Каратеев Михаил Дмитриевич. Ярлык Великого Хана

   Во время всех этих развлечений Василию не раз случалось встречаться с Фейзулой и даже обмениваться с нею несколькими, обычно шутливыми фразами. С каждой новой встречей эта веселая, быстрая как газель девушка нравилась ему все больше, и вскоре он с удивлением и даже с некоторой досадой почувствовал, что она прочно овладевает его помыслами. Он видел, что Фейзуле тоже приятны их встречи, ибо она была настолько безыскусственна, что даже не пыталась этого скрыть: обнаружив его в толпе гостей, взгляд ее всегда зажигался откровенной радостью.
   Но однажды, на празднестве, устроенном в стойбище у хана Чимтая, отыскав ее взором в группе женщин, Василий был поражен происшедшей в ней переменой. Правда, она, как всегда, улыбнулась ему, но сейчас же глаза ее отразили такую скорбь, что у Василия защемило сердце. Он понял, что с него случилось что-то неприятное, и смутно почувствовал, что это имеет какое-то отношение и к нему. Василии хотел расспросить ее, но этого сделать не удалось: с ним в этот момент разговаривал Урус-хан, почему-то проникшийся к нему Особой симпатией, а когда он наконец отделался от своего собеседника, Фейэулы поблизости уже не было.
   На следующий день, воспользовавшись тем, что Туй-ходжа-оглан предлагал ему обмен конями, Василий с утра отправился в стойбище Чимтая, надеясь встретиться с Фейзулой.
   Ожидание его не обмануло: закончив сделку и возвращаясь назад по берегу озера, он увидел девушку, сидящую у самой воды. Обхватив руками колени, она задумчиво наблюдала, как ее пятилетняя сестренка, радостно взвизгивал и поднимая каскады брызг, гонялась по отмели за мелкой рыбешкой, стараясь поймать ее небольшой корзинкой.
   Василий подошел и поздоровался. Фейзула, как обычно, ответила приветливо, стараясь казаться веселой и беззаботной. Но это ей плохо удавалось; Василий сразу понял, что ее продолжает угнетать какая-то тяжелая дума.
   – Что с тобою, маленькая ханум? – участливо спросил он, после того как они обменялись несколькими незначительными фразами. – Еще вчера я заметил, что тебя что-то гнетет. Я друг тебе. Поведай, какое горе тебя постигло, и, может быть, мы вместе придумаем, как его прогнать.
   – Это тебе показалось, князь,– деланно засмеявшись, ответила Фейзула.– Нет у меня на сердце никакого горя.
   – Твои глаза говорят другое, ханум.
   – Это как погода, князь: иногда в душе светит солнце, и тогда глаза смеются. Но бывают и облачные дни…
   – Облака приносит ветер,– сказал Василий, беря девушку за руку,– и печаль тоже не приходит сама собой. Скажи, что ее принесло тебе?
   – Наверное, тоже ветер,– не сразу ответила Фейзула.– Но он уже и унес ее. Гляди, я снова веселая,– добавила она, поднимая глаза на Василия. Глаза улыбались, но за этой улыбкой князь разгадал едва сдерживаемые слезы.
   – Фейзула-джан,– сказал он, крепче сжимая ее руку,– зачем ты меня обманываешь? Если не хочешь сказать правду, не говори. Я ведь понимаю: кто я для тебя, чтобы ты стала поверять мне свои тайны? Но верь, я расспрашиваю тебя не из любопытства, а лишь потому, что всею душою желал бы помочь твоему горю, коли оно у тебя есть.
   – Я верю тебе, князь,– сдавленным голосом ответила Фейзула, почти вырывая свою руку из руки Василия и быстро отворачиваясь, чтобы скрыть выступившие слезы.– Может быть, после я тебе все скажу… А сейчас прощай, мне надо уходить. Нехорошо будет, если нас тут увидят вдвоем
   С этими словами она порывисто вскочила и, подхватив на руки удивленную девочку, почти бегом кинулась к табору отца. Василии проводил ее недоуменным взглядом и долго еще стоял на берегу застывшего в летнем зное озера, пытаясь разобраться в себе и понять, что происходит с девушкой. На мгновение в его голове промелькнула смутная догадка, но он сейчас же отбросил ее, как совершенно неправдоподобную. Нет, здесь что-то иное… И это надо непременно выяснить. Решив при первой же встрече возобновить с Фейзулой прерванный разговор и добиться ее откровенности, он медленно побрел к своему шатру.
