Страница:
Барбара Картленд
Тайна горной долины
От автора
Жестокость горцев никогда не будет ни прощена, ни забыта.
Чтобы позволить фермерам из южной части Шотландии и из Англии разводить овец в своих горных долинах и на склонах холмов, вожди кланов освобождали земли от людей, обращаясь при этом к помощи полиции и солдат, если возникала необходимость.
Начавшись в 1785 году в Сатерленде, выселение закончилось только в 1854 году в Росс-и-Кромарти. Сотни тысяч шотландцев были вынуждены эмигрировать, треть из них умерли от голода, холеры, тифа и оспы в зловонных трюмах прогнивших кораблей. 58 000 человек уехали из Великобритании в Канаду в 1831 году и еще 66 000 — на следующий год.
В начале Крымской войны англичане в поисках превосходных бойцов обратились к шотландцам. Между 1793 и 1815 годами 72 385 шотландцев привели армии Веллингтона к победе над Наполеоном.
Но в 1854 году вербовщики были встречены блеянием и лаем. Представитель народа сказал лендлордам: «Посылайте своих оленей, своих косуль, своих ягнят, собак, своих пастухов и егерей сражаться с русскими, а нам они ничего плохого не сделали!»
Теперь среди холмов и вересковых полей уже нет тех, кто когда-то участвовал в великих и славных победах, кто прославил Шотландию, и пусть саваном им будет знаменитая клетчатая ткань.
Чтобы позволить фермерам из южной части Шотландии и из Англии разводить овец в своих горных долинах и на склонах холмов, вожди кланов освобождали земли от людей, обращаясь при этом к помощи полиции и солдат, если возникала необходимость.
Начавшись в 1785 году в Сатерленде, выселение закончилось только в 1854 году в Росс-и-Кромарти. Сотни тысяч шотландцев были вынуждены эмигрировать, треть из них умерли от голода, холеры, тифа и оспы в зловонных трюмах прогнивших кораблей. 58 000 человек уехали из Великобритании в Канаду в 1831 году и еще 66 000 — на следующий год.
В начале Крымской войны англичане в поисках превосходных бойцов обратились к шотландцам. Между 1793 и 1815 годами 72 385 шотландцев привели армии Веллингтона к победе над Наполеоном.
Но в 1854 году вербовщики были встречены блеянием и лаем. Представитель народа сказал лендлордам: «Посылайте своих оленей, своих косуль, своих ягнят, собак, своих пастухов и егерей сражаться с русскими, а нам они ничего плохого не сделали!»
Теперь среди холмов и вересковых полей уже нет тех, кто когда-то участвовал в великих и славных победах, кто прославил Шотландию, и пусть саваном им будет знаменитая клетчатая ткань.
ГЛАВА 1
1850
Леону пронизывал ветер, пробирающийся сквозь каждую щелку в экипаже. Карета была дорогая и сделана на совесть, но ничто не могло сейчас служить защитой от холода.
Ураганный ветер, разбушевавшийся над поросшей вереском долиной, был настолько силен, что лошади ползли как черепахи.
Для Леоны эта погода стала настоящим разочарованием. Вчера еще небо было ясным, ярко светило солнце, а Леона спокойно ехала в коляске, разглядывая сиреневые вересковые поля.
Она восхищалась высокими пиками, вырисовывавшимися на фоне голубого неба, и радовалась как ребенок, глядя на серебряные каскады вод, превращающихся в реки и ручьи.
«Это даже красивее, чем описывала мама», — думала девушка. Она знала: нет на свете ничего более увлекательного, чем путешествие по Шотландии.
С самого детства Леона слушала об отважных жителях гор, о могущественных кланах и о преданности якобитов «Королю за морем» — сказания о подлинном героизме настоящих мужчин.
Для ее матери все это было настолько реальным, берущим за душу и наполненным ностальгией, что, когда она начинала рассказывать, голос ее дрожал от испытываемых ею чувств. Леона никогда не сможет этого забыть.
Для Элизабет Макдоналд предательство Кэмпбеллов в битве при Гленкоу случилось словно вчера.
Несмотря на то, что она давно жила вдали от родных мест, она до последнего дня в мыслях, словах и поступках оставалась шотландкой.
«Твоя мать любит меня очень крепко, но для нее я все равно всего лишь англичанин», — говаривал порой отец Леоны и улыбался.
Конечно же, он шутил, но в том, что Элизабет его очень любила, отец Леоны был абсолютно прав.
Леона не могла себе представить, что какие-то другие мужчина и женщина могли бы быть более счастливы вместе, чем ее родители.
Они были отчаянно бедны, но это не имело абсолютно никакого значения.
Когда Ричард Гренвилл был освобожден от военной службы по состоянию здоровья, у него осталась только пенсия да полуразрушенный дом в Эссексе. Там он и жил со своей женой и Леоной — единственным их ребенком.
Он занимался хозяйством неторопливо, но без особого энтузиазма, к столу у них были куры, яйца, утки, индейки и даже иногда баранина.
Недостаток денег никогда не казался чем-то важным. Они прекрасно обходились без элегантной одежды, красивых экипажей и визитов в Лондон.
Главное — они были вместе.
Леоне казалось, что ее дом постоянно наполнен солнечным светом и весельем, пусть даже обивка на мебели протерлась почти до дыр, а занавески выцвели настолько, что невозможно уже было определить их первоначальный цвет.
«Мы были счастливы… так счастливы, — сказала она себе, — пока не умер отец».
Ричард Гренвилл скончался внезапно, от сердечного приступа, и у его жены пропало желание жить. Без него жизнь не имела смысла.
Она впала в унылое, подавленное состояние, из которого ее не могла вывести даже дочь.
— Мама, иди посмотри на маленьких цыплят, — уговаривала ее Леона. Иногда девушка просила мать помочь ей справиться с двумя лошадьми — единственным их средством передвижения.
Но миссис Гренвилл таяла на глазах. Она целыми днями сидела дома, погрузившись в воспоминания и считая дни до той минуты, когда сможет наконец воссоединиться с мужем.
О Леоне она почти не думала и не строила никаких планов на ее счет.
— Ты не должна умирать, мама, — однажды сказала ей Леона в полном отчаянии.
Она почти видела, как ее мать ускользает в неведомый мир, где, как она была убеждена, ее ожидает любимый муж.
Слова Леоны, казалось, не произвели на мать никакого впечатления, и, теряя всякую надежду, она добавила:
— Что станет со мной? Что мне делать, мама, если ты оставишь меня?
