– Для меня он всегда был достаточно интересным, – грубовато проговорил Боствик. – Взгляните-ка сюда, доктор.
Туалетный столик был расположен между окнами. В центре его, перед круглым зеркалом, стояла небольшая шкатулка. Судя по украшениям и изображению Девы Марии на крышке, шкатулка была явно итальянской работы. Небольшой тайник в двойном дне был тщательно замаскирован и открывался при нажатии на крошечный выступ на одной из ножек. Боствик продемонстрировал, как это делается.
– Полагаю, – медленно проговорил Эллиот, – что она купила эту шкатулку во время поездки в Италию.
– Несомненно, – безразлично ответил Боствик. – Главное то, что...
– А следовательно, другие участники поездки тоже могли знать о существовании двойного дна?
– Значит, – сказал, поворачиваясь к Эллиоту, Фелл, – вы предполагаете, что шприц спрятал здесь кто-то другой?
Эллиот ответил честно:
– Не знаю. Это, действительно, первое, что пришло мне в голову. Но, если это сделал кто-то другой, то, должен признать, я все равно не знаю – почему. Попытаемся в этом разобраться. – Он расхаживал по комнате, ворча под нос: – Надо принять как факт, что убийца либо живет в этом доме, либо близко связан с Чесни. От этого никуда не денешься. Если бы дать волю воображению, можно было бы, конечно, предположить, что убийца – кто-то извне... скажем, например, фармацевт Стивенсон...
Боствик широко раскрыл глаза.
– Бросьте, бросьте! Вы что – серьезно говорите об этом?
– Нет. Это звучит совершенно неубедительно, и все мы отлично это понимаем. У кого здесь, однако, могли быть причины...
Эллиот умолк и так же, как и Боствик, повернул голову в сторону Фелла, внезапно что-то негромко вскрикнувшего. Шкатулка не интересовала доктора. Вместо того, чтобы разглядывать ее, доктор медленно, почти рассеянно открыл правый ящик туалетного столика. Порывшись, он вытащил оттуда пустую картонную коробку от лампы Фотофлад, взвесил ее на руке, засопел и, поправив очки, поднял вверх, рассматривая против света так, словно это была бутылка вина.
– Вот оно что! – пробормотал доктор.
– В чем дело?
– Мелочь, но, по-моему, существенная! – сказал Фелл. – Слушайте: если никто не возражает, я бы очень хотел поговорить со служанкой, которая убирает эту комнату.
Эллиот вышел поискать служанку; доктор Фелл напоминал ему сейчас человека, постучавшего в дверь и готового вот-вот одним рывком распахнуть ее. Эллиот сразу же выяснил, что спальню убирает рыженькая Лена, но Памела настояла на том, чтобы пойти вместе с подругой на случай, если той понадобится моральная поддержка. Перед доктором Феллом обе предстали с торжественными и напряженными лицами, скрывавшими, как понял позже Эллиот, с трудом сдерживаемое желание нервно расхохотаться.
– Хелло! – дружелюбно сказал доктор Фелл.
– Хелло! – с тем же серьезным выражением лица ответила Лена. Памела, напротив, весело улыбнулась.
– Ну-ну, – сказал доктор. – Которая же из вас по утрам убирает эту комнату?
Быстро оглянувшись вокруг, Лена с легким вызовом ответила, что это делает она.
– Вы это видели раньше? – спросил доктор, показывая картонную коробку.
– Видела, – ответила Лена. – Она ее принесла вчера утром.
– Она?
– Ну, мисс Марджори, – получив толчок локтем в бок от своей подруги, сказала Лена. – Она утром ходила в город купить такую лампу, а я как раз убирала, когда она вернулась, – вот откуда я и знаю.
– А это улика, сэр? – с любопытством спросила Памела.
– Да. Что она потом с нею сделала? Не знаете, случайно?
Глаза Лены заблестели.
– Положила вот сюда, в тот самый ящик, который вы открыли. И вообще лучше бы вы положили ее туда, откуда взяли.
– Потом вы ее уже больше не видели?
– Нет.
Реакция Лены была вызвана очевидным испугом, но у Памелы оказался другой характер.
– А я видела, – сказала она.
– Да? Когда же?
– Ночью без четверти двенадцать, – быстро ответила Памела.
– Ага! – воскликнул доктор Фелл с таким облегчением, жаром и полным отсутствием такта, что даже Памела вздрогнула, а Лена просто побелела.
– Прошу прощения, прошу прощения, – сказал доктор, размахивая руками и тем еще больше увеличивая всеобщее замешательство. Боствик удивленно глядел на него.
– Ты бы лучше держала язык за зубами, – сказала с чувством Лена. – Вот арестуют тебя, тогда будешь знать.
– И вовсе меня не арестуют, – воскликнула Памела. – Правда ведь?
– Конечно, правда, – успокаивающим тоном сказал Фелл. – Могли бы вы рассказать, как это было? Только постарайтесь как можно точнее.
Памела сделала паузу достаточно долгую, чтобы состроить незаметно гримасу своей подружке.
– Я ее искала для мистера Чесни, – объяснила Памела. – В ту ночь я засиделась допоздна, слушая радио...
– А где оно у вас?
– В кухне. И вот, когда я шла к себе наверх, из кабинета вышел мистер Чесни.
– И что же дальше?
– Он сказал: "Ты что же это не спишь? В такое время тебе пора уже быть в постели". Я извинилась, сказала, что слушала радио и как раз собираюсь лечь.
Тут из библиотеки вышел профессор Инграм, а мистер Чесни и говорит мне: "Ты видела лампу Фотофлад, которую сегодня купила мисс Марджори? Где она?" Я знала, где она, потому что Лена рассказала мне об этом...
– Только меня не впутывай! – вскрикнула Лена.
– О, не будь такой дурой! – сказала Памела. – В этом-то ничего дурного нет, правда? Я сказала, что лампа наверху, а мистер Чесни ответил: "Хорошо, пойди, пожалуйста, и принеси мне ее". Я так и сделала, пока он разговаривал с профессором, а потом пошла к себе спать.
Трудно сказать, как собирался вести дальше разговор доктор Фелл, потому что в дело вмешалась Лена.
– А мне все равно – есть в этом что-то дурное или нет, – вспыхнув, проговорила она. – Я по горло сыта тем, что надо говорить то и говорить это, только всегда нужно молчать, когда речь заходит о ней.
– Лена! Тс-с!
– Ничего на меня цыкать! – сказала Лена, скрещивая руки на груди. – Я в жизни не поверю, что она сделала то, что о ней говорят, если бы так, мой отец и на минуту меня бы здесь не оставил, и уж тем более не боюсь ее. Я бы и десятка таких, как она, не побоялась. Просто у нее все не как у людей, от того и все разговоры. Почему она вчера поехала к профессору Инграму и полдня просидела там, когда ее жених – лучший парень, какого я только видела, – сидел здесь? А эти поездки в Лондон, когда она вроде бы гостила у миссис Моррисон? К мужчине она какому-то ездила вот что!
