И, отвернувшись, побрел прочь тяжелым шагом много работавшего человека.
Задний люк вездехода открыт. Носилки стоят наклонно, одной парой колесиков на салазках-направляющих, рукоятками с противоположной стороны упираясь в землю. Чтоб носилки не сдвинулись с места, они подперты камушками.
Мертвый человек всегда тяжелее живого. Эта закономерность установлена не мной и не сегодня. Убедившись в бесплодности попыток переместить тело Нилыча в машину пристойным путем, я закатил его на "мягкие носилки" - кусок брезента с пришитыми по бокам ушками для переноски - и транспортирую волоком. Поднатужившись, затаскиваю мертвого водителя на носилки, ставя почти вертикально, поднимаю их за край и вдвигаю внутрь.
Закреплены ручки резиновыми петлями. Запахнут брезент, закрыто лицо. Наш пилот готов к последней дороге на базу. Прости меня, Нидыч!
- Что делаем, Люси?
- Ты первый день работаешь? Ответа не знаешь? Отзваниваемся.
В эфире - молчание. Снова и снова. База не отвечает.
- Бросай это занятие. Неровен час, запеленгуют - греха не оберешься. Уезжаем.
- Люси, а ведь я машину водить не умею.
Немая сцена.
Деваться некуда. Что ж, однажды я уже попадал в такое положение, когда у моего пилота на трассе вдали от жилья начался приступ почечной колики. Приступ-то я ему снял, да он после этого выбыл из строя надолго. А на Дворе зима, мороз, снег. Включил я всю иллюминацию, какая есть на машине, да и поехал по краешку как можно тише, чтоб ни на кого не наткнуться. Все ж сколько лет рядом с водителем сижу, имею общее представление о том, как заставить автомобиль двигаться. Заставил. Доехал. Нормально, без происшествий. Правда, автомобиль потом долго ремонтировали. Надеюсь, по второму разу легче пойдет.
- А говорил - "не умею"...
- Отстань, не мешай процессу.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Изуродованная вчера нашими шинами растительность четко указывала путь, которым нам следовало выбираться из зоны военных действий. Вот и канава, которую мы перескочили, спасаясь от преследования, съезд на дорогу. Подпрыгнули раз, другой - и вот уже граница сектора невдалеке. Сегодня за границей равнина. По дороге, перпендикулярной к нашей, небольшое движение машин из поселка, находящегося поблизости.
Загрохотал за спиной танковый дизель. Скосивши глаза в боковое зеркало, я узрел аппарат, как близнец походивший на тот, что так негостеприимно встречал нас намедни. Хобот орудия двигался, нащупывая наш зад. Я втоптал педаль газа до пола в мгновение ока. И передачу бы переключил, да не был уверен, что сделаю это правильно.
Вездеход дернулся, пришпоренный, и вылетел на безопасную территорию. Преследователь пустил вдогонку один снаряд, благополучно пролетевший мимо и разорвавшийся где-то вдалеке. Затем он с досадой крутнулся на одной гусенице, прекращая погоню у края зоны, и сгинул - ожидать в засаде очередную жертву. Люси дрожала мелкой дрожью.
Я извлек из пачки измятую сигаретку, сунул ее обратной стороной в рот, принялся добросовестно раскуривать фильтр.
- Посмотри, что ты делаешь! - зашумела Люси, .разглядев мои манипуляции.
- А что? - невинно поинтересовался я.
- Ты ж сигарету не с той стороны зажигаешь! Отломив оплавленный фильтр и закурив как положено, я не удержался от вопроса:
- Чем моя сигарета хуже твоей пилки для ампул?
Начальница глянула на меня было с недоумением, но, быстро сообразив, что имелось в виду, хохотнула:
- Психолог хренов!
Я свернул налево, направив машину к поселку.
Далеко мы не уехали. За ближайшим же поворотом нашим глазам открылось невеселое зрелище.
Дорога на несколько метров была усыпана кубиками битого стекла. Один ботинок, через три-четыре метра - другой. еще дальше - сломанной тряпичной куклой с вывернутой неестественно шеей - их обладатель. Под головой - алая лужица.
Поперек дороги взрывом развернуло их малолитражку. Удар был страшен - он уничтожил всю переднюю часть автомобиля вплоть до самых сиденьев, оставив лишь днище, чудом держащееся на порванных колесах. Капота, двигателя, приборного щитка и руля просто не существовало.
Еще один труп болтался на скрученных лонжеронах рамы. Срезанная половина черепной коробки валялась на земле. В нее, как в чашу, стекало тягучее гнойно-желтое месиво мозга.
То, что осталось от задней части машины, было сплюснуто, зажав, как в тиски, находившихся на заднем сиденье. Остаток крыши, загнувшись, перекрыл возможность извлечь их со стороны отсутствующего передка. Оттуда слышен стон.
Мы подошли поближе. Живая женщина находилась внизу, на полу. Что с ней понять невозможно. Нам видна была только смятая каштановая коса. Над ней громоздилось тело старухи с полу оторванными руками, обильно присыпанное - мне сначала показалось, что сахарной пудрой - мельчайшими осколками стекла. Увенчивала пирамиду мертвая овчарка. Ее открытый, отливающий тусклой рыбьей чешуей глаз взирал на меня с немым укором. По всему выходило, что их настиг снаряд танка, предназначавшийся нам.
Люси не упустила случая уколоть меня:
- Ну что, сигаретку с фильтра прикурим или пилочку поищем?
- Задача... Ведь не вынуть ее, однако. Кузов резать нужно.
- Чем? Зубами грызть?
- Грызун здесь не я, а ты. Тебе и знать лучше. Позвонить, чтоб подмогу прислали?
- А где ты находишься?
-Черт его знает...
Задача, похоже, становилась неразрешимой. Или съездить в поселок, поискать инструмент по металлу? На худой конец, пару грузовиков - растянуть кузов. Там пока найдешь, пока обратно - беспокоиться не о ком будет.
- Что стоишь?
- Жду руководящих указаний.
- Ну, стой...
Послышалось урчание хорошо отрегулированного мощного двигателя, шорох шин по асфальту. Снова из ниоткуда возник и мягко встал рядом с нами великолепный, ослепительно снежный фургон со знакомой надписью на бортах и вертящимися на крыше проблесковыми маяками.
Дверцы его широко распахнулись, и оттуда выскочили подтянутые крепкие ребята в голубых комбинезонах.
- Добрый день, коллеги. Припухаете? Что тут у нас?
- Три трупа, в самом низу женщина жива. Осмотреть не смогли - не подлезешь.
- Не беда.
Повинуясь жесту старшего, один из медиков установил маленькую фырчащую машинку, оказавшуюся чем-то вроде портативного компрессора, и присоединил к ней шланг с механическими ножницами на конце. Захрустел металл кузова, легко поддаваясь усилиям инструмента. Другие члены бригады в это время уже приволокли жесткие носилки, воротничок на случай травмы шейных позвонков, развернули ящик, приготовили шины. На крышке ящика в нужном порядке выстроились флаконы с растворами, капельницы, шприцы и бинты.
