Караханов В.. Мое человечество

   - За две тысячи лет до нашей эры, - цедит Маленький, - индусы учили, что рак развивается из желчи, воздуха и слизи. Теперь канцерогенные вещества находят в алюминиевой посуде и выхлопных газах, в табаке, цветной капусте, помидорах и, как видишь, добрались до сахара. Пора бы поумнеть, тебе не кажется?
   Белинский вздохнул и забрал брошюру.
   Дима потянулся в окно к дереву, смял кучу иголок.
   - Не кисни, мы все равно сломаем ЕМУ клешню, но в своих мемуарах ты обязательно упомяни, что я очень любил запах молодой хвои.
   Белинский досадливо отмахнулся, а Дима замурлыкал: Неистов и упрям, Гори, огонь, гори.
   На смену декабрям приходят январи...
   Отсрочка кончилась быстрее, чем дyмaла Нина. Где-то она слышала, что изотопы действуют очень индивидуально, иногда форсируя болезнь. Сегодня она перешла на бульон и сливки. Что поделаешь, если это ИНОГДА пришлась как раз на нее. Такая уж, видно, индивидуальная. Илья напрасно горячится. Когда-нибудь он скажет ей спасибо. Теперь надо видеться еще реже. А скоро она уедет куда-нибудь, далеко-далеко... от Невы, от близкого, рукой достать, неба, от себя...
   Старуха жадно ловила каждое слово сына. Она не знала, что отвечали ему. Она плохо слышала и то, что говорил он.
   Но когда речь идет о сыне, об ее единственном сыне, причем здесь уши? Она слышала главное. Словно в гору, спотыкаясь, падая, полз разговор Ильи с этой женщиной. Теперь он почти все вечера проводит дома. Зато это имя Нина - падает в трубку так тяжело, что у старухи начинают звенеть суставы в коленках. Она всегда просила своего бога самому выбрать женщину для Ильи. Она долго приставала к нему, - и вот он сделал выбор. Как она ненавидит эту женщину!
   Илья Борисович придавил телефон и окyрок почти одновременно.
   Старуха поджала губы.
   - В последнее время ты много КУРИШЬ. Или в твоем институте научились делать новое сердце - - Что? - переспросил Илья Борисович.
   - Говорю, куришь много.
   Он приоткрыл балконную дверь.
   - Тебе лучше не оставаться по вечерам дома, Илья, - деревянным голосом сказала старуха.
   - Она не хочет видеться чаще, - механически ответил Креймер.
   Он вышел на балкон, прямо под падающий снег.
   - Не хочет... она не хочет, - шептала старуха.
   Мир перевернулся, привычных понятий больше не существует.
   31 декабря.
   Этот день всегда вызывал v Лeны ощущение новизны. Казалось, назавтра опять крутой поворот, за которым опять начинается неизведанное, и вптели еще много, астрономически много, таких поворотов. Так было в школе, в университетe, в аспирантуре, так, в силу инерции, продолжалось ч на работе.
   Сегодня знакомое чувство ожидания не приходило. Все представлялось будничным, серым. Повороты кончились, впереди было пусто.
   А последний опыт? - попытался встряхнуть себя Маленький. Вот именно, что п о с л ед н и и...
   Недаром у англичан имеется особое время - презент континиус продолжающееся настоящее...
   Сейчас он идет в стационар, и пойдет туда завтра, и послезавтра, и каждый день, пока... Пока комбинация витаминов, продлевающая его настоящее, не превратится в прутик, перешибающий железный лом.,..И в дом превратится он сам. Дима представил себя лежащим под натянутым одеялом, из-под которого будут обязательно торчать носки. От этой мысли его передернуло.
   - Бюрократы, как будто нельзя шить одеяла разных размеров,- вслух возмутился Дима, входя в амбулаторию.
   - Тсс... - молоденькая медсестра указывала на перегородку. Оттуда доносился ровный голос Белинского.
