Из репродуктора вначале доносилось ровное гудение, затем мужской голос внятно произнес:
   – Кто вызывает? Интересно, сколько будет дважды два? Этакая детская задачка!
   В углу Кончеро прошептал:
   – Дважды два – четыре.
   – Иногда восемнадцать! – сказал в микрофон Реаль, и глаза его заблестели.
   – Четный? – радостно воскликнул голос в репродукторе. – Мы все беспокоились…
   – У меня мало времени, – перебил Реаль. – Сообщаю: мы отправились за пески. Понятно?
   – Да, да. Говорите!
   – Известный вам толстяк пожертвовал большое корыто. Нас много, мы нуждаемся в одежде и еще кое в чем…
   Реаль, видимо, от головокружения и боли, скривился. Энгер двинулся к нему, но он остановил его жестом и продолжал:
   – Поторопитесь связаться с нами, согласно договоренности.
   – Дороги будут закрыты. Ждите гостью. Какой сигнал, чтобы птичка не смутилась?
   – Две зеленых ракеты. Разговор кончаем.
   Реаль устало отодвинул микрофон и обратился к Мануэлю:
   – Принимай командование… Скоро прилетит самолет… дайте ему опознавательный сигнал ракетами. Обязательно откройте сейф. Взломайте, взорвите… но добудьте все и передайте представителю Центрального Комитета. Теперь там знают, что мы идем к скалам Позабытого берега. Скажите Долорес…
   Хосе внезапно сник и умолк. Мануэль в отчаянии схватил микрофон и крикнул:
   – Вы слышите нас? Он ранен… тяжело ранен!
   Но из репродуктора доносились лишь звуки далекой скрипки.
   Врачи окружили Реаля, и в каюте остро запахло медикаментами.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
НА ВСЮ ЖИЗНЬ

   В полдень открылся маяк Позабытого берега. Дул легкий, почти не ощутимый бриз. Океан дышал спокойно; его гладкая поверхность едва колыхалась. Вокруг стояла такая тишина, что слышно было, как из далекого рыбацкого селения доносился колокольный звон.
   «Какой же сегодня праздник? – не мог вспомнить Мануэль. – Надо выслать на разведку группу Лео Манжелли».
   Он заглянул в ходовую рубку. Там капитан озабоченно листал лоцию и поглядывал на карту. Оказывается, судно вошло в опасную зону, изобилующую рифами и банками. Дальше двигаться без опытного лоцмана было рискованно.
   – Ну что ж, станем на якорь, – сказал Мануэль. – Пошлем за лоцманом и заодно выясним обстановку на берегу.
   Судно застопорило ход и бросило якорь. Вскоре один из катеров, шедших на буксире, приблизился к борту. На него стали спускаться по штормтрапу люди Манжелли. И вдруг с юта послышался громкий голос Кончеро:
   – В небе гудит! Летит что-то черненькое!
   Все подняли головы и, прислушиваясь, стали всматриваться в том направлении, куда показывал силач. В чистом небе действительно показалась черная точка. Она быстро увеличивалась.
   – К нам летит одномоторный разведчик или почтарь, – определил Наварро.
   «Но чей? – хотелось бы знать Мануэлю. – Может, правительство уже разнюхало о побеге? Сейчас самолет приглядится и вызовет по радио бомбардировщиков».
   Он приказал всем покинуть верхнюю палубу, а Наварро – приготовить две зеленые ракеты.
   Самолет летел не особенно высоко. Заметив неподвижно стоявшее в океане судно, он стал кружить над ним.
   Недавние каторжники из тамбуров рубки и других укрытий следили за воздушным гостем.
   Но вот в небе возникла дымная ниточка, распавшаяся многоцветным фейерверком.
   – Свои… наши! – послышались радостные возгласы.
   На встречу самолету взвились две зеленые ракеты. Заметив их, летчик приветственно покачал крыльями и повернул к берегу.
   Над пляжем самолет развернулся и, снижаясь, полетел над узкой полоской прилизанного волнами песка. Приземлился он не сразу: коснувшись колесами пляжа, он странно подпрыгнул, пролетел еще метров десять, сделал поменьше скачок и застыл на месте у самой воды.
   – Вот это дал козла! – воскликнул Паоло. – Удивительно, как он носом не ткнулся, мог скапотировать.
