушали только кружащиеся над цветами пчелы, да и тех было куда меньше, чем неделю назад. Лупе еще немного подумала и решительно полезла на дерево, в дупле которого, как она точно знала, жили пестрые дятлы. В гнезде лежали остывшие яйца. Это, разумеется, могло быть случайностью — удачливый хорек или сова могли прикончить родителей, и Лупе принялась осматривать все известные ей гнезда. Хозяев не было нигде. Знахарка разбила несколько яиц и поняла, что кладки брошены два дня назад. Именно в тот день ей смертельно не захотелось идти в лес. Ночью в Белом Мосту завыли собаки, и это ей совсем уж не понравилось.
Сельчане были заняты в полях, лежавших в стороне от пущи. Забрести туда могли разве что ребятишки, и Лупе решила предпринять еще одну разведку, прежде чем поговорить с войтом. Она знала Рыгора и была уверена, что тот к ее словам прислушается. Хуже было другое, она не могла придумать никакого объяснения происходящему. Однако в пущу, несмотря на всю свою решимость, Лупе зайти не смогла. Ноги отказывались слушаться, сердце бешено колотилось, в ушах стоял звон. Женщина постояла среди первых деревьев и пошла назад. По дороге она встретила Кстанку, сбежавшую от отчима, и не пустила ее дальше. Потом они наткнулись на Панку, которую Лупе терпеть не могла. Девушка принарядилась, и колдунья поняла — спешит на свидание. Свидания же окрестная молодежь привыкла устраивать в пуще на Земляничном пригорке. Лупе поколебалась, но все же попробовала уговорить дуру отменить встречу.
Дело кончилось ссорой. Лупе вернулась домой, ей стало плохо. Она сварила себе маковый отвар и провалилась в тяжелый сон. Пришла в себя только на площади. Что ей снилось, она не помнит, осталось только ощущение жуткого кошмара. Что-то такое она точно почувствовала. Вероятнее всего, Панка, увидев, что ее ждет, вспомнила Лупино предупреждение и мысленно закричала, обращаясь к ней. Ведунья восприняла весь этот предсмертный кошмар, но проснуться из-за зелья не смогла, а так и заблудилась между явью и бредом.
Лупе давно уже спала, свернувшись калачиком на мужском плаще, а Роман и Рене-Руис обсуждали случившееся, старательно избегая темы Божьего Суда. Из разговора Роман вынес, что герцог человек умный, наблюдательный и говорит далеко не все, что знает. Приемлемого объяснения лесного безобразия они не нашли и сошлись на том, что утро вечера мудренее, что соваться на ночь глядя в пущу не стоит, но на рассвете надо идти и искать. Что бы там ни бродило, раз оно способно разодрать человека на куски, у него должны быть когти и зубы, а значит, оно оставляет следы. На этом и порешили. Герцог заговорил со своим коронэлем, а Роман, пользуясь случаем, ушел. Он не был готов отвечать на вопрос о том, как и почему загорелись в воздухе стрелы. И дело не только в том, что он пустил в ход Запретную магию достаточно высокого уровня, — результат превзошел ожидания барда и, что греха таить, умение.
Он не мог понять, откуда взялись черные провалы и вырвался странный огонь, куда канула половина стрел. Не мог он объяснить и то, каким образом удалось вырвать Лупе из объятий кошмара. Проще всего было предположить, что это действительно был Божий Суд, но Роман в такое не верил. Равнодушие Господа к судьбам детей Его было слишком хорошо известно. Скорее, Лупе спасал кто-то еще, чье чародейство, наложившись на заклинания Романа, дало неожиданный эффект. Роман не мог припомнить ничего подобного, хотя волшебством владел более чем сносно. Пожалуй, только Преступившие и его собственные отец и дядя могли его обойти. К тому же синяки тщательно следили за тем, не творится ли рядом какая волшба, да и сам он рискнул лишь потому, что, стоя рядом с Кристаллом Поиска,[48] находился в мертвой зоне. Значит… значит, таинственный колдун стоял рядом с ним, если это только не была сама Лупе, которая их всех обвела вокруг пальца. Это было бы весьма неприятно. Если же это не она, то кто-то из синяков или… герцог! Это объясняет все. И его решение назначить Божий Суд, и желание немедля увести Лупе из села, и ярость лысого. Тот наверняка догадался, в чем дело, но доказать ничего не мог.
Но как смертный, пусть и королевской крови, овладел заклятием такой силы?! Роман невольно бросил взгляд в сторону герцогской палатки. У входа горел костер, освещая сидящего человека с белыми волосами. Видимо, адмиралу Аррою не спалось. Ну и Творец с ним. Роман еще не был готов к разговору по душам. Если он убедится, что эландец — друг, он расскажет все, если нет — постарается исчезнуть. До Гелани почти неделя пути, и он, Роман Ясный, должен раскусить герцога прежде, чем за ними захлопнутся ворота знаменитого Высокого Замка.