   Но осуществить это намерение оказалось нелегко: девушка его старательно избегала, как бы страшась предстоящего разговора или еще чего-то, чего Василий попять не мог. Издали она ласково ему улыбалась, но едва он делал шаг по направлению к ней, она стремительно исчезала.
   После двух-трех неудачных попыток уязвленный Василий больше не пробовал к ней приблизиться, стараясь вообще о ней не думать. Однако в этом его воля была бессильна: чтобы он в эти дни ни делал,– образ Фейзулы неотступно стоял в его памяти.
   Однажды вечером, когда на притихшую степь уже наплывали легкие сумерки, Василий вышел из своего шатра и, задумчиво постояв на берегу озера, в котором медленно тускнели краски заката, безотчетно побрел к тому месту, где он в последний раз встретился с Фейзулой. Еще издали он увидел ее, но она была не одна: с нею разговаривал, стоя спиной к Василию, какой-то высокий мужчина. Их слов он не мог расслышать, но ему хорошо было видно бледное, взволнованное лицо девушки, с глазами, смотрящими в землю. Василий, внезапно почувствовав острый укол в сердце, сперва хотел бесшумно удалиться, но желание узнать, с кем разговаривает Фейзула, было настолько сильно, что, вместо этого, он громко кашлянул.
   Вскинув на него испуганный взгляд, девушка тихо вскрикнула и бросилась бежать. В тот же миг ее собеседник быстро обернулся, и Василий с удивлением узнал вспыхнувшее гневом и ненавистью лицо Хисара-мурзы. Взглянув на него, как на пустое место, Василий повернулся и медленно зашагал назад.
   В эту ночь он долго не мог уснуть. Сначала все ему казалось ясным: Фейзула любит Хисара и так печалилась лишь потому, что он не обращал на нее внимания. Ну, а теперь они, видно, договорились, стало быть и дело с концом… Однако, поуспокоившись, он вспомнил, с каким выражением лица Фейзула слушала Хисара, и мысль его сразу ударилась в противоположную крайность: этот человек имеет над ней какую-то непонятную власть, он ей угрожает, и именно от него нужна ей защита. Может быть, она сегодня и пришла на то место в надежде, что туда явится он, Василий, и она расскажет ему все, как обещала! А Хисар ее подстерег… Конечно, это так! Не может такая девушка любить этого дрянного, злобного человека, по возрасту годящегося ей в отцы! – Надо будет завтра же встретиться с Фейзулой и во что бы то ни стало поговорить с ней начистоту. Заснув с этой мыслью, Василий, против обыкновения, проснулся поздно и, приведя себя в порядок, тотчас отправился на вчерашнее место, думая, что если Фейзула приходила туда, надеясь на встречу с ним,– она придет и сегодня, ибо видела, что он тоже ищет этой встречи. Но ее там но оказалось.
   Тщетно прождав около часу, он за кустами подошел к стойбищу Чимтая и, оставаясь невидимым, долго еще высматривал, не появится ли Фсйзула из какого-нибудь шатра. Потеряв наконец всякую надежду и собираясь уже возвращаться домой, он вдруг увидел ханум Кичик, шедшую к кибитке, которая стояла в нескольких шагах от того места, где он скрывался. Вспомнив, что Кичик близкая подруга Фейзулы, и чувствуя к этой женщине симпатию и доверие, Василий, не долго думая, вышел из-за кустов и направился прямо к ней.
   – Привет тебе, достойнейшая и благородная ханум,– сказал он, почтительно поклонившись молодой женщине.
   – Это ты, князь? – с удивлением воскликнула Кичик. – Что ты здесь делаешь? Если подстерегал меня, то смотри, мой муж ревнив, как два шайтана! – со смехом добавила она.