   – Новичок, – заметил Наварро. – Отчаянный парень!
   По приказанию Мануэля, они оба перебрались на отходивший катер, который полным ходом пошел к самолету.
   Издали Паоло и Рамон видели, как из кабины вылез на крыло человек в рабочем комбинезоне, огляделся и спрыгнул в одежде и ботинках в воду. Окунувшись, он лег на отмели, подставляя голову набегавшим волнам прибоя.
   «Здорово разогрелся этот парень! – подумал Наварро. – Видимо, рад, что жив остался».
   Когда катер подошел к отмели, он первым подбежал к купавшемуся пилоту. Увидев перед собой довольно молодого человека, с раскрасневшимся от возбуждения лицом, он спросил:
   – Что же ты, брат, на ровном месте этакую отчаянную посадку делаешь?
   Поднявшийся из воды пилот сначала смутился, потом тряхнул мокрой головой и весело рассмеялся.
   – Для бортмеханика, ей-богу, не плохо! – сказал он. – Я ведь не учился на пилота. И машина эта собрана по частям. С трудом склепали и отрегулировали. Сегодня я впервые вылетел так далеко. Чуть не скапотировал.
   – Похоже было. Но ты молодчина! Не всякий механик осмелится взлететь, – похвалил его Наварро. – И приземлился для новичка лихо, – на две точки. Говорю тебе как специалист, сам не раз давал козла.
   – Вы, значит, летали прежде?
   – Конечно. И на спортивных и на боевых. Асом числюсь. Не зря же в воздушный легион приняли, – похвастался Наварро.
   – И я на таком же гробу, как твой, летал, – сообщил Паоло.
   Парень вдруг посуровел, не без подозрения оглядел собеседников и спросил:
   – Простите, а вы кто такие? Откуда прибыли?
   – Мы полосатики с острова Панданго.
   – Китобои? Охотитесь за полосатыми китами?
   – Да нет, просто каторжники.
   – Ах, вот оно что! – обрадовался парень. – Вас-то мне и надо! Случайно, нет ли там на катере Хосе и Энрико?
   – К сожалению, они остались. Но если тебе срочно, мы мигом доставим.
   – А как же самолет?
   – Поезжай, я присмотрю, – успокоил его Паоло. – Только выкатить надо. Видишь, как колеса увязли? Скоро совсем засосет.
   С помощью парней Манжелли они выкатили самолет на крепкий грунт и развернули так, что он мог взлететь в любое время.
   – Ну, а какие ты нам вести привез? – полюбопытствовал Паоло.
   – Самые хорошие. Полиции не опасайтесь, ей сегодня не до вас. Под самим Коротышкой земля горит. Взбунтовались солдаты и офицеры. В городе сумятица. Вам опасны только «гринго»[13]. Они, чего доброго, могут подняться со своих военных баз и разбомбить. Так что лучше укрыться вам под скалами. Одежду и еду скоро подбросят на автофургонах. Дорога к Позабытому берегу нами оседлана…
* * *
   В часы дежурства в радиорубке смотритель маяка уловил сигналы с судна, захваченного каторжниками, но первым связаться с ним не сумел, так как от волнения оборвал тросик, а когда исправил его, то расслышал лишь конец разговора с подпольным центром и выкрик Мануэля.
   Когда утром вернулись девушки, передававшие последние известия и воззвания Центрального Комитета, смотритель маяка рассказал им об услышанном.
   Весть о ранении Реаля так напугала Долорес, что она стала упрашивать Энрикету немедля выйти на баркасе встречать беглецов.
   – Не советую торопиться: в океане легко разойтись с судном, – сказал смотритель маяка. – Лучше дождаться здесь; они скоро должны показаться.
   – А как вы думаете, есть там врач? – волнуясь допытывалась Долорес.
   – Насчет этого не слышал, но знаю, что на каждом судне существуют аптечки и человек, умеющий оказывать первую помощь.
   Долорес больше ни о чем не расспрашивала. Взяв бинокль, она поднялась по железной винтовой лестнице на самый верх башни и оттуда наблюдала за морем. Как только на горизонте показался теплоход, девушка закричала:
   – Посмотрите, это, кажется, они!
   Смотритель маяка, всмотревшись в судно, замедлявшее ход, сказал:
   – Им, видно, нужен лоцман. Пошли!
