Картленд Барбара. Мятежная княжна

   Не дожидаясь ответа Миклоша, она бросилась в чащу леса, который начинался сразу за ее спиной. Она углублялась все дальше в заросли, слыша, что голоса приближаются к тому месту, где она недавно сидела.
   Раздвигая густой кустарник, она увидела, что Миклош следует за нею. Тора слышала, как сзади тихо позвякивает упряжь. Когда она наконец решилась остановиться, запыхавшись после поспешного бегства, Миклош стоял рядом.
   Он вел лошадь в поводу. Обернувшись, Тора с облегчением увидела, что кусты сомкнулись за ними. Сквозь ветви можно было видеть вереницу всадников, которые ехали со стороны постоялого двора. Увидев лицо первого из них, Тора почему-то подумала, что это и есть князь Борис.
   Он был темноволосый, с резкими чертами лица и небольшими усиками над жесткой складкой губ. С первого взгляда он производил впечатление человека сурового и безжалостного, который вызывает у окружающих скорее страх, чем уважение.
   Князь Борис обернулся к всаднику, который ехал сразу за ним. Хотя он понизил голос, и Тора не расслышала ни слова, он, очевидно, не подозревал, что за ним наблюдают. Когда он проехал, девушка заметила, что все заговорщики последовали за ним. Видимо, они не хотели привлекать к себе внимания и поехали другой дорогой.
   Провожая их взглядом, Тора вдруг поняла: конечно, князь Борис говорил, что им следует выступить как можно скорее, но при этом он собирался в ближайшие день или два сам увидеться с Титом. Стало быть, переворот не произойдет раньше, чем через сутки.
   «Значит, у меня будет возможность, — решила Тора, — выступить с квартетом профессора перед королем и уехать из Солоны раньше, чем заговорщики приведут свой план в исполнение».
   Перед самым отъездом из страны или сразу же по возвращении домой она сможет известить кого-нибудь из власть имущих о том, что угрожает Солоне, и таким образом помешать князю Борису захватить престол.
   Эти мысли пронеслись у нее в голове так стремительно, словно были озарением свыше. Ей показалось, что она чудом избежала опасного вмешательства другой страны.
   Конечно, ей не следует рассказывать о том, что она узнала, пока она снова не станет великой княжной Викториной Радославской.
   В тот момент Тора очень смутно представляла себе, как она объяснит обстоятельства, при которых ей стали известны тайные подробности заговора. Однако об этом у нее еще будет время подумать. А пока важнее всего, не оказаться втянутой в скандал, который привел бы в ужас ее родителей и мог бы привести к аресту профессора за то, что он помог ей.
   Топот конских копыт затих вдали, и девушка понемногу успокоилась. Она с улыбкой повернулась к Миклошу. Он стоял совсем близко к ней и снова смотрел на нее так же проницательно, но слегка улыбаясь.
   — А теперь, — сказал он, — расскажите мне, почему вы боитесь князя Бориса.
   — А вы уверены, что это был он? — спросила Тора.
   — Конечно!
   Она удивилась, а потом испугалась. Этот незнакомец, о котором она совершенно ничего не знала, мог быть сторонником Бориса!
   Миклош повторил свой вопрос, только тон у него стал гораздо резче:
   — Какие у вас отношения с князем Борисом? Почему вы его боитесь?
   Его пристальный взгляд почему-то показался девушке оскорбительным. Отведя глаза, она проговорила:
   — Я… не говорила… что я его боюсь. Я… просто не хотела… чтобы меня увидели в лесу… одну.
   — Это разумно, — согласился Миклош. — И все же мне кажется, что вы лжете!
   Тора возмущенно вскинула голову.
   — Во дворце ее отца никто не посмел бы обвинить ее во лжи!
   Но к ее глубокому изумлению, Миклош взял ее за плечи и заставил посмотреть ему в лицо.
   — А теперь говорите правду, — приказал он. — Что сделал вам князь, что вы так его боитесь?
   Смущенная непривычным прикосновением и — еще более — тем чувством, которое оно вызвало, Тора ответила быстро и откровенно:
   — Я только что увидела его впервые! Дело… только в том, что я… о нем слышала.
   — Но вы знали, что он находится на постоялом дворе?
   — Да.
   — С теми людьми, которые сейчас ехали с ним?
   — Да… наверное.
   — Что значит «наверное»?
   Тора попыталась высвободиться, но Миклош держал ее крепко.
