Страница:
«Но, быть может, он ищет такое чувство, — подумала Эрайна, — и в этих поисках я могу ему помочь».
Она не знала, как это сделать, однако считала, что если маркиз встретит такую же любовь, какая осенила и осчастливила ее отца, то она, Эрайна, почувствует, как она уже говорила ему, что уплатила свой долг.
«Я стану молиться за него, — решила она, — и, может быть, папа поможет ему, как помог мне и маме».
Чампкинс достал из чемодана очень красивое платье из бледно-зеленого газа и бархатную накидку к нему с отделкой из перьев марабу.
Когда Эрайна оделась, ей очень захотелось увидеть собственное отражение в большом зеркале, потому что платье было просто невообразимо красиво.
Оно затмило собой голубое, которое показалось ей, когда она его надела, сшитым из кусочка неба.
Она нашла ленту, приложенную к платью, точно такую же, какой был отделан корсаж, и повязала ею волосы, как научила ее мадам Селеста.
«Если у тебя есть драгоценности и дорогие гребни, ты в них не нуждаешься, — сказала она себе, — а когда их нет, они тебе кажутся такими эффектными!»
Впрочем, драгоценностей у нее, скорее всего, никогда не будет, подумалось ей, пока она завязывала на голове небольшой бант, придавший ей не свойственный до сих пор задорный вид.
Она знала, что зеленое платье подчеркивает зеленый цвет ее глаз, а кожа при этом покажется очень белой.
Пока она шла в каюту, где они должны были обедать, вечер повеял на нее восхитительным теплом.
Она вошла в каюту и увидела, что маркиз ее ждет, а стол накрыт на две персоны.
Сердце у нее сильно забилось оттого, что они оставались наедине; она волновалась бы куда меньше в присутствии мистера Фолкнера.
Маркиз, словно прочитав ее мысли, сказал:
— Фолкнер просил, чтобы мы не посетовали на его отсутствие. Он так поступил частично, я думаю, из соображений такта, а частично потому, что сильно устал и хотел бы хорошенько выспаться у себя в каюте.
— Вероятно, невежливо говорить, что я рада, — сказала на это Эрайна, — но я предпочитаю быть с вами вдвоем, потому что так легче разговаривать, к тому же вы могли бы поучить меня.
Маркизу подумалось, что большинству женщин хотелось бы побыть с ним наедине по совершенно другим причинам.
— Боюсь, как бы вы не заскучали от моих поучений, — поддразнил он ее.
— Этого со мной не случится, — отвечала Эрайна, — но даже если и так, обещаю вам, что не усну. — Помолчав, она добавила: — Скорее мне следует опасаться, что вам станет скучно меня наставлять.
Слово «вам» она произнесла с ударением, и маркиз пристально взглянул на нее.
— Как вы можете себе представить… — начал он, но тут же оборвал себя и заговорил совсем иначе: — Вы, как я понимаю, успели поболтать с Чампкинсом.
Эрайна залилась румянцем.
— Откуда вы узнали?
— Скажем, я читаю ваши мысли, к тому же отлично понимаю, что Чампкинс мог сообщить вам, от каких вещей меня одолевает скука.
— Я убеждена, что это… что вы очень умны и большинству людей не под силу поддерживать общение с вами.
Эрайна полагала, что вид у нее при этих словах самый простодушный, но маркиз ответил ей с улыбкой:
— Не стоит верить всему, что вам рассказывает Чампкинс. Он со мной вот уже много лет и порядком склонен к излишней фамильярности.
— Он мне очень напоминает мою няню. Она тоже мне многое рассказывала «для моей же пользы»!
Маркиз рассмеялся.
— Мне самому нередко приходило в голову, что, будь Чампкинс женщиной, он, несомненно, стал бы нянькой, которая то управляется с ребятишками железной рукой, то безмерно их балует.
— Замечательно верное описание, но вообще Чампкинс очень славный человек.
Так они дружески беседовали, пока им подавали разные деликатесы, захваченные маркизом на борт судна; было и шампанское, которое Эрайне приходилось пробовать и раньше, но только по особым случаям.
— Папа обычно открывал бутылку на Рождество и на мамин день рождения, — сказала она. — Мне разрешали сделать глоточек, пока я была маленькая, и выпить полбокала, когда я подросла.
— Теперь вы вполне взрослая молодая леди и к тому же маркиза, — проговорил маркиз. — Думаю, можете себе позволить полный бокал.
— А если я не буду держаться на ногах?
— Тогда я отнесу вас в постель, как прошлой ночью.
Она покраснела, вспомнив, что он раздевал ее, ему она показалась в эту минуту невероятно привлекательной.
Тут она произнесла очень серьезно:
— Это было… очень любезно с вашей стороны. Я не поблагодарила вас утром, потому что чувствовала, что вы… забыли об этом.
Он откровенно удивился:
— Почему вы так считаете?
— Потому что я… ничего для вас не значу, и вы не стали бы вспоминать обо мне, как…
Она запнулась, сильно смутившись, но маркиз тотчас подбодрил ее:
— Пожалуйста, закончите фразу, мне очень интересно.
— Это прозвучит дерзко… вы рассердитесь.
— Я не рассержусь, и вообще ничего из сказанного нами друг другу нельзя называть дерзостью. Ведь мы с вами вместе творим наше приключение, и нам необходимо быть откровенными.
— Ну, хорошо… Я хотела сказать, что вы не стали бы вспоминать обо мне, как о тех красивых леди, которые, как рассказывал Чампкинс, постоянно преследовали вас. Если вы относили их в постель, это имело для вас свое значение.
Размышления Эрайны удивили маркиза, но потом он сообразил, что так думать может лишь существо очень юное и невинное.
— Вероятно, вы правы, — небрежно произнес он, — но что я и в самом деле запомнил, укладывая вас в постель, так это ваш слишком малый для такого роста вес. Если вы хотите меня порадовать, ешьте так, чтобы исчезли провалы у вас на щеках, а также, как я подозреваю, те, что есть и в других местах на вашем теле.
— Постараюсь… Обещаю, что буду стараться, — совершенно непосредственно ответила Эрай-на. — Я уже чувствую, что пополнела со вчерашнего дня.
— Это всего лишь ваше воображение, — возразил маркиз. — Нам предстоит еще долгий путь, так что возьмите-ка второй кусочек голубя или съешьте телятины, хоть она и приготовлена не так хорошо, как мне хотелось бы.
