Страница:
Люда обнаружилась на мерзком, разодранном топчане, из которого скрюченными пальцами торчали ржавые пружинки и лезли клочки ваты. Всю одежду с неё сорвали, и бледную кожу усыпали мурашки – в свободных от кровоподтёков и синяков местах. Руки и ноги её стянуты были толстым, многожильным электрическим кабелем.
Дмитрий в ужасе опустился рядом с ней на корточки. Слава Богу, она дышала. Но то ли спала, то ли потеряла сознание. Тощие рёбра мелко-мелко вздрагивали, сердце – Дмитрий и на расстоянии слышал его стук – билось медленно и неуверенно. Точно решая – а стоит ли продолжать?
Что же такое с ней случилось? Кто её? Где эта мразь?
Он опустил ей руку на лоб. Холодно. Не мёртвый холод, но и не обычное человеческое тепло. Может, это воздействие Сумрака?
А потом вдруг нахлынули картины – торопясь, захлёстывая его сознание бурлящим потоком. Дмитрий не сразу и понял, что это – Людина память, переливающаяся из мозга в мозг. Из души в душу.
Громкая музыка, недоеденный торт-бисквит и тот полуподслушанный разговор. Об этом ведь никто не мог знать, никто, кроме Наташки! Только ей, по великому секрету! А теперь, значит, это обсуждается в открытую? С гнусными – да, именно гнусными хихиканьями! Вот так, значит, Наташенька? В прихожую, найти в куче сваленных курток свою… быстрее, пока они там пляшут… чтобы никому ничего не объяснять. Особенно Косте! Домой, скорее!
Трамвая ждать долго, быстрее пройти… Как же всё-таки темно! Хорошо хоть дождя нет. Какая же гадина эта Наташка! Почему так тускло горят фонари? Кто это впереди? Четверо? Нет, пятеро. Какие противные! Немногим старше… пэтэушники небось. Окликают. Я никуда с вами не пойду! Мне домой! Убери руки, козел, у меня папа генерал ФСБ! Сволочь, козлина, урод тупой! Пусти, тебе сказано!
Господи, как тут страшно! И как больно! Они же обкуренные, они ж не соображают ничего! Рвут одежду! Мама! Уже нет сил кричать… она и не знала, что это так противно… Она не знала, что бывает такая боль!
Больше ничего считать не удалось. Только боль и ужас – слоями, всё глубже и глубже, до самой сердцевины души.
Дмитрий молча стоял над девочкой. Господи, ну как же так можно? Где же Ты был? Как допустил?
Но некогда было заниматься теодицеей. В любой момент могли вернуться мерзавцы, продолжить свои развлечения. И что тогда? Не хотелось и думать. В обычном мире исход понятен – легко, играючи забили бы ногами. Если их будет хотя бы двое…
Но тут же он понял, что в Сумраке всё иначе. В Сумраке он может многое – и сам не знает, что именно. Что он сотворит с подонками? Фантазия услужливо развернула целый спектр, пришлось цыкнуть на неё. Не так. Всё надо делать не так.
Подняв девочку на руки – та оказалась куда легче, чем он думал, Дмитрий направился к двери, топча толстый слой пыли. Интересно, а оставленные в Сумраке следы будут видны в привычном мире? Кстати, а как туда возвращаться-то?
Легко пройдя сквозь дверь в подъезд, Дмитрий нервно огляделся. Пусто. Ещё не хватало появиться из ничего на глазах потрясённой публики.
Где же тень? Вот она, едва заметно темнеет в сером мареве. И что делать дальше? Снова потянуть её на себе? Нет, наверное, выход здесь иной, нежели вход. Может быть, это всё равно как вынырнуть из воды? А может, просто захотеть вернуться в нормальный мир?
Люда, пошевелившись у него на руках, глухо простонала. Ну же! Прочь, прочь из этого серого дурмана!
Получилось. Он сам не понял, что именно сделал – но полутьма Сумрака сменилась обычной, земной полутьмой загаженного подъезда. Где-то вдали доносился лязг трамвая, шумел поток машин, откуда-то доносилась громкая неприятная музыка.
Ну что ж, слава Тебе, Господи. Вывел всё-таки, вытащил. Дальше уж придётся обойтись обычными средствами.
Бережно опустив Люду на пол, Дмитрий вынул мобильный. Сперва – «Скорую», затем – милицию. А пока едут – придумать какое-нибудь хоть мало-мальски правдоподобное объяснение.
7.
8.
Дмитрий в ужасе опустился рядом с ней на корточки. Слава Богу, она дышала. Но то ли спала, то ли потеряла сознание. Тощие рёбра мелко-мелко вздрагивали, сердце – Дмитрий и на расстоянии слышал его стук – билось медленно и неуверенно. Точно решая – а стоит ли продолжать?
Что же такое с ней случилось? Кто её? Где эта мразь?
Он опустил ей руку на лоб. Холодно. Не мёртвый холод, но и не обычное человеческое тепло. Может, это воздействие Сумрака?
А потом вдруг нахлынули картины – торопясь, захлёстывая его сознание бурлящим потоком. Дмитрий не сразу и понял, что это – Людина память, переливающаяся из мозга в мозг. Из души в душу.
Громкая музыка, недоеденный торт-бисквит и тот полуподслушанный разговор. Об этом ведь никто не мог знать, никто, кроме Наташки! Только ей, по великому секрету! А теперь, значит, это обсуждается в открытую? С гнусными – да, именно гнусными хихиканьями! Вот так, значит, Наташенька? В прихожую, найти в куче сваленных курток свою… быстрее, пока они там пляшут… чтобы никому ничего не объяснять. Особенно Косте! Домой, скорее!
Трамвая ждать долго, быстрее пройти… Как же всё-таки темно! Хорошо хоть дождя нет. Какая же гадина эта Наташка! Почему так тускло горят фонари? Кто это впереди? Четверо? Нет, пятеро. Какие противные! Немногим старше… пэтэушники небось. Окликают. Я никуда с вами не пойду! Мне домой! Убери руки, козел, у меня папа генерал ФСБ! Сволочь, козлина, урод тупой! Пусти, тебе сказано!
Господи, как тут страшно! И как больно! Они же обкуренные, они ж не соображают ничего! Рвут одежду! Мама! Уже нет сил кричать… она и не знала, что это так противно… Она не знала, что бывает такая боль!
Больше ничего считать не удалось. Только боль и ужас – слоями, всё глубже и глубже, до самой сердцевины души.
Дмитрий молча стоял над девочкой. Господи, ну как же так можно? Где же Ты был? Как допустил?
Но некогда было заниматься теодицеей. В любой момент могли вернуться мерзавцы, продолжить свои развлечения. И что тогда? Не хотелось и думать. В обычном мире исход понятен – легко, играючи забили бы ногами. Если их будет хотя бы двое…
Но тут же он понял, что в Сумраке всё иначе. В Сумраке он может многое – и сам не знает, что именно. Что он сотворит с подонками? Фантазия услужливо развернула целый спектр, пришлось цыкнуть на неё. Не так. Всё надо делать не так.
