Страница:
— Я не согласна с твоей оценкой прошлого, — холодно проговорила Арран, гадая, чего этот тип надеется достигнуть, впрямую говоря о петлях, вместо того чтобы придерживаться своей роли.
— Эти кассеты продавались, потому что в них мы были вместе. Потому что мы были как живые, когда говорили, что любим друг друга. Мы могли болтать часами ни о чем.
Мы на самом деле наслаждались обществом друг друга.
— Жаль, что сейчас я не получаю удовольствия от твоего общества. Сначала обзываешь меня «пустышкой», потом говоришь, что у меня вообще нет таланта…
— Талант! Ирония жизни… — усмехнулся Гэм. Он нежно дотронулся до ее щеки и повернул ее личико к себе, заглядывая в глаза. — Конечно, ты талантлива, как, впрочем, и я. У нас есть деньги, слава и все остальное, что только можно купить за кредитки. Даже друзья. Но скажи мне, Арран, сколько лет прошло с тех пор, как ты действительно кого-нибудь любила?
Арран быстренько припомнила всех своих недавних любовников. К кому может приревновать Гэм? Нет, с ним не сравнится никто.
— Знаешь, по-моему, я вообще никого и никогда не любила.
— Не правда, — сказал Гэм. — Не правда, ты любила меня.
Много веков назад, Арран, ты любила меня.
— Может быть, — сказала она. — Но сейчас-то что об этом вспоминать?
— А разве сейчас ты меня не любишь? — спросил Гэм и настолько беспомощно посмотрел на нее, что Арран даже захотелось рассмеяться от восторга и зааплодировать столь блестящей игре. Но этот подонок обошелся с ней не лучшим образом, и она не намерена подыгрывать ему.
— Тебя? — скорчила гримаску она. — С чего бы это?
Дружок, ты всего лишь очередной комплект озабоченных сперматозоидов, не более.
Это должно шокировать зрителя. И таким образом она отплатит Гэму за эти идиотские выходки.
Но Гэм безукоризненно вел игру. Лицо его мучительно исказилось, он отшатнулся от нее.
— Извини, — сказал он. — Похоже, я ошибался.
И к потрясению Арран он начал одеваться.
— Что ты делаешь? — поинтересовалась она.
— Ухожу, — сказал он.
«Уходит… — в панике соображала Арран. — Сейчас? Не завершив сцену? Затратить столько сил, все построить, а затем наплевать на многовековые традиции и уйти, так и не доведя сюжет до логического конца? Этот человек — монстр!»
— Ты не можешь уйти!
— Я ошибся, извини. Я разочаровался в себе, — сказал он.
— Нет, Гэм, нет, не уходи. Я тебя не видела тысячу лет!
— Ты меня просто не понимала, — ответил он. — Иначе ты бы не сказала то, что сказала пару секунд назад.
«Это он расплачивается со мной за то, что я попробовала ответить ему, — подумала Арран. — Убила бы. Но какой актер, просто фантастика!»
— Извини, я не хотела тебя обидеть, — произнесла Арран, старательно изображая раскаяние. — Прости меня.
Ничего плохого я не имела в виду.
— Ты просто пытаешься заставить меня остаться, чтобы я случаем не сорвал сцену.
Арран совсем отчаялась. «Да что я выкручиваюсь все время?!» Но она прекрасно понимала, что, стоит ей хотя бы на секунду выйти из роли, и всю петлю можно сразу спускать в канализацию. Поэтому она продолжала играть. Теперь она бросилась на постель.
— Конечно! — зарыдала она. — Давай, уходи, оставь меня именно сейчас, когда ты мне так нужен!
Тишина. Она лежала молча. Пускай он отвечает.
Но он тоже ничего не говорил. Выдерживал паузу. Она даже шороха не слышала.
Наконец он заговорил:
— Я тебе действительно нужен?
— Мм-мм, — промычала она, заставляя себя икать и всхлипывать. Затасканный приемчик, но зрители каждый раз клюют.
— Прошу тебя, Арран, ответь мне искренне, забудь о роли. Я хочу услышать тебя и только тебя. Ты любишь меня?
Хочешь меня?
Она перевернулась на бок, приподнялась на локте и с надрывом произнесла:
— Ты для меня все равно что сомек, Гэм, ты частица моей души. Почему тебя так давно не было?
У него вырвался вздох облегчения. Он медленно вернулся к ней. И вновь воцарился мир. Они еще четыре раза занимались любовью, после каждой смены блюд — как раз подали обед. Для разнообразия они позволили слугам подглядывать. «Это уже было, — вспомнила Арран, — но давно, пять петель назад, да, где-то так. А, все равно то были Другие слуги». Слуги, все как один начинающие актеры, не преминули воспользоваться случаем, чтобы продемонстрировать свои способности, и устроили собственную оргию, умудрившись за каких-то полтора часа перепробовать все возможные позы и виды секса. Но Арран даже не замечала их. Эти дураки считают, что зрителю требуется количество.
И если немножко секса это хорошо, то много — еще лучше.
Но Арран снималась не первый век. Зрителя надо терзать.
Заставить его умолять. Его надо учить видеть в сексе красоту, а не просто возбуждение, не одну лишь грязь. Вот поэтому-то она и была звездой, а они — всего лишь слугами, подвизавшимися в чужой петле.
Ту ночь Гэм и Арран провели друг у друга в объятиях.
Проснувшись утром, Арран увидела, что Гэм внимательно наблюдает за ней. В глазах его странным образом смешались любовь и боль.
— Гэм, — мягко промурлыкала она, погладив его по щеке. — О чем ты мечтаешь?
Он не сводил с нее глаз.
— Выходи за меня замуж, — сказал он.
— Ты что, серьезно? — спросила она своим коронным голоском девочки-паиньки.
— Серьезно. Давай подгоним наши расписания друг под друга и проведем вместе вечность.
— Вечность — это слишком долго, — ответила она. Эта фраза всегда производит впечатление.
— Я серьезно, — продолжал он. — Выходи за меня замуж. За все эти годы мы собрали чертову кучу денег. Наши жизни будут принадлежать нам одним, и мы никого в них не пустим. Выбросим петлекамеры к черту. — Сказав это, он постучал по камере, прикрепленной к ее бедру.
Арран аж застонала про себя. Опять начинается. Конечно, зритель не поймет, что хотел сказать этим жестом Гэм — компьютер, отвечающий за создание петли, запрограммирован таким образом, чтобы автоматически удалять изображение камеры из голокартины. Зритель ее просто не видит.
