Кард Орсон Скотт. Ксеноцид (Игра Эндера - 3)

   - Эндрю говорил, что ты самый замечательный человек, которого он знает.
   - Он пришел к подобному выводу еще до того, когда увидал, как я воспитываю трех маленьких дикарей, теперь уже взрослых. Насколько мне известно, у твоей матери вас шестеро?
   - Да.
   - И ты самый старший.
   - Да.
   - Это ужасно. На самом старшем ребенке родители всегда делают самые ужасные ошибки. В это время они меньше всего знают, но прилагают более всего стараний. Тем самым, имеется наибольшая вероятность того, что поступят плохо. И при этом упрямо будут твердить, что ведут себя правильно.
   Миро не понравилось, как эта женщина уж слишком поспешно начинает осуждать его маму.
   - Она совершенно не похожа на тебя.
   - Понятное дело, что нет. - Валентина повернулась в своем кресле. - Ну, и что ты решил?
   - По какому делу?
   - Работаем совместно, или я понапрасну на три десятка лет отключилась от истории человечества?
   - Чего ты от меня хочешь?
   - Понятное дело, рассказа. Факты мне может сообщить и компьютер.
   - Рассказа о чем?
   - О тебе. О свинксах. О тебе и свинксах. Ведь вся эта проблема с Лузитанским Флотом началась с тебя и свинксов. Из-за твоего вмешательства...
   - Это была помощь!
   - Неужели я вновь употребила неправильное слово?
   Миро сердито глянул на нее. Но ему было понятно, что Валентина права - он и вправду был чрезмерно издерганным. Слово "вмешательство", используемое в чисто научном смысле, было совершенно естественным, не имеющим какой-либо оценки. Оно означало лишь то, что своим поведением он вызвал перемены в исследуемой культуре. А если даже и имело негативный оттенок, то лишь потому, что сам утратил научную перспективу - перестал свинксов исследовать, а вместо того начал относиться к ним как к друзьям. И в этом заключалась его вина. Нет, даже и не вина... он даже гордился, что такая перемена с ним произошла.
   - Продолжай, - сказал он.
   - Все началось, поскольку ты нарушил закон, а свинксы начали возделывать амарант.
   - Уже нет.
   - Правильно, и вправду - ирония судьбы. Вирус десколады заразил и уничтожил все виды амаранта, которые вырастила для них твоя сестра. И твое вмешательство пошло псу под хвост.
   - Вовсе и не пошло, - запротестовал Миро. - Они учатся.
   - Да, знаю. И самое главное, они сами выбирают, чему учиться, что им делать. Ты дал им свободу. Я от всего сердца могу поблагодарить тебя за этот поступок. Но я должна буду писать о тебе для людей Ста Миров и колоний, а они не обязательно могут воспринимать происшедшее именно таким вот образом. Потому-то мне от тебя нужна история об этих событиях, как и почему ты нарушил закон и вмешался в культуру свинксов; почему население и правительство Лузитании взбунтовались против Конгресса вместо того, чтобы тебя выслать на суд, после которого тебя бы наказали за совершенное тобой преступление.
   - Эндрю уже рассказывал тебе про это.
   - Я и сама уже писала об этом, но в общих чертах. Теперь же мне необходим личный подход. Мне бы хотелось помочь другим заметить в так называемых свинксах людей. И в тебе тоже. Если это возможно, было бы неплохо, если бы тебя полюбили. И тогда Лузитанский Флот окажется тем, чем он является на самом деле: чудовищно преувеличенной реакцией на угрозу, которой на самом деле никогда и не существовало.
   - Этот Флот - это ксеноцид.
   - Именно это я и твержу, - ответила Валентина.
   Миро не мог вынести ее спокойствия, ее непоколебимой веры в себя. Нужно было сопротивляться, но единственным возможным методом в этом случае могло стать лишь предложение от самого себя до конца не обдуманной идеи, которая была всего лишь наполовину сформированным сомнением.