Ножницы на конце шланга сменил пневматический домкрат. Еще пара минут и разрезанный кузов заскрипел, раскрываясь коробочкой. Мертвецы отнесены в сторонку и аккуратно уложены на траву. Под спину и шею пострадавшей подведен жесткий ворот-подкладка, застегнут на груди ремешками.
Больная подхвачена тремя парами сильных рук, бережно перемещена на носилки. Умело подогнана и наложена на сломанную ногу шина, одновременно установлена капельница. Носилки бесшумно скользнули внутрь фургона. За матовыми стеклами загорелся свет. Старший опустил видеокамеру, при помощи которой он документировал слаженные действия своей бригады.
- Счастливо, коллеги. Полицию на место происшествия мы вызовем сами, можете ехать.
Вся операция заняла от силы десять минут. Мы поблагодарили избавителей за помощь и уселись в свой побитый вездеход, ощущая себя нищими родственниками на купеческой свадьбе.
Я тихонько объехал роскошный реанимобиль слева и двинулся далее. Начальница взялась было комментировать:
- Умыли...
И вдруг больно, с размаху вцепилась мне зубами в мочку уха.
- Охренела?!!!
- Обернись!
В боковом зеркале медленно удалялся выручивший нас реанимобиль с нарисованным на капоте красным шестиконечным крестом...
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Узнав, где мы находимся, и подрядив водителя из местных за довольно грабительскую сумму перегнать наш горемычный транспорт на базу, мы наконец-то сумели отзвониться. Голос диспетчера выражал недовольство:
- Пауль-Борис один-девять, слышу вас. Где столько шлялись? Записывайте... . Я, не слушая, бросил трубку на капот.
- Как поняли, один-девять?
- Мы не можем выполнять вызов.
- В чем дело?
- У нас человеческие жертвы.
- Кого убили? Полиция в курсе?
- Не мы. Нас.
- Не поняли вас, один-девять.
- Бригада неполная. Один убит.
-Врач?
- Нилыч.
Вскрик. Тишина. Только через пару минут всхлипнула не вовремя включенная рация.
- Зу... Предлагаемый маршрут...
Захлопнулась левая дверца. Молодой кудрявый парубок швырнул кепку на капот.
- Как поедем, господа? - Он обернулся в салон. - Эй, а это что? Я трупы возить не подряжался! Цену давали - перегнать машину, а такого уговора не было. И вообще, я не знаю, от чего он сдох. А ну, зараза какая... Э-э, ты чего, ты брось... - забормотал, увидев наши глаза, затеребил дверную ручку, тщась вылезти.
Не успел. Мой удар вышвырнул его из кабины. Парень с трудом встал на ноги, шатаясь, зажал рукой разбитый в кровь рот.
- Да я что... Я ничего... - залепетал он растерянно, - так-то можно бы...
- Отдай деньги и убирайся! - прошипела Люси злобно.
Потрясенный ненавидящим выражением в ее маленьких глазах, водитель дрожащими руками положил деньги на капот и поспешил исчезнуть. По-моему, он так и не понял, что случилось.
- Ничего, Шура, сами доедем как-нибудь. Ты потихонечку, полегонечку, и не переживай - все у тебя получится.
Я перебрался на водительское место, отправил в окно чужую кепку и включил зажигание.
До станции добрались только к исходу дня, несмотря на небольшое (как выяснилось) расстояние. У меня никак не получалось развить сколько-нибудь сносную скорость. Только лишь стрелка начинала приближаться к сорока, машина в моих неумелых руках тут же принималась петлять от одной обочины к другой. Благо, что из-за включенных средь бела дня фар, габаритов и маяка полиция не обращала внимания на наши странные эволюции. В общем, наше перемещение в сторону Центра проистекало со скоростью погребального катафалка, каковым в настоящий момент мы и были.
Скрипя замученными сочленениями, вездеход полз на базу и замер посреди двора. Посадив мышку на плечо, я вывалился из кабины. Со всех сторон стекался народ. Кто-то выволок из машины носилки, поставил на скамейку, открыл лицо Нилыча. Коллеги окружили его. Огромная фигура старшего врача возвышалась в головах. Подходили все новые и новые сотрудники. Многие, не стесняясь, плакали. Я опустился на землю, прислонился спиной к грязному колесу. Силы иссякли. Завод кончился.
Чьи-то ноги заслонили обзор. Человек присел рядом со мной на корточки и заглянул мне в лицо. Я узнал Роя.
- Досталось, братан? Не отвечай, вижу. На-ка, хлебни. - Он. сунул мне в руку армейскую металлическую фляжку.
Я механически поднес ее ко рту и сделал большой глоток, надеясь глотнуть спирта или водки. Но это оказался просто холодный крепкий кофе с щепоткой соли. Рой закинул мою руку себе на плечо и помог встать.
Тело убитого водителя подняли на руки, медленно понесли ко входу в станцию. Толпа следовала за ним. В это время во двор влетела машина. Двое ребят весело выпрыгнули из нее, громко хлопнув дверцами. Автомобиль отправился в гараж, а парни, пересмеиваясь, подошли к толпе. Процессия привлекла их внимание. Будучи явно не в курсе происходящего, один из них поинтересовался у нас:
-Что там несут, коллеги?
- Груз двести, - бросил Рой.
Вчера я был слишком измотан, чтобы испытывать хоть какие-то чувства. А вот с момента, как проснулся, хожу смурной. Умом-то понимаю, что, останься я тогда с Нилычем, в лучшем случае стало бы одним покойником больше. В худшем же... Об этом даже думать не хочется. Понимать-то понимаю, а ощущение вины не проходит.
Я прячу глаза - мне кажется, что во взглядах коллег я читаю упрек. Слоняюсь бестолково по станции, не зная, куда приткнуться. На пороге курилки возник Павел Юрьевич, поманил меня коричневым от никотина пальцем. Бреду, как на казнь.
Старший доктор шумно прихлебнул из своей колоссальной кружки, выпустил облако дыма и вынес приговор:
- Сегодня ты до работы не допускаешься. Сердце мое упало.
- Служебное расследование?
- Сдурел? Просто ты, гляжу, небоеспособен. После пятиминутки отдыхай, приходи в норму. Да, и переодеться не забудь. Ходишь, как оборванец.
После вчерашних приключений вид у меня и впрямь был непрезентабельный.
- Похороны Прохора Нилыча вечером. Я скажу Лизавете, она тебя разбудит, если заспишься.
- А я не знал, что его звали Прохором...
