Картер Крис. Калушари. Файл №221

   — Одевайся, Чарли, — бросил он.
   Хоть бы раз спросил меня, с тоской подумал Чарли напоследок — и отчетливо ощутил, что они не доедут туда, куда собрался ехать папа.
   — Мы будем ждать вас в своей машине, мистер Хоуи, — сдержанно сказал Молдер.
   — Да-да… — рассеянно отозвался мистер Хоуи, с трудом продевая руки в рукава.
   До гаража было десять шагов, но Чарли шел с трудом. Он отчетливо ощущал, как приближается нечто, чего он совсем не хотел — и все же каким-то странным, изогнутым и вывернутым образом хотел. Он не знал, что будет, и насыщенное картинками комиксов и ужастиков воображение подсовывало ему образы стандартных детских апокалипсисов: атомное нападение из Советского Союза (но его уже нет!), прилет тарелки с жуткими пришельцами-рас-членителями (но их никто никогда не видел!), плотный гудящий рой кусачих мух-мутантов (это было бы даже интересно!). Он сел в машину и аккуратно пристегнулся, чтобы раздраженный папа хоть на него не стал орать; под горячую руку папа орал на него из-за каждого пустяка, а ко всем мелочам, обеспечивающим безопасность на дорогах, папа всегда относился буквально с религиозным пиететом. Как бабушка к оберегам против демонов. Папа тоже пристегнулся и, подняв руку к потолку кабины, ткнул пальцем в кнопку дистанционного открывания гаража.
   Дверь и не подумала реагировать.
   Папа чертыхнулся.
   Бабушка, если бы она была сейчас тут, укоряюще и презрительно скривилась бы, назидательно сказала со своим дурацким акцентом: «Опять твой отец зовет нечистого» — и сейчас же принялась бы бормотать охранительные заклинания.
   Папа потерзал безответную кнопку и, снова чертыхнувшись в сердцах, принялся отстегиваться. Чарли молчал и сидел неподвижно, будто его все это не касалось, будто его вовсе нет.
   Папа торопливо подтащил стремянку под люк в потолке, за которым, невидимый сейчас, громоздился черный и тяжелый механизм дверей, и полез вверх.
   — Привет, — сказал Майкл. Чарли к нему даже не обернулся.
   — Майкл, — тихо и безнадежно сказал он. — Не надо.
   — Хлюпик ты, — сказал Майкл.
   — Это же папа, — сказал Чарли.
   — Строго говоря, до определенного времени папа, конечно, необходим — но только если делает то, что хочешь ты, а не наоборот.
   Против этого нечего было возразить. Чарли зажмурился.
   Мистер Хоуи, стоя на верхней ступеньке, откинул люк, просунул в него голову и плечи — и принялся, что-то шипя сквозь зубы, копаться в механизме. И тут мотор заработал.
   Чарли все-таки не выдержал.
   — Майкл!! Не надо!! Нет! Папочка!! Не надо! Пожалуйста!!
   Майкл, словно это он уже стал папой, как от назойливого насекомого отмахнулся от Чарли — и, повинуясь далекому движению его ладони, ветровое стекло машины вдруг взорвалось, будто в него попали ракетой.
   Кричащий и плачущий Чарли не слышал, как папа хрипел, и не видел, как дергались его повисшие над стремянкой ноги, Молдер и Скалли сидели в своем автомобиле, уже немного нервничая и время от времени поглядывая на часы — то она, то он. Потом они увидели, как неторопливо и спокойно поползла вверх, втягиваясь в пазы, створка двери гаража — и изнутри выхлестнул отчаянный детский крик.
 
   Два часа спустя
   Скалли вошла в гараж. Молдер, стоя на коленях возле машины, повернулся к ней.
   — Ну, как мальчик?
   — Плохо. Ему сделали уже два укола — но он так и не может уснуть. Мать в полном шоке, ей самой впору колоть барбитураты. А бабка ходит королевой. И, знаешь… по-моему, готовится к какому-то обряду.
   — Вот как? Любопытно, — он поднялся, наконец, и принялся отряхивать колени. — К какому именно обряду?