А теперь Гэм чуть ли не пальцем тычет в объектив. Чего он добивается, хочет, чтобы она сорвалась? Друг, тоже мне.
«Ладно, будем играть по твоим правилам».
— Нет, я не пойду за тебя замуж, — сказала она.
— Прошу тебя, — взмолился он. — Неужели ты не видишь, как я люблю тебя? Все эти самцы, которым платят за то, что они занимаются с тобой любовью, — ты ведь им абсолютно безразлична, им наплевать на тебя. Ты для них — просто возможность сделать деньги, сделать имя, нажить богатство. Но мне не нужны деньги. У меня есть имя. Мне нужна ты одна. А я подарю тебе себя.
— Очень миленько, — холодно процедила она, встала и направилась в сторону кухни. Часы показывали полдвенадцатого. Они проспали все утро. Она еле сдержала невольный вздох облегчения. В полдень она должна быть в Сонной Зале. Через каких-то полчаса с этим фарсом будет покончено. Все, пора переходить к развязке.
— Арран, — не отставал Гэм. — Арран, я серьезно. Я не играю!
«Да я уж поняла», — подумала про себя Арран, но вслух этого не сказала.
— Ты лжешь, — вместо этого выпалила она.
— Но с чего мне лгать? — Он недоумевающе посмотрел на нее. — Разве я не доказал тебе, я-то говорю чистую правду? Что я не играю?
— Не играешь… — фыркнула она (соблазнительно, как всегда соблазнительно. «Не забывай о роли», — напомнила она себе) и повернулась к нему спиной. — Не играешь…
Ладно, коли мы заговорили напрямоту, отбросили всякое притворство и лицемерие, я тоже кое в чем тебе признаюсь.
Знаешь, что я о тебе думаю?
— Что? — спросил он.
— Я думаю, ты самая грязная дешевка, что я когда-либо видела. Заявился сюда, заставил меня поверить в твою любовь, а сам тем временем использовал меня! Да ты хуже всех!
— Я даже не думал использовать тебя! — воскликнул он.
— Хочешь жениться на мне? — продолжала насмехаться Арран. — Ну, женишься, а дальше что? Что, если бедная девочка действительно выйдет за тебя замуж? Что ты будешь делать? Запрешь меня в этой квартирке навечно? Разгонишь всех моих друзей и подруг, всех моих…, о, ведь ты заставишь меня расстаться со всеми любовниками! Меня любят сотни мужчин, но ты, Гамильтон, ты хочешь обладать мной вечно, владеть мной единолично! Вот удача-то тебе выпадет! Никто другой не посмеет больше взглянуть на мое тело, — сказала она, поводя бедрами так, чтобы заставить зрителя забыть обо всем и приковать все взгляды к своей пышной плоти. — Ты один, и никто больше. И после этого ты заявляешь, что вовсе не хочешь использовать меня!
Гамильтон подошел ближе, попытался обнять ее, пробовал умолять, но она только еще больше выходила из себя.
— Не трогай меня! Убирайся отсюда! — кричала она.
— Арран, не может быть, чтобы ты действительно хотела этого, — тихо сказал Гэм.
— Я жажду этого больше всего на свете, — ответила она.
Он заглянул ей в глаза, взгляд его пронзил ее насквозь.
Наконец, после долгой паузы, он снова заговорил:
— Либо ты настолько вошла в роль, что для настоящей Арран Хэндалли просто не осталось места, либо ты и в самом деле так думаешь. Так или иначе, мне незачем оставаться здесь.
Арран в восхищении наблюдала за тем, как Гамильтон собирал одежду. Даже не побеспокоившись о том, чтобы одеться, он вышел из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь.
«Замечательный выход», — подумала Арран. Актер ниже классом не удержался бы от искушения бросить на прощание какую-нибудь фразу. Но только не Гэм — так что теперь, если Арран поведет себя соответственно, эта гротескная сцена станет гениальнейшим финалом всей петли.
Поэтому она продолжала играть: сначала бормотала, каким ужасным мужчиной оказался Гэм, затем начала гадать, вернется ли он.
— Надеюсь, что вернется, — сказала она и разрыдалась, причитая, что жить без него не сможет. — Прошу тебя, Гэм, вернись! — жалобно простонала она. — Прости, что отказала тебе! Я очень хочу выйти за тебя замуж!
И тут она посмотрела на часы. Без малого полдень. Слава Матери.
— Но время пришло, — сказала она. — Пора идти в Сонные Залы. Сонные Залы! — В ее голосе промелькнула новая надежда. — Вот оно! Я пойду в Сонные Залы! Годы пролетят, как одно мгновение, а когда я вернусь, он будет здесь, будет ждать меня!
Эта напыщенная речь продолжалась еще несколько минут, после чего Арран набросила халат и быстро, легкими шажками побежала по коридору к Сонным Залам.
В лаборатории сканирования мозга она завела веселую беседу с одной из служительниц.
— Он будет ждать меня, — говорила она, улыбаясь. — Все будет хорошо. — На голову опустился шлем, но Арран продолжала болтать:
— Как вы думаете, стоит надеяться? — спросила она у женщины, которая осторожно снимала с нее шлем.
— Надежда умирает последней, мэм. Все люди на что-то надеются.
Арран улыбнулась, затем встала и подошла к спальному столу. Она не помнила, что случится дальше, хотя знала, что не раз подвергалась процедуре ввода сомека. Вдруг ей пришло на ум, что на этот раз она сможет посмотреть петлю и увидеть собственными глазами, что происходит, когда в вены человека вливается сомек.
А поскольку она не помнила, что происходит после сканирования мозга, то ничего подозрительного не заметила, когда служительница Сонных Зал всего лишь на миллиметр вонзила иглу в ее ладонь.
— Ой, она такая острая, — произнесла Арран, — но я рада, что это ничуть не больно.
И вместо жаркой боли сомека на нее накатила ленивая дрема. Засыпая, она шептала имя Гэма. Шептала его имя, а про себя проклинала на чем свет стоит. «Он, может быть, и великий актер, — говорила она себе, — но за такие штучки мне следовало бы голову ему оторвать. Ничего, зато театры будут забиты до отказа». Зевок. И она заснула.
Съемки велись еще несколько минут, пока служители копошились в своих инструментах, производя непонятные — а на самом деле и ненужные — действия. Наконец они отступили, как будто бы закончив, и на столе осталось лежать обнаженное тело Арран. Условная пауза для петлекамеры, чтобы отснять заключение, а затем…
Прозвучал звонок, двери отворились, и в лабораторию, заливаясь довольным смехом, влетела Триуфф.
