Метр Соломон был высок, толст, смугл, внушителен и говорил низким басом. Он весьма странно взглянул на Дермота.
— А, вы вернулись, мой друг, — констатировал он замогильным голосом.
— Конечно! Я же вам говорил, что вернусь. Где же миссис Нил?
Адвокат внимательно разглядывал ногти на своей руке, поворачивая ее то так, то эдак. Наконец он поднял глаза.
— Она в ратуше, мой друг.
— В ратуше? До сих пор? Что же они ее так долго держат?
Лицо метра Соломона окончательно омрачилось.
— Ее сунули в камеру, — ответил он. — И я сильно опасаюсь, старина, что ее очень не скоро оттуда выпустят. Мадам Нил арестована по обвинению в убийстве.
Глава 16
Глава 17
— А, вы вернулись, мой друг, — констатировал он замогильным голосом.
— Конечно! Я же вам говорил, что вернусь. Где же миссис Нил?
Адвокат внимательно разглядывал ногти на своей руке, поворачивая ее то так, то эдак. Наконец он поднял глаза.
— Она в ратуше, мой друг.
— В ратуше? До сих пор? Что же они ее так долго держат?
Лицо метра Соломона окончательно омрачилось.
— Ее сунули в камеру, — ответил он. — И я сильно опасаюсь, старина, что ее очень не скоро оттуда выпустят. Мадам Нил арестована по обвинению в убийстве.
Глава 16
— Скажите, старина, — продолжал метр Соломон с искренним интересом, — между нами. Как мужчина с мужчиной. Вы что — морочите меня?
— Или морочите ее? — вставила Дженис. Дермот смотрел на них во все глаза.
— Я ничего не понимаю.
Метр Соломон ткнул в Дермота пальцем и помахал им, словно задавал вопрос на суде.
— Подучивали вы мадам Нил, чтоб она повторила полиции свою историю слово в слово, как рассказывала ее вам? Да или нет?
— Да, конечно.
— Ага! — загремел метр Соломон с глубоким удовлетворением. Он расправил плечи и запустил два пальца в жилетный карман. — Вы, видимо, рехнулись, мой друг? Безнадежно спятили?
— Послушайте…
— До самого сегодняшнего вечера и еще во время допроса мадам Нил в полиции были почти уверены в ее невиновности. Почти! Вы заставили их поколебаться.
— Ну?
— Но в тот самый момент, когда она дает последние показания, все колебания прекращаются. Мосье Горон и следователь переглядываются. Мадам Нил допустила ошибку до того грубую, до того изобличающую ее в глазах всякого знакомого с уликами, что в ее виновности не остается никаких сомнений. Баста! Конец! Все мое искусство — даже мое — не в силах ей помочь.
На столике перед Дженис Лоуз стояли до половины отпитое мартини и три составленных одно на другое блюдечка, свидетельствовавшие о трех предшествующих порциях. Дженис присела, покончила с мартини и еще больше раскраснелась. Будь тут Елена, она бы много чего могла сказать. Но Дермота эта черта в ее дочери не интересовала. Он снова посмотрел на метра Соломона.
— Минутку! — вскричал он. — Эта так называемая «ошибка» не связана с… с табакеркой императора?
— Связана.
— То есть как она ее описывала, да?
— Именно.
Дермот бросил на стол свой портфель.
— Так-так! — произнес он с такой горечью и с таким сарказмом, что метр Соломон и Дженис даже вздрогнули. — Выходит, то самое показание, которое должно бы их убедить в ее невиновности, убедило их в ее виновности?
Адвокат повел слоновьими плечами.
— Я вас не понимаю.
— Мосье Горон, — сказал Дермот, — производит впечатление умного человека. Господи боже ты мой, так что же с ним случилось? — Он нахмурился. — Или это с ней что-то случилось?
— Она была явно в плохом состоянии, — согласился адвокат, — рассказывала как-то неубедительно, даже в тех местах, где, казалось бы, не к чему придраться.
— Понимаю. Значит, она не рассказала Горону все так, как рассказывала утром мне?
Метр Соломон опять пожал плечами.
— Чего не знаю, того не знаю. Это дедушка надвое сказал.
— Можно мне? — робко вмешалась Дженис. Она долго вертела в руках рюмку и наконец обратилась к Дермоту по-английски.
— Я ничего не понимаю. Я целый день таскаюсь вот за этим Аппием Клавдием [10], — она кивнула на метра Соломона, — а он только шумит и боится уронить свое достоинство. А мы все дико волнуемся. Мама, Тоби и дядя Бен сейчас в ратуше.
— О? Они там?
— Да. Пытаются увидеть Еву. Но ничего не получается. — Дженис запнулась. — Я так поняла, что у Тоби с Евой вчера вышло черт те что. Тоби вроде был не в себе — это с ним часто бывает — и наговорил Еве бог знает чего, а сегодня ужасно угрызается. Я никогда еще не видела, чтоб он так терзался.
Быстро глянув в зловеще помрачневшее лицо Дермота, она снова принялась вертеть ножку рюмки в совсем уж неверных пальцах.
— В последние дни, — продолжала она, — нам не очень-то сладко пришлось. Но, что бы вы ни думали, мы на стороне Евы. Когда мы узнали про ее арест, мы поразились не меньше вашего.
— Счастлив это слышать.
— Пожалуйста, не надо так. Вы… вы прямо как палач какой-то.
— Благодарю. Я надеюсь исполнить его функции.
Дженис подняла на него глаза:
— В отношении кого?
— Когда я последний раз говорил с Гороном, — сказал Дермот, не удостаивая ее ответом, — у него на руках были два отличных козыря. С них и надо было идти. Первый — допрос с пристрастием Иветы Латур, от которого он многого ждал. А второй — тот факт, что одно лицо, рассказывая о событиях той памятной ночи, допустило заведомую ложь. Так какого же дьявола он бросил оба козыря в мусорную корзинку и арестовал Еву? Нет, это уж не моего слабого ума дело.
— Спросите у него самого, — предложил адвокат. — Вон он к нам идет.
Аристид Горон, несмотря на озабоченный взор, любезный и щеголеватый, как обычно, поигрывая тросточкой, шествовал по направлению к ним походкой монарха.
— А! Добрый вечер, мой друг, — чуть-чуть виновато приветствовал он Дермота, — вы, я вижу, уже из Лондона.
— Да, и застаю тут прелестную ситуацию.
— Весьма сожалею, — вздохнул мосье Горон. — Но правосудие есть правосудие. Вы согласны? Позволительно ли далее спросить, для чего вам понадобилось так срочно лететь в Лондон?
— Для того, — ответил Дермот, — чтоб выяснить мотивы, какими руководствовался подлинный убийца сэра Мориса Лоуза.