Пятиминутка сегодня закончилась на диво быстро. После отчета старшего врача слово взяло верхнее начальство:
- Двадцать четвертого числа текущего месяца психиатрическая бригада в составе врача Закариаса и фельдшера Бадри прибыла к больному в деревню Расплюево. Повод к вызову - неправильное поведение. Больной находился в состоянии острого психомоторного возбуждения, был агрессивен, вооружен заряженным арбалетом и топором. Бригада в течение двадцати минут ожидала прибытия полиции, не заходя в избу. За это время больной, запершийся в доме соседей, изрубил в щепки мебель, отсек хвост домашнему коту и выпил все имевшиеся алкогольные напитки, в связи с чем поступила жалоба от хозяев дома на нерешительные действия бригады. Следует заметить, что на вооружении психбригад имеются пневматические винтовки, позволяющие дистанционно производить инъекции подобным больным... Наш долг- оградить население... Быстрота принятия решений... Честь медика... Безусловно, администрация сделает надлежащие выводы в отношении...
Как мне это все надоело!
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Вереница автомобилей "Скорой помощи" тянулась бесконечной лентой. До самого горизонта не кончалась белая река, сверкающая синими волнами работающих проблесковых маяков. Стон десятков включенных сирен вдавливал барабанные перепонки в мозг. Брошенное на произвол судьбы население тщетно пыталось получить медицинскую помощь, неизменно слыша в ответ: "Извините, все врачи заняты. Пару часов придется потерпеть". Станция прощалась с Нилычем.
Я приехал на кладбище с бригадой зеленокожих коллег, чья машина двигалась сразу за возглавлявшим процессию вместительным джипом администрации, на крыше которого был закреплен гроб.
На дне отрытой в топком грунте могилы стояла лужа зацветшей мутной воды. Меня поразили размеры кладбища - десятки рядов одинаковых бетонных плит. На каждой - эмалированная табличка с красным крестом в верхнем правом углу. Сколько ж наших ребят осталось навеки в земле чужого мира?
Автомобили подъезжали один за другим, разворачивались передом к могиле, образовывая полукруг. Еще один, еще и еще, они заполняли поле за кладбищем неровными рядами. Вскоре к могиле стало невозможно подойти, и медики начали влезать на крыши ближайших к ней машин. Водитель джипа протянул главному врачу трубку рации.
- Все собрались? Машины "Скорой помощи", есть кто-нибудь отставший? Отсутствие ответа было сочтено за общее согласие начать похороны.
Администрация заняла место у лежащей на земле серой плиты - такой же, как и на других захоронениях. Без халата, в темном платье, с черным платком на голове, главврач лишилась своего неприступного вида и стала похожа на обыкновенную немолодую усталую бабу. Ее лицо, утратив обычную надменность, приобрело вполне человеческое выражение печали, тушь на ресницах расплылась.
- Сегодня мы провожаем в последний путь замечательного человека...
Один за другим выступило все начальство.
- Прекрасный работник...
- Добрый и отзывчивый...
- На протяжении многих лет мы знали его как...
- Не забудем...
- ...спокойно, дорогой товарищ...
Пустые, ничего не значащие, не стоящие слова, какие говорят о каждом. "Аут бене, аут нихиль". Ничего, не узнать из бестолковых казенных фраз о седом спокойном мужике в замасленной майке. Народ не вслушивается в трескотню, переговаривается. Им вовсе не безразлично происходящее. У них - свои некрологи:
- ...у бронетранспортера накрылся. Сам прикинь, эту дуру на буксир не возьмешь. А тут, на счастье, Нилыч мимо...
- ...двух с ногами стоил. А уж какие теперь водилы - лучше не говорить...
- ...в жизни не напомнит. Наживешь - отдашь... И то тут, то там хлеставшее, как пощечина:
- А где ж бригада была?
Я стараюсь сжаться, сделаться как можно мельче и незаметней. Вот и начальство начало искать бригаду - сказать слово. Меня, слава богу, пронесло. А Люси отловили и, передавая из рук в руки, доставили к могиле, поставили на холмик выброшенного грунта.
Мышка прыгала, бессильно размахивая лапками, пищала что-то. За гулом толпы не было слышно ни единого слова.
Сообразив это, Люси, цепляясь за чью-то одежду, влезла наверх - на плечи коллег, пробежалась по ним и заскочила через открытое стекло в кабину высокого реанимобиля. Коротко мяукнула ошибочно включенная сирена, провернулся маяк. Наконец мышка нашла нужную кнопку, заставив работать внешний громкоговоритель:
- Не буду повторять сказанное. Все знали Нилыча - доброго и честного человека. Я... я никогда, никогда не забуду, кому мы с Шурой... кому мы обязаны жизнью. Если бы...-Тонкий голосок мышки пресекся, раздалось несколько скрипучих звуков, потом она заговорила вновь, справившись с собой. Голос ее внезапно окреп, набрал силу. - Не нужно винить в его смерти только того одураченного мальчишку, что спустил курок. Будь отсюда дорога домой, Нилыч давно бы нянчил внуков в Айове или Тамбове, не помню точно... Он стал бы хорошим дедом, я знаю. Вспомните, как вы сюда попали и почему финал ваших жизней - под этими серыми плитами. Кто помолится за ваши души?
Люси выскочила из кабины, бросив невыключенный микрофон, оставшийся болтаться на длинном шнуре, подобно маятнику, из стороны в сторону, ударяясь о стойку кузова. При каждом ударе над толпой проплывал неприятный скрежещущий звук.
Начальство поторопилось поскорее свернуть церемонию. По жесту главврача гроб закрыли и опустили в яму. На дне хлюпнуло.
- Прощай, Нилыч. - И она первой бросила горсть земли. Комья гулко ударились о крышку гроба.
Люди подходили друг за другом, склонив головы, говорили что-то, бросали свои пригоршни сырого грунта. Кинул и я, прошептав: "Прости", отошел, освобождая место следующему. На ладони остался мокрый след болотной зелени.
В лопатах не было нужды. Народа было столько, что могила заполнилась, вырос холмик. Водрузили плиту, помолчали немного, разошлись по машинам.
Начальница вновь взяла рацию:
- Выезжаем, начиная с внешнего ряда, слева направо. Центр, диктуйте.
- Белая Топь, улица-Болотная, восьмой дом. Плохо с сердцем. Время приема... Передачи... Рекомендуемый маршрут...
- Линейная сто двенадцать, вас поняли, Центр. Выполняем.
- Город, улица... Время, маршрут...
- Линейная девяносто семь, принято, поехали.
- Время... Маршрут...
- Поняли...
- Поняли...
Машины, бригады которых получили вызов, разворачивались и, включив на прощанье последний раз сирены и маяки, уходили от кладбища по чавкающей под колесами гати одна за одной выполнять свою работу. Сегодня. Завтра. Ежедневно.
- Нет, нет! - раздались вблизи душераздирающие вопли. - Я не хочу! Не буду, не поеду! Мы все, все погибнем здесь! Нет спасения! Нет спасения!