Глава 3
— Кто-нибудь вчера заметил за Инрио какие-то странности сверх его обычных выкрутасов?
— Наоборот, после Фекры[49] он вел себя абсолютно спокойно.
— Мне тоже так казалось. На очередную интрижку его выходка явно не похожа, не в Белый же Мост он вернулся… Как ты думаешь, куда он мог отправиться?
— Ну, уж точно не в Таяну. Знай он, где нашли покойницу, я бы поставил меч против дохлой кошки, что он собрался поохотиться на здешнее чудище.
— И то верно, после того, как он оскандалился в прошлый раз, парень спит и видит совершить подвиг. А тут такая возможность — настоящее чудо-юдо… К тому же он, похоже, здорово обиделся, что я взял к себе этого Зенека, вот и решил нос всем утереть.
— Ну, попадись мне этот дурень…
— Будем надеяться, попадется, — кивнул Рене и обратился к возникшей словно из воздуха Лупе: — Вы можете показать нам короткую дорогу в пущу?
— Конечно. Через эту рощу. На юге она как раз смыкается с Ласковой пущей. А речка, из которой сейчас поят лошадей, и вовсе вытекает из Лебяжьего. Вдоль берега идет тропа, которой может пройти конь… Правда, за озером придется идти пешком — очень густой подлесок….
— Если желаете, подождите нас здесь, я оставляю в лагере поклажу и при ней охрану.
— Нет, я пойду с вами…
— Ну, как угодно…
Тропа весело бежала вдоль речки. Щебетали птицы, остро пахли влажные цветущие травы. Мрачные ночные мысли испарялись вместе с утренней росой.
— Разумеется, не найдем мы здесь никакого дракона, — выразил общее мнение Диман, — а этому красавцу я задам, будет до конца похода при мне. И никаких отлучек!.. Только бы найти паршивца.
— Похоже, нет здесь никого, — откликнулся Рене Аррой, рассеянно следя за стрекозами. — Проклятый бы побрал этого осла, хоть бы следы какие отыскались…
— Жаль, у нас нет собак, — внес лепту в общий разговор и Роман. — Лупе, вы представляете, где нашли Панку?
— С того края пущи, что примыкает к Белому Мосту, туда мы доберемся только после полудня.
Но следы нашлись намного раньше. Первыми забеспокоились кони, потом и всадники почувствовали сладковатый запах разложения, тянущийся из густых зарослей лещины.
— Надо посмотреть, — неохотно проговорил Рене.
Двое воинов повернули к кустарнику, однако адмирал опередил их. Подъехав вплотную к кустам, он раздвинул ветки, затем махнул рукой всем оставаться на местах и подозвал Романа и Димана. Зрелище, открывшееся их глазам, поражало какой-то злобной нелепостью. Очевидно, не так давно в кустах была дневная лежка оленя, теперь же бедное животное представляло собой кучку клочков мяса и костей, валявшихся в луже запекшейся крови. Череп с мягкими весенними рожками был разломан так же, как и череп Панки, мозг был не тронут. Оленя растерзали дня два назад, причем, насколько можно было судить, не пропал ни один кусок мяса. Более того, не только в изобилии водившиеся в лесу мелкие зверушки, но даже муравьи и мухи не зарились на даровое угощенье. Самым же страшным было то, что рядом с оленьими останками лежали совсем свежие куски мяса, еще ночью бывшие молодым эландским дворянином и его конем. Единственное, что отсутствовало, — человеческая голова.
— Бедный дурак. Он наконец встретил своего дракона, но тот оказался ему не по силам, — прошептал Диман. Роман потрясенно молчал. К действительности его вернул голос адмирала:
— Надо посмотреть, есть ли тут след, и как-то похоронить… останки. Я думаю, все надо сжечь…
— Но по Закону…
— Закон разрешает — сразу же сжигать тела погибших от эпидемий. Это тоже эпидемия — эпидемия жестокости и безумия. Если даже муравьи не могут к этому прикоснуться… Дим, распорядись насчет костра, и, пошли нам Великие Братья забвенье того, что мы увидели. Роман, прошу вас со мной.
Либр был прирожденным следопытом. Не были новичками и сам Рене, и молчаливый крепыш по имени Гард-Роан, носивший кинжал Первого Ловчего Идаконы. И все равно единственные найденные следы принадлежали несчастному оленю и лошади погибшего Инрио. Отыскался и меч, отброшенный чудовищной силой в самую гущу кустарника. Но меч этот так и не покидал ножен. Ни следов монстра, ни головы несчастного искателя приключений нигде не было. К полудню поиски прекратили.