Казалось, мысль о судьбе дочери пришла Элизабет в голову только сейчас.
— Тебе нельзя оставаться здесь, милая.
— Одна я не смогу, — согласилась Леона. — Кроме того, когда ты умрешь, у меня не будет даже твоего вдовьего пособия, чтобы прокормиться.
Миссис Гренвилл закрыла глаза: ей не понравилось напоминание о том, что она вдова. Затем она медленно произнесла»
— Принеси мне мои письменные принадлежности.
— Кому ты собираешься писать, мама? — заинтересованно спросила Леона, исполняя ее просьбу.
Она знала, что родственников у них очень мало. Родители отца были родом из Девоншира и давным-давно умерли.
Ее мать родилась неподалеку от Лох-Левен, но осиротела еще до того, как вышла замуж, и жила со своими престарелыми дядей и тетей, которые умерли вскоре после того, как она уехала на юг.
Леона предположила, что, наверное, были какие-нибудь двоюродные братья или сестры по линии отца или матери, которых она никогда не видела.
— Я пишу, — тихо проговорила Элизабет Гренвилл, — лучшему другу моего детства.
Леона молча ждала продолжения.
— С Дженни Маклеод мы росли вместе, — сказала она. — И поскольку мои родители рано умерли, я месяцами жила у нее в доме, а порой она приезжала погостить ко мне.
Мама мечтательно смотрела в пространство, окунувшись в воспоминания детства.
— Родители Дженни впервые вывели меня в свет, это был грандиозный бал в Эдинбурге, нам обеим тогда было почти восемнадцать, и когда я покидала Шотландию с твоим отцом, единственное, о чем я жалела — что больше уже не смогу так часто видеться с Дженни.
— Ты так и не видела ее с тех пор, мама?
— Первое время мы регулярно писали друг другу, — ответила миссис Гренвилл, — а потом… Ты же знаешь, как это бывает, Леона, люди всегда стараются отложить дела на завтра.
Она вздохнула и продолжила:
— Я всегда получала от нее очень милые письма на Рождество, кроме, пожалуй, прошлого года.
Миссис Гренвилл ненадолго замолчала.
— Возможно, это… — наконец проговорила она. — Это было так… безумно тяжело… потерять твоего отца… Я очень плохо помню последнее Рождество.
— Ничего удивительного, это было такое печальное время, мама, — согласилась Леона.
Ее отец умер в середине декабря, и у них не было рождественской елки, не было подарков и даже гостей, поющих рождественские песни, Леона не впускала в дом — она боялась расстроить мать.
— Я пишу Дженни, — сказала миссис Гренвилл, — и прошу ее после моей смерти заботиться о тебе и любить тебя так, как мы любили друг друга в детстве, когда были маленькими.
— Не говори о том, что ты собираешься покинуть меня, мама! — воскликнула Леона. — Я хочу, чтобы ты поправилась. Хочу, чтобы ты осталась со мной и помогала мне присматривать за домом и за фермой.
Ее мать не ответила, и через некоторое время Леона сказала:
— Ты прекрасно знаешь, именно этого хотел бы отец. Ему бы не понравилось видеть тебя такой, как сейчас.
— Бесполезно, милая, — ответила мать. — Когда твой отец нас оставил, он унес с собой мою душу, мое сердце. Во мне ничего не осталось, кроме боли и желания найти его и воссоединиться с ним.
Леона услышала в голосе матери страдание и поняла, что сказать ей больше нечего.
Она молча наблюдала, как мать пишет письмо, и лишь когда обнаружила, кому оно адресовано, изумленно воскликнула.
— Герцогиня Арднесская, мама? Это она — твоя подруга детства?
— Да. Дженни очень удачно вышла замуж, — ответила миссис Гренвилл. — Но герцог был намного старше ее, и когда я его увидела впервые, он показался мне довольно устрашающим.
— Как раз тогда ты и влюбилась в отца.
Миссис Гренвилл подняла глаза.
— Я полюбила его с момента нашей первой встречи, — ответила она. — И вовсе не из-за того, что он был красив в военной форме. В нем было что-то еще — нечто волшебное, неописуемое, то, что трудно выразить словами.
— Это была любовь с первого взгляда! — улыбнулась Леона. — Папа часто рассказывал мне, как влюбился в тебя.
— Расскажи мне, что он говорил, — страстно попросила миссис Гренвилл.
— Он вошел в бальный зал со скучающим видом, — стала рассказывать Леона. — Он сказал, что уже давно натанцевался на балах, а все шотландские женщины казались ему скучными и совершенно не остроумными. Тогда он только и мечтал, как бы поскорее вернуться на юг.
— Продолжай! — торопила миссис Гренвилл. На мгновение лицо ее засветилось счастьем, как у молодой девушки.
— Потом отец увидел тебя, — продолжала Леона. — Ты задорно танцевала с офицером, которого он знал. Он посмотрел на тебя и сказал себе: «Вот на этой девушке я женюсь!»
— А стоило ему заговорить со мной, как мне тут же захотелось выйти за него замуж! — воскликнула миссис Гренвилл. — Казалось, мы уже встречались когда-то прежде, а теперь снова нашли друг друга после долгой разлуки.
— Я уверена: именно так и должно быть, когда люди влюбляются по-настоящему, — тихонько произнесла Леона.
— Ты почувствуешь это, когда придет время, милая моя, — сказала миссис Гренвилл. — Тогда ты поймешь, что, когда это происходит, все остальное теряет значение.
Ее голос дрогнул.
— Я пошла бы за твоим отцом, куда бы он ни пожелал. Я бы следовала за ним босиком по всей Англии, вздумай он вдруг меня оставить!
— Неужели ты нисколечко не завидовала своей подруге, которой так повезло выйти замуж за герцога? — поддразнила Леона.
— Я никому не завидовала, — ответила миссис Гренвилл. — Мне так повезло, так невероятно и сказочно повезло выйти замуж за твоего отца!
— Папа чувствовал то же самое.
— Он здесь, он рядом! — яростно воскликнула миссис Гренвилл. — Он не оставлял меня. Я не вижу его, но знаю: он здесь!
— Уверена, что так и есть, мама.
— Я должна отправиться к нему как можно скорее, ты ведь понимаешь, милая?
— Я стараюсь, мама.
— Отошли письмо! Отошли же его скорее! — поторопила ее миссис Гренвилл. — И тогда ни твоему отцу, ни мне не придется заботиться о тебе.
Письмо было отправлено, но еще прежде, чем был получен ответ, миссис Гренвилл отошла в мир иной, где ее ждал глубоко и нежно любимый муж.
