Страница:
На стене я увидела объявление о сдаче комнат – «ALUGO QUARTO» – и тут же пожалела, что поддалась уговорам Рут и забронировала место в гостинице. Стоило рискнуть и положиться на волю случая, как я делала обычно. Дешевые молодежные гостиницы обычно вызывают у меня горькое разочарование. В них любая, великолепная, сочная, экзотика бесследно исчезает, растворяясь в безликих, как международный аэропорт, гостиных, интернет-комнатах и дешевых однодневных экскурсиях. И все же я чувствовала себя обязанной явиться к Карине, чью гостиницу рекламировала столько лет, и поддержать отношения, пусть даже виртуальные. А кроме того, с меня не взяли оплаты – одна из главных причин, по которым я продала свою бродяжью душу индустрии туризма.
Выяснилось, что гостиница расположена в нижнем конце одной из вливающихся в площадь улочек, близ женского монастыря; она давала о себе знать единственной крохотной черной закорючкой-граффити на наружной стене. Деревянный дом-шале угнездился между вытянутыми особняками в стиле модерн, окруженными террасными садами. Я постояла, задрав голову – прямо в глаза светил фонарь, – и примерилась к крутой каменной лестнице, тянущейся вверх вдоль боковой стены дома. Калитка с лязгом отворилась, и я начала восхождение.
Когда я поднялась, у стойки регистрации никого не было.
– Есть кто-нибудь? – позвала я.
Карина казалась меньше ростом, чем даже я, а стойка в «Хостел Рио» была просто грандиозных размеров. Наконец над бортиком взошла пара дружелюбных карих глаз.
– Привет! – раздался высокий голосок. – Ты, должно быть, Кармен?
Карина поднялась на ноги и стала выше сантиметров на десять.
– Мы ждали тебя раньше, – улыбнулась она. На ней было броское полосатое платье-футляр без бретелек, на шее и в ушах – яркая бижутерия.
– Я приехала давно… – начала я оправдываться, но Карина прервала, тряхнув головой:
– …но задержалась перепихнуться, да?
Я уже было ощетинилась – давало себя знать англосаксонское воспитание, – однако Карина захихикала. Она просто проявила дружелюбие. Это просто шутка. Так всегда происходит во всех моих путешествиях. Требуется дня три, не меньше, чтобы стряхнуть с себя английскую холодность.
– Ну, примерно, – пробурчала я, и Карина снова исчезла под стойкой, бросив при этом:
– Ну и не переживай. В Рио все загуливают – кто раньше, кто позже.
Она определила мне кровать и посоветовала сразу ложиться.
Когда я уже собиралась толкнуть дверь комнаты, Карина меня окликнула:
– Кстати, ты надолго остановишься?
– Всего на несколько дней, – ответила я. – Я путешествую.
– Хорошо звучат последние слова, громко, – отозвалась она, приподняв брови и озорно улыбнувшись.
Когда я вошла, в комнате было темно, так что я бросила вещи на пол, включила вентилятор и уснула.
Проснулась я в два часа ночи от того, что высокая худая женщина с темными волосами включила свет и теперь читала книгу, лениво спустив ногу с кровати. За ее ногой я рассмотрела рукописное объявление, приклеенное к зеркалу.
Оно гласило: «Убедительно просим НЕКОТОРЫХ гостей не вести себя так, как будто они у себя дома. Кьяра, это касается ТЕБЯ!»
Девушка с соседней кровати перевернулась на другой бок и проворчала:
– Два часа, однако. Выйди в холл и там читай.
Темноволосая женщина только пожала плечами и заметила:
– Какого черта ты вообще прохлаждаешься в кровати в Рио-де-Жанейро в это время суток?
2
Правда состоит в том, что, когда я только приехала, Рио мне не понравился. Отчасти дело было в самом Рио, но в основном во мне. После десяти лет, которые я оттрубила в туристическом бизнесе, составляя бодрые тексты для глянцевых брошюр и откапывая новые, неизбитые маршруты, даже самые экзотические места определялись мешаниной из повторяющихся прилагательных. Отдохните на белоснежных девственных пляжах, побродите по старым селениям, чья история уходит в глубь веков… встречи с обаятельными и приветливыми местными жителями … и тэ дэ и тэ пэ. Мишура турбизнеса быстро стирается, и моя любовь к странствиям чуть было не испарилась вместе с ней.
Я поехала в Южную Америку путешествовать, этим и собиралась заниматься. Это был последний континент, на котором я еще не бывала. Как и половина австралийцев в возрасте до тридцати пяти, я пожила в коммуне в Лондоне, автостопом ездила по Европе за десять долларов в день, околачивалась в Юго-Восточной Азии, меня ободрали как липку на Ближнем Востоке… Ко времени приезда в Рио-де-Жанейро я уже была циничной, как сам дьявол.
На другое утро, когда я продрала глаза, Карина пригласила меня на завтрак, café da manha, в утреннюю столовую. Свое узкое прямое платье она сменила на ярко-розовую футболку с изображением Шивы на груди.
Хозяйка гостиницы оказалась и впрямь миниатюрной (стало ясно, почему мой партнер по бизнесу называл ее Крошкой) и очень красивой: длинные, волнистые темные волосы и искрящиеся глаза кофейного цвета. Ухоженная, даже холеная (латиноамериканки часто так выглядят), она легко опустилась рядом со мной на лежащие на полу подушки.
Мы быстро обменялись некими обязательными сведениями друг о друге. Карина поведала, что открыла собственную гостиницу после того, как много лет проработала в пятизвездочном отеле. Друзья называли ее сумасшедшей, предостерегали, что в Санта-Терезе опасно, но она никого не послушала.
– Лучше пусть меня ограбят тут, в Санта-Терезе, чем опять работать на чужого дядю, – беззаботно рассмеялась она.
Сначала я решила, что Карина моложе меня, из-за ее гладкой, упругой оливковой кожи, но оказалось, она на год старше. Родители ее были ливанского происхождения, предположительно из тех арабов, которые хлынули в Северную и Южную Америки между мировыми войнами.
– В Бразилии большая арабская диаспора? А вообще мусульман много? – поинтересовалась я.