— Я думаю, что бы это ни было, оно ушло отсюда, ведь лес вокруг кишит живностью…
— Но живность эта не пересекает какую-то известную ей черту. Да и птиц почти не видно.
— Зато мы все черты пересекли и ничего не нашли. Неужели оно все время тут сидело после того, как убило оленя, и ушло только сейчас?
— Непохоже. Панка погибла совсем в другом месте.
Думаю, если как следует пошарить по пуще, мы найдем еще кого-нибудь.
— Легко сказать хорошо пошарить…
И тут Роман решился. Он отозвал Рене в сторону и в ответ на вопросительный взгляд признался, что знает, как вызвать Хозяина пущи.
Лесные духи вообще-то давно считались несуществующими. Так же как эльфы, гномы и прочая нелюдь, но, если с ними заговаривали на языке Перворожденных, Хозяева откликались. Признаваться герцогу в умении колдовать было верхом неосторожности, и тем не менее Роман решился. Бард чувствовал, что он и Рене уже связаны веревочкой, которую распутает только смерть или победа. Его самого удивляло доверие, испытываемое им к человеку, встреченному меньше суток назад. Адмирал же при известии о том, что лесные духи все же существуют и скоро, если получится, он увидит одного из них, и бровью не повел. Только велел Диману увести отряд к месту ночевки и не искать их без крайней на то необходимости. Ветеран выслушал приказ с неодобрением, но смолчал.
Какое-то время Роман колебался, потом велел Лупе уйти со всеми. Герцог и бард съехали с тропы, пробрались через заросли буйно цветущего барбариса и остановились на небольшой круглой полянке, заросшей отцветающей земляникой. Что-то подсказывало Роману, что страшный гость пущи уже далеко и не смотрит в их сторону. И вправду, будь он поблизости, птицы бы смолкли.
Роман сосредоточился и произнес древние, как сами леса, слова. Зная норов Хозяев, он был готов взывать не раз и не два, постепенно усиливая силу заклятья, но ответ пришел мгновенно. Прошелестел легкий ветерок, и на поляну вышел невысокий, кряжистый юноша в серо-коричневой тунике. Кроме непривычной одежды, от людей его отличали лишь темно-зеленые блестящие волосы и избыток пальцев на руках.
Герцог спрыгнул с коня и направился к входу в иглеций, небрежно бросив: «Покажите мне останки!» Зажмурившийся клирик покорно сдвинул крышку. Если Рене и потрясли лежащие в гробу окровавленные лохмотья, он умело скрыл свои чувства.
— Обвиняемая не ответила ни на один вопрос?
— Да, монсигнор.
— А мнения судей в части, касающейся виновности, расходятся?
— Да, монсигнор, двое против троих, но…
— Вы, как я понял, настаиваете на том, что обвиняемую нужно подвергнуть допросу, а затем казнить.
— Именно так, — с поклоном сказал лысый.
— Вы не допускаете мысли, что она лишь жертва стечения обстоятельств?
— Ни на минуту!
— Хорошо, — герцог вновь обвел взглядом присутствующих. На этот раз голубые глаза задержались на точеном лице барда. Роман почувствовал, что это неспроста, и оказался прав.
— Что ж, три против двух — небольшое преимущество. Мне не хотелось бы, чтобы пытке была подвергнута невиновная и тем более недееспособная. По праву Крови повелеваю предать подсудимую Божьему Суду, Приготовьте место, — и герцог отвернулся от синяков, показав, что дальнейшее его не касается.
Вот оно что. Божий Суд! Против этого не посмеет возразить никто.
— Но упоминания о Божьем Суде сохранились лишь в легендах, — попробовал вмешаться лысый синяк.
— Если мне не изменяет память, то демона с целью убийства вызывали примерно в те же времена, — невозмутимо парировал эландец. — Если женщина невиновна, стрелы не причинят ей вреда, а если правы вы, обвиняемая умрет, и никого из нас не будут мучить сомнения, не обрекли ли мы на смерть невинную. Не правда ли, благородный Роман?
Роман вздрогнул от неожиданности:
— Я верю в Высшую справедливость, монсигнор.
— Я рад, что мы верим В ОДНО И ТО ЖЕ.
