Страница:
Государь защищает, кормит и покровительствует своим. Они же воюют за него. Дар является столь характерным признаком подобной системы отношений, что, к примеру, в исландских сагах "воин" и "даритель" в конце концов превращаются в синонимы. От государя своего свита ожидает получить в дар прежде всего оружие и, как сообщает Тацит, коня и золото. Дарение оружия копья (фрамеи), по Тациту, меча, согласно более поздним источникам,- было, как можно предположить, наиболее конкретным символом вступления в комитат нового члена, знаком акцептации вождем. Постоянный атрибут вождя - его щедрость. Товарищи сражаются за него, он же по окончании сражения щедрой рукой распределяет добычу. В поэзии англосаксов он неизменно именуется sincgiefa или sincbrytta, то есть "раздающий сокровища".
Верность воина своему вождю выражается, во-первых, в "сыновней" любви и, во-вторых, в благодарности за получение дара. Когда в "Беовульфе" храбрый дружинник Виглаф видит, как его сеньор вот-вот погибнет в пламени огнедышащего дракона, то ему вспоминаются все те дары, которые получал он из его рук, и клятва, произнесенная во время одного из королевских застолий. Комиты обещали вождю отплатить за щедрость в час испытания. Однако при виде чудовища храбрость оставляет даже самых сильных. Они обращаются в бегство. Виглаф же остается верным своему обещанию. В его словах мужественно и сдержанно выражено понимание того, что любовь, верность и храбрость неразрывное целое. Более того, храбрость возможна только как функция любви и верности. Хвастовство пирующих здесь ни при чем.
Проклятие трусости, проявленной в момент опасности,- характерная особенность прежде всего англосаксонской поэзии. Замечание Тацита, что комиты считают постыдным вернуться целыми и невредимыми с поля битвы, где погиб вождь, выражено в этой поэзии как неразрывная связь верности, скрепленной присягой, и признательности за полученные дары. Дух комитата создается благодаря равновесию между ними. В этом смысле "героизм" является обязанностью комита. В нем нет ничего от риторики и позы, ничего сверхчеловеческого, он всего лишь проявление дружбы и верности данному слову. Быть благодарным - вот что требуется от воина. Если он на высоте этого требования, значит, делает то, что должен;
если же пренебрегает своими обязанностями, значит, заслуживает самого черного презрения. С этой точки зрения "героическая" смерть в бою не что иное, как обязанность службы и долг. Бывает ли что-либо менее риторическое?
Трусость тем более порицаема в воине, чем больше он пренебрегает своим рангом, функцией, то есть добровольно деградирует до положения раба. Трусость несовместима с положением свободного человека. Ведь будучи свободным, он вооружен. Напротив, трусость считается функциональной характеристикой раба. Трусость в рабском состоянии нечто естественное. Ее нельзя презирать. Только в свободном человеке-воине (правда, в юридическом смысле "варварское" общество проводит различие между человеком свободным и воином) трусость может считаться бесчестьем, тем более если этот воин член комитата, то есть общественной группы, в которую вступают по доброй воле именно для того, чтобы воевать.
Из племенного союза трус тоже изгоняется. Отказывая своему народу и обществу в помощи в опасный момент, трус разрывает священный договор, связывающий всех членов общества. Фактически он добровольно покидает общество, прежде чем юридически оно исключит его из своих рядов. Иными словами, подобный поступок считается асоциальным, ненужным и вредным для общества. Тацит обратил внимание: всякий, кто бросил щит на поле боя, отстраняется от участия в народных сходах и священных ритуалах, то есть лишается гражданской жизни. Трус не подвергается каким-либо особым преследованиям. Его просто приговаривают к гражданской смерти. В самом деле, в нынешнем немецком языке прилагательное feig - "подлый", "трусливый" результат семантического развития древних терминов, обозначавших "приговоренный к смерти". Итак, и на этот раз никакой риторики. В обществе, испытывающем постоянную угрозу со стороны врагов, находящемся в опасности со стороны сил природы, в обществе, где прокормить человека стоит дорого, трус - это тот, кто разрушает устои солидарности, ведет себя как эгоист, становится для своих тяжелой обузой. Он пренебрегает своим долгом. В сознании феодального средневековья представления о подлости, раболепстве, измене и преступлении связаны общим корнем. Но увидеть его нелегко.
Смелость тоже одна из обязанностей комитов, точно так же как щедрость обязанность вождя. Взаимность обязанностей - святая святых эгалитарного и иерархического начал в комитате. Присяга конкретизируется в четких формулировках, где военный символ - меч сливается с иерархическими жестами: коленопреклонением, поцелуем руки,- а также жестом эгалитарным рукопожатием. Нетрудно заметить сходство с феодальными церемониями, где отношения построены на идее воинской солидарности и взаимных обязательств.
Наряду с военными обязанностями существовали пиршества. Грабительская война и пир имеют в европейском обществе сакральный характер. Он выражается как в героических обычаях, засвидетельствованных Гомером, так и в образной системе Вальхаллы (1). В рассказе Павла Диакона об оружии сына короля гепидов заметна взаимозависимость между сражением и пиршеством, точно такая же как и взаимозаменяемость слов, которыми называют боевого товарища и сотрапезника. От древнескандинавского uerdhr (обед) происходит verdhung, то есть "пир", "застолье". Происхождение термина buccellarius "телохранитель", как мы уже видели, тоже связано с застольем. Очевидна и соотнесенность homotrapezoi персидского царя, упоминающихся у Геродота и Ксенофонта, то есть "доверенных воинов", с буквальным значением этого термина - "сотрапезники". Эта связь прекрасно выражена и в "Слове о полку Игореве", где сражающиеся воины названы пьющими "кровавое вино".