Подняв девочку на руки – та оказалась куда легче, чем он думал, Дмитрий направился к двери, топча толстый слой пыли. Интересно, а оставленные в Сумраке следы будут видны в привычном мире? Кстати, а как туда возвращаться-то?
Легко пройдя сквозь дверь в подъезд, Дмитрий нервно огляделся. Пусто. Ещё не хватало появиться из ничего на глазах потрясённой публики.
Где же тень? Вот она, едва заметно темнеет в сером мареве. И что делать дальше? Снова потянуть её на себе? Нет, наверное, выход здесь иной, нежели вход. Может быть, это всё равно как вынырнуть из воды? А может, просто захотеть вернуться в нормальный мир?
Люда, пошевелившись у него на руках, глухо простонала. Ну же! Прочь, прочь из этого серого дурмана!
Получилось. Он сам не понял, что именно сделал – но полутьма Сумрака сменилась обычной, земной полутьмой загаженного подъезда. Где-то вдали доносился лязг трамвая, шумел поток машин, откуда-то доносилась громкая неприятная музыка.
Ну что ж, слава Тебе, Господи. Вывел всё-таки, вытащил. Дальше уж придётся обойтись обычными средствами.
Бережно опустив Люду на пол, Дмитрий вынул мобильный. Сперва – «Скорую», затем – милицию. А пока едут – придумать какое-нибудь хоть мало-мальски правдоподобное объяснение.
7.
– Ну, здорово, старый лапоть! Да не снимай ты ботинки, что за, блин, условности? Давай, проползай на кухню. Добрался-то легко?
В этой квартире Дмитрий был впервые. Лёшка Серебряков, как выяснилось, развёлся со своей Надей и в итоге из трехкомнатной в Нагатино перебрался сюда, на край света. Северное Бутово. Однушка, хоть и современной планировки. Спасибо, что хоть с телефоном.
– Как сам-то? – Лёшка деловито перемещал грязную посуду с кухонного стола в раковину. Судя по всему, женских рук тут не водилось. Или эти руки занимались другими, более приятными делами.
– Да ничего, преподаю в гимназии. Сашка уже здоровый парень, на будущий год в первый класс пойдёт. Аня – золото, ну, в общем и целом. Денег не хватает, а кому их хватает? Так что вроде всё путём.
Дмитрий привычно говорил положенные в таких случаях слова, но сердце у него было не на месте. Вот сейчас достанет он специально купленный дорогущий коньяк, Лёшка сварганит какой-нибудь закуски, пойдут воспоминания… а потом ведь всё равно придётся оборвать трёп и перейти к главному. Пожалуй, исповедоваться священнику проще, чем вот так… нести врачу свою боль. Может, лучше было явиться к нему в клинику? Здесь, в домашней обстановке, Лёшка настолько не походил на психиатра… Разве бывают психиатры в застиранном спортивном костюме и с небритой физиономией? Хотя небритость сейчас вроде бы становится модной.
Дмитрий решил сократить сценарий.
– Лёш, – признался он, выставляя пузатую бутылку. – Мы сейчас с тобой, конечно, дёрнем и всё такое… но я ведь не только для этого пришёл. Извини, что уж так сразу, но мне помощь твоя нужна. Профессиональная. Ну, то есть, консультация.
Серебряков развернулся к нему всем корпусом.
– Опаньки! Да ладно, какие проблемы… Только сперва мы выпьем! Погоди, лимончику настрогаю… Вот… Ну ладно, давай. За встречу. Чтоб жизнь била ключом, но не по голове.
Очень концептуальный тост, мысленно отметил Дмитрий. Истинно психиатрический.
– Ну так у кого чего стряслось? – блаженно откинувшись на спинку стула, немного погодя вопросил Лёшка.
– У меня стряслось, – Дмитрий вздохнул, сцепил решёткой пальцы. – У меня лично. Есть вероятность, что поехала крыша. Если на вашем медицинском жаргоне – острый психоз или что-то в этом духе. В общем, началось это в прошлую среду…
Он рассказывал долго, вспоминая детали (вдруг это важно?), высказывая свои догадки и сомнения. Благо, сейчас не надо было экономить время, излагая лишь «самую суть».
Краем глаза Дмитрий посматривал на Лёшку – но тот слушал спокойно, брови не вздымал, языком не щёлкал и ни разу не порывался вставлять комментарии.
– Вот такие пироги с котятами, Лёша. Ну и вот теперь скажи, мне куда, в дурдом? Что это такое? Что делать-то?
– Выпить по второй, – заявил Лёшка.
Выпили. Коньяк действительно был хорош, его даже и закусывать не особо хотелось. Тёплая, светлая волна струилась по пищеводу, намекая на то, что красота когда-нибудь спасёт мир. Если успеет.
– Ну ладно, – наконец, вздохнул Серебряков. – Ты загнал меня в трудную ситуацию, Димон. Слушай, а ты точно не прикалываешься? Хотя какой из тебя приколист… Тем более, православнутый ты. Ну чего, реакции тебе проверить?
Он не спеша достал из ящичка столовую ложку и вдруг без предупреждения стукнул Дмитрия чуть ниже колена.
– Молоточка, извини, дома не держим. Вон, погляди сюда, – Лёшка плавно повёл в сторону пальцем. – Гляди, гляди, глаз не отводи. Хорош глядеть! Теперь зажмурься. Руки вперёд вытяни. Коснись указательным пальцем кончика носа. Ну и славненько. Пациент, можете дышать. Короче, реакции у тебя в норме. Хоть в космос запускай.
– Лёша, – просительно сказал Дмитрий, – только вот не надо этой вашей медицинской деонтологии. Если я болен, ты скажи мне прямо, не щади нежную натуру. Ладно?
– Угу, – кивнул Лёшка. – Ясен помидор. Камни в почках, камни. А под камнями рачок-с… Слушай, а до этих событий всё в порядке было? Никаких срывов, конфликтов? Дети как, не заездили тебя в школе?
– Да вроде нет, – пожал плечами Дмитрий. – Как-то вот удаётся находить взаимопонимание. И конфликтов с начальством тоже, представь себе, нет. У нас замечательная директриса. Она с нами дружит, со всеми.
– А как со сном? Бессонницей не страдаешь?
Дмитрий на секунду задумался.
– Вроде нет. Не помню, чтобы очень уж. Только вот за последнюю неделю… знаешь, когда вот ночью обдумываешь это всё, устраиваешь глобальный шмон в мозгах…
– Ну а сны странные бывали какие-нибудь? – нахмурился Лёшка. – Не считая твоих недавних глюков? Ну вот хоть какой-нибудь сон помнишь?
Дмитрий мотнул головой. Странные сны… Он вообще не слишком их запоминал. Утренняя суета всегда развеивала ночную память, и оставались жалкие обрывки. Которые и снами-то не назовёшь. Но всё же какие-то крохи ему удалось ухватить, спасти от забвения.