– Даже не знаю, – призналась она слегка сконфуженно. – Мой дедушка не очень любил говорить о Ливане…
Карина отвернулась, облизнула губы, выдержала для приличия паузу, заулыбалась и перевела разговор на другую тему, на ее взгляд, более интересную для нас обеих, чем занудные подробности мультикультурализма. Добрые люди в Рио-де-Жанейро – независимо от возраста, ориентации и принадлежности к религиозным сектам – готовы обсуждать предложенную ей тему без устали и с кем угодно. Разумеется, речь идет о сексе.
– Ну, скажи-ка, – нетерпеливо спросила Карина, – австралийские мужчины и впрямь так хороши в постели? Или то, что о них рассказывают, неправда?
Пока я старалась осмыслить перескок с арабской диаспоры в Бразилии к критериям оценки австралийцев в постели и думала, как поступить (промолчав, рискую показаться любознательной бразильянке святошей, но и слишком раскрываться тоже не хочется), Карина нетерпеливо притопнула ногой.
– Даже не знаю, что сказать, – начала я уклончиво. – Может быть… У меня как-то все больше иностранцы были.
– Ну, из моего ограниченного опыта – другими словами, всего трое… – сказала Карина. – Они ужасны. Кошмар, просто брррррр… – Последний звук сопровождался брезгливым передергиванием плечей.
Я отпила свой кофе, внезапно ощутив инстинктивную вспышку обиды.
– Так много из такой маленькой страны! – воскликнула я с редким для меня патриотизмом. – Но, как бы это сказать… кто был соперником моих дорогих соотечественников? Представители какой блистательной нации послужили тебе эталоном для сравнения?
– Блистательный эталон… чего?
– Я спрашиваю: откуда же родом другие, более удачливые твои возлюбленные?
Ответ меня поразил:
– Из Англии.
Монолог продолжился, сокрушая и громя мужское эго от Рейкьявика до Рио-Негро, разнося в пух и прах любовников всей Организации Объединенных Наций, никто из которых не имел никаких шансов сравниться с мощью великолепных бразильцев.
Внезапно, разочарованная моим упорным отказом делиться сочными деталями сексуальной доблести моих земляков (или отсутствием таковой), Карина отпустила меня на волю, снабдив картой:
– Иди посмотри город, Копакабану, всю эту суету. А вечером, если хочешь, можем выпить по стаканчику в баре до Минейро, здесь, в Санта-Терезе.
После ее ухода я еще задержалась в гостинице, наблюдая за снующими туда-сюда туристами, окутанная неясной дымкой голосов и акцентов.
Гостиница располагалась на середине склона одного из тех крутых холмов, что окружают Рио-де-Жанейро, образуя естественный амфитеатр. Город был встроен в окружающий ландшафт, дома заползали на возвышения и затекали в выемки и ниши. Разные эпохи, соседствующие друг с другом, служили театральной декорацией, выразительно оттеняющей залив Гуанабара: старинный белокаменный монастырь, ступенчатые терракотовые крыши колониальной эпохи, разбросанные повсюду удручающие плоды массовой застройки семидесятых… Над центром доминировали две гигантские футуристические постройки: первая – модернистская конструкция, напоминающая кубик Рубика из металла и стекла, из которого выпали отдельные квадратики, образовав открытые террасы-сады; вторая – громадная стеклянно-стальная пирамида. Карина уже успела пояснить мне, что это кафедральный собор Святого Себастьяна.
Восхитительный городской пейзаж брал в плен, не оставляя сомнений, что в его создании участвовали люди с богатой творческой фантазией, даже несмотря на то, что не все их замыслы удалось воплотить. Но… живописные проспекты, в которых, по мысли создателей, современность перекликалась бы с колониальным прошлым, теперь были захламлены уродливыми жилыми домами – те скрадывали перспективу и лишали старые здания былого величия. Еще безысходнее был вид на противоположный холм: великолепный каменный склон мог бы послужить вкладом дикой природы в городской пейзаж, но его усеяли красно-ржавые кирпичики фавелы. Взгляд должен бы скользить по проспектам, спускаясь к порту, а я поймала себя на том, что невольно блуждаю глазами по этому тревожному холму, коронованному белой церковью, одиноко стоящей среди лачуг. Время от времени ее затмевали гигантские голубые огни неоновой рекламы Бразильского банка – буквы, каждая высотой с этаж, мигая, появлялись одна за другой: I… IT… ITA… ITAU… монотонно, в гонконгском стиле.
Выйдя из гостиницы, я перешла на другую сторону улицы и закурила. Напротив, у стенки, наблюдались остатки некого приношения, состоящие из свечи, бутылки пахучего рома и заветренных креветок в глиняной миске.
Карина, выйдя на балкон, прокричала мне вдогонку:
– Берегись воров!!!
Когда я обернулась, она заулыбалась и весело помахала мне рукой.
Я пошла по улице к городу, раскинувшемуся внизу, чувствуя, что бросаюсь в глаза, как гигантская красная мишень для стрелков из лука.
В море грязных, вонючих автомобилей я высмотрела сине-белый автобус с обнадеживающей надписью «Настоящий автобус» на боку и сказала кондукторше:
– Ко-па-ка-ба-на.
С милой улыбкой она указала коротким ярко-красным ноготком на единственное свободное место рядом с собой.
Протиснувшись сквозь самый тесный в мире и жутко неудобный турникет, я уселась. Пассажиры принялись без стеснения разглядывать меня: целое море любопытных карих глаз. Одна тетя чуть шею не свернула, пытаясь разглядеть получше. Не иначе как я попала на специальное место для растерявшихся в незнакомом городе иностранцев. Ну и прекрасно, рассуждала я мысленно, я ведь именно такая и есть.
Автобус несся со скоростью света, подпрыгивая на ухабах и останавливаясь, только если поджидающий его пассажир отважно бросался на середину дороги. Когда он резко тормозил, подъезжая прямо к ногам смельчака, в салон пачками начинали запрыгивать невесть откуда взявшиеся бабульки, после чего водитель трогал с места, швыряя вновь прибывших из стороны в сторону, будто танцоров ча-ча-ча. Мы катили вокруг залива, мимо парков с пальмами. Слева маячила открыточная гора Сахарная голова, сквозь замусоленные окна автобуса она казалась смазанной и зернистой, как старая фотография. Затем мы пролетели сквозь дымный туннель: вдоль угольно-черных стен сидела бездомная детвора, гудели клаксоны.