— Пфу! — вырвалось у мосье Горона. Дермот повернулся к метру Соломону.
— Мне необходимо переговорить с префектом полиции. Мисс Лоуз, вы простите мою невежливость, если я попрошу вас оставить меня с этими господами?
Дженис поднялась с величайшим самообладанием.
— Мне исчезнуть или как?
— Ну что вы. Сейчас мосье Соломон вас догонит и проводит к вашим родственникам в ратушу.
Он обождал, пока Дженис, действительно рассердясь, или валяя дурака, покинула прелестный уголок, а затем обратился к адвокату.
— Вы могли бы, мой друг, передать кое-что Еве Нил?
— Постараюсь, во всяком случае, — пожал плечами метр Соломон.
— Хорошо. Так скажите ей, что я переговорю с мосье Гороном и надеюсь, что не далее как через два часа ее отпустят на свободу. А вместо нее я предлагаю передать в руки правосудия подлинного убийцу сэра Мориса Лоуза.
Все умолкли.
— Это все из-за коки с соком? — крикнул наконец мосье Горон, отчаянно взмахнув тросточкой. — Ну и ну! Прошу меня сюда не впутывать, слышите!
Адвокат тем временем откланялся. Он двинулся по фойе, словно галеон под тугими парусами. Они видели, как он остановился и что-то сказал Дженис. Он предложил ей руку, она ее отвергла, после чего они вместе покинули фойе и затерялись в толпе. Затем Дермот опустился на мягкую скамью и открыл портфель.
— А вы не присядете, мосье Горон?
— Нет, мосье, я не присяду, — грозно отвечал префект.
— Ну, перестаньте! Учитывая, что я могу вам предложить…
— Фу!
— Почему бы не расположиться поудобней? Может, нам чего-нибудь выпить?
— Ладно! — проворчал мосье Горон, несколько смягчаясь и усаживаясь на скамью рядом с Дермотом. — Разве что на минутку. И выпьем по рюмочке. Раз вы так настаиваете, мосье, я выпил бы коку с соком… то есть виски с содой.
Дермот заказал.
— Вы удивляете меня, — начал он с коварной обходительностью. — После столь поразительной операции, как арест мадам Нил, вы почему-то сидите здесь вместо того, чтобы припирать ее к стенке вопросами. Почему вы не в ратуше?
— У меня дела тут, в гостинице, — ответил мосье Горон, барабаня пальцами по столу.
— Дела?
— Да, — ответил мосье Горон, — мне позвонил доктор Буте и сказал, что мосье Этвуд пришел в себя и можно порасспросить его, разумеется, в разумных рамках…
Заметив довольное лицо Дермота, префект снова вскипел.
— Так вот что, — сказал Дермот, — мосье Этвуд скажет вам в точности то же, что собираюсь сказать я. Это и будет недостающим звеном в цепи доказательств. И если без всякого давления с моей стороны он подтвердит мои слова, вы согласны выслушать мои показания?
— Показания? Какие еще показания…?
— Минутку, — прервал его Дермот. — Зачем вам понадобился этот поворот на сто восемьдесят градусов и арест Евы Нил?
Мосье Горон ему рассказал.
Прихлебывая виски с содовой, префект во всех подробностях объяснил ему свои соображения. Хоть у мосье Горона был сейчас не очень-то веселый вид, Дермоту пришлось признать, что подозрения префекта и роковая убежденность следователя мосье Вотура не лишены некоторых оснований.
— Значит, — пробормотал Дермот, — она вам так и не сказала… Она не повторила вам того, что вырвалось у нее сегодня утром, когда она буквально умирала от усталости после бессонной ночи. Она не сказала вам ту единственно важную вещь, которая доказывает ее невиновность и виновность другого лица.
— Что именно?
— Слушайте! — сказал Дермот и щелкнул застежками портфеля.
Когда он начал говорить, стрелки замысловатых часов на стене показывали без пяти минут девять. В пять минут десятого мосье Горон начал беспокойно ерзать. Еще через десять минут уныло затихший префект умоляюще воздел руки к Дермоту.
— Мне опротивело это дело, — простонал он, — мне оно осатанело. Только-только что-то начинает проясняться и — бац! — все оказывается наоборот. И так без конца.
— Разве теперь наконец все не стало на свои места?
— На сей раз молчу! Я уже научен! Но в общем-то… да.
— Значит, ясно. Вам остается только задать этот единственный вопрос тому, кто все видел. Спросите у Неда Этвуда: было ли это так-то и так-то? И если он скажет «да» — готовьте свою «скрипку» к достойной встрече. А меня вы не можете обвинить, будто я его подучивал.
Мосье Горон встал, допивая последние глотки виски.
— Ну, пойдем навстречу собственной погибели, — пригласил он Дермота.
Дермот уже второй раз в тот день посетил номер 401. Но в первое свое посещение он и надеяться не смел, что ему вдруг улыбнется такая удача. Благоволение и насмешливая пагуба будто неустанно боролись за судьбу Евы Нил и то и дело подставляли друг другу ножку.
В спальне горела тусклая лампа. Нед Этвуд, правда, страшно бледный и с несколько затуманенным взглядом, был в полном сознании. Он пытался сесть и препирался с ночной сиделкой из английской больницы, здоровенной и веселой уроженкой западных графств, которая укладывала его обратно на подушки.
— Простите за беспокойство, — начал Дермот, — но…
— Слушайте, — сказал Нед, отхаркиваясь, откашливаясь и выглядывая из-за сиделкиной руки. — Вы доктор? Тогда ради бога уберите от меня эту фурию! Она хочет силком сделать мне укол.
— Ложитесь, — сердилась сиделка. — Вам нужен покой!
— Какой, к черту, покой, когда вы мне не говорите, что происходит? Не нужен мне этот ваш покой. Я обещаю, что буду вести себя хорошо; буду принимать все ваши паршивые лекарства без разбора; только имейте совесть и объясните мне, что происходит.
— Все в порядке, няня, — сказал Дермот в ответ на ее подозрительный взгляд.
— Можно спросить, кто вы такой, сэр? И зачем пришли?
— Я доктор Кинрос. Это мосье Горон, префект полиции, расследующий дело об убийстве сэра Мориса Лоуза.
Лицо Неда Этвуда постепенно прояснилось, как попавшее в фокус изображение; взгляд стал осмысленным. Дыша с трудом, он сел на постели и оперся руками на подушки. Он поглядел на свою пижаму, будто впервые ее увидел, и, мигая, стал обводить глазами комнату.
— Я поднимался в лифте, — объявил он, старательно выговаривая слова, — и вот вдруг я… — Он тронул себя за горло. — Сколько я так провалялся?
— Девять дней.
— Девять дней?