   — Почем я знаю, Молдер? У нее в спальне расставлены свечи, только что притащили двух мертвых петухов… Понятия не имею. А у тебя?
   — Что я могу сказать… Придушил его ремень передачи. Как у нашего дипломата ума хватило сунуть голову в буквальном смысле слова в петлю — никаких идей. Слепое доверие к механизму, что ли… Мой механизм, дескать, мне вреда не сделает. Не знаю. Я не психолог. Может, он был настолько взвинчен, что вообще плохо соображал. Теперь мы этого уже никогда не узнаем. И, похоже, никогда не узнаем, что случилось с мотором. И совершенно нет никаких идей относительно ветрового стекла. Кто и чем его так долбанул — тайна сия велика есть. В общем, весело.
   — Они жаловались на проводку, помнишь? Может, мотор коротнул?
   — Да нет, Дэйна, я все проверил. Механика в прекрасном состоянии. Чувствуется, Хоуи за ней следил очень бережно.
   — Извини за нескромный вопрос…
   — Да?
   — Каково тебе было вставать на ту стремянку?
   Молдер кривовато усмехнулся.
   — Честно говоря, не очень. А уж соваться туда, к двигателю… Ладно, это неинтересно. А вот что интересно, — он протянул к Скалли свою раскрытую ладонь, полную какого-то тускло-серого, очень мелкого порошка.
   — Что это? — приглядевшись, спросила Скалли.
   — А ты как думаешь, эксперт?
   — Похоже на пепел.
   — Да, похоже. Он тут повсюду. Вот, на капоте… на сиденье машины чуть-чуть, и плотный налет на осколках стекла. И на верхней ступеньке стремянки, даже на пол с нее просыпалось. И полно — там, наверху.
   — Все-таки замыкание…
   — Нет, не замыкание. Электромотор — не собака, на нем само ничего не заживает, Дэйна.
   — Что же тогда?
   — Я не знаю. Надо поскорее отвезти это на анализ.
   — Странно все это… Как думаешь, старуха из Румынии может настолько разбираться в технике, чтобы подсыпать какую-нибудь дрянь в шестеренки?
   Молдер внимательно посмотрел на нее. Скалли встряхнула головой, по-прежнему держа руки глубоко в карманах плаща.
   — Отсюда и пепел, — уверенно пояснила она.
   — И раздробленное стекло, — сказал Молдер. — Как ты думаешь, старуха из Румынии может кулаком вдребезги, расколотить небьющееся ветровое стекло автомобиля?
   Скалли поджала губы.
   — Ребенок в опасности, — сухо сказала она. — Пока мы ничего не можем понять, надо его увезти из этого дома. Немедленно. Я только что позвонила мисс Коссеф, она приедет и составит протокол так быстро, как только сможет.
   — Судьи отказываются работать по таким протоколам.
   — Постараемся добиться исключения. После того, как я обнаружила этих петухов и полное блюдо крови…
   — Петушиной?
   — Надеюсь. Надеюсь, это не кровь некрещеных младенцев.
   — Ты редко шутишь, но уж если шутишь, получается очень смешно.
   — Не иронизируй, пожалуйста. Я сама не знаю, шучу я или нет. Мне не по себе, Молдер.
   — Ты все еще думаешь, что это наведение порчи?
   — Господи, сама не знаю. Только чувствую, что мальчику грозит опасность.
   — Благодаря усилиям бабки или вопреки им, вот вопрос…
   И тут в тишине гаража негромко и даже как-то вкрадчиво взвыл электромотор. Оба вздрогнули.
   — Что ты сделал? — нервно спросила Скалли.
   — Я? Ничего… — растерянно ответил Молдер. — Да ты же видела, я пальцем не шевельнул!
   Створка двери проворно ползла вверх.
   Сначала они увидели четыре пары ног. Потом поняли, что одна пара принадлежит женщине, остальные — мужчинам. Потом сообразили, что женщина — это старая леди теща.
   Остальные были ей под стать.