   — Вы… не имеете права… допрашивать меня! — сказала она. — Это… вас не касается!
   — Я решил, что меня касается то, что вас так напугало, — решительно заявил Миклош. — И я требую ответа.
   Тора решила, что у нее нет оснований скрывать от него правду.
   — Я слышала, как князь и его друзья разговаривали в одной из комнат постоялого двора, — призналась она. — Мне не хотелось, чтобы они подумали, будто я за ними шпионю, поэтому я ушла в лес. Я не думала, что они поедут в эту сторону!
   — Вы не могли не знать, что эта тропа ведет к Магличу.
   Тора покачала головой:
   — Я здесь впервые.
   — Откуда же вы приехали?
   На секунду Тора запнулась, подумав, что лучше бы не говорить ему правду, но потом решила: пусть узнает, что она в этой стране чужая.
   — Я из Радослава. Миклош улыбнулся:
   — Теперь мне все ясно! Вы очень хорошо владеете моим языком, но мне все время слышалось что-то странное, и я не мог понять, в чем дело. Да, радославские женщины славятся своей красотой!
   Тора снова попыталась высвободиться, и Миклош отпустил ее.
   — Значит, даже в Радославском княжестве, — проговорил он скорее себе самому, чем Торе, — слышали о князе Борисе. Вы были совершенно правы, стараясь избежать встречи с ним.
   Тора с облегчением подумала, что Миклош не станет больше ее расспрашивать. Она посмотрела в сторону постоялого двора, пытаясь решить, можно ли ей уже вернуться туда. Но Миклош спросил:
   — Если вы из Радослава, что вы делали в «Трех колоколах»?
   Наступила пауза.
   — Я приехала с очень знаменитым человеком, — проговорила она наконец.
   — Это я сразу понял! — откликнулся Миклош, и губы его дрогнули в невеселой усмешке.
   Тора высокомерно вскинула голову в ответ на подобную непочтительность и договорила:
   — Я бы очень удивилась, если бы вы сказали, что не слышали о нем. Это профессор Лазарь Серджович, один из величайших музыкантов мира!
   — Конечно, я слышал о профессоре! — удивленно воскликнул Миклош. А вы выступаете вместе с ним?
   — Да. Завтра профессор должен выступать перед его величеством королем Солоны. Мы остановились в «Трех колоколах». Отсюда мы завтра поедем в Маглич.
   — Вы будете выступать во дворце? Тора улыбнулась, подумав, что, кажется, ее слова произвели на незнакомца впечатление и спеси с него поубавится.
   — Его величество попросил профессора выступить со своим квартетом перед каким-то важным гостем. Это, конечно, большая честь, и я с нетерпением жду нашего выступления.
   — Так вы участница квартета профессора?
   — Я играю на рояле.
   — При такой красоте вы еще так талантливы? Тора тихо засмеялась:
   — А теперь вы начали говорить мне комплименты!
   — Вы, конечно, привыкли к ним, и это немудрено. Хорошо, что вы постарались избежать встречи с князем Борисом. Он опасен для всех женщин, но особенно для таких красавиц, как вы.
   Торе хотелось сказать, что гораздо опаснее князь для короля, чем для всех женщин на свете, но она понимала, что говорить об этом не следует. Ей надо сначала уехать из Солоны. Тогда она сможет снова заговорить о князе Борисе.
   У нее было чувство, что она могла бы довериться Миклошу. Она почти не сомневалась, что этот человек — важная персона. Возможно, он принадлежал к высшей аристократии Солоны. С первой, же минуты их разговора ее поразила уверенная властность этого человека.
   Пока девушка размышляла, не рассказать ли ей перед отъездом из страны Миклошу о том, что в Солоне вот-вот произойдет переворот, тот спросил, будто читая ее мысли:
   — Ну, вы решились довериться мне? Вы расскажете мне о том, что вас тревожит?
   — Почему вы решили, что меня что-то тревожит?
   — У вас необычайно выразительные глаза. Но дело не только в этом. Каким-то шестым чувством, я знаю, что вы глубоко озабочены. Признайтесь, вам очень хочется разделить с кем-нибудь свою тревогу. Возможно, со мной.
   — Откуда вы знаете?
   В ответ Миклош просто сказал:
   — Дайте мне вашу руку!
   Тора была так потрясена, что повиновалась почти машинально. Он взял ее руку обеими руками, и эта маленькая хрупкая ручка, утонула в его ладонях. Тора ощутила словно легкий удар электрического тока. Как будто жизненная сила перетекала от него к ней.