— Да, вот это петля, — приговаривала она, снимая с ноги Арран камеру.
Когда Триуфф ушла, служители ввели в руку Арран настоящую иглу, и раскаленный металл потек по ее венам.
Даже в глубоком сне Арран почувствовала боль и закричала в агонии, пот липкими струйками хлынул на стол. Страдания продолжались несколько минут, зрелище было уродливым, исполненным боли, пугающим. Ни в коем случае люди не должны знать, что собой представляет этот таинственный сомек. Пусть лучше считают, что сон — это благо; пускай думают, что сновидения всегда сладки.
Когда Арран проснулась, первой ее мыслью было бежать узнавать, как прошла петля. Она по горло была сыта прошлыми съемками — и теперь с нетерпением ожидала сообщения Триуфф, что наконец-то ей можно уйти на заслуженный отдых.
Все обещания, данные ей, были исполнены.
Триуфф ждала ее сразу у Сонных Зал. Завидев Арран, она бросилась ей на шею.
— Арран, ты не поверишь! — сказала она, хохоча во все горло. — Три твои последние петли и так побили все рекорды продаваемости — они стали самыми популярными в истории петлеиндустрии. Но эта! Эта!…
— Ну? — не утерпела Арран.
— Принесла прибыли в три раза больше, чем те прошлые вместе взятые!
— Так что, теперь я могу жить в свое удовольствие? — улыбнулась Арран.
— Как пожелаешь, — сказала Триуфф. — Правда, у меня здесь наклевывается несколько выгодных сделок…
— Можешь забыть о них, — отрубила Арран.
— Да там даже работать не надо, всего по несколько дней на каждую петлю…
— Я сказала, оставь меня в покое. Начиная с этого момента никогда в жизни я не надену на ногу камеру. Эпизодические роли — пожалуйста, но играть главную героиню — никогда!
— Хорошо, хорошо, — успокоила ее Триуфф. — Я именно так им и сказала, но из меня буквально клещами выдрали обещание, что я все-таки сделаю тебе это предложение.
— В придачу к клещам, наверное, неплохо заплатили, — ответила Арран. Триуфф пожала плечами и улыбнулась.
— Ты лучше всех, наивеличайшая актриса всех времен и народов, — сказала она. — С тобой никто не сравнится.
Арран покачала головой.
— Может, и так, — протянула она, — но попотеть пришлось. В конце ты таки застала меня врасплох, подослав этого подлеца Гэма.
Триуфф замотала головой:
— Ничего подобного, Арран, вовсе я его не подсылала.
Наверное, это он сам придумал. Я проинструктировала его попытаться убить тебя — вот это была бы настоящая концовка. Но, войдя в комнату, он начал вести свою игру. Слава Матери, вреда от этого никакого нет. Сцена получилась идеальной, а поскольку он вышел из роли и заставил выйти из роли тебя, все без исключения зрители поверили, что все виденное ими было на самом деле. Прекрасно. Разумеется, сейчас все кому не лень начали выходить из роли и импровизировать на ходу, но это уже совсем не то. Все знают, что это всего лишь уловка. Но когда ты и Гэм впервые… — Триуфф взволнованно взмахнула руками. — В общем, это было чудесно.
Арран шагала по коридору.
— Что ж, я рада, что это сработало. И все равно, жду не дождусь, когда накручу Гэму хвост за такие шуточки.
— О, Арран, я забыла тебе сказать… Ты извини, но… — протянула Триуфф.
Арран остановилась и повернулась к менеджеру.
— Что такое?
Триуфф действительно выглядела опечаленной.
— Арран, дело в том, что Гамильтон… Не прошло и недели, как ты заснула…, жалко до жути. Несколько месяцев все только и говорили об этом.
— О чем? С ним что-то случилось?
— Он повесился. Выключил в своей квартире свет, чтобы никто из Наблюдателей не увидел, привязал к крюку от лампы пояс и повесился. Смерть была мгновенной, спасти его не удалось. Это было ужасно.
Арран с удивлением обнаружила, что в ее горле встал какой-то подозрительный ком. Всамделишный, настоящий.
— Гэм мертв, — проговорила она. Она вспомнила те сцены, которые сыграла вместе с ним, и искреннее, неподдельное чувство пробудилось в ней. "А я ведь не играю, — поняла она. — Мне действительно нравился этот мужчина.
Милый, замечательный Гэм".
— Есть какие-нибудь догадки, почему он это сделал? — спросила Арран.
Триуфф отрицательно помотала головой:
— Никто понятия не имеет. Только одно уму непостижимо — такая сцена, в шоу-бизнесе ничего подобного не было и не будет, настоящее самоубийство. И он не заснял его!
Глава 4
— Эти кассеты продавались, потому что в них мы были вместе. Потому что мы были как живые, когда говорили, что любим друг друга. Мы могли болтать часами ни о чем.
Мы на самом деле наслаждались обществом друг друга.
— Жаль, что сейчас я не получаю удовольствия от твоего общества. Сначала обзываешь меня «пустышкой», потом говоришь, что у меня вообще нет таланта…
— Талант! Ирония жизни… — усмехнулся Гэм. Он нежно дотронулся до ее щеки и повернул ее личико к себе, заглядывая в глаза. — Конечно, ты талантлива, как, впрочем, и я. У нас есть деньги, слава и все остальное, что только можно купить за кредитки. Даже друзья. Но скажи мне, Арран, сколько лет прошло с тех пор, как ты действительно кого-нибудь любила?
Арран быстренько припомнила всех своих недавних любовников. К кому может приревновать Гэм? Нет, с ним не сравнится никто.
— Знаешь, по-моему, я вообще никого и никогда не любила.
— Не правда, — сказал Гэм. — Не правда, ты любила меня.
Много веков назад, Арран, ты любила меня.
— Может быть, — сказала она. — Но сейчас-то что об этом вспоминать?
— А разве сейчас ты меня не любишь? — спросил Гэм и настолько беспомощно посмотрел на нее, что Арран даже захотелось рассмеяться от восторга и зааплодировать столь блестящей игре. Но этот подонок обошелся с ней не лучшим образом, и она не намерена подыгрывать ему.
— Тебя? — скорчила гримаску она. — С чего бы это?
Дружок, ты всего лишь очередной комплект озабоченных сперматозоидов, не более.
Это должно шокировать зрителя. И таким образом она отплатит Гэму за эти идиотские выходки.
Но Гэм безукоризненно вел игру. Лицо его мучительно исказилось, он отшатнулся от нее.