   Чем-то они напоминали пожилых раввинов, но раввины — всего лишь безобидные неопрятные чудаки, а эти зловеще напоминали темных магов. Седые кудри и седая щетина на щеках, безумные, глубоко запавшие глаза, высохшие губы… Черные глухие одеяния…
   Одинаковые. Длинные, застегнутые на все пуговицы пальто и надвинутые широкополые шляпы были словно униформа воинства тьмы.
   Они явно не ожидали никого встретить в гараже. Несколько мучительно долгих мгновений агенты и пришельцы неприязненно сверлили друг друга взглядами. Потом самый старый из черных что-то гортанно спросил, и старуха ответила ему, опять словно каркнув; и показала на потолочный люк. Старый предводитель кивнул.
   — Держитесь подальше от нашего дома! — повелительно выкрикнула старуха, а потом все четверо слаженно, точно в строю, повернулись и строем же, хоть и не в ногу, неторопливо и величаво отступили к дому.
   Скалли зябко повела плечами.
   — Какой жуткий у нее акцент… — пробормотала она. — Молдер, Дракула ведь был как раз из тех краев, нет?
   — Черт его знает, — ответил Молдер. И немного принужденно улыбнулся. — Честно говоря, я всегда был уверен, что он, как и Франкенштейн, родом из Голливуда.
 
   Лаборатория Чарлза Бёрка
   — Присядь здесь, Скалли. Хорошо, что ты приехала. Чак будет через пять минут.
   Скалли, подозрительно глядя на него, сняла плащ и, аккуратно его сложив, положила на подлокотник кресла.
   — Что случилось?
   — Что случилось? Сейчас… сейчас покажу тебе кое-что странное.
   — Опять странное? — устало вздохнула Скалли. — Молдер, сколько можно?
   — Дэйна, да разве же я виноват?
   — Конечно. Ты буквально притягиваешь к себе несообразности.
   — Спасибо… — он взял со стола один из бесчисленных листов бумаги, громоздившихся сбоку от компьютера, и протянул его Скалли. — Вот.
   — Что это?
   — Это химический анализ порошка, который мы обнаружили в гараже Хоуи.
   Скалли несколько мгновений вглядывалась в колонки цифр и бессмысленный график, ровная горизонтальная полоса на котором напоминала кардиограмму трупа.
   — Богатый анализ, — сказала она потом.
   — Нет следов ни кислорода, ни углерода, ни водорода. Нет металла, нет угля. Нет органических соединений, нет неорганических соединений. Похоже на издевательство, правда?
   — Только вот кто над кем издевается?
   — Порошок над нами, разумеется. По мнению специалистов, он не существует. Спектральный анализ не выявил в нем ни единого химического элемента.
   — И зачем мы здесь? Пропустить этот листок через фотопрограмму Чака, чтобы выявить скрытую информацию? Тогда могу поручиться — в каждой строчке найдется по привидению.
   Молдер улыбнулся.
   — А как твои дела? Скалли помрачнела.
   — Никак. Мисс Коссеф еще занята. Открылась дверь, и в лабораторию влетел жизнерадостный Чак.
   — Вот и я, — сказал он. — Простите, что заставил ждать. Надеюсь, вы не успели соскучиться. Привет, Дэйна.
   — Привет, Чак.
   — Старина, — проговорил Молдер и подал ему лист с результатами анализа, — что тебе подскажет сердце при виде этого безобразия?
   Чак нахмурился. Впрочем, через мгновение Скалли поняла, что это только видимость — просто с его лица пропала, казалось, неснимаемая ухмылка, и оно сделалось серьезным и сосредоточенным. Вот так он выглядит, когда работает, поняла Скалли. Теперь невооруженным взглядом было видно, что он взаправду умен.
   — А что за объект? — спросил Чак, не отрывая глаз от бумаги.
   — Вот, — и Молдер протянул ему прозрачный пакетик с порошком. Чак несколько секунд оторопело глядел на пакет, потом взял его и помял в пальцах.
   — Bay! — сказал он. Лицо его приобрело мечтательное выражение. — Давненько я такого не видел.