   - Совещание? - шепотом спросил Дима.
   - Практиканты опять, надоели... - Она рефлекторно поправила косынку и быстро взглянула на Диму.
   Но он прислушивался к Белинскому и противоречия между репликой "надоели" и поправленной косынкой не заметил.
   - В нашей клинике все случаи - с поздней диагностикой, исключающей радикальное лечение. Поэтому мы вынуждены проводить паллиативное продлеваем жизнь больного и делаем ее по возможности терпимой. Использование новейших препаратов, с которыми вы ознакомитесь, позволяет не только обезболивать наиболее мучительный период заболевания, но и в ряде случаев даже возвращать на более или менее длительное время работоспособность.
   - Лично я предпочел бы быстрый конец, чем медленное ожидание неизбежного, - запальчиво вставил кто-то из студентов, - это, по крайней мере, честнее и гуманней.
   Наступила пауза. Дима очень ясно представил себе, как Белинский снял очки и близоруко щурится на выскочку, - Сейчас он его испепелит, подмигнул Дима сестре.
   Но взрыва не последовало, Белинский ответил очень тихо: - В роли врача вы имеете право предпочитать только одно: лишний год, месяц, день, минуту. Слышите, даже минуту... И вы обязаны не кривя душой, а именно честно верить до этой самой последней минуты, верить сильнее самого больного. Иначе - не берите диплом, и это будет вашим самым гуманным поступком.
   - Передайте патрону, что даже я не сказал бы лучше, - довольно прошептал Дима, раскатывая рукав.
   - Вы когда-нибудь задумывались над загадкой спонтанного, самопроизвольного рассасывания опухолей, даже в самых безнадежных случаях рака? - неожиданно спросил Креймер, едва Дима вошел.
   - Я слышал об этих уникумах от Белинского. Время от времени он начинает ими просто бредить, - ответил Маленький. - Но у этoго бреда обязательно должна существовать какая-то закономерность. Факты самоизлечения не случайны. Пусть очень редкие, но зато убедительные победы организма доказывают, что бредом является как раз мнение о присущей раку необратимости.
   Креймер вовремя заметил в глазах Димы тоску и перешел от менторских рассуждений к делу.
   - Эффектно! - выслушав, сказал Дима. - Но ведь мы уже пробовали нечто подобное.
   - Пробовали, - согласился Креймер, - опять-таки слишком крупнокалиберно.
   - Конечно, гораздо лучше ограничиться одним, единственно нужным элементом, но как отыскать иголку в стоге сена?
   МАЙ
   Нина, еще не открывая глаз, почувствовала, что на нее смотрят.
   Старуха сидит рядом и, кажется, молится. Теплая ладонь гладит тонкую Нинину руку...
   ...Старуха пришла в самую слякоть. Она долго шаркала ботами по половице, а с зонтика, пока Нина не догадалась взять его, текла вода. Молчание продолжалось и в комнате.
   Старуха, не скрывая, разглядывала Нину.
   - Вы любите моего сына? - вдруг спросила она.
   Наверно очень смешно, когда мать сорокалетнего мужчины приходит выяснять такой вопрос.
   Нина расплакалась.
   Когда старуха узнала все, морщины на ее лице затвердели.
   Каждый шаг сюда отдавался болью. Она шла, отбросив гордость, накопленные годами убеждения, шла, крепко, как знамя, стиснув зонтик. Она подготовила себя ко всему... Оказывается, не ко всему.
   - Вы не должны избегать его, - наконец сказала мать.
   ...Старуха вздыхает и тут же вздрагивает: заметила, что Нина проснулась. Она строго поджимает губы, говорит: - Ты во сне кричала, и я пришла.
   - А каяву мне хорошо. - Темно-карие глаза светлеют, будто кофе разбавили молоком.
   Старуха любит, когда Нина улыбается.
   Но стоило Нине остаться одной, как улыбка исчезла.
   Еще полгода назад она не поверила бы, что сможет ежедневно спать днем по три-четыре часа. Теперь это - необходимость.