Для испытания все подготовили быстро. Трясущийся клирик прочитал молитву, окропив святой водой стрелы. Два десятка стрелков из числа эландцев, фискалов и деревенских молча проверили луки и арбалеты — новомодные пистоли, торчавшие за поясом у эландцев, для Божьего Суда не годились. Над площадью повисло сосредоточенное молчание. Гонза и младший синяк кусали губы, но протестовать не пытались. Лысый развалился на скамейке, всем своим видом давая понять, что за происходящее он никакой ответственности не несет. Лупе покорно встала там, где ее поставили стражники, войт быстро шептался с Красоткой Гвендой. Роман напряг слух, и ему удалось разобрать: «Бедная… так лучше… судьба такая…»
— Как странно, — Аррой словно бы думал вслух, — никто из них не сомневается в существовании Творца и в том, что тот всемогущ и всемилостив, но при этом никто из них не надеется, что он обратит свой взор именно на их село и спасет несчастную женщину. — Адмирал пожал плечами и, взяв Романа под руку, направился к помосту, на котором кругломордый совершал какие-то манипуляции.
— Я давно мечтал услышать Золотой Голос Благодатных земель, и вот счастливый случай, — герцог, привычным жестом придержав шпагу, опустился на почетное место, словно бы не замечая лысого, и, улыбнувшись Роману, заметил: — А синяки вроде бы решили всех проверить на предмет Запретной магии, как будто кто-то из поселян может заколдовать хотя бы воробья. Как скучно… они даже Всевышнему не доверяют. Правду говорят, чем ближе к Академии, тем больше ереси, — правильное лицо герцога осветила озорная мальчишеская улыбка, совершенно неожиданная в сложившейся ситуации. Видимо, так некогда улыбался Счастливчик Рене, находя выход из очередного безвыходного положения. Этот человек интриговал барда все больше и больше, и интерес, похоже, был взаимным.
Надежды Романа на сближение с эландским владыкой сбывались стремительно, уже за одно это маленькую колдунью стоило спасти.
Тучный усатый фискал и невозмутимый эландский коронэль[45] доложили, что все готово. Святой отец обратился с малопонятным напутствием к обвиняемой, но та, разумеется, его не услышала.
— Вот уж воистину овечка господня, — шепнул адмирал. Роман не ответил, ему было не до разговоров.
Стрелки расположились полукругом в двадцати шагах от Лупе. Что ж, если не случится чуда, ее смерть будет быстрой и куда более легкой, чем на костре или в омуте. Даже если бы деревенские и эландцы, известные своей меткостью, решили промахнуться, ожидать подобного великодушия от фискалов не следует. А Господь, который все видит, привык ко всему и хранит тысячелетнее молчание.
С тетивы сорвалась первая стрела, вторая, третья, и… чудо все-таки произошло! Не долетев до стоящей женщины двух шагов, стрела вспыхнула прямо в воздухе ослепительным белым пламенем и остановилась на месте. То же случилось и с другими. Хотя не со всеми. Несколько стрел словно бы разорвали пространство и исчезли в сверкнувшем среди бела дня звездами ночном небе, а из разрывов вырвались завитки темно-синего огня, слившиеся с серебряным светом пылающих стрел. На мгновенье в воздухе повис венок голубого огня, затем стянувшийся в сверкающую корону над головой обвиняемой. Пламенное кольцо на прощанье ослепительно вспыхнуло и исчезло. Ошеломленные зрители с удивлением уставились на озирающуюся по сторонам Лупе. Она явно не понимала, как оказалась на площади и что тут делают все эти люди.
— Божий Суд! — Резкий писклявый выкрик послужил сигналом, селяне и стражники разом заголосили, а виновница происходящего неожиданно зашаталась и упала б, не подхвати ее подбежавший войт.
— Что с ней? — спросил Роман.
— Сомлела. Сам бы не видел — не поверил. Ни одна стрела до нее не долетела. Ну, теперь синяки могут убираться восвояси.
— Действительно, — и Роман звонким сильным голосом певца выкрикнул: — Судимая Божиим Судом Лупе оправдана!
Самой умной оказалась Гвенда, пославшая кого-то за царкой для Лупе и не только. Гонза и его грудастая сестрица убрались подобру-поздорову, синяки явно собирались последовать их примеру. Роману не понравился взгляд, которым лысый окинул столпившихся селян.
— Мне кажется, монсигнор, господин судебный маг чем-то озабочен.
— Он неглуп, да, неглуп, — как-то невпопад ответил Аррой. — Однако я не отказался бы узнать, что тут произошло на самом деле. Не нравится мне здешний потрошитель… Вы, я полагаю, не намерены задержаться в селе дольше, чем необходимо?
— Более того, я хочу сократить эту необходимость, елико возможно.
— Я думаю, сам Эрасти повелел бы нам путешествовать вместе и разобраться с этим делом…
— Мне не хотелось бы бросать здесь нашу обвиняемую.
— Да, пока она жива, она будет кое у кого вызывать неприятные воспоминания. К тому же я хотел бы ее порасспросить.