   Так, подумала Скалли.
   — Давненько? — повторил Молдер. — То есть, ты это когда-то уже видел?
   — И не раз, — Чак уселся в кресло перед компьютером и закинул ногу на ногу. — В Индии, в семьдесят девятом, а ашраме Сая-бабы. Где ты это взял?
   — .В ашраме… — немного брезгливо сказала Скалли. Молдер повернулся к ней.
   — До того, как стать выдающимся специалистом, Чак прошел весь путь хиппи, — пояснил он. Чак захохотал. Его пухлые щеки довольно затряслись.
   — Это называется вибути, — сказал он. — . Священный пепел. Насколько можно понять в понятиях и терминах позитивной науки, он является сверхсухой распыленной ртутью, материализованной из воздуха.
   — Ртутью? — удивился Молдер. — Но почему анализ…
   — Потому что это не просто ртуть, а сверхсухая ртуть.
   Похоже, начиналась оживленная беседа двух сумасшедших. Скалли не выдержала.
   — Минутку. Как может пусть даже и сухая ртуть, — она постаралась голос передать максимум сарказма, — возникнуть из воздуха? Из воздуха ничего не возникает!
   Чак повернулся к ней. На его упитанном розовом лице вновь уже сияла улыбка порхающего гения, которому все загадки мироздания — на раз..
   — Библию читали? — спросил он. — Помните, как Христос накормил толпу, материализовав из воздуха хлеб и рыбу?
   — Но это же метафора!
   — Это доказанный факт. Я сам видел, как гуру Сая-баба двумя движениями ладоней извлек из воздуха праздничный ужин для своей общины. После этого с травы было собрано больше семи фунтов вибути. Его всегда собирают. Бедняки по всей округе лечатся от кожных болезней притираниями из священного пепла пополам с коровьим навозом. Между прочим, в два счета снимает даже проказу, я видел это сам.
   Молдер серьезно, внимательно слушал. Скалли только головой встряхнула, стараясь отогнать вязкую пелену бреда. Так и поверить можно, подумала она опасливо.
   Хочу верить, вспомнила она — и привычно разозлилась. Не хочу верить! Не хочу верить!! Не хочу!!!
   — Вибути возникает в качестве побочного продукта при активной деятельности чистых духовных начал, — продолжал Чак. — Например, при биолокации, или при волевом переносе биотической энергии. Ну, вроде как выхлоп из автомобиля.
   — Этой энергии может хватить, чтобы, например, запустить мотор двери гаража? — спросил Молдер.
   Чак покосился на него иронически.
   — Вообще-то при соответствующем сосредоточении ее может хватить и на то, чтобы сдвинуть Землю с орбиты, — сказал он небрежно.
   — Неплохо, — вставила Скалли. — Но может быть и другое объяснение, Молдер.
   Фокс обернулся к ней.
   — Какое?
   — У кого-то был пультик дистанционного управления.
   Чак ухмыльнулся и, как бы сдаваясь, поднял руки.
   — Свежая мысль, Дэйна, — сказал Молдер. — У кого?
   — У того, кто был рядом.
   — Старая леди из Румынии?
   — Почему бы нет? Не настолько же она дикая, чтобы не уметь нажать кнопку?
   Молдер на миг задумчиво оттопырив губу.
   — Вероятно, — проговорил он потом.
   — Это все очень интересно, но я тревожусь, — сказала Скалли. — Я еду туда. Ты со мной?
   — Разумеется. Чак, ты не мог бы слепить нам на дорогу пару гамбургеров из воздуха?
   Чак беззлобно засмеялся.
   — Предпочитаю покупать их у стойки на первом этаже, — ответил он. — Зачем мне лишний вибути? В Штатах его не продать.
 
   Дом покойного Стивена Хоуи
   Бабушка что-то затеяла.
   Что-то страшное.
