Одна знакомая миссис Вандевилт давала бал в честь итальянского принца, только что приехавшего в Америку.
   Другая принимала у себя, как она выражалась, настоящего «туза» — английского графа.
   А дамы, которые, как казалось Магнолии, зеленели от зависти к первым двум, не имели на руках никаких козырей, кроме сомнительного виконта или техасского нефтяного магната.
   Тогда она не обращала на эти разговоры внимания, теперь они зловеще всплывали у нее в памяти.
   Магнолия понимала, что если мать каким-нибудь чудесным образом, как фокусник из шляпы, заманит в мужья своей дочери герцога, она, несомненно, станет победителем этого состязания.
   — Я… я не сделаю этого, папа! — взволнованно сказала она. — Я убегу… или лучше… ты увезешь меня! Мы сможем… так хорошо спрятаться, что мама… нас не найдет!
   Говоря это, она умоляюще сложила руки, но замерла, когда отец строго произнес:
   — Ты же сама понимаешь, что это невозможно, дорогая. Кроме того, в один прекрасный день тебе все равно придется выйти замуж.
   — Да, конечно, — согласилась Магнолия. — Но я хочу выйти замуж за человека, которого… выберу сама, которого… полюблю, как это случалось во всех сказках, которые ты рассказывал мне в детстве.
   Лицо мистера Вандевилта стало печальным:
   — Мне бы хотелось, чтобы так вышло, дорогая. Но, Магнолия, ты достаточно умна, чтобы понять ситуацию. Где ты собираешься найти такого человека?
   — Я думаю… мне кажется… Я повстречала его… вчера вечером.
   После небольшой паузы мистер Вандевилт мягко ответил:
   — Я видел, как ты танцевала с тем, о ком говоришь.
   — Если ты его хоть немного знаешь, папа, расскажи мне что-нибудь о нем, пожалуйста, — встрепенулась Магнолия.
   — Да, он обаятельный молодой англичанин, — начал отец. — Я перебросился с ним парой фраз позже вечером, и он напросился, чтобы его представили мне — не сомневаюсь, только затем, чтобы вновь увидеть тебя.
   — Ах… папа!
   Это восклицание обнажило все чувства Магнолии; не мог их скрыть и блеск ее глаз.
   — Да, но должен тебе сказать, от кое-кого мне стала известна цель приезда мистера Эрика Динсдейла в Америку.
   Что-то в тоне отца насторожило Магнолию, а когда он закончил фразу, свет померк у нее в глазах.
   — Он здесь, дорогая, для того, чтобы найти богатую жену!
   Магнолии показалось, что сердце ее упало и разбилось на тысячу осколков, а отец продолжал:
   — Ты, моя дорогая, редко встречалась с молодыми людьми — что, надо сказать, я всегда считал ошибкой в твоем воспитании, — и теперь тебе нелегко отличить истину рт лжи.
   — И… ты думаешь, — спросила Магнолия не своим голосом, — что он… заинтересовался мной… только потому, что я… богата?
   — Ни капли не сомневаюсь, — ответил отец, — что он заинтересовался тобой, потому что ты красива и затмила всех остальных девушек на балу. Но одновременно с тем он думал о том, как удачно сложилось для него, что та, кем он увлекся, еще и неплохо обеспечена.
   Едва сдерживая слезы, Магнолия вскочила на ноги.
   — В твоем изложении… все выглядит ужасно и подло! — взорвалась она. — И как после этого я… смогу полюбить мужчину, не зная, думает ли он… обо мне или… о моих деньгах?
   На последних словах голос ее надломился. Отец взял Магнолию за руку и вновь усадил на софу.
   Он обнял ее, и после недолгого сопротивления она опустила голову ему на плечо, как делала в детстве.
   — А теперь послушай меня, — тихо проговорил он. — Никто в этой жизни не застрахован от неприятностей. — Мистер Вандевилт помолчал и, убедившись, что дочь внимательно его слушает, спросил: — Ты никогда не задумывалась, каково это — родиться горбатой или слепой? Или унаследовать какую-нибудь неизлечимую болезнь?
   Магнолия пробормотала что-то, а он продолжал:
   — Деньги могут приносить людям удобства и удовольствия. Но они могут и доставлять неприятности. Поэтому тебе придется привыкнуть жить с ними, точно так же, как слепые привыкают жить в темноте, развивая прочие чувства, чтобы компенсировать потерю зрения; или как глухие учатся читать по губам.