— Совершенно верно. Правда ли, что вас сбила машина недалеко от гостиницы, мистер Этвуд?
— Машина? Что за бред? Какая еще машина?
— Вы сами так сказали.
— Ничего подобного я не говорил. Во всяком случае, ничего такого не помню. — Взгляд его стал уже совершенно сознательным. — Ева, — сказал он, все вложив в одно слово.
— Да. Постарайтесь не волноваться, мистер Этвуд. Но я должен вам сказать, что она в опасности и нуждается в вашей помощи.
— Вы что, убить его хотите? — вскинулась сиделка.
— Помолчите, — распорядился Нед явно без особой галантности. — В опасности? — спросил он Дермота. — Что за опасность?
Ответил ему префект полиции. Мосье Горон, сложа руки на груди, старался держаться как можно скромней и ничем не выдавать охвативших его сложных чувств.
— Мадам в тюрьме, — сказал префект полиции по-английски. — Ее обвиняют в убийстве сэра Мориса Лоуза.
Наступила долгая пауза; свежий вечерний ветер колыхал белые занавеси на окнах. Нед, выпрямившись на подушках, смотрел на посетителей. Рукава белой пижамы засучились; руки после этих девяти дней похудели и стали странно бледными. Прежде венчавшая его голову шевелюра была сбрита, как полагается в таких случаях. Марлевая повязка совершенно не вязалась с белым, изможденным, красивым лицом, прозрачно-голубыми глазами и дерзким ртом. Вдруг он расхохотался.
— Вы шутите?
— Нет, — заверил его Дермот. — Против нее серьезнейшие улики. А семья Лоузов почти ничего не предпринимает, чтоб ее выручить.
— Еще бы, — сказал Нед. Он отшвырнул одеяло и стал вылезать из постели.
Затем начался сумбур.
Нед встал на ноги, однако же крепко уцепившись одной рукой за край столика возле кровати. Лицо его вновь обрело былое веселое оживление. Его словно так и распирало от невероятно смешной шутки, до того остроумной, что другим ни за что ее не понять.
— Говорят, я больной, — продолжал он, едва держась на ногах. — Верно! Так не раздражайте меня! Мне нужна моя одежда. Зачем? Да чтобы пойти в ратушу. Не дадите мне одежду — я выпрыгну в это окно; а Ева может вам подтвердить, что я шутить не люблю.
— Мистер Этвуд, — сказала сиделка, — вот я сейчас позвоню, и вас уложат…
— А я говорю тебе, дитя природы, что не успеешь ты своей прелестной ручкой дотронуться до колокольчика, как я прыгну в окно. В данный момент я вижу одну только шляпу. Ничего, прыгну в ней.
Он обратился к Дермоту и мосье Горону:
— Не знаю, что происходило в этом городе с тех пор, как я вышел из игры. Когда мы отправимся к Еве, вы по дороге меня просветите. Знаете, господа, в этом деле есть подводные течения. Вы не понимаете.
— Отчего же? — ответил Дермот. — Миссис Нил рассказала нам про коричневые перчатки.
— Но, держу пари, она не сказала вам, кто в них был. А все почему? А все потому, что она сама не знает.
— А вы знаете? — осведомился мосье Горон.
— Конечно, — ответил Нед, после чего мосье Горон снял свой котелок с явным намерением продырявить его кулаком. Усмехающийся Нед пошатывался возле столика. Лоб его весь собрался морщинами.
— Она вам, наверное, говорила, что мы посмотрели в окно и увидели, что со стариком еще кто-то? И как потом, когда старика уже убили, мы опять его увидели? Но тут-то и закавыка. Тут-то вся и соль. Это был…
— Или морочите ее? — вставила Дженис. Дермот смотрел на них во все глаза.
— Я ничего не понимаю.
Метр Соломон ткнул в Дермота пальцем и помахал им, словно задавал вопрос на суде.
— Подучивали вы мадам Нил, чтоб она повторила полиции свою историю слово в слово, как рассказывала ее вам? Да или нет?
— Да, конечно.
— Ага! — загремел метр Соломон с глубоким удовлетворением. Он расправил плечи и запустил два пальца в жилетный карман. — Вы, видимо, рехнулись, мой друг? Безнадежно спятили?
— Послушайте…
— До самого сегодняшнего вечера и еще во время допроса мадам Нил в полиции были почти уверены в ее невиновности. Почти! Вы заставили их поколебаться.
— Ну?
— Но в тот самый момент, когда она дает последние показания, все колебания прекращаются. Мосье Горон и следователь переглядываются. Мадам Нил допустила ошибку до того грубую, до того изобличающую ее в глазах всякого знакомого с уликами, что в ее виновности не остается никаких сомнений. Баста! Конец! Все мое искусство — даже мое — не в силах ей помочь.
На столике перед Дженис Лоуз стояли до половины отпитое мартини и три составленных одно на другое блюдечка, свидетельствовавшие о трех предшествующих порциях. Дженис присела, покончила с мартини и еще больше раскраснелась. Будь тут Елена, она бы много чего могла сказать. Но Дермота эта черта в ее дочери не интересовала. Он снова посмотрел на метра Соломона.
— Минутку! — вскричал он. — Эта так называемая «ошибка» не связана с… с табакеркой императора?
— Связана.
— То есть как она ее описывала, да?
— Именно.
Дермот бросил на стол свой портфель.
— Так-так! — произнес он с такой горечью и с таким сарказмом, что метр Соломон и Дженис даже вздрогнули. — Выходит, то самое показание, которое должно бы их убедить в ее невиновности, убедило их в ее виновности?
Адвокат повел слоновьими плечами.
— Я вас не понимаю.
— Мосье Горон, — сказал Дермот, — производит впечатление умного человека. Господи боже ты мой, так что же с ним случилось? — Он нахмурился. — Или это с ней что-то случилось?
— Она была явно в плохом состоянии, — согласился адвокат, — рассказывала как-то неубедительно, даже в тех местах, где, казалось бы, не к чему придраться.
— Понимаю. Значит, она не рассказала Горону все так, как рассказывала утром мне?
Метр Соломон опять пожал плечами.
— Чего не знаю, того не знаю. Это дедушка надвое сказал.
— Можно мне? — робко вмешалась Дженис. Она долго вертела в руках рюмку и наконец обратилась к Дермоту по-английски.
— Я ничего не понимаю. Я целый день таскаюсь вот за этим Аппием Клавдием [10], — она кивнула на метра Соломона, — а он только шумит и боится уронить свое достоинство. А мы все дико волнуемся. Мама, Тоби и дядя Бен сейчас в ратуше.
— О? Они там?