   - Но этот флот одновременно является и обороной.
   Слова вызвали желаемый эффект - они прервали ее лекцию, заставили даже удивленно подняться брови. Вся штука теперь была в том, что теперь придется объяснять, что он имел в виду.
   - Десколада, - сказал Миро. - Это самая опасная форма жизни.
   - Решением этой проблемы является карантин, но не высылка флота, вооруженного системой Др М., которая может превратить всю Лузитанию и ее обитателей в облако микроскопических частиц.
   - Ты настолько уверена, что права в этом вопросе?
   - Я уверена, что у Звездного Конгресса подобной правоты нет, хотя бы в рассмотрении проблемы уничтожения другого вида разумных существ.
   - Свинксы не могут жить без десколады, - заметил миро. - Но если десколада когда-нибудь доберется на другую планету, она уничтожит там всяческую жизнь. Наверняка уничтожит.
   Приятно было убедиться, что и Валентина может выглядеть шокированной.
   - Мне казалось, что вирус уже приручен. Ведь это твои дед с бабкой обнаружили способ притормозить его распространение, усыпить его в человеческих организмах.
   - Десколада приспосабливается. Джейн утверждает, что вирус уже несколько раз изменился. Моя мать и моя сестра Эла работают над этим, пытаются опередить десколаду. Иногда создается такое впечатление, как будто десколада действует сознательно. Разумно. Она как бы находит способы обойти те химикаты, которые мы используем, чтобы приручить вирус и удержать его от убийства людей. Она проникает в земные растения, необходимые людям для выживания. Теперь нам приходится их опылять. А вдруг вирусу удастся обойти и этот барьер?
   Валентина молчала. Никаких гладких ответов. Эту проблему она еще не обдумывала. И никто еще не обдумывал - кроме самого Миро.
   - Я не говорил об этом даже с Джейн, - прибавил он. - Но что будет, если этот флот окажется правильным ходом? Если уничтожение Лузитании - это единственный способ спасти человечество от десколады?
   - Нет, - перебила его Валентина. - Здесь нет никакой связи с причинами, по которым Звездный Конгресс этот флот выслал. Они руководствуются межпланетной политикой, желая показать колонистам, кто здесь управляет. Это все дорвавшиеся до власти чиновники и военные...
   - Послушай меня, - перебил ее Миро. - Ты сама говорила, что желаешь выслушать мои рассказы, так вот тебе первый из них: не имеет ни малейшего значения, чем они руководствовались. И не имеет значения, что это банда психопатов с комплексом убийцы. Меня это не касается. Проблема вот в чем: нужно ли... нужно ли при этом уничтожать Лузитанию?
   - Кто ты, собственно, такой? - задала вопрос Валентина. Они оба услыхали страх и отвращение, прозвучавшие в ее голосе.
   - А про это скажешь мне ты, - пошел в контратаку Миро. - Ведь ты у нас философ морали, не так ли? Обязаны ли мы любить свинксов столь сильно, чтобы позволить вирусу, который они носят в себе, уничтожить все человечество?
   - Понятное дело, что нет. Просто мы должны найти способ, как нейтрализовать десколаду.
   - А если это нам не удастся?
   - Тогда подвергнем Лузитанию карантину. Даже если всем людям на планете, включая твою и мою семью, должны будут умереть, нам нельзя уничтожить свинксов.
   - Правда? А как с королевой улья?
   - Эндер сообщил мне, что она развивается, но...
   - Она несет в себе целую техническую цивилизацию. Она построит космические корабли и вышлет их в пространство.
   - Десколаду она с собой не заберет.
   - Вариантов нет. Десколада уже в ней. И во мне.
   Вот теперь она по-настоящему была поражена. Миро видал это в глазах Валентины: страх.