Я протиснулся между пыльными кузовами, влекомый профессиональным любопытством. У распахнутой дверцы автомобиля на краю площадки билась, металась по земле молодая женщина, почти девочка. На запыленном лице - дорожки, проложенные слезами. Из прокушенной губы течет на подбородок струйка крови. Перепачканный зеленью халат распахнулся, сбился, обнажая исцарапанные до самых штанишек ноги, из-под которых выглядывал краешек казенного бинта. Тело женщины сотрясали судороги, выгибали его дугой. Рядом растерянно переминался с ноги на ногу немолодой водитель в роговых очках.
Я с размаху залепил ей пару хлестких пощечин - без эффекта. Забыв, где нахожусь, требовательно протянул руку назад, щелкнув пальцами. Кто-то, чей ход мыслей был сходен с моим, истолковал жест адекватно и сунул мне в ладонь набранный шприц.
- Что там?
- Реланиум.
- Два?
- Четыре.
- Годится. Держите руку.
Полностью ввести лекарство не удалось - при очередном рывке игла вылетела из вены, но сделанного хватило, чтобы истерика мало-помалу угасла. Вот уже женщина начала успокаиваться. Перестала дергаться, замолчала. Затем присела, обвела нас глазами так, словно видела впервые. Спохватившись, стыдливо одернула халат. Встретившись со мной взглядом, покраснела.
- Извините меня, пожалуйста... Поймите, у меня там ребенок остался.
- У меня-трое...
Я помог ей влезть в кабину. Материализовавшийся возле нас Павел Юрьевич выдрал из ее пальцев скомканную бумажку с вызовом, через голову протянул следующей бригаде.
- Ты - в конец очереди, - жестко объявил он, - чтоб через десять минут в порядке была.
- Я ей реланиума вкатил, - попытался заступиться я, - может, дадите полежать?
- Пока доедет, выспится. Задержки выезда на три часа уже. А с тобой, голубь, мы еще побеседуем.
- Да я-то что... - начал было я, но тут раздался хлесткий выстрел, за ним другой. Я даже не представлял себе, до какой степени можно выдрессировать человека - тем более меня самого! - за такой короткий срок. Прежде чем голова успела что-либо сообразить, мускулы самопроизвольно сработали, бросив мое тело наземь и перекатом переместив под днище ближайшего автомобиля.
Боязливо выглянул из-под бампера. Руки мои пытались нащупать отсутствующее оружие.
Пьяная в дым троица: высокий мускулистый водитель, седой унылый доктор с трясущимися руками, коренастый фельдшер азиатской наружности. В руках последнего - карабин. На земле, у колеса - открытая емкая бутыль с белесо-мутным содержимым, огрызки хлеба. Судя по вываливающимся из кармана водителя наручникам - коллеги-психиатры. Фельдшер передернул затвор и пальнул в воздух. Павел Юрьевич надвинулся на него.
- Вы что, ироды, творите?!
Водитель засунул пудовые кулаки в карманы широких порток, качнулся с пяток на носки..
- Дык... Нилыча провожаем. Во мужик был!
Фельдшер снова выстрелил. Карабин дернулся, едва не выпав из неверных рук. Из дула тянулся сухой беловатый дымок. Резко пахнуло горелым порохом.
- Отдай пушку! - Старший врач уверенно и властно протянул руку.
- А ты забери! - злобно ощерился узкоглазый смуглый парень, опуская ствол на уровень его груди. Палец с коротко обгрызенным ногтем танцевал на спуске.
Снулое лицо водителя оживилось. Руки он вынул из карманов. На кулаке правой блеснули кольца наручников, взятых, как кастет.
- Шел бы ты, Юрьич, - ласково посоветовал он, - не мешал бы. Завтра ж нам тут лежать.
Врач не принимал участия в конфликте. Его тихо рвало в сторонке.
- Черт с вами! - Старший доктор сплюнул досадливо, махнул рукой, взвесил на ладони бутыль и неожиданно приложился к грязному горлышку. Вновь цикнул тягучей слюной и, сгорбившись, поплелся к джипу администрации. Пьяный салют продолжался. Остро и пряно пахнущие теплые гильзы одна за одной отлетали, выброшенные отражателем затвора. Пиф-паф. Пиф-паф.
Кукушка, кукушка, сколько лет мне жить?
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
- Ты ночевать здесь собрался? Не советую, - услышал я голос водителя.
Последний автомобиль собирался отчаливать с кладбища.
- Садись, парень. До базы подбросим.
Дважды повторять мне не нужно. Перспектива остаться на ночь среди болот вряд ли кого обрадует. Я скоренько вскарабкался в салон, просунул голову через окошко перегородки. Девчонка, которую я лечил недавно, сидела в кабине, демонстративно отвернувшись в сторону, и боролась со сном. Борьба, похоже, была неравная.
- Как тебя зовут, слышь, красивая?
- Вам-то что? - буркнула та, не отводя взгляда от унылого заоконного пейзажа. Я выудил из кармана бинт, заложил конец толстенькой салфеточкой. Наклонившись, пошарил в чужом ящике. Найдя спирт, обильно намочил ее. Протянул вперед.
- Эй, красивая! Локоток перевяжи. Я там напортачил маленько.
Она посмотрела на свою руку. У локтевого сгиба расплылось неэстетичное синее пятно - следствие моих манипуляций. Перевела взгляд на меня, видимо ища в моем лице осуждение или насмешку. Не найдя ни того, ни другого, смягчилась:
- Меня зовут Дженифер. Дженни.
И в знак примирения, протянула ко мне "подпорченную" руку:
- Сделай, пожалуйста.
Я аккуратненько приспособил компресс на локтевой сгиб, завязал, стараясь не затягивать слишком туго. Улыбнулся, попытавшись сделать это как можно дружелюбнее. Представился.
- Спасибо, Шура. - И, не сдержавшись, широко зевнула. - Что ты мне там вколол? Спать хочется - сил нет.
- Ну так и спи. На меня внимание обращать необязательно.
Дженифер отвернулась, прислонилась светлой головкой к боковой стойке, закрыла глаза. Я откинулся на спинку вертящегося кресла салона, тупо глядя на бесконечную гать в бесконечных топях.
Безветрие. Мягкие редкие хлопья снега вертятся, как отпущенные в полет перышки, оседают неслышно. Вечер сиренев и тих. Ветки яблонь сверкают длинными иголками стеклянных кристаллов. Темные еловые лапы согнулись до земли под толстыми мягкими подушками. Наст хрустит, как целлофан. Скатерти на крышах окаймлены стеклянной бахромой сосулек. Русло реки съела лиловая тень. Над пропадающей в поле лыжней встает низкая луна в двойном круге света. Ранняя, еще не запылившаяся звезда заглядывает в печную трубу, жмурясь от пышного белого дыма, прямым столбом уходящего ввысь. Чурки лопаются под топором и брызжут щепочками. В воздухе запах мерзлой березы.