Боствик в первый раз проявил интерес к разговору.
– Поездки в Лондон? Что за поездки?
– О, я-то уж знаю! – несколько туманно ответила Лена.
– Вот я вас об этом и спрашиваю. Когда это было?
– Неважно когда, – ответила Лена, совсем осмелевшая и дрожащая от возмущения. – К мужчине она ездила, вот и все – и конец.
– Слушайте, девушка, – сказал Боствик, начиная выходить из себя. – Если вы что-то знаете, выражайтесь яснее. Почему вы об этом не говорили мне раньше?
– А потому что отец сказал, что хорошенько выдерет меня, если я буду слишком распускать язык – вот почему. И, вообще, это было месяцев пять или шесть назад, так что оно не может иметь отношения к тому, что могло бы заинтересовать вас, мистер Боствик. Но все равно я скажу: если бы все мы начали вести себя так, как она...
– К какому мужчине она ездила в Лондон?
– Прошу прощения, сэр, можно нам уже уйти? – вмешалась Памела, с силой толкнув локтем в спину подругу.
– Нет, нельзя! К какому мужчине она ездила в Лондон?
– Откуда же мне знать? Я за нею не следила.
– К какому мужчине она ездила в Лондон?
– О, что у вас за манеры! – широко раскрыв глаза, воскликнула рыженькая служанка. – Не знаю я, и буду это повторять, даже если вы обещаете мне все золото из Английского банка. Знаю только, что этот мужчина работал в какой-то лаборатории или что-то в этом роде, потому что она писала туда. Только не воображайте, что я читаю чужие письма! Просто я видела адрес на конверте!
– В лаборатории, вот как? – медленно протянул Боствик. Тон его изменился. – Теперь можете идти и подождите снаружи, пока вас позовут.
Выполнить этот приказ оказалось тем проще, что в этот самый момент Лена расплакалась навзрыд. События предыдущей ночи проявляли свое действие. Памела, намного более спокойная, помогла Лене выйти, и Боствик облегченно вытер рукою лоб.
– В лаборатории... – задумчиво повторил он.
– Вам кажется, что это представляет для нас интерес? – спросил Эллиот.
– Не исключено. Думаю, что нам наконец немного повезло и мы наткнулись на решение заботившего нас вопроса: откуда был взят яд. Я уже давно заметил, что после полосы невезения всегда приходит удача. Так уж оно бывает в жизни. Лаборатория! Не больше и не меньше! Похоже, что у этой особы просто страсть к химикам, а? Сначала этот тип, а потом мистер Хардинг...
Эллиот решился.
– Хардинг и есть тот тип, – сказал он и вкратце объяснил, в чем дело.
Во время этого рассказа, пока глаза Боствика становились все шире и шире, а доктор Фелл продолжал молча смотреть в окно, у Эллиота сложилось впечатление, что все сказанное им для доктора не новость. У него в голове мелькнула мысль, что в то утро Фелл прохаживался, пожалуй, достаточно близко, чтобы кое-что услышать. Тем временем Боствик, слушая, присвистывал с таким разнообразием интонаций, что это было похожим на концерт.
– Как вы... Когда вы все это узнали? – спросил Боствик.
– Когда она, как вы выразились, пыталась вскружить голову следователю.
Эллиот почти физически почувствовал на себе взгляд Фелла.
– О... о! – протянул Боствик. – Стало быть, это не было... впрочем, неважно... – Боствик вздохнул облегченно, однако с легким раздражением. – Главное в том, что дело можно считать завершенным. Все ясно. Теперь мы знаем, где она раздобыла яд – у мистера Хардинга. Надо полагать, она бывала у него в лаборатории, имела ко всему свободный доступ и могла незаметно стащить все, что угодно. А? Или же... – он сделал паузу и его лицо вновь помрачнело. – Кто знает? Кто знает? Мистер Хардинг – очень приятный и разговорчивый молодой человек, но только и с ним далеко не все ясно. Что, если мы с самого начала ошибались? Если она все это задумала вместе с Хардингом? Что вы на это скажете?
– Скажу, что вам надо выбрать что-нибудь одно.
– В каком смысле?
– Ладно, вы сказали, что дело можно считать завершенным. – Эллиот чуть ли не кричал. – Мне хотелось бы знать – какое именно дело? Сначала она, по-вашему, совершила убийство сама. Потом она совершила его с соучастием Эммета. Теперь оказывается, что она убила Эммета, а соучастником был Хардинг. Ради бога, будем же разумными людьми! Ведь не танцует же она какой-то танец смерти, хватая под руку каждого, кто ей встретится.
Боствик не спеша засунул руки в карманы.
– Вот как? И что же вы хотите этим сказать, друг мой?
– Разве я высказался недостаточно ясно?
– Нет, боюсь, что нет. Вернее, кое-что было сказано ясно, а кое-что нет. Я бы сказал, что вы, кажется, вообще не верите в вину этой девушки.
– Если говорить правду, – ответил Эллиот, – то так оно и есть. Я вообще не верю в ее вину.
Что-то с легким звоном упало за их спиной. Это Доктор Фелл, не отличавшийся особой грацией движений, сбросил с туалетного столика Марджори флакон духов. Несколько мгновений Фелл, моргая, глядел на него, а затем, убедившись, что флакон цел, поставил его на место, а сам, с выражением огромного облегчения откинулся на спинку стула. Сейчас он излучал удовлетворение так же, как печь излучает жар. Внезапно Фелл нараспев заговорил:
– Только я, Бертольд Руанский, рассказать могу по правде, как мы шли войной на мавров по приказу короля...
– Что это еще?
– О! – воскликнул Фелл, стуча кулаком в грудь, словно Тарзан. Затем, оставив проснувшиеся в нем вдруг трубадурские наклонности и с трудом переводя дыхание, он показал рукой в сторону окна. – Сейчас нам надо составить план кампании. Решить, кого мы будем атаковать, где и почему. Мисс Вилс, мистер Хардинг и доктор Чесни подъезжают к дому. Нам надо кое-что обсудить, но прежде всего я хотел бы сказать вот что. Эллиот, друг мой, я очень рад тому, что от вас услышал.
– Рады? Почему?
– Потому что вы совершенно правы, – просто ответил доктор. – Эта девушка повинна в случившемся не больше, чем я.
Наступило молчание.
Чтобы скрыть полное смятение, царившее сейчас в его голове, Эллиот отодвинул одну из занавесок и выглянул наружу. Под ним был газон, покрытая гравием подъездная дорожка и невысокая стена, отделявшая виллу "Бельгард" от шоссе. Открытая машина, за рулем которой сидел Хардинг, въезжала в ворота. Марджори сидела рядом с ним, доктор Чесни удобно устроился на заднем сидении. Несмотря на расстояние Эллиот заметил забавную деталь: в петлице одетого в траур Чесни белый цветок.