— Я не могу больше есть, — взмолилась Эрайна. — Постараюсь завтра быть более послушной, но я обычно съедала на обед яйцо или немного супа из овощей, который готовила для мамы… а на завтрак нам нужно было немного…
Судя по тому, как она это все говорила, маркиз понял, что она вовсе не старается его разжалобить, а просто излагает факты своего прошлого, как есть, чтобы ему все стало ясно.
— В замке у моего отца, насколько я могу припомнить, всегда было много еды, — сказал он, — и еды отменной, но приготовленной далеко не так искусно, как я теперь предпочитаю.
Немного подумав, он продолжал:
— В реке там водятся лососи, и я надеюсь сам поймать их много. В море есть омары. Есть олени в охотничьих угодьях. На вересковых пустошах сейчас подрастает множество куропаток и тетеревов.
— Это звучит заманчиво! — воскликнула Эрайна. — А Чампкинс уверяет, что там будет хаггис.
— Конечно, — согласился маркиз. — Хаггис и овсянка на завтрак. От одного этого вы растолстеете, если больше ничто не поможет!
И он вспомнил, что к завтраку в столовой на первом этаже замка всегда подавали огромную чашу овсяной каши.
Вспомнил и то, как наполняли кашей до краев его собственную деревянную чашку с окаймленными серебром краями, подаренную ему на крестины. Кашу солили, после чего он, как велел отец, ходил по комнате и ел эту кашу.
То была традиция древних скоттов — есть овсянку стоя, на случай внезапного нападения враждебного клана.
Маркиз поразмышлял, стоит ли говорить Эрайне об этом обычае, но решил, что это несущественно, поскольку женщинам разрешалось есть овсянку сидя. Стало быть, ее это не касается.
Вслух он произнес:
— Просто удивительно, как много традиций, известных моему отцу и множеству наших родственников, я совсем позабыл. Если я проявлю свое невежество, это не просто заденет их чувства, они, чего доброго, обратят против меня оружие.
Последовала недолгая пауза. Потом заговорила Эрайна:
— Я полагаю, что думать подобным образом — ошибка с вашей стороны.
Маркиз уставился на нее.
— Что вы имеете в виду?
— Вы просили меня быть с вами правдивой. Я считаю, вам не следует возвращаться домой в таком враждебном настроении. Папа всегда говорил: что отдашь, то и получишь. И я думаю, он был прав.
Маркиз молчал, и она продолжала:
— Мы изображаем супружескую пару, и я считаю, было бы… мудро с вашей стороны показать, что вы… рады снова увидеть отца… рады вернуться домой. Если они ждут от вас упорства и недовольства, то тем более будут поражены, столкнувшись с противоположным.
Окончив говорить, Эрайна присмотрелась к выражению лица маркиза и быстро произнесла:
— Простите… но вы сами просили меня… Глаза у нее стали большими и испуганными после этих слов.
Именно в эту минуту маркиз собирался заявить, что это не ее дело, что она не имеет права поучать его. Но ведь она говорит разумные вещи, он и сам думал об этом.
— Я хочу, чтобы вы всегда говорили мне, что думаете, — заговорил, наконец, он. — Я просто поражен, Эрайна, как разумно вы рассуждаете.
— И вы… не сердитесь?
— Конечно же, нет! Вы только дали мне почувствовать, насколько я был неумен.
— Вы никогда бы не могли… быть таким!
— Надеюсь, вы правы, но вы сумели взглянуть на вещи совершенно иначе, чем это делал до сих пор я.
— Я понимаю, насколько это трудно для вас… очень, очень трудно, — мягко проговорила Эрайна, — оставить там, на юге, все, что имело для вас… значение.
Легонько вздохнув, она вдруг добавила:
— Я чувствую себя почти ясновидящей и хочу сказать вам, что все обернется не так скверно, как вы предполагаете.
— Откуда вам это знать?
— Мне трудно это объяснить. Наверное, потому, что вы так полны жизни, так страстны. Любое противодействие, которого вы ждете, рассеется перед вами, когда вы явитесь, словно солнце из тумана.
Она говорила мечтательным голосом, удивившим маркиза. Он сказал:
— Хорошо бы вы оказались правы. Во всяком случае, если там, как я опасаюсь, туман, я уверен, что мы рассеем его вместе.
Он заметил, как вспыхнули ее глаза при слове «вместе», и понял, что она мечтает помочь ему и будет счастлива, если это ей удастся.
Он поднял свой бокал.
— За нас, Эрайна! — воскликнул он. — Мы вместе в очень необычном и, я надеюсь, увлекательном приключении.
Глава 6
Она не знала, как это сделать, однако считала, что если маркиз встретит такую же любовь, какая осенила и осчастливила ее отца, то она, Эрайна, почувствует, как она уже говорила ему, что уплатила свой долг.
«Я стану молиться за него, — решила она, — и, может быть, папа поможет ему, как помог мне и маме».
Чампкинс достал из чемодана очень красивое платье из бледно-зеленого газа и бархатную накидку к нему с отделкой из перьев марабу.
Когда Эрайна оделась, ей очень захотелось увидеть собственное отражение в большом зеркале, потому что платье было просто невообразимо красиво.
Оно затмило собой голубое, которое показалось ей, когда она его надела, сшитым из кусочка неба.
Она нашла ленту, приложенную к платью, точно такую же, какой был отделан корсаж, и повязала ею волосы, как научила ее мадам Селеста.
«Если у тебя есть драгоценности и дорогие гребни, ты в них не нуждаешься, — сказала она себе, — а когда их нет, они тебе кажутся такими эффектными!»
Впрочем, драгоценностей у нее, скорее всего, никогда не будет, подумалось ей, пока она завязывала на голове небольшой бант, придавший ей не свойственный до сих пор задорный вид.
Она знала, что зеленое платье подчеркивает зеленый цвет ее глаз, а кожа при этом покажется очень белой.
Пока она шла в каюту, где они должны были обедать, вечер повеял на нее восхитительным теплом.
Она вошла в каюту и увидела, что маркиз ее ждет, а стол накрыт на две персоны.
Сердце у нее сильно забилось оттого, что они оставались наедине; она волновалась бы куда меньше в присутствии мистера Фолкнера.
Маркиз, словно прочитав ее мысли, сказал:
— Фолкнер просил, чтобы мы не посетовали на его отсутствие. Он так поступил частично, я думаю, из соображений такта, а частично потому, что сильно устал и хотел бы хорошенько выспаться у себя в каюте.