– Ну, – протянул он, – вот снилось однажды, как по дороге иду, ночью или поздно вечером. Впереди не то восход, не то закат, не поймёшь, пасмурно в небе. Так, облака впереди чуть светлее, чем за спиной. И холодно. Промозгло так… Или вот ещё… Будто я просыпаюсь, хотя это ещё сон. Аня себе сопит в две дырки… Встаю, одеваю, извини за подробность, трусы… щёлкаю выключателем. А люстра загорается, но еле-еле… как будто напряжение резко упало. Света – только чтобы в темноте ни на что не навернуться. И всё… Это из недавнего. Или тебе начиная с детсадовских времён рассказывать?
– Да ладно, – махнул рукой Лёшка, – и так сойдёт. Короче, понятная картина. Ну, что у нас ещё по плану? Головные боли? Сумасшедшие родственники? Чистая, говоришь, анкета?
Он подпёр заросшую щёку здоровенным кулаком, задумался. Потом, спохватившись, решительно разлил по третьей.
– Ну что мне тебе сказать, Димон? Ты просил без медицинской этики, так слушай. Признаков явного, безусловного психического расстройства я не наблюдаю. Нервного истощения тоже диагностировать не могу. Если не считать того бреда, что ты нёс, и похоже, на полном серьёзе нёс – ты совершенно здоровый человек. В сфере моей профессиональной компетенции, конечно. Но вот можно ли утверждать, что твоя психика стопудово в норме? Нет, дорогой. Бывают заболевания, которые вот так прямо, сразу не диагностируются. Понимаешь, одного бреда ведь мало, чтобы болезнь определить. Должны быть ещё симптомы. По-хорошему надо бы такого сомнительного пациента понаблюдать в стационаре… месяца два как минимум. Так что не знаю я, болен ты или здоров. Структура твоего бреда, извини, явно шизоидная… но ты же и сам это понимаешь? Истинный шизофреник свято верит в свою ахинею, не допуская сомнений, а у тебя вроде присутствует критика. Слушай, а ты ведь, наверное, уже с этими проблемами к своим попам бегал? И что молвили святые отцы?
– Священники, – поправил Дмитрий. – Святыми отцами их только в католицизме называют. Да как бы тебе сказать… я с духовником хотел поговорить, а он болен сейчас. Пришлось с другим батюшкой. Вполне нормальный батюшка, доброжелательный. Ничего конкретного он не сказал. Общие слова. Ну и намекнул в конце, что здоровье бы нехудо проверить.
– То есть он тебе не поверил? – уточнил Лёшка. – Ну, то есть что случившееся с тобой – непосредственное действие злых духов?
– Похоже на то, – вынужден был признать Дмитрий.
– А что же ты ничего ему такого не показал? – Лёшка оживился. Глаза его заблестели, не то от коньяка, не то от внезапно озарившей идеи. – Ты же, говоришь, кое-чему научился. Шагнул бы в этот, как его, Сумрак…
Дмитрий посмотрел на него с грустью.
– Извини, Лёша, но есть вещи, которых ты всё-таки не понимаешь. Если это правда… если у меня действительно пробудились какие-то паранормальные способности, то пользоваться ими для христианина – величайший грех. И крайне опасно для души. Силы без хозяина не бывает… и поскольку я, как ты понимаешь, не свят… мягко говоря, то хозяин открывшейся во мне силы – уж явно не Господь. А вот что всё это происходит от сатаны – более чем вероятно. И представь, как я, с целью убедить, выкидываю что-нибудь этакое… да ещё в храме Божием… кощунство ведь натуральное.
Лёшка задумчиво вертел в толстых пальцах вилку.
– Но здесь-то не храм, – наконец произнёс он. – Здесь осквернять как бы и нечего. Ну продемонстрируй что-нибудь. Ты ж меня заинтересовал!
– Всё равно не стоит, – возразил Дмитрий. – Это и здесь грех. Нельзя этого применять!
– Но ты же вчера применял! – напомнил Лёшка. – В этой жуткой истории с девочкой. Если, конечно, всё это тебе не приглючилось.
Дмитрий усмехнулся.
– Можешь звякнуть в «Скорую помощь», поинтересоваться по своим каналам. Двадцать вторая подстанция… Милиция тоже… если у тебя на них выход есть. Ну и, наконец, Ирина Сергеевна, мать девочки. Тут, видишь, есть объективные моменты.
– Ну, давай смотреть, какие такие объективные моменты, – Лёшкин голос сделался сух. – Девочка действительно пропала, факт? Факт. Обыденный факт, в нашей долбанной стране. Вчера ты зашёл в подъезд какого-то дома в районе Преображенки и обнаружил там валяющуюся девчонку. Реально? В принципе, реально. Вызвал ментов и «Скорую». Те приехали. Девчонку – в больницу, тебя – на допрос. А мистика-то в чём? Какой, к лешим, Сумрак, какое считывание памяти? Так что ничего этим не докажешь.
Дмитрий молчал. Прав был Серебряков, на двести процентов прав. Если Сумрак – это шиза, то всё объясняется обыденным образом. Всё прекрасно вписывается.
– Знаешь, – задумчиво протянул Лёшка, – что косвенно свидетельствует в твою пользу? Ну, то есть в пользу твоей магии-багии? Это что менты тебе поверили, так вот просто отпустили. Прикинь, валяется истерзанная девка, рядом – какой-то лох. На кого проще всего дело повесить? Правильно, на лоха. Типа сперва изнасиловал, а потом испугался, вызвал кого надо… только вот, сука, теперь тупит, чистосердечного писать не хочет… Будь всё как обычно – ты бы сейчас не здесь со мной коньяком накачивался.
Дмитрий опустил голову. Да, Лёшка опять выбил десять из десяти. Всё именно так и было. Поначалу.
Снова вспомнился кабинет – прокуренный, скучный. Подтёки салатовой краски на стенах, пыльное окно во внутренний двор. Кипы пухлых папок на столе, прозрачные, ничего не выражающие глаза следователя прокуратуры Кузьмина.
Дмитрий честно изложил всё, как было – умолчав, конечно, о соскальзывании в Сумрак. Разговор с несчастной матерью, отчаянное желание хоть что-то сделать. Решение провести собственное расследование – то есть обойти все дома подозрительной зоны, на маршруте Волковы-Беляевы. И неслыханная удача. Прямо так и валялась в подвале, в углу. Темно, вот никто из жильцов и не заметил. Не под ногами же.
Капитан Кузьмин ему не верил. Ни на грош. Кулаки, правда, не распускал, не матерился – но скучающим тоном советовал сознаться по-хорошему. Расписывал радости чистосердечного признания и ужасы следственного изолятора. Дмитрий напомнил, что есть ведь ещё и девочка. Которая, когда почувствует себя получше, вспомнит настоящих преступников. Капитан рассмеялся и объяснил, что после таких страданий девочки обычно ничего не помнят. И ещё вопрос, вернётся ли к ней ясный рассудок.