   Кожу слегка покалывало. Княжне вдруг представилось, что они с Миклошем связаны какими-то необычайно тесными узами. Такого ощущения она не испытывала еще никогда в жизни.
   Словно испугавшись того, что с ней происходит. Тора поспешно проговорила:
   — Мне надо возвращаться… Профессор, должно быть, уже приехал.
   — Куда, бы вы ни пошли, — сказал. Миклош, — мы обязательно увидимся снова.
   Она подняла голову, посмотрела ему в глаза — и внезапно почувствовала, что не может Сдвинуться с места, не способна даже думать!
   — Мы должны были встретиться, — очень тихо сказал Миклош. — Я всегда надеялся на это, но не думал, что все будет именно так!
   Не спрашивая, что он имеет в виду, Тора, как это ни странно, поняла его! Когда он держал ее за руку и заглядывал ей в глаза, ей вдруг показалось, что она навеки принадлежит ему. Она испугалась, но это был совсем не тот страх, какой внушил ей князь Борис. Поспешно отдернув руку, Тора быстро стала пробираться сквозь заросли.
   Она так спешила, что оказалась на тропинке прежде, чем Миклош успел взять поводья. Словно убегая не только от него, но и от себя, Тора устремилась по тропинке к постоялому двору.
   Она вбежала через деревянную калитку в сад и, обогнув здание, вернулась к той скамье, на которой сидела, когда услышала голос князя Бориса.
   Совсем запыхавшись, она вернулась к главному входу постоялого двора и увидела, как по дороге приближается открытая коляска. Тора узнала экипаж профессора: в нем он всегда приезжал во дворец.
   Это был хороший экипаж, хотя и немного старомодный. Его влекла молодая крепкая лошадка. Кучер, который правил коляской, выполнял и обязанности камердинера профессора. Вместе со своей женой он вел все хозяйство небольшого профессорского дома, расположенного на тихой улице столицы Радославского княжества.
   Тора так обрадовалась, что бросилась навстречу коляске, порывисто протягивая обе руки своему старому учителю.
   — Я очень рад вас видеть, дорогая моя, — сказал растроганный старик. — И глубоко извиняюсь за то, что заставил вас ждать.
   — Я жду совсем недолго, — поспешила успокоить его Тора, слегка покривив душой.
   Взяв ее за руку, профессор отвел девушку немного в сторону.
   — Для всех остальных, — тихо сказал он ей, — вы Жасмин Ссрджович.
   Тора улыбнулась. Квартет несколько раз выступал во дворце. Музыканты могли слышать, что родители называют ее Торой. Зато имя Жасмин было так распространено в Радославе, что не могло вызвать любопытства.
   — Я могу познакомить вас с вашими коллегами? — спросил профессор, переходя на обычный тон. Теперь его могли услышать и окружающие.
   Подведя Тору к коляске, откуда в этот момент участники квартета доставали свои инструменты, профессор произнес:
   — Прошу любить и жаловать мою молодую родственницу, которая так любезно согласилась в последний момент нас выручить и которой мы все так благодарны.
   Двое пожилых музыкантов пожали Торе руку. Хотя ей показалось, что в глазах Климента вспыхнуло восхищение, она не сомневалась, что оба исполнителя ни на секунду ничего не заподозрили.
   Поздоровавшись с Торой, Андреа и Климент направились на постоялый двор со своими драгоценными инструментами, которые никогда и никому не доверяли. Из «Трех колоколов» вышел слуга, который занялся остальным багажом.
   Только теперь Тора заметила, что оставила свою зеленую шаль на скамье под окном. Она ужаснулась при мысли, что князь Борис мог заметить ее, пока сама Тора пряталась в лесу, однако он уже уехал и можно было надеяться, что поводов для страха больше не было. Поспешно схватив шаль, она догнала профессора у дверей постоялого двора.
   Хозяин «Трех колоколов», толстый и добродушный, радостно спешил им навстречу. Он обнял и расцеловал своего гостя.
   — Как приятно видеть вас здесь, мой глубокоуважаемый и почитаемый друг! — воскликнул он. — Мы с женой просто сгорим от стыда, если не сумеем принять вас как следует!
   Его жена, добродушная толстуха, под стать мужу, тоже обняла профессора.
   — Вы будете играть во дворце! — с благоговейным трепетом воскликнула она. — Мы все время удивлялись, почему вас не приглашают туда. Пожалуй, его величество не назовешь большим любителем музыки!