   Сейчас идут уроки второй смены. Звонок, ребячий гомон, учительская - и опять притихший класс. Как любила Нина эту тишину пораженного воображения, в которой умирал Болконский, трубил в рог Руслан, мчались в Сибирь русские женщины, полз по жизни Иудушка Головлев, метался среди масок Арбенин, пожирал осетра Собакевич, гремел гром над Катериной... Как бывала счастлива она после таких уроков с ожившей тишиной!
   Из ванны, булькая, вытекала вода. Из схваченного кафелем зеркала на Нину смотрела темноглазая блондинка с блеклыми сосками грудей, не знавших материнства, узкими покатыми плечами, едва намеченными округлостями живота и бедер - вся какая-то ненастоящая, как кипарисы в институтском городке. И ненастоящим было пребывание этой женщины среди реальных людей, предметов, звуков.
   На журнальном столике стакан с апельсиновым соком.
   Это для нее. Апельсины в мае так же нелепы, как ее теперешняя жизнь с "мертвым часом", с усталостью после самой кратковременной прогулки. Апельсины в мае - это для нее.
   Час или два просидела она в кресле? Может быть, и больше, гардины на балконных дверях совсем потемнели.
   На лестнице шаги. Наконец-то. Их еле слышно, но она еще ни разу не ошиблась.
   Илья Борисович вдавливает кнопку звонка со смешанным чувством радости и страха. Он знает, сейчас откроется дверь, и будет Нина. Он уверен в этом. И каждый раз одна и та же бредовая мысль: откроется дверь, а Нины не будет и никогда не было, и...
   Они долго стоят обнявшись.
   - Как ты сегодня? - спрашивает Креймер.
   - Хорошо. Она не кривит душой. Теперь, когда он рядом, все пережитое за день лишь маячит в сознании полузабытым сном.
   - Ты мог бы прийти пораньше, - ворчит старуха, накрывая на стол.
   - А что сегодня у тебя? - спрашивает Нина, радостно отмечая, что Илья с нетерпением ждал этого вопроса. Все-таки удалось отунить его думать о ней, как о тяжелобольной, с которой нельзя .говорить, не взвесив предварительно последствий откровенности. А ей хотелось быть для него кем угодно, только не пациенткой.
   - Опухоли у Боба совсем не прощупываются.
   "Выходит, опять неудача? Чем же он доволен?" - думает Нина.
   Илья Борисович понял ее недоумение, улыбнулся: - В науке иногда, как в детективе, уважаемый филолог.
   Если загадки начинают громоздиться, нарушая всякую логику, - конец на следующей странице, Диме Маленькому совсем не до шуток. Самой большой загадкой для него сделался собственный организм. Боли исчезли вернулся студенческий аппетит и... вообще какая-то чертовщина...
   Перечитав записанное, Дима захлопнул черную тетрадь.
   В деловитом изложении все это выглядит очень бледно. Записать бы прямо: "Я испытываю такое чувство, будто кто-то за шиворот вытащил меня из гроба и послал в киоск за газетами".
   Уже поздно. Ехать домой не на чем, и все равно сегодня не заснуть.
   Дима накидывает плащ. Ему захотелось еще раз взглянуть на Боба.
   В дежурке он с удовольствием, вслух читает последнюю запись в "истории болезни": "температура - 37, роэ - норма, резко увеличен апптетит".
   - Боюсь, ваша обезьяна скоро поужинает мною, - шутит ветеринар.
   - И получит премию за рациональное сокращение штатов, - острит Маленький.
   Боб гортанно приветствует его появление.
   - Допустим, - ответил Дима, пожимая шершавую, как наждак, ладонь.
   - Вот что, друг мой волосатый, нам с тобой здорово повезло. Это факт. Иначе плакали по нас джунгли.
   Боб шлепнулся на спину, задрыгал всеми четырьмя.