Однажды утром Леона нашла мать мертвой в постели. На лице ее застыла улыбка, и выглядела она неожиданно помолодевшей.
Ее похоронили, рядом с мужем во дворе маленькой серой церкви. После похорон Леона вернулась домой, совершенно не представляя, что делать дальше.
Ответ на вопрос пришел неделей позже, когда она получила письмо — правда, не от герцогини, а от герцога Арднесского, и адресовано оно было ее матери.
Вначале в письме кратко сообщалось о том, что ее подруга, герцогиня, умерла, а потом там было написано:
Тем не менее, если, как Вы утверждаете, Вам осталось жить совсем недолго, для меня будет большим удовольствием пригласить Вашу дочь к нам в Шотландию. Расскажите ей об этом, и когда наступит горький час и она останется совсем одна, пусть напишет мне. Я вышлю ей дальнейшие указания. А пока искренне надеюсь, что опасения Ваши напрасны и Вы скоро выздоровеете.
Письмо было написано в очень приятной манере, и поскольку Леоне ничего больше не оставалось делать она села и незамедлительно написала ответ.
Леона сообщила герцогу, что мать ее умерла, но так как ей не хочется обременять его своим постоянным присутствием, она лишь просит разрешения приехать в Шотландию и обсудить с ним свое будущее.
Почти уверенная в том, что герцог не откажет ей в просьбе, Леона стала подыскивать покупателя на дом и распродала всю имевшуюся на ферме живность, в том числе и двух лошадей, которых сильно любила.
Она долго и тщательно подыскивала им хорошего, заботливого хозяина.
К счастью, фермер, живший по соседству, был очень добрым человеком.
Он купил лошадей и заплатил ей гораздо больше, чем они стоили на самом деле, просто потому, что искренне сочувствовал девушке.
Он также пообещал найти покупателя на дом и землю. Леона понимала, что все это очень нелегко, но даже небольшая сумма обеспечила бы ей некоторую финансовую независимость.
От денег, вырученных с продажи лошадей, осталось совсем немного, особенно после того, как она оплатила просроченные счета и рассчиталась с человеком, который исполнял обязанности конюха, достаточно щедро, чтобы тот мог спокойно существовать, пока не найдет другую работу.
Только после того, как все было благополучно улажено, Леона слегка занервничала — ведь, в случае если герцог откажет ей в ее просьбе, деваться уже совершенно некуда.
Но все ее опасения оказались беспочвенны.
Вскоре она получила письмо, где говорилось, что в замке Арднесс ей будут очень рады и что отправляться в путь следует незамедлительно.
Леона должна была доехать на поезде до Эдинбурга, где ее будет ожидать экипаж герцога, в котором она и совершит оставшуюся часть пути.
Возьмите с собой горничную, которая могла бы о Вас позаботиться, — писал герцог — Кроме того, я прилагаю вексель для оплаты двух билетов в первом классе.
Это последнее замечание поставило Леону в несколько затруднительное положение.
Они не нанимали слуг со смерти отца, а по дому им помогали женщины из деревни, которые брали за свой труд совсем немного.
Леона была почти уверена, что, попроси она кого-нибудь из местных девушек или женщин отправиться с ней в Шотландию, подобное предложение привело бы их в ужас.
Такая же реакция была бы на переполненный пассажирами поезд. В Эссексе к поездам относились как к доисторическим монстрам!
«Придется мне ехать одной, — сказала себе Леона, — и объяснить герцогу, когда доберусь, что в доме не оказалось слуг, из которых можно было бы выбрать себе компанию».
Она подумала, что вряд ли он поймет, насколько они бедны и насколько отличались условия существования ее матери и герцогини.
Размышляя об этом, девушка впервые подумала, что в простом платье, которое она сшила сама с помощью матери, герцог, пожалуй, примет ее за нищенку.
Она не имела никакого представления о том, как живет герцог, но ей доводилось слышать рассказы матери об огромных замках, в которых жили вожди кланов, и о великолепных особняках в Эдинбурге, где она в молодости бывала на балах.
Леона медленно огляделась по сторонам: дом был серый, выцветший, ветхий.
У них никогда не хватало денег на ремонт или смену обстановки, и только сейчас, покидая дом, Леона наконец поняла, что очарование его заключалось не в нем самом, а в людях, которые жили здесь.
«Герцог должен принять меня такой, какая я есть», — здраво решила она.
Но еще прежде чем сесть в поезд, девушка поняла, что ее платье значительно уступает пышным кринолинам других путешествующих леди, а шляпка отделана всего лишь дешевыми лентами. При этом багаж ее скорее подходил для пассажира третьего класса.
Она не замечала, что многие джентльмены, стоящие на платформе, смотрят на нее не отводя глаз.
Их внимание привлекла отнюдь не одежда, а милое овальное личико с большими серыми глазами, исполненными тревогой, ее светлые, нежные, как у ребенка, волосы, оттенявшие чистоту и прозрачность кожи.
У Леоны был маленький, прямой нос, на губах играла доверчивая улыбка — ведь если не считать смерти родителей, она никогда не знала бед.
Носильщик нашел ее место в купе, предназначенном только для леди, и Леона, устроившись поудобнее на сиденье, отправилась в Эдинбург.
Путешествие оказалось долгим, и очень скоро стало понятно, что она не взяла с собой достаточно еды, но, к счастью, ей удавалось пополнить свою плетеную корзинку на больших станциях.
Когда же поезд наконец остановился в Эдинбурге, Леона совсем не чувствовала себя уставшей или изможденной, а, напротив, с нетерпением ожидала продолжения путешествия.
Экипаж герцога выглядел гораздо роскошнее всех, что она когда-либо видела, с мягкими подушками и меховым пледом, который поначалу показался ей совершенно ненужным в теплый августовский день.
А от великолепия серебряной отделки просто захватывало дух!
Великолепию экипажа не уступали и четыре лошади, запряженные в него, а также верховые в ливреях темно-зеленого цвета с отполированными до блеска пуговицами.
Слуги, как показалось Леоне, были удивлены тем, что она путешествует одна, но отнеслись к ней заботливо и с уважением. Когда они остановились на ночлег в небольшой придорожной гостинице, слуги сделали все, чтобы ей здесь было уютно.
Графство Арднесс было довольно небольшим и находилось на восточном побережье Шотландии между городом Инвернесс и графством Росс-и-Кромарти.
Леона нашла его на карте и обнаружила, что их путь из Эдинбурга в Арднесс лежит на север.