В пылу сражения воины предвкушают радости пира и любви. Об этом вспоминает французский средневековый автор Жан де Жуэнвиль в книге, посвященной деяниям благочестивого Святого Людовика. За столом, поднимая кубки, воины храбрятся, любят вспоминать об опасностях, слушать рассказы и песни, воспевающие их героические поступки, сулить новые, спорить, кто из них более храбрый и смелый. Во время пира вспыхивают ссоры из-за безудержного хвастовства приглашенных к столу.
У викингов, как и других народов, во время пира совершаются священные обряды, например сакральные возлияния в знак принятия обета. Обычай обещать новые подвиги, быть может, также связан с ритуальным значением пира. Это своего рода добровольное принятие обязательства. В свидетели призываются боги и присутствующие рядом товарищи. Тем самым воины как бы поднимают
(1) В древнегерманской, скандинавской мифологии дворец верховного бога Одина, чертог мертвых. Сюда переносятся воины, павшие на поле брани, и продолжают вести здесь жизнь героев.- Прим. ред.
свой престиж в глазах окружающих. Спустя несколько веков рыцарский обет также произносится за пиршественным столом. Достаточно отбросить тщеславие бражника, чтобы увидеть в церемониале древнюю сакральную основу.
Сходство между войной (или охотой, которую отождествляют с войной) и пиром заметно также в одинаковой степени наслаждения, которое они доставляли. Благодаря Тациту мы уже имели возможность убедиться, что война вошла в привычку не только определенной группы населения, не только была долгом и обязанностью члена рода или комитата, но и доставляла наслаждение воинам. Воин-варвар чувствовал себя глубоко несчастным, если его боевой сокол и храбрый конь томились без дела. Там, где не охотятся и не воюют, пиршественная зала пуста, в ней гуляет один только ветер. Имея перед собой подобное общество, мы были бы вправе говорить о "культуре войны". В германских военных обществах война представляется закоренелой привычкой; общество живет в состоянии перманентной войны. Мир здесь - это добровольно либо по договору взятое на себя обязательство, пауза в обычном течении жизни. Это подчас дает "основания" для некоторых воинственно настроенных идеологов утверждать, что война, мол, естественна для всякого общества. Если есть общество, то, стало быть, есть и война, говорят они. Войны, по их словам, не случаются там, где отсутствует общественная жизнь. Логика подобных умозаключений привела к тому, что был даже сформулирован тезис о существовании так называемого "комплекса дружбы-вражды", согласно которому, чем более связаны между собой члены одной какой-нибудь группы, тем большую неприязнь испытывают они ко всем чужакам. Подобное подчинение чувства любви, братства, взаимопомощи и солидарности, существующего среди членов группы, возрастанию воинственной агрессивности, естественно, вызвало осуждение и тревогу со стороны ученых.
Мечта о прочном мире, устремленность к нему, возразим мы, существуют именно в самом комитате. Ведь участников его связывает друг с другом прочнейшая связь - узы Friede, то есть мира. Автор, воспевший поход князя Игоря, с предельной ясностью и прямотой говорит нам, что честно - сражаться и приносить себя в жертву во имя идеалов братства, бесчестно - подражать Каину и поворачивать оружие против своих братьев:
Загородите полю ворота своими острыми стрелами, за землю Русскую, за раны Игоревы, буйного Святославича! (1)
Идея мира - одна из главных в этом русском памятнике.
Воинская этика, основанная на братстве, чести, преданности, развивалась в том направлении, которое мы называем рыцарским. Развитие шло медленно и неравномерно у разных народов. Не так-то просто проследить его по источникам, где нередко архаические элементы синкретически смешаны с разного рода культурными влияниями и заимствованиями. Тем не менее развитие германского военного общества от "варварского" комитата до феодально-рыцарской эпохи шло, в общем-то, без особых отклонений. Типичным можно считать пример "дорыцарского" отношения исландских воинов к предстоящему походу, имеющему все характерные черты "авантюры". Одна из целей похода - отобрать у разбойников и пиратов все, что похитили они у крестьян и купцов. Иными словами, собственная корысть и наслаждение войной здесь особым образом совмещены с борьбой за справедливость.
Напомним также о той эволюции, которую претерпела норвежская hirdh. В 1181-1182 гг. ее юридическое положение было сформулировано по-латыни в кодексах Lex castrensis, Lex militaris, Lex curiae, затем в 1274-1277 гг. в переводе на норвежский в Hirdhskra. К этому времени древний воинский дух претерпел изменения благодаря контактам с рафинированной рыцарской культурой, которая упрочилась как во Франции, так и в завоеванной норманнами Англии и Германии. В дремучих лесах и среди туманных скал Скандинавии слышались лишь отдаленные отзвуки этой культуры. Но и они возымели свое действие. Право, основанное на hirdh, породило новую аристократию, поддерживающую короля. Посмотрим, что вменяет оно воинам и мореплавателям:
"Остерегайся грабежа и воровства, прелюбодеяния и блудодеяния, куртизанок и азартных игр, словоблудия и дерзости, самонадеянности и зависти к деньгам других, продажности и торговли, приглашений на утренние и ночные попойки, за исключением званых пиров, которым определено свое время, подходящее для встреч достой
(1) Слово о полку Игореве. Л., 1953, с. 76.
ных мужей; остерегайся возможного предательства со стороны каждого, кто попытается заручиться твоим доверием; остерегайся судить другого за его спиной и льстить в глаза, чтобы обмануть; остерегайся праздности, лености и нерадения, языческих жертвоприношений и проклятий, а также сквернословия всякого рода".