   – Прости меня, ханум, если я зря подвергаю тебя такой опасности,– ответил Василий, невольно и сам впадая в шутливый тон. – Я бы никогда не осмелился поднять свои недостойный взор на прекраснейшую и добродетельную жену почтенного Туй-ходжи-оглана. Меня привела сюда иная причина.
   – Какая же? – с любопытством спросила Кичик.
   – Я надеюсь на твою скромность, ханум, и на то, что ты не истолкуешь дурно моих намерений: я хотел увидеть Фейзулу.
   – Вот как! – удивленно протянула Кичик.– Какими же побуждениями вызвано это не совсем обычное желание?
   – Верь мне, ханум, -самыми чистыми! Я заметил, что последние дни она была очень печальна. И подумал: может быть, с нею случилась какая-то беда и ей нужна помощь друга.
   – Ах, ты все-таки заметил, что последние дни она была печальна? – с легкой насмешкой в голосе спросила Кичик, – Ты очень наблюдателен. Может быть, ты понял также, почему она была печальна?
   – Этого я не знаю, ханум, и именно это я хотел бы выяснить. Не могла бы ты оказать мне милость и позвать сюда на минутку Фейзулу? Если тебе моя просьба кажется нескромной, прошу и тебя возвратиться: я буду говорить при тебе.
   – Фейзула выйти не может,– после короткого раздумия ответила Кичик. – Она больна и лежит в своем шатре.
   – Она больна? – с тревогой воскликнул Василий.– Что с нею приключилось, ханум?
   – О, ничего опасного, – ответила Кичик, взглянув на него потеплевшим взглядом. – Просто она много плакала, и у нее голова болит. Это скоро пройдет. Но для того, чтобы, узнать причину ее печали и слез, тебе вовсе не нужно с нею видеться. Все это я могу объяснить тебе гораздо лучше, чем она сама.
   – Сделай такую милость, добрейшая ханум!
   – Так слушай: к Фейзуле сватается хан Хисар. Он уже два раза говорил ей о своей любви и о том, что хочет просить у Чимтая ее руки. И если он до сих пор этого не сделал, то лишь потому, что надеется сначала уломать Фейзулу: он боится, что Чнмтай не отдаст ему дочь без ее согласия. Но Чимтай ее ни о чем не спросит, и Фейзула это знает. Хисар-мурза хорошая партия: он очень высокого рода и, вероятно, будет царствовать в Мавераннахре. Если он попросит Фейзулу в жены, Чимтай ему не откажет и свое обещание сдержит, что бы потом ни случилось: он честен и упрям как бык! Понимаешь теперь?
   – Не совсем: почему же Фейзула так убивается, если Хисар столь завидный жених? Будет она царицей Маверанаахра,– с горечью добавил Василий.
   – Потому убивается, что любит другого,– строго сказала Качик.
   – А этот другой?
   – А этот другой или слеп, или не считает Фейзулу достойной своего внимания.
   – Кто же этот ротозей? – пробормотал Василий.
   – Я думала, что вы, русские, умнее! – расхохотавшись, ответила Кичик.
   – Погоди, ханум! Что ты хочешь этим сказать? – воскликнул пораженный Василий.
   – Что она любит тебя, князь. И вот подумай теперь, каково ей сидеть и ожидать, что всякую минуту к Чимтаю может явиться ненавистный ей Хисар-мурза и получить ее в жены, пока ты ходишь по берегу озера и вздыхаешь!
   – Она сама тебе сказала, что любит меня?
   – Ничего она мне не говорила. Но я женщина, и у меня, благодарение Аллаху, глаза на месте.
   – И ты уверена, что не ошибаешься?
   – Так же уверена, как и в том, что говорю сейчас с самым недогадливым мужчиной, из-за которого даже обидно будет получить нагоняй от мужа, если он нас увидит!
   – Ты все шутишь, ханум! А что же мне теперь делать?
   – Это уж тебе виднее. Можешь поплакать вместе с Фейзулой над ее горькой долей или предложить себя в няньки ее детей от Хисара.
   – Да брось ты свои насмешки, ханум! Скажи лучше, отдаст се за меня хан Чимтай, ежели я посватаюсь?