И вот тогда он понял, что влип. Крепко влип. Что из этого затрюханного кабинета он не вернётся домой. Что впереди – долгие месяцы следствия, которое действительно неизвестно ещё чем обернётся. Даже если дело развалится на суде – доживёт ли он до суда? С подобным-то обвинением?
Всё действительно зависело от следователя. От того, что он напишет в протокол. И что, денег ему предложить? Не умел Дмитрий такого, да и капитан вроде бы соответствующих намёков не делал. Похоже, всерьёз был убеждён в вине лоха-математика.
Кузьмина надо было переубедить. Не словами, нет – все слова уже прозвучали и осыпались в воздухе, как пыльца с крыльев дохлой бабочки. Нужно как-то иначе.
Плохо осознавая, что делает, Дмитрий потянулся к чужому сознанию. Словно у него выросла третья рука, лёгкая, невидимая – и этой рукой он осторожно погладил капитанские мысли. На ощупь они оказались шершавыми, занозистыми. Но вскоре, поддаваясь воздействию извне, стали тёплыми и гладкими, точно бок остывающего чайника.
– Да, вы правы! – энергично согласился капитан. – Всё именно так и было. Это ж такое везение, что вы на неё наткнулись. И вы очень помогли нам своими показаниями, теперь мы точно возьмём этих тварей. Спасибо, не буду отнимать у вас больше времени. Распишитесь вот тут. Всего доброго.
И долго ещё Дмитрий бродил под мелким, назойливым дождём, которым завершилась недавняя гроза. Бродил по мокрым улицам, не выбирая направления, безнадёжно пытаясь унять чехарду мыслей. Что же получается? Вот уже третий раз он, православный христианин, раб Божий Димитрий, воспользовался магией? Ну, пускай второй – тогда, с оборотнем, он сам не понимал, что происходит. Но сегодня-то! После объяснений Антона, после исповеди и причастия! Во рту чувствовался металлический привкус предательства. Именно так. Соблазнившись этими открывшимися способностями (открывшимися? Открытыми! И ясно кем открытыми!), он распинал в себе Христа! Вместо того, чтобы мужественно понести свой крест – он предпочёл иные, более чем сомнительные дары. Будто он уже и не член Церкви, а этот… Иной. Вот так, – пронеслось в голове, – и случаются предательства. Сперва благие намерения… спасение сорока двух детей… потом одной девочки… потом себя, любимого…
И куда тянется этот путь? Да уж ясно куда. Правильно у Льюиса сказано – дорога в ад спускается полого. Едва заметно. И что теперь? Снова бежать на исповедь в первый попавшийся храм? А толку? Даже если очередной батюшка, не желая препираться с очевидным безумцем, и примет его словесное покаяние – то примет ли Господь? Примет ли, прямо сказать, колдуна, мага – который, кстати, вовсе не уверен, что случай с капитаном был последним.
Умом Дмитрий понимал, что так нельзя, что это – отчаяние, самая страшная бесовская ловушка. Шанс на спасение, на прощение есть у любого, даже у величайшего грешника. Лишь бы покаяние его было искренним. А насколько оно искренне в его случае? Дмитрий и сам не знал.
Домой он тогда явился лишь под вечер, мокрый насквозь. Ане ничего объяснять не стал, молча полез в ванну, потом рассеянно поглощал ужин, не чувствуя вкуса. И уже ночью вспомнил, что так и не проверил работы девятиклассников-"переписчиков". Пришлось вылезать из нагретой постели и проверять – алгебра в девятом "А" шла первым уроком.
– Но всё равно, – прервал его воспоминания Лёшка, – за настоящее доказательство это не катит. Может, тебе особо честный мент попался. Особо доверчивый… Честный, доверчивый мент… бывают же такие, наверное. Слушай, ну как друга прошу – покажи что-нибудь этакое. В Сумрак сбегай… или ещё чего. Понимаешь, ведь если я ничего не замечу – значит, тебя точно глючит, значит, всё-таки болезнь. Ты же для того и пришёл сюда, чтобы узнать правду. Ну так давай же! Сразу и узнаем.
Дмитрий покачал головой.
– Нет, Лёшка, отпадает. Нельзя мне в это втягиваться. С каждым разом ведь всё глубже погружаюсь.
О другой причине он говорить не стал. Если это всё же не глюки… Если Лёшка и впрямь увидит «мистику»… Зачем на него-то навьючивать такой груз? Может ведь и сам тронуться рассудком. Нет уж, незачем делить эту беду пополам.
– Ладно, Лёш, спасибо. Поползу я, пожалуй. Ты мне действительно здорово помог. По крайней мере, я хоть узнал, что не выгляжу буйным психом. А в клинику на обследование ложиться… извини, но нереально. Некогда – работа, семья.
– Жаль, – огорчился Серебряков. – Ну, если надумаешь, звони. Да ты вообще держи меня в курсе… Такого случая в моей практике ещё не было. А хочешь, я тебе каких-нибудь успокоительных выпишу? Не бойся, не нейролептики, просто травы.
– Спасибо, – поднимаясь из-за стола, сказал Дмитрий. – Думаю, незачем. Сам же говоришь, рефлексы в норме. Так что попробую спасаться молитвами.
Своими сомнениями, примёт ли теперь Господь его молитвы, он делиться не стал.
В этой квартире Дмитрий был впервые. Лёшка Серебряков, как выяснилось, развёлся со своей Надей и в итоге из трехкомнатной в Нагатино перебрался сюда, на край света. Северное Бутово. Однушка, хоть и современной планировки. Спасибо, что хоть с телефоном.
– Как сам-то? – Лёшка деловито перемещал грязную посуду с кухонного стола в раковину. Судя по всему, женских рук тут не водилось. Или эти руки занимались другими, более приятными делами.
– Да ничего, преподаю в гимназии. Сашка уже здоровый парень, на будущий год в первый класс пойдёт. Аня – золото, ну, в общем и целом. Денег не хватает, а кому их хватает? Так что вроде всё путём.
Дмитрий привычно говорил положенные в таких случаях слова, но сердце у него было не на месте. Вот сейчас достанет он специально купленный дорогущий коньяк, Лёшка сварганит какой-нибудь закуски, пойдут воспоминания… а потом ведь всё равно придётся оборвать трёп и перейти к главному. Пожалуй, исповедоваться священнику проще, чем вот так… нести врачу свою боль. Может, лучше было явиться к нему в клинику? Здесь, в домашней обстановке, Лёшка настолько не походил на психиатра… Разве бывают психиатры в застиранном спортивном костюме и с небритой физиономией? Хотя небритость сейчас вроде бы становится модной.
Дмитрий решил сократить сценарий.