Задний люк вездехода открыт. Носилки стоят наклонно, одной парой колесиков на салазках-направляющих, рукоятками с противоположной стороны упираясь в землю. Чтоб носилки не сдвинулись с места, они подперты камушками.
Мертвый человек всегда тяжелее живого. Эта закономерность установлена не мной и не сегодня. Убедившись в бесплодности попыток переместить тело Нилыча в машину пристойным путем, я закатил его на "мягкие носилки" - кусок брезента с пришитыми по бокам ушками для переноски - и транспортирую волоком. Поднатужившись, затаскиваю мертвого водителя на носилки, ставя почти вертикально, поднимаю их за край и вдвигаю внутрь.
Закреплены ручки резиновыми петлями. Запахнут брезент, закрыто лицо. Наш пилот готов к последней дороге на базу. Прости меня, Нидыч!
- Что делаем, Люси?
- Ты первый день работаешь? Ответа не знаешь? Отзваниваемся.
В эфире - молчание. Снова и снова. База не отвечает.
- Бросай это занятие. Неровен час, запеленгуют - греха не оберешься. Уезжаем.
- Люси, а ведь я машину водить не умею.
Немая сцена.
Деваться некуда. Что ж, однажды я уже попадал в такое положение, когда у моего пилота на трассе вдали от жилья начался приступ почечной колики. Приступ-то я ему снял, да он после этого выбыл из строя надолго. А на Дворе зима, мороз, снег. Включил я всю иллюминацию, какая есть на машине, да и поехал по краешку как можно тише, чтоб ни на кого не наткнуться. Все ж сколько лет рядом с водителем сижу, имею общее представление о том, как заставить автомобиль двигаться. Заставил. Доехал. Нормально, без происшествий. Правда, автомобиль потом долго ремонтировали. Надеюсь, по второму разу легче пойдет.
- А говорил - "не умею"...
- Отстань, не мешай процессу.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Изуродованная вчера нашими шинами растительность четко указывала путь, которым нам следовало выбираться из зоны военных действий. Вот и канава, которую мы перескочили, спасаясь от преследования, съезд на дорогу. Подпрыгнули раз, другой - и вот уже граница сектора невдалеке. Сегодня за границей равнина. По дороге, перпендикулярной к нашей, небольшое движение машин из поселка, находящегося поблизости.
Загрохотал за спиной танковый дизель. Скосивши глаза в боковое зеркало, я узрел аппарат, как близнец походивший на тот, что так негостеприимно встречал нас намедни. Хобот орудия двигался, нащупывая наш зад. Я втоптал педаль газа до пола в мгновение ока. И передачу бы переключил, да не был уверен, что сделаю это правильно.
Вездеход дернулся, пришпоренный, и вылетел на безопасную территорию. Преследователь пустил вдогонку один снаряд, благополучно пролетевший мимо и разорвавшийся где-то вдалеке. Затем он с досадой крутнулся на одной гусенице, прекращая погоню у края зоны, и сгинул - ожидать в засаде очередную жертву. Люси дрожала мелкой дрожью.
Я извлек из пачки измятую сигаретку, сунул ее обратной стороной в рот, принялся добросовестно раскуривать фильтр.
- Посмотри, что ты делаешь! - зашумела Люси, .разглядев мои манипуляции.
- А что? - невинно поинтересовался я.
- Ты ж сигарету не с той стороны зажигаешь! Отломив оплавленный фильтр и закурив как положено, я не удержался от вопроса:
- Чем моя сигарета хуже твоей пилки для ампул?
Начальница глянула на меня было с недоумением, но, быстро сообразив, что имелось в виду, хохотнула:
- Психолог хренов!
Я свернул налево, направив машину к поселку.
Далеко мы не уехали. За ближайшим же поворотом нашим глазам открылось невеселое зрелище.
Дорога на несколько метров была усыпана кубиками битого стекла. Один ботинок, через три-четыре метра - другой. еще дальше - сломанной тряпичной куклой с вывернутой неестественно шеей - их обладатель. Под головой - алая лужица.
Поперек дороги взрывом развернуло их малолитражку. Удар был страшен - он уничтожил всю переднюю часть автомобиля вплоть до самых сиденьев, оставив лишь днище, чудом держащееся на порванных колесах. Капота, двигателя, приборного щитка и руля просто не существовало.
Еще один труп болтался на скрученных лонжеронах рамы. Срезанная половина черепной коробки валялась на земле. В нее, как в чашу, стекало тягучее гнойно-желтое месиво мозга.
То, что осталось от задней части машины, было сплюснуто, зажав, как в тиски, находившихся на заднем сиденье. Остаток крыши, загнувшись, перекрыл возможность извлечь их со стороны отсутствующего передка. Оттуда слышен стон.
Мы подошли поближе. Живая женщина находилась внизу, на полу. Что с ней понять невозможно. Нам видна была только смятая каштановая коса. Над ней громоздилось тело старухи с полу оторванными руками, обильно присыпанное - мне сначала показалось, что сахарной пудрой - мельчайшими осколками стекла. Увенчивала пирамиду мертвая овчарка. Ее открытый, отливающий тусклой рыбьей чешуей глаз взирал на меня с немым укором. По всему выходило, что их настиг снаряд танка, предназначавшийся нам.
Люси не упустила случая уколоть меня:
- Ну что, сигаретку с фильтра прикурим или пилочку поищем?
- Задача... Ведь не вынуть ее, однако. Кузов резать нужно.
- Чем? Зубами грызть?
- Грызун здесь не я, а ты. Тебе и знать лучше. Позвонить, чтоб подмогу прислали?
- А где ты находишься?
-Черт его знает...
Задача, похоже, становилась неразрешимой. Или съездить в поселок, поискать инструмент по металлу? На худой конец, пару грузовиков - растянуть кузов. Там пока найдешь, пока обратно - беспокоиться не о ком будет.
- Что стоишь?
- Жду руководящих указаний.
- Ну, стой...
Послышалось урчание хорошо отрегулированного мощного двигателя, шорох шин по асфальту. Снова из ниоткуда возник и мягко встал рядом с нами великолепный, ослепительно снежный фургон со знакомой надписью на бортах и вертящимися на крыше проблесковыми маяками.
Дверцы его широко распахнулись, и оттуда выскочили подтянутые крепкие ребята в голубых комбинезонах.
- Добрый день, коллеги. Припухаете? Что тут у нас?
- Три трупа, в самом низу женщина жива. Осмотреть не смогли - не подлезешь.
- Не беда.
Повинуясь жесту старшего, один из медиков установил маленькую фырчащую машинку, оказавшуюся чем-то вроде портативного компрессора, и присоединил к ней шланг с механическими ножницами на конце. Захрустел металл кузова, легко поддаваясь усилиям инструмента. Другие члены бригады в это время уже приволокли жесткие носилки, воротничок на случай травмы шейных позвонков, развернули ящик, приготовили шины. На крышке ящика в нужном порядке выстроились флаконы с растворами, капельницы, шприцы и бинты.