   – Думаю, что отдаст, если ты опередишь Хисара и если Фейзула скажет, что тебя любит. Но надо действовать быстро: у Хисара-мурзы глаза зорче твоих. Он наверняка уже кое-что заметил.
   – Погоди… ведь сперва надобно с нею поговорить. Нельзя же прямо идти к Чимтаю… Сегодня после обеда назначено последнее собрание курултая. Мне там делать нечего, а ханы войдут все, и Хисар-мурза тоже. Самое время для нашей встречи. Ты мне вызовешь Фейзулу на берег озера?
   – Вызову, князь. Вот теперь я начинаю чувствовать, что говорю с мужчиной.
   – Ладно, ханум. Скажи ей, что буду ждать на том самом месте, где мы с нею уже встречались.
   – И больше ничего не говорить?
   – Еще скажи, что уже веет ветер, который без следа разгонит все тучи… Впрочем, не говори ничего, я сам скажу! Только придет ли она?
   – В том положись на меня, князь. Придет.
   – И ты думаешь, все обойдется, как надо?
   – Аллах милостив, но он не любит тех, кто в этом сомневается. Дело в твоих руках, князь.
   – Ну, тогда прощай, ханум Кичик! Спаси тебя Аллах за все!
   И Василий поспешно зашагал к своему шатру.

Глава 49

   И скажите женщинам верующим: пусть они потупляют взоры и прячут свои члены, пусть закрывают покрывалом вырезы на груди и пусть не показывают своих прелестей никому, кроме как своим мужьям, или отцам своих мужей, или сыновьях мужей, или своих братьям и сыновьям Братьев, или тем слугам из мужчин, которые не могут иметь желания, или детям, которые еще не постигли наготы женщины. Обратитесь к Аллаху, вы, верующие, и, может быть, вы окажетесь счастливыми. Коран
   – Женюсь, Никитушка! – без всяких предисловий объявил Василий, входя в шатер, где и это время Никита, сидя на обрубке дерева, чинил уздечку.
   – На Фейзуле? – спросил Никита, поднимая голову, но не обнаруживая никаких признаков удивления.– Уже и сговорились?
   – На ней,– ответил озадаченный Василий, рассчитывавший ошеломить друга этим известием. – А ты как догадался?
   – Да нешто я слепой или тебя не знаю, Василей Пантелеевич? Ты бы и так перед нею едва ли устоял, а тут еще целый год других баб не видел.
   – Ну, и что ты скажешь?
   – Да что ж тут говорить? Видать, девушка она хорошая, собою красавица, к тому же еще и царского роду. За такую княгиню не стыдно будет ни в Карачеве, ни в Брянске. Мне она, к примеру, куда более глянется, нежели Ольга Юрьевна Муромская.
   – А ничего, что она татарка?
   – Да что ж с того? Мало ли русских князей на татарках женилось? Сам великий князь московский, Юрий Данилович на Узбековой сестре был женат. А ярославский князь, Федор Ростиславич! А суздальский, Михайло Андреевич! А Глеб Васильевич Белозерский! Его жену-татарку, во святом крещении нареченную Феодорой, вся Русь оплакивала, как она преставилась. Ныне, слыхать, Церковь наша ее к лику святых сопричислить хочет. А сколько одних ростовских князей на татарках переженилось! А у холмских, у городецких, у стародубских нешто того не бывало? Да всех и не переберешь!
   *Отсюда идет обычай носить чадру и длинные, мешковатые одежды, Скрывающие фигуру женщины. Он строго соблюдался в Аравии и в других Мусульманских странах, но татары, принявшие ислам только в XIII в., в течение по крайней мере двухсот первых лет его не соблюдали. Женщины у них одевались нормально и пользовались относительной свободой.
   – Стало быть, одобряешь?
   – Да жениться тебе ведь надобно, Василей Пантелеевич, но век же бобылем станешь жить! А до русских невест, кто еще знает, когда мы доберемся. К тему же тебе сейчас много сподручнее взять за себя ордынскую царевну: в твоем деле не малую вагу(вес, важность, значение) будет иметь родство с татарскими ханами!