   Вскоре она будет и в тебе. Даже если бы ты сбежала на свой корабль, отсоединилась от меня и избегла заражения, как только ты высадишься на Лузитании, десколада проникнет в твой организм, в тела твоего мужа и детей. Им придется вместе с водой и пищей принимать соответствующие вещества... И это до конца дней своих. И они уже никогда не смогут покинуть Лузитанию, поскольку понесут в себе смерть и уничтожение.
   - С подобной возможностью мы считались.
   - Когда вы улетали, это было только возможность. Нам казалось, что мы справимся с десколадой за короткое время. Теперь же наши ученые даже не уверены, сможем ли мы хотя бы когда-нибудь с ней справиться. А это означает, что вы уже никогда не сможете покинуть Лузитании.
   - Надеюсь, что климат нам понравится.
   Миро изучал лицо женщины, присматриваясь, как та переваривает полученную от него информацию. Начальный страх исчез. Валентина вновь была самой собой. Теперь же она размышляла.
   - Хочешь знать мое мнение? - спросил Миро. - Я считаю, что совершенно неважно, насколько отвратителен Конгресс, неважно, насколько злобны его намерения. Этот флот может стать единственным спасением человечества.
   Валентина отвечала ему медленно, подбирая нужные слова. Миро глядел на женщину с удовольствием - она была не из тех, кто ляпает, не подумав. Она умела учиться.
   - Я понимаю, что если события пойдут по одному из возможных вариантов, то может наступить момент, когда... Но это маловероятно. Прежде всего, королева улья, зная обо всем этом, скорее всего, не построит кораблей, которые разнесут десколаду по другим планетам.
   - А ты знаешь королеву улья? - спросил Миро. - Ты понимаешь ее?
   - Даже если бы она и решилась сделать нечто подобное, - встретила его вопрос Валентина, - твои мать и сестра над этой проблемой работают. Правда? Прежде, чем мы долетим до Лузитании... прежде, чем туда доберется флот... вдруг им удастся найти способ, чтобы раз и навсегда решить проблему десколады.
   - А если и найдут, обязаны ли мы будем им воспользоваться?
   - А почему нет?
   - Как смогут они убить все вирусы десколады? Ведь те являются интегральной частью жизненного цикла pequeninos - свинксов. Когда умирает телесная форма свинкса, именно вирус десколады дает возможность превращения в форму дерева, что сами свинксы называют третьей жизнью. И только лишь в третьей жизни, в форме дерева, мужские экземпляры способны оплодотворить самок. Если вирус исчезнет, тогда переход к третьей жизни сделается невозможен, и нынешнее поколение свинксов будет последним.
   - Это вовсе не исключает того, что решение можно будет найти. Единственное, оно будет лишь затруднено. Твои мать и сестра должны открыть способ нейтрализации десколады у людей и съедобных растений, но одновременно не уничтожать тех ее свойств, которые дают возможность свинксам достичь зрелости.
   - И на все это у них неполных пятнадцать лет, - напомнил ей Миро. Маловероятно.
   - Но возможно.
   - Да. Шанс имеется. И ты, рассчитывая на этот шанс, желаешь избавиться от флота?
   - Флот послали затем, чтобы он уничтожил Лузитанию, вне зависимости от того, укротим мы вирус, или нет.
   - Повторяю: мотивация правительства не имеет никакого значения. Какими бы ни были причины, уничтожение Лузитании может оказаться единственной действенной защитой для всего остального человечества.
   - А я повторяю, что ты не прав.
   - Ведь ты Демосфен, так? Эндрю мне рассказал.
   - Да.
   - Это ты придумала Иерархию Чуждости. Утланнинги - это чужие из нашего мира. Фрамлинги - это чужие нашего вида, но из другого мира. Рамены - чужие иного вида, но способные договориться с нами, способные к сосуществованию с человеком. И, наконец, варельсы... Кто они такие?
   - Свинксы - это не варельсы. Королева Улья - тоже нет.