Дорога вновь вывела нас на дневной свет, на проспект, переполненный меченными граффити высотками; вверху я уловила промельк синего неба. Двое чернокожих босых ребятишек, один на плечах у другого, жонглировали шариками рядом со светофором, а потом побежали к машинам клянчить деньги.
Автобус резко взял с места, завернул за угол и, завизжав, встал, а мы в очередной раз полетели с мест. Кондукторша пальцем показала мне на дверь. Я пробежала к задней двери и оттуда громко сказала «спасибо», выскакивая на мостовую, в безопасность. Ноги у меня подкашивались, как после морской качки. Водитель и кондукторша одарили меня на прощание фирменными бразильскими улыбками, и автобус умчался, обдав меня облаком голубого дыма.
Первое, что потрясло меня в Копакабане, когда я увидела ее снизу, это размах: бескрайние, протянувшиеся на четыре мили белоснежные пески плюс шестиполосное шоссе, разделенное пополам широченным бульваром. Простор, раздолье и красота необыкновенная…
Второе, что меня поразило: как же погано все это выглядит вблизи. Многоэтажки, похожие с борта самолета на скопления кристаллов кварца, вблизи оказались не более выразительными в архитектурном отношении, чем кварталы дешевой застройки на севере Лондона. Скучные коробки с мутными от соли окнами в дешевых алюминиевых рамах. Море состарило дома, но шарма, присущего приморским городам, здесь не хватало. В отличие от классических каменных строений, которым обшарпанность даже идет – кажется, что они медленно уходят в землю, – современные стеклянные конструкции не умеют стариться красиво. Они наводят на мысль о дешевом хламе. Я сумела отыскать несколько интересных образчиков архитектуры эпохи ар-нуво, но они только невыгодно оттеняли остальное. Единственным приятным исключением был «Копакабана Палас отель» – сливочный торт-безе из белоснежного гипса, – даже несмотря на то, что бассейн отеля окружали высотки с немытыми стеклами.
Может, из-за фильмов с Кармен Мирандой, которые любила смотреть моя мама, может, из-за песни Питера Аллена я всегда представляла Копакабану шикарной, особенно в пятидесятые годы. Воображение рисовало мне элегантные тропические особняки у самой воды, колыхание пальм на ветру и роскошных красавиц с блестящими алыми губами, за которыми волочатся богатые повесы-аристократы…
Как и большинство знаменитых пляжей мира, в начале прошлого века Копакабана представляла собой просто полосу сонных домов, протянувшуюся вдоль пустынных песков. По-настоящему она прославилась только в 1923 году, когда построили «Копакабана Палас отель». Голливудские старлетки со своими продюсерами обожали нежиться на его сливочных террасах. С тех пор все самые богатые люди Бразилии считали своим долгом урвать кусок четырехмильной полосы песчаного пляжа. В наши дни, выйди все жители Kопакабаны одновременно из своих многоэтажек, им, пожалуй, не хватит места на улицах.
От старой эпохи, кажется, чудом остался единственный дом на Авенида Атлантика. На фронтоне хлопает и полощется красно-белый, с орлом, флаг – знак того, что здесь находится посольство Австрии. По соседству расположился «Синдикат Чоппа», вывеска этого пивного ресторана бросает вызов сразу двум евангелистским церквям на втором этаже – Международной церкви Божьей милости и Вселенской церкви Царства Божия.
Я пересекла шестиполосную автостраду, следуя за двумя пожилыми туристками в плохо сидящих купальниках (их бледные и дряблые целлюлитные тела колыхались на ходу), и остановилась полюбоваться морем. На берег накатывали бурные волны, веером обрушивая пену и брызги на ряды пустующих шезлонгов. Тусклый, маслянистый блеск песка и странный бурый осадок в полосе прибоя показались мне подозрительными. Нигде не было видно амазонских королев красоты в перьях, мускулистые мачо не посылали мне воздушных поцелуев с гимнастической стенки «джунгли», и уж точно я не приметила Кармен Миранды. Город туристических штампов в отсутствие этих самых штампов – скучновато как-то… Что ж, август, в конце концов, в Рио зима в разгаре. Небо по-зимнему белесое, верхушки пальм ходят ходуном от свежего зимнего бриза. Да и прохлада ощутима.
Целлюлитные туристки наконец добрались до ряда полосатых шезлонгов под тентами, тянувшимися вдоль пляжа. Осмотревшись, они устроились в беседке у вымощенного черно-белой мозаикой променада. Пластиковые стулья были прикованы цепью к торчащим из земли крючкам. Пока я пыталась представить злоумышленника, сгорающего от желания спереть одно из этих облезлых сидений, сзади подошел владелец бара.
– Вы смотреть ваша сумка, леди, – обратился он ко мне и пальцем показал в сторону бездомных мальчишек, дремлющих под пальмами.
Пожав плечами, я заказала кока-колу, и тут же, как по команде, двое огольцов поднялись, подбежали ко мне и стали выпрашивать деньги. Черные как ночь, оба были одеты в тонкие линялые шорты, тесно облегающие мослы. У одного были спутанные космы, у другого – желтые глаза, и у обоих текло из носу. Денег я не дала, но купила им по пирожному, не первой свежести на вид. На лицах пацанов не отразилось ничего – ни разочарования, ни удовольствия, полное безразличие. Они исчезли, но на их месте тут же оказались следующие, такие же нищие босоногие ребята, правда, их как ветром сдуло, когда бармен крикнул что-то угрожающим тоном.
– Ма-алэньки бандиты! – сердито обратился он ко мне, и на миг я вдруг представила, как они, улюлюкая, с мечами и пистолетами гонят его по грязному песку. Образ развеялся, когда проходящий мимо полицейский нагнулся, чтобы шлепнуть одного из пацанов.
Заплатив за свой напиток, я пошла дальше по променаду, мимо спящих чернокожих бомжей, не обращающих внимания на рев транспорта и цоканье каблуков. Те, кто успел проснуться, сидели на корточках, безучастно глядя на проносящиеся машины. Кроме них на улице были и белые – в кроссовках «Найк» и ярких штанах-«велосипедках», заткнувшие уши наушниками и прикрывшие глаза темными очками. Семенил пудель в сине-зеленых сапожках и меховой курточке. Сиделка-негритянка в белой униформе заботливо наклонилась к сгорбившемуся в инвалидном кресле белому старику.