— Вероятно, невежливо говорить, что я рада, — сказала на это Эрайна, — но я предпочитаю быть с вами вдвоем, потому что так легче разговаривать, к тому же вы могли бы поучить меня.
Маркизу подумалось, что большинству женщин хотелось бы побыть с ним наедине по совершенно другим причинам.
— Боюсь, как бы вы не заскучали от моих поучений, — поддразнил он ее.
— Этого со мной не случится, — отвечала Эрайна, — но даже если и так, обещаю вам, что не усну. — Помолчав, она добавила: — Скорее мне следует опасаться, что вам станет скучно меня наставлять.
Слово «вам» она произнесла с ударением, и маркиз пристально взглянул на нее.
— Как вы можете себе представить… — начал он, но тут же оборвал себя и заговорил совсем иначе: — Вы, как я понимаю, успели поболтать с Чампкинсом.
Эрайна залилась румянцем.
— Откуда вы узнали?
— Скажем, я читаю ваши мысли, к тому же отлично понимаю, что Чампкинс мог сообщить вам, от каких вещей меня одолевает скука.
— Я убеждена, что это… что вы очень умны и большинству людей не под силу поддерживать общение с вами.
Эрайна полагала, что вид у нее при этих словах самый простодушный, но маркиз ответил ей с улыбкой:
— Не стоит верить всему, что вам рассказывает Чампкинс. Он со мной вот уже много лет и порядком склонен к излишней фамильярности.
— Он мне очень напоминает мою няню. Она тоже мне многое рассказывала «для моей же пользы»!
Маркиз рассмеялся.
— Мне самому нередко приходило в голову, что, будь Чампкинс женщиной, он, несомненно, стал бы нянькой, которая то управляется с ребятишками железной рукой, то безмерно их балует.
— Замечательно верное описание, но вообще Чампкинс очень славный человек.
Так они дружески беседовали, пока им подавали разные деликатесы, захваченные маркизом на борт судна; было и шампанское, которое Эрайне приходилось пробовать и раньше, но только по особым случаям.
— Папа обычно открывал бутылку на Рождество и на мамин день рождения, — сказала она. — Мне разрешали сделать глоточек, пока я была маленькая, и выпить полбокала, когда я подросла.
— Теперь вы вполне взрослая молодая леди и к тому же маркиза, — проговорил маркиз. — Думаю, можете себе позволить полный бокал.
— А если я не буду держаться на ногах?
— Тогда я отнесу вас в постель, как прошлой ночью.
Она покраснела, вспомнив, что он раздевал ее, ему она показалась в эту минуту невероятно привлекательной.
Тут она произнесла очень серьезно:
— Это было… очень любезно с вашей стороны. Я не поблагодарила вас утром, потому что чувствовала, что вы… забыли об этом.
Он откровенно удивился:
— Почему вы так считаете?
— Потому что я… ничего для вас не значу, и вы не стали бы вспоминать обо мне, как…
Она запнулась, сильно смутившись, но маркиз тотчас подбодрил ее:
— Пожалуйста, закончите фразу, мне очень интересно.
— Это прозвучит дерзко… вы рассердитесь.
— Я не рассержусь, и вообще ничего из сказанного нами друг другу нельзя называть дерзостью. Ведь мы с вами вместе творим наше приключение, и нам необходимо быть откровенными.
— Ну, хорошо… Я хотела сказать, что вы не стали бы вспоминать обо мне, как о тех красивых леди, которые, как рассказывал Чампкинс, постоянно преследовали вас. Если вы относили их в постель, это имело для вас свое значение.
Размышления Эрайны удивили маркиза, но потом он сообразил, что так думать может лишь существо очень юное и невинное.
— Вероятно, вы правы, — небрежно произнес он, — но что я и в самом деле запомнил, укладывая вас в постель, так это ваш слишком малый для такого роста вес. Если вы хотите меня порадовать, ешьте так, чтобы исчезли провалы у вас на щеках, а также, как я подозреваю, те, что есть и в других местах на вашем теле.
— Постараюсь… Обещаю, что буду стараться, — совершенно непосредственно ответила Эрай-на. — Я уже чувствую, что пополнела со вчерашнего дня.
— Это всего лишь ваше воображение, — возразил маркиз. — Нам предстоит еще долгий путь, так что возьмите-ка второй кусочек голубя или съешьте телятины, хоть она и приготовлена не так хорошо, как мне хотелось бы.
— Я не могу больше есть, — взмолилась Эрайна. — Постараюсь завтра быть более послушной, но я обычно съедала на обед яйцо или немного супа из овощей, который готовила для мамы… а на завтрак нам нужно было немного…
Судя по тому, как она это все говорила, маркиз понял, что она вовсе не старается его разжалобить, а просто излагает факты своего прошлого, как есть, чтобы ему все стало ясно.
— В замке у моего отца, насколько я могу припомнить, всегда было много еды, — сказал он, — и еды отменной, но приготовленной далеко не так искусно, как я теперь предпочитаю.
Немного подумав, он продолжал:
— В реке там водятся лососи, и я надеюсь сам поймать их много. В море есть омары. Есть олени в охотничьих угодьях. На вересковых пустошах сейчас подрастает множество куропаток и тетеревов.
— Это звучит заманчиво! — воскликнула Эрайна. — А Чампкинс уверяет, что там будет хаггис.
— Конечно, — согласился маркиз. — Хаггис и овсянка на завтрак. От одного этого вы растолстеете, если больше ничто не поможет!
И он вспомнил, что к завтраку в столовой на первом этаже замка всегда подавали огромную чашу овсяной каши.
Вспомнил и то, как наполняли кашей до краев его собственную деревянную чашку с окаймленными серебром краями, подаренную ему на крестины. Кашу солили, после чего он, как велел отец, ходил по комнате и ел эту кашу.
То была традиция древних скоттов — есть овсянку стоя, на случай внезапного нападения враждебного клана.
Маркиз поразмышлял, стоит ли говорить Эрайне об этом обычае, но решил, что это несущественно, поскольку женщинам разрешалось есть овсянку сидя. Стало быть, ее это не касается.
Вслух он произнес:
— Просто удивительно, как много традиций, известных моему отцу и множеству наших родственников, я совсем позабыл. Если я проявлю свое невежество, это не просто заденет их чувства, они, чего доброго, обратят против меня оружие.
Последовала недолгая пауза. Потом заговорила Эрайна:
— Я полагаю, что думать подобным образом — ошибка с вашей стороны.
Маркиз уставился на нее.
— Что вы имеете в виду?