Все эти по-человечески вразумительные советы, могут возразить нам, пропущены через фильтр куртуазности. Что ж, согласны. Тем не менее все они имеют аналоги в древней англосаксонской поэзии. Заветы поэта-воина предвосхищают "меру" рыцарского поведения:
"Мудрый должен быть терпелив. Излишняя пылкость и дерзость в словах ему не пристали. Воин не должен проявлять слабость или свое безрассудство; ему не пристало быть робким или излишне игривым; не стоит жаждать богатства, гордиться собой раньше времени. Мужчине пристало молчание. Следует переждать, прежде чем бросить на ветер хвастливое слово".
Данная "элегия" принадлежит языческой истории англосаксов. Попав в христианскую среду, герои Беды Достопочтенного (1) ведут себя "по-рыцарски": Лилла погибает, закрыв короля своим телом; Эдвин, зная, что благороднейший друг его, находящийся у него в гостях, замышляет предательство, тем не менее отказывается изобличить его, так как это его гость и друг.
Долгим и трудным был путь превращения воинов фиордов в рыцарей. Не всегда он завершался успехом. Нелегко было вытравить из их сердца память о древнем неистовом Вотане. На Севере даже в XIII в. власть царя мертвых была еще прочна. Однако превращение воина-комита в рыцаря было возможно, так как между тем и другим нет качественного разрыва, напротив, существовала преемственность. Различие - в выборе культурной модели, направлении развития. Если древнее насилие и уживается с новым мировоззрением, а христианские рыцари порой ведут себя как берсеркры, то следует учитывать, что рецидивы такого рода были вполне объяснимой частью истории рыцарства.
(1) Беда Достопочтенный (672/73 - ок. 735) - англосаксонский писатель, автор "Церковной истории народа англов".- Прим. ред.
Глава 4 Рим и варвары
Варвары на стороне Рима. Средневековая Европа возникла в итоге того, что сегодня принято называть Великим переселением народов. Правда, кое-кто и по сей день все еще упрямо использует неточное и оскорбительное выражение "нашествие варваров". Военная история и структуры средневековья возникли в результате драматического столкновения и смешения народов, происшедшего в основном во II-VI вв.
Весьма заметную роль "варвары" сыграли во время военного кризиса Рима. Они не столько послужили его причиной, сколько пытались способствовать его преодолению. Правда, как оказалось, безрезультатно, ибо невозможность изжить его была обусловлена тем простым фактом, что он являлся всего лишь частью более глубокого и обширного общественного кризиса. Именно в тот период императорская армия вступила в полосу "варваризации". Представители варварских племен достигали самых высоких ступеней военной карьеры. Они входили в ближайшее окружение римских императоров.
На первых порах обстоятельства складываются таким образом, что варвары в рядах римской армии пользуются успехом. Это было вызвано, во-первых, возросшими трудностями при наборе в армию римских граждан в связи с фактическим падением института воинской повинности; во-вторых, необходимостью противостоять вооружению и военной силе противника, наступавшего на оборонительные рубежи Рима. Нужно было противопоставить ему более эффективную стратегию и тактику. Военное искусство римских легионов и легкой кавалерии оказалось неадекватным варварской угрозе. Наконец, в-третьих, не последнюю роль сыграла и слава верных и доблестных воинов, какой варвары пользовались в Риме. Ею они отчасти были обязаны и историографической традиции, основы которой были заложены Цезарем и Тацитом.
Адрианополь мы приняли в качестве символической точки отсчета, с которой началась полоса "успехов" кавалерии, длившаяся целое тысячелетие. Кризис римской армии и ее легионов начался еще со сражения при Каррах. Сегодня многие считают, что при Каррах против римлян впервые была применена тяжелая кавалерия.
Обычно это сражение рассматривается скорее как символ и вместе с тем симптом вполне определенной исторической ситуации. Однако не следует забывать и об ошибках, допущенных Лицинием Крассом, который посчитал возможным обойтись без разведывательных данных о противнике и его тактике. Основу войска противников римлян составляли вооруженные копьями воины, от которых трудно было спастись бегством. Главную же роль сыграли те, кто, как сказано у Плутарха, "вооружен большим луком, посылающим стрелы с такой силой, что им неведома никакая преграда". Плутарх, очевидно, имеет в виду лук, составленный из роговых пластин. Этот составной лук был в свое время известен и в Греции, где, однако, просуществовал недолго из-за влажного климата и отсутствия на месте исходного материала - соответствующим образом обработанных роговых пластин.
Составной лук тем не менее сохранился в Средней Азии. Это было маневренное оружие. При хорошей подготовке лучник мог пользоваться им, не сходя с коня. Единственный его недостаток, впрочем, с лихвой перекрывавшийся большой дальнобойностью и пробивной силой, состоял в том, что у него была слишком тугая тетива. Красс не пожелал также учесть и тактические особенности боевых операций парфян - быструю атаку и отступление. Пренебрег он и советом пойти на сближение с противником северным каменистым склоном, где кавалерия противника не имела бы простора для маневрирования. Триумвир предпочел дать бой на обширных пространствах Месопотамии, где, как он полагал, для римских легионов было более удобно развернуть свои боевые порядки.
В результате семь легионов, поддержанные восемью тысячами человек легкой кавалерии и отрядами вспомогательной пехоты, в общей сложности пятьдесят тысяч человек - огромная, но плохо управляемая масса,- были наголову разбиты гораздо меньшим числом конных воинов, вооруженных луком и копьем. Последние применили комбинированную тактику: ложная атака копьеносцев, чтобы прощупать ответную реакцию противника;
ложное бегство; град стрел, обрушившихся на римлян;
окружение легионов, чьи ряды редели под стрелами неприятельских лучников; наконец, атака конных воинов в латах против уже разрозненной пехоты, неспособной к активному сопротивлению. Тактические преимущества парфян были подкреплены также и психологическим эффектом. Плутарх красноречиво рассказывает, какое сильное впечатление произвел на римлян, привыкших к глухим сигналам боевых труб и тусклому мерцанию низкосортного железного оружия легионеров, мощный барабанный гул и ослепляющий блеск высококачественной азиатской стали.