— Извини, — сказал он. — Похоже, я ошибался.
И к потрясению Арран он начал одеваться.
— Что ты делаешь? — поинтересовалась она.
— Ухожу, — сказал он.
«Уходит… — в панике соображала Арран. — Сейчас? Не завершив сцену? Затратить столько сил, все построить, а затем наплевать на многовековые традиции и уйти, так и не доведя сюжет до логического конца? Этот человек — монстр!»
— Ты не можешь уйти!
— Я ошибся, извини. Я разочаровался в себе, — сказал он.
— Нет, Гэм, нет, не уходи. Я тебя не видела тысячу лет!
— Ты меня просто не понимала, — ответил он. — Иначе ты бы не сказала то, что сказала пару секунд назад.
«Это он расплачивается со мной за то, что я попробовала ответить ему, — подумала Арран. — Убила бы. Но какой актер, просто фантастика!»
— Извини, я не хотела тебя обидеть, — произнесла Арран, старательно изображая раскаяние. — Прости меня.
Ничего плохого я не имела в виду.
— Ты просто пытаешься заставить меня остаться, чтобы я случаем не сорвал сцену.
Арран совсем отчаялась. «Да что я выкручиваюсь все время?!» Но она прекрасно понимала, что, стоит ей хотя бы на секунду выйти из роли, и всю петлю можно сразу спускать в канализацию. Поэтому она продолжала играть. Теперь она бросилась на постель.
— Конечно! — зарыдала она. — Давай, уходи, оставь меня именно сейчас, когда ты мне так нужен!
Тишина. Она лежала молча. Пускай он отвечает.
Но он тоже ничего не говорил. Выдерживал паузу. Она даже шороха не слышала.
Наконец он заговорил:
— Я тебе действительно нужен?
— Мм-мм, — промычала она, заставляя себя икать и всхлипывать. Затасканный приемчик, но зрители каждый раз клюют.
— Прошу тебя, Арран, ответь мне искренне, забудь о роли. Я хочу услышать тебя и только тебя. Ты любишь меня?
Хочешь меня?
Она перевернулась на бок, приподнялась на локте и с надрывом произнесла:
— Ты для меня все равно что сомек, Гэм, ты частица моей души. Почему тебя так давно не было?
У него вырвался вздох облегчения. Он медленно вернулся к ней. И вновь воцарился мир. Они еще четыре раза занимались любовью, после каждой смены блюд — как раз подали обед. Для разнообразия они позволили слугам подглядывать. «Это уже было, — вспомнила Арран, — но давно, пять петель назад, да, где-то так. А, все равно то были Другие слуги». Слуги, все как один начинающие актеры, не преминули воспользоваться случаем, чтобы продемонстрировать свои способности, и устроили собственную оргию, умудрившись за каких-то полтора часа перепробовать все возможные позы и виды секса. Но Арран даже не замечала их. Эти дураки считают, что зрителю требуется количество.
И если немножко секса это хорошо, то много — еще лучше.
Но Арран снималась не первый век. Зрителя надо терзать.
Заставить его умолять. Его надо учить видеть в сексе красоту, а не просто возбуждение, не одну лишь грязь. Вот поэтому-то она и была звездой, а они — всего лишь слугами, подвизавшимися в чужой петле.
Ту ночь Гэм и Арран провели друг у друга в объятиях.
Проснувшись утром, Арран увидела, что Гэм внимательно наблюдает за ней. В глазах его странным образом смешались любовь и боль.
— Гэм, — мягко промурлыкала она, погладив его по щеке. — О чем ты мечтаешь?
Он не сводил с нее глаз.
— Выходи за меня замуж, — сказал он.
— Ты что, серьезно? — спросила она своим коронным голоском девочки-паиньки.
— Серьезно. Давай подгоним наши расписания друг под друга и проведем вместе вечность.
— Вечность — это слишком долго, — ответила она. Эта фраза всегда производит впечатление.
— Я серьезно, — продолжал он. — Выходи за меня замуж. За все эти годы мы собрали чертову кучу денег. Наши жизни будут принадлежать нам одним, и мы никого в них не пустим. Выбросим петлекамеры к черту. — Сказав это, он постучал по камере, прикрепленной к ее бедру.
Арран аж застонала про себя. Опять начинается. Конечно, зритель не поймет, что хотел сказать этим жестом Гэм — компьютер, отвечающий за создание петли, запрограммирован таким образом, чтобы автоматически удалять изображение камеры из голокартины. Зритель ее просто не видит.
А теперь Гэм чуть ли не пальцем тычет в объектив. Чего он добивается, хочет, чтобы она сорвалась? Друг, тоже мне.
«Ладно, будем играть по твоим правилам».
— Нет, я не пойду за тебя замуж, — сказала она.
— Прошу тебя, — взмолился он. — Неужели ты не видишь, как я люблю тебя? Все эти самцы, которым платят за то, что они занимаются с тобой любовью, — ты ведь им абсолютно безразлична, им наплевать на тебя. Ты для них — просто возможность сделать деньги, сделать имя, нажить богатство. Но мне не нужны деньги. У меня есть имя. Мне нужна ты одна. А я подарю тебе себя.
— Очень миленько, — холодно процедила она, встала и направилась в сторону кухни. Часы показывали полдвенадцатого. Они проспали все утро. Она еле сдержала невольный вздох облегчения. В полдень она должна быть в Сонной Зале. Через каких-то полчаса с этим фарсом будет покончено. Все, пора переходить к развязке.
— Арран, — не отставал Гэм. — Арран, я серьезно. Я не играю!
«Да я уж поняла», — подумала про себя Арран, но вслух этого не сказала.
— Ты лжешь, — вместо этого выпалила она.
— Но с чего мне лгать? — Он недоумевающе посмотрел на нее. — Разве я не доказал тебе, я-то говорю чистую правду? Что я не играю?
— Не играешь… — фыркнула она (соблазнительно, как всегда соблазнительно. «Не забывай о роли», — напомнила она себе) и повернулась к нему спиной. — Не играешь…
Ладно, коли мы заговорили напрямоту, отбросили всякое притворство и лицемерие, я тоже кое в чем тебе признаюсь.
Знаешь, что я о тебе думаю?
— Что? — спросил он.
— Я думаю, ты самая грязная дешевка, что я когда-либо видела. Заявился сюда, заставил меня поверить в твою любовь, а сам тем временем использовал меня! Да ты хуже всех!
— Я даже не думал использовать тебя! — воскликнул он.