   - Но вот десколада - точно. Чужая форма жизни, которая может уничтожить все человечество.
   - Разве что мы ее укротим...
   - ...И с которой мы договориться не можем. Чуждый вид, с которым мы не можем сосуществовать. Ведь это же ты написала, что в подобном случае война неизбежна. Если чужой вид пытается нас уничтожить, а мы не можем установить контакта, не можем с ними договориться, тогда нет ни единого шанса, чтобы изменить их намерения мирным путем. В таком случае оправданы любые действия, способные нас спасти. Не исключая полной ликвидации противной расы.
   - Это правда, - согласилась Валентина.
   - Но вот что нам делать, если нам необходимо уничтожить десколаду, а мы этого сделать не умеем, не убивая при том свинксов, Королевы Улья и всех людей на Лузитании?
   Миро был изумлен, увидав в глазах Валентины слезы.
   - Так вот кем ты стал...
   Миро не понял.
   - С каких это пор наш разговор превратился в дискуссию обо мне?
   - Ты все это обдумал, изучил все возможные будущности, как хорошие, так и плохие. Но только в одну из них пожелал поверить, сделав ее основой для своих моральных суждений. И это та будущность, в которой ты и все, что ты любил, все твои надежды обязаны быть уничтожены.
   - Я не сказал, что такое будущее мне нравится.
   - И я тоже такого не говорила. Только лишь сказала, что это то самое будущее, к которому ты решил приготовиться. Но я - нет. Я предпочитаю жить в мире, где существует надежда. В мире, где твои мать и сестра найдут способ остановить десколаду, где Звездный Конгресс может быть преобразован или же заменен чем-то другим, в мире, где нет сил и воли уничтожить целую расу.
   - А если ты ошибаешься?
   - Перед смертью у меня будет достаточно времени на отчаяние. Но ты... неужели сам ищешь повода для отчаяния? Правда, я могу понять импульс, который привел к этому. Эндрю рассказывал, что ты был красивым юношей, впрочем, ты и сейчас такой же, и что утрата возможности управлять телом была пережита тобой весьма болезненно. Но ведь другие теряли большее, чем ты, но не поверили в столь мрачную картину мира.
   - Таким вот образом ты меня оценила? - спросил Миро. - Мы знакомы всего лишь полчаса, и ты уже все обо мне знаешь?
   - Я знаю, что это самый неприятный разговор, который случился у меня за всю мою жизнь.
   - И посчитала, будто это все из-за того, что я калека. Знаешь, Валентина Виггин, я кое-что тебе скажу: мои надежды не отличаются от твоих. Я даже верю, что когда-нибудь получу назад большую часть своего тела. Если бы не было надежды, я бы давным-давно был трупом. Я рассказал тебе все это не потому, что живу в отчаянии. Рассказал, поскольку это было возможно. А раз это возможно, мы обязаны об этом думать, чтобы впоследствии нас не застали врасплох. Мы обязаны думать, чтобы знать - как жить во вселенной, когда случится самое худшее.
   Казалось, что Валентина изучает лицо парня. Он чувствовал на себе ее взгляд, почти материальный - будто легкую щекотку под кожей, где-то в глубинах мозга.
   - Да, - сообщила она.
   - Что да?
   - Да, мой муж и я переберемся сюда и станем жить на твоем корабле.
   Она поднялась с места и направилась в коридор, ведущий к переходному шлюзу.
   - Зачем ты хочешь так сделать?
   - Потому что у нас страшная толкучка. И потому, что с тобой решительно стоит беседовать. И не только лишь затем, чтобы получить материал для собственных статей.
   - Выходит, я сдал экзамен?
   - Сдал, - согласилась она. - А я, тебе я экзамен сдала?
   - Я тебя не экзаменовал.
   - Ну да, еще как экзаменовал, - не согласилась она. - Но если ты сам того не заметил, то скажу тебе: я экзамен сдала. В противном случае, ты бы не рассказал мне всего того, что рассказывал.