Вспомогательная кавалерия Кассия состояла из галлов. Но это была легкая кавалерия, в задачу которой входила лишь разведка боем. Едва ли у нее было оборонительное оружие: галлы с презрением относились к нему, хотя, как можно предположить, среди них уже появились искусные мастера, способные выковать и латы и кольчугу. Легкая кавалерия имела на вооружении дротик, который не пробивал латы катафрактия.
После поражения и гибели Лициния Красса звезда римских легионов, однако, еще не достигла заката. До этого было далеко. Но предупреждение уже прозвучало. Чем протяженней становились границы Рима, чаще его легионам приходилось сталкиваться с конными воинами и степными лучниками вдоль рубежей, простиравшихся от Дуная до Евфрата, тем яснее становилось, что римское военное снаряжение не соответствовало новым задачам. Последовавший затем кризис довершил начавшийся процесс. Его первым симптомом стало рассредоточение государственной власти, давшее о себе знать в армии, быть может, гораздо раньше, чем где бы то ни было. С той поры как Гай Марий учредил конскрипцию (набор) "пролетариев" с соответствующим жалованьем, кадровый состав армии стал заполняться людьми, ожидавшими от военной службы обогащения и улучшения своего положения в обществе по завершении военной службы. Осуществление солдатских упований в конечном итоге зависело от того, насколько успешной была политическая карьера их командира. Начался процесс персонализации командирских должностей, отождествления солдатского долга с успешной карьерой того или иного военачальника, отхода всей армии от идеалов защиты гражданского благополучия республики как таковой. Постепенно должности в армии прибрали к рукам разного рода проходимцы и авантюристы. Особенно жестокую форму насилия приобрели гражданские войны. Был открыт путь к возникновению принципатов, сколачиванию частных армий.
Увеличивающейся приватизации командования и превращению армии в "автономный институт", отделенный от государства, содействовало и продолжающееся расширение границ империи. Отдаленные провинции уже нельзя было удержать под контролем специально создаваемых от случая к случаю войсковых соединений. Появилась необходимость в постоянной, следовательно, профессиональной армии, дислоцированной вдоль укрепленной границы и находящейся в постоянной боеготовности. Таким образом, на практике утвердился принцип добровольной конскрипции, хотя теоретически по-прежнему существовал обязательный призыв в армию. В связи с тем, что остро ощущался недостаток в римских гражданах, которые были бы готовы добровольно поступать на военную службу, произошла провинциализация легионов. Начиная с I в. н.э. явление это быстро охватило всю армию. В то же время жестокие уроки, полученные римлянами от варваров - и Карры, и Тевтобург (1), выявили необходимость привести римскую армию в соответствие с изменившейся ситуацией за счет включения в ее ряды подразделений, хорошо знакомых с местной обстановкой, соответствующим образом обученных и вооруженных с тем, чтобы дать успешный отпор врагу. Меч (gladius) и дротик (pilum) римлян уже не были в состоянии с ним справиться.
С императора Тиберия (14-37 гг. н.э.) начинается создание соответствующих подразделений в районах, расположенных поблизости от того места, где была родина солдата. Призыв в армию по территориальному признаку получил дальнейшее распространение при Адриане (117-138 гг.). В конце концов возникла так называемая "локальная конскрипция", непосредственно привязанная к месту дислокации войск, то есть на самой периферии империи. Разумеется, и тут не обошлось без исключений. На рейнско-дунайском театре действий, например, во II-III вв. явно превалировал фракийский элемент. Постепенно фракийцы вытеснили оттуда иберийцев, галлов и германцев. Фракийцев высоко ценили за храбрость и познания в тактике ведения боевых операций. Со вре
(1) В начале 1 в. н. э. в Тевтобургском лесу германские племена во главе с Арминием уничтожили римские легионы под командованием Квинтилия Вара. Это поражение остановило продвижение римлян за Рейн.- Прим. ред.
менем они стали основой equites singulares, то есть отборной конницы для особых поручении. Вообще наметилась тенденция сохранять за теми или иными подразделениями национальную специфику. Вспомним, например, когорты эмесских лучников либо батавские когорты, покрывшие себя славой в качестве отважных конных воинов, умевших форсировать водные преграды, не сходя с коня.
Столкновение римлян со степными народами оказало глубокое влияние на их военную практику: меч и дротик постепенно снимались с вооружения в легионах; на смену им приходили длинная и острая сабля (spatha), а также легкое копье (lancea). В кавалерии реже использовали легковооруженных галлов и германцев. Большее внимание стали уделять военной подготовке. При Адриане римскую кавалерию обучали искусству атаки, вольтижировки и маневрирования, чтобы обеспечить ей конкурентоспособность с кавалерией парфян, армян и сарматов. Лучников для конницы (equites sagittarii) набирали теперь во Фракии и на Востоке. Во время германской экспедиции 234-235 гг. Север Александр широко пользовался услугами конных воинов из числа мавров, осроэнов, армян и даже дезертировавших парфян.
При Галлиене (в III в.) окончательно оформилась система вексиллариев (vexillationes), находившихся в прямом подчинении императору. Таким образом, сложилось двойное устройство: с одной стороны, пограничные войска, ответственные за охрану того или иного участка границы; с другой кавалерия, сосредоточенная в определенных пунктах и организованная таким образом, чтобы осуществлять быстрое реагирование в месте прорыва рубежей империи. Складывалась структура армии, типичная для эпохи Диоклетиана (284-305) и Константина (306- 337): разделение армии на пограничные войска (limitanei), постепенно превращавшиеся в сельскохозяйственно-солдатские поселения, утрачивавшие со временем какую бы то ни было боеспособность, и императорскую гвардию (со-mitatenses), дислоцированную во внутренних пределах империи и состоявшую преимущественно из варваров - конных воинов.