— Хочешь жениться на мне? — продолжала насмехаться Арран. — Ну, женишься, а дальше что? Что, если бедная девочка действительно выйдет за тебя замуж? Что ты будешь делать? Запрешь меня в этой квартирке навечно? Разгонишь всех моих друзей и подруг, всех моих…, о, ведь ты заставишь меня расстаться со всеми любовниками! Меня любят сотни мужчин, но ты, Гамильтон, ты хочешь обладать мной вечно, владеть мной единолично! Вот удача-то тебе выпадет! Никто другой не посмеет больше взглянуть на мое тело, — сказала она, поводя бедрами так, чтобы заставить зрителя забыть обо всем и приковать все взгляды к своей пышной плоти. — Ты один, и никто больше. И после этого ты заявляешь, что вовсе не хочешь использовать меня!
Гамильтон подошел ближе, попытался обнять ее, пробовал умолять, но она только еще больше выходила из себя.
— Не трогай меня! Убирайся отсюда! — кричала она.
— Арран, не может быть, чтобы ты действительно хотела этого, — тихо сказал Гэм.
— Я жажду этого больше всего на свете, — ответила она.
Он заглянул ей в глаза, взгляд его пронзил ее насквозь.
Наконец, после долгой паузы, он снова заговорил:
— Либо ты настолько вошла в роль, что для настоящей Арран Хэндалли просто не осталось места, либо ты и в самом деле так думаешь. Так или иначе, мне незачем оставаться здесь.
Арран в восхищении наблюдала за тем, как Гамильтон собирал одежду. Даже не побеспокоившись о том, чтобы одеться, он вышел из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь.
«Замечательный выход», — подумала Арран. Актер ниже классом не удержался бы от искушения бросить на прощание какую-нибудь фразу. Но только не Гэм — так что теперь, если Арран поведет себя соответственно, эта гротескная сцена станет гениальнейшим финалом всей петли.
Поэтому она продолжала играть: сначала бормотала, каким ужасным мужчиной оказался Гэм, затем начала гадать, вернется ли он.
— Надеюсь, что вернется, — сказала она и разрыдалась, причитая, что жить без него не сможет. — Прошу тебя, Гэм, вернись! — жалобно простонала она. — Прости, что отказала тебе! Я очень хочу выйти за тебя замуж!
И тут она посмотрела на часы. Без малого полдень. Слава Матери.
— Но время пришло, — сказала она. — Пора идти в Сонные Залы. Сонные Залы! — В ее голосе промелькнула новая надежда. — Вот оно! Я пойду в Сонные Залы! Годы пролетят, как одно мгновение, а когда я вернусь, он будет здесь, будет ждать меня!
Эта напыщенная речь продолжалась еще несколько минут, после чего Арран набросила халат и быстро, легкими шажками побежала по коридору к Сонным Залам.
В лаборатории сканирования мозга она завела веселую беседу с одной из служительниц.
— Он будет ждать меня, — говорила она, улыбаясь. — Все будет хорошо. — На голову опустился шлем, но Арран продолжала болтать:
— Как вы думаете, стоит надеяться? — спросила она у женщины, которая осторожно снимала с нее шлем.
— Надежда умирает последней, мэм. Все люди на что-то надеются.
Арран улыбнулась, затем встала и подошла к спальному столу. Она не помнила, что случится дальше, хотя знала, что не раз подвергалась процедуре ввода сомека. Вдруг ей пришло на ум, что на этот раз она сможет посмотреть петлю и увидеть собственными глазами, что происходит, когда в вены человека вливается сомек.
А поскольку она не помнила, что происходит после сканирования мозга, то ничего подозрительного не заметила, когда служительница Сонных Зал всего лишь на миллиметр вонзила иглу в ее ладонь.
— Ой, она такая острая, — произнесла Арран, — но я рада, что это ничуть не больно.
И вместо жаркой боли сомека на нее накатила ленивая дрема. Засыпая, она шептала имя Гэма. Шептала его имя, а про себя проклинала на чем свет стоит. «Он, может быть, и великий актер, — говорила она себе, — но за такие штучки мне следовало бы голову ему оторвать. Ничего, зато театры будут забиты до отказа». Зевок. И она заснула.
Съемки велись еще несколько минут, пока служители копошились в своих инструментах, производя непонятные — а на самом деле и ненужные — действия. Наконец они отступили, как будто бы закончив, и на столе осталось лежать обнаженное тело Арран. Условная пауза для петлекамеры, чтобы отснять заключение, а затем…
Прозвучал звонок, двери отворились, и в лабораторию, заливаясь довольным смехом, влетела Триуфф.
— Да, вот это петля, — приговаривала она, снимая с ноги Арран камеру.
Когда Триуфф ушла, служители ввели в руку Арран настоящую иглу, и раскаленный металл потек по ее венам.
Даже в глубоком сне Арран почувствовала боль и закричала в агонии, пот липкими струйками хлынул на стол. Страдания продолжались несколько минут, зрелище было уродливым, исполненным боли, пугающим. Ни в коем случае люди не должны знать, что собой представляет этот таинственный сомек. Пусть лучше считают, что сон — это благо; пускай думают, что сновидения всегда сладки.
Когда Арран проснулась, первой ее мыслью было бежать узнавать, как прошла петля. Она по горло была сыта прошлыми съемками — и теперь с нетерпением ожидала сообщения Триуфф, что наконец-то ей можно уйти на заслуженный отдых.
Все обещания, данные ей, были исполнены.
Триуфф ждала ее сразу у Сонных Зал. Завидев Арран, она бросилась ей на шею.
— Арран, ты не поверишь! — сказала она, хохоча во все горло. — Три твои последние петли и так побили все рекорды продаваемости — они стали самыми популярными в истории петлеиндустрии. Но эта! Эта!…
— Ну? — не утерпела Арран.
— Принесла прибыли в три раза больше, чем те прошлые вместе взятые!
— Так что, теперь я могу жить в свое удовольствие? — улыбнулась Арран.
— Как пожелаешь, — сказала Триуфф. — Правда, у меня здесь наклевывается несколько выгодных сделок…
— Можешь забыть о них, — отрубила Арран.
— Да там даже работать не надо, всего по несколько дней на каждую петлю…
— Я сказала, оставь меня в покое. Начиная с этого момента никогда в жизни я не надену на ногу камеру. Эпизодические роли — пожалуйста, но играть главную героиню — никогда!
— Хорошо, хорошо, — успокоила ее Триуфф. — Я именно так им и сказала, но из меня буквально клещами выдрали обещание, что я все-таки сделаю тебе это предложение.