На другой стороне открывались уличные бары с выключенными неоновыми вывесками «СПАСАТЕЛЬ» и «ГАВАНА» – начинался день, и первые посетители с красными, в прожилках носами, наводившие на мысль о секс-туристах, уже одиноко сидели за столиками. По променаду слонялись официанты в белых куртках; взад-вперед прогуливалась проститутка с младенцем в коляске, демонстрируя свои прелести, вываливающиеся из мини-платья персикового цвета, – туристы игнорировали ее зазывные взгляды.
Возвращаясь на другую сторону, чтобы поймать автобус до Санта-Терезы, я увидела двух попрошаек, затеявших пьяный спор относительно прав на содержимое мусорного бачка.
Проститутки, отели и бездомные дети. Копакабана превзошла себя – о каких еще приманках могут мечтать туристы?
Возвращение в Санта-Терезу я ощутила как блаженство. Тихие улицы и прохладный горный воздух успокаивающе действовали на мозг, подвинувшийся после безумных ритмов нижнего города. Я проехалась на трамвае в гору и обратно, чтобы посмотреть байру (район, окрестности) при дневном свете. Санта-Тереза была явно более традиционной, чем Копакабана; в этом случайном смешении современности и старины, эксперимента и традиции, строгости и претенциозности было что-то интригующе авангардное. Особняки, домики, лачуги поровну делили волнистые холмы между собой. Следы европейского влияния не исчезли полностью, но в этом месте казались не столь однообразными и какими-то более укромными. Открытые окна так и звали заглянуть внутрь – туда, например, где женщина со скучающим видом сидела у отодвинутой ставни. Бахрома банановых пальм поверх старых каменных стен вызывала в воображении картины запущенных частных садов. По тротуарам носились дети, поглядывая на белый город внизу. Мужчины группками собирались у переносных жаровен для барбекю, их голоса то затухали, то звучали громче в предвечернем воздухе.
Мы встретились с Кариной в шумном маленьком баре, незаметном с улицы. Народ прибывал – на вид натуры артистические, с распущенными гривами курчавых волос, в ярких рубахах, многие с черными футлярами для инструментов. В глубине бара собралась шумная компания, кто-то, явно играя на публику, вел комичный разговор сквозь оконце с шеф-поваром, остальные, держась за бока, падали от смеха. Шеф отвечал в тон, улыбаясь во весь рот. Смуглый бармен в белой куртке разминал в ступке лаймы. Воздух полнился ароматами жарящегося мяса. Коротышки в черных брюках и белых рубашках с трудом протискивались через узкие промежутки между столами, один из них бросил меню в виниловой обложке на наш стол.
Я уставилась на плавающие передо мной португальские слова. Собираясь в Бразилию, я приняла твердое решение не изучать никаких местных языков. В конце концов, я собиралась провести здесь всего месяц, так что испанский мог принести больше пользы. Да и вообще, какой смысл в том, чтобы выучить десяток слов по-португальски и бросаться на ни в чем не повинных официанток и продавцов газет, бормоча что-то бессвязное с жалкой улыбкой и омерзительным акцентом, – как некоторые туристы-японцы на Роксе:[11] «Привета, приятеря!» Нет, лучше уж ничего не говорить – пусть сами догадываются.
– Я возьму вот это, – ткнула я пальцем в третий номер меню.
– Ух ты, жареные козьи мозги? – с интересом спросила Карина.
– Ой нет, я ошиблась, номер четыре, – исправилась я.
Не знаю, что за черно-фиолетовую мешанину подали мне позднее, да и неважно: к этому моменту мы уже нализались. Виновата кайпиринья – местный бразильский коктейль, убийственная смесь из лайма, тростниковой водки кашасы и огромного количества белого сахара.
– Пра-а-а-аблема, – невнятно бурчала Карина, – ф-ф том, што са-а-а-а-хар маск… кирует ал… ал… алкоголь.
Несмотря на почти мгновенно наступившее опьянение, нам удавалось поддерживать какой-то разговор – помню, речь шла об одержимости Карины бледными, хилыми англичанами, которая, оказывается, и подтолкнула ее к решению купить гостиницу. Выяснилось, что ей совсем не нравится обслуживать людей. Зато она просто обожает блондинов. Была, конечно, и оборотная сторона: необходимость общаться с другими клиентами и тому подобное, но в целом затея себя оправдала. Подтверждаю, пока я жила в гостинице, поток англосаксонских воздыхателей к стойке регистрации и впрямь не иссякал.
Сделав еще несколько признаний, не отличавшихся разнообразием, Карина выпрямилась и на удивление четко – как будто мы были на бизнес-митинге, а не насосались тростниковой водки, словно лягушки в болоте, – произнесла:
– У меня назначена встреча. Я еду домой.
Потом она прыгнула в машину и унеслась, оставив меня стоять на площади.
Домой я шла одна и сделала остановку в маленьком парке у изгиба дороги. Там было малолюдно, только двое юных любовников звучно целовались, обвив друг друга на каменной скамейке, да мужик продавал пиво, доставая его из пенопластиковой сумки-холодильника. На балконе слева от парка кто-то покачивался в гамаке, свесив ногу, – раздавалось ритмичное поскрипывание. Откуда-то всплывали звуки самбы (не живой звук, а из радиоприемника), вокруг на толстых плоскостопых деревьях стрекотали кузнечики и цикады. Я зачарованно любовалась невероятно огромной желтой луной, которая, казалось, вот-вот упадет в залив Гуанабара, вдыхала воздух полной грудью и смаковала радость от того, что наконец, наконец-то выбралась из Лондона.
3
Решение относительно родео было, признаться, чистым капризом; в последний момент я обозначила сие мероприятие где-то на карте Бразилии между Рио и Сальвадором. Подвигло меня на этот шаг отчасти то, что незадолго до отъезда из Лондона я прочла «Кони, кони»[12] (ну, и еще моя давнишняя любовь к музыке кантри). За неимением других идеалов под рукой, я размечталась, как выйду за ковбоя и мы с ним поскачем к закатному солнцу, а там заживем, как Джон Грейди[13] с этой его мексиканской цыпочкой. Но покупать билет до Мексики было уже поздно, поэтому пришлось изыскивать дырку в моем кочевом бразильском маршруте. Я не хотела позволить мечте умереть из-за таких мелочей, как география.