   – Может и так, да я про то и не думал. Тут главное дело в том, что люба она мне, Никита, и я ей люб! Этой от меня не надобно Черниговского княжества, как Ольге Муромской, и в ней ни хитрости, ни корысти нет. Пойдет за меня, за изгнанника, каков я есть!
   – Значит, вы уже вовсе сладились?
   – В том-то и горе, что еще не вовсе,– сразу помрачнев, ответил Василий и рассказал подробно о всех последних событиях.
   – Эх, опять этого чагатайского пса на нашу дорогу сунуло! – с досадой сказал Никита, выслушав все. – Кабы не он, как все было бы ладно. А теперь жди, чего он вычинит, когда узнает, как дело-то обернулось. Гляди, еще и нож в спину получишь!
   – Ну, мы тоже не лыком шиты, чай, он нашу первую встречу помнит! Сейчас мне не нож его страшен, а то, как бы он прежде меня Фейзулу не посватал.
   – Едва ли он в том успеет, коли мы сами не оплошаем. Покуда он будет на курултае, ты договорись с Фейзулой, а там сразу и к Чимтаю. Я же с Хисара глаз не спущу, доколе ты дела не завершишь. И ежели он полезет куда не надо, ужо сумею его попридержать.
   – Как же ты его придержишь?
   – Да это как случится. В крайности прикинусь пьяным и затею с ним свару. И ежели легонько ему рыло подправлю, к Чимтаю он не пойдет, ни сегодня, ни завтра.
   – Лучше бы без этого. Но коли уж до такого дойдет, гляди, не перестарайся. Все ж таки он не простой татарин, а хан.
   – Будь спокоен, Василей Пантелеевич, и делай с Богом свое.
   Василий, сидя в своем шатре и поминутно выглядывая наружу, еле дождался начала курултая,– каждый протекающий час казался ему вечностью. Наконец все ханы были в сборе, среди них находился и Хисар. Едва они вошли в шатер Мубарека, Василий поспешно пустился в путь и через десять минут был уже на условленном месте.
   Фейзулы тут еще не было, но ждать ее пришлось недолго, она пришла бледная и, видимо, сильно волновалась, хотя Зглаза ее сияли радостью. Сделав несколько быстрых шагов навстречу, Василий взял ее за обе руки.
   – Фейзула-джан! Как я рад тебя видеть!
   – И я рада, князь,– еле слышно промолвила девушка, потупив глаза и не отнимая у Василия рук.
   – Если бы ты была так рада, то не убегала бы от меня эти дни, как джейран!
   – Разве тебе Кичик не сказала…
   – Погоди! Я хочу раньше знать, что она сказала тебе?
   – Мне? Сказала, что ты передал: начался ветер, который разгонит все тучи.
   – И больше ничего?
   – Еще, чтобы я пришла сюда, на озеро, как только начнется курултай… А тебе она что сказала?
   – Что ты грустишь и плачешь потому, что Хисар-мурза хочет у хана Чимтая просить тебя в жены, а ты любишь другого.
   Руки Фейзулы похолодели и мелко задрожали в ладонях Василия.
   – И она сказала кого? – после довольно долгой паузы почти беззвучно прошептала девушка.
   – Погоди, джан… Теперь я скажу: этот другой много раз уже хотел тебе сказать, что он тебя любит всем сердцем и был бы счастлив назвать своей женой. Но кричать об этом через всю степь он не мог, а близко к себе ты его не подпускала.
   – Я боялась! Боялась, что если Хисар-мурза нас увидит вместе, он все поймет и сейчас же пойдет к отцу! – воскликнула Фейзула, поднимая на Василия глаза, затуманенные слезами и счастьем. Он мягко потянул ее к себе, и она, покорно подавшись вперед, прильнула лицом к его груди.
   – Глупенькая моя,– ласково сказал Василий, гладя ее волосы. – Так бы ты и бегала от меня, а я бы правды не знал и мучился, невесть что думая, покуда Хисар бы тебя не высватал!