— Но согласится ли она уехать с нами?
— Думаю, да. Человек, побывавший во власти «черного сна», обычно старается уехать подальше от мест, в которых его застигла напасть.
— Монсигнор знает и об этом?
— О, дорогой Роман, чего только я не наслушался за свою жизнь. Мы, моряки, на берегу очень разговорчивы и рады похвастать друг перед другом увиденными чудесами. Но давайте поговорим с ней.
— Я бы хотел сходить за своим конем.
— Думаю, ваш слуга уже это сделал…
— Слуга?
— О, это милый парень и очень исполнительный, если б он не подписал ряд с вами, я взял бы его к себе вторым аюдантом.[46] Первого мне, увы, навязывают родственные отношения, как-никак незаконный внучатый племянничек, но, кроме глупостей, я от него ничего не видел…
— Что ж, если Зенек согласится, я ничего не имею против. Я — одинокий волк, а научить двадцатилетнего крестьянина играть на гитаре труднее, чем биться на шпагах.
— Барды обычно очень неплохо фехтуют, а военные иногда пишут романсы. Впрочем, я понимаю вас, если бы у меня была возможность хоть иногда обходиться без свиты, я не преминул бы ею воспользоваться. Но, кажется, наша красавица пришла в себя.
Лупе действительно очнулась. Ее била запоздалая дрожь, лицо женщины было даже не белым, а каким-то синюшным, но зеленоватые глазищи смотрели вполне осмысленно, и она даже умудрилась сесть, опираясь на руки Гвенды и Катри.
— Я — Рене-Аларик рэ Аррой и Рьего, первый герцог Эланда, — адмирал представился деревенской колдунье так же, как представился бы королеве. — Сейчас я направляюсь в Таяну и могу взять вас с собой. После того, что вы пережили, оставаться в Белом Мосту — безумие.
— Почему?! — запротестовала Катря. — Лупе, оставайся, мы и пальцем не дадим тебя никому тронуть.
— Помолчи, — прервала ее Гвенда, — мы не можем ходить за ней с арбалетом, а от Гонзы каких только пакостей не дождешься. Нечего ей тут делать. Дан герцог берет ее с собой, он за ней и присмотрит. Мы премного наслышаны про вас, проше дана. Вы — справедливый человек, и вы все правильно решили. Лупе, ты посиди здесь, а я соберу твои вещи.
— Я ничего не хотела бы брать с собой, я… вы, пожалуйста, увезите меня отсюда. Гвенда, дорогая, пусть будет так, словно я умерла…
— Ты что, ничего не возьмешь?
— Отчего же? Постарайся поймать мою кошку, я хочу взять ее с собой…
— Ну и чудная же ты. Так тебе ясновельможный дан и позволит с кошкой кататься!
— Отчего же не позволит, — блеснул глазами Рене, — кошек я уважаю. Если ей захочется путешествовать, не буду иметь ничего против. Но я бы все-таки взял кое-что из одежды и, может быть, какие-то травы. Вы не представляете, как часто воины нуждаются в хорошем знахаре.
— Я поняла, — прошептала Лупе, — мы с Катрей все соберем.
— Вот и хорошо. Диман, — герцог обратился к своему коронэлю, — пошли кого-нибудь с женщинами, а потом догоняй нас, мы поедем шагом.
Через три четверти оры только клубящаяся в воздухе пыль напоминала о разыгравшихся в Белом Мосту небывалых событиях.
2228 год от В. И. 11-й день месяца Медведя.
Туманный луг в половине диа от Белого Моста.
Молоденький хафаш,[47] старательно трепеща крыльями, пролетел через большую бледную луну. Роман проводил летучую мышь взглядом. Интересно, почему это люди так боятся превращения в жаб или нетопырей, ведь те не так уж плохо живут. Набивать живот, производить себе подобных, не ломать голову над судьбами мира, разве не об этом мечтает множество двуногих?Бард потянулся и перевернулся на бок. Костер давно догорел, но ночь выдалась теплой, к тому ж он с юности провел под открытым небом куда больше времени, чем во дворцах и хижинах. Сегодня либру не спалось, и дело было не в ночной росе, а в событиях, участником которых он стал в минувшие два дня. Роман еще и еще прокручивал в памяти все случившееся с ним и так и не мог понять, было ли это вереницей случайностей, или же он оказался втянут в чью-то игру. Последнее раздражало — Роман-Александр че Вэла привык, чтобы под его дудку плясали другие. Беспокоило и чудовище, ошивающееся в пуще. Вчера они с герцогом долго расспрашивали Лупе, оказавшуюся, кстати сказать, слишком грамотной и изысканной для деревенской ведьмы. Впрочем, каждый имеет право на свои тайны. Если малышка когда-нибудь захочет с ним пооткровенничать, он с готовностью выслушает ее историю, наверняка связанную с разочарованиями в любви и желанием посвятить себя страждущим. Сейчас главное — пуща, которая, по словам Лупе, вполне заслуживала название Ласковой.