– Лёш, – признался он, выставляя пузатую бутылку. – Мы сейчас с тобой, конечно, дёрнем и всё такое… но я ведь не только для этого пришёл. Извини, что уж так сразу, но мне помощь твоя нужна. Профессиональная. Ну, то есть, консультация.
Серебряков развернулся к нему всем корпусом.
– Опаньки! Да ладно, какие проблемы… Только сперва мы выпьем! Погоди, лимончику настрогаю… Вот… Ну ладно, давай. За встречу. Чтоб жизнь била ключом, но не по голове.
Очень концептуальный тост, мысленно отметил Дмитрий. Истинно психиатрический.
– Ну так у кого чего стряслось? – блаженно откинувшись на спинку стула, немного погодя вопросил Лёшка.
– У меня стряслось, – Дмитрий вздохнул, сцепил решёткой пальцы. – У меня лично. Есть вероятность, что поехала крыша. Если на вашем медицинском жаргоне – острый психоз или что-то в этом духе. В общем, началось это в прошлую среду…
Он рассказывал долго, вспоминая детали (вдруг это важно?), высказывая свои догадки и сомнения. Благо, сейчас не надо было экономить время, излагая лишь «самую суть».
Краем глаза Дмитрий посматривал на Лёшку – но тот слушал спокойно, брови не вздымал, языком не щёлкал и ни разу не порывался вставлять комментарии.
– Вот такие пироги с котятами, Лёша. Ну и вот теперь скажи, мне куда, в дурдом? Что это такое? Что делать-то?
– Выпить по второй, – заявил Лёшка.
Выпили. Коньяк действительно был хорош, его даже и закусывать не особо хотелось. Тёплая, светлая волна струилась по пищеводу, намекая на то, что красота когда-нибудь спасёт мир. Если успеет.
– Ну ладно, – наконец, вздохнул Серебряков. – Ты загнал меня в трудную ситуацию, Димон. Слушай, а ты точно не прикалываешься? Хотя какой из тебя приколист… Тем более, православнутый ты. Ну чего, реакции тебе проверить?
Он не спеша достал из ящичка столовую ложку и вдруг без предупреждения стукнул Дмитрия чуть ниже колена.
– Молоточка, извини, дома не держим. Вон, погляди сюда, – Лёшка плавно повёл в сторону пальцем. – Гляди, гляди, глаз не отводи. Хорош глядеть! Теперь зажмурься. Руки вперёд вытяни. Коснись указательным пальцем кончика носа. Ну и славненько. Пациент, можете дышать. Короче, реакции у тебя в норме. Хоть в космос запускай.
– Лёша, – просительно сказал Дмитрий, – только вот не надо этой вашей медицинской деонтологии. Если я болен, ты скажи мне прямо, не щади нежную натуру. Ладно?
– Угу, – кивнул Лёшка. – Ясен помидор. Камни в почках, камни. А под камнями рачок-с… Слушай, а до этих событий всё в порядке было? Никаких срывов, конфликтов? Дети как, не заездили тебя в школе?
– Да вроде нет, – пожал плечами Дмитрий. – Как-то вот удаётся находить взаимопонимание. И конфликтов с начальством тоже, представь себе, нет. У нас замечательная директриса. Она с нами дружит, со всеми.
– А как со сном? Бессонницей не страдаешь?
Дмитрий на секунду задумался.
– Вроде нет. Не помню, чтобы очень уж. Только вот за последнюю неделю… знаешь, когда вот ночью обдумываешь это всё, устраиваешь глобальный шмон в мозгах…
– Ну а сны странные бывали какие-нибудь? – нахмурился Лёшка. – Не считая твоих недавних глюков? Ну вот хоть какой-нибудь сон помнишь?
Дмитрий мотнул головой. Странные сны… Он вообще не слишком их запоминал. Утренняя суета всегда развеивала ночную память, и оставались жалкие обрывки. Которые и снами-то не назовёшь. Но всё же какие-то крохи ему удалось ухватить, спасти от забвения.
– Ну, – протянул он, – вот снилось однажды, как по дороге иду, ночью или поздно вечером. Впереди не то восход, не то закат, не поймёшь, пасмурно в небе. Так, облака впереди чуть светлее, чем за спиной. И холодно. Промозгло так… Или вот ещё… Будто я просыпаюсь, хотя это ещё сон. Аня себе сопит в две дырки… Встаю, одеваю, извини за подробность, трусы… щёлкаю выключателем. А люстра загорается, но еле-еле… как будто напряжение резко упало. Света – только чтобы в темноте ни на что не навернуться. И всё… Это из недавнего. Или тебе начиная с детсадовских времён рассказывать?
– Да ладно, – махнул рукой Лёшка, – и так сойдёт. Короче, понятная картина. Ну, что у нас ещё по плану? Головные боли? Сумасшедшие родственники? Чистая, говоришь, анкета?
Он подпёр заросшую щёку здоровенным кулаком, задумался. Потом, спохватившись, решительно разлил по третьей.
– Ну что мне тебе сказать, Димон? Ты просил без медицинской этики, так слушай. Признаков явного, безусловного психического расстройства я не наблюдаю. Нервного истощения тоже диагностировать не могу. Если не считать того бреда, что ты нёс, и похоже, на полном серьёзе нёс – ты совершенно здоровый человек. В сфере моей профессиональной компетенции, конечно. Но вот можно ли утверждать, что твоя психика стопудово в норме? Нет, дорогой. Бывают заболевания, которые вот так прямо, сразу не диагностируются. Понимаешь, одного бреда ведь мало, чтобы болезнь определить. Должны быть ещё симптомы. По-хорошему надо бы такого сомнительного пациента понаблюдать в стационаре… месяца два как минимум. Так что не знаю я, болен ты или здоров. Структура твоего бреда, извини, явно шизоидная… но ты же и сам это понимаешь? Истинный шизофреник свято верит в свою ахинею, не допуская сомнений, а у тебя вроде присутствует критика. Слушай, а ты ведь, наверное, уже с этими проблемами к своим попам бегал? И что молвили святые отцы?
– Священники, – поправил Дмитрий. – Святыми отцами их только в католицизме называют. Да как бы тебе сказать… я с духовником хотел поговорить, а он болен сейчас. Пришлось с другим батюшкой. Вполне нормальный батюшка, доброжелательный. Ничего конкретного он не сказал. Общие слова. Ну и намекнул в конце, что здоровье бы нехудо проверить.
– То есть он тебе не поверил? – уточнил Лёшка. – Ну, то есть что случившееся с тобой – непосредственное действие злых духов?
– Похоже на то, – вынужден был признать Дмитрий.
– А что же ты ничего ему такого не показал? – Лёшка оживился. Глаза его заблестели, не то от коньяка, не то от внезапно озарившей идеи. – Ты же, говоришь, кое-чему научился. Шагнул бы в этот, как его, Сумрак…
Дмитрий посмотрел на него с грустью.