   – Я хотела сказать. И вчера шла на озеро, чтобы тебя увидеть… Я знала, что ты туда прядешь. Но раньше тебя пришел Хисар, да отвернется от него Аллах!
   – Так ты пойдешь за меня замуж?
   – И ты еще спрашиваешь!
   – Слушай, Фейзула-джан! Я хочу, чтобы ты знала все: хоть и князь по имени, я бедный изгнанник, у меня ныне ничего нет. Мое княжество у меня отняли злые враги, на их стороне сила, и Бог знает, получу ли я его когда-нибудь обратно. А Хисар, говорит, будет царствовать…
   – Пусть шайтан заберет его, вместе с царством! А за тебя я пойду, если бы даже был ты последним пастухом! – воскликнула Фейзула, крепче прижимаясь к Василию.
   – Ну, спасибо, солнышко мое, женушка моя маленькая, – растроганно промолвил Василий, обнимая девушку и нежно целуя ее глаза – Теперь кончено, никому тебя не уступлю! Только бы твой отец согласился.
   – Он согласится! Он о тебе хорошо говорил, и братья тоже. Лишь бы только Хисар не пришел к нему раньше тебя.
   – Не успеет. После курултая у хана Мубарека сразу начнется празднество, там Хисар говорить с твоим отцом не сможет. А когда хан Чимтай вернется домой, я уже буду стоять у его шатра.
   – Да поможет нам Аллах, князь! Только бы там, на пиру, Хисар с отцом не заговорил.
   – Того не бойся, друг мой Никита не даст ему говорить. Мы с ним о том уже подумали. А ты пойдешь на праздник?
   – Не пойду. Я сразу себя выдам. Лучше, сказавшись больной, останусь дома и буду молиться, чтобы все хорошо кончилось.
   – Да, пожалуй, так будет разумнее. Только ты зря не терзай себя, звездочка. Все будет по-нашему, я уж знаю! В крайности тайком тебя увезу. Не побоишься?
   – С тобою я ничего не побоюсь!
   – Ну, вот и ладно! Только теперь ты иди, джан, и я пойду, все же лучше, чтобы пока нас вместе не видели.

Глава 50

   О, создание Аллахи!
   Ты не думаешь о мстителе, желающем расплаты и от гнева лишенном сна.
   Ты пробудил его, а сам заснул. Он же не спит от ярости против тебя,
   да и какой сон у человека, пылающего местью?
    Усама ибн-Мункыз, арабский писатель XII в.
   Возвратившись домой, Василий поведал Никите все что, ему сказала Фейзула.
   – Славная будет у тебя княгинюшка,– выслушав его, промолвил Никита.– Видишь, лак Господь все устраивает! Чаял ли ты в татарской Орде свое счастье сыскать? Так уж я рад за тебя, Василей Пантелеевич!
   – Ты погоди радоваться. Что еще скажет Чимтай?
   – Небось согласится, чай, он своему детищу не враг. А ты-то знаешь, с чем к нему надобно идти и как говорить? Ин у татар, как и у нас, для сватовства тоже свои обычаи есть. И лучше бы их ненароком не порушить.
   – Истину кажешь! Об этом я вовсе и не помыслил. Да то не беда, все, что надобно, я вмиг сведаю.
   Едва лишь закончился курултай и все его участники уселись под деревом нить кумыс и угощаться. Василий, тоже пришедший сюда, отвел в сторону эмира Суфи, рассказал ему все без утайки и просил совета – как быть с ханом Чимтаем?
   Выслушав его, Суфи-ходжа пришел в полный восторг.
   – Ай, удалец ты, князь! – воскликиул он.– Какую жену себе отхватил! Теперь ты совсем наш будешь!
   – Да ведь еще не отхватил, аньда. Что мы с Фейзулою слюбились и она за меня согласна идти, это только полдела. Что еще Чимтай скажет? Надо с ним как-то сладиться, и притом поскорее, пока Хисар не подъехал.
   Суфи– ходжа задумался и думал довольно долго. Потом сказал:
   – Чимтай тебе едва ли откажет: ты большой князь в родство с тобою его не унизит. Что ты другой веры, – на это он тоже не посмотрит. Татары и сами до сих пор не все ислам приняли, даже среди ханов осталось еще немало язычников, а есть и такие, что в христианскую веру перешли. И бояться надо не этого…
   – А чего же? – с тревогой спросил Василий.