   — Я хочу… я могу понять, что ты имеешь в виду, папа. Но в то же время, неужели… неужели во всем мире не найдется человека, который полюбит меня… просто за то, что я есть я?
   Мистер Вандевилт улыбнулся:
   — Несомненно, многие мужчины полюбят тебя просто так и рано или поздно ты сама в кого-нибудь влюбишься. Но в мире, в котором ты живешь, женщине, чтобы освободиться от ограничений, налагаемых на нее с момента рождения и до самой смерти, просто необходимо выйти замуж.
   — Да, но при этом она лишь меняет… зависимость от родителей на зависимость от мужа, — возразила Магнолия.
   Говоря это, она подумала, что ее мать свободна от каких-либо ограничений и что всех своих друзей, будь то мужчины или женщины, она выбирала сама, без всякого вмешательства со стороны мужа.
   Затем у нее в голове пронеслась мысль, что леди на вечеринках, которые собирала ее мать, нередко обсуждали любовные истории, прогремевшие на весь Нью-Йорк.
   И хотя они весьма тщательно выбирали слова в присутствии дочерей, Магнолии хватало сообразительности, чтобы уловить то, что скрывалось за неявно высказанными намеками.
   Магнолия знала, что те, кого обсуждали, имели супругов, и считала их «любовную связь» позорной и неприличной.
   Немало слухов ходило об увлечении принца Уэльского Лили Лонгтрей.
   Она была актрисой, мгновенно завоевавшей популярность у всей Америки, и при этом совершенно непостижимым путем умудрялась оставаться светской дамой, которую принимали в лучших домах Нью-Йорка; впрочем, миссис Вандевилт никогда ее к себе не приглашала.
   Вслух Магнолия спросила:
   — Неужели, папа, ты всерьез убеждаешь меня подчиниться воле мамы и выйти замуж за… герцога, совершенно не зная его? Уехать в Англию? А как же мои чувства?
   — Я считаю, что на его месте джентльмен должен был бы сам приехать в Нью-Йорк для встречи с тобой, — ответил отец. — Будь это в моей власти, Магнолия, я бы запретил матери везти тебя в Англию и настоял, чтобы обручение состоялось здесь, как и должно быть.
   — И ты позволишь маме… так со мной поступить? — вскричала Магнолия, — Как… как же ты можешь, папа?
   — Не думаю, что мои слова способны что-нибудь изменить, — искренне ответил мистер Вандевилт. — Как ни жаль, но мне представляется, что у тебя только один выход — принять предложение. Магнолия подняла голову с его плеча.
   — Я не понимаю… не понимаю, почему ты так говоришь. Не понимаю…
   — Тогда позволь объяснить тебе, — произнес отец, беря ее за руку. — Ты и без меня знаешь, что являешься самой богатой невестой Америки. Не только мои деньги, но и состояние твоей матери рано или поздно перейдет к тебе, и, кроме того, бабушка оставила тебе огромную сумму. К тому времени, когда ты получишь приданое, его величина достигнет астрономической цифры.
   — Мне это известно, — заметила Магнолия.
   — А из этого вытекает, что ты — лучшая мишень для всех охотников за приданым из Америки, Англии, Европы и, кто знает, может быть, даже из Монголии.
   Магнолия не могла удержать улыбки, невольно тронувшей ее губы, а ее отец продолжал:
   — При таком положении вещей весьма маловероятно, что найдется честный человек, который бескорыстно предложит тебе руку и сердце.
   Магнолия бросила на отца испуганный взгляд, а тот невозмутимо добавил:
   — Это горькая правда, и тебе придется с ней смириться. Настоящий мужчина никогда не согласится жениться на женщине, которая богаче его. Особенно англичанин — он предпочтет за милю обойти такую женщину, лишь бы не прослыть охотником за приданым.
   — Ты имеешь в виду, — тихо произнесла Магнолия, — что… ни один из тех людей, кого ты называешь «порядочными», никогда… не сделает мне… предложения?
   — Скажем так: возможность этого столь ничтожна, что ее не стоит принимать во внимание, — ответил отец. — Таким образом, ты стоишь перед выбором.
   — Каким же?
   — Если тебе приходится продавать себя, а это неизбежно, то не разумнее разделить стремление матери получить высшую ставку?
   — Герцога! — с презрением воскликнула Магнолия.
   — На самом деле, — ответил отец, — я знаю, что твоя мать рассчитывала на принца, но, учитывая, что в Европе уже не осталось достойных и свободных от брачных уз кандидатов, английский герцог — не худший вариант. Все короли, которых она раскопала, к сожалению, соглашались соединить свою кровь тоже только с королевской!