На второй день они отправились в путь рано утром, и Леона заметила, что дороги стали хуже, а местность вокруг почти необитаема.
Изредка им попадались деревни, еще реже встречались странники, шагающие по дороге или бредущие по вересковым полям.
Но вокруг была такая красота, что Леона воспринимала все как воплощение своей детской мечты.
«Неудивительно, что мама так тосковала по Шотландии!» — думала она. Все было даже прекраснее, чем она себе могла представить.
И только после того, как они остановились на чудесный пикник, для которого, по мнению Леоны, было подано слишком много еды, погода изменилась.
С утра в воздухе чувствовался легкий ветерок, но теперь он подул с моря и сделался сильным, пронизывающим, а резкие порывы с дождем заставили ее преисполниться чувством жалости к бедным лошадкам.
Они с трудом брели по узкой дороге по безлесной, бесплодной равнине.
Ветер был таким холодным, что Леона с благодарностью вспомнила о меховом пледе. Она жалела, что не достала из своего сундука теплую шаль, которую могла бы накинуть на плечи.
Девушка натянула на себя плед и укуталась, искренне надеясь, что из-за ветра и дождя не выйдет задержки в пути и они успеют приехать в замок до темноты.
Ей казалось, что нет ничего ужаснее, чем оказаться среди полей в кромешной тьме. Кроме того, она была уверена, что фонари на коляске не будут давать достаточно света, чтобы различить путь.
А ветер тем временем все усиливался.
Леона думала о двух кучерах, сидящих снаружи. К этому времени они, должно быть, уже промокли до нитки, а каждый порыв сильного ветра грозил сорвать и унести прочь их высокие шляпы. Коляска тряслась и вздрагивала, как крыса в зубах у терьера.
Девушка даже представить себе не могла, что вчерашняя теплая и солнечная погода может вдруг так резко перемениться.
Когда они достигли вершины какого-то очень высокого и крутого холма, внезапно раздался резкий скрежещущий звук.
Экипаж дернулся и остановился. Леона закричала от страха.
Сознание возвращалось медленно. Она услышала незнакомые голоса.
Кто-то раздавал указания, лошади неистово рвались вперед, а кучера ласково разговаривали с ними, пытаясь успокоить.
Внезапно она осознала, что находится не в коляске, а лежит на земле. Леона открыла глаза, чтобы посмотреть на человека, склонившегося над ней.
Черты его лица она различала не слишком четко, но мысленно отметила, что прежде никогда его не видела и что он исключительно хорош собой.
— Все в порядке, — тихо сказал незнакомец. — Не бойтесь!
— Я… я не боюсь, — попыталась она произнести в ответ, но вдруг ощутила, что лоб ее отчаянно болит и говорить очень трудно.
— Думаю, что лучше будет отвезти леди в замок, — услышала она голос человека, стоявшего рядом с ней на коленях. — Я пришлю вам своих людей, они помогут починить экипаж, а лошадей отведут ко мне в стойла.
— Очень хорошо, милорд.
Незнакомец уже расстегивал на ее левом плече брошку с топазом, которая держала накидку.
— Как вам кажется, вы сможете сесть? — спросил он Леону. — Если сможете, я закутаю вас в свой плед, и вам будет гораздо теплее. Самый быстрый способ укрыться от ветра и дождя — верхом на моей лошади.
Говоря это, он обхватил Леону вокруг талии и помог сесть.
Потом незнакомец укрыл ее голову и плечи пледом и, взяв ее на руки, направился к лошади, которую держал под уздцы кучер. . Очень нежно и бережно он поднял Леону на седло, приказав одному из спешившихся верховых ее поддержать. Потом сам легко вспрыгнул на лошадь сзади и обнял девушку одной рукой.
Голова болела дико. Леона была полностью ошеломлена и плохо понимала, что с ней происходит.
Когда они тронулись с места, она оглянулась и увидела экипаж герцога, лежащий на обочине дороги, и лошадей, уже освобожденных из упряжи.
Затем жестокий ветер заставил повернуть лицо к человеку, который держал ее, и она прислонилась щекой к его плечу.
Она почувствовала, как напряглась его рука.
— До моего замка совсем недалеко, — мягко произнес он, — но поездка в экипаже заняла бы слишком много времени.
— Я… я очень вам… признательна, — только и смогла выговорить Леона.
— Это просто счастье, что я увидел вашу карету.
Они ехали вперед, а холодный ветер свирепствовал по-прежнему, продувая даже толстый плед, в который была укутана Леона, и она была благодарна своему спасителю за тепло его тела.
Инстинктивно она придвинулась к нему ближе. Потом посмотрела вверх и увидела улыбку, играющую на губах обладателя мужественного подбородка.
— С вами все в порядке? — спросил он.
— Мне кажется, я… должно быть, я сильно ударилась головой… об окно, — ответила Леона. — Остальное, по-моему… цело.
— Мы обязательно разберемся, когда я доставлю вас домой в целости и сохранности, — ответил он.
Даже когда он говорил, ветер, казалось, срывал и уносил слова с его губ, и Леона подумала, что лучше будет помолчать.
Они спускались с холма, и он крепко держал ее, чтобы она нечаянно не упала вперед.
Девушка подумала, что в его сильных руках есть что-то надежное и успокаивающее. Она чувствовала себя в безопасности, она была защищена. Этого чувства она не испытывала со смерти отца.
«Вот так приключение!» — подумала Леона, и ей нестерпимо захотелось рассказать обо всем матери.
Интересно, кто же был ее спасителем?
К нему обращались «милорд», значит, можно предположить, что это знатный человек, хотя, сказала она себе, об этом и так нетрудно догадаться.
Было что-то властное в его манере говорить, отдавать приказы и в том, как он справился с ситуацией.
«Какое счастье, что он оказался неподалеку!» — подумала она.
Было бы чрезвычайно неудобно, если бы пришлось провести ночь среди вересковых полей на ветру, который с каждой минутой становился все холоднее и холоднее.
Должно быть, они уже достигли подножия холма, и теперь лошадь скакала гораздо быстрее, а ветра почти не чувствовалось.
Леона чуть подняла голову, чтобы осмотреться. Она заметила, как они проехали сначала через одни охраняемые ворота из кованого железа, а потом через другие, тоже с охраной.
— Мы дома, — сказал человек, державший ее. — Вы сможете отдохнуть, и еще мы выясним, не сломали ли вы чего-нибудь.
— Клянусь вам… все совсем не так плохо… как кажется! — ответила Леона.