— В придачу к клещам, наверное, неплохо заплатили, — ответила Арран. Триуфф пожала плечами и улыбнулась.
— Ты лучше всех, наивеличайшая актриса всех времен и народов, — сказала она. — С тобой никто не сравнится.
Арран покачала головой.
— Может, и так, — протянула она, — но попотеть пришлось. В конце ты таки застала меня врасплох, подослав этого подлеца Гэма.
Триуфф замотала головой:
— Ничего подобного, Арран, вовсе я его не подсылала.
Наверное, это он сам придумал. Я проинструктировала его попытаться убить тебя — вот это была бы настоящая концовка. Но, войдя в комнату, он начал вести свою игру. Слава Матери, вреда от этого никакого нет. Сцена получилась идеальной, а поскольку он вышел из роли и заставил выйти из роли тебя, все без исключения зрители поверили, что все виденное ими было на самом деле. Прекрасно. Разумеется, сейчас все кому не лень начали выходить из роли и импровизировать на ходу, но это уже совсем не то. Все знают, что это всего лишь уловка. Но когда ты и Гэм впервые… — Триуфф взволнованно взмахнула руками. — В общем, это было чудесно.
Арран шагала по коридору.
— Что ж, я рада, что это сработало. И все равно, жду не дождусь, когда накручу Гэму хвост за такие шуточки.
— О, Арран, я забыла тебе сказать… Ты извини, но… — протянула Триуфф.
Арран остановилась и повернулась к менеджеру.
— Что такое?
Триуфф действительно выглядела опечаленной.
— Арран, дело в том, что Гамильтон… Не прошло и недели, как ты заснула…, жалко до жути. Несколько месяцев все только и говорили об этом.
— О чем? С ним что-то случилось?
— Он повесился. Выключил в своей квартире свет, чтобы никто из Наблюдателей не увидел, привязал к крюку от лампы пояс и повесился. Смерть была мгновенной, спасти его не удалось. Это было ужасно.
Арран с удивлением обнаружила, что в ее горле встал какой-то подозрительный ком. Всамделишный, настоящий.
— Гэм мертв, — проговорила она. Она вспомнила те сцены, которые сыграла вместе с ним, и искреннее, неподдельное чувство пробудилось в ней. "А я ведь не играю, — поняла она. — Мне действительно нравился этот мужчина.
Милый, замечательный Гэм".
— Есть какие-нибудь догадки, почему он это сделал? — спросила Арран.
Триуфф отрицательно помотала головой:
— Никто понятия не имеет. Только одно уму непостижимо — такая сцена, в шоу-бизнесе ничего подобного не было и не будет, настоящее самоубийство. И он не заснял его!
Глава 4
КОНЕЦ ИГРЫ
Ноги Германа Нубера словно продолжали находиться под воздействием препарата каждый раз, когда он пытался шевельнуться, крошечные невидимые иголочки нестерпимо вонзались в мышцы.
— Мои ноги не действуют, — пожаловался он служителю Сонных Зал.
— Это обычное явление, — успокаивающе заверил его служитель.
— Я проспал три года, — объяснил Герман. — Может быть, все это время в ноги не поступала кровь?
— Это сомек, мистер Нубер, — сказал служитель. — Так или иначе, но он влияет на человека. Скоро все пройдет. А циркуляции крови сомек помешать не может.
Герман буркнул что-то нелестное и вновь обратился к чтению информационных выпусков. Ноги кололо уже меньше, теперь он мог раскачиваться, поочередно перенося вес то на одну, то на другую из них. Новости навевали скуку.
Империя как всегда победно шествует по Вселенной: «победно» — чаще всего это означало, что врагу все-таки удалось закрепиться в системе, а жалкие остатки Имперского флота кое-как доковыляли до родного дома. Сплетни были не менее занудными. Именитые петлеактеры продолжали ахами и трахами прокладывать путь к богатству и славе. Один из актеров совершил самоубийство — что-то новенькое, обычно, когда людям надоедает окружение Капитолия, они предпочитают записываться добровольцами в колонии.
Основное внимание он уделил сводке игр. Он пробежался глазами по новостям Международных Игр и в самом конце обнаружил объявление:
«Европа 1914д вступила в 1979 год. А самая большая новость этой недели заключается в том, что в четверг возвращается в игру Герман „Италия“ Нубер. Так что противникам Италии советуем поостеречься!»
Очень лестно, когда о твоем пробуждении сообщают в сводке новостей. Но иначе и быть не могло. Международные Игры появились много лет назад, они восходят к стародавним временам, когда о сомеке даже слыхом не слыхивали. Но такого игрока, как Герман Нубер, еще не рождалось во Вселенной.
Он покинул Сонные Залы, задержавшись лишь затем, чтобы одеться, да и то об этом он вспомнил уже на пороге.
На этот раз наверху он проведет всего лишь шесть месяцев — в прошлое пробуждение он выиграл на ставках приличные деньги, куда больше обычного. Несмотря на то что ставки были абсолютно незаконны, они отнюдь не вредили личному бюджету, да никто, собственно, и не препятствовал желающим ставить на ту или иную страну. Хотя заключать с ним долгосрочные пари никто не отваживался — когда он ставил на себя самого, возврат составлял всего лишь семнадцать процентов. Но это всяко лучше всевозможных банковских векселей и государственных займов.
— Герман. — К нему приблизился тихий, маленький человечек. Несмотря на то что Герман Нубер и сам слыл коротышкой, человечек едва достигал его плеча.
— Привет, Грей, — ответствовал Нубер.
— Как Спалось?
— Отлично.
Грей Гламорган был отличным менеджером. Он был настоящим финансовым гением, обладал массой полезных связей и, помимо этого, всегда помнил, что работает он прежде всего на босса, а не на себя. Надежен. Родился в семье карликов. Герман предпочитал окружать себя людьми, которые были ниже его ростом.
— Ну? — торопил его Грей.
— Италию, конечно. Давай, покупай, — безразлично произнес Герман.
Грей кивнул. Это был своего рода ритуал, но законы игры специально оговаривали тот факт, что место в игре может принадлежать только бодрствующему. Те игроки, что принимали сомек, на время сна выбывали из действия.
«Что ж, я проснулся», — процедил про себя Герман. И если не произошло ничего непредвиденного, в это пробуждение игра будет закончена — мир будет покорен.
Войдя в квартиру, он отметил, что компьютерная стена уже включена — еще один заботливый жест со стороны Грея.