   В устах отца это звучало так забавно, что Магнолия невольно расхохоталась.
   — Ты все обращаешь в шутку, папа, — произнесла она, посерьезнев. — А мне совсем не до смеха.
   — Я понимаю, — ответил отец, — и, как только узнал, что задумала твоя мать, навел некоторые справки о герцоге Оттербернском.
   — И что же ты узнал, папа?
   — То, что он совершенно неожиданно унаследовал титул, поскольку его старший брат умер. Что он сделал блестящую карьеру в армии и был в состоянии содержать себя, пока не стал герцогом Оттербернским с кучей унаследованных долгов.
   — С которыми он сможет расплатиться… моими деньгами, — резко сказала Магнолия.
   — Не вижу другой причины, по которой английский герцог унизится до брака с простой американкой.
   — Унизится? Что ты имеешь в виду?
   — Я имею в виду, — ответил отец, — что английские аристократы считают, что делают нам одолжение, разрешая подпирать их рассыпающиеся фамильные замки и модернизировать ветхие усадьбы в обмен на то, что наши дочери получат право разгуливать в их поеденных молью мантиях.
   Магнолия от всей души рассмеялась, и смех ее был весьма мелодичным. Впрочем, улыбка вскоре сошла с ее губ.
   — Но ведь… герцог будет… моим мужем. Я… думаю, вы можете… и так дать ему деньги… и… попросить его… оставить меня в покое.
   — Это далеко не идеальное предложение, дорогая. Твоя мать спит и видит, как будет хвастаться: «Моя дочь — герцогиня!»
   — Ты так говоришь, папа, словно… если я откажу этому герцогу, то мне… придется выйти замуж за другого?
   — Точно! — согласился отец. — Но как бы то ни было, этот выглядит несколько лучше, чем все прочие кандидаты, которых рассматривала твоя мать начиная с того момента, как ты покинула классную комнату. Вот и все, что я могу сказать о человеке, которого ни разу не видел и который даже не удосужился пересечь Атлантический океан, чтобы познакомиться со своей невестой. Впрочем, все могло быть и хуже!
   — Ах… папа!
   В голосе Магнолии вновь послышался плач испуганного ребенка, внезапно ощутившего свою беззащитность.
   На этот раз она не смогла удержать слез и, посмотрев на отца, отрывисто произнесла:
   — Я думала… я надеялась, что ты спасешь меня. Я ждала, что ты наберешься храбрости возразить маме… Я была уверена, что ты придумаешь выход… Я не хочу выходить замуж за этого ужасного авантюриста, которого даже не волнует… белая я… черная… или мулатка… Что у меня может быть… заячья губа… или уродливая фигура… И все только лишь потому… что я богата!
   — Ну, это не совсем так, — возразил отец. — Леди Эдит, несомненно, рассказала ему, что ты очень красива.
   Увидев на лице дочери слезы, мистер Вандевилт прижал ее к себе и изменившимся голосом произнес:
   — Не плачь, дорогая. Если тебе тяжело, подумай, каково мне. Можешь ли ты представить себе мое существование без тебя? Ты ведь знаешь, как я буду скучать по тебе?
   Услышав в его голосе неподдельную муку, Магнолия расплакалась навзрыд на плече у отца, как в детстве, когда была еще совсем маленькой.
   — Это… это так… так нелегко, папа! Сообразив, что своими признаниями он только еще больше расстраивает ее, мистер Вандевилт усилием воли заставил себя заговорить бодрее:
   — В наше время можно пересечь Атлантику за девять дней, и я обещаю, что, если твой муж меня пригласит, я буду приезжать к тебе дюжину раз в год. Кроме того, я думаю, у герцога найдется несколько неплохих картин.
   — Если… они… у него и были… он их, наверное, давно уже продал.
   — Весьма вероятно, что он не имеет права этого делать, — пояснил мистер Вандевилт. — Впрочем, есть у него картины или нет, я теперь стану частым гостем в Англии, потому что не смогу жить без тебя.
   Магнолия подняла голову.
   Она была очень красива, несмотря на то, что ее длинные темные ресницы слиплись от слез, ручьями стекающих по щекам.
   Глядя на нее, мистер Вандевилт думал о несправедливости судьбы, обрекающей его дочь на брак с человеком, который интересуется лишь ее банковским счетом.