Верность воина своему вождю выражается, во-первых, в "сыновней" любви и, во-вторых, в благодарности за получение дара. Когда в "Беовульфе" храбрый дружинник Виглаф видит, как его сеньор вот-вот погибнет в пламени огнедышащего дракона, то ему вспоминаются все те дары, которые получал он из его рук, и клятва, произнесенная во время одного из королевских застолий. Комиты обещали вождю отплатить за щедрость в час испытания. Однако при виде чудовища храбрость оставляет даже самых сильных. Они обращаются в бегство. Виглаф же остается верным своему обещанию. В его словах мужественно и сдержанно выражено понимание того, что любовь, верность и храбрость неразрывное целое. Более того, храбрость возможна только как функция любви и верности. Хвастовство пирующих здесь ни при чем.
Проклятие трусости, проявленной в момент опасности,- характерная особенность прежде всего англосаксонской поэзии. Замечание Тацита, что комиты считают постыдным вернуться целыми и невредимыми с поля битвы, где погиб вождь, выражено в этой поэзии как неразрывная связь верности, скрепленной присягой, и признательности за полученные дары. Дух комитата создается благодаря равновесию между ними. В этом смысле "героизм" является обязанностью комита. В нем нет ничего от риторики и позы, ничего сверхчеловеческого, он всего лишь проявление дружбы и верности данному слову. Быть благодарным - вот что требуется от воина. Если он на высоте этого требования, значит, делает то, что должен;
если же пренебрегает своими обязанностями, значит, заслуживает самого черного презрения. С этой точки зрения "героическая" смерть в бою не что иное, как обязанность службы и долг. Бывает ли что-либо менее риторическое?
Трусость тем более порицаема в воине, чем больше он пренебрегает своим рангом, функцией, то есть добровольно деградирует до положения раба. Трусость несовместима с положением свободного человека. Ведь будучи свободным, он вооружен. Напротив, трусость считается функциональной характеристикой раба. Трусость в рабском состоянии нечто естественное. Ее нельзя презирать. Только в свободном человеке-воине (правда, в юридическом смысле "варварское" общество проводит различие между человеком свободным и воином) трусость может считаться бесчестьем, тем более если этот воин член комитата, то есть общественной группы, в которую вступают по доброй воле именно для того, чтобы воевать.
Из племенного союза трус тоже изгоняется. Отказывая своему народу и обществу в помощи в опасный момент, трус разрывает священный договор, связывающий всех членов общества. Фактически он добровольно покидает общество, прежде чем юридически оно исключит его из своих рядов. Иными словами, подобный поступок считается асоциальным, ненужным и вредным для общества. Тацит обратил внимание: всякий, кто бросил щит на поле боя, отстраняется от участия в народных сходах и священных ритуалах, то есть лишается гражданской жизни. Трус не подвергается каким-либо особым преследованиям. Его просто приговаривают к гражданской смерти. В самом деле, в нынешнем немецком языке прилагательное feig - "подлый", "трусливый" результат семантического развития древних терминов, обозначавших "приговоренный к смерти". Итак, и на этот раз никакой риторики. В обществе, испытывающем постоянную угрозу со стороны врагов, находящемся в опасности со стороны сил природы, в обществе, где прокормить человека стоит дорого, трус - это тот, кто разрушает устои солидарности, ведет себя как эгоист, становится для своих тяжелой обузой. Он пренебрегает своим долгом. В сознании феодального средневековья представления о подлости, раболепстве, измене и преступлении связаны общим корнем. Но увидеть его нелегко.
Смелость тоже одна из обязанностей комитов, точно так же как щедрость обязанность вождя. Взаимность обязанностей - святая святых эгалитарного и иерархического начал в комитате. Присяга конкретизируется в четких формулировках, где военный символ - меч сливается с иерархическими жестами: коленопреклонением, поцелуем руки,- а также жестом эгалитарным рукопожатием. Нетрудно заметить сходство с феодальными церемониями, где отношения построены на идее воинской солидарности и взаимных обязательств.
Наряду с военными обязанностями существовали пиршества. Грабительская война и пир имеют в европейском обществе сакральный характер. Он выражается как в героических обычаях, засвидетельствованных Гомером, так и в образной системе Вальхаллы (1). В рассказе Павла Диакона об оружии сына короля гепидов заметна взаимозависимость между сражением и пиршеством, точно такая же как и взаимозаменяемость слов, которыми называют боевого товарища и сотрапезника. От древнескандинавского uerdhr (обед) происходит verdhung, то есть "пир", "застолье". Происхождение термина buccellarius "телохранитель", как мы уже видели, тоже связано с застольем. Очевидна и соотнесенность homotrapezoi персидского царя, упоминающихся у Геродота и Ксенофонта, то есть "доверенных воинов", с буквальным значением этого термина - "сотрапезники". Эта связь прекрасно выражена и в "Слове о полку Игореве", где сражающиеся воины названы пьющими "кровавое вино".
В пылу сражения воины предвкушают радости пира и любви. Об этом вспоминает французский средневековый автор Жан де Жуэнвиль в книге, посвященной деяниям благочестивого Святого Людовика. За столом, поднимая кубки, воины храбрятся, любят вспоминать об опасностях, слушать рассказы и песни, воспевающие их героические поступки, сулить новые, спорить, кто из них более храбрый и смелый. Во время пира вспыхивают ссоры из-за безудержного хвастовства приглашенных к столу.