Там под кленами росли медоносные травы, журчали ручейки со вкуснейшей водой, а в самой чаще пряталось озеро Лебяжье, облюбованное множеством птиц. На севере пуща смыкалась с огромным болотом, куда самые смелые осенью ходили за ягодами, но оттуда сроду никакие страхи не выползали… Люди там пропадали, это так, но не чаще, чем в любом другом болоте, и в основном по собственной дурости. Зверье в пуще и дальше к Лисьим горам водилось в изобилии, но олени, туры, кабаны, даже волки или рысь сотворить такое, да еще поздней весной не могли. За шесть лет, прожитых в Белом Мосту, Лупе ничего подобного не слыхала, да и сама она вдоль и поперек излазила ближайший к селу кусок пущи в поисках трав и кореньев и чувствовала себя там в полной безопасности. До недавнего времени.
Все началось пять дней назад, когда знахарка пошла собирать первые в этом году медунцы и почувствовала себя в лесу неуютно. На следующий день она и вовсе не смогла заставить себя пройти дальше опушки. Лупе не была суеверной, но своим чувствам привыкла доверять. Поэтому она присела на пригорок и попробовала понять, что же изменилось. Вскоре ей стало ясно, что она не слышит птиц, водившихся здесь в изобилии; куда-то пропали и белки. Тишину нарушали только кружащиеся над цветами пчелы, да и тех было куда меньше, чем неделю назад. Лупе еще немного подумала и решительно полезла на дерево, в дупле которого, как она точно знала, жили пестрые дятлы. В гнезде лежали остывшие яйца. Это, разумеется, могло быть случайностью — удачливый хорек или сова могли прикончить родителей, и Лупе принялась осматривать все известные ей гнезда. Хозяев не было нигде. Знахарка разбила несколько яиц и поняла, что кладки брошены два дня назад. Именно в тот день ей смертельно не захотелось идти в лес. Ночью в Белом Мосту завыли собаки, и это ей совсем уж не понравилось.
Сельчане были заняты в полях, лежавших в стороне от пущи. Забрести туда могли разве что ребятишки, и Лупе решила предпринять еще одну разведку, прежде чем поговорить с войтом. Она знала Рыгора и была уверена, что тот к ее словам прислушается. Хуже было другое, она не могла придумать никакого объяснения происходящему. Однако в пущу, несмотря на всю свою решимость, Лупе зайти не смогла. Ноги отказывались слушаться, сердце бешено колотилось, в ушах стоял звон. Женщина постояла среди первых деревьев и пошла назад. По дороге она встретила Кстанку, сбежавшую от отчима, и не пустила ее дальше. Потом они наткнулись на Панку, которую Лупе терпеть не могла. Девушка принарядилась, и колдунья поняла — спешит на свидание. Свидания же окрестная молодежь привыкла устраивать в пуще на Земляничном пригорке. Лупе поколебалась, но все же попробовала уговорить дуру отменить встречу.
Дело кончилось ссорой. Лупе вернулась домой, ей стало плохо. Она сварила себе маковый отвар и провалилась в тяжелый сон. Пришла в себя только на площади. Что ей снилось, она не помнит, осталось только ощущение жуткого кошмара. Что-то такое она точно почувствовала. Вероятнее всего, Панка, увидев, что ее ждет, вспомнила Лупино предупреждение и мысленно закричала, обращаясь к ней. Ведунья восприняла весь этот предсмертный кошмар, но проснуться из-за зелья не смогла, а так и заблудилась между явью и бредом.
Лупе давно уже спала, свернувшись калачиком на мужском плаще, а Роман и Рене-Руис обсуждали случившееся, старательно избегая темы Божьего Суда. Из разговора Роман вынес, что герцог человек умный, наблюдательный и говорит далеко не все, что знает. Приемлемого объяснения лесного безобразия они не нашли и сошлись на том, что утро вечера мудренее, что соваться на ночь глядя в пущу не стоит, но на рассвете надо идти и искать. Что бы там ни бродило, раз оно способно разодрать человека на куски, у него должны быть когти и зубы, а значит, оно оставляет следы. На этом и порешили. Герцог заговорил со своим коронэлем, а Роман, пользуясь случаем, ушел. Он не был готов отвечать на вопрос о том, как и почему загорелись в воздухе стрелы. И дело не только в том, что он пустил в ход Запретную магию достаточно высокого уровня, — результат превзошел ожидания барда и, что греха таить, умение.