Эллиоту не было нужды оборачиваться, чтобы догадаться, с каким выражением лица Боствик слушает слова Фелла.
– Насколько я понимаю, – говорил доктор, – ваш план состоял в следующем. Вы намеревались с угрожающим воплем и самым пронзительным из своих взглядов наброситься на нее, размахивая перед ее носом этим шприцем, а затем бомбардировать ее вопросами до тех пор, пока она не сознается или, во всяком случае, не сделает какую-нибудь глупость. Так вот, мой совет очень прост: не делайте этого. Не говорите ей ни слова. Помимо того, что она невиновна. Боствик тяжело посмотрел на него.
– Значит, и вы ту же песню поете?
– И я, – ответил доктор. – Разумеется, и я! Мое дело – защищать неразумных и немощных, а иначе мое существование в этом мире и гроша ломаного не стоило бы. Будьте добры хорошенько запомнить то, что я сейчас скажу. Предупреждаю, что, если вы доведете ее до крайности, кончится тем, что у вас на совести будет ее самоубийство. А это было бы жаль, потому что девушка невиновна, и я могу это доказать. Мы были введены в заблуждение, как... гм!.. как никогда еще в моей жизни, но, к счастью, сейчас я уже знаю правду. Ага, и забудьте обо всех этих лабораториях! Марджори Вилс к ним никакого отношения не имеет. Она не украла, не выпросила и, вообще, не взяла никакого яда в лаборатории Хардинга, как – говорю это почти с сожалением – не брал его там и Хардинг. Это ясно?
От возбуждения доктор непрерывно взмахивал руками в сторону окна, так что все увидели то, что произошло внизу.
Автомобиль, медленно проехав по подъездной дорожке, остановился метрах в шести от парадной двери. Хардинг посмотрел на немного раскрасневшуюся Марджори и что-то сказал ей. Доктор Джозеф Чесни, сидевший позади них, чуть наклонясь вперед и опершись руками о колени, улыбался. Наблюдавшие сверху четко различали каждую деталь: мокрый после дождя газон, пожелтевшие листья каштанов на краю дорожки и улыбку, говорящую о том, что доктор Чесни немного пьян.
Бросив взгляд на дом, доктор вынул из петлицы цветок и через борт машины швырнул его на дорожку. Затем, чуть поерзав по сиденью, он сунул руку в карман плаща. Он вынул из кармана револьвер 38-го калибра. С веснушчатого лица доктора не сходила улыбка. Он наклонился, оперся локтем о спинку переднего сидения, направил ствол в затылок Джорджа Хардинга и нажал на спусковой крючок. Вспугнутые выстрелом птицы, встревоженно крича и хлопая крыльями, взлетели с веток соседних деревьев.
Старший инспектор Боствик был на добрых двадцать лет старше Эллиота, но вниз он сбежал, отстав всего лишь на два шага. В первую долю секунды Эллиот задавал себе вопрос: да не мираж ли все это, не иллюзия ли, подобная тем, которые так любил создавать Марк Чесни? Однако, крик Хардинга и то, что он упал на сиденье, на иллюзию не походило.
Машина с отпущенным теперь тормозом продолжала медленно ехать вперед и наверное врезалась бы в ступеньки крыльца, если бы Марджори не сообразила нажать на ручной тормоз. Когда Эллиот выбежал наружу, доктор Чесни вскочил с сиденья. Видимо, хмель у него мгновенно прошел. Эллиот ожидал, что найдет Хардинга на борту машины с пулей в затылке. Однако Хардинг отворил дверцу, выскочил из машины и, перебежав дорожку, свалился на газон. Голова его была втянута глубоко в плечи, кровь текла по шее и он с безумным ужасом смотрел на испачканные в крови пальцы. Слова, который он бормотал, звучали нелепо, при других обстоятельствах они показались бы просто смешными.
– Меня убили, – почти шепотом твердил он. – Меня убили. Господи! Меня убили.
Тут он задергал ногами по газону так, что Эллиоту стало ясно: ни о чем серьезном и речи быть не может.
– Успокойтесь! – сказал Эллиот. – Успокойтесь! Жалобный шепот Хардинга перешел в вопль. Доктор Чесни вел себя тоже не намного вразумительнее.
– Я выстрелил, – настойчиво твердил доктор, показывая на револьвер. – Я выстрелил.
Казалось, ему хотелось как можно прочнее запечатлеть в памяти присутствующих тот удивительный факт, что он выстрелил.
– Это мы уже поняли, сэр, – сказал Эллиот и, обращаясь к Хардингу, добавил: – Да, в вас выстрелили, но ведь вас не убили, верно? Вы же живы? Перестаньте!
– Меня...
– Дайте-ка мне взглянуть. Ну-ка! – сказал Эллиот, беря Хардинга, смотревшего на него непонимающим, стеклянным взглядом, за плечи. – Слушайте, да вы даже не ранены! Рука у него дрогнула или еще что-то, но только пуля, видимо, едва задела кожу. Кроме ожога и поверхностной царапины у вас ничего нет, понятно?
– Неважно, – пробормотал Хардинг. – К чему жаловаться, надо смотреть на вещи прямо. Мужество, не так ли? Ха-ха-ха!
Хотя Хардинг как будто не слышал Эллиота и бормотал свои слова с отсутствующим видом, почти шутливо, Эллиот подумал, что мозг Хардинга, хотя и пораженный страхом, мгновенно осознал ситуацию, понял, что оказался на грани того, чтобы стать посмешищем, и в мгновение ока начал великолепно разыгрывать новую роль.
Эллиот остановил его.
– Может, осмотрите его? – спросил он у доктора Чесни.
– Чемоданчик, – сказал доктор Джо, глотая слюну и показывая рукой в сторону двери. – Черный чемоданчик. Мой чемоданчик. На столике в холле.
– Успеется, успеется! – дружелюбно сказал Хардинг.
Эллиот не мог не восхититься Хардингом, сидевшим сейчас на газоне и смеявшимся.
Легко сказать, но рана, пусть даже вызванная только ожогом пороха, должна была быть очень болезненной да и крови вытекло немало. Тем не менее, хоть и очень бледный, Хардинг выглядел совершенно иначе. Можно было подумать, что все происходящее искренне забавляет его.
– Стрелок из вас никудышный, доктор Джо, – заметил он. – Так вот промахнуться по неподвижной цели! Как ты думаешь, Марджори?
Марджори выскочила из машины и побежала к нему.
Доктор Чесни хотел последовать за нею, но вдруг остановился, весь дрожа и неподвижно глядя вперед.
– Господи! Не думаете же вы, что я сделал это нарочно, правда ведь?
– А почему бы и нет? – Хардинг засмеялся сквозь зубы. – Вот что значит, Марджори, не чувствовать меры в выпивке. – Глаза у него были широко раскрыты и неподвижны, но говорил он, похлопывая девушку по руке, почти весело. – Ладно, бросьте извиняться – я знаю, что вы не хотели этого сделать. Тем не менее, не слишком приятно, когда тебе стреляют в затылок.