— Надеюсь, что так и есть! — сказал он.
Лошадь встала, и Леона, с трудом оторвав голову от его плеча, обнаружила, что они находятся перед тяжелой дубовой дверью.
Она посмотрела вверх и увидела стены замка, поднимающиеся над ней, но времени рассмотреть их ей не хватило, потому что открылась дверь, навстречу выбежали слуги и один из них осторожно снял ее с седла.
Как это ни абсурдно, ей не хотелось, чтобы ее забирали из рук, от которых исходило чувство защищенности и покоя и которые так крепко держали ее всю дорогу.
Но еще прежде, чем она успела об этом подумать, незнакомец жестом отстранил слуг, вновь подхватил ее на руки и понес в замок.
— П-пожалуйста… я уверена, что могу… идти, — слабо протестовала Леона.
— В этом нет надобности, — ответил он. — Я ни за что не поверю, что вам сейчас очень хочется взбираться по ступенькам.
Он пошел вверх по лестнице, и Леона увидела, что все стены увешаны картинами, щитами, копьями, старинными палашами и флагами.
«Все в точности, как описывала мама, — подумала она с восхищением, — именно так должен выглядеть замок!»
Ее спаситель без видимых усилий поднялся по лестнице, а когда его сзади догнал слуга, он сказал:
— Я отнесу леди в «Чертополоховую комнату».
Леону пронизывал ветер, пробирающийся сквозь каждую щелку в экипаже. Карета была дорогая и сделана на совесть, но ничто не могло сейчас служить защитой от холода.
Ураганный ветер, разбушевавшийся над поросшей вереском долиной, был настолько силен, что лошади ползли как черепахи.
Для Леоны эта погода стала настоящим разочарованием. Вчера еще небо было ясным, ярко светило солнце, а Леона спокойно ехала в коляске, разглядывая сиреневые вересковые поля.
Она восхищалась высокими пиками, вырисовывавшимися на фоне голубого неба, и радовалась как ребенок, глядя на серебряные каскады вод, превращающихся в реки и ручьи.
«Это даже красивее, чем описывала мама», — думала девушка. Она знала: нет на свете ничего более увлекательного, чем путешествие по Шотландии.
С самого детства Леона слушала об отважных жителях гор, о могущественных кланах и о преданности якобитов «Королю за морем» — сказания о подлинном героизме настоящих мужчин.
Для ее матери все это было настолько реальным, берущим за душу и наполненным ностальгией, что, когда она начинала рассказывать, голос ее дрожал от испытываемых ею чувств. Леона никогда не сможет этого забыть.
Для Элизабет Макдоналд предательство Кэмпбеллов в битве при Гленкоу случилось словно вчера.
Несмотря на то, что она давно жила вдали от родных мест, она до последнего дня в мыслях, словах и поступках оставалась шотландкой.
«Твоя мать любит меня очень крепко, но для нее я все равно всего лишь англичанин», — говаривал порой отец Леоны и улыбался.
Конечно же, он шутил, но в том, что Элизабет его очень любила, отец Леоны был абсолютно прав.
Леона не могла себе представить, что какие-то другие мужчина и женщина могли бы быть более счастливы вместе, чем ее родители.
Они были отчаянно бедны, но это не имело абсолютно никакого значения.
Когда Ричард Гренвилл был освобожден от военной службы по состоянию здоровья, у него осталась только пенсия да полуразрушенный дом в Эссексе. Там он и жил со своей женой и Леоной — единственным их ребенком.
Он занимался хозяйством неторопливо, но без особого энтузиазма, к столу у них были куры, яйца, утки, индейки и даже иногда баранина.
Недостаток денег никогда не казался чем-то важным. Они прекрасно обходились без элегантной одежды, красивых экипажей и визитов в Лондон.
Главное — они были вместе.
Леоне казалось, что ее дом постоянно наполнен солнечным светом и весельем, пусть даже обивка на мебели протерлась почти до дыр, а занавески выцвели настолько, что невозможно уже было определить их первоначальный цвет.
«Мы были счастливы… так счастливы, — сказала она себе, — пока не умер отец».
Ричард Гренвилл скончался внезапно, от сердечного приступа, и у его жены пропало желание жить. Без него жизнь не имела смысла.
Она впала в унылое, подавленное состояние, из которого ее не могла вывести даже дочь.
— Мама, иди посмотри на маленьких цыплят, — уговаривала ее Леона. Иногда девушка просила мать помочь ей справиться с двумя лошадьми — единственным их средством передвижения.
Но миссис Гренвилл таяла на глазах. Она целыми днями сидела дома, погрузившись в воспоминания и считая дни до той минуты, когда сможет наконец воссоединиться с мужем.
О Леоне она почти не думала и не строила никаких планов на ее счет.
— Ты не должна умирать, мама, — однажды сказала ей Леона в полном отчаянии.
Она почти видела, как ее мать ускользает в неведомый мир, где, как она была убеждена, ее ожидает любимый муж.
Слова Леоны, казалось, не произвели на мать никакого впечатления, и, теряя всякую надежду, она добавила:
— Что станет со мной? Что мне делать, мама, если ты оставишь меня?
Казалось, мысль о судьбе дочери пришла Элизабет в голову только сейчас.
— Тебе нельзя оставаться здесь, милая.
— Одна я не смогу, — согласилась Леона. — Кроме того, когда ты умрешь, у меня не будет даже твоего вдовьего пособия, чтобы прокормиться.
Миссис Гренвилл закрыла глаза: ей не понравилось напоминание о том, что она вдова. Затем она медленно произнесла»
— Принеси мне мои письменные принадлежности.
— Кому ты собираешься писать, мама? — заинтересованно спросила Леона, исполняя ее просьбу.
Она знала, что родственников у них очень мало. Родители отца были родом из Девоншира и давным-давно умерли.
Ее мать родилась неподалеку от Лох-Левен, но осиротела еще до того, как вышла замуж, и жила со своими престарелыми дядей и тетей, которые умерли вскоре после того, как она уехала на юг.
Леона предположила, что, наверное, были какие-нибудь двоюродные братья или сестры по линии отца или матери, которых она никогда не видела.
— Я пишу, — тихо проговорила Элизабет Гренвилл, — лучшему другу моего детства.
Леона молча ждала продолжения.
— С Дженни Маклеод мы росли вместе, — сказала она. — И поскольку мои родители рано умерли, я месяцами жила у нее в доме, а порой она приезжала погостить ко мне.