   — Это так, — подхватил хозяин. — При всем нашем почтении к его величеству приходится признать, что слуха он лишен вовсе.
   Тору, Андреа и Климента тоже встретили очень приветливо, и хозяин пригласил всех в большой зал, где стояли столы и стулья. Официант принес им бутылку вина.
   — Это вино, — с гордостью заявил радушный толстяк, — с моего собственного виноградника!
   — У вас есть виноградник? — поинтересовался профессор.
   — Да, не удивляйтесь. Два года назад мне удалось обзавестись землей, и теперь я могу продавать постояльцам и гостям собственное вино!
   — Тогда я должен пожелать вам всяческих успехов, — отозвался профессор.
   — О, «Три колокола» очень изменились с тех пор, как вы в последний раз у нас были, профессор. Теперь мы вошли в моду, к нам приезжают со всей Солоны, чтобы отведать нашего яблочного струделя и выпить моего вина. Оно так и называется «Три колокола»!
   Все выпили за процветание постоялого двора, после чего начались воспоминания о старых добрых днях. Добродушная хозяйка пригласила Тору подняться наверх и посмотреть отведенную ей комнату.
   Комната оказалась небольшой, но светлой и уютной. Окна ее выходили в тот цветник позади постоялого двора, через который Тора вышла.
   — Я отвела вам заднюю комнату, барышня, — объяснила хозяйка, — потому что, раз вам завтра играть во дворце, вы, наверное, захотите лечь пораньше, а наши гости могут не угомониться до, самого утра.
   — Здесь и танцуют? — спросила Тора.
   — Зимой танцы устраивают в помещении, — ответила хозяйка, — а сейчас, когда ночи стали теплые, танцуют прямо на улице. Мы даже устроили для танцев специальный настил под деревьями.
   Тора вспомнила, что, разглядывая столики и уютные беседки среди деревьев, заметила этот настил, только ей не пришло в голову, что он предназначен для танцев.
   Сердце девушки забилось быстрее при мысли о том, что вечером ей предстоит здесь, в Солоне, увидеть зрелище, которое, как она считала, можно было увидеть только в Австрии.
   После того как хозяйка ушла. Тора привела себя в порядок и снова спустилась вниз.
   Все уже сидели за столиками в тени деревьев. Им предстояло поесть пораньше и отправиться репетировать.
   — Нам предстоит немало потрудиться, — очень серьезно заявил профессор. — Я так давно не был в Солоне, что от завтрашнего выступления зависит моя репутация.
   — Не беспокойтесь, профессор, — воскликнул Андреа. — Сколько бы заезжих музыкантов там ни выступало, никому не сравниться с вами!
   — Надеюсь! — откликнулся профессор. — Впрочем, ведь сказали, что король не разбирается в музыке.
   — Но, возможно, в музыке разбирается его гость, — возразил Климент.
   — Мне сообщили, — сказал профессор, — что нам предстоит играть для кронпринца Фредерика Хорватского. Немного помолчав, он добавил:
   — Он уже немолод, но очень музыкален. Я выступал перед ним много лет назад, и тогда он сказал мне, что никогда не получал такого удовольствия, какое доставила ему моя игра на скрипке.
   Профессор Серджович не хвастался. Просто чувствовалось, как ему приятно, что кронпринц его не забыл.
   — Что ж! Постараемся не разочаровать его завтра, — сказал Климент. — А раз у нас новенькая, чем скорее мы примемся за работу, тем лучше!
   Увидев, как молода Тора, Климент и Андреа забеспокоились. Но сама-то княжна надеялась, что, как только она сядет за рояль, их волнения рассеются.
   Для репетиций им отвели ту же комнату, где совсем недавно встречались заговорщики. Это было довольно просторное помещение с большим столом посередине и целой пирамидой стульев в углу. Там же стоял и рояль.
   Тора решила, что, наверное, в этой же комнате в зимние месяцы устраивают концерты и другие развлечения. Она осмотрелась в надежде, что заметит какие-нибудь бумаги, оставленные сторонниками князя. Впрочем, она тут же сказала себе, что князь слишком хитер для того, чтобы сделать подобную глупость.
   Во многих небольших странах, вроде Солоны, уже были попытки переворотов и революций. Все правящие монархи Европы не без оснований опасались анархистов, а среди крестьян и батраков всегда имелись недовольные, что, конечно, было неудивительно.