Это было все, что услышал Эллиот, вернувшийся в дом за чемоданчиком доктора. Когда он возвратился, полный ужаса доктор Чесни задавал все тот же вопрос Боствику.
– Ведь вы же не верите, инспектор, что я это сделал нарочно?
Боствик ответил еще более угрюмо, чем обычно:
– Я не знаю, что вы собирались делать, сэр. Я знаю только то, что я сам видел. – Он показал рукой вверх. – Я стоял вон в том окне и видел, как вы вытащили из кармана револьвер, как приставили его к затылку мистера Хардинга и...
– Но это же была шутка. Револьвер не был заряжен!
– Вот как?
Боствик повернулся. Пуля застряла в левой колонне. Чисто случайно она прошла между Хардингом и Марджори, миновав ветровое стекло автомобиля и чудом миновав саму Марджори.
– Но он не был заряжен, – продолжал настаивать доктор Чесни. – Я присягнуть могу! Я же знаю. Я несколько раз нажимал на спусковой крючок. Он не был заряжен, когда мы были... – доктор умолк.
– Где?
– Это неважно. Да что вы серьезно верите, что я способен на нечто подобное? Я ведь стал бы тогда... – он на мгновенье заколебался, – убийцей.
Голос Чесни был полон такого недоумения и недоверия, что невольно заставлял поверить в его правдивость. В том, как он говорил, было что-то детское. Выражаясь метафорически, он напоминал человека, предложившего окружающим выпить с ним и получившего от всех отказ. Все в его лице – вплоть до усов и рыжеватой бородки – выражало растерянное удивление.
– Я несколько раз попробовал, – повторил доктор. – Он не был заряжен.
– Если в барабане был один патрон, – ответил Боствик, – вы его таким образом только подогнали на нужное место. Но дело не в этом, сэр. Что вы делали с заряженным револьвером?
– Он не был заряжен.
– Был или не был – зачем вам вообще понадобился револьвер?
Доктор Чесни открыл и снова закрыл рот.
– Это была шутка, – сказал он.
– Шутка?
– Ну да, шутка.
– У вас есть разрешение на револьвер?
– Ну, строго говоря, нет. Но я могу запросто его получить, – ответил доктор, внезапно становясь агрессивным. Он выставил свою бородку вперед. – Что за глупости? Если бы я хотел кого-то застрелить, неужели я стал бы дожидаться, пока мы остановимся перед самым домом, на глазах у всех? Какая чушь! И, хуже того, вы что хотите, чтобы раненый умер? Он же кровоточит, как недорезанный поросенок. Оставьте меня в покое! Дайте мне мой чемоданчик. Пойдемте в дом, Джордж, друг мой! Если вы мне все еще доверяете...
– Что ж, – ответил Хардинг. – Рискну.
Хотя Боствик был вне себя, он не стал им мешать. Эллиот заметил, что доктор Фелл вышел из дома, разминувшись с Чесни и Хардингом в дверях.
Боствик повернулся к Марджори.
– Ну, мисс Марджори...
– Что? – холодно ответила девушка.
– Известно вам, для чего ваш дядя имел при себе револьвер?
– Он уже сказал, что это была шутка. Вы же знаете дядю Джо.
Вновь Эллиот никак не мог понять ее поведение. Она прислонилась к автомобилю и старательно пыталась счистить несколько крошек гравия, прилипших к туфлям. На Эллиота она бросила лишь короткий взгляд.
Заметив, что Боствик готов взорваться, Эллиот вмешался в разговор.
– Вы все время были сегодня вместе со своим дядей, мисс Вилс?
– Да.
– Где вы были?
– На прогулке.
– Где именно?
– Просто... на прогулке.
– Заезжали куда-нибудь?
– В пару баров. И к профессору Инграму.
– Раньше вы когда-нибудь видели у своего дяди этот револьвер?
– А это вы у него самого спросите, – тем же резким тоном ответила Марджори. – Я тут ничего не могу сказать.
Лицо Боствика ясно выражало: "Так-таки и не можешь, черт тебя побери!", но он сдержался.
– Можете вы это сказать или не можете, – громко проговорил он, – но, полагаю, вам интересно будет знать, что у нас есть пара вопросов... относящихся к вам самой... на которые вы сможете ответить.
– О!
Лицо доктора Фелла, стоявшего за спиной Боствика, налилось кровью. Он уже раздул щеки, чтобы разразиться потоком слов, но его вмешательства не понадобилось. Оно пришло с другой стороны. Верная Памела отворила дверь, высунула голову, быстро пошевелила губами, не произнеся ни слова, и вновь затворила дверь.
Кроме Марджори, ее заметил только Эллиот. Два голоса прозвучали почти в унисон.
– Значит, вы обыскивали мою комнату? – сказала Марджори.
– Значит, вот как вы это делали! – сказал Эллиот.
Если бы он специально подыскивал слова, способные заставить ее вздрогнуть, он не мог бы придумать ничего лучше. Резко повернув голову, – Эллиот заметил, как сверкнули ее глаза – Марджори быстро спросила:
– Что я делала?
– Читали мысли. На самом деле вы читали движения губ.
Марджори явно смутилась, но уже через мгновенье ответила даже не без некоторого ехидства:
– А! Это когда вы обозвали бедного Джорджа "грязной свиньей"! Да, да, да. У меня немалый опыт чтения по губам. Пожалуй, это то, что я умею делать лучше всего. Меня научил один старик, когда-то работавший здесь, он живет в Бате и...
– Его зовут Толеранс? – спросил Фелл.
Как потом признался Боствик, в этот момент он пришел к выводу, что доктор Фелл рехнулся. Правда, еще полчаса назад Фелл казался вполне нормальным, к тому же Боствик после дел "Восьмерки Пик" и "Уотер-фол Меннор" всегда с уважением относился к доктору. Однако во время разговора в спальне Марджори Вилс что-то, видимо, расстроилось в мозгу Фелла. Трудно даже с чем-то сравнить то почти злорадное удовольствие, с которым он произнес имя Толеранс.
– Его зовут Генри С. Толеранс? Он живет на Эйвон Стрит? Работает официантом в отеле "Бо Неш"?
– Да, но...
– До чего же чертовски мал этот мир!-сквозь зубы проговорил доктор Фелл. – Никогда еще эта обычная фраза не была так к месту. – Сегодня утром я рассказывал моему другу Эллиоту об этом превосходном официанте. Именно от него я впервые и услышал об убийстве вашего дяди. Будьте благодарны Толерансу, мисс Вилс, не забывайте о нем, посылайте ему пять шиллингов на рождество. Он это заслужил.
– О чем, черт возьми, вы говорите?
– О том, что благодаря ему мы будем знать, кто убил вашего дядю, – уже серьезным тоном сказал Фелл. – А, точнее говоря, получим доводы этого.