   Она заперлась в своей комнате с тремя страшными черными стариками, приехавшими в беспросветно-черной, будто похоронной, машине, и теперь из-за двери слышались размеренные то ли песнопения, то ли нараспев произносимые колдовские камлания. Сейчас Чарли жалел, что нежелание помнить свой родной — вернее, свой бывший родной… впрочем, тоже не так… непонятно, как ему называть язык, на котором говорили и, наверное, до сих пор говорят там, откуда папа их вывез… Словом, из-за его собственного нежелания помнить тот язык, запрет говорить по-румынски, много раз повторявшийся и мамой, и папой, относился к тем немногим их повелениям, которые Чарли выполнял тщательно и охотно. И, когда бабушка пыталась поговорить с ним по-старому, он высовывал язык и приплясывал: «Не понимаю! Не понимаю!» А вскоре и действительно перестал понимать. Ты должен вырасти настоящим американцем, говорила мама. Забудь все, что там было, в этой проклятой тюрьме. Я хочу, чтобы ты стал стопроцентным американским парнем, вторил ей папа, тогда перед тобою будет весь мир. Незачем тебе забивать голову ерундой, которая никогда тебе не пригодится в жизни, твердили оба.
   И вот теперь он слышал все сквозь дверь отчетливо, но не понимал ни слова.
   А Майкл ухмылялся и корчил рожи где-то совсем рядом, и вот-вот мог снова вылезти.
   А Чарли никак не мог понять, кому хочет повредить бабушка — ему самому или Майклу.
   Он стоял в пустом длинном коридоре, прижавшись к двери, в зазор под которой сочились странные сладкие запахи, и по временам, когда то ли бабушка, то ли те трое черных швыряли в факелы гневных свечей кристаллы и шкурки, выпрыгивали зловещие отблески — и чувствовал себя все хуже и хуже.
   Потом ковер на полу коридора вдруг оказался у него перед самым носом. Значит, вред все-таки мне, подумал Чарли. Он понял, что лежит; он и не заметил, когда упал. Из носа у него закапала на ковер кровь. Папа будет ругаться, что я испачкал ковер, бессильно подумал Чарли, а потом вспомнил, что папа уже никогда не будет на него ругаться. Сознание ускользало; но в последний миг перед тем, как кануть во тьму, он успел услышать из спальни злые, отрывистые выкрики Майкла.
   И Чарли снова не мог понять, что он кричит, потому что, оказывается, Майкл-то не забыл румынский. Значит, они с ним заодно, беспомощно подумал Чарли. Ну, конечно, подумал Чарли, меня-то вырастили американцем, а Майклу на приказы родителей было плевать. Вот они с бабушкой и договорились. На родном языке.
   В это самое время миссис Хоуи, даже не подозревая о том, что творится наверху, открыла дверь дома. Перед нею стояла некрасивая и неказистая женщина средних лет. Бесформенная скандинавская толстуха, наметанным глазом определила миссис Хоуи. Она не любила северные народности. Еще со времен социалистической молодости она терпеть не могла тех, у кого холодная кровь. А уж женщины без перца в крови вызывали у нее просто-таки брезгливую жалость, как полураздавленные лягушки на шоссе.
   Но тогда, из нищей и расплющенной страны, презирать благополучных и богатых шведов, датчан и норвежцев было как-то затруднительно; теперь, в Штатах, где все равны, это было проще простого.
   — Что могу вам помочь? — холодно спросила она.
   Толстуха улыбнулась.
   — Это я приехала вам помочь, — ответила она. — Я Карен Косееф, работник психосоциальной службы. Можно мне войти, миссис Хоуи?
   Миссис Хоуи помедлила и с наслаждением ответила:
   — Нет.
   У бесцветной коровы на лице написалась растерянность.
   — Мы должны здесь встретиться с агентом Дэйной Скалли. Ее еще нет?
   — Ее еще нет. И не будет. И вам нельзя войти. Будьте добры, уходите. Мне и без того достаточно горя.
   Корова не уходила.
   — Я понимаю вас, миссис Хоуи, — ровне сказала она после небольшой заминки. — Но, раз вы не хотите говорить со мной и пустить меня к ребенку, мне придется все это указать в моем протоколе. Не исключено, что после этого ваше и без того нелегкое положение еще более усложнится.