Мама мечтательно смотрела в пространство, окунувшись в воспоминания детства.
— Родители Дженни впервые вывели меня в свет, это был грандиозный бал в Эдинбурге, нам обеим тогда было почти восемнадцать, и когда я покидала Шотландию с твоим отцом, единственное, о чем я жалела — что больше уже не смогу так часто видеться с Дженни.
— Ты так и не видела ее с тех пор, мама?
— Первое время мы регулярно писали друг другу, — ответила миссис Гренвилл, — а потом… Ты же знаешь, как это бывает, Леона, люди всегда стараются отложить дела на завтра.
Она вздохнула и продолжила:
— Я всегда получала от нее очень милые письма на Рождество, кроме, пожалуй, прошлого года.
Миссис Гренвилл ненадолго замолчала.
— Возможно, это… — наконец проговорила она. — Это было так… безумно тяжело… потерять твоего отца… Я очень плохо помню последнее Рождество.
— Ничего удивительного, это было такое печальное время, мама, — согласилась Леона.
Ее отец умер в середине декабря, и у них не было рождественской елки, не было подарков и даже гостей, поющих рождественские песни, Леона не впускала в дом — она боялась расстроить мать.
— Я пишу Дженни, — сказала миссис Гренвилл, — и прошу ее после моей смерти заботиться о тебе и любить тебя так, как мы любили друг друга в детстве, когда были маленькими.
— Не говори о том, что ты собираешься покинуть меня, мама! — воскликнула Леона. — Я хочу, чтобы ты поправилась. Хочу, чтобы ты осталась со мной и помогала мне присматривать за домом и за фермой.
Ее мать не ответила, и через некоторое время Леона сказала:
— Ты прекрасно знаешь, именно этого хотел бы отец. Ему бы не понравилось видеть тебя такой, как сейчас.
— Бесполезно, милая, — ответила мать. — Когда твой отец нас оставил, он унес с собой мою душу, мое сердце. Во мне ничего не осталось, кроме боли и желания найти его и воссоединиться с ним.
Леона услышала в голосе матери страдание и поняла, что сказать ей больше нечего.
Она молча наблюдала, как мать пишет письмо, и лишь когда обнаружила, кому оно адресовано, изумленно воскликнула.
— Герцогиня Арднесская, мама? Это она — твоя подруга детства?
— Да. Дженни очень удачно вышла замуж, — ответила миссис Гренвилл. — Но герцог был намного старше ее, и когда я его увидела впервые, он показался мне довольно устрашающим.
— Как раз тогда ты и влюбилась в отца.
Миссис Гренвилл подняла глаза.
— Я полюбила его с момента нашей первой встречи, — ответила она. — И вовсе не из-за того, что он был красив в военной форме. В нем было что-то еще — нечто волшебное, неописуемое, то, что трудно выразить словами.
— Это была любовь с первого взгляда! — улыбнулась Леона. — Папа часто рассказывал мне, как влюбился в тебя.
— Расскажи мне, что он говорил, — страстно попросила миссис Гренвилл.
— Он вошел в бальный зал со скучающим видом, — стала рассказывать Леона. — Он сказал, что уже давно натанцевался на балах, а все шотландские женщины казались ему скучными и совершенно не остроумными. Тогда он только и мечтал, как бы поскорее вернуться на юг.
— Продолжай! — торопила миссис Гренвилл. На мгновение лицо ее засветилось счастьем, как у молодой девушки.
— Потом отец увидел тебя, — продолжала Леона. — Ты задорно танцевала с офицером, которого он знал. Он посмотрел на тебя и сказал себе: «Вот на этой девушке я женюсь!»
— А стоило ему заговорить со мной, как мне тут же захотелось выйти за него замуж! — воскликнула миссис Гренвилл. — Казалось, мы уже встречались когда-то прежде, а теперь снова нашли друг друга после долгой разлуки.
— Я уверена: именно так и должно быть, когда люди влюбляются по-настоящему, — тихонько произнесла Леона.
— Ты почувствуешь это, когда придет время, милая моя, — сказала миссис Гренвилл. — Тогда ты поймешь, что, когда это происходит, все остальное теряет значение.
Ее голос дрогнул.
— Я пошла бы за твоим отцом, куда бы он ни пожелал. Я бы следовала за ним босиком по всей Англии, вздумай он вдруг меня оставить!
— Неужели ты нисколечко не завидовала своей подруге, которой так повезло выйти замуж за герцога? — поддразнила Леона.
— Я никому не завидовала, — ответила миссис Гренвилл. — Мне так повезло, так невероятно и сказочно повезло выйти замуж за твоего отца!
— Папа чувствовал то же самое.
— Он здесь, он рядом! — яростно воскликнула миссис Гренвилл. — Он не оставлял меня. Я не вижу его, но знаю: он здесь!
— Уверена, что так и есть, мама.
— Я должна отправиться к нему как можно скорее, ты ведь понимаешь, милая?
— Я стараюсь, мама.
— Отошли письмо! Отошли же его скорее! — поторопила ее миссис Гренвилл. — И тогда ни твоему отцу, ни мне не придется заботиться о тебе.
Письмо было отправлено, но еще прежде, чем был получен ответ, миссис Гренвилл отошла в мир иной, где ее ждал глубоко и нежно любимый муж.
Однажды утром Леона нашла мать мертвой в постели. На лице ее застыла улыбка, и выглядела она неожиданно помолодевшей.
Ее похоронили, рядом с мужем во дворе маленькой серой церкви. После похорон Леона вернулась домой, совершенно не представляя, что делать дальше.
Ответ на вопрос пришел неделей позже, когда она получила письмо — правда, не от герцогини, а от герцога Арднесского, и адресовано оно было ее матери.
Вначале в письме кратко сообщалось о том, что ее подруга, герцогиня, умерла, а потом там было написано:
Тем не менее, если, как Вы утверждаете, Вам осталось жить совсем недолго, для меня будет большим удовольствием пригласить Вашу дочь к нам в Шотландию. Расскажите ей об этом, и когда наступит горький час и она останется совсем одна, пусть напишет мне. Я вышлю ей дальнейшие указания. А пока искренне надеюсь, что опасения Ваши напрасны и Вы скоро выздоровеете.
Письмо было написано в очень приятной манере, и поскольку Леоне ничего больше не оставалось делать она села и незамедлительно написала ответ.
Леона сообщила герцогу, что мать ее умерла, но так как ей не хочется обременять его своим постоянным присутствием, она лишь просит разрешения приехать в Шотландию и обсудить с ним свое будущее.