Про фестиваль родео в городе Барретос было написано, что это самое большое родео-шоу в мире, с миллионом зрителей, но из моих знакомых никто о нем слыхом не слыхивал. Для отважной путешественницы и поклонницы ковбоев это означало сразу два преимущества: настоящие ковбои и мало туристов.
Выяснилось, что гостиница расположена в нижнем конце одной из вливающихся в площадь улочек, близ женского монастыря; она давала о себе знать единственной крохотной черной закорючкой-граффити на наружной стене. Деревянный дом-шале угнездился между вытянутыми особняками в стиле модерн, окруженными террасными садами. Я постояла, задрав голову – прямо в глаза светил фонарь, – и примерилась к крутой каменной лестнице, тянущейся вверх вдоль боковой стены дома. Калитка с лязгом отворилась, и я начала восхождение.
Когда я поднялась, у стойки регистрации никого не было.
– Есть кто-нибудь? – позвала я.
Карина казалась меньше ростом, чем даже я, а стойка в «Хостел Рио» была просто грандиозных размеров. Наконец над бортиком взошла пара дружелюбных карих глаз.
– Привет! – раздался высокий голосок. – Ты, должно быть, Кармен?
Карина поднялась на ноги и стала выше сантиметров на десять.
– Мы ждали тебя раньше, – улыбнулась она. На ней было броское полосатое платье-футляр без бретелек, на шее и в ушах – яркая бижутерия.
– Я приехала давно… – начала я оправдываться, но Карина прервала, тряхнув головой:
– …но задержалась перепихнуться, да?
Я уже было ощетинилась – давало себя знать англосаксонское воспитание, – однако Карина захихикала. Она просто проявила дружелюбие. Это просто шутка. Так всегда происходит во всех моих путешествиях. Требуется дня три, не меньше, чтобы стряхнуть с себя английскую холодность.
– Ну, примерно, – пробурчала я, и Карина снова исчезла под стойкой, бросив при этом:
– Ну и не переживай. В Рио все загуливают – кто раньше, кто позже.
Она определила мне кровать и посоветовала сразу ложиться.
Когда я уже собиралась толкнуть дверь комнаты, Карина меня окликнула:
– Кстати, ты надолго остановишься?
– Всего на несколько дней, – ответила я. – Я путешествую.
– Хорошо звучат последние слова, громко, – отозвалась она, приподняв брови и озорно улыбнувшись.
Когда я вошла, в комнате было темно, так что я бросила вещи на пол, включила вентилятор и уснула.
Проснулась я в два часа ночи от того, что высокая худая женщина с темными волосами включила свет и теперь читала книгу, лениво спустив ногу с кровати. За ее ногой я рассмотрела рукописное объявление, приклеенное к зеркалу.
Оно гласило: «Убедительно просим НЕКОТОРЫХ гостей не вести себя так, как будто они у себя дома. Кьяра, это касается ТЕБЯ!»
Девушка с соседней кровати перевернулась на другой бок и проворчала:
– Два часа, однако. Выйди в холл и там читай.
Темноволосая женщина только пожала плечами и заметила:
– Какого черта ты вообще прохлаждаешься в кровати в Рио-де-Жанейро в это время суток?
2
Копакабана
Слишком хорошо, чтобы быть правдой.
– Джон Апдайк о Рио
Правда состоит в том, что, когда я только приехала, Рио мне не понравился. Отчасти дело было в самом Рио, но в основном во мне. После десяти лет, которые я оттрубила в туристическом бизнесе, составляя бодрые тексты для глянцевых брошюр и откапывая новые, неизбитые маршруты, даже самые экзотические места определялись мешаниной из повторяющихся прилагательных. Отдохните на белоснежных девственных пляжах, побродите по старым селениям, чья история уходит в глубь веков… встречи с обаятельными и приветливыми местными жителями … и тэ дэ и тэ пэ. Мишура турбизнеса быстро стирается, и моя любовь к странствиям чуть было не испарилась вместе с ней.
Я поехала в Южную Америку путешествовать, этим и собиралась заниматься. Это был последний континент, на котором я еще не бывала. Как и половина австралийцев в возрасте до тридцати пяти, я пожила в коммуне в Лондоне, автостопом ездила по Европе за десять долларов в день, околачивалась в Юго-Восточной Азии, меня ободрали как липку на Ближнем Востоке… Ко времени приезда в Рио-де-Жанейро я уже была циничной, как сам дьявол.
На другое утро, когда я продрала глаза, Карина пригласила меня на завтрак, café da manha, в утреннюю столовую. Свое узкое прямое платье она сменила на ярко-розовую футболку с изображением Шивы на груди.
Хозяйка гостиницы оказалась и впрямь миниатюрной (стало ясно, почему мой партнер по бизнесу называл ее Крошкой) и очень красивой: длинные, волнистые темные волосы и искрящиеся глаза кофейного цвета. Ухоженная, даже холеная (латиноамериканки часто так выглядят), она легко опустилась рядом со мной на лежащие на полу подушки.
Мы быстро обменялись некими обязательными сведениями друг о друге. Карина поведала, что открыла собственную гостиницу после того, как много лет проработала в пятизвездочном отеле. Друзья называли ее сумасшедшей, предостерегали, что в Санта-Терезе опасно, но она никого не послушала.
– Лучше пусть меня ограбят тут, в Санта-Терезе, чем опять работать на чужого дядю, – беззаботно рассмеялась она.
Сначала я решила, что Карина моложе меня, из-за ее гладкой, упругой оливковой кожи, но оказалось, она на год старше. Родители ее были ливанского происхождения, предположительно из тех арабов, которые хлынули в Северную и Южную Америки между мировыми войнами.
– В Бразилии большая арабская диаспора? А вообще мусульман много? – поинтересовалась я.
– Даже не знаю, – призналась она слегка сконфуженно. – Мой дедушка не очень любил говорить о Ливане…
Карина отвернулась, облизнула губы, выдержала для приличия паузу, заулыбалась и перевела разговор на другую тему, на ее взгляд, более интересную для нас обеих, чем занудные подробности мультикультурализма. Добрые люди в Рио-де-Жанейро – независимо от возраста, ориентации и принадлежности к религиозным сектам – готовы обсуждать предложенную ей тему без устали и с кем угодно. Разумеется, речь идет о сексе.
– Ну, скажи-ка, – нетерпеливо спросила Карина, – австралийские мужчины и впрямь так хороши в постели? Или то, что о них рассказывают, неправда?