У викингов, как и других народов, во время пира совершаются священные обряды, например сакральные возлияния в знак принятия обета. Обычай обещать новые подвиги, быть может, также связан с ритуальным значением пира. Это своего рода добровольное принятие обязательства. В свидетели призываются боги и присутствующие рядом товарищи. Тем самым воины как бы поднимают
(1) В древнегерманской, скандинавской мифологии дворец верховного бога Одина, чертог мертвых. Сюда переносятся воины, павшие на поле брани, и продолжают вести здесь жизнь героев.- Прим. ред.
свой престиж в глазах окружающих. Спустя несколько веков рыцарский обет также произносится за пиршественным столом. Достаточно отбросить тщеславие бражника, чтобы увидеть в церемониале древнюю сакральную основу.
Сходство между войной (или охотой, которую отождествляют с войной) и пиром заметно также в одинаковой степени наслаждения, которое они доставляли. Благодаря Тациту мы уже имели возможность убедиться, что война вошла в привычку не только определенной группы населения, не только была долгом и обязанностью члена рода или комитата, но и доставляла наслаждение воинам. Воин-варвар чувствовал себя глубоко несчастным, если его боевой сокол и храбрый конь томились без дела. Там, где не охотятся и не воюют, пиршественная зала пуста, в ней гуляет один только ветер. Имея перед собой подобное общество, мы были бы вправе говорить о "культуре войны". В германских военных обществах война представляется закоренелой привычкой; общество живет в состоянии перманентной войны. Мир здесь - это добровольно либо по договору взятое на себя обязательство, пауза в обычном течении жизни. Это подчас дает "основания" для некоторых воинственно настроенных идеологов утверждать, что война, мол, естественна для всякого общества. Если есть общество, то, стало быть, есть и война, говорят они. Войны, по их словам, не случаются там, где отсутствует общественная жизнь. Логика подобных умозаключений привела к тому, что был даже сформулирован тезис о существовании так называемого "комплекса дружбы-вражды", согласно которому, чем более связаны между собой члены одной какой-нибудь группы, тем большую неприязнь испытывают они ко всем чужакам. Подобное подчинение чувства любви, братства, взаимопомощи и солидарности, существующего среди членов группы, возрастанию воинственной агрессивности, естественно, вызвало осуждение и тревогу со стороны ученых.
Мечта о прочном мире, устремленность к нему, возразим мы, существуют именно в самом комитате. Ведь участников его связывает друг с другом прочнейшая связь - узы Friede, то есть мира. Автор, воспевший поход князя Игоря, с предельной ясностью и прямотой говорит нам, что честно - сражаться и приносить себя в жертву во имя идеалов братства, бесчестно - подражать Каину и поворачивать оружие против своих братьев:
Загородите полю ворота своими острыми стрелами, за землю Русскую, за раны Игоревы, буйного Святославича! (1)
Идея мира - одна из главных в этом русском памятнике.
Воинская этика, основанная на братстве, чести, преданности, развивалась в том направлении, которое мы называем рыцарским. Развитие шло медленно и неравномерно у разных народов. Не так-то просто проследить его по источникам, где нередко архаические элементы синкретически смешаны с разного рода культурными влияниями и заимствованиями. Тем не менее развитие германского военного общества от "варварского" комитата до феодально-рыцарской эпохи шло, в общем-то, без особых отклонений. Типичным можно считать пример "дорыцарского" отношения исландских воинов к предстоящему походу, имеющему все характерные черты "авантюры". Одна из целей похода - отобрать у разбойников и пиратов все, что похитили они у крестьян и купцов. Иными словами, собственная корысть и наслаждение войной здесь особым образом совмещены с борьбой за справедливость.
Напомним также о той эволюции, которую претерпела норвежская hirdh. В 1181-1182 гг. ее юридическое положение было сформулировано по-латыни в кодексах Lex castrensis, Lex militaris, Lex curiae, затем в 1274-1277 гг. в переводе на норвежский в Hirdhskra. К этому времени древний воинский дух претерпел изменения благодаря контактам с рафинированной рыцарской культурой, которая упрочилась как во Франции, так и в завоеванной норманнами Англии и Германии. В дремучих лесах и среди туманных скал Скандинавии слышались лишь отдаленные отзвуки этой культуры. Но и они возымели свое действие. Право, основанное на hirdh, породило новую аристократию, поддерживающую короля. Посмотрим, что вменяет оно воинам и мореплавателям:
"Остерегайся грабежа и воровства, прелюбодеяния и блудодеяния, куртизанок и азартных игр, словоблудия и дерзости, самонадеянности и зависти к деньгам других, продажности и торговли, приглашений на утренние и ночные попойки, за исключением званых пиров, которым определено свое время, подходящее для встреч достой
(1) Слово о полку Игореве. Л., 1953, с. 76.
ных мужей; остерегайся возможного предательства со стороны каждого, кто попытается заручиться твоим доверием; остерегайся судить другого за его спиной и льстить в глаза, чтобы обмануть; остерегайся праздности, лености и нерадения, языческих жертвоприношений и проклятий, а также сквернословия всякого рода".
Все эти по-человечески вразумительные советы, могут возразить нам, пропущены через фильтр куртуазности. Что ж, согласны. Тем не менее все они имеют аналоги в древней англосаксонской поэзии. Заветы поэта-воина предвосхищают "меру" рыцарского поведения:
"Мудрый должен быть терпелив. Излишняя пылкость и дерзость в словах ему не пристали. Воин не должен проявлять слабость или свое безрассудство; ему не пристало быть робким или излишне игривым; не стоит жаждать богатства, гордиться собой раньше времени. Мужчине пристало молчание. Следует переждать, прежде чем бросить на ветер хвастливое слово".