   - Тебе не верится? Мне тоже. Ну, ну, не очень расходись.
   Обезьянья старость с внучатами нам еще не обеспечена.
   Окончательно я узнаю об этом в Москве.
   Дима закурил, и Боб, морщась, отковылял в угол.
   - А главное, из вашей хоп-компании уже давно не получается двуногих. Как ни оскорбительно для тебя, но мне приходится иметь в виду и это. - Дима поймал брошенный в него финик и подумал, что ему все-таки очень хочется дожить до этой самой обезьяньей старости.
   Утром Креймер, не раздеваясь и словно продолжая начатый разговор, коротко бросил: - A теперь в виварий.
   Сперва занялись животными группы "А". Бог одну за другой производил операции. Лаборанты едва успевали сортировать полученный биопсический материал. Дима тут же готовил штаммы для электронно-микроскопических исследований.
   Наконец, Креймер сделал паузу, смахнул со лба капельки пота.
   - Как видите, у всех особей, подвергнутых канцерогенному облучению с последующим введением активатора, обра" зовались опухоли с локализацией в пораженных тканях.
   - Если случай с Джеммой - закономерность, эти новообразования не должны быть злокачественными, - подхватил Дима.
   - А вы еще сомневаетесь в этом?
   Маленький пропустил насмешку мимо ушей. Ему не терпелось высказать мысль, целиком захватившую его.
   - Тогда в группе "А плюс лучевой агент" могут вообще отсутствовать опухоли... Вообще...
   Димэ, ошалело улыбаясь, взглянул на Креймера.
   - Продолжим... - строго сказал Бог.
   Белинский задержался у температурного листа, через плечо спросил у старшей сестры: - Новенькая?
   В это время вошел Краймер. Он слышал вопрос и, буквально оттерев коллегу плечом, загородил пациентку.
   "Неужели Нина?" - Белинский всматривался из-за спины Креймера в худенькую, с тонкими, как у подростка, руками, женщину.
   Бог оглянулся.
   Белинский поспешно вышел.
   "Тюлень сопливый!" - мысленно выругался Креймер, - У бедняги совсем худо с глазами,-сказал Илья Борисович, - теЛескопы вместо стекол носит, а все равно...
   Он неожиданно нагибается, целует ее в шею.
   - Так наверное ты выглядела в семнадцать лет, правда? Но здесь, хочешь или не хочешь, тебе придется опять располнеть, - И тогда ты меня разлюбишь, - смеется Нина.
   Илье тяжело притворяться, и она, как может, помогает ему. Он заметно повеселел и даже рассказывает анекдот, наскоро извлеченный из недр памяти. Потом; словно извиняясь, говорит: - У меня еще осталась кое-какая работа, ненадолго.
   От встречи с Ниной у Димы осталось одно самое сильное впечатление: каким чудом удается ей не сгибаться под тяжестью волос.
   Тем с большим удивлением наблюдал он за вернувшимся из стационара шефом. В Креймера, казалось, влили сверхмощный фермент энергии.
   - Скажите, Дима, как специалист, когда к спортсмену приходит второе дыхание.
   - Биотоки!..
   -. Что?
   - Это не вам... Второе дыхание?..
   Креймер с интересом ждал.
   - Когда хуже быть не может и, значит, терять нечего.
   Конечно, если он хороший спортсмен и не растратил волю до копейки.
   Илья Борисович удовлетворенно кивнул и вдруг весело подмигнул Диме.
   "Все ясно, как в полдень в Гаграх. Бог - один из тех чудаков, которых неясность мучает больше, чем самая страшная явь. Теперь он будет бороться, как лев, до последнего клочка шевелюры", - подытожил свои размышления Дима и тоже удовлетворенно хмыкнул.
   Креймер заразил его своей энергией, и он успел закончить обобщенный биохимический анализ проведенных экспериментов.
   Шеф благосклонно принял анализ и фыркнул по поводу заявления о недельном отгуле.
