Страница:
— Английская леди? — заинтересовалась Гизела.
— Да, — кивнул управляющий. — Она сказала, что вы с ней знакомы, господин Феррарис. Много лет назад она носила фамилию Хиллингтон.
Пол Феррарис нахмурился, вспоминая. Гизела с любопытством наблюдала за ним. Наконец морщины на его лбу разгладились и он воскликнул:
— Ну конечно! Алиса Хиллингтон, подруга моей жены.
— Вы ее помните? В таком случае позвольте мне представить вам леди Милфорд, — сказал управляющий и с этими словами исчез за дверью.
— Папа, кто эта дама? Ты действительно ее помнишь?
— Когда мы жили в Париже, она часто заходила к твоей матери. Это было давно, тебе было пять или шесть лет, не больше.
Дверь вновь распахнулась, и в ложу вошла элегантно одетая дама. Гизеле она показалась очень красивой.
Дама смотрела прямо на Пола Феррариса. Тот поднялся с кресла и с улыбкой, которую все женщины находили очаровательной, протянул ей навстречу руку:
— Вы совсем не изменились, Алиса.
Леди Милфорд залилась мелодичным смехом:
— Хотелось бы, чтобы это было так. Я рада снова встретиться с вами, Пол. Я была очень взволнована, увидев ваше имя в театральной афише.
Пол Феррарис склонился к ее руке. Выпрямляясь, он поймал удивленный взгляд леди Милфорд, брошенный на Гизелу, и пояснил:
— Я думаю, вы уже заметили, как выросла Гизела с тех пор, как вы видели ее в последний раз.
— Прошло двенадцать лет, так что ничего удивительного, — сказала леди Милфорд и, повернувшись к Гизеле, добавила: — Вы так похожи на мать, моя дорогая! Она тоже приехала с вами?
Воцарилось гробовое молчание. Затем, набравшись мужества, Гизела сказала:
— Мама… умерла два года назад.
— О, простите! — воскликнула леди Милфорд. — Простите мою бестактность, но я никак не могла подумать…
— Нам так ее не хватает, — произнес Пол. — Вы, наверное, понимаете…
— О да, это вполне понятно. Она умела любить и была любимой. Не могу представить, чтобы кто-то относился к ней плохо.
В голосе леди Милфорд звучала неподдельная искренность, а у Пола и Гизелы на глаза навернулись слезы.
Положение спас управляющий.
— Позвольте предложить прекрасным дамам кофе, — сказал он, как будто кофе мог послужить лекарством для скорбящих сердец.
Леди Милфорд немного поговорила с Феррари-сом, а потом обратилась к Гизеле:
— Я буду вам очень признательна, если вы согласитесь сегодня вечером разделить со мной ложу. Со слов управляющего я поняла, что она предоставлена только вам?
— С удовольствием, — ответила Гизела. Больше всего в эту минуту ее беспокоило то, что леди Милфорд останется посмотреть репетицию, и тогда встреча с Миклошем, которая была так необходима Гизеле, не состоится.
Но ее опасения не оправдались. Когда Полу пора было идти на сцену, леди Милфорд тоже встала и произнесла:
— У меня есть кое-какие дела, которые я должна сделать до концерта, а потом я с радостью присоединюсь к вам.
— Где вы остановились? — поинтересовался Пол Феррарис.
— В отеле «Захер». Я приехала сегодня утром.
— Какое совпадение! — воскликнул он. — Мы с дочерью тоже живем в этом отеле.
— О, это замечательно! После представления мы можем поехать вместе.
— Конечно, — ответил Пол Феррарис. — Но прошу вас, не портите себе впечатление, оставаясь смотреть репетицию.
— Послушаюсь вашего совета, — сказала леди Милфорд. Выходя из ложи, она улыбнулась Гизеле: — Уверена, Гизела, нам предстоит замечательный вечер. Очень рада была снова увидеться с вами. Вы стали настоящей красавицей.
Она вышла, а Гизела подумала, что эта милая женщина сможет отвлечь отца от мрачных мыслей, которые после смерти жены не покидали его.
В прошлом отцу часто приходилось общаться с красивыми женщинами, и Гизела знала, что мать нисколько не ревновала. Наоборот, она со смехом говорила:
— Я стала бы ревновать, если бы полагала, что твой отец интересуется ими больше, чем мной. Как все знаменитости, он любит внимание, но эти женщины в отличие от меня не способны дать ему ничего, кроме банальных комплиментов.