— Вы просили меня быть с вами правдивой. Я считаю, вам не следует возвращаться домой в таком враждебном настроении. Папа всегда говорил: что отдашь, то и получишь. И я думаю, он был прав.
Маркиз молчал, и она продолжала:
— Мы изображаем супружескую пару, и я считаю, было бы… мудро с вашей стороны показать, что вы… рады снова увидеть отца… рады вернуться домой. Если они ждут от вас упорства и недовольства, то тем более будут поражены, столкнувшись с противоположным.
Окончив говорить, Эрайна присмотрелась к выражению лица маркиза и быстро произнесла:
— Простите… но вы сами просили меня… Глаза у нее стали большими и испуганными после этих слов.
Именно в эту минуту маркиз собирался заявить, что это не ее дело, что она не имеет права поучать его. Но ведь она говорит разумные вещи, он и сам думал об этом.
— Я хочу, чтобы вы всегда говорили мне, что думаете, — заговорил, наконец, он. — Я просто поражен, Эрайна, как разумно вы рассуждаете.
— И вы… не сердитесь?
— Конечно же, нет! Вы только дали мне почувствовать, насколько я был неумен.
— Вы никогда бы не могли… быть таким!
— Надеюсь, вы правы, но вы сумели взглянуть на вещи совершенно иначе, чем это делал до сих пор я.
— Я понимаю, насколько это трудно для вас… очень, очень трудно, — мягко проговорила Эрайна, — оставить там, на юге, все, что имело для вас… значение.
Легонько вздохнув, она вдруг добавила:
— Я чувствую себя почти ясновидящей и хочу сказать вам, что все обернется не так скверно, как вы предполагаете.
— Откуда вам это знать?
— Мне трудно это объяснить. Наверное, потому, что вы так полны жизни, так страстны. Любое противодействие, которого вы ждете, рассеется перед вами, когда вы явитесь, словно солнце из тумана.
Она говорила мечтательным голосом, удивившим маркиза. Он сказал:
— Хорошо бы вы оказались правы. Во всяком случае, если там, как я опасаюсь, туман, я уверен, что мы рассеем его вместе.
Он заметил, как вспыхнули ее глаза при слове «вместе», и понял, что она мечтает помочь ему и будет счастлива, если это ей удастся.
Он поднял свой бокал.
— За нас, Эрайна! — воскликнул он. — Мы вместе в очень необычном и, я надеюсь, увлекательном приключении.
Глава 6
— Он замечательный! Прекрасный! Именно таким и должен быть ваш замок!
Эрайна произнесла это с таким восторгом и увлечением, что маркиз ощутил примерно те же чувства.
Он находился в приподнятом настроении с первого же момента после прибытия в Абердин, где они должны были пересесть на яхту герцога.
Совершенно неожиданно для себя он был доволен морским путешествием.
Он ожидал, что ему предстоят три дня невероятной скуки. Вместо этого он радовался разговорам с Эрайной, которые нередко превращались в настоящие лекции.
Вместе с тем он обнаружил, что она не только задает ему очень умные вопросы, но порой готова и поспорить.
Он спросил, как это ей удалось стать такой проницательной, и Эрайна ответила:
— Папа и мама обычно читали вслух по вечерам, а потом мы с мамой начинали спорить с папой о том, прав или нет писатель в своих умозаключениях. Чаще всего в споре побеждал папа, но было ужасно интересно, и бывало, что у нас завязывалась самая настоящая перепалка.
Она рассмеялась и добавила:
— С вами я бы не посмела… спорить так отчаянно. Тем не менее, маркиз решил, что ему стоит потренировать мозги, а по прибытии в Абердин вынужден был признать, что поездка придала ему энергии и развлекла, а вовсе не вызвала подавленность.
Только человек, лишенный нормального восприятия, не был бы обрадован приветствием членов клана, великолепно выглядевших в своих килтах. Эти люди сопровождали маркиза и Эрайну на яхту герцога, пришвартованную у набережной.
Волынщик сыграл «Победу Макдононам», когда они поднялись на борт; судно двинулось из гавани к открытому морю, и собравшаяся на берегу толпа громкими криками провожала их в путь.
Если Эрайна пришла в радостное волнение, впервые увидев замок, то маркиз испытал чувство гордости, незнакомое ему до сих пор.
На всем побережье Шотландии не было другого такого величественного и красивого замка, как Килдонон.
Замок был расположен высоко над заливом, до самого моря простирался огромный парк; силуэт здания четко рисовался на фоне вересковых пустошей, тянущихся до самого горизонта.
Дело было не только в том, насколько красив сам замок с его башнями и шпилями: маркиз успел позабыть, что дневной свет в этой части Шотландии совершенно необычен, как нигде в мире. Он менялся, чуть ли не каждые несколько секунд в зависимости от движения облаков и солнца, и в самом центре этой картины замок сиял, как драгоценный камень.
Яхта плавно двигалась по спокойной воде, и пассажиры глядели на собравшихся на берегу членов клана, а когда судно приблизилось к далеко выступающей в залив длинной деревянной пристани, от звуков волынок загудел воздух.
Маркиз ни за что не признался бы в этом, но в этот миг ему захотелось, чтобы на нем была шотландская одежда, от которой он с таким пренебрежением отказался, уехав с матерью на юг.
Приветствия Макдононов, уважение, с каким они встречали его, вновь вызвали у маркиза прилив гордости.
Едва он и Эрайна двинулись через парк к замку, сопровождаемые двумя волынщиками впереди них и двумя позади, маркиз понял, что не просто вернулся домой, но принят как будущий глава клана.
В парке было множество цветов, в цвету стояли деревья, и струи фонтана в центре радужно сверкали в солнечных лучах.
Большой пролет каменных ступеней вел на огороженную балюстрадой террасу, потом все подошли к парадному входу в замок — огромной деревянной двери, обитой железом и сохранившейся со времен средневековья.
Здесь их тоже ждали члены клана, которые жили непосредственно в замке или поблизости; они приветствовали маркиза на английском и на гэльском языках.
Но выразительнее слов были улыбки и глаза, говорившие, что все эти люди рады видеть маркиза.
Широкая лестница привела их на первый этаж, где, как отлично знал маркиз, находилась приемная зала главы клана, — в ней теперь ждал маркиза его отец.
Маркиз скривил губы при мысли о том, что отец с самого его приезда подчеркивает новое к нему отношение и принимает, по существу, как блудного сына из евангельской притчи.