   - Ехать я должен обязательно, - заупрямился Дима.
   - Вечно у вас какие-то тайны, и в самое неподходящее время.
   - Я член секты прыгунов и когда мне приспичит прыгать, это вроде морфийного голодания.
   Креймер, размашисто надписывая клочок бумажки (в институте не очень считались с канцелярией), не удержался: - Мне иногда кажется, что ваша голова попала не в свой комплект.
   Наверно, у каждого есть любимый музыкальный инструмент, при звуках которого сам превращаешься в щемящую струну. Для Нины таким инструментом был оркестр.
   Белинскому очень хотелось загладить свою нетактичность, и он раздобыл для нее японский транзистор. Теперь она получила возможность, как понтапоном, часами глушить себя музыкой.
   За эту неделю Нина словно заново прожила ту часть детства, в которой не было астраханской тетки и чужого распухшего человека под остановившимися часами. Был огромный пустой зал, где она поудобнее усаживалась в каком-нибудь кресле, а отец легким упругим движением поднимался на возвышение к оркестру, и сразу наступала тишина, такая торжественная, что Нина боялась нечаянно скрипнуть стулом.
   Затаив дыхание, она следила за отцовскими руками, которые должны привести в движение сказочный мир струн и блестящего металла. А когда репетиция кончалась, Нина подходила совсем близко и говорила: "Очень хорошо, спасибо" и терпеливо ждала, пока музыканты постучат смычками о пюпитры. Обычное вознаграждение, которым она очень гордилась.
   Скрипнула дверь. Белинский. Он почти ежедневно сообщает ей новости.связанные с успехами той или иной группы исследователей. Это один из его методов психологического воздействия на трудных пациентов. Как-то, дослушав до конца очередное сообщение, она насмешливо спросила: - А вы сами верите, что мы еще успеем воспользоваться достижениями науки?
   Наверно он вспомнил, что ее гошнит даже от жидкой пищи, и поэтому растерянно молчал. Ей сразу стало жаль его: - Конечно, верите, иначе здесь работать нельзя.
   Сегодняшняя новость была особенно интересной. С отчетом о работе своей группы выступит Креймер.
   - От этого доклада ждут многого. - Белинский помял очки, спросил: Вам, случайно, ничего не известно?
   Нина показала головой, а он убежденно сказал: - Раз взял слово, значит, есть о чем сказать...
   ...Да, ему есть о чем сказать. Креймер обвел аудиторию взглядом и, как скальпель, взял в руки записки.
   - Вопреки нашему первоначальному предположению, обнаруженный внутриклеточный элемент не является фактором, обусловливающим возникновение злокачественных опухолей.
   Наоборот, он обладает фенотеническими признаками гранул, выполняющих в эмбрионах роль мощного стимулятора нормального роста. В дальнейшем необходимость в ускоренном росте клеток отпадает, однако защитная реакция организма против антигенных новообразований вновь пробуждает гранулы к активности уже в ином, усложненном в процессе развития качестве. Опыты над человекообразными обезьянами показали...
   Ровный, без аффектации, голос Креймера, казалось, дополнял тишину переполненного зала.
   - ...Или создается среда быстрорастущих здоровых клеток, под влиянием которой раковые клегки приобретают способность к дифференцировке и превращаются в нормальные.
   Таким образом, активированные гранулы совершенно безопасны для нормальных тканей и являются грозным оружием в борьбе с опухолевыми.
   Зал восторженно гудел, пока вслед за радостью не пришел ее вечный спутник - сомнение.
   - А как с отдаленными результатами?!
   Реплика, словно камень с гор, повлекла за собой новые: - Уникальное средство? Невероятно...
   - Какова биологическая сущность воздействия гранул?..
   - Радикальное лечение вслепую?..
   Креймер отвечал спокойно, без тени раздражения. Слишком много означала для этих людей его правота.