Пока я старалась осмыслить перескок с арабской диаспоры в Бразилии к критериям оценки австралийцев в постели и думала, как поступить (промолчав, рискую показаться любознательной бразильянке святошей, но и слишком раскрываться тоже не хочется), Карина нетерпеливо притопнула ногой.
– Даже не знаю, что сказать, – начала я уклончиво. – Может быть… У меня как-то все больше иностранцы были.
– Ну, из моего ограниченного опыта – другими словами, всего трое… – сказала Карина. – Они ужасны. Кошмар, просто брррррр… – Последний звук сопровождался брезгливым передергиванием плечей.
Я отпила свой кофе, внезапно ощутив инстинктивную вспышку обиды.
– Так много из такой маленькой страны! – воскликнула я с редким для меня патриотизмом. – Но, как бы это сказать… кто был соперником моих дорогих соотечественников? Представители какой блистательной нации послужили тебе эталоном для сравнения?
– Блистательный эталон… чего?
– Я спрашиваю: откуда же родом другие, более удачливые твои возлюбленные?
Ответ меня поразил:
– Из Англии.
Монолог продолжился, сокрушая и громя мужское эго от Рейкьявика до Рио-Негро, разнося в пух и прах любовников всей Организации Объединенных Наций, никто из которых не имел никаких шансов сравниться с мощью великолепных бразильцев.
Внезапно, разочарованная моим упорным отказом делиться сочными деталями сексуальной доблести моих земляков (или отсутствием таковой), Карина отпустила меня на волю, снабдив картой:
– Иди посмотри город, Копакабану, всю эту суету. А вечером, если хочешь, можем выпить по стаканчику в баре до Минейро, здесь, в Санта-Терезе.
После ее ухода я еще задержалась в гостинице, наблюдая за снующими туда-сюда туристами, окутанная неясной дымкой голосов и акцентов.
Гостиница располагалась на середине склона одного из тех крутых холмов, что окружают Рио-де-Жанейро, образуя естественный амфитеатр. Город был встроен в окружающий ландшафт, дома заползали на возвышения и затекали в выемки и ниши. Разные эпохи, соседствующие друг с другом, служили театральной декорацией, выразительно оттеняющей залив Гуанабара: старинный белокаменный монастырь, ступенчатые терракотовые крыши колониальной эпохи, разбросанные повсюду удручающие плоды массовой застройки семидесятых… Над центром доминировали две гигантские футуристические постройки: первая – модернистская конструкция, напоминающая кубик Рубика из металла и стекла, из которого выпали отдельные квадратики, образовав открытые террасы-сады; вторая – громадная стеклянно-стальная пирамида. Карина уже успела пояснить мне, что это кафедральный собор Святого Себастьяна.
Восхитительный городской пейзаж брал в плен, не оставляя сомнений, что в его создании участвовали люди с богатой творческой фантазией, даже несмотря на то, что не все их замыслы удалось воплотить. Но… живописные проспекты, в которых, по мысли создателей, современность перекликалась бы с колониальным прошлым, теперь были захламлены уродливыми жилыми домами – те скрадывали перспективу и лишали старые здания былого величия. Еще безысходнее был вид на противоположный холм: великолепный каменный склон мог бы послужить вкладом дикой природы в городской пейзаж, но его усеяли красно-ржавые кирпичики фавелы. Взгляд должен бы скользить по проспектам, спускаясь к порту, а я поймала себя на том, что невольно блуждаю глазами по этому тревожному холму, коронованному белой церковью, одиноко стоящей среди лачуг. Время от времени ее затмевали гигантские голубые огни неоновой рекламы Бразильского банка – буквы, каждая высотой с этаж, мигая, появлялись одна за другой: I… IT… ITA… ITAU… монотонно, в гонконгском стиле.
Выйдя из гостиницы, я перешла на другую сторону улицы и закурила. Напротив, у стенки, наблюдались остатки некого приношения, состоящие из свечи, бутылки пахучего рома и заветренных креветок в глиняной миске.
Карина, выйдя на балкон, прокричала мне вдогонку:
– Берегись воров!!!
Когда я обернулась, она заулыбалась и весело помахала мне рукой.
Я пошла по улице к городу, раскинувшемуся внизу, чувствуя, что бросаюсь в глаза, как гигантская красная мишень для стрелков из лука.
В море грязных, вонючих автомобилей я высмотрела сине-белый автобус с обнадеживающей надписью «Настоящий автобус» на боку и сказала кондукторше:
– Ко-па-ка-ба-на.
С милой улыбкой она указала коротким ярко-красным ноготком на единственное свободное место рядом с собой.
Протиснувшись сквозь самый тесный в мире и жутко неудобный турникет, я уселась. Пассажиры принялись без стеснения разглядывать меня: целое море любопытных карих глаз. Одна тетя чуть шею не свернула, пытаясь разглядеть получше. Не иначе как я попала на специальное место для растерявшихся в незнакомом городе иностранцев. Ну и прекрасно, рассуждала я мысленно, я ведь именно такая и есть.
Автобус несся со скоростью света, подпрыгивая на ухабах и останавливаясь, только если поджидающий его пассажир отважно бросался на середину дороги. Когда он резко тормозил, подъезжая прямо к ногам смельчака, в салон пачками начинали запрыгивать невесть откуда взявшиеся бабульки, после чего водитель трогал с места, швыряя вновь прибывших из стороны в сторону, будто танцоров ча-ча-ча. Мы катили вокруг залива, мимо парков с пальмами. Слева маячила открыточная гора Сахарная голова, сквозь замусоленные окна автобуса она казалась смазанной и зернистой, как старая фотография. Затем мы пролетели сквозь дымный туннель: вдоль угольно-черных стен сидела бездомная детвора, гудели клаксоны.
Дорога вновь вывела нас на дневной свет, на проспект, переполненный меченными граффити высотками; вверху я уловила промельк синего неба. Двое чернокожих босых ребятишек, один на плечах у другого, жонглировали шариками рядом со светофором, а потом побежали к машинам клянчить деньги.
Автобус резко взял с места, завернул за угол и, завизжав, встал, а мы в очередной раз полетели с мест. Кондукторша пальцем показала мне на дверь. Я пробежала к задней двери и оттуда громко сказала «спасибо», выскакивая на мостовую, в безопасность. Ноги у меня подкашивались, как после морской качки. Водитель и кондукторша одарили меня на прощание фирменными бразильскими улыбками, и автобус умчался, обдав меня облаком голубого дыма.