   Взяв с собой только Долорес, он повел баркас к теплоходу на полной скорости.
   Капитан, издали разглядев на лоцманском суденышке женщину, приказал спустить забортный трап и вызвать кого-нибудь из штаба.
   Долорес первой взбежала по качающемуся трапу на верхнюю палубу. Здесь ее встретили два человека: молодой был в полицейской форме, а бородатый – в какой-то полосатой рвани. У девушки тревожно забилось сердце: «Не провокация ли?»
   Бородатый каторжник почему-то смотрел на нее сияющими глазами. Он вдруг раскинул руки и, схватив Долорес в объятия, принялся при всех целовать и приговаривать:
   – Пальмита… моя Пальмита!
   Так называл ее в детстве только брат Энрико. Как он пожелтел и постарел, бедняга!
   – А почему ты с полицейскими? – шепотом спросила она.
   – Какой он полицейский! – засмеялся Энрико. – Это наш Мануэль, знакомься. Моя сестра Долорес, – представил он ее товарищам. – Я думал, уж никогда не увижусь.
   – Я тоже, – особенно тут, на Позабытом берегу. Извелась, ожидая от вас шифровки. – Не видя нигде Реаля, она забеспокоилась: – А где Хосе, что с ним?
   – Нелепейшая история! Меня лихорадка свалила, но он все время был с ними, только на какие-то минуты остался один. И вдруг выстрелы. Мы все в этом виноваты, под конец распустились, ослабили вожжи. Но ты не беспокойся, он выживет. На счастье, нашлись хорошие специалисты, ему сделали операцию. Сейчас он спит.
   – Я не разбужу… Мне только взглянуть.
   – Хорошо, идем.
   Энрико взял ее за руку и привел в радиорубку. Реаль лежал на койке забинтованным. Его бледное заострившееся лицо с выгоревшими усами и бровями было удивительно спокойно. Долорес подошла ближе и, нагнувшись, прикоснулась губами к его пылавшему лбу.
   – Вот мы и встретились, любимый, – прошептала она. – Это я, Долорес.
   Веки у Хосе задрожали и глаза медленно раскрылись. Они были затуманенными; казалось, что он ничего не видит. И вдруг Реаль отчетливо сказал:
   – Я сдержал свое слово, вернулся.
   – Милый, скажи, тебе очень плохо?
   Он закрыл глаза и, видимо, опять впав в забытье, не ответил. Дежурный врач жестом показал, что надо выйти. За дверями он шепнул:
   – Большая потеря крови. Видимо, придется делать переливание.
   – Его положение безнадежно? – спросила она.
   – Этого я не скажу. От таких ран не умирают, но возможны осложнения. Нужен абсолютный покой.
   В это время прибыл прилетевший бортмеханик и передал Диасу письмо из Центрального Комитета партии. Оно было недлинным:
   «Поздравляем всех с освобождением и началом великих событий!
   Не сегодня-завтра, а может в ближайшие часы, правительство Коротышки будет сметено. Против него поднимаются почти все слои населения. Вы окажете нам большую помощь, если организуете выступления по радио известных в стране людей. Пусть они расскажут о тайной каторге и подлости властителей и обратятся с призывом свергнуть предателей и убийц, торгующих родиной. Все выступления мы запишем на пленку и будем передавать с мощной радиостанции.
   Советуем на судне не задерживаться. Возможны налеты авиации. Слабых укройте в горах (палатки, одежду и продукты высылаем), а тех, кто может сражаться, вышлите в наше распоряжение.
   Желаем успеха. Крепко жмем всем вам руки. До скорой встречи.
   По поручению Революционного Комитета – Карлос».
   Обсудив письмо, беглецы приняли решение: судно немедля подтянуть к скалистому берегу и высадиться. Тут же были распределены обязанности. Лео Манжелли получил в свое распоряжение один из катеров. Он должен был организовать охрану самолета и подступов к маяку. Мануэлю поручили сформировать вооруженный отряд для посылки в столицу, а Долорес и Наварро – наладить и поддерживать радиосвязь с подпольным центром.
   Подбором людей, способных выступить по радио, занялся Диас.
   – Эх, беда, Хосе выбыл из строя! – сожалея, сказал Энрико. – Он сумел бы подобраться к душе слушателей.