   Но он слишком хорошо знал: все, что он говорил Магнолии, — правда.
   Среди тех мужчин, кого мистер Вандевилт хотел бы видеть своим зятем, никто не согласился бы жениться на столь богатой невесте.
   Остальные же обладали настолько дурной репутацией, что он не мог даже помыслить о том, чтобы подвергнуть свою дочь унижению, которое неизбежно повлечет за собой такой брак.
   Некий юный итальянский принц, например, скандально прославился в Нью-Йорке своими экстравагантными выходками, сразу же после того как женился на одной богатой американской наследнице. Мистер Вандевилт надеялся только, что слухи об этом еще не достигли ушей его дочери.
   Говорили, что за семь лет, прошедших после свадьбы, принц умудрился потратить более пяти миллионов долларов из наследства жены.
   Он тратил их направо и налево: на азартные игры, на женщин разного сорта и цвета, на яхты, на дома, на фейерверки, на танцы, на музыкантов и на целое море выпивки.
   Такой образ жизни сделал принца знаменитым в Европе и Америке, в то время как его жена, чьи деньги он расходовал с устрашающей скоростью, наоборот, превращалась в какого-то призрака: ее давно никто не узнавал в лицо и постепенно о ней забывали.
   «С Магнолией этого не произойдет!» — поклялся себе мистер Вандевилт.
   До него доходили и другие истории того же рода, и они приводили его в ужас.
   Беда была в том, что, если супруга мистера Вандевилта хотела что-либо получить, она целиком сосредоточивалась на этом, и ничто и никто не могло остановить ее на пути к поставленной цели.
   Мистер Вандевилт много путешествовал по Европе и знал, что английский джентльмен всегда ведет себя крайне почтительно по отношению к супруге. У него существует врожденное отвращение к огласке и скандалам любого рода, что вынуждает его вести себя в большинстве случаев осмотрительно.
   Более того, английские аристократы всегда считали своим долгом заботиться о тех, кто от них зависит. Это не только касалось престарелых пенсионеров, обедневших родственников, богаделен и приютов для сирот; в эту же категорию попадали и их жены.
   Поэтому, обдумывая будущее Магнолии с дотошностью, с которой он делал все в своей жизни, мистер Вандевилт склонялся в пользу англичан, считая свою любимую дочь слишком умной и тонкой для «золотой молодежи» Нью-Йорка; англичане представлялись ему все-таки меньшим злом.
   Магнолия поднялась с софы и, пройдя через комнату, подошла к стене, где висела первая приобретенная отцом картина Сислея. Свет из окна падал на полотно, и казалось, что оно светится изнутри.
   Магнолия стояла перед картиной, и внезапно ее охватило чувство, что она тянется к чему-то прекрасному, но неосязаемому, к чему-то, что невозможно передать словами.
   Это ощущение полета мысли, ощущение живой силы, поднимающей ее к свету, было невероятно сильным.
   Казалось, стоит сделать еще одно маленькое усилие, и она увидит, познает тайну Вселенной.
   Может, это был тот огонь, о котором говорил ей отец, огонь, ярко горевший в Древней Греции, огонь, зажженный богами.
   Откровение, данное античным грекам вместе со светом этого огня, придало их помыслам величие и распространило их славу по всему миру.
   Это ощущение Магнолия издавна пыталась вызвать в себе — ощущение света, несущего людям мысль, превращающую в богов их самих.
   Но тут же, ибо даже магия Сислея не могла уберечь ее от осознания того, что она всего лишь человек, на глазах Магнолии вновь появились слезы, и она бросилась в объятия отца.
   — Ах… папа… помоги… помоги мне! Как я могу… сделать то, что считаю… злом… и после этого… продолжать жить?

Глава 3

   — Леди Эдит, ваша светлость! — провозгласил лакей. Герцог отложил в сторону газету, которую читал у себя в кабинете, и поднялся с кресла.
   Вошла его кузина, одетая, как всегда, по последнему слову моды. Еще до того как леди Эдит заговорила, герцог по выражению ее лица понял, что она крайне возмущена.
   — Не могу поверить, что может выпасть такая полоса невезения! — г воскликнула она.
   Герцог протянул ей руку.
   — Что же на этот раз не так? — поинтересовался он.
   Леди Эдит ездила в Саутгемптон, чтобы встретить брачный кортеж мистера и миссис Вандевилт и Магнолии, ибо сам герцог твердо и категорически отказался взять на себя эту обязанность.