   - Да, возможность рецидивов по-прежнему не исключена. Универсальность будущего препарата пока также не гарантирована. Что касается лечения вслепую, то история медицины знает много тому примеров. Сыворотка Пастера, вакцинация против оспы были применены против неизвестных никому вирусов, а хинин в Южной Америке использовался за много лет до того, как туда привезли микроскоп и увидели малярийного микроба. Тем более, когда речь идет о раке, незачем придерживаться логической последовательности.
   А вопросы продолжали сыпаться, и на многие он отвечал одинаково: не знаю.
   - И все же одно несомненно. До сих пор мы пытались подавлять опухоли крупнокалиберными средствами, но, увы, нельзя бомбами уничтожить снайпера, не повредив дерева, на котором он спрятался. Против снайпера нужен снайпер. Теперь сам организм дает нам оружие на внутриклеточном уровне. Я убежден, что аналогичным действием его в организме человека объясняются, казалось бы необъяснимые, случаи спонтанного, самопроизвольного рассасывания опухолей даже в самой безнадежной стадии заболевания. Больше того, высокий уровень сопротивляемости наверняка обеспечивает регрессию предрака или вызывает образование так называемой доброкачественной опухоли.
   - Примеры! - выкрикнули с места.
   - Отдайте себя при жизни в распоряжение паталогоанатома, и они появятся, - отпарировал Бог.
   И вдруг из массы лиц возникло крупным планом сурово-сосредоточенное Димино.
   "Значит, он все-таки приехал", - механически отметил Креймер, а Маленький уже поднялся к нему, встал рядом.
   - Есть такой пример. Эксперимент над человеком дал блестящие результаты.
   "Он окончательно спятил", - подумал Илья Борисович.
   - Я ввел себе А-гранулы в декабре прошлого года...
   Дима говорил немного тише обычного, взвешивая каждое слово.
   Потом на стол президиума легли пухлая история болезни, заключительные анализы московской клиники, тетрадь самонаблюдений.
   На этом, собственно, заседание ученого совета закрылось, но лаборатория Креймера сделалась Меккой. Уходящих тут же заменяли новые. Белинский ухитрился побывать дважды.
   Во второй раз Дима, нежно погладив его по голове, сказал: - Не смотри, пожалуйста, на меня влюбленной барышней. Первый поцелуй будет еще не скоро.
   - Теперь я могу подождать, - серьезно ответил Белинский.
   Наконец, они остались вдвоем.
   Бог сидел в кресле, а Дима исповедовался стоя.
   - К счастью, использовать себя в качестве подопытного кролика вошло у меня в привычку, - пошутил он, заканчивая исповедь.
   - К несчастью, вы использовали последние активаторы,задумчиво сказал Креймер.
   Это прозвучало жестоко. Илья Борисович тут же поправился: - Я безотносительно к вам говорю, с точки зрения будущего.
   Дима расхохотался: - Я благоразумно решил, что обезьянья доза мне ни к чему и ограничился половиной.
   Кажется Бог катапультировал вместе с креслом, - Вы заслужили памятник!
   Дима не стал спорить, но выразил пожелание, чтобы потребность в этом возникла гораздо позднее.
   Как ни странно, нерешенных проблем в связи с открытием активированных гранул стало больше.
   - Мы долго карабкались, а взобравшись, очутились у подножия исполинской горы, - заявил по этому поводу Маленький и весело добавил: - Ну что ж, будем карабкаться дальше.
   Главная трудность заключалась в невозможности исследований А-гранул в лабораторных условиях. За обсуждением этого вопроса вопросов пролетел вечер. Усталые, но довольные, они разошлись в середине центральной аллеи. Креймер свернул к стационару, Маленький пошел дальше.
   О его приезде дома не знали. Он открыл дверь своим ключом, не зажигая света, прошел в комнату, перегнувшись через решетчатую боковушку кроватки, поцеловал теплый висок, присел на оттоманку.
   Долго прислушивался к дыханию спящих. Завтра жена скажет: "Мы проспали тебя, да, Дим?".