— Да. Пытаются увидеть Еву. Но ничего не получается. — Дженис запнулась. — Я так поняла, что у Тоби с Евой вчера вышло черт те что. Тоби вроде был не в себе — это с ним часто бывает — и наговорил Еве бог знает чего, а сегодня ужасно угрызается. Я никогда еще не видела, чтоб он так терзался.
Быстро глянув в зловеще помрачневшее лицо Дермота, она снова принялась вертеть ножку рюмки в совсем уж неверных пальцах.
— В последние дни, — продолжала она, — нам не очень-то сладко пришлось. Но, что бы вы ни думали, мы на стороне Евы. Когда мы узнали про ее арест, мы поразились не меньше вашего.
— Счастлив это слышать.
— Пожалуйста, не надо так. Вы… вы прямо как палач какой-то.
— Благодарю. Я надеюсь исполнить его функции.
Дженис подняла на него глаза:
— В отношении кого?
— Когда я последний раз говорил с Гороном, — сказал Дермот, не удостаивая ее ответом, — у него на руках были два отличных козыря. С них и надо было идти. Первый — допрос с пристрастием Иветы Латур, от которого он многого ждал. А второй — тот факт, что одно лицо, рассказывая о событиях той памятной ночи, допустило заведомую ложь. Так какого же дьявола он бросил оба козыря в мусорную корзинку и арестовал Еву? Нет, это уж не моего слабого ума дело.
— Спросите у него самого, — предложил адвокат. — Вон он к нам идет.
Аристид Горон, несмотря на озабоченный взор, любезный и щеголеватый, как обычно, поигрывая тросточкой, шествовал по направлению к ним походкой монарха.
— А! Добрый вечер, мой друг, — чуть-чуть виновато приветствовал он Дермота, — вы, я вижу, уже из Лондона.
— Да, и застаю тут прелестную ситуацию.
— Весьма сожалею, — вздохнул мосье Горон. — Но правосудие есть правосудие. Вы согласны? Позволительно ли далее спросить, для чего вам понадобилось так срочно лететь в Лондон?
— Для того, — ответил Дермот, — чтоб выяснить мотивы, какими руководствовался подлинный убийца сэра Мориса Лоуза.
— Пфу! — вырвалось у мосье Горона. Дермот повернулся к метру Соломону.
— Мне необходимо переговорить с префектом полиции. Мисс Лоуз, вы простите мою невежливость, если я попрошу вас оставить меня с этими господами?
Дженис поднялась с величайшим самообладанием.
— Мне исчезнуть или как?
— Ну что вы. Сейчас мосье Соломон вас догонит и проводит к вашим родственникам в ратушу.
Он обождал, пока Дженис, действительно рассердясь, или валяя дурака, покинула прелестный уголок, а затем обратился к адвокату.
— Вы могли бы, мой друг, передать кое-что Еве Нил?
— Постараюсь, во всяком случае, — пожал плечами метр Соломон.
— Хорошо. Так скажите ей, что я переговорю с мосье Гороном и надеюсь, что не далее как через два часа ее отпустят на свободу. А вместо нее я предлагаю передать в руки правосудия подлинного убийцу сэра Мориса Лоуза.
Все умолкли.
— Это все из-за коки с соком? — крикнул наконец мосье Горон, отчаянно взмахнув тросточкой. — Ну и ну! Прошу меня сюда не впутывать, слышите!
Адвокат тем временем откланялся. Он двинулся по фойе, словно галеон под тугими парусами. Они видели, как он остановился и что-то сказал Дженис. Он предложил ей руку, она ее отвергла, после чего они вместе покинули фойе и затерялись в толпе. Затем Дермот опустился на мягкую скамью и открыл портфель.
— А вы не присядете, мосье Горон?
— Нет, мосье, я не присяду, — грозно отвечал префект.
— Ну, перестаньте! Учитывая, что я могу вам предложить…
— Фу!
— Почему бы не расположиться поудобней? Может, нам чего-нибудь выпить?
— Ладно! — проворчал мосье Горон, несколько смягчаясь и усаживаясь на скамью рядом с Дермотом. — Разве что на минутку. И выпьем по рюмочке. Раз вы так настаиваете, мосье, я выпил бы коку с соком… то есть виски с содой.
Дермот заказал.
— Вы удивляете меня, — начал он с коварной обходительностью. — После столь поразительной операции, как арест мадам Нил, вы почему-то сидите здесь вместо того, чтобы припирать ее к стенке вопросами. Почему вы не в ратуше?
— У меня дела тут, в гостинице, — ответил мосье Горон, барабаня пальцами по столу.
— Дела?
— Да, — ответил мосье Горон, — мне позвонил доктор Буте и сказал, что мосье Этвуд пришел в себя и можно порасспросить его, разумеется, в разумных рамках…
Заметив довольное лицо Дермота, префект снова вскипел.
— Так вот что, — сказал Дермот, — мосье Этвуд скажет вам в точности то же, что собираюсь сказать я. Это и будет недостающим звеном в цепи доказательств. И если без всякого давления с моей стороны он подтвердит мои слова, вы согласны выслушать мои показания?
— Показания? Какие еще показания…?
— Минутку, — прервал его Дермот. — Зачем вам понадобился этот поворот на сто восемьдесят градусов и арест Евы Нил?
Мосье Горон ему рассказал.
Прихлебывая виски с содовой, префект во всех подробностях объяснил ему свои соображения. Хоть у мосье Горона был сейчас не очень-то веселый вид, Дермоту пришлось признать, что подозрения префекта и роковая убежденность следователя мосье Вотура не лишены некоторых оснований.
— Значит, — пробормотал Дермот, — она вам так и не сказала… Она не повторила вам того, что вырвалось у нее сегодня утром, когда она буквально умирала от усталости после бессонной ночи. Она не сказала вам ту единственно важную вещь, которая доказывает ее невиновность и виновность другого лица.
— Что именно?
— Слушайте! — сказал Дермот и щелкнул застежками портфеля.
Когда он начал говорить, стрелки замысловатых часов на стене показывали без пяти минут девять. В пять минут десятого мосье Горон начал беспокойно ерзать. Еще через десять минут уныло затихший префект умоляюще воздел руки к Дермоту.
— Мне опротивело это дело, — простонал он, — мне оно осатанело. Только-только что-то начинает проясняться и — бац! — все оказывается наоборот. И так без конца.
— Разве теперь наконец все не стало на свои места?
— На сей раз молчу! Я уже научен! Но в общем-то… да.
— Значит, ясно. Вам остается только задать этот единственный вопрос тому, кто все видел. Спросите у Неда Этвуда: было ли это так-то и так-то? И если он скажет «да» — готовьте свою «скрипку» к достойной встрече. А меня вы не можете обвинить, будто я его подучивал.
Мосье Горон встал, допивая последние глотки виски.
— Ну, пойдем навстречу собственной погибели, — пригласил он Дермота.