   Валентина ушла. Миро слыхал ее шаги в коридоре, потом компьютер доложил, что она проходит через кишку, соединяющую оба корабля.
   И Миро уже без нее скучал. Потому что она была права. Она сдала этот экзамен. Валентина слушала его так, как никто другой - без нетерпения, без окончания предложений за него, без отвода глаз. Он разговаривал с ней без старательной выверенности, зато со всеми чувствами. Его слова иногда переходили в невнятное бормотание. И все равно, она слушала столь внимательно, что понимала все его аргументы и ни разу не попросила что-то повторить. С этой женщиной он мог разговаривать столь же естественно, как и до своей трагедии. Да, конечно, она была упрямой, настаивающей на своем, склонной поучать и излишне скорой в оценках. Но вместе с тем, она была способна выслушать аргументацию, а в случае необходимости даже поменять мнение. Она умела слушать, а значит - он мог говорить. Возможно, что рядом с нею он вновь будет прежним Миро.
   Глава 3
   ЧИСТЫЕ РУКИ
   Самое неприятное в человеческих существах это то, что они не меняются. Твой и мой народы рождаются в виде личинок, но, прежде чем начинаем репродукцию, преобразуемся в более высокоорганизованные формы. Они же всю свою жизнь остаются личинками.
   Люди тоже преображаются. Они постоянно меняют свою личность. Но каждая новая личность питается иллюзией, что всегда имела то самое тело, которое в данный момент имеет.
   Такие перемены носят поверхностный характер. Природа их организмов остается постоянной. Люди чрезвычайно горды собственными изменениями, но каждая мнимая трансформация оказывается всего лишь новым комплексом оправданий, позволяющих вести себя точно так же, как и всегда.
   Ты слишком отличаешься от людей, чтобы их понимать.
   А ты слишком похож на людей, чтобы увидать их выразительно.
   Когда Цинь-цзяо исполнилось семь лет, боги впервые заговорили с ней. Какое-то время она совершенно не понимала, что слышит именно их голос. Она лишь знала, что у нее грязные, покрытые какой-то отвратительной, невидимой слизью руки. И их следует очистить.
   Поначалу достаточно было их просто-напросто помыть, чтобы на несколько дней почувствовать себя намного лучше. Но, по мере того, как шло время, чувство загрязненности возвращалось к девочке все чаще, а избавление от грязи требовало все более долгого мытья рук. В конце концов, она мыла их по несколько раз в день; оттирала их щеткой из рисовой соломы, пока те не начинали кровоточить. Только лишь когда боль становилась совсем уж невыносимой, Цинь-цзяо наконец-то чувствовала себя чистой, но и то - всего лишь на пару часов.
   Эту тайну она никому не открыла, инстинктивно чувствуя, что должна сохранить ее в секрете. Мытье рук было одним из первых сигналов, что боги обращаются к ребенку - об этом знал каждый. Большинство родителей с надеждой присматривалось к своему потомству, высматривая признаки преувеличенной заботы о чистоте. Но эти люди никак не понимали того, какое же пугающее знание заставляло себя так вести: боги давали понять избранным, в какой невыносимой грязи они живут. Цинь-цзяо же скрывала тайну не из-за того, что стыдилась того, что боги обращаются к ней. Она была уверена, что если бы кто-либо узнал, насколько она отвратительна, то тут же начал бы ее презирать.
   Боги согласились с этой ее тайной. Они разрешали скрывать следы жесточайшего мытья. Это означало, что когда ладони кровоточили, девочка могла их крепко сжимать в кулачки; на ходу она прятала их в складках юбки или же чинно клала их на коленях. Так что никто ничего не подозревал. Все видели лишь хорошо воспитанную девочку.