Он не мог понять, откуда взялись черные провалы и вырвался странный огонь, куда канула половина стрел. Не мог он объяснить и то, каким образом удалось вырвать Лупе из объятий кошмара. Проще всего было предположить, что это действительно был Божий Суд, но Роман в такое не верил. Равнодушие Господа к судьбам детей Его было слишком хорошо известно. Скорее, Лупе спасал кто-то еще, чье чародейство, наложившись на заклинания Романа, дало неожиданный эффект. Роман не мог припомнить ничего подобного, хотя волшебством владел более чем сносно. Пожалуй, только Преступившие и его собственные отец и дядя могли его обойти. К тому же синяки тщательно следили за тем, не творится ли рядом какая волшба, да и сам он рискнул лишь потому, что, стоя рядом с Кристаллом Поиска,[48] находился в мертвой зоне. Значит… значит, таинственный колдун стоял рядом с ним, если это только не была сама Лупе, которая их всех обвела вокруг пальца. Это было бы весьма неприятно. Если же это не она, то кто-то из синяков или… герцог! Это объясняет все. И его решение назначить Божий Суд, и желание немедля увести Лупе из села, и ярость лысого. Тот наверняка догадался, в чем дело, но доказать ничего не мог.
Но как смертный, пусть и королевской крови, овладел заклятием такой силы?! Роман невольно бросил взгляд в сторону герцогской палатки. У входа горел костер, освещая сидящего человека с белыми волосами. Видимо, адмиралу Аррою не спалось. Ну и Творец с ним. Роман еще не был готов к разговору по душам. Если он убедится, что эландец — друг, он расскажет все, если нет — постарается исчезнуть. До Гелани почти неделя пути, и он, Роман Ясный, должен раскусить герцога прежде, чем за ними захлопнутся ворота знаменитого Высокого Замка.
Глава 3
2228 год от В. И. 12-й день месяца Медведя.
Туманный луг в половине диа от Белого Моста.
Очевидно, Роман все-таки заснул, так как не заметил, когда началась суматоха. Виновником ее оказался коронэль Диман Гоул. Ветеран был вне себя. Оказывается, ночью один из воинов, находившийся к тому же под особым надзором «второго я» адмирала, отправился-таки на поиски приключений. Молодец был назначен в караул со стороны леса, и на рассвете его преемник обнаружил пустое укрытие. Исчез и конь. По утренней росе удалось проследить дезертира до зарослей лещины, где след терялся окончательно. Рене молча выслушал доклад и только потом осведомился:— Кто-нибудь вчера заметил за Инрио какие-то странности сверх его обычных выкрутасов?
— Наоборот, после Фекры[49] он вел себя абсолютно спокойно.
— Мне тоже так казалось. На очередную интрижку его выходка явно не похожа, не в Белый же Мост он вернулся… Как ты думаешь, куда он мог отправиться?
— Ну, уж точно не в Таяну. Знай он, где нашли покойницу, я бы поставил меч против дохлой кошки, что он собрался поохотиться на здешнее чудище.
— И то верно, после того, как он оскандалился в прошлый раз, парень спит и видит совершить подвиг. А тут такая возможность — настоящее чудо-юдо… К тому же он, похоже, здорово обиделся, что я взял к себе этого Зенека, вот и решил нос всем утереть.
— Ну, попадись мне этот дурень…
— Будем надеяться, попадется, — кивнул Рене и обратился к возникшей словно из воздуха Лупе: — Вы можете показать нам короткую дорогу в пущу?
— Конечно. Через эту рощу. На юге она как раз смыкается с Ласковой пущей. А речка, из которой сейчас поят лошадей, и вовсе вытекает из Лебяжьего. Вдоль берега идет тропа, которой может пройти конь… Правда, за озером придется идти пешком — очень густой подлесок….
— Если желаете, подождите нас здесь, я оставляю в лагере поклажу и при ней охрану.
— Нет, я пойду с вами…
— Ну, как угодно…
Тропа весело бежала вдоль речки. Щебетали птицы, остро пахли влажные цветущие травы. Мрачные ночные мысли испарялись вместе с утренней росой.
— Разумеется, не найдем мы здесь никакого дракона, — выразил общее мнение Диман, — а этому красавцу я задам, будет до конца похода при мне. И никаких отлучек!.. Только бы найти паршивца.
— Похоже, нет здесь никого, — откликнулся Рене Аррой, рассеянно следя за стрекозами. — Проклятый бы побрал этого осла, хоть бы следы какие отыскались…
— Жаль, у нас нет собак, — внес лепту в общий разговор и Роман. — Лупе, вы представляете, где нашли Панку?