Дермот уже второй раз в тот день посетил номер 401. Но в первое свое посещение он и надеяться не смел, что ему вдруг улыбнется такая удача. Благоволение и насмешливая пагуба будто неустанно боролись за судьбу Евы Нил и то и дело подставляли друг другу ножку.
В спальне горела тусклая лампа. Нед Этвуд, правда, страшно бледный и с несколько затуманенным взглядом, был в полном сознании. Он пытался сесть и препирался с ночной сиделкой из английской больницы, здоровенной и веселой уроженкой западных графств, которая укладывала его обратно на подушки.
— Простите за беспокойство, — начал Дермот, — но…
— Слушайте, — сказал Нед, отхаркиваясь, откашливаясь и выглядывая из-за сиделкиной руки. — Вы доктор? Тогда ради бога уберите от меня эту фурию! Она хочет силком сделать мне укол.
— Ложитесь, — сердилась сиделка. — Вам нужен покой!
— Какой, к черту, покой, когда вы мне не говорите, что происходит? Не нужен мне этот ваш покой. Я обещаю, что буду вести себя хорошо; буду принимать все ваши паршивые лекарства без разбора; только имейте совесть и объясните мне, что происходит.
— Все в порядке, няня, — сказал Дермот в ответ на ее подозрительный взгляд.
— Можно спросить, кто вы такой, сэр? И зачем пришли?
— Я доктор Кинрос. Это мосье Горон, префект полиции, расследующий дело об убийстве сэра Мориса Лоуза.
Лицо Неда Этвуда постепенно прояснилось, как попавшее в фокус изображение; взгляд стал осмысленным. Дыша с трудом, он сел на постели и оперся руками на подушки. Он поглядел на свою пижаму, будто впервые ее увидел, и, мигая, стал обводить глазами комнату.
— Я поднимался в лифте, — объявил он, старательно выговаривая слова, — и вот вдруг я… — Он тронул себя за горло. — Сколько я так провалялся?
— Девять дней.
— Девять дней?
— Совершенно верно. Правда ли, что вас сбила машина недалеко от гостиницы, мистер Этвуд?
— Машина? Что за бред? Какая еще машина?
— Вы сами так сказали.
— Ничего подобного я не говорил. Во всяком случае, ничего такого не помню. — Взгляд его стал уже совершенно сознательным. — Ева, — сказал он, все вложив в одно слово.
— Да. Постарайтесь не волноваться, мистер Этвуд. Но я должен вам сказать, что она в опасности и нуждается в вашей помощи.
— Вы что, убить его хотите? — вскинулась сиделка.
— Помолчите, — распорядился Нед явно без особой галантности. — В опасности? — спросил он Дермота. — Что за опасность?
Ответил ему префект полиции. Мосье Горон, сложа руки на груди, старался держаться как можно скромней и ничем не выдавать охвативших его сложных чувств.
— Мадам в тюрьме, — сказал префект полиции по-английски. — Ее обвиняют в убийстве сэра Мориса Лоуза.
Наступила долгая пауза; свежий вечерний ветер колыхал белые занавеси на окнах. Нед, выпрямившись на подушках, смотрел на посетителей. Рукава белой пижамы засучились; руки после этих девяти дней похудели и стали странно бледными. Прежде венчавшая его голову шевелюра была сбрита, как полагается в таких случаях. Марлевая повязка совершенно не вязалась с белым, изможденным, красивым лицом, прозрачно-голубыми глазами и дерзким ртом. Вдруг он расхохотался.
— Вы шутите?
— Нет, — заверил его Дермот. — Против нее серьезнейшие улики. А семья Лоузов почти ничего не предпринимает, чтоб ее выручить.
— Еще бы, — сказал Нед. Он отшвырнул одеяло и стал вылезать из постели.
Затем начался сумбур.
Нед встал на ноги, однако же крепко уцепившись одной рукой за край столика возле кровати. Лицо его вновь обрело былое веселое оживление. Его словно так и распирало от невероятно смешной шутки, до того остроумной, что другим ни за что ее не понять.
— Говорят, я больной, — продолжал он, едва держась на ногах. — Верно! Так не раздражайте меня! Мне нужна моя одежда. Зачем? Да чтобы пойти в ратушу. Не дадите мне одежду — я выпрыгну в это окно; а Ева может вам подтвердить, что я шутить не люблю.
— Мистер Этвуд, — сказала сиделка, — вот я сейчас позвоню, и вас уложат…
— А я говорю тебе, дитя природы, что не успеешь ты своей прелестной ручкой дотронуться до колокольчика, как я прыгну в окно. В данный момент я вижу одну только шляпу. Ничего, прыгну в ней.
Он обратился к Дермоту и мосье Горону:
— Не знаю, что происходило в этом городе с тех пор, как я вышел из игры. Когда мы отправимся к Еве, вы по дороге меня просветите. Знаете, господа, в этом деле есть подводные течения. Вы не понимаете.
— Отчего же? — ответил Дермот. — Миссис Нил рассказала нам про коричневые перчатки.
— Но, держу пари, она не сказала вам, кто в них был. А все почему? А все потому, что она сама не знает.
— А вы знаете? — осведомился мосье Горон.
— Конечно, — ответил Нед, после чего мосье Горон снял свой котелок с явным намерением продырявить его кулаком. Усмехающийся Нед пошатывался возле столика. Лоб его весь собрался морщинами.
— Она вам, наверное, говорила, что мы посмотрели в окно и увидели, что со стариком еще кто-то? И как потом, когда старика уже убили, мы опять его увидели? Но тут-то и закавыка. Тут-то вся и соль. Это был…
Глава 17
— Дамы и господа, — позвал мосье Вотур, следователь, — прошу вас в мой скромный кабинет.
— Спасибо, — пробормотала Дженис.
— Это здесь вы дадите нам поговорить с бедняжкой Евой? — задыхаясь, выговорила Елена. — Кстати, как она, наша милая девочка?
— Не слишком хорошо, я думаю, — отважился вставить дядя Бен.
Тоби промолчал. Он засунул руки глубоко в карманы и в знак согласия уныло покачал головой.
Ратуша в Ла Банделетте — высокое, узкое желто-каменное строение с башенными часами, рядом с парком и неподалеку от главной площади. Просторный кабинет мосье Вотура в верхнем этаже двумя большими окнами выходил на север и одним — на запад. Тут были ящики с картотекой, несколько запыленных юридических книжек — следователю полагается разбираться в праве — и фотография какой-то забытой важной птицы в мундире Почетного легиона.
Письменный стол мосье Вотура помещался таким образом, что, садясь за него, мосье Вотур оказывался спиной к западному окну. Напротив стола, в некотором отдалении, стояло старое деревянное кресло, и прямо над этим креслом висела лампа.