Ножницы на конце шланга сменил пневматический домкрат. Еще пара минут и разрезанный кузов заскрипел, раскрываясь коробочкой. Мертвецы отнесены в сторонку и аккуратно уложены на траву. Под спину и шею пострадавшей подведен жесткий ворот-подкладка, застегнут на груди ремешками.
Больная подхвачена тремя парами сильных рук, бережно перемещена на носилки. Умело подогнана и наложена на сломанную ногу шина, одновременно установлена капельница. Носилки бесшумно скользнули внутрь фургона. За матовыми стеклами загорелся свет. Старший опустил видеокамеру, при помощи которой он документировал слаженные действия своей бригады.
- Счастливо, коллеги. Полицию на место происшествия мы вызовем сами, можете ехать.
Вся операция заняла от силы десять минут. Мы поблагодарили избавителей за помощь и уселись в свой побитый вездеход, ощущая себя нищими родственниками на купеческой свадьбе.
Я тихонько объехал роскошный реанимобиль слева и двинулся далее. Начальница взялась было комментировать:
- Умыли...
И вдруг больно, с размаху вцепилась мне зубами в мочку уха.
- Охренела?!!!
- Обернись!
В боковом зеркале медленно удалялся выручивший нас реанимобиль с нарисованным на капоте красным шестиконечным крестом...
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Узнав, где мы находимся, и подрядив водителя из местных за довольно грабительскую сумму перегнать наш горемычный транспорт на базу, мы наконец-то сумели отзвониться. Голос диспетчера выражал недовольство:
- Пауль-Борис один-девять, слышу вас. Где столько шлялись? Записывайте... . Я, не слушая, бросил трубку на капот.
- Как поняли, один-девять?
- Мы не можем выполнять вызов.
- В чем дело?
- У нас человеческие жертвы.
- Кого убили? Полиция в курсе?
- Не мы. Нас.
- Не поняли вас, один-девять.
- Бригада неполная. Один убит.
-Врач?
- Нилыч.
Вскрик. Тишина. Только через пару минут всхлипнула не вовремя включенная рация.
- Зу... Предлагаемый маршрут...
Захлопнулась левая дверца. Молодой кудрявый парубок швырнул кепку на капот.
- Как поедем, господа? - Он обернулся в салон. - Эй, а это что? Я трупы возить не подряжался! Цену давали - перегнать машину, а такого уговора не было. И вообще, я не знаю, от чего он сдох. А ну, зараза какая... Э-э, ты чего, ты брось... - забормотал, увидев наши глаза, затеребил дверную ручку, тщась вылезти.
Не успел. Мой удар вышвырнул его из кабины. Парень с трудом встал на ноги, шатаясь, зажал рукой разбитый в кровь рот.
- Да я что... Я ничего... - залепетал он растерянно, - так-то можно бы...
- Отдай деньги и убирайся! - прошипела Люси злобно.
Потрясенный ненавидящим выражением в ее маленьких глазах, водитель дрожащими руками положил деньги на капот и поспешил исчезнуть. По-моему, он так и не понял, что случилось.
- Ничего, Шура, сами доедем как-нибудь. Ты потихонечку, полегонечку, и не переживай - все у тебя получится.
Я перебрался на водительское место, отправил в окно чужую кепку и включил зажигание.
До станции добрались только к исходу дня, несмотря на небольшое (как выяснилось) расстояние. У меня никак не получалось развить сколько-нибудь сносную скорость. Только лишь стрелка начинала приближаться к сорока, машина в моих неумелых руках тут же принималась петлять от одной обочины к другой. Благо, что из-за включенных средь бела дня фар, габаритов и маяка полиция не обращала внимания на наши странные эволюции. В общем, наше перемещение в сторону Центра проистекало со скоростью погребального катафалка, каковым в настоящий момент мы и были.
Скрипя замученными сочленениями, вездеход полз на базу и замер посреди двора. Посадив мышку на плечо, я вывалился из кабины. Со всех сторон стекался народ. Кто-то выволок из машины носилки, поставил на скамейку, открыл лицо Нилыча. Коллеги окружили его. Огромная фигура старшего врача возвышалась в головах. Подходили все новые и новые сотрудники. Многие, не стесняясь, плакали. Я опустился на землю, прислонился спиной к грязному колесу. Силы иссякли. Завод кончился.
Чьи-то ноги заслонили обзор. Человек присел рядом со мной на корточки и заглянул мне в лицо. Я узнал Роя.
- Досталось, братан? Не отвечай, вижу. На-ка, хлебни. - Он. сунул мне в руку армейскую металлическую фляжку.
Я механически поднес ее ко рту и сделал большой глоток, надеясь глотнуть спирта или водки. Но это оказался просто холодный крепкий кофе с щепоткой соли. Рой закинул мою руку себе на плечо и помог встать.
Тело убитого водителя подняли на руки, медленно понесли ко входу в станцию. Толпа следовала за ним. В это время во двор влетела машина. Двое ребят весело выпрыгнули из нее, громко хлопнув дверцами. Автомобиль отправился в гараж, а парни, пересмеиваясь, подошли к толпе. Процессия привлекла их внимание. Будучи явно не в курсе происходящего, один из них поинтересовался у нас:
-Что там несут, коллеги?
- Груз двести, - бросил Рой.
Вчера я был слишком измотан, чтобы испытывать хоть какие-то чувства. А вот с момента, как проснулся, хожу смурной. Умом-то понимаю, что, останься я тогда с Нилычем, в лучшем случае стало бы одним покойником больше. В худшем же... Об этом даже думать не хочется. Понимать-то понимаю, а ощущение вины не проходит.
Я прячу глаза - мне кажется, что во взглядах коллег я читаю упрек. Слоняюсь бестолково по станции, не зная, куда приткнуться. На пороге курилки возник Павел Юрьевич, поманил меня коричневым от никотина пальцем. Бреду, как на казнь.
Старший доктор шумно прихлебнул из своей колоссальной кружки, выпустил облако дыма и вынес приговор:
- Сегодня ты до работы не допускаешься. Сердце мое упало.
- Служебное расследование?
- Сдурел? Просто ты, гляжу, небоеспособен. После пятиминутки отдыхай, приходи в норму. Да, и переодеться не забудь. Ходишь, как оборванец.
После вчерашних приключений вид у меня и впрямь был непрезентабельный.
- Похороны Прохора Нилыча вечером. Я скажу Лизавете, она тебя разбудит, если заспишься.
- А я не знал, что его звали Прохором...