— А ты? — спросила Гизела.
— А я даю ему безопасность, уют домашнего очага и, конечно же, любовь, которая не зависит от того, насколько человек известен или богат.
Голос матери дрогнул, и Гизела поняла, что эти слова исходят из самого сердца.
— Когда ты полюбишь, Гизела, то увидишь сама, что такие понятия, как деньги, слава, положение в обществе, не имеют никакого значения. Важно будет лишь то, что любимый человек станет частью тебя, твоей второй половиной.
Гизела гордилась матерью. Своим невероятным успехом в Париже Пол Феррарис был целиком и полностью обязан ее неустанным заботам о нем.
А когда она умерла, заботиться о нем стало некому, и Пол Феррарис, как шхуна, покинутая экипажем, бесцельно поплыл по волнам океана жизни, неуверенный в себе и полностью опустошенный. Иногда Гизеле становилось за него по-настоящему страшно.
Они переезжали с места на место, из одной страны в другую, но нигде Пол Феррарис не мог отыскать утраченное счастье.
Гизела надеялась, что Вена, этот удивительный Город Музыки, поможет отцу вновь обрести себя. Встречи с великими композиторами, Брамсом и Штраусом, безусловно, настроят его на нужный лад, а с помощью таких очаровательных дам, как Алиса Милфорд, он заново ощутит полноту жизни.
Репетиция началась. Гизела услышала звук открывающейся двери, и ее сердце замерло.
Миклош вошел и сел рядом с ней так, чтобы его нельзя было увидеть ни со сцены, ни из партера.
— Вы скучали по мне? — спросил он.
Этот вопрос был неожиданностью для Гизелы. Она смущенно проговорила:
— Я… думала о вас.
— Я тоже не мог думать ни о чем, кроме вас. Его глубокий голос отозвался в Гизеле теплой волной.
— Сегодня вечером нам обязательно нужно встретиться, — продолжал он. — Утром я сделал еще одну — и опять безуспешную — попытку покинуть город. Безуспешную потому, что я не смог уехать, так и не объяснив вам причину моего отъезда.
— Это было бы ужасно: уехать, ничего мне не объяснив. Я понимаю, почему вы не могли думать ни о чем другом.
— Вы действительно понимаете? — спросил Миклош.
— Да… понимаю.
Он пристально посмотрел ей прямо в глаза. Гизела не поняла, почему его так поразили ее слова.
Со сцены доносились волшебные звуки скрипки. Миклош настойчиво повторил:
— Я должен вас видеть. Как нам сегодня встретиться?
— Я думаю, папа отвезет меня в отель, как вчера, а сам отправится на одну из многочисленных вечеринок. Правда, он ничего об этом не говорил, а спросить его у меня не было возможности.
Про себя Гизела подумала, что ей следовало бы выяснить все заранее, но отец не любил, когда у него что-то выспрашивают. Тем более что все утро он пребывал в плохом настроении.
— У меня не будет возможности что-то узнать, до тех пор пока отец не закончит репетировать и не поднимется сюда.
— Как вы думаете, он скоро придет?
— Я думаю, да. Его партия уже подходит к концу.
— Он не должен застать меня здесь, — сказал Миклош. — Но как я узнаю о ваших планах?
— Я… оставлю вам записку… у портье, — подумав, сказала Гизела.
— Отлично! — радостно воскликнул Миклош. — Мне будет очень приятно получить от вас записку, дорогая Гизела. От вас! Я буду хранить ее, как драгоценность, как память о вас.
Гизела почувствовала, что теряет присутствие духа. Зачем он так говорит?
От его слов радость, которая переполняла ее сердце, растаяла в мгновение ока, а Гизеле так хотелось удержать ее навсегда, не дать исчезнуть бесследно этому новому чувству, которое было таким светлым и неповторимым.
— Оставьте мне записку, — сказал Миклош, — а я пришлю вам ответ.
Гизела кивнула:
— Только, прошу вас, будьте осторожны. Если папа… о чем-нибудь догадается… он очень рассердится… и очень расстроится… а у него сегодня выступление.
— Не волнуйтесь, — успокоил ее Миклош. — Прошу вас, дайте мне вашу руку.
Гизела положила руку на подлокотник. Миклош осторожно поднес ее к губам и нежно поцеловал.
— Я люблю вас, Гизела! Мысль о том, что я не увижу вас целую вечность, для меня страшнее смерти. О дорогая, ведь вы не забудете меня? Мы должны, обязательно должны встретиться!