Мажордом провозгласил зычным голосом:
— Маркиз Килдонон, ваша милость!
Приемная главы клана производила сильное впечатление: стены увешаны щитами и старинными палашами вперемежку с огромными портретами прежних вождей; Эрайна даже не сразу обратила внимание на человека, который ждал их.
Герцог восседал в дальнем от них конце комнаты на высоком кресле, которое вполне сошло бы за трон.
Она вдруг занервничала и засмущалась, пока они с маркизом шли между двух рядов застывших, в неподвижности людей в килтах.
Она успела заметить, что присутствовавшие здесь, в зале, посматривали на нее с таким же любопытством, как и те, кто встречал их на яхте и на пристани.
Маркиз знакомил ее с некоторыми представителями клана, но никому из них не называл ее имя.
Сердце у Эрайны билось неспокойно, однако утешало, что выглядит она наилучшим образом.
Это Чампкинс посоветовал надеть платье темно-синее, как море, и шляпу, поля которой были оторочены кружевом, а тулья украшена маленькими розовыми розочками.
Маркиз посмотрел на нее с одобрением, когда она вышла из каюты перед прибытием в Абердин.
Заметил он не только нарядное платье, которое шло ей, но и то, что от нормального питания в течение трех дней пути с ее лица исчезло голодное выражение, а щеки заметно округлились.
Она шла теперь рядом с ним, и ей казалось, что расстояние, которое предстоит пройти до герцогского кресла, бесконечно.
Наконец они остановились перед старым человеком; плед его был заколот брошью с огромным дымчатым топазом, а большой спорран 14 отделан блестящим серебром.
Несколько секунд никто не говорил ни слова. Потом герцог, взглянув на сына из-под нависших бровей, произнес глубоким, властным голосом:
— Добро пожаловать домой, Алистер. Рад тебя видеть.
Он протянул руку, и маркиз сжал ее в своей. Потом, вопреки собственному решению не делать ничего подобного, мягким движением опустился на одно колено.
Он знал, что отец в качестве главы клана вправе ждать от него подобного знака уважения, и, думая об этом по пути, клялся себе, что будь он проклят, если унизит себя. Но сейчас это показалось ему вполне естественным.
Все еще не выпуская руку отца из своей, он проговорил:
— Как вы себя чувствуете, сэр? Мы с вами долго не виделись.
— Слишком долго! — коротко ответил герцог. И тотчас его зоркие, как у орла, глаза обратились на Эрайну.
Она и без слов поняла, о чем он хочет спросить, и от страха у нее перехватило дыхание.
Маркиз, возвысив голос, так что все в зале его слышали, произнес:
— А теперь, отец, позвольте мне представить вам мою жену, которая сопровождала меня в моей поездке сюда.
— Твою жену?!
Герцог, без сомнения, был крайне удивлен, но прежде чем маркиз успел что-то объяснить, спросил резким тоном:
— Ты женат? Почему мне никто не сообщил об этом?
— Мы совершили наше бракосочетание без огласки, — ответил маркиз. — Причины я объясню вам позже.
Наступило молчание, словно герцог не находил что сказать.
Но тут от боковой стены комнаты отделилась фигура женщины, до сей минуты ничем о себе не заявлявшей. Теперь он подошла совсем близко.
Высоко держа голову, остановилась она возле кресла герцога и посмотрела маркизу в лицо. Женщина была высокая и красивая, но какой-то слишком мужественной красотой; у нее были чересчур резкие черты лица, волосы, каштановые с рыжеватым отливом, небрежно убраны под клетчатый берет, сбоку на котором была приколота брошь в виде герба Макнаинов, как определил, приглядевшись маркиз.
Герцог мог бы и не произносить скороговоркой совершенно иным тоном, чем прежде:
— Леди Морэг, вы еще не встречались с моим сыном Алистером.
— Нет, но я ждала этой встречи, — ясным голосом, без малейшей запинки сказала леди Морэг.
Она протянула руку, и маркиз слегка пожал ее, проговорив не без иронии:
— Это, безусловно, новость — увидеть в стенах Килдонона члена семьи Макнаинов!
— Мой брат и я решили, что настало время покончить со старыми распрями, из-за которых наши люди веками убивали друг друга.
— Я согласен с вами, — отвечал маркиз. — Позвольте вам представить мою жену.
Кивок, которым леди Морэг удостоила Эрайну, дал ей понять, что она здесь нежеланная гостья, чуть ли не самозванка; ясно было и недоброжелательное отношение герцога к англичанке.
Он никак не мог смириться с тем, что маркиз женится на женщине, которая не принадлежит к клану Макдононов и вряд ли способна осознать Великое предназначение шотландского народа.
Однако герцог понимал, что здесь не время и не место для взаимных обвинений, поэтому он медленно и с трудом встал с кресла.
— Здесь много наших родственников, желающих поздороваться с тобой, Алистер.
Маркиз кивнул в знак согласия, и герцог сделал несколько шагов рядом с сыном; к ним друг за другом начали подходить присутствующие, чтобы познакомиться и поздравить маркиза с возвращением домой.
Кто пожимал руку, кто ограничивался почтительным поклоном, но маркиз для каждого находил доброе слово и обнаружил, что многих помнит с детских лет.
Пока все это происходило, кто-то подвинул Эрайне кресло, и она села, хотя леди Морэг от такого же предложения отказалась с пренебрежительной миной.
Она осталась стоять неподалеку от Эрайны, прямая, с мрачным лицом, всем своим видом давая понять, что не имеет желания общаться.
Как только представления были закончены, герцог, по-видимому, собрался покинуть приемный зал, а маркиз обернулся и поманил к себе Эрайну.
Она быстро вскочила с кресла и присоединилась к нему, но тут же подошла и леди Морэг.
— Ну и каково вернуться в загон после столь долгого отсутствия? — спросила она.
— Я пока предпочитаю подождать с ответом, — уклонился маркиз.
Герцог шел впереди них, и леди Морэг, словно бы не замечая присутствия Эрайны, продолжала:
— Вам, вероятно, известно, что ваш отец хотел объединить наши кланы в дружбе и гармонии.
— Я понял, что вы дали согласие выйти за моего брата.
— Бедный Айен, — чуть менее жестким голосом произнесла леди Морэг. — Но мы, то есть вы и я, должны думать не только о себе, но и о нашем народе.
— Разумеется, — согласился маркиз, — и я буду ждать случая представить мою жену Макнаинам.
Его слова как бы стерли улыбку с губ леди Морэг, она мельком взглянула на Эрайну, и выражение глаз у нее было жестокое.