Туалетный столик был расположен между окнами. В центре его, перед круглым зеркалом, стояла небольшая шкатулка. Судя по украшениям и изображению Девы Марии на крышке, шкатулка была явно итальянской работы. Небольшой тайник в двойном дне был тщательно замаскирован и открывался при нажатии на крошечный выступ на одной из ножек. Боствик продемонстрировал, как это делается.
– Полагаю, – медленно проговорил Эллиот, – что она купила эту шкатулку во время поездки в Италию.
– Несомненно, – безразлично ответил Боствик. – Главное то, что...
– А следовательно, другие участники поездки тоже могли знать о существовании двойного дна?
– Значит, – сказал, поворачиваясь к Эллиоту, Фелл, – вы предполагаете, что шприц спрятал здесь кто-то другой?
Эллиот ответил честно:
– Не знаю. Это, действительно, первое, что пришло мне в голову. Но, если это сделал кто-то другой, то, должен признать, я все равно не знаю – почему. Попытаемся в этом разобраться. – Он расхаживал по комнате, ворча под нос: – Надо принять как факт, что убийца либо живет в этом доме, либо близко связан с Чесни. От этого никуда не денешься. Если бы дать волю воображению, можно было бы, конечно, предположить, что убийца – кто-то извне... скажем, например, фармацевт Стивенсон...
Боствик широко раскрыл глаза.
– Бросьте, бросьте! Вы что – серьезно говорите об этом?
– Нет. Это звучит совершенно неубедительно, и все мы отлично это понимаем. У кого здесь, однако, могли быть причины...
Эллиот умолк и так же, как и Боствик, повернул голову в сторону Фелла, внезапно что-то негромко вскрикнувшего. Шкатулка не интересовала доктора. Вместо того, чтобы разглядывать ее, доктор медленно, почти рассеянно открыл правый ящик туалетного столика. Порывшись, он вытащил оттуда пустую картонную коробку от лампы Фотофлад, взвесил ее на руке, засопел и, поправив очки, поднял вверх, рассматривая против света так, словно это была бутылка вина.
– Вот оно что! – пробормотал доктор.
– В чем дело?
– Мелочь, но, по-моему, существенная! – сказал Фелл. – Слушайте: если никто не возражает, я бы очень хотел поговорить со служанкой, которая убирает эту комнату.
Эллиот вышел поискать служанку; доктор Фелл напоминал ему сейчас человека, постучавшего в дверь и готового вот-вот одним рывком распахнуть ее. Эллиот сразу же выяснил, что спальню убирает рыженькая Лена, но Памела настояла на том, чтобы пойти вместе с подругой на случай, если той понадобится моральная поддержка. Перед доктором Феллом обе предстали с торжественными и напряженными лицами, скрывавшими, как понял позже Эллиот, с трудом сдерживаемое желание нервно расхохотаться.
– Хелло! – дружелюбно сказал доктор Фелл.
– Хелло! – с тем же серьезным выражением лица ответила Лена. Памела, напротив, весело улыбнулась.
– Ну-ну, – сказал доктор. – Которая же из вас по утрам убирает эту комнату?
Быстро оглянувшись вокруг, Лена с легким вызовом ответила, что это делает она.
– Вы это видели раньше? – спросил доктор, показывая картонную коробку.
– Видела, – ответила Лена. – Она ее принесла вчера утром.
– Она?
– Ну, мисс Марджори, – получив толчок локтем в бок от своей подруги, сказала Лена. – Она утром ходила в город купить такую лампу, а я как раз убирала, когда она вернулась, – вот откуда я и знаю.
– А это улика, сэр? – с любопытством спросила Памела.
– Да. Что она потом с нею сделала? Не знаете, случайно?
Глаза Лены заблестели.
– Положила вот сюда, в тот самый ящик, который вы открыли. И вообще лучше бы вы положили ее туда, откуда взяли.
– Потом вы ее уже больше не видели?
– Нет.
Реакция Лены была вызвана очевидным испугом, но у Памелы оказался другой характер.
– А я видела, – сказала она.
– Да? Когда же?
– Ночью без четверти двенадцать, – быстро ответила Памела.
– Ага! – воскликнул доктор Фелл с таким облегчением, жаром и полным отсутствием такта, что даже Памела вздрогнула, а Лена просто побелела.
– Прошу прощения, прошу прощения, – сказал доктор, размахивая руками и тем еще больше увеличивая всеобщее замешательство. Боствик удивленно глядел на него.
– Ты бы лучше держала язык за зубами, – сказала с чувством Лена. – Вот арестуют тебя, тогда будешь знать.
– И вовсе меня не арестуют, – воскликнула Памела. – Правда ведь?
– Конечно, правда, – успокаивающим тоном сказал Фелл. – Могли бы вы рассказать, как это было? Только постарайтесь как можно точнее.
Памела сделала паузу достаточно долгую, чтобы состроить незаметно гримасу своей подружке.
– Я ее искала для мистера Чесни, – объяснила Памела. – В ту ночь я засиделась допоздна, слушая радио...
– А где оно у вас?
– В кухне. И вот, когда я шла к себе наверх, из кабинета вышел мистер Чесни.
– И что же дальше?
– Он сказал: "Ты что же это не спишь? В такое время тебе пора уже быть в постели". Я извинилась, сказала, что слушала радио и как раз собираюсь лечь.
Тут из библиотеки вышел профессор Инграм, а мистер Чесни и говорит мне: "Ты видела лампу Фотофлад, которую сегодня купила мисс Марджори? Где она?" Я знала, где она, потому что Лена рассказала мне об этом...
– Только меня не впутывай! – вскрикнула Лена.
– О, не будь такой дурой! – сказала Памела. – В этом-то ничего дурного нет, правда? Я сказала, что лампа наверху, а мистер Чесни ответил: "Хорошо, пойди, пожалуйста, и принеси мне ее". Я так и сделала, пока он разговаривал с профессором, а потом пошла к себе спать.
Трудно сказать, как собирался вести дальше разговор доктор Фелл, потому что в дело вмешалась Лена.
– А мне все равно – есть в этом что-то дурное или нет, – вспыхнув, проговорила она. – Я по горло сыта тем, что надо говорить то и говорить это, только всегда нужно молчать, когда речь заходит о ней.
– Лена! Тс-с!
– Ничего на меня цыкать! – сказала Лена, скрещивая руки на груди. – Я в жизни не поверю, что она сделала то, что о ней говорят, если бы так, мой отец и на минуту меня бы здесь не оставил, и уж тем более не боюсь ее. Я бы и десятка таких, как она, не побоялась. Просто у нее все не как у людей, от того и все разговоры. Почему она вчера поехала к профессору Инграму и полдня просидела там, когда ее жених – лучший парень, какого я только видела, – сидел здесь? А эти поездки в Лондон, когда она вроде бы гостила у миссис Моррисон? К мужчине она какому-то ездила вот что!