   Если бы мать была жива, она бы быстро открыла секрет Цинь-цзяо. Тем временем, прошло много месяцев, прежде чем слуги что-либо заметили. Старая и толстая Му-пао заметила кровавое пятно на скатерти стола, за которым Цинь-цзяо завтракала. Му-пао сразу же поняла, что это означает - разве не было известно всем, что пятна крови являются ранним признаком внимания богов? Именно потому многие амбициозные родители заставляли особо обещающих детей все время мыться. На всей планете Дао демонстративное мытье рук так и назвали - "приглашением богов".
   Му-пао немедленно отправилась к отцу Цинь-цзяо, благородному Хань Фей-цы, по всеобщему мнению - самому величайшему из богослышащих. Как один из немногих он пользовался в глазах богов таким доверием, что мог даже встречаться с фрамлингами - пришельцами с других планет. В их присутствии он не проявлял каких-либо признаков того, что слышит божественные голоса в собственных мыслях, тем самым сохраняя священную тайну мира Дао. Он будет благодарен за подобные вести, а Му-пао будет вознаграждена, поскольку первая заметила богов в Цинь-цзяо.
   Не прошло и часа, как Хань Фей-цы забрал свою любимую малышку Цинь-цзяо, и они вместе отправились на носилках в храм у Каменного Водопада. Цинь-цзяо не любила подобных прогулок. Ей было неприятно, что другие люди должны были нести их тяжесть.
   - Они при этом не страдают, - объяснил ей отец, когда девочка впервые сказала ему об этом. - Наоборот, они чувствуют, что им оказали честь. Это один из способов оказания уважения к богам: когда кто-нибудь из богослышащих отправляется в храм, он делает это на спинах людей Дао.
   - Но ведь я каждый день становлюсь все больше, - запротестовала Цинь-цзяо.
   - Когда станешь слишком большой, тогда отправишься туда или на своих ногах, или в собственных носилках, - ответил на это отец. Ему не нужно было объяснять, что собственные носилки девочка получит лишь тогда, когда сама станет богослышащей. - Мы же сами проявляем собственную покорность, оставаясь худощавыми и легкими, чтобы не быть излишним бременем для людей.
   Хань Фей-цы, конечно же, шутил, поскольку его брюхо, если даже и не громадное, было все-таки объемным. Но в шутке содержался некий важный урок: слышащий богов не может быть бременем для простых людей Пути. Люди обязаны испытывать благодарность, а не гнев на то, что из всех планет боги избрали именно эту, где можно слыхать их голоса.
   Сейчас же Цинь-цзяо более всего беспокоилась предстоящим ей испытанием. Она знала, что обязана быть проверена.
   - Многих детей учили, чтобы те притворялись, будто бы боги обращаются к ним, - объяснял ей отец. - Мы должны убедиться, избрали ли они тебя на самом деле.
   - Я бы предпочла, чтобы меня перестали уже избирать, - заявила Цинь-цзяо.
   - А во время испытания ты пожелаешь этого гораздо сильнее. - В голосе отца прозвучала жалость. Цинь-цзяо стало еще более страшно. - Народ видят только лишь нашу власть и привилегии. Он завидует нам. Но люди не замечают страданий тех, кто слышит божественные голоса. Если боги и вправду обратились к тебе, моя Цинь-цзяо, то ты научишься сносить эти страдания, как нефрит сносит долото камнереза и грубую полировочную ткань. И страдания эти станут причиной того, что ты засияешь. Как ты думаешь, почему я дал тебе имя Цинь-цзяо?
   Цинь-цзяо... Это означает "Блистающая Светом". Но кроме того, это же было имя выдающейся поэтессы из давних времен Поднебесной - когда уважение оказывали только мужчинам. Тем не менее, ее прославляли как величайшую в своей эпохе. "Легкий туман и плотная туча, темно целый день". Так начиналась песнь Цинь-цзяо - "Двойная девятая". Именно так и чувствовала себя сейчас малышка Цинь-цзяо.