Как всегда сначала Герман устроил самому себе небольшую пытку — он нарочно не обращал внимания на экран, отводил глаза в сторону и притворялся, что компьютер еще не включен. Прежде всего он оглядел обстановку и убедился, что все, что может потребоваться, находится под рукой. На самом деле Герман был не так уж богат — обыкновенный преуспевающий человек. Он не мог позволить себе содержать пустую квартиру, проводя по несколько лет в сомеке.
Каждый раз, когда он направлялся в Сонные Залы, его пожитки либо складировались где-нибудь, либо распродавались. "Но в один прекрасный день я разбогатею, — подумал он. — Когда-нибудь я достигну высших уровней сомека.
Буду, к примеру, проводить пять лет под сомеком и всего три месяца наверху. И у меня будет собственная квартира, мне уже не придется каждый раз снимать новое жилье".
Разумеется, об этом мечтали все. И все надеялись на удачу. Но из каждых семи миллионов населения Империи везло всего лишь одному.
Наконец, когда был выпит стакан апельсинового сока, кровать опробована, женщина на ночь выбрана и оплачена, туалет использован, он позволил себе удобно устроиться в кресле перед компьютерным модулем. Но экран по-прежнему не включал. Он набрал код Европы 1914д.
Ему было всего двадцать два, когда он впервые решился вложить деньги в Международные Игры. Такие развлечения были доступны лишь тугим кошелькам, и право участия стоило ему двухмесячной зарплаты. За эти деньги он смог купить лишь третьеразрядную страну и очутился в самом начале новой игры. Выбор его пал на Европу 1914 года.
Это уже была пятая по счету игра с подобным названием, но в компьютерных стратегических играх он специализировался именно на двадцатом столетии. Теперь, когда он участвовал в игре, которая велась сразу на нескольких планетах, ему предоставлялась возможность оценить собственные силы и проверить, так ли он хорош, как думал.
«И я показал себя отличным игроком», — подумал он, включая голоэкран. Перед ним появился земной шар, и Герман принялся внимательно изучать картину. Сначала на экране высветилась погодная сетка, затем возникла политическая карта мира.
— Ну как? — поинтересовался Грей, неслышно возникая за спиной Германа.
— Замечательно. Никто и ничего. О ней хорошо заботились.
Территория Италии на карте была отмечена розовым цветом. Герман вспомнил самое начало — Италия только что объединилась, как страна она была очень слаба и все колебалась, к кому присоединиться — то ли к Германии, то ли к Австро-Венгрии. Согласно настоящей истории двадцатого века, Италия начала показывать зубки только после войны 1914 года. Единственным итальянским лидером первой половины двадцатого столетия был этот простофиля Муссолини. Но в Европе 1914д Италия принадлежала Герману Нуберу, который, хоть и считался третьеразрядным игроком, возлагал на себя немалые надежды — на себя и на Италию.
Это случилось за три года до того, как, работая целыми днями не покладая рук, Герман Нубер наконец заработал достаточно денег, чтобы впервые воспользоваться сомеком.
Примерно тогда же он женился, и у него родилась дочь.
Однако спустя некоторое время Герман развелся. Времени на семью просто не было. Жене не нравилось, когда всю ночь он проводил за игрой. Но в конце концов оказалось, что бессонные ночи стоили того. Конечно, не все шло так легко, случались и напряженные моменты, но спустя три года Герман вернул назад вложенные деньги. Его усилия окупились сорок к одному. Он изгнал из игры других, менее умелых игроков, и когда настало время приема сомека, он уже был диктатором Италии. В войне с Австро-Венгрией Италия вела наступление по всем фронтам, а незадолго до этого она одержала блестящую победу над пруссаками («Не над пруссаками, а над немцами, — напомнил он себе. — Не путай периоды») под Мюнхеном. Был подписан мирный договор. Америка не участвовала в войне, к огромной досаде игроков, которые большой кровью заплатили за этот нейтралитет — их страна постепенно выбывала из строя и становилась бесполезной.
Затем Италия стала основной силой в восточной Европе. А сейчас, с улыбкой отметил Герман, Италии принадлежала вся Европа; весь континент был залит розовым, плюс Герману отошла большая часть Азии. В прошлое пробуждение он разобрался с Россией. На данный момент Италия надежно укрепилась на берегах Тихого и Атлантического океанов и имела выход через Персию на Индийский океан — теперь страна была готова на все.
— Хорошо смотрится, а? — обратился Герман к Грею, который все это время хранил молчание.
— Ага, как, должно быть, радуется тот, кто играет за Италию, — сказал Грей.
— Ты что, хочешь сказать, что до сих пор не выкупил ее? — пораженно осведомился Герман.
На лице Грея появилось некоторое смущение.
— Откровенно говоря, — сказал он, — я побоялся.
— Побоялся чего?
— Мои ноги не действуют, — пожаловался он служителю Сонных Зал.
— Это обычное явление, — успокаивающе заверил его служитель.
— Я проспал три года, — объяснил Герман. — Может быть, все это время в ноги не поступала кровь?
— Это сомек, мистер Нубер, — сказал служитель. — Так или иначе, но он влияет на человека. Скоро все пройдет. А циркуляции крови сомек помешать не может.
Герман буркнул что-то нелестное и вновь обратился к чтению информационных выпусков. Ноги кололо уже меньше, теперь он мог раскачиваться, поочередно перенося вес то на одну, то на другую из них. Новости навевали скуку.
Империя как всегда победно шествует по Вселенной: «победно» — чаще всего это означало, что врагу все-таки удалось закрепиться в системе, а жалкие остатки Имперского флота кое-как доковыляли до родного дома. Сплетни были не менее занудными. Именитые петлеактеры продолжали ахами и трахами прокладывать путь к богатству и славе. Один из актеров совершил самоубийство — что-то новенькое, обычно, когда людям надоедает окружение Капитолия, они предпочитают записываться добровольцами в колонии.
Основное внимание он уделил сводке игр. Он пробежался глазами по новостям Международных Игр и в самом конце обнаружил объявление:
«Европа 1914д вступила в 1979 год. А самая большая новость этой недели заключается в том, что в четверг возвращается в игру Герман „Италия“ Нубер. Так что противникам Италии советуем поостеречься!»
Очень лестно, когда о твоем пробуждении сообщают в сводке новостей. Но иначе и быть не могло. Международные Игры появились много лет назад, они восходят к стародавним временам, когда о сомеке даже слыхом не слыхивали. Но такого игрока, как Герман Нубер, еще не рождалось во Вселенной.