   Но князь Борис, похоже, готовил нечто такое, что должно было застать врасплох короля и его сторонников.
   «И только я могу ему помешать!»— с ужасом думала Тора, сознавая, какая ответственность легла на ее хрупкие плечи.
   Но пришло время начинать репетицию, и Тора заставила себя не думать ни о чем, кроме музыки.
   Трижды они повторили всю программу, которую профессор составил для выступления при дворе. Только тогда профессор отпустил их. День уже клонился к вечеру. Профессор заботливо предложил Торе пойти отдохнуть.
   — Мы можем поужинать пораньше, — предложил он, — а потом все отправимся в постель и, надеюсь, крепко проспим до самого утра.
   Никто не возражал против его предложения, и он добавил:
   — Я намерен устроить еще одну репетицию, когда мы приедем во дворец. Нужно опробовать рояль и проверить акустику зала.
   — Конечно, профессор, — поддержал его Андреа. — Мы сделаем все так, как вы сочтете нужным.
   — А теперь всем надо отдохнуть. Я и сам, наверное, сосну часок-другой. Дорога очень утомляет, а мы выехали очень рано.
   Тора поняла, что он не спал всю ночь, тревожась за нее. Желая успокоить своего старого учителя и друга, она улыбнулась ему и послушно поднялась в отведенную ей спальню.
   Перед тем как лечь, она сняла костюм и аккуратно повесила его в шкаф. Обычно это делала ее камеристка. Однако заснуть Тора не смогла: лежа в постели, она снова перебирала в уме те странные события, которые произошли с нею в этот день. Ей вспоминался не только подслушанный разговор князя Бориса с заговорщиками, но и ее встреча с Миклошем.
   Он был исключительно красив, но было в нем еще и нечто такое, что отличало его от других красивых мужчин, которых Торе приходилось встречать. Она вдруг поняла, что Миклош похож на орла, — хладнокровного и опасного повелителя птиц, которого боготворят все его подданные, — от самых крупных до самых мелких и незаметных.
   «Я уверена, что ему можно доверять», — сказала она себе.
   Но почему она была в этом так уверена и не было ли это слишком серьезным риском в ее положении?
   Если она расскажет Миклошу о том, что слышала, он может настоять, чтобы она повторила свой рассказ в присутствии кого-нибудь из облеченных властью лиц.
   В конце концов Тора решила, что если снова увидит своего властного незнакомца, то попросит, чтобы он встретился с ней на этом постоялом дворе снова, когда они поедут обратно в Радослав. Перед самым отъездом она скажет ему о том, что должно произойти в Солоне в ближайшие дни, но он уже не сможет помешать ей вернуться домой вместе с профессором. А если позже Миклош начнет ее разыскивать, это ему вряд ли удастся.
   И все-таки Торе было очень страшно, что ее предостережение опоздает, что князь Борис начнет действовать еще до того, как она покинет Солону. Если в результате переворота монархия падет, вина за это ляжет на нее одну!
   — Но я больше ничего не могу сделать! — произнесла Тора вслух, словно оправдываясь. — Я не имею права вмешивать в эти дела профессора. И никак нельзя, чтобы кто-нибудь заподозрил, кто я такая!
   Но заснуть ей все не удавалось, и Тора поднялась с кровати и села у окна. Может, если она сейчас выйдет в лес, она снова встретит там Миклоша? Куда он мог поехать после того, как она убежала?
   «Глупо было убегать от него!»— корила себя девушка.
   Но она поняла, что ее мать осудила бы ее, если бы она стала искать новой встречи, с Миклошем.
   Пока все участники квартета наслаждались великолепным ужином в беседке, профессор немного смущенно признался, что обещал своему старому другу, хозяину постоялого двора, что вечером они исполнят для его посетителей одну-две вещи.
   — Я и не думал, — сказал он, — что «Три колокола» могли так измениться с тех пор, как я был здесь в последний раз. Видите, народ уже начал собираться. Хозяин сказал, что каждый вечер у него бывает сорок — пятьдесят посетителей, а в конце недели — и того больше!
   — Готовят здесь просто превосходно, — заметил Климент.
   — И постели на редкость удобные! — подхватил Андреа. Профессор рассмеялся:
   — Боюсь, нам придется заплатить за все это своей игрой. Мой друг сказал, что не возьмет с нас ни гроша, но очень просил, чтобы мы выступили у него.
   — Ну, как тут отказаться, — со смехом заметил Климент.