В голосе Миклоша звучало такое отчаяние, что Гизела невольно стиснула его руку.
— Я… не понимаю, — произнесла она.
— Я знаю, — ответил он. — И проклинаю себя за то, что заставляю вас страдать. Но помните, милая Гизела, для вас я готов на все. Если понадобится, я достану для вас звезды с неба, солнце и луну и положу их к вашим ногам.
Не успела Гизела опомниться, как он вышел из ложи, а взглянув на сцену, увидела, что отец уже идет за кулисы — она даже не заметила, как он закончил играть.
В отель они ехали вместе. По дороге отец жаловался, что за кулисами негде развернуться, что известным музыкантам приходится ютиться в крошечных гримерках, не рассчитанных на такое количество артистов.
— Пора уже строить новый театр, — ворчал он. — Правда, строительство — дело долгое, и к тому времени, как оно завершится, я уже состарюсь и умру.
— Что вы такое говорите, папа! — воскликнула Гизела. — Вы еще очень молоды.
— Хотелось бы в это верить, — улыбнулся отец. — Надо спросить Алису Милфорд, сильно ли я постарел за эти годы.
Гизела подумала, что отец, судя по всему, не против еще раз встретиться с этой леди.
— Что вы собираетесь делать после концерта? — спросила она.
— Я получил множество приглашений, но мне кажется, что лучше нам вместе поужинать где-нибудь в тихом местечке, где нас никто не потревожит.
— О нет, папа! Вы должны куда-нибудь пойти, непременно должны! Если вы не станете вместе со всеми праздновать успех представления, на вас косо посмотрят.
— Ты права, — согласился он. — Мы с твоей мамой всегда ходили на вечеринки, и нам было там весело.
Он замолчал, погрузившись в воспоминания, а потом произнес:
— Но она была мне женой, а ты — моя дочь. Я не хочу, чтобы ты общалась с неподходящими людьми, особенно с мужчинами.
— Папа, но ведь с вами мне ничто не грозит!
— Это еще неизвестно, — ответил Пол Феррарис. — Не считай меня старым занудой, дорогая, но до тех пор, пока я не решу, с кем в этом городе можно заводить знакомства, я не собираюсь позволять тебе общаться с кем попало.
— Я понимаю, папа.
— Вот и хорошо, Гизела. Сегодня вечером я отвезу тебя в отель, а сам воспользуюсь каким-нибудь из приглашений, если не слишком устану. Не стоит забывать о том, что завтра мне снова играть.
— Конечно, папа, — согласилась с ним Гизела. Ее сердце пело: теперь она сообщит Миклошу,
что они могут увидеться!
Пол Феррарис уединился в своем номере, чтобы немного отдохнуть перед концертом. Оставшись одна, Гизела сразу кинулась к секретеру и быстро написала Миклошу записку, в которой говорилось о том, что у них есть возможность встретиться после концерта.
Она впервые писала мужчине такую записку и потому, немного стесняясь, не обратилась к нему по имени и не поставила подписи под письмом.
Сбежав вниз, она вручила портье конверт, адресованный господину Миклошу Толди. Портье, почтительно поклонившись, выразил сомнение в том, что в отеле проживает человек с таким именем. Не растерявшись, Гизела ответила:
— Он пришлет за письмом.
И, повернувшись, умчалась наверх.
Вернувшись в свой номер, она попыталась уснуть, но не могла. Воображение рисовало ей Миклоша, она слышала его голос, говорящий о любви, чувствовала прикосновение его губ и трепетала. «Только бы он поцеловал меня еще!» — загадывала она, и краска приливала к ее нежным щечкам при мысли о том, что это произойдет совсем скоро.
Гизела мечтала о том, как их губы снова соединятся и они, слившись воедино, вновь воспарят на небеса блаженства. В упоении она повторяла:
— Я люблю его! Люблю!
И сама удивлялась, что всем сердцем полюбила человека, о котором знала только, что он — венгр, что зовут его Миклош Толди и что он должен уехать, оставив ее одну. Причина его отъезда была ей неизвестна.
— О Господи! Сделай так, чтобы он остался! — отчаянно молилась она.
Этого хотелось ей больше всего на свете, но она никому не призналась бы в этом.
Конечно, Гизела мечтала, чтобы Миклош на ней женился. Она любила его и не сомневалась, что будет с ним счастлива.