   "Дудки! Теперь меня уже не проспите, - с удовольствием подумал он. Хотя очень жаль, что применение в московской клинике индийского препарата ASflR свело на нет доказательственное значение моего выздоровления. Зато, будь все на строго научный лад, не было бы меня самого".
   Дима, улыбаясь, прошел на кухню, вволю присыпал перцем холодное мясо с картошкой.
   Спать не хотелось. Включил приемник, на пол-оборота повернул регулятор громкости.
   "...Со счетом 3:1 автозаводцы победили армейцев Ростова...".
   Дима, сам не зная отчего, опять широко улыбнулся. Гдето играют в футбол, за окном тарахтят последние трамваи, сопит во сне малыш. Все-таки здорово - чувствовать себя равноправным участником самого долгого на свете праздника - Жизни. Так можно до пятистопного ямба докатиться, мысленно обрывает он себя. А почему бы и нет? А потому, что некогда.
   Бог придумал настоящее чудо. Завтра они начнут грандиозный опыт по превращению обезьяны в живую лабораторию, и последней порции А-гранул волей-неволей придется проявить свои чудесные свойства. А потом, радуйтесь люди! Ликуй, человечество!
   Дима прямо из-под крана напился воды, рассмеялся вполголоса. "Ну, знаете, коли дело дошло до патетики, то вам пора бай-бай".
   Мальчик поступил в конце дня. Белинский задержался, чтобы сегодня же сделать назначения. Потом, по привычке, заглянул к Нине.
   "Удивительно, что Креймер не примчался прямо с заседания", - подумал он.
   - Вы сегодня молодцом, одышки почти нет.
   - Да, мне легче, - ответила Нина.
   По коридору, тяжело ступая, прошла заплаканная женщина. Сопровождавший ее мужчина, заметив Белинского, вернулся. Он стал в дверях палаты, уставился Белинскому в рот. Белинский жалобно взглянул на Нину.
   - Скажите, доктор... - начал мужчина, когда молчание сделалось совсем тягостным. Так и не закончив, неожиданно, словно секретничая, прошептал: За один месяц поседела... а?
   У Белинского дернулось левое веко. Нина замечала это во второй раз.
   - Что с мальчиком? - спросила она, когда мужчина вышел.
   - Саркома.
   Нина почувствовала странное облегчение от мысли, что больна она сама, а не ее сын. Как будто у нее вообще был ребенок...
   Белинский включил транзистор. Интересно, кого он сейчас отвлекает себя или ее? Если ее, то лучше бы не надо, подумала Нина. Этот шопеновский вальс окончательно испортил ей настроение.
   ...В тот вечер собрались самые близкие друзья Ильи. Одними из последних пришли старичок-академик и пианист, одутловатое лицо которого было знакомо Нине по афишам.
   - Знаю, что придется, поэтому лучше сразу, - пошутил он, усаживаясь за небольшой кабинетный рояль. За столом Илья поднялся с бокалом и сказал торжественно мрачным тоном: - Господа, я должен сообщить вам пренеприятное известие: здесь сидит моя жена.
   Хохот, скрежет отодвигаемых стульев. Все потянулись к Нине...
   - И ты Брут! - смешно вскинул брови пианист.
   Академик обнял и расцеловал старуху.
   - Вас не поздравляю, - сказал Нине, - для хорошего мужа он слишком омикроскопился.
   Казалось, это было еще вчера...
   Она и не заметила как ушел Белинский.
   Поздно вечром, как обычно, начались боли. Им предшествовало всегда одинаковое ощущение будто самая настоящая раковая клешня, примериваясь, цепляется за горло. Ждать, пока ей удавалось ухватиться поудобнее, для Нины было мучительнее самого приступа. Наверное, оттого, что собственно боли давали моральное право позвонить сестре...
   Вот и наступил уже такой момент. Клешня терзала, рвала, кромсала...
   Нина потянулась к звонку, и в это время вошел Креймер.