— С того края пущи, что примыкает к Белому Мосту, туда мы доберемся только после полудня.
Но следы нашлись намного раньше. Первыми забеспокоились кони, потом и всадники почувствовали сладковатый запах разложения, тянущийся из густых зарослей лещины.
— Надо посмотреть, — неохотно проговорил Рене.
Двое воинов повернули к кустарнику, однако адмирал опередил их. Подъехав вплотную к кустам, он раздвинул ветки, затем махнул рукой всем оставаться на местах и подозвал Романа и Димана. Зрелище, открывшееся их глазам, поражало какой-то злобной нелепостью. Очевидно, не так давно в кустах была дневная лежка оленя, теперь же бедное животное представляло собой кучку клочков мяса и костей, валявшихся в луже запекшейся крови. Череп с мягкими весенними рожками был разломан так же, как и череп Панки, мозг был не тронут. Оленя растерзали дня два назад, причем, насколько можно было судить, не пропал ни один кусок мяса. Более того, не только в изобилии водившиеся в лесу мелкие зверушки, но даже муравьи и мухи не зарились на даровое угощенье. Самым же страшным было то, что рядом с оленьими останками лежали совсем свежие куски мяса, еще ночью бывшие молодым эландским дворянином и его конем. Единственное, что отсутствовало, — человеческая голова.
— Бедный дурак. Он наконец встретил своего дракона, но тот оказался ему не по силам, — прошептал Диман. Роман потрясенно молчал. К действительности его вернул голос адмирала:
— Надо посмотреть, есть ли тут след, и как-то похоронить… останки. Я думаю, все надо сжечь…
— Но по Закону…
— Закон разрешает — сразу же сжигать тела погибших от эпидемий. Это тоже эпидемия — эпидемия жестокости и безумия. Если даже муравьи не могут к этому прикоснуться… Дим, распорядись насчет костра, и, пошли нам Великие Братья забвенье того, что мы увидели. Роман, прошу вас со мной.
Либр был прирожденным следопытом. Не были новичками и сам Рене, и молчаливый крепыш по имени Гард-Роан, носивший кинжал Первого Ловчего Идаконы. И все равно единственные найденные следы принадлежали несчастному оленю и лошади погибшего Инрио. Отыскался и меч, отброшенный чудовищной силой в самую гущу кустарника. Но меч этот так и не покидал ножен. Ни следов монстра, ни головы несчастного искателя приключений нигде не было. К полудню поиски прекратили.
— Я думаю, что бы это ни было, оно ушло отсюда, ведь лес вокруг кишит живностью…
— Но живность эта не пересекает какую-то известную ей черту. Да и птиц почти не видно.
— Зато мы все черты пересекли и ничего не нашли. Неужели оно все время тут сидело после того, как убило оленя, и ушло только сейчас?
— Непохоже. Панка погибла совсем в другом месте.
Думаю, если как следует пошарить по пуще, мы найдем еще кого-нибудь.
— Легко сказать хорошо пошарить…
И тут Роман решился. Он отозвал Рене в сторону и в ответ на вопросительный взгляд признался, что знает, как вызвать Хозяина пущи.
Лесные духи вообще-то давно считались несуществующими. Так же как эльфы, гномы и прочая нелюдь, но, если с ними заговаривали на языке Перворожденных, Хозяева откликались. Признаваться герцогу в умении колдовать было верхом неосторожности, и тем не менее Роман решился. Бард чувствовал, что он и Рене уже связаны веревочкой, которую распутает только смерть или победа. Его самого удивляло доверие, испытываемое им к человеку, встреченному меньше суток назад. Адмирал же при известии о том, что лесные духи все же существуют и скоро, если получится, он увидит одного из них, и бровью не повел. Только велел Диману увести отряд к месту ночевки и не искать их без крайней на то необходимости. Ветеран выслушал приказ с неодобрением, но смолчал.
Какое-то время Роман колебался, потом велел Лупе уйти со всеми. Герцог и бард съехали с тропы, пробрались через заросли буйно цветущего барбариса и остановились на небольшой круглой полянке, заросшей отцветающей земляникой. Что-то подсказывало Роману, что страшный гость пущи уже далеко и не смотрит в их сторону. И вправду, будь он поблизости, птицы бы смолкли.
Роман сосредоточился и произнес древние, как сами леса, слова. Зная норов Хозяев, он был готов взывать не раз и не два, постепенно усиливая силу заклятья, но ответ пришел мгновенно. Прошелестел легкий ветерок, и на поляну вышел невысокий, кряжистый юноша в серо-коричневой тунике. Кроме непривычной одежды, от людей его отличали лишь темно-зеленые блестящие волосы и избыток пальцев на руках.