В то же время она понимала, что не сможет оставить отца одного. Это невозможно. Они должны жить все вместе, только надо придумать, как это устроить. Но Миклош недвусмысленно дал ей понять, что будущего у них нет. Он должен уехать, покинуть ее по неизвестной причине.
Когда Гизела вспомнила об этом, ей показалось, что кто-то сжал ее сердце ледяной рукой. В отчаянии она воскликнула:
— О, почему! Ведь я его люблю, почему мы должны разлучаться?
Она готова была разрыдаться от бессилия что-либо изменить, но тут раздался стук в дверь.
Схватив платок, Гизела соскользнула с дивана и подбежала к зеркалу, чтобы привести себя в порядок. Смахнув слезы и поправив шелковый халат, она приоткрыла дверь и обомлела.
Весь дверной проем был полностью занят огромным букетом. За ним она не сразу заметила мальчика-посыльного, который тоненьким голоском произнес:
— Это вам, милостивая госпожа.
— Мне? — изумленно выдохнула Гизела. — Вы уверены, что это не ошибка?
— Да, фрейлейн.
Великолепный благоухающий букет был составлен из редких сортов орхидей. Гизела невольно подумала, что со стороны Миклоша неблагоразумно посылать ей такие цветы, а в том, что они присланы им, она не сомневалась.
Как объяснить отцу, откуда взялись эти невероятно дорогие цветы?
«Я их спрячу», — решила Гизела.
Она взяла корзинку, и тут ее пальцы наткнулись на конверт, спрятанный между цветов.
Дрожащими пальцами она разорвала его. На листке дорогой бумаги красивым и уверенным почерком было написано:
С наилучшими пожеланиями гениальному скрипачу, чьей игрой я буду восхищаться сегодня и ждать бурных оваций.
Подписи не было. Гизела еще раз перечитала письмо. В одной фразе было все, что она хотела узнать. Он «будет ждать», а остальное не важно. Счастливая улыбка заиграла на ее губах, но в сознании снова всплыла та самая мысль, удержать которую Гизела не могла никакими силами. «В чем он не прав?» — терзалась она.
Представление подходило к концу. Прозвучали заключительные аккорды скрипичного концерта Шуберта, и воцарившуюся на долю секунды тишину расколол оглушительный гром оваций. Гизела впервые слышала такие бурные аплодисменты и не сомневалась, что отцу хлопают громче, чем остальным музыкантам.
Леди Милфорд встала с кресла и в восхищении аплодировала Полу Феррарису, который уже в пятый раз выходил на поклон под несмолкающие выкрики «браво».
— Это бесподобно! Никто не сравнится с вашим отцом, Гизела, вы можете им гордиться!
— А я и горжусь, — ответила Гизела.
Казалось, публика не желает расставаться с музыкантом, продолжая выражать ему свое восхищение, но дирижер постучал палочкой по пюпитру, и в зале мгновенно стало тихо. Гизела знала, что на бис отец исполнит партию из оперы «Волшебная флейта», которую так любила ее мать.
При воспоминаниях о матери на глаза у нее навернулись слезы. Когда отец закончил играть, Гизела повернулась к леди Милфорд и заметила, что она тоже плачет.
— Невероятно! Я тронута до глубины души, — дрогнувшим голосом произнесла англичанка.
Когда Пол Феррарис уходил со сцены, она добавила:
— Дорогая Гизела, я дала себе клятву сделать все, чтобы помочь вашему отцу избавиться от страданий и вернуть его обществу. Помните, я так неловко упомянула о вашей матери? Сколько скорби было в его глазах!
Гизела ощутила легкое беспокойство за отца, а леди Милфорд продолжала:
— Что вы делаете сегодня вечером? Не сомневаюсь, что ваш отец получил множество приглашений, но я тоже хотела его пригласить. И, конечно же, вас, дорогая.
У Гизелы перехватило дыхание. Почти не задумываясь, она воскликнула:
— Пожалуйста, только не сегодня! Я очень хочу приехать к вам с папой… но только не сегодня!
Внимательно посмотрев на Гизелу, леди Милфорд сказала:
— Вы говорите так, словно у вас есть очень веские и очень личные причины не менять своих планов.
Не глядя ей в глаза, Гизела ответила:
— Это правда… но не спрашивайте меня… ни о чем.