   Как же там это стихотворение заканчивалось? "Сейчас мою вуаль лишь ветер западный колышет. Сама же я как золотой цветок хрупка". Будет ли таким и ее, Цинь-цзяо, конец? Возможно ли, что ее прародительница-сердце предостерегала ее своими стихами, что девочку окутывает темнота, которая унесет ее лишь тогда, когда боги прибудут с запада и заберут из ее тела хрупкую, легкую и золотистую душу? Слишком страшно, чтобы сегодня рассуждать о смерти; ведь ей всего лишь семь лет. Но, тем не менее, мелькнула мысль: если умрет скоро, то скоро же увидит маму и даже саму великую Ли Цинь-цзяо.
   Только испытание ничего общего со смертью не имело. Во всяком случае, не должно было. Говоря откровенно, оно было совершенно простеньким. Отец завел девочку в большой зал, где стояли на коленях трое пожилых мужчин. По крайней мере, на мужчин они походили - хотя могли быть и женщинами. Они были такими старыми, что всяческие различия исчезли. У них остались лишь реденькие клочки седых волос; на лице никаких бород или усов не было, а одеждой им служили бесформенные мешки. Впоследствии Цинь-цзяо узнала, что это были священные евнухи, которые служили при храме еще до времен вмешательства Звездного Конгресса, запретившего даже добровольные самопожертвования куском собственной плоти на службе новой религии. Теперь же они показались ей таинственными, призрачными существами, руки которых касались девочки, обыскивая всю ее одежду.
   Только вот чего, собственно, они искали? Нашли и забрали палочки из черного дерева. Забрали повязанный на поясе шарф. Забрали сандалии. Впоследствии Цинь-цзяо довелось узнать, что вещи забирали потому, что другие дети во время испытания впадали в такое отчаяние, что убивали сами себя. Одна девочка сунула палочки себе в ноздри и бросилась на пол, вонзая их в свой мозг. Другая повесилась на шарфе. Следующая сунула сандалию в рот и пропихнула в горло, задохнувшись насмерть. Удачные попытки самоубийств случались редко, но чаще всего у самых многообещающих детей, в особенности же - у девочек. Потому-то перед Цинь-цзяо перекрыли все доселе известные тропки к попытке покончить с жизнью.
   После этого старцы ушли. Отец привстал на колени возле Цинь-цзяо и приблизил свое лицо к ее лицу.
   - Ты обязана понять, Цинь-цзяо, что это мы не тебя испытываем, - сказал он. - Ничто, что ты сделаешь здесь по своей воле, никаким образом не повлияет на то, что тут свершится. На самом деле мы испытываем здесь богов, действительно ли они решили говорить с тобой. Если так, то они найдут способ, мы это увидим, ты же выйдешь из этого помещения богослышащей. Если же нет тогда ты выйдешь отсюда навсегда избавленной от их голосов. Не стану говорить, за какой результат возношу молитвы... Я и сам еще этого не знаю.
   - Отче, - шепнула Цинь-цзяо. - А вдруг я заставлю тебя стыдиться?
   Сама только мысль об этом заставили ладони чесаться, как будто они были грязными, как будто их немедленно следовало вымыть.
   - Каким бы результат не был, мне за тебя стыдно не будет.
   Он хлопнул в ладони. Один из стариков принес тяжелую миску и поставил ее перед Цинь-цзяо.
   - Вложи сюда руки, - приказал отец.
   Миска была наполнена густой, черной мазью. Цинь-цзяо задрожала.
   - Я не могу вложить руки в это.
   Отец схватил ее за предплечья и силой сунул ладони девочки в миску. Цинь-цзяо вскрикнула - никогда еще отец не применял к ней силы. Когда же он ее отпустил, все руки были покрыты липким илом. Девочка с трудом хватала воздух; она не могла даже дышать, глядя на эту грязь, чувствуя ее.