Пятиминутка сегодня закончилась на диво быстро. После отчета старшего врача слово взяло верхнее начальство:
- Двадцать четвертого числа текущего месяца психиатрическая бригада в составе врача Закариаса и фельдшера Бадри прибыла к больному в деревню Расплюево. Повод к вызову - неправильное поведение. Больной находился в состоянии острого психомоторного возбуждения, был агрессивен, вооружен заряженным арбалетом и топором. Бригада в течение двадцати минут ожидала прибытия полиции, не заходя в избу. За это время больной, запершийся в доме соседей, изрубил в щепки мебель, отсек хвост домашнему коту и выпил все имевшиеся алкогольные напитки, в связи с чем поступила жалоба от хозяев дома на нерешительные действия бригады. Следует заметить, что на вооружении психбригад имеются пневматические винтовки, позволяющие дистанционно производить инъекции подобным больным... Наш долг- оградить население... Быстрота принятия решений... Честь медика... Безусловно, администрация сделает надлежащие выводы в отношении...
Как мне это все надоело!
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Вереница автомобилей "Скорой помощи" тянулась бесконечной лентой. До самого горизонта не кончалась белая река, сверкающая синими волнами работающих проблесковых маяков. Стон десятков включенных сирен вдавливал барабанные перепонки в мозг. Брошенное на произвол судьбы население тщетно пыталось получить медицинскую помощь, неизменно слыша в ответ: "Извините, все врачи заняты. Пару часов придется потерпеть". Станция прощалась с Нилычем.
Я приехал на кладбище с бригадой зеленокожих коллег, чья машина двигалась сразу за возглавлявшим процессию вместительным джипом администрации, на крыше которого был закреплен гроб.
На дне отрытой в топком грунте могилы стояла лужа зацветшей мутной воды. Меня поразили размеры кладбища - десятки рядов одинаковых бетонных плит. На каждой - эмалированная табличка с красным крестом в верхнем правом углу. Сколько ж наших ребят осталось навеки в земле чужого мира?
Автомобили подъезжали один за другим, разворачивались передом к могиле, образовывая полукруг. Еще один, еще и еще, они заполняли поле за кладбищем неровными рядами. Вскоре к могиле стало невозможно подойти, и медики начали влезать на крыши ближайших к ней машин. Водитель джипа протянул главному врачу трубку рации.
- Все собрались? Машины "Скорой помощи", есть кто-нибудь отставший? Отсутствие ответа было сочтено за общее согласие начать похороны.
Администрация заняла место у лежащей на земле серой плиты - такой же, как и на других захоронениях. Без халата, в темном платье, с черным платком на голове, главврач лишилась своего неприступного вида и стала похожа на обыкновенную немолодую усталую бабу. Ее лицо, утратив обычную надменность, приобрело вполне человеческое выражение печали, тушь на ресницах расплылась.
- Сегодня мы провожаем в последний путь замечательного человека...
Один за другим выступило все начальство.
- Прекрасный работник...
- Добрый и отзывчивый...
- На протяжении многих лет мы знали его как...
- Не забудем...
- ...спокойно, дорогой товарищ...
Пустые, ничего не значащие, не стоящие слова, какие говорят о каждом. "Аут бене, аут нихиль". Ничего, не узнать из бестолковых казенных фраз о седом спокойном мужике в замасленной майке. Народ не вслушивается в трескотню, переговаривается. Им вовсе не безразлично происходящее. У них - свои некрологи:
- ...у бронетранспортера накрылся. Сам прикинь, эту дуру на буксир не возьмешь. А тут, на счастье, Нилыч мимо...
- ...двух с ногами стоил. А уж какие теперь водилы - лучше не говорить...
- ...в жизни не напомнит. Наживешь - отдашь... И то тут, то там хлеставшее, как пощечина:
- А где ж бригада была?
Я стараюсь сжаться, сделаться как можно мельче и незаметней. Вот и начальство начало искать бригаду - сказать слово. Меня, слава богу, пронесло. А Люси отловили и, передавая из рук в руки, доставили к могиле, поставили на холмик выброшенного грунта.
Мышка прыгала, бессильно размахивая лапками, пищала что-то. За гулом толпы не было слышно ни единого слова.
Сообразив это, Люси, цепляясь за чью-то одежду, влезла наверх - на плечи коллег, пробежалась по ним и заскочила через открытое стекло в кабину высокого реанимобиля. Коротко мяукнула ошибочно включенная сирена, провернулся маяк. Наконец мышка нашла нужную кнопку, заставив работать внешний громкоговоритель:
- Не буду повторять сказанное. Все знали Нилыча - доброго и честного человека. Я... я никогда, никогда не забуду, кому мы с Шурой... кому мы обязаны жизнью. Если бы...-Тонкий голосок мышки пресекся, раздалось несколько скрипучих звуков, потом она заговорила вновь, справившись с собой. Голос ее внезапно окреп, набрал силу. - Не нужно винить в его смерти только того одураченного мальчишку, что спустил курок. Будь отсюда дорога домой, Нилыч давно бы нянчил внуков в Айове или Тамбове, не помню точно... Он стал бы хорошим дедом, я знаю. Вспомните, как вы сюда попали и почему финал ваших жизней - под этими серыми плитами. Кто помолится за ваши души?
Люси выскочила из кабины, бросив невыключенный микрофон, оставшийся болтаться на длинном шнуре, подобно маятнику, из стороны в сторону, ударяясь о стойку кузова. При каждом ударе над толпой проплывал неприятный скрежещущий звук.
Начальство поторопилось поскорее свернуть церемонию. По жесту главврача гроб закрыли и опустили в яму. На дне хлюпнуло.
- Прощай, Нилыч. - И она первой бросила горсть земли. Комья гулко ударились о крышку гроба.
Люди подходили друг за другом, склонив головы, говорили что-то, бросали свои пригоршни сырого грунта. Кинул и я, прошептав: "Прости", отошел, освобождая место следующему. На ладони остался мокрый след болотной зелени.
В лопатах не было нужды. Народа было столько, что могила заполнилась, вырос холмик. Водрузили плиту, помолчали немного, разошлись по машинам.
Начальница вновь взяла рацию:
- Выезжаем, начиная с внешнего ряда, слева направо. Центр, диктуйте.
- Белая Топь, улица-Болотная, восьмой дом. Плохо с сердцем. Время приема... Передачи... Рекомендуемый маршрут...
- Линейная сто двенадцать, вас поняли, Центр. Выполняем.
- Город, улица... Время, маршрут...
- Линейная девяносто семь, принято, поехали.
- Время... Маршрут...
- Поняли...
- Поняли...
Машины, бригады которых получили вызов, разворачивались и, включив на прощанье последний раз сирены и маяки, уходили от кладбища по чавкающей под колесами гати одна за одной выполнять свою работу. Сегодня. Завтра. Ежедневно.
- Нет, нет! - раздались вблизи душераздирающие вопли. - Я не хочу! Не буду, не поеду! Мы все, все погибнем здесь! Нет спасения! Нет спасения!