Потом, когда они дошли до двери, леди Морэг вместо того, чтобы последовать за герцогом, направляющимся в гостиную, стала спускаться по лестнице, и Эрайна физически ощущала ее ненависть и злобу, как будто она выразила ее в соответствующих словах.
Эрайна импульсивно произнесла так, чтобы ее услышал только маркиз:
— Я сочувствую ей…
— Я вам признателен.
Глаза их встретились, и Эрайна поняла, что хоть леди Морэг по-своему привлекательна, ей не сравниться с красавицами, которые, как поведал ей Чампкинс, преследовали маркиза своей любовью.
Она подумала о пуховке, найденной в ящичке у зеркала, и сказала себе: «Я уверена, что он любил только женственных женщин, а леди Морэг вовсе не женственна».
У нее не было возможности обменяться с маркизом еще хоть словом до того, как они вошли в гостиную, где присоединились к ближайшим родственникам герцога.
Среди них было несколько кузенов, а также родственниц женского пола, пожилых и не слишком пожилых; все они, как узнала Эрайна, жили поблизости.
Было и несколько подростков, которые с любопытством рассматривали маркиза; юноши явно любовались его элегантной модной одеждой, а девушки, очевидно, находили его неотразимо красивым.
Разговор шел какой-то напыщенный и скованный, потом герцог произнес несколько угрожающим тоном:
— Алистер, я хочу поговорить с тобой наедине. Пройди, пожалуйста, в библиотеку.
— Хорошо, отец, — ответил маркиз, — но сначала я провожу Эрайну в спальню, чтобы она могла отдохнуть перед обедом.
— Надеюсь, тебе известно, где ты спишь, — отрывисто бросил герцог.
— Безусловно.
Когда они шли по длинному коридору, Эрайна вздохнула с облегчением.
Последний час в гостиной, когда любопытствующие родственницы засыпали ее вопросами, ответы на которые требовали немалого хитроумия, стал для Эрайны испытанием, вымотавшим всю душу.
Но вот маркиз открыл дверь, и они вошли в большую нарядную комнату. Девушку поразила огромная, украшенная резьбой кровать со столбиками для балдахина и камин, в котором при желании можно было бы жечь целые бревна.
Эрайна с интересом огляделась.
Окна выходили в парк, за которым виднелось море; по большому ковру на полу разбросаны были маленькие коврики из меха дикого кота.
Комната была строгая по стилю и создавала впечатление величавости.
Маркиз затворил дверь и сказал:
— Я должен поздравить вас. Вы блестяще прошли через это мучительное испытание.
— Вы и в самом деле так считаете? — спросила Эрайна. — Я так боялась осрамить вас.
— Вы меня спасли!
— Я отлично понимаю, что вы не захотели бы жениться… на леди Морэг, — робко заговорила Эрайна. — В то же время я вижу, что ваш отец… ненавидит меня.
— И, тем не менее, он верит, что вы моя жена, а с этим он ничего не может поделать.
— Леди Морэг очень негодовала, — продолжала Эрайна. — Не приведет ли это к тому, что вражда между кланами усилится… и вам снова придется сражаться?
В голосе у нее было столько ужаса перед подобной перспективой, что маркиз расхохотался.
— Конечно же, нет, — сказал он. — Мы теперь гораздо более цивилизованны, чем в прошлом, и я убежден, что старейшины кланов со временем научатся уважать друг друга и станут вести себя как человеческие существа, а не как варвары.
— Быть может, было бы лучше… для всех… если бы вы женились на ней.
— Япредпочел бы умереть! — отрезал маркиз. — Или — что гораздо реальнее! — голодать.
Он говорил так твердо, что Эрайна взглянула на него: он был, несомненно, искренен.
— Мы должны быть очень… очень осторожны, чтобы не попасться, — проговорила она.
— Мы и будем, — ответил маркиз. — А теперь отдохните и готовьтесь к весьма торжественному обеду. Мой отец обедает по всей форме.
С этими словами он вышел из комнаты, и в нее поспешно, словно только и ждали его ухода, вошли две служанки — помочь Эрайне раздеться.
Маркиз возвращался взамок с реки по короткой дороге через заросли вереска, который еще и не начал цвести; маркиз находился прямо-таки в триумфальном настроении — ему было, чем похвастаться.
Он поймал ни много, ни мало целых четырех лососей, начав удить с самого утра, и был в восторге оттого, что не утратил сноровки, хотя с двенадцати лет не брал удочку в руки.
Эрайна произнесла это с таким восторгом и увлечением, что маркиз ощутил примерно те же чувства.
Он находился в приподнятом настроении с первого же момента после прибытия в Абердин, где они должны были пересесть на яхту герцога.
Совершенно неожиданно для себя он был доволен морским путешествием.
Он ожидал, что ему предстоят три дня невероятной скуки. Вместо этого он радовался разговорам с Эрайной, которые нередко превращались в настоящие лекции.
Вместе с тем он обнаружил, что она не только задает ему очень умные вопросы, но порой готова и поспорить.
Он спросил, как это ей удалось стать такой проницательной, и Эрайна ответила:
— Папа и мама обычно читали вслух по вечерам, а потом мы с мамой начинали спорить с папой о том, прав или нет писатель в своих умозаключениях. Чаще всего в споре побеждал папа, но было ужасно интересно, и бывало, что у нас завязывалась самая настоящая перепалка.
Она рассмеялась и добавила:
— С вами я бы не посмела… спорить так отчаянно. Тем не менее, маркиз решил, что ему стоит потренировать мозги, а по прибытии в Абердин вынужден был признать, что поездка придала ему энергии и развлекла, а вовсе не вызвала подавленность.
Только человек, лишенный нормального восприятия, не был бы обрадован приветствием членов клана, великолепно выглядевших в своих килтах. Эти люди сопровождали маркиза и Эрайну на яхту герцога, пришвартованную у набережной.
Волынщик сыграл «Победу Макдононам», когда они поднялись на борт; судно двинулось из гавани к открытому морю, и собравшаяся на берегу толпа громкими криками провожала их в путь.
Если Эрайна пришла в радостное волнение, впервые увидев замок, то маркиз испытал чувство гордости, незнакомое ему до сих пор.
На всем побережье Шотландии не было другого такого величественного и красивого замка, как Килдонон.
Замок был расположен высоко над заливом, до самого моря простирался огромный парк; силуэт здания четко рисовался на фоне вересковых пустошей, тянущихся до самого горизонта.