Почти уверенная в том, что герцог не откажет ей в просьбе, Леона стала подыскивать покупателя на дом и распродала всю имевшуюся на ферме живность, в том числе и двух лошадей, которых сильно любила.
Она долго и тщательно подыскивала им хорошего, заботливого хозяина.
К счастью, фермер, живший по соседству, был очень добрым человеком.
Он купил лошадей и заплатил ей гораздо больше, чем они стоили на самом деле, просто потому, что искренне сочувствовал девушке.
Он также пообещал найти покупателя на дом и землю. Леона понимала, что все это очень нелегко, но даже небольшая сумма обеспечила бы ей некоторую финансовую независимость.
От денег, вырученных с продажи лошадей, осталось совсем немного, особенно после того, как она оплатила просроченные счета и рассчиталась с человеком, который исполнял обязанности конюха, достаточно щедро, чтобы тот мог спокойно существовать, пока не найдет другую работу.
Только после того, как все было благополучно улажено, Леона слегка занервничала — ведь, в случае если герцог откажет ей в ее просьбе, деваться уже совершенно некуда.
Но все ее опасения оказались беспочвенны.
Вскоре она получила письмо, где говорилось, что в замке Арднесс ей будут очень рады и что отправляться в путь следует незамедлительно.
Леона должна была доехать на поезде до Эдинбурга, где ее будет ожидать экипаж герцога, в котором она и совершит оставшуюся часть пути.
Возьмите с собой горничную, которая могла бы о Вас позаботиться, — писал герцог — Кроме того, я прилагаю вексель для оплаты двух билетов в первом классе.
Это последнее замечание поставило Леону в несколько затруднительное положение.
Они не нанимали слуг со смерти отца, а по дому им помогали женщины из деревни, которые брали за свой труд совсем немного.
Леона была почти уверена, что, попроси она кого-нибудь из местных девушек или женщин отправиться с ней в Шотландию, подобное предложение привело бы их в ужас.
Такая же реакция была бы на переполненный пассажирами поезд. В Эссексе к поездам относились как к доисторическим монстрам!
«Придется мне ехать одной, — сказала себе Леона, — и объяснить герцогу, когда доберусь, что в доме не оказалось слуг, из которых можно было бы выбрать себе компанию».
Она подумала, что вряд ли он поймет, насколько они бедны и насколько отличались условия существования ее матери и герцогини.
Размышляя об этом, девушка впервые подумала, что в простом платье, которое она сшила сама с помощью матери, герцог, пожалуй, примет ее за нищенку.
Она не имела никакого представления о том, как живет герцог, но ей доводилось слышать рассказы матери об огромных замках, в которых жили вожди кланов, и о великолепных особняках в Эдинбурге, где она в молодости бывала на балах.
Леона медленно огляделась по сторонам: дом был серый, выцветший, ветхий.
У них никогда не хватало денег на ремонт или смену обстановки, и только сейчас, покидая дом, Леона наконец поняла, что очарование его заключалось не в нем самом, а в людях, которые жили здесь.
«Герцог должен принять меня такой, какая я есть», — здраво решила она.
Но еще прежде чем сесть в поезд, девушка поняла, что ее платье значительно уступает пышным кринолинам других путешествующих леди, а шляпка отделана всего лишь дешевыми лентами. При этом багаж ее скорее подходил для пассажира третьего класса.
Она не замечала, что многие джентльмены, стоящие на платформе, смотрят на нее не отводя глаз.
Их внимание привлекла отнюдь не одежда, а милое овальное личико с большими серыми глазами, исполненными тревогой, ее светлые, нежные, как у ребенка, волосы, оттенявшие чистоту и прозрачность кожи.
У Леоны был маленький, прямой нос, на губах играла доверчивая улыбка — ведь если не считать смерти родителей, она никогда не знала бед.
Носильщик нашел ее место в купе, предназначенном только для леди, и Леона, устроившись поудобнее на сиденье, отправилась в Эдинбург.
Путешествие оказалось долгим, и очень скоро стало понятно, что она не взяла с собой достаточно еды, но, к счастью, ей удавалось пополнить свою плетеную корзинку на больших станциях.
Когда же поезд наконец остановился в Эдинбурге, Леона совсем не чувствовала себя уставшей или изможденной, а, напротив, с нетерпением ожидала продолжения путешествия.
Экипаж герцога выглядел гораздо роскошнее всех, что она когда-либо видела, с мягкими подушками и меховым пледом, который поначалу показался ей совершенно ненужным в теплый августовский день.
А от великолепия серебряной отделки просто захватывало дух!
Великолепию экипажа не уступали и четыре лошади, запряженные в него, а также верховые в ливреях темно-зеленого цвета с отполированными до блеска пуговицами.
Слуги, как показалось Леоне, были удивлены тем, что она путешествует одна, но отнеслись к ней заботливо и с уважением. Когда они остановились на ночлег в небольшой придорожной гостинице, слуги сделали все, чтобы ей здесь было уютно.
Графство Арднесс было довольно небольшим и находилось на восточном побережье Шотландии между городом Инвернесс и графством Росс-и-Кромарти.
Леона нашла его на карте и обнаружила, что их путь из Эдинбурга в Арднесс лежит на север.
На второй день они отправились в путь рано утром, и Леона заметила, что дороги стали хуже, а местность вокруг почти необитаема.
Изредка им попадались деревни, еще реже встречались странники, шагающие по дороге или бредущие по вересковым полям.
Но вокруг была такая красота, что Леона воспринимала все как воплощение своей детской мечты.
«Неудивительно, что мама так тосковала по Шотландии!» — думала она. Все было даже прекраснее, чем она себе могла представить.
И только после того, как они остановились на чудесный пикник, для которого, по мнению Леоны, было подано слишком много еды, погода изменилась.
С утра в воздухе чувствовался легкий ветерок, но теперь он подул с моря и сделался сильным, пронизывающим, а резкие порывы с дождем заставили ее преисполниться чувством жалости к бедным лошадкам.
Они с трудом брели по узкой дороге по безлесной, бесплодной равнине.
Ветер был таким холодным, что Леона с благодарностью вспомнила о меховом пледе. Она жалела, что не достала из своего сундука теплую шаль, которую могла бы накинуть на плечи.
Девушка натянула на себя плед и укуталась, искренне надеясь, что из-за ветра и дождя не выйдет задержки в пути и они успеют приехать в замок до темноты.
Ей казалось, что нет ничего ужаснее, чем оказаться среди полей в кромешной тьме. Кроме того, она была уверена, что фонари на коляске не будут давать достаточно света, чтобы различить путь.