   Чтобы судно могло подойти к обрывистому берегу, смотритель маяка пересел на свой баркас и, делая промеры глубин, повел теплоход по извилистому, известному лишь местным рыбакам фарватеру к бухте Терпение. Эта тесная и открытая для всех ветров бухта имела достаточные глубины, но считалась опасной для стоянки судов: во время штормов в ней трудно было удержаться на якоре.
   Капитан решил идти на риск.
   – Все равно, если нам не удастся стать в тень нависших скал, – сказал он, – то придется затопить судно. А так мы будем иметь жилье, камбуз и радио.
   Невдалеке от бухты все почувствовали толчки: судно днищем коснулось грунта. Капитан застопорил ход.
   – Надо пассажиров выгрузить! – крикнул с баркаса смотритель маяка. – Нам лишь эту банку перевалить, там глубже будет.
   Судно стало на якорь. Оба катера вместе с баркасом начали переправлять пассажиров на берег.
   Долорес тем временем связалась по радио с подпольным центром. Оттуда потребовали к микрофону Реаля.
   – Он тяжело ранен, – ответила она. – Лежит без памяти.
   Говоривший заволновался:
   – Почему вы раньше не сообщили? Мы бы немедля выслали врача.
   – Врачи у нас есть. Операцию делал профессор Энгер.
   – Если можно, попросите профессора к микрофону.
   В радиорубку позвали Чарлза Энгера. Старик коротко сообщил о состоянии больного.
   – Что вам понадобится для успешного лечения?
   – Было бы замечательно, если бы вы достали граммов пятьсот крови для переливания и недостающие медикаменты. Могу дать записку в клинику. Надеюсь, что там найдется хоть кто-нибудь из моих учеников или друзей.
   – Хорошо. Когда вышлете с вашей запиской птичку?
   Профессор не знал, что ответить. В разговор вмешался Наварро.
   – Вышлем через двадцать-тридцать минут. Куда прикажете прибыть?
   – Туда же, где она была.
   – Ясно. Будет выполнено.
   Разговор закончил Энрико Диас. Он намеками сообщил о принятых решениях и пообещал выслать весьма важные материалы для печати.
   Но эти материалы не так-то легко было достать. Паблито с Жаном возились с сейфом полковника Луиса уже более часа. Разглядев на диске замка буквы, они пришли к выводу, что толстая литая дверца открывается лишь после набора определенных слов. Но что это за слова?
   Они перелистали записную книжку Луиса, в надежде найти нужную запись, обшарили карманы кителя, заглянули в ящики стола и нигде не обнаружили шифра. Видимо, тайну замка полковник доверял лишь памяти.
   Жан принялся наугад набирать различные слова, но все напрасно: механизм не срабатывал, замок не открывался.
   – Его и не взорвешь, пожалуй, – сказал Паблито. – Вся рубка взлетит на воздух.
   Кончеро, молча наблюдавший за действиями друзей, вдруг предложил:
   – А если попробовать без всякого колдовства? Какой прок от букв, когда они не помогают?
   Жан вздохнул и, сев на диванчик, объяснил:
   – Здесь, беби, мозгами шевелить надо, а не мускулатурой.
   И он невольно усмехнулся, видя, как силач, упершись ногой в край сейфа, ухватился за литые ручки. Затем что-то произошло непонятное. Жану показалось, будто на него рухнула надстройка: раздался грохот, треск… и большая тяжесть навалилась на француза. «Сейф заминирован», – решил он.
   Но взрыва не было. Кончеро, не ожидавший, что дверца откроется, с такой силой рванул ее, что не удержался и полетел на спину… Он сбил с ног Паблито и, свалившись на диванчик, придавил Жана.
   Возможно, случайный набор букв открыл сложный замок, а вернее всего – Луис, ложась спать, лишь захлопнул стальную дверцу, не набрав секретного слова.
   – Из тебя, беби, когда-нибудь выйдет толк, – сказал Жан, с оханьем поднимаясь. – А сейчас ты только способен людей расплющивать.
   Все найденные в сейфе папки с бумагами, шифры, фотографии и деньги они уложили в мешок и отправили вместе с Наварро на самолете.