И еще кое-что заметили посетители — кое-что показавшееся им ребячеством, но пугающим и диким.
Сквозь незанавешенное западное окно ворвался слепящий белый сноп света, от которого у всех побежали мурашки, прочесал, как белой метлой, среднюю часть комнаты, и, блеснув вспышкой магния, тотчас исчез. Это был луч маяка. Тому; кто садился в кресло напротив мосье Вотура, слепящий луч ударял в глаза каждые двадцать секунд во все время допроса неумолимо и беспристрастно, как судьба.
— Надоел мне этот маяк! — пробормотал мосье Вотур, отгоняя луч мановением руки. Он указал на стулья в той части комнаты, куда свет не доходил.
— Садитесь, пожалуйста, и чувствуйте себя как дома.
Сам мосье Вотур сел за стол, повернув стул так, чтобы их видеть. Следователь был тощий немолодой господин с суровым взглядом и легким намеком на бакенбарды. Он с хрустом потирал руки.
— Мы увидим миссис Нил? — спросил Тоби.
— М-м… нет, — ответил мосье Вотур, — пока нет.
— Почему же?
— Потому что, по всей вероятности, сначала мне еще должны кое-что объяснить.
Снова поток белого пламени обрушился на окно и пролился из-за плеч мосье Вотура; тот обратился в силуэт, несмотря на верхнюю лампу; серые волосы зажглись нимбом; но вот уже снова, как прежде, мосье Вотур сидел и потирал руки. Не будь белых вспышек, трудно было бы представить себе гнездышко уютней, чем кабинет этого любителя театральных эффектов. Тикали часы, и на откидном столике свернулась кошка.
И, тем не менее, нельзя было не ощутить исходящих от следователя волн гнева.
— Только что, — продолжал он, — у меня был долгий разговор по телефону с моим коллегой мосье Гороном. Он сейчас в «Замке». Он говорил мне о новых уликах. С минуты на минуту он будет здесь со своим другом доктором Кинросом.
Тут мосье Вотур ударил ладонью по столу.
— И все же я не считаю, — сказал он, — что мы проявили поспешность. Я и сейчас не уверен, что мы поторопились с арестом мадам Нил…
— Вот это да! — вскричал Тоби.
— Но новые улики поразительны. Это меня сильно беспокоит. Это заставляет меня вернуться к одному соображению, на которое нас недавно натолкнул доктор Кинрос и о котором из-за этих треволнений с мадам Нил мы чуть было не забыли.
— Тоби, — спокойно спросила Елена, — а что такое случилось вчера вечером?
Она повернулась и протянула руку в сторону мосье Вотура. Елена сейчас, кажется, была спокойнее всех остальных членов своей семьи, явно чуявших ловушку.
— Мосье Вотур, — вздохнув, продолжала Елена, — дайте я вам расскажу. Вчера мой сын явился домой поздно. Он вбежал сам не свой…
— Это же, — в отчаянии перебил ее Тоби, — не имеет никакого отношения к папиной смерти.
— Я еще не легла, я бы все равно не уснула, и я его спросила, не выпьет ли он чашку какао. А он не ответил и вообще не стал разговаривать, вошел к себе и хлопнул дверью, — лицо Елены омрачилось.
— Только я и смогла из него вытянуть, что у них вышла какая-то ужасная ссора с Евой и он ей объявил, что больше не желает ее видеть.
Мосье Вотур потирал руки. Снова белый сноп ворвался в окно.
— Ага! — пробормотал следователь. — А он не сказал вам, мадам, где он был?
Елена недоуменно посмотрела на него.
— Нет, а что?
— Дом семнадцать, по рю де ла Арп. Он ничего про это не говорил?
Елена покачала головой.
Дженис и дядя Бен не сводили глаз с Тоби. Чуткий наблюдатель уловил бы легкую кривую усмешку, мелькнувшую на губах Дженис, но юная особа, принявшая на пустой желудок четыре коктейля, тотчас согнала ее с лица и опять стала глядеть пай-девочкой. Дядя Бен ковырял перочинным ножиком пустую трубку; поскребывание ножа, по-видимому, ужасно действовало на нервы Тоби. Но Елена, кажется, ничего не замечала и продолжала изливаться:
— С Евой поссорился — это уж, знаете, последняя капля. Я глаз йе сомкнула, все думала, думала. А потом я в окно увидела, как она вернулась домой уже утром, и провожал ее этот довольно неприятный господин, про которого говорят, будто он чуть не гений в медицине. А тут ее еще вдруг арестовали! Есть тут какая-то связь? Да скажите же нам наконец, что происходит?
— Присоединяюсь, — вставил дядя Бен. Мосье Вотур сжал челюсти.
— Значит, ваш сын так ничего и не рассказал вам, мадам?
— Я уже сказала.
— Даже об обвинениях, выдвинутых мадам Нил?
— Обвинениях?
— Что кто-то из вашей семьи, кто-то в коричневых перчатках тихонько вошел в кабинет сэра Мориса и убил его?
Все затихли. Тоби, опершись локтями о колени, спрятал лицо в ладонях; он отчаянно тряс головой, как бы отгоняя самую возможность подобного предположения.
— Так я и знал, что эти коричневые перчатки рано или поздно всплывут, — поразительно спокойно заметил дядя Бен. Он, по-видимому, что-то прикидывал в уме. — По-вашему, она… видела?
— Ну а если она видела, мосье Филлипс?
Дядя Бен сдержанно улыбнулся.
— Если бы она видела, вы бы не стали гадать. Вы бы стали сажать. Стало быть, она не видела. Убийца в семье, а? Ну и ну!
— Чего уж тут скрывать, — выпалила Дженис. — Всем нам приходила такая мысль.
Совершенно потрясенная, Елена смерила ее взглядом.
— Мне так вовсе не приходила, Дженис, детка! Ты в своем уме? Да мы, видно, все тут с ума посходили!
— Послушайте, — начал дядя Бен и пососал пустую трубку.
Он дождался, пока все посмотрят на него с той снисходительностью, которую всегда вызывали его суждения, не касающиеся хозяйственных поделок. Он насупился и с мягкой настойчивостью продолжал:
— Зачем строить из себя наивных простачков? Да, конечно, мы все обдумали! Господи! — Все так и напряглись, пораженные переменой в его тоне. — Хватит строить из себя благовоспитанное семейство! Пора поговорить по душам… если у нас еще есть души.
— Бен! — крикнула Елена.
— Дом был заперт. Двери и окна. Никакой это был не грабитель. Тут не надо быть сыщиком, чтоб догадаться. Так что, либо Ева Нил виновата, либо кто-то из нас.
— И неужели же ты думаешь, — спросила Елена, — что ради благополучия совершенно чужой женщины я стану топить своего родного человека?