   — Вы не имеете права! — гневно выкрикнула миссис Хоуи.
   — Мне очень жаль, — ответила та.
   Несколько мгновений миссис Хоуи возмущенно мерила ее огненным взглядом своих громадных глаз. Потом отступила в глубину прихожей, чуть в сторону от двери.
   И в этот момент откуда-то сверху, с нечеловеческой силой прорвавшись сквозь потолки и стены, сквозь завесы портьер и пузыри мягкой мебели, раздался отчаянный крик:
   — Мама!
   Миссис Хоуи изменилась в лице.
   — Чарли?!
   — Мама!!!
   Словно мальчик кричал из соседней комнаты.
   Миссис Хоуи припустила вверх по лестнице, а мисс Коссеф — за нею следом.
   Мальчик ничком лежал в коридоре.
   — Чарли! Чарли! — закричала миссис Хоуи, но тот не отвечал, пока она не схватила-его на руки. Тогда глаза Чарли чуть открылись.
   И мисс Коссеф пришла в голову странная мысль: если мальчик без сознания, то как же он только что кричал?
   — Чарли болел… моя мама должна был присматривать за ним… — сбивчиво объяснила миссис Хоуи. — Где же мама? — она оглянулась по сторонам, будто мама могла затеряться за одной из украшавших коридор ваз на дорогих, с инкрустациями, подставках, или под одной из картин в могучих рамах. И тут заметила дым и отблески под дверью.
   — Мама!! — гневно закричала миссис Хоуи и толкнула плечом дверь материнской спальни. Дверь не поддалась. — Мама, немедленно открой! Что у тебя происходит?
   Дверь открылась.
   Такого мисс Коссеф еще не видела.
   Комната полна была удушающего дыма благовоний. Сквозь сизую слоистую муть едва просвечивало пламя десятков свечей на столе. Там же стояли какие-то блюда, чаши, подносы… На всех окнах и на всех зеркалах были грубо, аляповато намалеваны свастики. Вокруг стола стояли, глядя на открывшуюся дверь вполоборота и словно бы с нетерпением ожидая, когда можно будет вернуться к прерванному на миг чрезвычайно важному делу, стояли странные, плохо различимые фигуры в черном. Будто хирурги на сложной операции.
   А над столом, в медленно текущих перекатах дыма, ровно посреди между теми тремя, чуть различимо мерцало злобно оскаленное, прозрачное мальчишеское лицо. Мисс Коссеф показалось, что это лицо Чарли.
   Через мгновение оно растворилось, и эксперт психоциального обеспечения совсем не поручилась бы, что видела его; и уж подавно — никогда не рассказала бы о том под присягой.
   Один из черных что-то хрипло сказал на не знакомом мисс Коссеф языке. Миссис Хоуи тряхнула головой.
   — Убирайтесь отсюда немедленно! — громко сказала она по-английски. — Немедленно! Я вас не звала!
   — Дочь! — тоже по-английски, но с сильным незнакомым акцентом ответила жуткая старуха. — Не мешай!
   — Я не желаю ничего слушать! — прервала ее миссис Хоуи. — Пусть они уйдут! Навсегда!
   Старуха помолчала, буравя дочь запавшими глазами, в которых отчетливо сквозило отчаяние. Потом обернулась и что-то негромко и коротко сказала. Старик ответил еще короче. В его голосе была безнадежность.
   — Что они говорят? — спросила мисс Коссеф. Миссис Хоуи не удостоила ее ответом. Тогда мисс Коссеф нагнулась к Чарли, взгляд которого стал уже совсем осмысленным, и шепотом спросила:
   — Ты понимаешь, о чем они говорят?
   — Я американец, — ответил мальчик. — Я не понимаю.
   — Послушай-ка, — еще тише спросила мисс Коссеф. — Пару минут назад — ты звал маму?
   — Я молчал, — ответил маленький американец.