   — Нельзя же проявлять такую невежливость, Сэлдон, — попыталась урезонить его кузина.
   — У меня и без того много дел, — возразил герцог. — И нет ни малейшего желания торчать на причале в ожидании корабля, который и так уже опаздывает на несколько дней.
   — Ну кто мог предположить, что буря в Атлантике способна так поломать все наши планы! — вздохнула леди Эдит.
   — Вероятно, даже боги на моей стороне и стараются отложить свадьбу, — с усмешкой заметил герцог.
   — Перестань, Сэлдон, — резко оборвала его леди Эдит. — Ты сам все портишь своим цинизмом! У вас с миссис Вандевилт такой ужасный характер, что я вообще уже начинаю жалеть, что взялась за это дело!
   — Так же как и я! — откровенно признался герцог.
   Леди Эдит рассерженно вздохнула.
   Ей стоило огромных трудов доказать герцогу, что единственным выходом, позволяющим спасти замок, поместья и всех, кто от него зависит, является женитьба на Магнолии Вандевилт.
   Еще сложнее было уговорить миссис Вандевилт, чтобы бракосочетание состоялось в Англии.
   Миссис Вандевилт хотела сделать из свадьбы фантастическую феерию с воистину американским размахом, намереваясь поразить этим событием весь свет. И она отлично понимала, что, если они отправятся в Англию, венчание ее дочери не получит ни должного освещения в прессе, ни желаемого резонанса в обществе.
   Леди Эдит пришлось проявить чудеса красноречия, чтобы убедить ее переменить решение и согласиться с намерением герцога ни в коем случае не делать из свадьбы «спектакля», на который будет приглашена вся Америка.
   — Я наслышан, — говорил он своей кузине, — в какой карнавал американцы способны превратить свадьбу.
   Он сделал паузу, чтобы убедиться, что кузина его слушает, и продолжил:
   — Я читал о сотнях голубей, которых выпускают над головами счастливых новобрачных, о несметных толпах людей, которые давят друг друга, чтобы попасть внутрь церкви и отхватить цветок или ленточку для сувенира, и о том, что чаще всего это кончается вызовом полиции.
   Герцог в гневе стукнул кулаком по столу и добавил:
   — И если ты думаешь, что я собираюсь принять участие в церемонии подобного рода, даже если бы я женился на дочери самого Мидаса, то ты сильно заблуждаешься.
   Герцог был непоколебим, но и миссис Вандевилт была исполнена не меньшей решимости, поэтому от леди Эдит потребовались часы терпения и все ее обаяние, чтобы убедить чету миллионеров покинуть свой любимый Нью-Йорк.
   Ожидалось, что они прибудут в Саутгемптон еще неделю назад, но в Атлантике разбушевался невиданный шторм, из-за которого прибытие парохода было отложено сначала на три дня, а затем еще на четыре.
   Наконец изрядно потрепанный корабль с поврежденным винтом медленно вошел в гавань; выяснилось, что во время шторма пострадали и пассажиры.
   Поведав об этом герцогу, леди Эдит опустилась на стул и, расстегнув соболиную горжетку, обвивающую ее шею, добавила:
   — Одним из пострадавших был мистер Вандевилт.
   — Его смыло за борт? — с надеждой поинтересовался герцог.
   — Нет, конечно же, нет! Все не так плохо! — воскликнула леди Эдит. — Но он сломал ногу, и пришлось договариваться, чтобы его доставили в Лондон на носилках. Из-за всех этих хлопот я и вернулась не вчера, как собиралась, а только сегодня.
   — А я-то все гадал, почему ты не приехала вовремя, — заметил герцог тоном, который ясно показывал, что это беспокоило его меньше всего.
   — Мистер Вандевилт сейчас в «Савое», — продолжала леди Эдит. — Миссис Вандевилт сняла там целый этаж. Мне удалось переложить заботу о нем на сэра Горация Дикона, который, как тебе известно, является одним из придворных врачей королевы. Он приставил к мистеру Вандевилту двух сиделок и пообещал, что он встанет на ноги меньше чем через месяц.
   Глаза герцога загорелись.
   — Не значит ли это, что свадьба будет отложена?
   — Нет, не значит! — возразила леди Эдит. — Миссис Вандевилт считает, что все должно идти как намечалось.
   Чтобы не огорчать герцога, она умолчала о том, что причиной тому были репортеры нескольких самых крупных нью-йоркских газет, чей приезд в Англию был оплачен миссис Вандевилт.