— Положим, — возразил дядя Бен, — но зачем же тогда лицемерить? Зачем же тогда прямо не сказать, что ты веришь, что это сделала она?
Елена страшно разволновалась.
— Потому что я привязалась к девчонке. И у нее куча денег, а они могут очень пригодиться Тоби. Верней — могли бы, не грызи меня мысль о том, что она сделала это с Морисом. Но мысль эта меня грызет, что уж тут греха таить.
— Значит, ты веришь, что Ева виновна?
— Не знаю! — отчаянно крикнула Елена.
— Возможно, — заметил мосье Вотур холодным, строгим, четким голосом, мгновенно приведшим их в чувство, — вскоре мы получим кое-какие разъяснения… Войдите!
Дверь в холл приходилась прямо напротив окна, смотревшего на запад, и луч маяка, врываясь в кабинет, всякий раз оставлял на ней моментальный снимок запыленного стекла. Кто-то постучался в эту дверь, и в ответ на приглашение мосье Вотура в комнату вошел Дермот Кинрос.
Его озарил уже уходящий слепящий сноп. Хоть Дермот прикрыл глаза рукой, все успели заметить в яркой вспышке лицо, полное сдержанного гнева, опасное лицо, тотчас принявшее под любопытными взглядами то выражение беспечной общительности, которое было свойственно ему на людях. Он отвесил общий поклон, а затем подошел к следователю и по французскому обычаю обменялся с ним рукопожатием.
Мосье Вотуру была чужда изысканная обходительность мосье Горона.
— Не имел чести видеть вас, мосье, — холодно сказал он. — С тех пор, как нас представили друг другу вчера вечером, перед тем, как вы отправились на рю де ла Арп с одним весьма любопытным ожерельем.
— С тех пор, — сказал Дермот, — многое переменилось.
— Я думаю! Эти ваши новые данные… да, в них, безусловно, что-то есть. Итак, пожалуйста! Приступайте! — Он взмахом руки указал на Лоузов. — Гладьте их против шерстки, ну! А там — увидим.
— Мосье Горон, — продолжал Дермот, искоса поглядев на все семейство, — сейчас приведет сюда мадам Нил. Вы разрешите?
— Разумеется, разумеется.
— Что касается ожерелий, то мосье Горон сказал мне, что тут у вас оба экземпляра?
Следователь кивнул. Выдвинув ящик стола, он вынул оттуда два предмета. Снова ворвавшись в окно, луч маяка вызвал к жизни два ряда змеящихся по столу сверкающих точек. Ожерелье из бриллиантов и бирюзы и подделка, на первый взгляд неотличимая от него, лежали рядом. Ко второму была привязана карточка.
— В соответствии с запиской, написанной вами мосье Горону, — хмуро сказал следователь, — мы послали человека на рю де ла Арп, затребовали имитацию и исследовали ее. Видите?
— Спасибо, — пробормотала Дженис.
— Это здесь вы дадите нам поговорить с бедняжкой Евой? — задыхаясь, выговорила Елена. — Кстати, как она, наша милая девочка?
— Не слишком хорошо, я думаю, — отважился вставить дядя Бен.
Тоби промолчал. Он засунул руки глубоко в карманы и в знак согласия уныло покачал головой.
Ратуша в Ла Банделетте — высокое, узкое желто-каменное строение с башенными часами, рядом с парком и неподалеку от главной площади. Просторный кабинет мосье Вотура в верхнем этаже двумя большими окнами выходил на север и одним — на запад. Тут были ящики с картотекой, несколько запыленных юридических книжек — следователю полагается разбираться в праве — и фотография какой-то забытой важной птицы в мундире Почетного легиона.
Письменный стол мосье Вотура помещался таким образом, что, садясь за него, мосье Вотур оказывался спиной к западному окну. Напротив стола, в некотором отдалении, стояло старое деревянное кресло, и прямо над этим креслом висела лампа.
И еще кое-что заметили посетители — кое-что показавшееся им ребячеством, но пугающим и диким.
Сквозь незанавешенное западное окно ворвался слепящий белый сноп света, от которого у всех побежали мурашки, прочесал, как белой метлой, среднюю часть комнаты, и, блеснув вспышкой магния, тотчас исчез. Это был луч маяка. Тому; кто садился в кресло напротив мосье Вотура, слепящий луч ударял в глаза каждые двадцать секунд во все время допроса неумолимо и беспристрастно, как судьба.
— Надоел мне этот маяк! — пробормотал мосье Вотур, отгоняя луч мановением руки. Он указал на стулья в той части комнаты, куда свет не доходил.
— Садитесь, пожалуйста, и чувствуйте себя как дома.
Сам мосье Вотур сел за стол, повернув стул так, чтобы их видеть. Следователь был тощий немолодой господин с суровым взглядом и легким намеком на бакенбарды. Он с хрустом потирал руки.
— Мы увидим миссис Нил? — спросил Тоби.
— М-м… нет, — ответил мосье Вотур, — пока нет.
— Почему же?
— Потому что, по всей вероятности, сначала мне еще должны кое-что объяснить.
Снова поток белого пламени обрушился на окно и пролился из-за плеч мосье Вотура; тот обратился в силуэт, несмотря на верхнюю лампу; серые волосы зажглись нимбом; но вот уже снова, как прежде, мосье Вотур сидел и потирал руки. Не будь белых вспышек, трудно было бы представить себе гнездышко уютней, чем кабинет этого любителя театральных эффектов. Тикали часы, и на откидном столике свернулась кошка.
И, тем не менее, нельзя было не ощутить исходящих от следователя волн гнева.
— Только что, — продолжал он, — у меня был долгий разговор по телефону с моим коллегой мосье Гороном. Он сейчас в «Замке». Он говорил мне о новых уликах. С минуты на минуту он будет здесь со своим другом доктором Кинросом.
Тут мосье Вотур ударил ладонью по столу.
— И все же я не считаю, — сказал он, — что мы проявили поспешность. Я и сейчас не уверен, что мы поторопились с арестом мадам Нил…
— Вот это да! — вскричал Тоби.
— Но новые улики поразительны. Это меня сильно беспокоит. Это заставляет меня вернуться к одному соображению, на которое нас недавно натолкнул доктор Кинрос и о котором из-за этих треволнений с мадам Нил мы чуть было не забыли.
— Тоби, — спокойно спросила Елена, — а что такое случилось вчера вечером?
Она повернулась и протянула руку в сторону мосье Вотура. Елена сейчас, кажется, была спокойнее всех остальных членов своей семьи, явно чуявших ловушку.
— Мосье Вотур, — вздохнув, продолжала Елена, — дайте я вам расскажу. Вчера мой сын явился домой поздно. Он вбежал сам не свой…
— Это же, — в отчаянии перебил ее Тоби, — не имеет никакого отношения к папиной смерти.