Данная "элегия" принадлежит языческой истории англосаксов. Попав в христианскую среду, герои Беды Достопочтенного (1) ведут себя "по-рыцарски": Лилла погибает, закрыв короля своим телом; Эдвин, зная, что благороднейший друг его, находящийся у него в гостях, замышляет предательство, тем не менее отказывается изобличить его, так как это его гость и друг.
Долгим и трудным был путь превращения воинов фиордов в рыцарей. Не всегда он завершался успехом. Нелегко было вытравить из их сердца память о древнем неистовом Вотане. На Севере даже в XIII в. власть царя мертвых была еще прочна. Однако превращение воина-комита в рыцаря было возможно, так как между тем и другим нет качественного разрыва, напротив, существовала преемственность. Различие - в выборе культурной модели, направлении развития. Если древнее насилие и уживается с новым мировоззрением, а христианские рыцари порой ведут себя как берсеркры, то следует учитывать, что рецидивы такого рода были вполне объяснимой частью истории рыцарства.
(1) Беда Достопочтенный (672/73 - ок. 735) - англосаксонский писатель, автор "Церковной истории народа англов".- Прим. ред.
Глава 4 Рим и варвары
Варвары на стороне Рима. Средневековая Европа возникла в итоге того, что сегодня принято называть Великим переселением народов. Правда, кое-кто и по сей день все еще упрямо использует неточное и оскорбительное выражение "нашествие варваров". Военная история и структуры средневековья возникли в результате драматического столкновения и смешения народов, происшедшего в основном во II-VI вв.
Весьма заметную роль "варвары" сыграли во время военного кризиса Рима. Они не столько послужили его причиной, сколько пытались способствовать его преодолению. Правда, как оказалось, безрезультатно, ибо невозможность изжить его была обусловлена тем простым фактом, что он являлся всего лишь частью более глубокого и обширного общественного кризиса. Именно в тот период императорская армия вступила в полосу "варваризации". Представители варварских племен достигали самых высоких ступеней военной карьеры. Они входили в ближайшее окружение римских императоров.
На первых порах обстоятельства складываются таким образом, что варвары в рядах римской армии пользуются успехом. Это было вызвано, во-первых, возросшими трудностями при наборе в армию римских граждан в связи с фактическим падением института воинской повинности; во-вторых, необходимостью противостоять вооружению и военной силе противника, наступавшего на оборонительные рубежи Рима. Нужно было противопоставить ему более эффективную стратегию и тактику. Военное искусство римских легионов и легкой кавалерии оказалось неадекватным варварской угрозе. Наконец, в-третьих, не последнюю роль сыграла и слава верных и доблестных воинов, какой варвары пользовались в Риме. Ею они отчасти были обязаны и историографической традиции, основы которой были заложены Цезарем и Тацитом.
Адрианополь мы приняли в качестве символической точки отсчета, с которой началась полоса "успехов" кавалерии, длившаяся целое тысячелетие. Кризис римской армии и ее легионов начался еще со сражения при Каррах. Сегодня многие считают, что при Каррах против римлян впервые была применена тяжелая кавалерия.
Обычно это сражение рассматривается скорее как символ и вместе с тем симптом вполне определенной исторической ситуации. Однако не следует забывать и об ошибках, допущенных Лицинием Крассом, который посчитал возможным обойтись без разведывательных данных о противнике и его тактике. Основу войска противников римлян составляли вооруженные копьями воины, от которых трудно было спастись бегством. Главную же роль сыграли те, кто, как сказано у Плутарха, "вооружен большим луком, посылающим стрелы с такой силой, что им неведома никакая преграда". Плутарх, очевидно, имеет в виду лук, составленный из роговых пластин. Этот составной лук был в свое время известен и в Греции, где, однако, просуществовал недолго из-за влажного климата и отсутствия на месте исходного материала - соответствующим образом обработанных роговых пластин.
Составной лук тем не менее сохранился в Средней Азии. Это было маневренное оружие. При хорошей подготовке лучник мог пользоваться им, не сходя с коня. Единственный его недостаток, впрочем, с лихвой перекрывавшийся большой дальнобойностью и пробивной силой, состоял в том, что у него была слишком тугая тетива. Красс не пожелал также учесть и тактические особенности боевых операций парфян - быструю атаку и отступление. Пренебрег он и советом пойти на сближение с противником северным каменистым склоном, где кавалерия противника не имела бы простора для маневрирования. Триумвир предпочел дать бой на обширных пространствах Месопотамии, где, как он полагал, для римских легионов было более удобно развернуть свои боевые порядки.
В результате семь легионов, поддержанные восемью тысячами человек легкой кавалерии и отрядами вспомогательной пехоты, в общей сложности пятьдесят тысяч человек - огромная, но плохо управляемая масса,- были наголову разбиты гораздо меньшим числом конных воинов, вооруженных луком и копьем. Последние применили комбинированную тактику: ложная атака копьеносцев, чтобы прощупать ответную реакцию противника;
ложное бегство; град стрел, обрушившихся на римлян;
окружение легионов, чьи ряды редели под стрелами неприятельских лучников; наконец, атака конных воинов в латах против уже разрозненной пехоты, неспособной к активному сопротивлению. Тактические преимущества парфян были подкреплены также и психологическим эффектом. Плутарх красноречиво рассказывает, какое сильное впечатление произвел на римлян, привыкших к глухим сигналам боевых труб и тусклому мерцанию низкосортного железного оружия легионеров, мощный барабанный гул и ослепляющий блеск высококачественной азиатской стали.