Боствик в первый раз проявил интерес к разговору.
– Поездки в Лондон? Что за поездки?
– О, я-то уж знаю! – несколько туманно ответила Лена.
– Вот я вас об этом и спрашиваю. Когда это было?
– Неважно когда, – ответила Лена, совсем осмелевшая и дрожащая от возмущения. – К мужчине она ездила, вот и все – и конец.
– Слушайте, девушка, – сказал Боствик, начиная выходить из себя. – Если вы что-то знаете, выражайтесь яснее. Почему вы об этом не говорили мне раньше?
– А потому что отец сказал, что хорошенько выдерет меня, если я буду слишком распускать язык – вот почему. И, вообще, это было месяцев пять или шесть назад, так что оно не может иметь отношения к тому, что могло бы заинтересовать вас, мистер Боствик. Но все равно я скажу: если бы все мы начали вести себя так, как она...
– К какому мужчине она ездила в Лондон?
– Прошу прощения, сэр, можно нам уже уйти? – вмешалась Памела, с силой толкнув локтем в спину подругу.
– Нет, нельзя! К какому мужчине она ездила в Лондон?
– Откуда же мне знать? Я за нею не следила.
– К какому мужчине она ездила в Лондон?
– О, что у вас за манеры! – широко раскрыв глаза, воскликнула рыженькая служанка. – Не знаю я, и буду это повторять, даже если вы обещаете мне все золото из Английского банка. Знаю только, что этот мужчина работал в какой-то лаборатории или что-то в этом роде, потому что она писала туда. Только не воображайте, что я читаю чужие письма! Просто я видела адрес на конверте!
– В лаборатории, вот как? – медленно протянул Боствик. Тон его изменился. – Теперь можете идти и подождите снаружи, пока вас позовут.
Выполнить этот приказ оказалось тем проще, что в этот самый момент Лена расплакалась навзрыд. События предыдущей ночи проявляли свое действие. Памела, намного более спокойная, помогла Лене выйти, и Боствик облегченно вытер рукою лоб.
– В лаборатории... – задумчиво повторил он.
– Вам кажется, что это представляет для нас интерес? – спросил Эллиот.
– Не исключено. Думаю, что нам наконец немного повезло и мы наткнулись на решение заботившего нас вопроса: откуда был взят яд. Я уже давно заметил, что после полосы невезения всегда приходит удача. Так уж оно бывает в жизни. Лаборатория! Не больше и не меньше! Похоже, что у этой особы просто страсть к химикам, а? Сначала этот тип, а потом мистер Хардинг...
Эллиот решился.
– Хардинг и есть тот тип, – сказал он и вкратце объяснил, в чем дело.
Во время этого рассказа, пока глаза Боствика становились все шире и шире, а доктор Фелл продолжал молча смотреть в окно, у Эллиота сложилось впечатление, что все сказанное им для доктора не новость. У него в голове мелькнула мысль, что в то утро Фелл прохаживался, пожалуй, достаточно близко, чтобы кое-что услышать. Тем временем Боствик, слушая, присвистывал с таким разнообразием интонаций, что это было похожим на концерт.
– Как вы... Когда вы все это узнали? – спросил Боствик.
– Когда она, как вы выразились, пыталась вскружить голову следователю.
Эллиот почти физически почувствовал на себе взгляд Фелла.
– О... о! – протянул Боствик. – Стало быть, это не было... впрочем, неважно... – Боствик вздохнул облегченно, однако с легким раздражением. – Главное в том, что дело можно считать завершенным. Все ясно. Теперь мы знаем, где она раздобыла яд – у мистера Хардинга. Надо полагать, она бывала у него в лаборатории, имела ко всему свободный доступ и могла незаметно стащить все, что угодно. А? Или же... – он сделал паузу и его лицо вновь помрачнело. – Кто знает? Кто знает? Мистер Хардинг – очень приятный и разговорчивый молодой человек, но только и с ним далеко не все ясно. Что, если мы с самого начала ошибались? Если она все это задумала вместе с Хардингом? Что вы на это скажете?
– Скажу, что вам надо выбрать что-нибудь одно.
– В каком смысле?
– Ладно, вы сказали, что дело можно считать завершенным. – Эллиот чуть ли не кричал. – Мне хотелось бы знать – какое именно дело? Сначала она, по-вашему, совершила убийство сама. Потом она совершила его с соучастием Эммета. Теперь оказывается, что она убила Эммета, а соучастником был Хардинг. Ради бога, будем же разумными людьми! Ведь не танцует же она какой-то танец смерти, хватая под руку каждого, кто ей встретится.
Боствик не спеша засунул руки в карманы.
– Вот как? И что же вы хотите этим сказать, друг мой?
– Разве я высказался недостаточно ясно?
– Нет, боюсь, что нет. Вернее, кое-что было сказано ясно, а кое-что нет. Я бы сказал, что вы, кажется, вообще не верите в вину этой девушки.
– Если говорить правду, – ответил Эллиот, – то так оно и есть. Я вообще не верю в ее вину.
Что-то с легким звоном упало за их спиной. Это Доктор Фелл, не отличавшийся особой грацией движений, сбросил с туалетного столика Марджори флакон духов. Несколько мгновений Фелл, моргая, глядел на него, а затем, убедившись, что флакон цел, поставил его на место, а сам, с выражением огромного облегчения откинулся на спинку стула. Сейчас он излучал удовлетворение так же, как печь излучает жар. Внезапно Фелл нараспев заговорил:
– Только я, Бертольд Руанский, рассказать могу по правде, как мы шли войной на мавров по приказу короля...
– Что это еще?
– О! – воскликнул Фелл, стуча кулаком в грудь, словно Тарзан. Затем, оставив проснувшиеся в нем вдруг трубадурские наклонности и с трудом переводя дыхание, он показал рукой в сторону окна. – Сейчас нам надо составить план кампании. Решить, кого мы будем атаковать, где и почему. Мисс Вилс, мистер Хардинг и доктор Чесни подъезжают к дому. Нам надо кое-что обсудить, но прежде всего я хотел бы сказать вот что. Эллиот, друг мой, я очень рад тому, что от вас услышал.
– Рады? Почему?
– Потому что вы совершенно правы, – просто ответил доктор. – Эта девушка повинна в случившемся не больше, чем я.
Наступило молчание.
Чтобы скрыть полное смятение, царившее сейчас в его голове, Эллиот отодвинул одну из занавесок и выглянул наружу. Под ним был газон, покрытая гравием подъездная дорожка и невысокая стена, отделявшая виллу "Бельгард" от шоссе. Открытая машина, за рулем которой сидел Хардинг, въезжала в ворота. Марджори сидела рядом с ним, доктор Чесни удобно устроился на заднем сидении. Несмотря на расстояние Эллиот заметил забавную деталь: в петлице одетого в траур Чесни белый цветок.