Первое, что потрясло меня в Копакабане, когда я увидела ее снизу, это размах: бескрайние, протянувшиеся на четыре мили белоснежные пески плюс шестиполосное шоссе, разделенное пополам широченным бульваром. Простор, раздолье и красота необыкновенная…
Второе, что меня поразило: как же погано все это выглядит вблизи. Многоэтажки, похожие с борта самолета на скопления кристаллов кварца, вблизи оказались не более выразительными в архитектурном отношении, чем кварталы дешевой застройки на севере Лондона. Скучные коробки с мутными от соли окнами в дешевых алюминиевых рамах. Море состарило дома, но шарма, присущего приморским городам, здесь не хватало. В отличие от классических каменных строений, которым обшарпанность даже идет – кажется, что они медленно уходят в землю, – современные стеклянные конструкции не умеют стариться красиво. Они наводят на мысль о дешевом хламе. Я сумела отыскать несколько интересных образчиков архитектуры эпохи ар-нуво, но они только невыгодно оттеняли остальное. Единственным приятным исключением был «Копакабана Палас отель» – сливочный торт-безе из белоснежного гипса, – даже несмотря на то, что бассейн отеля окружали высотки с немытыми стеклами.
Может, из-за фильмов с Кармен Мирандой, которые любила смотреть моя мама, может, из-за песни Питера Аллена я всегда представляла Копакабану шикарной, особенно в пятидесятые годы. Воображение рисовало мне элегантные тропические особняки у самой воды, колыхание пальм на ветру и роскошных красавиц с блестящими алыми губами, за которыми волочатся богатые повесы-аристократы…
Как и большинство знаменитых пляжей мира, в начале прошлого века Копакабана представляла собой просто полосу сонных домов, протянувшуюся вдоль пустынных песков. По-настоящему она прославилась только в 1923 году, когда построили «Копакабана Палас отель». Голливудские старлетки со своими продюсерами обожали нежиться на его сливочных террасах. С тех пор все самые богатые люди Бразилии считали своим долгом урвать кусок четырехмильной полосы песчаного пляжа. В наши дни, выйди все жители Kопакабаны одновременно из своих многоэтажек, им, пожалуй, не хватит места на улицах.
От старой эпохи, кажется, чудом остался единственный дом на Авенида Атлантика. На фронтоне хлопает и полощется красно-белый, с орлом, флаг – знак того, что здесь находится посольство Австрии. По соседству расположился «Синдикат Чоппа», вывеска этого пивного ресторана бросает вызов сразу двум евангелистским церквям на втором этаже – Международной церкви Божьей милости и Вселенской церкви Царства Божия.
Я пересекла шестиполосную автостраду, следуя за двумя пожилыми туристками в плохо сидящих купальниках (их бледные и дряблые целлюлитные тела колыхались на ходу), и остановилась полюбоваться морем. На берег накатывали бурные волны, веером обрушивая пену и брызги на ряды пустующих шезлонгов. Тусклый, маслянистый блеск песка и странный бурый осадок в полосе прибоя показались мне подозрительными. Нигде не было видно амазонских королев красоты в перьях, мускулистые мачо не посылали мне воздушных поцелуев с гимнастической стенки «джунгли», и уж точно я не приметила Кармен Миранды. Город туристических штампов в отсутствие этих самых штампов – скучновато как-то… Что ж, август, в конце концов, в Рио зима в разгаре. Небо по-зимнему белесое, верхушки пальм ходят ходуном от свежего зимнего бриза. Да и прохлада ощутима.
Целлюлитные туристки наконец добрались до ряда полосатых шезлонгов под тентами, тянувшимися вдоль пляжа. Осмотревшись, они устроились в беседке у вымощенного черно-белой мозаикой променада. Пластиковые стулья были прикованы цепью к торчащим из земли крючкам. Пока я пыталась представить злоумышленника, сгорающего от желания спереть одно из этих облезлых сидений, сзади подошел владелец бара.
– Вы смотреть ваша сумка, леди, – обратился он ко мне и пальцем показал в сторону бездомных мальчишек, дремлющих под пальмами.
Пожав плечами, я заказала кока-колу, и тут же, как по команде, двое огольцов поднялись, подбежали ко мне и стали выпрашивать деньги. Черные как ночь, оба были одеты в тонкие линялые шорты, тесно облегающие мослы. У одного были спутанные космы, у другого – желтые глаза, и у обоих текло из носу. Денег я не дала, но купила им по пирожному, не первой свежести на вид. На лицах пацанов не отразилось ничего – ни разочарования, ни удовольствия, полное безразличие. Они исчезли, но на их месте тут же оказались следующие, такие же нищие босоногие ребята, правда, их как ветром сдуло, когда бармен крикнул что-то угрожающим тоном.
– Ма-алэньки бандиты! – сердито обратился он ко мне, и на миг я вдруг представила, как они, улюлюкая, с мечами и пистолетами гонят его по грязному песку. Образ развеялся, когда проходящий мимо полицейский нагнулся, чтобы шлепнуть одного из пацанов.
Заплатив за свой напиток, я пошла дальше по променаду, мимо спящих чернокожих бомжей, не обращающих внимания на рев транспорта и цоканье каблуков. Те, кто успел проснуться, сидели на корточках, безучастно глядя на проносящиеся машины. Кроме них на улице были и белые – в кроссовках «Найк» и ярких штанах-«велосипедках», заткнувшие уши наушниками и прикрывшие глаза темными очками. Семенил пудель в сине-зеленых сапожках и меховой курточке. Сиделка-негритянка в белой униформе заботливо наклонилась к сгорбившемуся в инвалидном кресле белому старику.
На другой стороне открывались уличные бары с выключенными неоновыми вывесками «СПАСАТЕЛЬ» и «ГАВАНА» – начинался день, и первые посетители с красными, в прожилках носами, наводившие на мысль о секс-туристах, уже одиноко сидели за столиками. По променаду слонялись официанты в белых куртках; взад-вперед прогуливалась проститутка с младенцем в коляске, демонстрируя свои прелести, вываливающиеся из мини-платья персикового цвета, – туристы игнорировали ее зазывные взгляды.
Возвращаясь на другую сторону, чтобы поймать автобус до Санта-Терезы, я увидела двух попрошаек, затеявших пьяный спор относительно прав на содержимое мусорного бачка.