– Извини, Лёша, но есть вещи, которых ты всё-таки не понимаешь. Если это правда… если у меня действительно пробудились какие-то паранормальные способности, то пользоваться ими для христианина – величайший грех. И крайне опасно для души. Силы без хозяина не бывает… и поскольку я, как ты понимаешь, не свят… мягко говоря, то хозяин открывшейся во мне силы – уж явно не Господь. А вот что всё это происходит от сатаны – более чем вероятно. И представь, как я, с целью убедить, выкидываю что-нибудь этакое… да ещё в храме Божием… кощунство ведь натуральное.
Лёшка задумчиво вертел в толстых пальцах вилку.
– Но здесь-то не храм, – наконец произнёс он. – Здесь осквернять как бы и нечего. Ну продемонстрируй что-нибудь. Ты ж меня заинтересовал!
– Всё равно не стоит, – возразил Дмитрий. – Это и здесь грех. Нельзя этого применять!
– Но ты же вчера применял! – напомнил Лёшка. – В этой жуткой истории с девочкой. Если, конечно, всё это тебе не приглючилось.
Дмитрий усмехнулся.
– Можешь звякнуть в «Скорую помощь», поинтересоваться по своим каналам. Двадцать вторая подстанция… Милиция тоже… если у тебя на них выход есть. Ну и, наконец, Ирина Сергеевна, мать девочки. Тут, видишь, есть объективные моменты.
– Ну, давай смотреть, какие такие объективные моменты, – Лёшкин голос сделался сух. – Девочка действительно пропала, факт? Факт. Обыденный факт, в нашей долбанной стране. Вчера ты зашёл в подъезд какого-то дома в районе Преображенки и обнаружил там валяющуюся девчонку. Реально? В принципе, реально. Вызвал ментов и «Скорую». Те приехали. Девчонку – в больницу, тебя – на допрос. А мистика-то в чём? Какой, к лешим, Сумрак, какое считывание памяти? Так что ничего этим не докажешь.
Дмитрий молчал. Прав был Серебряков, на двести процентов прав. Если Сумрак – это шиза, то всё объясняется обыденным образом. Всё прекрасно вписывается.
– Знаешь, – задумчиво протянул Лёшка, – что косвенно свидетельствует в твою пользу? Ну, то есть в пользу твоей магии-багии? Это что менты тебе поверили, так вот просто отпустили. Прикинь, валяется истерзанная девка, рядом – какой-то лох. На кого проще всего дело повесить? Правильно, на лоха. Типа сперва изнасиловал, а потом испугался, вызвал кого надо… только вот, сука, теперь тупит, чистосердечного писать не хочет… Будь всё как обычно – ты бы сейчас не здесь со мной коньяком накачивался.
Дмитрий опустил голову. Да, Лёшка опять выбил десять из десяти. Всё именно так и было. Поначалу.
Снова вспомнился кабинет – прокуренный, скучный. Подтёки салатовой краски на стенах, пыльное окно во внутренний двор. Кипы пухлых папок на столе, прозрачные, ничего не выражающие глаза следователя прокуратуры Кузьмина.
Дмитрий честно изложил всё, как было – умолчав, конечно, о соскальзывании в Сумрак. Разговор с несчастной матерью, отчаянное желание хоть что-то сделать. Решение провести собственное расследование – то есть обойти все дома подозрительной зоны, на маршруте Волковы-Беляевы. И неслыханная удача. Прямо так и валялась в подвале, в углу. Темно, вот никто из жильцов и не заметил. Не под ногами же.
Капитан Кузьмин ему не верил. Ни на грош. Кулаки, правда, не распускал, не матерился – но скучающим тоном советовал сознаться по-хорошему. Расписывал радости чистосердечного признания и ужасы следственного изолятора. Дмитрий напомнил, что есть ведь ещё и девочка. Которая, когда почувствует себя получше, вспомнит настоящих преступников. Капитан рассмеялся и объяснил, что после таких страданий девочки обычно ничего не помнят. И ещё вопрос, вернётся ли к ней ясный рассудок.
И вот тогда он понял, что влип. Крепко влип. Что из этого затрюханного кабинета он не вернётся домой. Что впереди – долгие месяцы следствия, которое действительно неизвестно ещё чем обернётся. Даже если дело развалится на суде – доживёт ли он до суда? С подобным-то обвинением?
Всё действительно зависело от следователя. От того, что он напишет в протокол. И что, денег ему предложить? Не умел Дмитрий такого, да и капитан вроде бы соответствующих намёков не делал. Похоже, всерьёз был убеждён в вине лоха-математика.
Кузьмина надо было переубедить. Не словами, нет – все слова уже прозвучали и осыпались в воздухе, как пыльца с крыльев дохлой бабочки. Нужно как-то иначе.
Плохо осознавая, что делает, Дмитрий потянулся к чужому сознанию. Словно у него выросла третья рука, лёгкая, невидимая – и этой рукой он осторожно погладил капитанские мысли. На ощупь они оказались шершавыми, занозистыми. Но вскоре, поддаваясь воздействию извне, стали тёплыми и гладкими, точно бок остывающего чайника.
– Да, вы правы! – энергично согласился капитан. – Всё именно так и было. Это ж такое везение, что вы на неё наткнулись. И вы очень помогли нам своими показаниями, теперь мы точно возьмём этих тварей. Спасибо, не буду отнимать у вас больше времени. Распишитесь вот тут. Всего доброго.
И долго ещё Дмитрий бродил под мелким, назойливым дождём, которым завершилась недавняя гроза. Бродил по мокрым улицам, не выбирая направления, безнадёжно пытаясь унять чехарду мыслей. Что же получается? Вот уже третий раз он, православный христианин, раб Божий Димитрий, воспользовался магией? Ну, пускай второй – тогда, с оборотнем, он сам не понимал, что происходит. Но сегодня-то! После объяснений Антона, после исповеди и причастия! Во рту чувствовался металлический привкус предательства. Именно так. Соблазнившись этими открывшимися способностями (открывшимися? Открытыми! И ясно кем открытыми!), он распинал в себе Христа! Вместо того, чтобы мужественно понести свой крест – он предпочёл иные, более чем сомнительные дары. Будто он уже и не член Церкви, а этот… Иной. Вот так, – пронеслось в голове, – и случаются предательства. Сперва благие намерения… спасение сорока двух детей… потом одной девочки… потом себя, любимого…
И куда тянется этот путь? Да уж ясно куда. Правильно у Льюиса сказано – дорога в ад спускается полого. Едва заметно. И что теперь? Снова бежать на исповедь в первый попавшийся храм? А толку? Даже если очередной батюшка, не желая препираться с очевидным безумцем, и примет его словесное покаяние – то примет ли Господь? Примет ли, прямо сказать, колдуна, мага – который, кстати, вовсе не уверен, что случай с капитаном был последним.
Умом Дмитрий понимал, что так нельзя, что это – отчаяние, самая страшная бесовская ловушка. Шанс на спасение, на прощение есть у любого, даже у величайшего грешника. Лишь бы покаяние его было искренним. А насколько оно искренне в его случае? Дмитрий и сам не знал.