Дело было не только в том, насколько красив сам замок с его башнями и шпилями: маркиз успел позабыть, что дневной свет в этой части Шотландии совершенно необычен, как нигде в мире. Он менялся, чуть ли не каждые несколько секунд в зависимости от движения облаков и солнца, и в самом центре этой картины замок сиял, как драгоценный камень.
Яхта плавно двигалась по спокойной воде, и пассажиры глядели на собравшихся на берегу членов клана, а когда судно приблизилось к далеко выступающей в залив длинной деревянной пристани, от звуков волынок загудел воздух.
Маркиз ни за что не признался бы в этом, но в этот миг ему захотелось, чтобы на нем была шотландская одежда, от которой он с таким пренебрежением отказался, уехав с матерью на юг.
Приветствия Макдононов, уважение, с каким они встречали его, вновь вызвали у маркиза прилив гордости.
Едва он и Эрайна двинулись через парк к замку, сопровождаемые двумя волынщиками впереди них и двумя позади, маркиз понял, что не просто вернулся домой, но принят как будущий глава клана.
В парке было множество цветов, в цвету стояли деревья, и струи фонтана в центре радужно сверкали в солнечных лучах.
Большой пролет каменных ступеней вел на огороженную балюстрадой террасу, потом все подошли к парадному входу в замок — огромной деревянной двери, обитой железом и сохранившейся со времен средневековья.
Здесь их тоже ждали члены клана, которые жили непосредственно в замке или поблизости; они приветствовали маркиза на английском и на гэльском языках.
Но выразительнее слов были улыбки и глаза, говорившие, что все эти люди рады видеть маркиза.
Широкая лестница привела их на первый этаж, где, как отлично знал маркиз, находилась приемная зала главы клана, — в ней теперь ждал маркиза его отец.
Маркиз скривил губы при мысли о том, что отец с самого его приезда подчеркивает новое к нему отношение и принимает, по существу, как блудного сына из евангельской притчи.
Мажордом провозгласил зычным голосом:
— Маркиз Килдонон, ваша милость!
Приемная главы клана производила сильное впечатление: стены увешаны щитами и старинными палашами вперемежку с огромными портретами прежних вождей; Эрайна даже не сразу обратила внимание на человека, который ждал их.
Герцог восседал в дальнем от них конце комнаты на высоком кресле, которое вполне сошло бы за трон.
Она вдруг занервничала и засмущалась, пока они с маркизом шли между двух рядов застывших, в неподвижности людей в килтах.
Она успела заметить, что присутствовавшие здесь, в зале, посматривали на нее с таким же любопытством, как и те, кто встречал их на яхте и на пристани.
Маркиз знакомил ее с некоторыми представителями клана, но никому из них не называл ее имя.
Сердце у Эрайны билось неспокойно, однако утешало, что выглядит она наилучшим образом.
Это Чампкинс посоветовал надеть платье темно-синее, как море, и шляпу, поля которой были оторочены кружевом, а тулья украшена маленькими розовыми розочками.
Маркиз посмотрел на нее с одобрением, когда она вышла из каюты перед прибытием в Абердин.
Заметил он не только нарядное платье, которое шло ей, но и то, что от нормального питания в течение трех дней пути с ее лица исчезло голодное выражение, а щеки заметно округлились.
Она шла теперь рядом с ним, и ей казалось, что расстояние, которое предстоит пройти до герцогского кресла, бесконечно.
Наконец они остановились перед старым человеком; плед его был заколот брошью с огромным дымчатым топазом, а большой спорран 14 отделан блестящим серебром.
Несколько секунд никто не говорил ни слова. Потом герцог, взглянув на сына из-под нависших бровей, произнес глубоким, властным голосом:
— Добро пожаловать домой, Алистер. Рад тебя видеть.
Он протянул руку, и маркиз сжал ее в своей. Потом, вопреки собственному решению не делать ничего подобного, мягким движением опустился на одно колено.
Он знал, что отец в качестве главы клана вправе ждать от него подобного знака уважения, и, думая об этом по пути, клялся себе, что будь он проклят, если унизит себя. Но сейчас это показалось ему вполне естественным.
Все еще не выпуская руку отца из своей, он проговорил:
— Как вы себя чувствуете, сэр? Мы с вами долго не виделись.
— Слишком долго! — коротко ответил герцог. И тотчас его зоркие, как у орла, глаза обратились на Эрайну.
Она и без слов поняла, о чем он хочет спросить, и от страха у нее перехватило дыхание.
Маркиз, возвысив голос, так что все в зале его слышали, произнес:
— А теперь, отец, позвольте мне представить вам мою жену, которая сопровождала меня в моей поездке сюда.
— Твою жену?!
Герцог, без сомнения, был крайне удивлен, но прежде чем маркиз успел что-то объяснить, спросил резким тоном:
— Ты женат? Почему мне никто не сообщил об этом?
— Мы совершили наше бракосочетание без огласки, — ответил маркиз. — Причины я объясню вам позже.
Наступило молчание, словно герцог не находил что сказать.
Но тут от боковой стены комнаты отделилась фигура женщины, до сей минуты ничем о себе не заявлявшей. Теперь он подошла совсем близко.
Высоко держа голову, остановилась она возле кресла герцога и посмотрела маркизу в лицо. Женщина была высокая и красивая, но какой-то слишком мужественной красотой; у нее были чересчур резкие черты лица, волосы, каштановые с рыжеватым отливом, небрежно убраны под клетчатый берет, сбоку на котором была приколота брошь в виде герба Макнаинов, как определил, приглядевшись маркиз.
Герцог мог бы и не произносить скороговоркой совершенно иным тоном, чем прежде:
— Леди Морэг, вы еще не встречались с моим сыном Алистером.
— Нет, но я ждала этой встречи, — ясным голосом, без малейшей запинки сказала леди Морэг.
Она протянула руку, и маркиз слегка пожал ее, проговорив не без иронии:
— Это, безусловно, новость — увидеть в стенах Килдонона члена семьи Макнаинов!
— Мой брат и я решили, что настало время покончить со старыми распрями, из-за которых наши люди веками убивали друг друга.
— Я согласен с вами, — отвечал маркиз. — Позвольте вам представить мою жену.
Кивок, которым леди Морэг удостоила Эрайну, дал ей понять, что она здесь нежеланная гостья, чуть ли не самозванка; ясно было и недоброжелательное отношение герцога к англичанке.