А ветер тем временем все усиливался.
Леона думала о двух кучерах, сидящих снаружи. К этому времени они, должно быть, уже промокли до нитки, а каждый порыв сильного ветра грозил сорвать и унести прочь их высокие шляпы. Коляска тряслась и вздрагивала, как крыса в зубах у терьера.
Девушка даже представить себе не могла, что вчерашняя теплая и солнечная погода может вдруг так резко перемениться.
Когда они достигли вершины какого-то очень высокого и крутого холма, внезапно раздался резкий скрежещущий звук.
Экипаж дернулся и остановился. Леона закричала от страха.
Сознание возвращалось медленно. Она услышала незнакомые голоса.
Кто-то раздавал указания, лошади неистово рвались вперед, а кучера ласково разговаривали с ними, пытаясь успокоить.
Внезапно она осознала, что находится не в коляске, а лежит на земле. Леона открыла глаза, чтобы посмотреть на человека, склонившегося над ней.
Черты его лица она различала не слишком четко, но мысленно отметила, что прежде никогда его не видела и что он исключительно хорош собой.
— Все в порядке, — тихо сказал незнакомец. — Не бойтесь!
— Я… я не боюсь, — попыталась она произнести в ответ, но вдруг ощутила, что лоб ее отчаянно болит и говорить очень трудно.
— Думаю, что лучше будет отвезти леди в замок, — услышала она голос человека, стоявшего рядом с ней на коленях. — Я пришлю вам своих людей, они помогут починить экипаж, а лошадей отведут ко мне в стойла.
— Очень хорошо, милорд.
Незнакомец уже расстегивал на ее левом плече брошку с топазом, которая держала накидку.
— Как вам кажется, вы сможете сесть? — спросил он Леону. — Если сможете, я закутаю вас в свой плед, и вам будет гораздо теплее. Самый быстрый способ укрыться от ветра и дождя — верхом на моей лошади.
Говоря это, он обхватил Леону вокруг талии и помог сесть.
Потом незнакомец укрыл ее голову и плечи пледом и, взяв ее на руки, направился к лошади, которую держал под уздцы кучер. . Очень нежно и бережно он поднял Леону на седло, приказав одному из спешившихся верховых ее поддержать. Потом сам легко вспрыгнул на лошадь сзади и обнял девушку одной рукой.
Голова болела дико. Леона была полностью ошеломлена и плохо понимала, что с ней происходит.
Когда они тронулись с места, она оглянулась и увидела экипаж герцога, лежащий на обочине дороги, и лошадей, уже освобожденных из упряжи.
Затем жестокий ветер заставил повернуть лицо к человеку, который держал ее, и она прислонилась щекой к его плечу.
Она почувствовала, как напряглась его рука.
— До моего замка совсем недалеко, — мягко произнес он, — но поездка в экипаже заняла бы слишком много времени.
— Я… я очень вам… признательна, — только и смогла выговорить Леона.
— Это просто счастье, что я увидел вашу карету.
Они ехали вперед, а холодный ветер свирепствовал по-прежнему, продувая даже толстый плед, в который была укутана Леона, и она была благодарна своему спасителю за тепло его тела.
Инстинктивно она придвинулась к нему ближе. Потом посмотрела вверх и увидела улыбку, играющую на губах обладателя мужественного подбородка.
— С вами все в порядке? — спросил он.
— Мне кажется, я… должно быть, я сильно ударилась головой… об окно, — ответила Леона. — Остальное, по-моему… цело.
— Мы обязательно разберемся, когда я доставлю вас домой в целости и сохранности, — ответил он.
Даже когда он говорил, ветер, казалось, срывал и уносил слова с его губ, и Леона подумала, что лучше будет помолчать.
Они спускались с холма, и он крепко держал ее, чтобы она нечаянно не упала вперед.
Девушка подумала, что в его сильных руках есть что-то надежное и успокаивающее. Она чувствовала себя в безопасности, она была защищена. Этого чувства она не испытывала со смерти отца.
«Вот так приключение!» — подумала Леона, и ей нестерпимо захотелось рассказать обо всем матери.
Интересно, кто же был ее спасителем?
К нему обращались «милорд», значит, можно предположить, что это знатный человек, хотя, сказала она себе, об этом и так нетрудно догадаться.
Было что-то властное в его манере говорить, отдавать приказы и в том, как он справился с ситуацией.
«Какое счастье, что он оказался неподалеку!» — подумала она.
Было бы чрезвычайно неудобно, если бы пришлось провести ночь среди вересковых полей на ветру, который с каждой минутой становился все холоднее и холоднее.
Должно быть, они уже достигли подножия холма, и теперь лошадь скакала гораздо быстрее, а ветра почти не чувствовалось.
Леона чуть подняла голову, чтобы осмотреться. Она заметила, как они проехали сначала через одни охраняемые ворота из кованого железа, а потом через другие, тоже с охраной.
— Мы дома, — сказал человек, державший ее. — Вы сможете отдохнуть, и еще мы выясним, не сломали ли вы чего-нибудь.
— Клянусь вам… все совсем не так плохо… как кажется! — ответила Леона.
— Надеюсь, что так и есть! — сказал он.
Лошадь встала, и Леона, с трудом оторвав голову от его плеча, обнаружила, что они находятся перед тяжелой дубовой дверью.
Она посмотрела вверх и увидела стены замка, поднимающиеся над ней, но времени рассмотреть их ей не хватило, потому что открылась дверь, навстречу выбежали слуги и один из них осторожно снял ее с седла.
Как это ни абсурдно, ей не хотелось, чтобы ее забирали из рук, от которых исходило чувство защищенности и покоя и которые так крепко держали ее всю дорогу.
Но еще прежде, чем она успела об этом подумать, незнакомец жестом отстранил слуг, вновь подхватил ее на руки и понес в замок.
— П-пожалуйста… я уверена, что могу… идти, — слабо протестовала Леона.
— В этом нет надобности, — ответил он. — Я ни за что не поверю, что вам сейчас очень хочется взбираться по ступенькам.
Он пошел вверх по лестнице, и Леона увидела, что все стены увешаны картинами, щитами, копьями, старинными палашами и флагами.
«Все в точности, как описывала мама, — подумала она с восхищением, — именно так должен выглядеть замок!»
Ее спаситель без видимых усилий поднялся по лестнице, а когда его сзади догнал слуга, он сказал:
— Я отнесу леди в «Чертополоховую комнату».