Вспомогательная кавалерия Кассия состояла из галлов. Но это была легкая кавалерия, в задачу которой входила лишь разведка боем. Едва ли у нее было оборонительное оружие: галлы с презрением относились к нему, хотя, как можно предположить, среди них уже появились искусные мастера, способные выковать и латы и кольчугу. Легкая кавалерия имела на вооружении дротик, который не пробивал латы катафрактия.
После поражения и гибели Лициния Красса звезда римских легионов, однако, еще не достигла заката. До этого было далеко. Но предупреждение уже прозвучало. Чем протяженней становились границы Рима, чаще его легионам приходилось сталкиваться с конными воинами и степными лучниками вдоль рубежей, простиравшихся от Дуная до Евфрата, тем яснее становилось, что римское военное снаряжение не соответствовало новым задачам. Последовавший затем кризис довершил начавшийся процесс. Его первым симптомом стало рассредоточение государственной власти, давшее о себе знать в армии, быть может, гораздо раньше, чем где бы то ни было. С той поры как Гай Марий учредил конскрипцию (набор) "пролетариев" с соответствующим жалованьем, кадровый состав армии стал заполняться людьми, ожидавшими от военной службы обогащения и улучшения своего положения в обществе по завершении военной службы. Осуществление солдатских упований в конечном итоге зависело от того, насколько успешной была политическая карьера их командира. Начался процесс персонализации командирских должностей, отождествления солдатского долга с успешной карьерой того или иного военачальника, отхода всей армии от идеалов защиты гражданского благополучия республики как таковой. Постепенно должности в армии прибрали к рукам разного рода проходимцы и авантюристы. Особенно жестокую форму насилия приобрели гражданские войны. Был открыт путь к возникновению принципатов, сколачиванию частных армий.
Увеличивающейся приватизации командования и превращению армии в "автономный институт", отделенный от государства, содействовало и продолжающееся расширение границ империи. Отдаленные провинции уже нельзя было удержать под контролем специально создаваемых от случая к случаю войсковых соединений. Появилась необходимость в постоянной, следовательно, профессиональной армии, дислоцированной вдоль укрепленной границы и находящейся в постоянной боеготовности. Таким образом, на практике утвердился принцип добровольной конскрипции, хотя теоретически по-прежнему существовал обязательный призыв в армию. В связи с тем, что остро ощущался недостаток в римских гражданах, которые были бы готовы добровольно поступать на военную службу, произошла провинциализация легионов. Начиная с I в. н.э. явление это быстро охватило всю армию. В то же время жестокие уроки, полученные римлянами от варваров - и Карры, и Тевтобург (1), выявили необходимость привести римскую армию в соответствие с изменившейся ситуацией за счет включения в ее ряды подразделений, хорошо знакомых с местной обстановкой, соответствующим образом обученных и вооруженных с тем, чтобы дать успешный отпор врагу. Меч (gladius) и дротик (pilum) римлян уже не были в состоянии с ним справиться.
С императора Тиберия (14-37 гг. н.э.) начинается создание соответствующих подразделений в районах, расположенных поблизости от того места, где была родина солдата. Призыв в армию по территориальному признаку получил дальнейшее распространение при Адриане (117-138 гг.). В конце концов возникла так называемая "локальная конскрипция", непосредственно привязанная к месту дислокации войск, то есть на самой периферии империи. Разумеется, и тут не обошлось без исключений. На рейнско-дунайском театре действий, например, во II-III вв. явно превалировал фракийский элемент. Постепенно фракийцы вытеснили оттуда иберийцев, галлов и германцев. Фракийцев высоко ценили за храбрость и познания в тактике ведения боевых операций. Со вре
(1) В начале 1 в. н. э. в Тевтобургском лесу германские племена во главе с Арминием уничтожили римские легионы под командованием Квинтилия Вара. Это поражение остановило продвижение римлян за Рейн.- Прим. ред.
менем они стали основой equites singulares, то есть отборной конницы для особых поручении. Вообще наметилась тенденция сохранять за теми или иными подразделениями национальную специфику. Вспомним, например, когорты эмесских лучников либо батавские когорты, покрывшие себя славой в качестве отважных конных воинов, умевших форсировать водные преграды, не сходя с коня.
Столкновение римлян со степными народами оказало глубокое влияние на их военную практику: меч и дротик постепенно снимались с вооружения в легионах; на смену им приходили длинная и острая сабля (spatha), а также легкое копье (lancea). В кавалерии реже использовали легковооруженных галлов и германцев. Большее внимание стали уделять военной подготовке. При Адриане римскую кавалерию обучали искусству атаки, вольтижировки и маневрирования, чтобы обеспечить ей конкурентоспособность с кавалерией парфян, армян и сарматов. Лучников для конницы (equites sagittarii) набирали теперь во Фракии и на Востоке. Во время германской экспедиции 234-235 гг. Север Александр широко пользовался услугами конных воинов из числа мавров, осроэнов, армян и даже дезертировавших парфян.
При Галлиене (в III в.) окончательно оформилась система вексиллариев (vexillationes), находившихся в прямом подчинении императору. Таким образом, сложилось двойное устройство: с одной стороны, пограничные войска, ответственные за охрану того или иного участка границы; с другой кавалерия, сосредоточенная в определенных пунктах и организованная таким образом, чтобы осуществлять быстрое реагирование в месте прорыва рубежей империи. Складывалась структура армии, типичная для эпохи Диоклетиана (284-305) и Константина (306- 337): разделение армии на пограничные войска (limitanei), постепенно превращавшиеся в сельскохозяйственно-солдатские поселения, утрачивавшие со временем какую бы то ни было боеспособность, и императорскую гвардию (со-mitatenses), дислоцированную во внутренних пределах империи и состоявшую преимущественно из варваров - конных воинов.