Домой он тогда явился лишь под вечер, мокрый насквозь. Ане ничего объяснять не стал, молча полез в ванну, потом рассеянно поглощал ужин, не чувствуя вкуса. И уже ночью вспомнил, что так и не проверил работы девятиклассников-"переписчиков". Пришлось вылезать из нагретой постели и проверять – алгебра в девятом "А" шла первым уроком.
– Но всё равно, – прервал его воспоминания Лёшка, – за настоящее доказательство это не катит. Может, тебе особо честный мент попался. Особо доверчивый… Честный, доверчивый мент… бывают же такие, наверное. Слушай, ну как друга прошу – покажи что-нибудь этакое. В Сумрак сбегай… или ещё чего. Понимаешь, ведь если я ничего не замечу – значит, тебя точно глючит, значит, всё-таки болезнь. Ты же для того и пришёл сюда, чтобы узнать правду. Ну так давай же! Сразу и узнаем.
Дмитрий покачал головой.
– Нет, Лёшка, отпадает. Нельзя мне в это втягиваться. С каждым разом ведь всё глубже погружаюсь.
О другой причине он говорить не стал. Если это всё же не глюки… Если Лёшка и впрямь увидит «мистику»… Зачем на него-то навьючивать такой груз? Может ведь и сам тронуться рассудком. Нет уж, незачем делить эту беду пополам.
– Ладно, Лёш, спасибо. Поползу я, пожалуй. Ты мне действительно здорово помог. По крайней мере, я хоть узнал, что не выгляжу буйным психом. А в клинику на обследование ложиться… извини, но нереально. Некогда – работа, семья.
– Жаль, – огорчился Серебряков. – Ну, если надумаешь, звони. Да ты вообще держи меня в курсе… Такого случая в моей практике ещё не было. А хочешь, я тебе каких-нибудь успокоительных выпишу? Не бойся, не нейролептики, просто травы.
– Спасибо, – поднимаясь из-за стола, сказал Дмитрий. – Думаю, незачем. Сам же говоришь, рефлексы в норме. Так что попробую спасаться молитвами.
Своими сомнениями, примёт ли теперь Господь его молитвы, он делиться не стал.
8.
Его перехватили почти у самого дома. Оставалось пройти лишь скверик – а там уж и рукой подать.
– Приветствую, Дмитрий Александрович!
Антон был не один. На сей раз был он с дамой.
– Добрый вечер! – Дмитрий остановился, тяжёлым взглядом окинул встреченных. Он сильно сомневался, что вечер и впрямь обещает быть добрым.
– Познакомьтесь, это Лена. Тоже у нас… работает.
На вид Лене было около сорока. Среднего роста, кареглазая шатенка, она приветливо кивнула Дмитрию. Тому ничего другого не оставалось, как осторожно пожать протянутую руку. Впрочем, он тут же понял, что осторожничал зря – ладонь у Лены оказалась не по-женски крепкой.
– Нам бы посидеть, поговорить, – сказал Антон, оглядываясь в поисках свободной скамейки. Таковых не наблюдалось – вечер выдался сухим и довольно тёплым, так что народу в скверике хватало. Бабушки выгуливали закутанных в сто одёжек внуков, пенсионеры обсуждали тяжёлую политическую ситуацию, где-то раздавался стук костяшек домино.
Дмитрий тоскливо воздел глаза к небу. Там, впереди, малиновый язык заката облизывал крыши дальних домов. Там проявился уже бледный диск луны – обкусанный с правого края. И не было там подсказки, как отшить навязчивого собеседника.
– Я вообще-то домой тороплюсь, – заявил он уныло. – У меня планы уроков не подготовлены, тетради не проверены.
– Грибы не собраны, корова не доена, – в тон ему продолжила спутница Антона. Но в голосе её не слышалось ехидства. Скорее сочувствие.
– А куда денешься? – ответил Антон. – Надо. Сейчас организуем.
Спустя пару секунд шумная компания подростков, расположившаяся с пивом на ближайшей скамейке, вдруг снялась с места и деловито направилась в сторону улицы. Точно птичья стая улетела на зиму в тёплые края.
– Это как же? – покачал головой Дмитрий. – Говорили же, нельзя пользоваться магией в личных целях…
– Ну, во-первых, не в личных, а в производственных, – парировал Антон, – а во-вторых, не всё так прямолинейно. Договор не означает, что Иные вообще отказываются от своих способностей. Есть определённые лимиты, и у нас, и у них. Здесь – вообще воздействие седьмого уровня, почти уже и не магия. Чепуха. Но есть и более серьёзные вещи, о которых мы сейчас поговорим…
Они сели. Дмитрий молчал, мысленно произнося Иисусову молитву. Не обращать внимания. Не обращать! Вообще не стоило с ними заговаривать, отвечать на приветствие, с тёткой этой ручкаться. Ну что они, застрелили бы его, пройди он мимо?
Впрочем, не надо ложных надежд. Разговора не избежать. Антон не выглядел человеком, который легко мирится с поражениями. Впрочем, он и не человек. Если, конечно, поверить в его бред.
– Дмитрий Александрович, – начал Антон, – надо нам с вами что-то решать. Ситуация нехорошая. Светлый Иной без регистрации, более того, принципиально отказывающийся соблюдать Договор – это, я вам доложу, посильнее «Фауста» Гёте. Дневной Дозор уже рвёт и мечет. Было разбирательство по делу той гиены… ну, оборотня. Нам удалось вас отстоять. Ведь, строго говоря, Иным вы по-настоящему стали только по выходе из Сумрака, то есть уже искалечив Артёма Корнеева… так зовут этого парня, Тёмного. Но они, естественно, выторговали себе право на аналогичный прецедент. В случае спонтанной инициации Тёмный Иной не будет отвечать за свои действия в Сумраке. Уж не сомневайтесь, они этим правом воспользуются.
– А провести интригу, чтобы потенциальный Тёмный попал в Сумрак в нужное время и в нужном месте – легче лёгкого. Для Завулона-то… – добавила Лена.
– Кто такой Завулон? – спросил Дмитрий, тут же прокляв свой длинный язык. Молчать. Не слушать. Ограждать себя незримой стеной молитвы… Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного… Господи Иисусе Христе…
– Это руководитель московского Дневного Дозора, – охотно пояснил Антон. – Маг высочайшего уровня. А уж интриган какой… За тысячи лет, знаете ли, многому можно научиться. Но давайте ближе к делу. К вашему делу. Разумеется, Тёмные теперь следят за вами, рады подловить на любой ерунде. Теперь-то вы уже Светлый Иной, и никого не интересует, что вы себе о Договоре думаете. Думать можете как угодно, а соблюдать придётся. Помните, о чём я вас предупреждал в нашу предыдущую встречу? Не применять силы Иного по отношению к людям. Нельзя вам пока. Вот пройдёте обучение, получите индивидуальную квоту…
– А вы? – с укоризной произнесла женщина. – Вы два раза нарушали. Сперва – там, в подвале, когда влезли в память девочки. Вы вообще соображаете, что могли по незнанию натворить?