   Они прибыли на том же корабле и, разумеется, не могли долго задерживаться с возвращением в Америку.
   Герцога, который ожидал не слишком пышного и не слишком эффектного венчания, леди Эдит благоразумно держала в неведении относительно намерений его будущей тещи любыми средствами, не жалея ни сил, ни денег, сделать предстоящую свадьбу сенсацией, о которой будут трубить все газеты без исключения.
   И для того, чтобы герцог не проявлял к этой теме излишнего любопытства, леди Эдит поспешно добавила:
   — Миссис Вандевилт не хочет нарушать твоих планов, дорогой Сэлдон, и поэтому завтра, прибыв в Лондон, они остановятся у Фаррингтонов.
   С присущим ей чувством такта леди Эдит подумала, что пребывание Вандевилтов в замке до свадьбы весьма нежелательно, и вообще, чем реже герцог будет видеть миссис Вандевилт, тем лучше.
   Поэтому она договорилась с лордом Фаррингтоном, своим дальним родственником, чтобы тот принял Вандевилтов у себя, тем более что от его дома до замка было не больше часа езды.
   Герцог на это лишь небрежно заметил:
   — Убежден, что дом Уильяма гораздо комфортнее моего и семейство Вандевилт останется довольно его гостеприимством.
   Леди Эдит продолжала:
   — Я думаю, ты согласишься с тем, что при таком положении дел именно Уильям должен быть посаженным отцом. Магнолия, разумеется, очень расстроена, что ее отец не сможет выполнить эту обязанность.
   — В таком случае пусть повременит со свадьбой до тех пор, пока ее отец не будет в состоянии выполнить столь важную миссию.
   — Совершенно невозможно изменить все в последний момент, — отрезала леди Эдит. — Кроме того, мне кажется, что твои арендаторы и служащие с нетерпением ждут этого праздника.
   Она намекала на то, что, согласно традиции, герцог должен был устроить для всех работников поместья и фермеров-арендаторов пир.
   По этому поводу были заказаны бочки пива и огромное количество не менее хмельного местного сидра.
   Повара в замке готовили кабаньи головы, огромные ростбифы и окорока по старинным рецептам, передаваемых из поколения в поколение.
   На самом деле герцог прекрасно понимал, что если перенести свадьбу, это повлечет за собой огромное количество неприятностей.
   Не менее шестисот гостей уже получили приглашения, разосланные леди Эдит при помощи секретаря, позаимствованного в конторе мистера Фоссилвейта.
   В замок рекой стекались подарки, и картинная галерея была почти полностью ими заполнена. Леди Эдит беспокоилась, что некуда будет сложить дары, которые, по ее мнению, везет из Америки миссис Ванде вилт.
   Герцога обилие подарков поразило несказанно.
   — Но я же ни разу не видел половину этих людей или по крайней мере не видел их с детства, — говорил он, изумленно разглядывая груды коробок. — Не понимаю, зачем они тратят на меня такие деньги.
   Леди Эдит только смеялась.
   — Как ты наивен, Сэлдон! Ты должен понимать, что свадьба вообще большое событие в скучной сельской жизни — а тем более такая, после которой у тебя появятся деньги и ты сможешь в будущем тратить их так же широко, как твой отец.
   Герцог помрачнел.
   — Если ты думаешь, что я собираюсь тратить деньги жены столь же расточительно, как отец тратил свое состояние, то ты ошибаешься!
   Он произнес это очень сердито, но леди Эдит вновь лишь весело рассмеялась.
   — Конечно же, я не предлагаю тебе стать мотом! Но в то же время, мне кажется, твои соседи уже соскучились по пирушкам, надо сказать, иногда довольно беспутным, которые закатывал твой отец каждый раз, приезжая в замок.
   — С пирушками покончено, — категорично заявил герцог. — По крайней мере до тех пор, пока не будут выплачены все долги и починены крыши на домах фермеров, пенсионеров и наемных работников.
   — У твоей жены на этот счет может быть свое мнение, — заметила леди Эдит.
   Она хотела всего лишь отвлечь его от мрачных мыслей и, только когда уже произнесла эту фразу, поняла, что допустила бестактность. Губы герцога сжались, на скулах заходили желваки.
   Только сейчас он по-настоящему пожалел, что согласился жениться на состоятельной девушке и, что еще хуже, на американке!
   Так как леди Эдит отличалась особенной проницательностью во всем, что касалось мужчин, она была намеренно немногословна, когда речь заходила о Магнолии, и никогда не расхваливала ее красоту.