— Я понимаю, — ответила леди Милфорд. — Гизела, дорогая, вот что я хочу вам сказать. Если вам вдруг понадобится моя помощь, вы можете полностью на меня рассчитывать. Мы с вашей матерью были подругами с самого детства, вместе росли в Англии и разлучились только тогда, когда она вышла замуж за Пола Феррариса. Я всегда буду рада помочь ее дочери.
— Если вы хотите мне помочь, то… не говорите ничего папе о… своем приглашении. Пусть лучше… он отвезет меня в отель.
— Не беспокойтесь, я сделаю так, как вы хотите, — кивнула леди Милфорд.
Гизела не могла скрыть радости, и леди Милфорд добавила:
— Только будьте осмотрительны, дорогое дитя. Вена — не тот город, где юная девушка может разгуливать в одиночестве.
— Я знаю. Но… прошу вас, пусть сегодня… все останется так, как есть.
— Я уже обещала вам, Гизела. Если ваш отец спросит меня о моих планах, что маловероятно, я отвечу ему, что сегодняшний вечер у меня занят.
— О, благодарю вас! Спасибо! — воскликнула девушка.
Леди Милфорд странно посмотрела на Гизелу, но та этого не заметила.
У нее было только одно желание — встретиться с Миклошем. Никто и ничто ее не остановит, даже если эта встреча будет последней.
Отец уже видел орхидеи и несказанно обрадовался, решив, что их прислал ему неизвестный почитатель.
— Это очень дорогие цветы, — сказал он. — Как ты думаешь, Гизела, кто их прислал: мужчина или женщина?
— Конечно, женщина, папа.
— Сначала я подумал, что это Алиса Милфорд. Но она уже подарила мне элегантный шелковый шарф, который я собираюсь надеть сегодня, если будет прохладно.
Разглядывая орхидеи, отец не переставая удивлялся и гадал, кто же эта таинственная незнакомка, приславшая их.
— Мы приехали совсем недавно, и в Вене меня еще никто не знает. Может быть, кто-то из старых друзей?
— Папа, у тебя столько поклонников по всему миру, что нечему удивляться. Разве ты забыл, что за то короткое время, пока мы здесь, ты получил уже несколько предложений дать концерт в Англии, только почему-то отказывался.
— Я отказывался потому, — ответил Пол Феррарис, — что англичане ничего не смыслят в музыке.
— Откуда ты знаешь, если ты никогда не играл для них?
— Сегодня ты услышишь овации венской публики и поймешь, что их признание идет из глубины сердца. Они — настоящие ценители, и мне не нужна другая аудитория.
Потом отец вообще забыл об орхидеях. Его мысли были полностью поглощены предстоящим выступлением, и Гизела смогла вздохнуть с облегчением. Зная, как много значит для отца сегодняшнее представление, она молилась, чтобы оно прошло успешно.
Возвращаясь с отцом после концерта, Гизела вспоминала события дня и радовалась, что все удалось устроить наилучшим образом.
Внезапно она испугалась, что леди Милфорд могла забыть ее просьбу и все-таки пригласить их с отцом на ужин.
Не надо было говорить Алисе, что у нее есть тайна. Но что еще оставалось делать?
Может быть, англичанка все же будет к ней благосклонна и не скажет отцу о подозрительном поведении его дочери?
Но, несмотря на эти мысли, Гизела чувствовала себя счастливой.
Лошади остановились у входа в отель. Пол Феррарис поцеловал Гизелу и пожелал ей спокойной ночи.
— Я надеюсь, что вернусь не слишком поздно, дорогая, — сказал он. — Не скучай. Ты еще станцуешь свой вальс, обещаю тебе. Может быть, даже завтра или послезавтра! В конце концов пусть даже ты не встретишься с самим Штраусом, но все равно будешь танцевать под его волшебную музыку.
— Это так заманчиво! — воскликнула Гизела и расцеловала отца в обе щеки.
Поднимаясь по лестнице, она подумала, что нет на свете ничего более заманчивого, чем Миклош, который ждет ее по другую сторону двери.
Глава 4
— Да, — кивнул управляющий. — Она сказала, что вы с ней знакомы, господин Феррарис. Много лет назад она носила фамилию Хиллингтон.
Пол Феррарис нахмурился, вспоминая. Гизела с любопытством наблюдала за ним. Наконец морщины на его лбу разгладились и он воскликнул:
— Ну конечно! Алиса Хиллингтон, подруга моей жены.
— Вы ее помните? В таком случае позвольте мне представить вам леди Милфорд, — сказал управляющий и с этими словами исчез за дверью.