— Я еще не легла, я бы все равно не уснула, и я его спросила, не выпьет ли он чашку какао. А он не ответил и вообще не стал разговаривать, вошел к себе и хлопнул дверью, — лицо Елены омрачилось.
— Только я и смогла из него вытянуть, что у них вышла какая-то ужасная ссора с Евой и он ей объявил, что больше не желает ее видеть.
Мосье Вотур потирал руки. Снова белый сноп ворвался в окно.
— Ага! — пробормотал следователь. — А он не сказал вам, мадам, где он был?
Елена недоуменно посмотрела на него.
— Нет, а что?
— Дом семнадцать, по рю де ла Арп. Он ничего про это не говорил?
Елена покачала головой.
Дженис и дядя Бен не сводили глаз с Тоби. Чуткий наблюдатель уловил бы легкую кривую усмешку, мелькнувшую на губах Дженис, но юная особа, принявшая на пустой желудок четыре коктейля, тотчас согнала ее с лица и опять стала глядеть пай-девочкой. Дядя Бен ковырял перочинным ножиком пустую трубку; поскребывание ножа, по-видимому, ужасно действовало на нервы Тоби. Но Елена, кажется, ничего не замечала и продолжала изливаться:
— С Евой поссорился — это уж, знаете, последняя капля. Я глаз йе сомкнула, все думала, думала. А потом я в окно увидела, как она вернулась домой уже утром, и провожал ее этот довольно неприятный господин, про которого говорят, будто он чуть не гений в медицине. А тут ее еще вдруг арестовали! Есть тут какая-то связь? Да скажите же нам наконец, что происходит?
— Присоединяюсь, — вставил дядя Бен. Мосье Вотур сжал челюсти.
— Значит, ваш сын так ничего и не рассказал вам, мадам?
— Я уже сказала.
— Даже об обвинениях, выдвинутых мадам Нил?
— Обвинениях?
— Что кто-то из вашей семьи, кто-то в коричневых перчатках тихонько вошел в кабинет сэра Мориса и убил его?
Все затихли. Тоби, опершись локтями о колени, спрятал лицо в ладонях; он отчаянно тряс головой, как бы отгоняя самую возможность подобного предположения.
— Так я и знал, что эти коричневые перчатки рано или поздно всплывут, — поразительно спокойно заметил дядя Бен. Он, по-видимому, что-то прикидывал в уме. — По-вашему, она… видела?
— Ну а если она видела, мосье Филлипс?
Дядя Бен сдержанно улыбнулся.
— Если бы она видела, вы бы не стали гадать. Вы бы стали сажать. Стало быть, она не видела. Убийца в семье, а? Ну и ну!
— Чего уж тут скрывать, — выпалила Дженис. — Всем нам приходила такая мысль.
Совершенно потрясенная, Елена смерила ее взглядом.
— Мне так вовсе не приходила, Дженис, детка! Ты в своем уме? Да мы, видно, все тут с ума посходили!
— Послушайте, — начал дядя Бен и пососал пустую трубку.
Он дождался, пока все посмотрят на него с той снисходительностью, которую всегда вызывали его суждения, не касающиеся хозяйственных поделок. Он насупился и с мягкой настойчивостью продолжал:
— Зачем строить из себя наивных простачков? Да, конечно, мы все обдумали! Господи! — Все так и напряглись, пораженные переменой в его тоне. — Хватит строить из себя благовоспитанное семейство! Пора поговорить по душам… если у нас еще есть души.
— Бен! — крикнула Елена.
— Дом был заперт. Двери и окна. Никакой это был не грабитель. Тут не надо быть сыщиком, чтоб догадаться. Так что, либо Ева Нил виновата, либо кто-то из нас.
— И неужели же ты думаешь, — спросила Елена, — что ради благополучия совершенно чужой женщины я стану топить своего родного человека?
— Положим, — возразил дядя Бен, — но зачем же тогда лицемерить? Зачем же тогда прямо не сказать, что ты веришь, что это сделала она?
Елена страшно разволновалась.
— Потому что я привязалась к девчонке. И у нее куча денег, а они могут очень пригодиться Тоби. Верней — могли бы, не грызи меня мысль о том, что она сделала это с Морисом. Но мысль эта меня грызет, что уж тут греха таить.
— Значит, ты веришь, что Ева виновна?
— Не знаю! — отчаянно крикнула Елена.
— Возможно, — заметил мосье Вотур холодным, строгим, четким голосом, мгновенно приведшим их в чувство, — вскоре мы получим кое-какие разъяснения… Войдите!
Дверь в холл приходилась прямо напротив окна, смотревшего на запад, и луч маяка, врываясь в кабинет, всякий раз оставлял на ней моментальный снимок запыленного стекла. Кто-то постучался в эту дверь, и в ответ на приглашение мосье Вотура в комнату вошел Дермот Кинрос.
Его озарил уже уходящий слепящий сноп. Хоть Дермот прикрыл глаза рукой, все успели заметить в яркой вспышке лицо, полное сдержанного гнева, опасное лицо, тотчас принявшее под любопытными взглядами то выражение беспечной общительности, которое было свойственно ему на людях. Он отвесил общий поклон, а затем подошел к следователю и по французскому обычаю обменялся с ним рукопожатием.
Мосье Вотуру была чужда изысканная обходительность мосье Горона.
— Не имел чести видеть вас, мосье, — холодно сказал он. — С тех пор, как нас представили друг другу вчера вечером, перед тем, как вы отправились на рю де ла Арп с одним весьма любопытным ожерельем.
— С тех пор, — сказал Дермот, — многое переменилось.
— Я думаю! Эти ваши новые данные… да, в них, безусловно, что-то есть. Итак, пожалуйста! Приступайте! — Он взмахом руки указал на Лоузов. — Гладьте их против шерстки, ну! А там — увидим.
— Мосье Горон, — продолжал Дермот, искоса поглядев на все семейство, — сейчас приведет сюда мадам Нил. Вы разрешите?
— Разумеется, разумеется.
— Что касается ожерелий, то мосье Горон сказал мне, что тут у вас оба экземпляра?
Следователь кивнул. Выдвинув ящик стола, он вынул оттуда два предмета. Снова ворвавшись в окно, луч маяка вызвал к жизни два ряда змеящихся по столу сверкающих точек. Ожерелье из бриллиантов и бирюзы и подделка, на первый взгляд неотличимая от него, лежали рядом. Ко второму была привязана карточка.
— В соответствии с запиской, написанной вами мосье Горону, — хмуро сказал следователь, — мы послали человека на рю де ла Арп, затребовали имитацию и исследовали ее. Видите?