   — Я тоже так думаю, — сказал профессор, бросив на Тору чуть виноватый взгляд.
   Конечно, ей не следовало бы играть на постоялом дворе, но раз они считались гостями хозяина, отказать ему в его просьбе было бы просто невоспитанно и грубо.
   Улыбнувшись, Тора постаралась, как могла, успокоить профессора.
   — Конечно, мы сыграем! Возможно, наша музыка не только покроет счет, но мы еще получим щедрые чаевые!
   Ее собеседники рассмеялись, а Тора, уже не в первый раз за этот вечер, подумала, как весело быть в обществе мужчин, когда никто не надзирает за тобой. Ее собеседники прислушивались к ее словам, чего никогда не делали ни отец, ни брат. И, кроме того, их всех сейчас объединяла любовь к музыке, музыка стирала все социальные различия. В мире искусства что-то значила только способность человека выразить то, что таилось в его душе и сердце.
   Солнце расплавленным золотом стекало за горные вершины. На постоялом дворе начали зажигать китайские фонарики, прятавшиеся в листве деревьев. На каждом столике стояла простая лампа со свечой, теплым светом озаряя тех, кто сидел вокруг стола.
   Тора смотрела, как постепенно собирались люди, чтобы заплатить немалые деньги за превосходные вина и блюда, которые сделали бы честь и дворцовой кухне. Вскоре слуги убрали зеленый брезент с натертого деревянного настила, приготовив место для любителей танцев. Из здания вынесли рояль.
   Каждый вечер на постоялом дворе играл небольшой оркестр местных музыкантов. Один из них уже ходил между столиками, наигрывая на скрипке любые мелодии, которые хотели послушать посетители.
   Все было так ново и непривычно для княжны! Она невольно подумала, что события этого дня навсегда останутся в ее памяти.
   Их чашечки уже несколько раз наполнялись ароматным кофе, к которому для дам подавали земляничный и малиновый ликеры, а для мужчин — коньяк из местных сортов винограда. И вот хозяин вышел на площадку для танцев, а музыкант, сидевший за роялем, взял оглушительный аккорд, призывая к тишине.
   — Дамы и господа, мои друзья и мои гости, я рад вас приветствовать сегодня! — произнес хозяин густым, звучным басом. — У меня есть сюрприз для вас — нечто столь редкое и удивительное, что вы будете вспоминать о нем, может быть, до конца вашей жизни!
   Заинтересованные посетители притихли. Хозяин, довольный их вниманием, продолжал:
   — Сегодня вечером мы счастливы и горды тем, что можем приветствовать здесь одного из величайших музыкантов, прославившихся не только в нашей стране, но и во всей Европе. Он играл в Париже и Вене, вызвал восторженные овации в Белграде. Сегодня вы услышите его и его знаменитый квартет. Вам будет играть великолепный, легендарный, несравненный Лазарь Серджович!
   Люди постарше ахнули, а потом бурно зааплодировали. Казалось, аплодисменты устремились прямо в небо, где как раз в этот момент вспыхнула первая звезда.
   Тору растрогала та нескрываемая радость, которую принесли профессору эти знаки несомненной любви и признания. Она была так искренне привязана к своему учителю, так радовалась за него, что на ее глазах появились слезы.
   Профессор встал и поклонился под несмолкавшие аплодисменты.
   — А теперь, — провозгласил хозяин, перекрывая аплодисменты своим басом, — я попрошу профессора и его коллег сыграть нам.
   Профессор первым вышел из беседки. Тора последовала за ним. За ней шли Климент и Андреа. На Торе был все тот же народный костюм. Она сменила только блузку, на ту, что извлекла из сундука, украшенную гораздо более богатой вышивкой, В свое время фрейлина не могла решить, какая из блузок больше понравится княжне, и на всякий случай купила обе. На голове у девушки был убор с цветами и лентами, а ее золотисто-рыжие волосы были распущены и плавными волнами падали на спину, как было принято по праздникам у молодых девушек Радослава.
   Чтобы отвлечь от Торы внимание слушателей, профессор приказал слугам развернуть инструмент так, что большинству присутствующих был виден только профиль пианистки. Сам он, прижав скрипку к плечу, встал так, чтобы по возможности заслонить собой Тору.
   Климент и Андреа заняли места по обе стороны от рояля, и профессор начал выступление с сюиты на темы народных мелодий, которые были хорошо знакомы большинству слушателей. Для многих звуки этих песен были гораздо роднее государственного гимна.