Эллиоту не было нужды оборачиваться, чтобы догадаться, с каким выражением лица Боствик слушает слова Фелла.
– Насколько я понимаю, – говорил доктор, – ваш план состоял в следующем. Вы намеревались с угрожающим воплем и самым пронзительным из своих взглядов наброситься на нее, размахивая перед ее носом этим шприцем, а затем бомбардировать ее вопросами до тех пор, пока она не сознается или, во всяком случае, не сделает какую-нибудь глупость. Так вот, мой совет очень прост: не делайте этого. Не говорите ей ни слова. Помимо того, что она невиновна. Боствик тяжело посмотрел на него.
– Значит, и вы ту же песню поете?
– И я, – ответил доктор. – Разумеется, и я! Мое дело – защищать неразумных и немощных, а иначе мое существование в этом мире и гроша ломаного не стоило бы. Будьте добры хорошенько запомнить то, что я сейчас скажу. Предупреждаю, что, если вы доведете ее до крайности, кончится тем, что у вас на совести будет ее самоубийство. А это было бы жаль, потому что девушка невиновна, и я могу это доказать. Мы были введены в заблуждение, как... гм!.. как никогда еще в моей жизни, но, к счастью, сейчас я уже знаю правду. Ага, и забудьте обо всех этих лабораториях! Марджори Вилс к ним никакого отношения не имеет. Она не украла, не выпросила и, вообще, не взяла никакого яда в лаборатории Хардинга, как – говорю это почти с сожалением – не брал его там и Хардинг. Это ясно?
От возбуждения доктор непрерывно взмахивал руками в сторону окна, так что все увидели то, что произошло внизу.
Автомобиль, медленно проехав по подъездной дорожке, остановился метрах в шести от парадной двери. Хардинг посмотрел на немного раскрасневшуюся Марджори и что-то сказал ей. Доктор Джозеф Чесни, сидевший позади них, чуть наклонясь вперед и опершись руками о колени, улыбался. Наблюдавшие сверху четко различали каждую деталь: мокрый после дождя газон, пожелтевшие листья каштанов на краю дорожки и улыбку, говорящую о том, что доктор Чесни немного пьян.
Бросив взгляд на дом, доктор вынул из петлицы цветок и через борт машины швырнул его на дорожку. Затем, чуть поерзав по сиденью, он сунул руку в карман плаща. Он вынул из кармана револьвер 38-го калибра. С веснушчатого лица доктора не сходила улыбка. Он наклонился, оперся локтем о спинку переднего сидения, направил ствол в затылок Джорджа Хардинга и нажал на спусковой крючок. Вспугнутые выстрелом птицы, встревоженно крича и хлопая крыльями, взлетели с веток соседних деревьев.
Старший инспектор Боствик был на добрых двадцать лет старше Эллиота, но вниз он сбежал, отстав всего лишь на два шага. В первую долю секунды Эллиот задавал себе вопрос: да не мираж ли все это, не иллюзия ли, подобная тем, которые так любил создавать Марк Чесни? Однако, крик Хардинга и то, что он упал на сиденье, на иллюзию не походило.
Машина с отпущенным теперь тормозом продолжала медленно ехать вперед и наверное врезалась бы в ступеньки крыльца, если бы Марджори не сообразила нажать на ручной тормоз. Когда Эллиот выбежал наружу, доктор Чесни вскочил с сиденья. Видимо, хмель у него мгновенно прошел. Эллиот ожидал, что найдет Хардинга на борту машины с пулей в затылке. Однако Хардинг отворил дверцу, выскочил из машины и, перебежав дорожку, свалился на газон. Голова его была втянута глубоко в плечи, кровь текла по шее и он с безумным ужасом смотрел на испачканные в крови пальцы. Слова, который он бормотал, звучали нелепо, при других обстоятельствах они показались бы просто смешными.
– Меня убили, – почти шепотом твердил он. – Меня убили. Господи! Меня убили.
Тут он задергал ногами по газону так, что Эллиоту стало ясно: ни о чем серьезном и речи быть не может.
– Успокойтесь! – сказал Эллиот. – Успокойтесь! Жалобный шепот Хардинга перешел в вопль. Доктор Чесни вел себя тоже не намного вразумительнее.
– Я выстрелил, – настойчиво твердил доктор, показывая на револьвер. – Я выстрелил.
Казалось, ему хотелось как можно прочнее запечатлеть в памяти присутствующих тот удивительный факт, что он выстрелил.
– Это мы уже поняли, сэр, – сказал Эллиот и, обращаясь к Хардингу, добавил: – Да, в вас выстрелили, но ведь вас не убили, верно? Вы же живы? Перестаньте!
– Меня...
– Дайте-ка мне взглянуть. Ну-ка! – сказал Эллиот, беря Хардинга, смотревшего на него непонимающим, стеклянным взглядом, за плечи. – Слушайте, да вы даже не ранены! Рука у него дрогнула или еще что-то, но только пуля, видимо, едва задела кожу. Кроме ожога и поверхностной царапины у вас ничего нет, понятно?
– Неважно, – пробормотал Хардинг. – К чему жаловаться, надо смотреть на вещи прямо. Мужество, не так ли? Ха-ха-ха!
Хотя Хардинг как будто не слышал Эллиота и бормотал свои слова с отсутствующим видом, почти шутливо, Эллиот подумал, что мозг Хардинга, хотя и пораженный страхом, мгновенно осознал ситуацию, понял, что оказался на грани того, чтобы стать посмешищем, и в мгновение ока начал великолепно разыгрывать новую роль.
Эллиот остановил его.
– Может, осмотрите его? – спросил он у доктора Чесни.
– Чемоданчик, – сказал доктор Джо, глотая слюну и показывая рукой в сторону двери. – Черный чемоданчик. Мой чемоданчик. На столике в холле.
– Успеется, успеется! – дружелюбно сказал Хардинг.
Эллиот не мог не восхититься Хардингом, сидевшим сейчас на газоне и смеявшимся.
Легко сказать, но рана, пусть даже вызванная только ожогом пороха, должна была быть очень болезненной да и крови вытекло немало. Тем не менее, хоть и очень бледный, Хардинг выглядел совершенно иначе. Можно было подумать, что все происходящее искренне забавляет его.
– Стрелок из вас никудышный, доктор Джо, – заметил он. – Так вот промахнуться по неподвижной цели! Как ты думаешь, Марджори?
Марджори выскочила из машины и побежала к нему.
Доктор Чесни хотел последовать за нею, но вдруг остановился, весь дрожа и неподвижно глядя вперед.
– Господи! Не думаете же вы, что я сделал это нарочно, правда ведь?
– А почему бы и нет? – Хардинг засмеялся сквозь зубы. – Вот что значит, Марджори, не чувствовать меры в выпивке. – Глаза у него были широко раскрыты и неподвижны, но говорил он, похлопывая девушку по руке, почти весело. – Ладно, бросьте извиняться – я знаю, что вы не хотели этого сделать. Тем не менее, не слишком приятно, когда тебе стреляют в затылок.