   После высадки пассажиров у судна уменьшилась осадка; оно осторожно вошло в бухту и стало на якорь в тени под нависшей скалой. В этом месте его трудно было заметить с воздуха.
   Большинство высадившихся на берег посбрасывали одежду и, войдя в воду, принялись плескаться, нырять, плавать. Соленая и прозрачная вода приятно холодила тело.
   Пленники Панданго давно не испытывали такого наслаждения, – на острове им не разрешалось купаться.
   Парни, отобранные Мануэлем в вооруженный отряд, после купанья тут же на берегу получили одежду, найденную в рундучках и каютах арестованных моряков, и оружие.
   Обед был праздничный: на первое – суп с шушу[14] и картофелем. На второе – разогретая мясная тушенка с бобами; на третье – холодное консервированное пиво. От непривычной сытой еды многие опьянели и улеглись в тени скал вздремнуть.
   Когда полуденная жара начала спадать, к маяку прибыли автофургоны, крытые брезентом.
   Мануэль пошел на теплоход – проститься с товарищами по штабу.
   У радиорубки толпились люди, собранные Диасом. Они предупреждающе зашикали:
   – Тише, идет передача!
   Перед микрофоном выступал профессор Энгер, рассказывавший, как над ним издевались в лагере.
   Мануэль молча пожал руку Диасу и на цыпочках прошел в соседнее отделение.
   Реаль лежал с закрытыми глазами; он словно прислушивался к едва внятному гудению радиопередатчика, у которого сидела Долорес.
   Девушка жестом предупредила, чтобы Мануэль не будил больного.
   – Я только шепотом, – сказал он. – Мы уезжаем; хотелось бы на прощанье сказать… постараемся не опозориться. Если Хосе когда-нибудь понадобится помощь бескорыстных друзей, – пусть даст знать, явимся в любое место.
   – Хорошо, я передам ему, – пообещала Долорес.
   На прощанье Мануэль осторожно взял огрубевшую на каторжных работах руку Хосе, подержал ее в своей, погладил и опустил на постель.
   – Спасибо от всех, – шепнул он. – Выздоравливай скорей.
   Потом Мануэль крепко пожал руку Долорес и, стараясь ступать бесшумно, ушел.
* * *
   Вечером из столицы прилетел Наварро; он привез из клиники все, что просил в записке профессор Энгер.
   Реалю сделали переливание крови. После этого лицо его заметно порозовело, и вскоре он открыл глаза.
   – Как наши дела? – едва слышно спросил Хосе.
   – Все идет так, как тебе хотелось, – успокоил его Диас, оправившийся от лихорадки.
   – Я только что прилетел из города, – доложил Наварро. – Там ходят слухи, что Коротышке не удалось выйти из пике. Власть в столице в руках левых партий. Я сам видел у Конгресса, на аэродроме и у входа на радиостанцию патруль из наших ребят. Похоже, что мы вовремя бежали. В ближайшие дни североамериканцам не до нас будет: они сами удирают и, видно, не скоро опомнятся. В общем, ветер дует на нашу мельницу.
   Хосе слабо улыбнулся.
   – Похоже, что ты с нами не только до берега?
   – Похоже. Я и тогда сказал это по глупости. Теперь сам вижу – попал с вами в одну эскадрилью на всю жизнь! Довольно мудрить одиноким.
   Долорес, сидевшая у радиоприемника, вдруг прислушалась к едва внятному бормотанью микрофона.
   – Послушайте только… это передает Революционный Комитет, – сказала она и усилила звук.
   В каюту ворвался торжествующий мужской голос:
   – …диктатор бежал на военном бомбардировщике. Министр внутренних дел скрывается в посольстве одного из европейских государств. Остальные министры сложили с себя полномочия… Власть перешла в руки народа…
   Рамон подмигнул Энрико: «Слыхал, мои прогнозы безошибочные».
   – Революционный Комитет призывает к спокойствию, выдержке и порядку. Не поддавайтесь провокациям иностранных агентов!.. Будьте бдительны!
   – Есть, смотреть в оба, – ответил Диас, словно его могли услышать в Революционном Комитете.
   На радостях Энрико поспешил на капитанский мостик, взял для усиления звука мегафон и крикнул товарищам, не слыхавшим радиопередачи:
   – Поздравляю с победой! Мы больше не каторжники. Да здравствует народная республика!