   – Того, что Чимтай упрям. Я его хорошо знаю. Если попадешь ты не в добрый час и у него с языка сорвется «нет», все пропало: никакая сила после не заставит его сказать «да». И потому надобно сразу найти к нему верный подход.
   – Какой же подход?
   – Погоди… Я вот что думаю: великий хан Мубарек тебя любит. Проси его высватать тебе Фейзулу. Ему Чимтаи не откажет, особенно сегодня: на курултае Мубарек ему уступил, поход решено отложить до смерти Узбека. Но Чимтай не глуп,– он хорошо понимает, что великий хан в душе затаил на него зло. И ему теперь надо чем-то угодить Мубареку.
   – Твой совет хорош,– сказал Василий,– но вот беда: эдак время упустить можно. К Мубареку сейчас не подступишься, он, поди, до ночи с гостями просидит, а с Чимтаем, на хороший конец, будет говорить лишь завтра. Хисар же чует неладное, он зря времени не потеряет.
   – Понимаю, аньда. Но сегодня будет большой праздник по случаю окончания курултая. Скоро начнутся скачки. Хисар непременно будет скакать, он уже хвастал, что такого жеребца достал, которого во всей нашей орде никто не обгонит. Ну, а ты откажись участвовать, скажи, что конь захромал, либо еще что. И в это время я постараюсь так сделать, чтобы великий хан тебя тут же выслушал. Тогда говори ему всю правду, и про Хисара тоже скажи.
   – Спаси тебя Аллах, эмир! Ну, а ежели сегодня не выйдет разговор с великим ханом?
   – Тогда, делать нечего, пойдешь к Чимтаю сам, коли боишься ожидать до завтра. Я тебя научу, как и что ему говорить.
   Для Василия потянулись мучительно медленные минуты. Полтора часа, прошедшие до начала скачек, показались ему бесконечными. Но зато потом счастье ему улыбнулось: Мубарек-ходжа, Чимтай и несколько других пожилых гостей не поехали в степь, наблюдать за скачками, а остались сидеть под деревом, о чем-то беседуя и потягивая кумыс.
   Через несколько минут Мубарек поднялся и зачем-то вошел в шатер. Эмир Суфи-ходжа, не спускавший с него глаза сейчас же проскользнул туда, вслед за ним. Сердце Василия застучало в груди, как молот. Но довольно скоро Суфи вновь появился на пороге шатра.
   – Князь Карачей! – громко крикнул он.– Великий хан Мубарек-ходжа, да продлит Аллах его драгоценные дни желает говорить с тобой!
   Все сидевшие под деревом тревожно переглянулись, полагая, что русский князь чем-либо разгневал великого хана. Василии вскочил и почти бегом кинулся к ханскому шатру,
   – Суфи-ходжа мне доложил, что у тебя есть ко мне важное и спешное дело,– сказал Мубарек, когда Василий вошел низко склонился перед ним. – Если оно коротко и вправду важно, я готов тебя выслушать сейчас, а если нет, приходи ко мне завтра.
   – Прости, великий и милостивый хан, что я осмелился посягнуть на священные минуты твоего отдыха, – ответил Василий. – Дело у меня личное, но для меня оно важнее жизни. И не с ханом и повелителем я сейчас хочу говорить, с отцом, который только один и может мне помочь.
   Эти слова понравились Мубареку. Почти ласково взглянув на Василия, он сказал:
   – Говори, князь. До сих пор ты ничего у меня не просил, и если я в силах исполнить эту первую твою просьбу, можешь считать, что она исполнена.
   Поблагодарив хана и стараясь быть кратким, Василий изложил ему сущность своего дела. Мубарек слушал внимательно, лицо его не изменяло своего благосклонного выражения.
   – Она тебя тоже любит? – спросил он, когда Василий окончил.
   – Любит, великий хан. Даже соглашалась бежать со мною, если хан Чимтай ее мне добром не отдаст.