Проститутки, отели и бездомные дети. Копакабана превзошла себя – о каких еще приманках могут мечтать туристы?
Возвращение в Санта-Терезу я ощутила как блаженство. Тихие улицы и прохладный горный воздух успокаивающе действовали на мозг, подвинувшийся после безумных ритмов нижнего города. Я проехалась на трамвае в гору и обратно, чтобы посмотреть байру (район, окрестности) при дневном свете. Санта-Тереза была явно более традиционной, чем Копакабана; в этом случайном смешении современности и старины, эксперимента и традиции, строгости и претенциозности было что-то интригующе авангардное. Особняки, домики, лачуги поровну делили волнистые холмы между собой. Следы европейского влияния не исчезли полностью, но в этом месте казались не столь однообразными и какими-то более укромными. Открытые окна так и звали заглянуть внутрь – туда, например, где женщина со скучающим видом сидела у отодвинутой ставни. Бахрома банановых пальм поверх старых каменных стен вызывала в воображении картины запущенных частных садов. По тротуарам носились дети, поглядывая на белый город внизу. Мужчины группками собирались у переносных жаровен для барбекю, их голоса то затухали, то звучали громче в предвечернем воздухе.
Мы встретились с Кариной в шумном маленьком баре, незаметном с улицы. Народ прибывал – на вид натуры артистические, с распущенными гривами курчавых волос, в ярких рубахах, многие с черными футлярами для инструментов. В глубине бара собралась шумная компания, кто-то, явно играя на публику, вел комичный разговор сквозь оконце с шеф-поваром, остальные, держась за бока, падали от смеха. Шеф отвечал в тон, улыбаясь во весь рот. Смуглый бармен в белой куртке разминал в ступке лаймы. Воздух полнился ароматами жарящегося мяса. Коротышки в черных брюках и белых рубашках с трудом протискивались через узкие промежутки между столами, один из них бросил меню в виниловой обложке на наш стол.
Я уставилась на плавающие передо мной португальские слова. Собираясь в Бразилию, я приняла твердое решение не изучать никаких местных языков. В конце концов, я собиралась провести здесь всего месяц, так что испанский мог принести больше пользы. Да и вообще, какой смысл в том, чтобы выучить десяток слов по-португальски и бросаться на ни в чем не повинных официанток и продавцов газет, бормоча что-то бессвязное с жалкой улыбкой и омерзительным акцентом, – как некоторые туристы-японцы на Роксе:[11] «Привета, приятеря!» Нет, лучше уж ничего не говорить – пусть сами догадываются.
– Я возьму вот это, – ткнула я пальцем в третий номер меню.
– Ух ты, жареные козьи мозги? – с интересом спросила Карина.
– Ой нет, я ошиблась, номер четыре, – исправилась я.
Не знаю, что за черно-фиолетовую мешанину подали мне позднее, да и неважно: к этому моменту мы уже нализались. Виновата кайпиринья – местный бразильский коктейль, убийственная смесь из лайма, тростниковой водки кашасы и огромного количества белого сахара.
– Пра-а-а-аблема, – невнятно бурчала Карина, – ф-ф том, што са-а-а-а-хар маск… кирует ал… ал… алкоголь.
Несмотря на почти мгновенно наступившее опьянение, нам удавалось поддерживать какой-то разговор – помню, речь шла об одержимости Карины бледными, хилыми англичанами, которая, оказывается, и подтолкнула ее к решению купить гостиницу. Выяснилось, что ей совсем не нравится обслуживать людей. Зато она просто обожает блондинов. Была, конечно, и оборотная сторона: необходимость общаться с другими клиентами и тому подобное, но в целом затея себя оправдала. Подтверждаю, пока я жила в гостинице, поток англосаксонских воздыхателей к стойке регистрации и впрямь не иссякал.
Сделав еще несколько признаний, не отличавшихся разнообразием, Карина выпрямилась и на удивление четко – как будто мы были на бизнес-митинге, а не насосались тростниковой водки, словно лягушки в болоте, – произнесла:
– У меня назначена встреча. Я еду домой.
Потом она прыгнула в машину и унеслась, оставив меня стоять на площади.
Домой я шла одна и сделала остановку в маленьком парке у изгиба дороги. Там было малолюдно, только двое юных любовников звучно целовались, обвив друг друга на каменной скамейке, да мужик продавал пиво, доставая его из пенопластиковой сумки-холодильника. На балконе слева от парка кто-то покачивался в гамаке, свесив ногу, – раздавалось ритмичное поскрипывание. Откуда-то всплывали звуки самбы (не живой звук, а из радиоприемника), вокруг на толстых плоскостопых деревьях стрекотали кузнечики и цикады. Я зачарованно любовалась невероятно огромной желтой луной, которая, казалось, вот-вот упадет в залив Гуанабара, вдыхала воздух полной грудью и смаковала радость от того, что наконец, наконец-то выбралась из Лондона.
3
Родео, революционерка и разгул
Я ушел искать то, что потерял во вражеских городах. Передо мной закрывались улицы и двери домов. Меня атаковали огнем и водой. В меня швыряли грязью. А я только хотел найти игрушки, сломанные во снах: хрустальную лошадь и часы, которые я откопал.
– Пабло Неруда, из цикла «Конец света»
Решение относительно родео было, признаться, чистым капризом; в последний момент я обозначила сие мероприятие где-то на карте Бразилии между Рио и Сальвадором. Подвигло меня на этот шаг отчасти то, что незадолго до отъезда из Лондона я прочла «Кони, кони»[12] (ну, и еще моя давнишняя любовь к музыке кантри). За неимением других идеалов под рукой, я размечталась, как выйду за ковбоя и мы с ним поскачем к закатному солнцу, а там заживем, как Джон Грейди[13] с этой его мексиканской цыпочкой. Но покупать билет до Мексики было уже поздно, поэтому пришлось изыскивать дырку в моем кочевом бразильском маршруте. Я не хотела позволить мечте умереть из-за таких мелочей, как география.
Про фестиваль родео в городе Барретос было написано, что это самое большое родео-шоу в мире, с миллионом зрителей, но из моих знакомых никто о нем слыхом не слыхивал. Для отважной путешественницы и поклонницы ковбоев это означало сразу два преимущества: настоящие ковбои и мало туристов.