Это было все, что услышал Эллиот, вернувшийся в дом за чемоданчиком доктора. Когда он возвратился, полный ужаса доктор Чесни задавал все тот же вопрос Боствику.
– Ведь вы же не верите, инспектор, что я это сделал нарочно?
Боствик ответил еще более угрюмо, чем обычно:
– Я не знаю, что вы собирались делать, сэр. Я знаю только то, что я сам видел. – Он показал рукой вверх. – Я стоял вон в том окне и видел, как вы вытащили из кармана револьвер, как приставили его к затылку мистера Хардинга и...
– Но это же была шутка. Револьвер не был заряжен!
– Вот как?
Боствик повернулся. Пуля застряла в левой колонне. Чисто случайно она прошла между Хардингом и Марджори, миновав ветровое стекло автомобиля и чудом миновав саму Марджори.
– Но он не был заряжен, – продолжал настаивать доктор Чесни. – Я присягнуть могу! Я же знаю. Я несколько раз нажимал на спусковой крючок. Он не был заряжен, когда мы были... – доктор умолк.
– Где?
– Это неважно. Да что вы серьезно верите, что я способен на нечто подобное? Я ведь стал бы тогда... – он на мгновенье заколебался, – убийцей.
Голос Чесни был полон такого недоумения и недоверия, что невольно заставлял поверить в его правдивость. В том, как он говорил, было что-то детское. Выражаясь метафорически, он напоминал человека, предложившего окружающим выпить с ним и получившего от всех отказ. Все в его лице – вплоть до усов и рыжеватой бородки – выражало растерянное удивление.
– Я несколько раз попробовал, – повторил доктор. – Он не был заряжен.
– Если в барабане был один патрон, – ответил Боствик, – вы его таким образом только подогнали на нужное место. Но дело не в этом, сэр. Что вы делали с заряженным револьвером?
– Он не был заряжен.
– Был или не был – зачем вам вообще понадобился револьвер?
Доктор Чесни открыл и снова закрыл рот.
– Это была шутка, – сказал он.
– Шутка?
– Ну да, шутка.
– У вас есть разрешение на револьвер?
– Ну, строго говоря, нет. Но я могу запросто его получить, – ответил доктор, внезапно становясь агрессивным. Он выставил свою бородку вперед. – Что за глупости? Если бы я хотел кого-то застрелить, неужели я стал бы дожидаться, пока мы остановимся перед самым домом, на глазах у всех? Какая чушь! И, хуже того, вы что хотите, чтобы раненый умер? Он же кровоточит, как недорезанный поросенок. Оставьте меня в покое! Дайте мне мой чемоданчик. Пойдемте в дом, Джордж, друг мой! Если вы мне все еще доверяете...
– Что ж, – ответил Хардинг. – Рискну.
Хотя Боствик был вне себя, он не стал им мешать. Эллиот заметил, что доктор Фелл вышел из дома, разминувшись с Чесни и Хардингом в дверях.
Боствик повернулся к Марджори.
– Ну, мисс Марджори...
– Что? – холодно ответила девушка.
– Известно вам, для чего ваш дядя имел при себе револьвер?
– Он уже сказал, что это была шутка. Вы же знаете дядю Джо.
Вновь Эллиот никак не мог понять ее поведение. Она прислонилась к автомобилю и старательно пыталась счистить несколько крошек гравия, прилипших к туфлям. На Эллиота она бросила лишь короткий взгляд.
Заметив, что Боствик готов взорваться, Эллиот вмешался в разговор.
– Вы все время были сегодня вместе со своим дядей, мисс Вилс?
– Да.
– Где вы были?
– На прогулке.
– Где именно?
– Просто... на прогулке.
– Заезжали куда-нибудь?
– В пару баров. И к профессору Инграму.
– Раньше вы когда-нибудь видели у своего дяди этот револьвер?
– А это вы у него самого спросите, – тем же резким тоном ответила Марджори. – Я тут ничего не могу сказать.
Лицо Боствика ясно выражало: "Так-таки и не можешь, черт тебя побери!", но он сдержался.
– Можете вы это сказать или не можете, – громко проговорил он, – но, полагаю, вам интересно будет знать, что у нас есть пара вопросов... относящихся к вам самой... на которые вы сможете ответить.
– О!
Лицо доктора Фелла, стоявшего за спиной Боствика, налилось кровью. Он уже раздул щеки, чтобы разразиться потоком слов, но его вмешательства не понадобилось. Оно пришло с другой стороны. Верная Памела отворила дверь, высунула голову, быстро пошевелила губами, не произнеся ни слова, и вновь затворила дверь.
Кроме Марджори, ее заметил только Эллиот. Два голоса прозвучали почти в унисон.
– Значит, вы обыскивали мою комнату? – сказала Марджори.
– Значит, вот как вы это делали! – сказал Эллиот.
Если бы он специально подыскивал слова, способные заставить ее вздрогнуть, он не мог бы придумать ничего лучше. Резко повернув голову, – Эллиот заметил, как сверкнули ее глаза – Марджори быстро спросила:
– Что я делала?
– Читали мысли. На самом деле вы читали движения губ.
Марджори явно смутилась, но уже через мгновенье ответила даже не без некоторого ехидства:
– А! Это когда вы обозвали бедного Джорджа "грязной свиньей"! Да, да, да. У меня немалый опыт чтения по губам. Пожалуй, это то, что я умею делать лучше всего. Меня научил один старик, когда-то работавший здесь, он живет в Бате и...
– Его зовут Толеранс? – спросил Фелл.
Как потом признался Боствик, в этот момент он пришел к выводу, что доктор Фелл рехнулся. Правда, еще полчаса назад Фелл казался вполне нормальным, к тому же Боствик после дел "Восьмерки Пик" и "Уотер-фол Меннор" всегда с уважением относился к доктору. Однако во время разговора в спальне Марджори Вилс что-то, видимо, расстроилось в мозгу Фелла. Трудно даже с чем-то сравнить то почти злорадное удовольствие, с которым он произнес имя Толеранс.
– Его зовут Генри С. Толеранс? Он живет на Эйвон Стрит? Работает официантом в отеле "Бо Неш"?
– Да, но...
– До чего же чертовски мал этот мир!-сквозь зубы проговорил доктор Фелл. – Никогда еще эта обычная фраза не была так к месту. – Сегодня утром я рассказывал моему другу Эллиоту об этом превосходном официанте. Именно от него я впервые и услышал об убийстве вашего дяди. Будьте благодарны Толерансу, мисс Вилс, не забывайте о нем, посылайте ему пять шиллингов на рождество. Он это заслужил.
– О чем, черт возьми, вы говорите?
– О том, что благодаря ему мы будем знать, кто убил вашего дядю, – уже серьезным тоном сказал Фелл. – А, точнее говоря, получим доводы этого.