— Папа, кто эта дама? Ты действительно ее помнишь?
— Когда мы жили в Париже, она часто заходила к твоей матери. Это было давно, тебе было пять или шесть лет, не больше.
Дверь вновь распахнулась, и в ложу вошла элегантно одетая дама. Гизеле она показалась очень красивой.
Дама смотрела прямо на Пола Феррариса. Тот поднялся с кресла и с улыбкой, которую все женщины находили очаровательной, протянул ей навстречу руку:
— Вы совсем не изменились, Алиса.
Леди Милфорд залилась мелодичным смехом:
— Хотелось бы, чтобы это было так. Я рада снова встретиться с вами, Пол. Я была очень взволнована, увидев ваше имя в театральной афише.
Пол Феррарис склонился к ее руке. Выпрямляясь, он поймал удивленный взгляд леди Милфорд, брошенный на Гизелу, и пояснил:
— Я думаю, вы уже заметили, как выросла Гизела с тех пор, как вы видели ее в последний раз.
— Прошло двенадцать лет, так что ничего удивительного, — сказала леди Милфорд и, повернувшись к Гизеле, добавила: — Вы так похожи на мать, моя дорогая! Она тоже приехала с вами?
Воцарилось гробовое молчание. Затем, набравшись мужества, Гизела сказала:
— Мама… умерла два года назад.
— О, простите! — воскликнула леди Милфорд. — Простите мою бестактность, но я никак не могла подумать…
— Нам так ее не хватает, — произнес Пол. — Вы, наверное, понимаете…
— О да, это вполне понятно. Она умела любить и была любимой. Не могу представить, чтобы кто-то относился к ней плохо.
В голосе леди Милфорд звучала неподдельная искренность, а у Пола и Гизелы на глаза навернулись слезы.
Положение спас управляющий.
— Позвольте предложить прекрасным дамам кофе, — сказал он, как будто кофе мог послужить лекарством для скорбящих сердец.
Леди Милфорд немного поговорила с Феррари-сом, а потом обратилась к Гизеле:
— Я буду вам очень признательна, если вы согласитесь сегодня вечером разделить со мной ложу. Со слов управляющего я поняла, что она предоставлена только вам?
— С удовольствием, — ответила Гизела. Больше всего в эту минуту ее беспокоило то, что леди Милфорд останется посмотреть репетицию, и тогда встреча с Миклошем, которая была так необходима Гизеле, не состоится.
Но ее опасения не оправдались. Когда Полу пора было идти на сцену, леди Милфорд тоже встала и произнесла:
— У меня есть кое-какие дела, которые я должна сделать до концерта, а потом я с радостью присоединюсь к вам.
— Где вы остановились? — поинтересовался Пол Феррарис.
— В отеле «Захер». Я приехала сегодня утром.
— Какое совпадение! — воскликнул он. — Мы с дочерью тоже живем в этом отеле.
— О, это замечательно! После представления мы можем поехать вместе.
— Конечно, — ответил Пол Феррарис. — Но прошу вас, не портите себе впечатление, оставаясь смотреть репетицию.
— Послушаюсь вашего совета, — сказала леди Милфорд. Выходя из ложи, она улыбнулась Гизеле: — Уверена, Гизела, нам предстоит замечательный вечер. Очень рада была снова увидеться с вами. Вы стали настоящей красавицей.
Она вышла, а Гизела подумала, что эта милая женщина сможет отвлечь отца от мрачных мыслей, которые после смерти жены не покидали его.
В прошлом отцу часто приходилось общаться с красивыми женщинами, и Гизела знала, что мать нисколько не ревновала. Наоборот, она со смехом говорила:
— Я стала бы ревновать, если бы полагала, что твой отец интересуется ими больше, чем мной. Как все знаменитости, он любит внимание, но эти женщины в отличие от меня не способны дать ему ничего, кроме банальных комплиментов.
— А ты? — спросила Гизела.
— А я даю ему безопасность, уют домашнего очага и, конечно же, любовь, которая не зависит от того, насколько человек известен или богат.
Голос матери дрогнул, и Гизела поняла, что эти слова исходят из самого сердца.
— Когда ты полюбишь, Гизела, то увидишь сама, что такие понятия, как деньги, слава, положение в обществе, не имеют никакого значения. Важно будет лишь то, что любимый человек станет частью тебя, твоей второй половиной.