– Способности у вас отличные, а пользоваться ими не умеете, – повёл вторую партию Антон. – Честное слово, как слон в посудной лавке. Как дошколёнок со спичками.
– Вы хоть знаете, что сделали с Людой? – продолжала его напарница. – Думаете, вы просто считали два дня из её памяти? Нет, дорогой. Вы не F5 нажали, а F6. У неё теперь полностью стёрта память – от субботы до понедельника.
– Так это же замечательно! – запальчиво возразил Дмитрий. – Незачем девчонке такое помнить.
И тут же прикусил язык. Вот тебе и незримая стена. Да они кого угодно разговорят!
– В данном случае действительно вышло удачно, – легко согласилась Лена, – но лишь по случайности. А если бы вы ей несколько лет стёрли? А если бы вы её лечить вздумали, потоком силы? Перепутали бы полярности энергетических каналов – и нате вам. Короткое замыкание, если хотите. Вы же перегоревшую проводку чинить не лезете?
– Приветствую, Дмитрий Александрович!
Антон был не один. На сей раз был он с дамой.
– Добрый вечер! – Дмитрий остановился, тяжёлым взглядом окинул встреченных. Он сильно сомневался, что вечер и впрямь обещает быть добрым.
– Познакомьтесь, это Лена. Тоже у нас… работает.
На вид Лене было около сорока. Среднего роста, кареглазая шатенка, она приветливо кивнула Дмитрию. Тому ничего другого не оставалось, как осторожно пожать протянутую руку. Впрочем, он тут же понял, что осторожничал зря – ладонь у Лены оказалась не по-женски крепкой.
– Нам бы посидеть, поговорить, – сказал Антон, оглядываясь в поисках свободной скамейки. Таковых не наблюдалось – вечер выдался сухим и довольно тёплым, так что народу в скверике хватало. Бабушки выгуливали закутанных в сто одёжек внуков, пенсионеры обсуждали тяжёлую политическую ситуацию, где-то раздавался стук костяшек домино.
Дмитрий тоскливо воздел глаза к небу. Там, впереди, малиновый язык заката облизывал крыши дальних домов. Там проявился уже бледный диск луны – обкусанный с правого края. И не было там подсказки, как отшить навязчивого собеседника.
– Я вообще-то домой тороплюсь, – заявил он уныло. – У меня планы уроков не подготовлены, тетради не проверены.
– Грибы не собраны, корова не доена, – в тон ему продолжила спутница Антона. Но в голосе её не слышалось ехидства. Скорее сочувствие.
– А куда денешься? – ответил Антон. – Надо. Сейчас организуем.
Спустя пару секунд шумная компания подростков, расположившаяся с пивом на ближайшей скамейке, вдруг снялась с места и деловито направилась в сторону улицы. Точно птичья стая улетела на зиму в тёплые края.
– Это как же? – покачал головой Дмитрий. – Говорили же, нельзя пользоваться магией в личных целях…
– Ну, во-первых, не в личных, а в производственных, – парировал Антон, – а во-вторых, не всё так прямолинейно. Договор не означает, что Иные вообще отказываются от своих способностей. Есть определённые лимиты, и у нас, и у них. Здесь – вообще воздействие седьмого уровня, почти уже и не магия. Чепуха. Но есть и более серьёзные вещи, о которых мы сейчас поговорим…
Они сели. Дмитрий молчал, мысленно произнося Иисусову молитву. Не обращать внимания. Не обращать! Вообще не стоило с ними заговаривать, отвечать на приветствие, с тёткой этой ручкаться. Ну что они, застрелили бы его, пройди он мимо?
Впрочем, не надо ложных надежд. Разговора не избежать. Антон не выглядел человеком, который легко мирится с поражениями. Впрочем, он и не человек. Если, конечно, поверить в его бред.
– Дмитрий Александрович, – начал Антон, – надо нам с вами что-то решать. Ситуация нехорошая. Светлый Иной без регистрации, более того, принципиально отказывающийся соблюдать Договор – это, я вам доложу, посильнее «Фауста» Гёте. Дневной Дозор уже рвёт и мечет. Было разбирательство по делу той гиены… ну, оборотня. Нам удалось вас отстоять. Ведь, строго говоря, Иным вы по-настоящему стали только по выходе из Сумрака, то есть уже искалечив Артёма Корнеева… так зовут этого парня, Тёмного. Но они, естественно, выторговали себе право на аналогичный прецедент. В случае спонтанной инициации Тёмный Иной не будет отвечать за свои действия в Сумраке. Уж не сомневайтесь, они этим правом воспользуются.
– А провести интригу, чтобы потенциальный Тёмный попал в Сумрак в нужное время и в нужном месте – легче лёгкого. Для Завулона-то… – добавила Лена.
– Кто такой Завулон? – спросил Дмитрий, тут же прокляв свой длинный язык. Молчать. Не слушать. Ограждать себя незримой стеной молитвы… Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного… Господи Иисусе Христе…
– Это руководитель московского Дневного Дозора, – охотно пояснил Антон. – Маг высочайшего уровня. А уж интриган какой… За тысячи лет, знаете ли, многому можно научиться. Но давайте ближе к делу. К вашему делу. Разумеется, Тёмные теперь следят за вами, рады подловить на любой ерунде. Теперь-то вы уже Светлый Иной, и никого не интересует, что вы себе о Договоре думаете. Думать можете как угодно, а соблюдать придётся. Помните, о чём я вас предупреждал в нашу предыдущую встречу? Не применять силы Иного по отношению к людям. Нельзя вам пока. Вот пройдёте обучение, получите индивидуальную квоту…
– А вы? – с укоризной произнесла женщина. – Вы два раза нарушали. Сперва – там, в подвале, когда влезли в память девочки. Вы вообще соображаете, что могли по незнанию натворить?
– Способности у вас отличные, а пользоваться ими не умеете, – повёл вторую партию Антон. – Честное слово, как слон в посудной лавке. Как дошколёнок со спичками.
– Вы хоть знаете, что сделали с Людой? – продолжала его напарница. – Думаете, вы просто считали два дня из её памяти? Нет, дорогой. Вы не F5 нажали, а F6. У неё теперь полностью стёрта память – от субботы до понедельника.
– Так это же замечательно! – запальчиво возразил Дмитрий. – Незачем девчонке такое помнить.
И тут же прикусил язык. Вот тебе и незримая стена. Да они кого угодно разговорят!
– В данном случае действительно вышло удачно, – легко согласилась Лена, – но лишь по случайности. А если бы вы ей несколько лет стёрли? А если бы вы её лечить вздумали, потоком силы? Перепутали бы полярности энергетических каналов – и нате вам. Короткое замыкание, если хотите. Вы же перегоревшую проводку чинить не лезете?