Я протиснулся между пыльными кузовами, влекомый профессиональным любопытством. У распахнутой дверцы автомобиля на краю площадки билась, металась по земле молодая женщина, почти девочка. На запыленном лице - дорожки, проложенные слезами. Из прокушенной губы течет на подбородок струйка крови. Перепачканный зеленью халат распахнулся, сбился, обнажая исцарапанные до самых штанишек ноги, из-под которых выглядывал краешек казенного бинта. Тело женщины сотрясали судороги, выгибали его дугой. Рядом растерянно переминался с ноги на ногу немолодой водитель в роговых очках.
Я с размаху залепил ей пару хлестких пощечин - без эффекта. Забыв, где нахожусь, требовательно протянул руку назад, щелкнув пальцами. Кто-то, чей ход мыслей был сходен с моим, истолковал жест адекватно и сунул мне в ладонь набранный шприц.
- Что там?
- Реланиум.
- Два?
- Четыре.
- Годится. Держите руку.
Полностью ввести лекарство не удалось - при очередном рывке игла вылетела из вены, но сделанного хватило, чтобы истерика мало-помалу угасла. Вот уже женщина начала успокаиваться. Перестала дергаться, замолчала. Затем присела, обвела нас глазами так, словно видела впервые. Спохватившись, стыдливо одернула халат. Встретившись со мной взглядом, покраснела.
- Извините меня, пожалуйста... Поймите, у меня там ребенок остался.
- У меня-трое...
Я помог ей влезть в кабину. Материализовавшийся возле нас Павел Юрьевич выдрал из ее пальцев скомканную бумажку с вызовом, через голову протянул следующей бригаде.
- Ты - в конец очереди, - жестко объявил он, - чтоб через десять минут в порядке была.
- Я ей реланиума вкатил, - попытался заступиться я, - может, дадите полежать?
- Пока доедет, выспится. Задержки выезда на три часа уже. А с тобой, голубь, мы еще побеседуем.
- Да я-то что... - начал было я, но тут раздался хлесткий выстрел, за ним другой. Я даже не представлял себе, до какой степени можно выдрессировать человека - тем более меня самого! - за такой короткий срок. Прежде чем голова успела что-либо сообразить, мускулы самопроизвольно сработали, бросив мое тело наземь и перекатом переместив под днище ближайшего автомобиля.
Боязливо выглянул из-под бампера. Руки мои пытались нащупать отсутствующее оружие.
Пьяная в дым троица: высокий мускулистый водитель, седой унылый доктор с трясущимися руками, коренастый фельдшер азиатской наружности. В руках последнего - карабин. На земле, у колеса - открытая емкая бутыль с белесо-мутным содержимым, огрызки хлеба. Судя по вываливающимся из кармана водителя наручникам - коллеги-психиатры. Фельдшер передернул затвор и пальнул в воздух. Павел Юрьевич надвинулся на него.
- Вы что, ироды, творите?!
Водитель засунул пудовые кулаки в карманы широких порток, качнулся с пяток на носки..
- Дык... Нилыча провожаем. Во мужик был!
Фельдшер снова выстрелил. Карабин дернулся, едва не выпав из неверных рук. Из дула тянулся сухой беловатый дымок. Резко пахнуло горелым порохом.
- Отдай пушку! - Старший врач уверенно и властно протянул руку.
- А ты забери! - злобно ощерился узкоглазый смуглый парень, опуская ствол на уровень его груди. Палец с коротко обгрызенным ногтем танцевал на спуске.
Снулое лицо водителя оживилось. Руки он вынул из карманов. На кулаке правой блеснули кольца наручников, взятых, как кастет.
- Шел бы ты, Юрьич, - ласково посоветовал он, - не мешал бы. Завтра ж нам тут лежать.
Врач не принимал участия в конфликте. Его тихо рвало в сторонке.
- Черт с вами! - Старший доктор сплюнул досадливо, махнул рукой, взвесил на ладони бутыль и неожиданно приложился к грязному горлышку. Вновь цикнул тягучей слюной и, сгорбившись, поплелся к джипу администрации. Пьяный салют продолжался. Остро и пряно пахнущие теплые гильзы одна за одной отлетали, выброшенные отражателем затвора. Пиф-паф. Пиф-паф.
Кукушка, кукушка, сколько лет мне жить?
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
- Ты ночевать здесь собрался? Не советую, - услышал я голос водителя.
Последний автомобиль собирался отчаливать с кладбища.
- Садись, парень. До базы подбросим.
Дважды повторять мне не нужно. Перспектива остаться на ночь среди болот вряд ли кого обрадует. Я скоренько вскарабкался в салон, просунул голову через окошко перегородки. Девчонка, которую я лечил недавно, сидела в кабине, демонстративно отвернувшись в сторону, и боролась со сном. Борьба, похоже, была неравная.
- Как тебя зовут, слышь, красивая?
- Вам-то что? - буркнула та, не отводя взгляда от унылого заоконного пейзажа. Я выудил из кармана бинт, заложил конец толстенькой салфеточкой. Наклонившись, пошарил в чужом ящике. Найдя спирт, обильно намочил ее. Протянул вперед.
- Эй, красивая! Локоток перевяжи. Я там напортачил маленько.
Она посмотрела на свою руку. У локтевого сгиба расплылось неэстетичное синее пятно - следствие моих манипуляций. Перевела взгляд на меня, видимо ища в моем лице осуждение или насмешку. Не найдя ни того, ни другого, смягчилась:
- Меня зовут Дженифер. Дженни.
И в знак примирения, протянула ко мне "подпорченную" руку:
- Сделай, пожалуйста.
Я аккуратненько приспособил компресс на локтевой сгиб, завязал, стараясь не затягивать слишком туго. Улыбнулся, попытавшись сделать это как можно дружелюбнее. Представился.
- Спасибо, Шура. - И, не сдержавшись, широко зевнула. - Что ты мне там вколол? Спать хочется - сил нет.
- Ну так и спи. На меня внимание обращать необязательно.
Дженифер отвернулась, прислонилась светлой головкой к боковой стойке, закрыла глаза. Я откинулся на спинку вертящегося кресла салона, тупо глядя на бесконечную гать в бесконечных топях.
Безветрие. Мягкие редкие хлопья снега вертятся, как отпущенные в полет перышки, оседают неслышно. Вечер сиренев и тих. Ветки яблонь сверкают длинными иголками стеклянных кристаллов. Темные еловые лапы согнулись до земли под толстыми мягкими подушками. Наст хрустит, как целлофан. Скатерти на крышах окаймлены стеклянной бахромой сосулек. Русло реки съела лиловая тень. Над пропадающей в поле лыжней встает низкая луна в двойном круге света. Ранняя, еще не запылившаяся звезда заглядывает в печную трубу, жмурясь от пышного белого дыма, прямым столбом уходящего ввысь. Чурки лопаются под топором и брызжут щепочками. В воздухе запах мерзлой березы.