Гизела гордилась матерью. Своим невероятным успехом в Париже Пол Феррарис был целиком и полностью обязан ее неустанным заботам о нем.
А когда она умерла, заботиться о нем стало некому, и Пол Феррарис, как шхуна, покинутая экипажем, бесцельно поплыл по волнам океана жизни, неуверенный в себе и полностью опустошенный. Иногда Гизеле становилось за него по-настоящему страшно.
Они переезжали с места на место, из одной страны в другую, но нигде Пол Феррарис не мог отыскать утраченное счастье.
Гизела надеялась, что Вена, этот удивительный Город Музыки, поможет отцу вновь обрести себя. Встречи с великими композиторами, Брамсом и Штраусом, безусловно, настроят его на нужный лад, а с помощью таких очаровательных дам, как Алиса Милфорд, он заново ощутит полноту жизни.
Репетиция началась. Гизела услышала звук открывающейся двери, и ее сердце замерло.
Миклош вошел и сел рядом с ней так, чтобы его нельзя было увидеть ни со сцены, ни из партера.
— Вы скучали по мне? — спросил он.
Этот вопрос был неожиданностью для Гизелы. Она смущенно проговорила:
— Я… думала о вас.
— Я тоже не мог думать ни о чем, кроме вас. Его глубокий голос отозвался в Гизеле теплой волной.
— Сегодня вечером нам обязательно нужно встретиться, — продолжал он. — Утром я сделал еще одну — и опять безуспешную — попытку покинуть город. Безуспешную потому, что я не смог уехать, так и не объяснив вам причину моего отъезда.
— Это было бы ужасно: уехать, ничего мне не объяснив. Я понимаю, почему вы не могли думать ни о чем другом.
— Вы действительно понимаете? — спросил Миклош.
— Да… понимаю.
Он пристально посмотрел ей прямо в глаза. Гизела не поняла, почему его так поразили ее слова.
Со сцены доносились волшебные звуки скрипки. Миклош настойчиво повторил:
— Я должен вас видеть. Как нам сегодня встретиться?
— Я думаю, папа отвезет меня в отель, как вчера, а сам отправится на одну из многочисленных вечеринок. Правда, он ничего об этом не говорил, а спросить его у меня не было возможности.
Про себя Гизела подумала, что ей следовало бы выяснить все заранее, но отец не любил, когда у него что-то выспрашивают. Тем более что все утро он пребывал в плохом настроении.
— У меня не будет возможности что-то узнать, до тех пор пока отец не закончит репетировать и не поднимется сюда.
— Как вы думаете, он скоро придет?
— Я думаю, да. Его партия уже подходит к концу.
— Он не должен застать меня здесь, — сказал Миклош. — Но как я узнаю о ваших планах?
— Я… оставлю вам записку… у портье, — подумав, сказала Гизела.
— Отлично! — радостно воскликнул Миклош. — Мне будет очень приятно получить от вас записку, дорогая Гизела. От вас! Я буду хранить ее, как драгоценность, как память о вас.
Гизела почувствовала, что теряет присутствие духа. Зачем он так говорит?
От его слов радость, которая переполняла ее сердце, растаяла в мгновение ока, а Гизеле так хотелось удержать ее навсегда, не дать исчезнуть бесследно этому новому чувству, которое было таким светлым и неповторимым.
— Оставьте мне записку, — сказал Миклош, — а я пришлю вам ответ.
Гизела кивнула:
— Только, прошу вас, будьте осторожны. Если папа… о чем-нибудь догадается… он очень рассердится… и очень расстроится… а у него сегодня выступление.
— Не волнуйтесь, — успокоил ее Миклош. — Прошу вас, дайте мне вашу руку.
Гизела положила руку на подлокотник. Миклош осторожно поднес ее к губам и нежно поцеловал.
— Я люблю вас, Гизела! Мысль о том, что я не увижу вас целую вечность, для меня страшнее смерти. О дорогая, ведь вы не забудете меня? Мы должны, обязательно должны встретиться!
В голосе Миклоша звучало такое отчаяние, что Гизела невольно стиснула его руку.
— Я… не понимаю, — произнесла она.
— Я знаю, — ответил он. — И проклинаю себя за то, что заставляю вас страдать. Но помните, милая Гизела, для вас я готов на все. Если понадобится, я достану для вас звезды с неба, солнце и луну и положу их к вашим ногам.