Он никак не мог смириться с тем, что маркиз женится на женщине, которая не принадлежит к клану Макдононов и вряд ли способна осознать Великое предназначение шотландского народа.
Однако герцог понимал, что здесь не время и не место для взаимных обвинений, поэтому он медленно и с трудом встал с кресла.
— Здесь много наших родственников, желающих поздороваться с тобой, Алистер.
Маркиз кивнул в знак согласия, и герцог сделал несколько шагов рядом с сыном; к ним друг за другом начали подходить присутствующие, чтобы познакомиться и поздравить маркиза с возвращением домой.
Кто пожимал руку, кто ограничивался почтительным поклоном, но маркиз для каждого находил доброе слово и обнаружил, что многих помнит с детских лет.
Пока все это происходило, кто-то подвинул Эрайне кресло, и она села, хотя леди Морэг от такого же предложения отказалась с пренебрежительной миной.
Она осталась стоять неподалеку от Эрайны, прямая, с мрачным лицом, всем своим видом давая понять, что не имеет желания общаться.
Как только представления были закончены, герцог, по-видимому, собрался покинуть приемный зал, а маркиз обернулся и поманил к себе Эрайну.
Она быстро вскочила с кресла и присоединилась к нему, но тут же подошла и леди Морэг.
— Ну и каково вернуться в загон после столь долгого отсутствия? — спросила она.
— Я пока предпочитаю подождать с ответом, — уклонился маркиз.
Герцог шел впереди них, и леди Морэг, словно бы не замечая присутствия Эрайны, продолжала:
— Вам, вероятно, известно, что ваш отец хотел объединить наши кланы в дружбе и гармонии.
— Я понял, что вы дали согласие выйти за моего брата.
— Бедный Айен, — чуть менее жестким голосом произнесла леди Морэг. — Но мы, то есть вы и я, должны думать не только о себе, но и о нашем народе.
— Разумеется, — согласился маркиз, — и я буду ждать случая представить мою жену Макнаинам.
Его слова как бы стерли улыбку с губ леди Морэг, она мельком взглянула на Эрайну, и выражение глаз у нее было жестокое.
Потом, когда они дошли до двери, леди Морэг вместо того, чтобы последовать за герцогом, направляющимся в гостиную, стала спускаться по лестнице, и Эрайна физически ощущала ее ненависть и злобу, как будто она выразила ее в соответствующих словах.
Эрайна импульсивно произнесла так, чтобы ее услышал только маркиз:
— Я сочувствую ей…
— Я вам признателен.
Глаза их встретились, и Эрайна поняла, что хоть леди Морэг по-своему привлекательна, ей не сравниться с красавицами, которые, как поведал ей Чампкинс, преследовали маркиза своей любовью.
Она подумала о пуховке, найденной в ящичке у зеркала, и сказала себе: «Я уверена, что он любил только женственных женщин, а леди Морэг вовсе не женственна».
У нее не было возможности обменяться с маркизом еще хоть словом до того, как они вошли в гостиную, где присоединились к ближайшим родственникам герцога.
Среди них было несколько кузенов, а также родственниц женского пола, пожилых и не слишком пожилых; все они, как узнала Эрайна, жили поблизости.
Было и несколько подростков, которые с любопытством рассматривали маркиза; юноши явно любовались его элегантной модной одеждой, а девушки, очевидно, находили его неотразимо красивым.
Разговор шел какой-то напыщенный и скованный, потом герцог произнес несколько угрожающим тоном:
— Алистер, я хочу поговорить с тобой наедине. Пройди, пожалуйста, в библиотеку.
— Хорошо, отец, — ответил маркиз, — но сначала я провожу Эрайну в спальню, чтобы она могла отдохнуть перед обедом.
— Надеюсь, тебе известно, где ты спишь, — отрывисто бросил герцог.
— Безусловно.
Когда они шли по длинному коридору, Эрайна вздохнула с облегчением.
Последний час в гостиной, когда любопытствующие родственницы засыпали ее вопросами, ответы на которые требовали немалого хитроумия, стал для Эрайны испытанием, вымотавшим всю душу.
Но вот маркиз открыл дверь, и они вошли в большую нарядную комнату. Девушку поразила огромная, украшенная резьбой кровать со столбиками для балдахина и камин, в котором при желании можно было бы жечь целые бревна.
Эрайна с интересом огляделась.
Окна выходили в парк, за которым виднелось море; по большому ковру на полу разбросаны были маленькие коврики из меха дикого кота.
Комната была строгая по стилю и создавала впечатление величавости.
Маркиз затворил дверь и сказал:
— Я должен поздравить вас. Вы блестяще прошли через это мучительное испытание.
— Вы и в самом деле так считаете? — спросила Эрайна. — Я так боялась осрамить вас.
— Вы меня спасли!
— Я отлично понимаю, что вы не захотели бы жениться… на леди Морэг, — робко заговорила Эрайна. — В то же время я вижу, что ваш отец… ненавидит меня.
— И, тем не менее, он верит, что вы моя жена, а с этим он ничего не может поделать.
— Леди Морэг очень негодовала, — продолжала Эрайна. — Не приведет ли это к тому, что вражда между кланами усилится… и вам снова придется сражаться?
В голосе у нее было столько ужаса перед подобной перспективой, что маркиз расхохотался.
— Конечно же, нет, — сказал он. — Мы теперь гораздо более цивилизованны, чем в прошлом, и я убежден, что старейшины кланов со временем научатся уважать друг друга и станут вести себя как человеческие существа, а не как варвары.
— Быть может, было бы лучше… для всех… если бы вы женились на ней.
— Япредпочел бы умереть! — отрезал маркиз. — Или — что гораздо реальнее! — голодать.
Он говорил так твердо, что Эрайна взглянула на него: он был, несомненно, искренен.
— Мы должны быть очень… очень осторожны, чтобы не попасться, — проговорила она.
— Мы и будем, — ответил маркиз. — А теперь отдохните и готовьтесь к весьма торжественному обеду. Мой отец обедает по всей форме.
С этими словами он вышел из комнаты, и в нее поспешно, словно только и ждали его ухода, вошли две служанки — помочь Эрайне раздеться.
Маркиз возвращался взамок с реки по короткой дороге через заросли вереска, который еще и не начал цвести; маркиз находился прямо-таки в триумфальном настроении — ему было, чем похвастаться.
Он поймал ни много, ни мало целых четырех лососей, начав удить с самого утра, и был в восторге оттого, что не утратил сноровки, хотя с двенадцати лет не брал удочку в руки.