Он покинул Сонные Залы, задержавшись лишь затем, чтобы одеться, да и то об этом он вспомнил уже на пороге.
На этот раз наверху он проведет всего лишь шесть месяцев — в прошлое пробуждение он выиграл на ставках приличные деньги, куда больше обычного. Несмотря на то что ставки были абсолютно незаконны, они отнюдь не вредили личному бюджету, да никто, собственно, и не препятствовал желающим ставить на ту или иную страну. Хотя заключать с ним долгосрочные пари никто не отваживался — когда он ставил на себя самого, возврат составлял всего лишь семнадцать процентов. Но это всяко лучше всевозможных банковских векселей и государственных займов.
— Герман. — К нему приблизился тихий, маленький человечек. Несмотря на то что Герман Нубер и сам слыл коротышкой, человечек едва достигал его плеча.
— Привет, Грей, — ответствовал Нубер.
— Как Спалось?
— Отлично.
Грей Гламорган был отличным менеджером. Он был настоящим финансовым гением, обладал массой полезных связей и, помимо этого, всегда помнил, что работает он прежде всего на босса, а не на себя. Надежен. Родился в семье карликов. Герман предпочитал окружать себя людьми, которые были ниже его ростом.
— Ну? — торопил его Грей.
— Италию, конечно. Давай, покупай, — безразлично произнес Герман.
Грей кивнул. Это был своего рода ритуал, но законы игры специально оговаривали тот факт, что место в игре может принадлежать только бодрствующему. Те игроки, что принимали сомек, на время сна выбывали из действия.
«Что ж, я проснулся», — процедил про себя Герман. И если не произошло ничего непредвиденного, в это пробуждение игра будет закончена — мир будет покорен.
Войдя в квартиру, он отметил, что компьютерная стена уже включена — еще один заботливый жест со стороны Грея.
Как всегда сначала Герман устроил самому себе небольшую пытку — он нарочно не обращал внимания на экран, отводил глаза в сторону и притворялся, что компьютер еще не включен. Прежде всего он оглядел обстановку и убедился, что все, что может потребоваться, находится под рукой. На самом деле Герман был не так уж богат — обыкновенный преуспевающий человек. Он не мог позволить себе содержать пустую квартиру, проводя по несколько лет в сомеке.
Каждый раз, когда он направлялся в Сонные Залы, его пожитки либо складировались где-нибудь, либо распродавались. "Но в один прекрасный день я разбогатею, — подумал он. — Когда-нибудь я достигну высших уровней сомека.
Буду, к примеру, проводить пять лет под сомеком и всего три месяца наверху. И у меня будет собственная квартира, мне уже не придется каждый раз снимать новое жилье".
Разумеется, об этом мечтали все. И все надеялись на удачу. Но из каждых семи миллионов населения Империи везло всего лишь одному.
Наконец, когда был выпит стакан апельсинового сока, кровать опробована, женщина на ночь выбрана и оплачена, туалет использован, он позволил себе удобно устроиться в кресле перед компьютерным модулем. Но экран по-прежнему не включал. Он набрал код Европы 1914д.
Ему было всего двадцать два, когда он впервые решился вложить деньги в Международные Игры. Такие развлечения были доступны лишь тугим кошелькам, и право участия стоило ему двухмесячной зарплаты. За эти деньги он смог купить лишь третьеразрядную страну и очутился в самом начале новой игры. Выбор его пал на Европу 1914 года.
Это уже была пятая по счету игра с подобным названием, но в компьютерных стратегических играх он специализировался именно на двадцатом столетии. Теперь, когда он участвовал в игре, которая велась сразу на нескольких планетах, ему предоставлялась возможность оценить собственные силы и проверить, так ли он хорош, как думал.
«И я показал себя отличным игроком», — подумал он, включая голоэкран. Перед ним появился земной шар, и Герман принялся внимательно изучать картину. Сначала на экране высветилась погодная сетка, затем возникла политическая карта мира.
— Ну как? — поинтересовался Грей, неслышно возникая за спиной Германа.
— Замечательно. Никто и ничего. О ней хорошо заботились.
Территория Италии на карте была отмечена розовым цветом. Герман вспомнил самое начало — Италия только что объединилась, как страна она была очень слаба и все колебалась, к кому присоединиться — то ли к Германии, то ли к Австро-Венгрии. Согласно настоящей истории двадцатого века, Италия начала показывать зубки только после войны 1914 года. Единственным итальянским лидером первой половины двадцатого столетия был этот простофиля Муссолини. Но в Европе 1914д Италия принадлежала Герману Нуберу, который, хоть и считался третьеразрядным игроком, возлагал на себя немалые надежды — на себя и на Италию.
Это случилось за три года до того, как, работая целыми днями не покладая рук, Герман Нубер наконец заработал достаточно денег, чтобы впервые воспользоваться сомеком.
Примерно тогда же он женился, и у него родилась дочь.
Однако спустя некоторое время Герман развелся. Времени на семью просто не было. Жене не нравилось, когда всю ночь он проводил за игрой. Но в конце концов оказалось, что бессонные ночи стоили того. Конечно, не все шло так легко, случались и напряженные моменты, но спустя три года Герман вернул назад вложенные деньги. Его усилия окупились сорок к одному. Он изгнал из игры других, менее умелых игроков, и когда настало время приема сомека, он уже был диктатором Италии. В войне с Австро-Венгрией Италия вела наступление по всем фронтам, а незадолго до этого она одержала блестящую победу над пруссаками («Не над пруссаками, а над немцами, — напомнил он себе. — Не путай периоды») под Мюнхеном. Был подписан мирный договор. Америка не участвовала в войне, к огромной досаде игроков, которые большой кровью заплатили за этот нейтралитет — их страна постепенно выбывала из строя и становилась бесполезной.
Затем Италия стала основной силой в восточной Европе. А сейчас, с улыбкой отметил Герман, Италии принадлежала вся Европа; весь континент был залит розовым, плюс Герману отошла большая часть Азии. В прошлое пробуждение он разобрался с Россией. На данный момент Италия надежно укрепилась на берегах Тихого и Атлантического океанов и имела выход через Персию на Индийский океан — теперь страна была готова на все.
— Хорошо смотрится, а? — обратился Герман к Грею, который все это время хранил молчание.
— Ага, как, должно быть, радуется тот, кто играет за Италию, — сказал Грей.
— Ты что, хочешь сказать, что до сих пор не выкупил ее? — пораженно осведомился Герман.
На лице Грея появилось некоторое смущение.
— Откровенно говоря, — сказал он, — я побоялся.
— Побоялся чего?