   Мисс Коссеф ждала именно этого ответа. Она выпрямилась. Кто же кричал, думала она. Кто? Да так, что и сама миссис Хоуи приняла донесшийся голос за голос сына…
   Три странных черных старика неторопливо и с достоинством, как бы покоряясь судьбе, один за другим вышли из задымленной спальни и пошли прочь по коридору, не оборачиваясь и не глядя по сторонам.
   Но то было еще не все. Миссис Хоуи проводила их взглядом, а потом повернулась к матери. Глаза молодой женщины метали молнии. Мисс Коссеф почему-то стало страшно за мальчика — он полусидел, прислонившись спиной к стене коридора, и, казалось, одна из молний может по ошибке попасть в него и невзначай, между делом, испепелить.
   — С меня довольно, мама! — крикнула миссис Хоуи, высоко вздернув прекрасную гордую голову. — Чтобы ноги твоей больше не было в моем доме! Я хочу, чтобы ты съехала немедленно! Куда угодно! Я не хочу, чтобы ты погубила моего сына!
   И мисс Коссеф показалось, что на маленьком лице бессильно распластанного мальчика, измученном, с засохшей кровью на верхней губе и на подбородке, проступила застарелая, недетская тоска. Опираясь рукой о стену коридора, он с трудом встал — но лишь затем, чтобы миссис Хоуи, ухватив его за локоть, дернула его и прижала к себе.
   — Кровь мальчика должна быть очищена! — хрипло прокаркала старуха в черном. — Так и только так! Не то Зло будет набирать силу! День ото дня!
   И вдруг она, ухватив мальчика за другой локоть, рванула его на себя. На мгновение мисс Коссеф показалось, что две сумасшедшие бабы сейчас раздерут ребенка пополам, она рванулась было ему на выручку — но поздно. Миссис Хоуи никак не ожидала от матери такой активности. Чарли влетел, едва не потеряв равновесия, в по-прежнему полную дыма спальню старухи и, прежде чем оставшиеся в коридоре женщины смогли опомниться, в замочной скважине с той стороны проскрежетал ключ.
   — Мама… — ошеломленно сказала миссис Хоуи и рефлекторно подергала ручку двери. Та, разумеется, и не подумала отвориться.
   — Я позову полицию!! — отчаянно закричала миссис Хоуи, молотя в дверь кулаками. Но изнутри раздалось непреклонное:
   — Мы должны закончить обряд.
   И тут, словно громадный первобытный ящер, угодивший в асфальтовую трясину, из которой, несмотря на всю его титаническую мощь, выхода нет, заревел Чарли.
   Но мисс Коссеф подумалось, что это не он, не может быть у мальчика столько сил. Только голос его. А на самом деле ревет кто-то совсем иной.
   Только вот никого, кроме старухи и мальчика, за дверью ведь не могло быть. Все черные вышли, мисс Коссеф видела это собственными глазами. Вот в этом она могла бы присягнуть хоть в суде.
   — Что здесь происходит? — спросил Молдер.
   В суматохе и крике женщины и не заметили, как он и Скалли поднялись на второй этаж, решив, что доносящиеся вопли служат им достаточным оправданием для того, чтобы без спросу нарушить неприкосновенность жилища..
   — Трое странных мужчин устроили там что-то вроде ритуала, — заторопилась мисс Коссеф. — А ребенок позвал мать… но когда мы прибежали, он был без сознания, и, похоже, звал кто-то другой, только как бы его голосом. Те трое ушли, но старая женщина втащила мальчика туда и вот… вот теперь он там ревет…
   Чем больше она говорила, тем отчетливее сама понимала, что ее рассказ звучит, как ахинея. И потому с каждым словом рассказывала все медленнее и тише — и, наконец, совсем осеклась.
   — Мама! — кричала меж тем миссис Хоуи, честно колотя кулаком в дверь.
   За дверью началось нечто невообразимое.
   Что-то загрохотало, словно колонна танков вдруг на полной скорости прокатила поперек железнодорожных путей. Потом словно завыл ветер. Старуха отчаянно крикнула, в голосе ее были страх и сострадание. Не страдание — а именно сострадание. Потом с диким треском что-то раскололось, а что-то упало.