Не успела Гизела опомниться, как он вышел из ложи, а взглянув на сцену, увидела, что отец уже идет за кулисы — она даже не заметила, как он закончил играть.
В отель они ехали вместе. По дороге отец жаловался, что за кулисами негде развернуться, что известным музыкантам приходится ютиться в крошечных гримерках, не рассчитанных на такое количество артистов.
— Пора уже строить новый театр, — ворчал он. — Правда, строительство — дело долгое, и к тому времени, как оно завершится, я уже состарюсь и умру.
— Что вы такое говорите, папа! — воскликнула Гизела. — Вы еще очень молоды.
— Хотелось бы в это верить, — улыбнулся отец. — Надо спросить Алису Милфорд, сильно ли я постарел за эти годы.
Гизела подумала, что отец, судя по всему, не против еще раз встретиться с этой леди.
— Что вы собираетесь делать после концерта? — спросила она.
— Я получил множество приглашений, но мне кажется, что лучше нам вместе поужинать где-нибудь в тихом местечке, где нас никто не потревожит.
— О нет, папа! Вы должны куда-нибудь пойти, непременно должны! Если вы не станете вместе со всеми праздновать успех представления, на вас косо посмотрят.
— Ты права, — согласился он. — Мы с твоей мамой всегда ходили на вечеринки, и нам было там весело.
Он замолчал, погрузившись в воспоминания, а потом произнес:
— Но она была мне женой, а ты — моя дочь. Я не хочу, чтобы ты общалась с неподходящими людьми, особенно с мужчинами.
— Папа, но ведь с вами мне ничто не грозит!
— Это еще неизвестно, — ответил Пол Феррарис. — Не считай меня старым занудой, дорогая, но до тех пор, пока я не решу, с кем в этом городе можно заводить знакомства, я не собираюсь позволять тебе общаться с кем попало.
— Я понимаю, папа.
— Вот и хорошо, Гизела. Сегодня вечером я отвезу тебя в отель, а сам воспользуюсь каким-нибудь из приглашений, если не слишком устану. Не стоит забывать о том, что завтра мне снова играть.
— Конечно, папа, — согласилась с ним Гизела. Ее сердце пело: теперь она сообщит Миклошу,
что они могут увидеться!
Пол Феррарис уединился в своем номере, чтобы немного отдохнуть перед концертом. Оставшись одна, Гизела сразу кинулась к секретеру и быстро написала Миклошу записку, в которой говорилось о том, что у них есть возможность встретиться после концерта.
Она впервые писала мужчине такую записку и потому, немного стесняясь, не обратилась к нему по имени и не поставила подписи под письмом.
Сбежав вниз, она вручила портье конверт, адресованный господину Миклошу Толди. Портье, почтительно поклонившись, выразил сомнение в том, что в отеле проживает человек с таким именем. Не растерявшись, Гизела ответила:
— Он пришлет за письмом.
И, повернувшись, умчалась наверх.
Вернувшись в свой номер, она попыталась уснуть, но не могла. Воображение рисовало ей Миклоша, она слышала его голос, говорящий о любви, чувствовала прикосновение его губ и трепетала. «Только бы он поцеловал меня еще!» — загадывала она, и краска приливала к ее нежным щечкам при мысли о том, что это произойдет совсем скоро.
Гизела мечтала о том, как их губы снова соединятся и они, слившись воедино, вновь воспарят на небеса блаженства. В упоении она повторяла:
— Я люблю его! Люблю!
И сама удивлялась, что всем сердцем полюбила человека, о котором знала только, что он — венгр, что зовут его Миклош Толди и что он должен уехать, оставив ее одну. Причина его отъезда была ей неизвестна.
— О Господи! Сделай так, чтобы он остался! — отчаянно молилась она.
Этого хотелось ей больше всего на свете, но она никому не призналась бы в этом.
Конечно, Гизела мечтала, чтобы Миклош на ней женился. Она любила его и не сомневалась, что будет с ним счастлива.
В то же время она понимала, что не сможет оставить отца одного. Это невозможно. Они должны жить все вместе, только надо придумать, как это устроить. Но Миклош недвусмысленно дал ей понять, что будущего у них нет. Он должен уехать, покинуть ее по неизвестной причине.
Когда Гизела вспомнила об этом, ей показалось, что кто-то сжал ее сердце ледяной рукой. В отчаянии она воскликнула:
— О, почему! Ведь я его люблю, почему мы должны разлучаться?
Она готова была разрыдаться от бессилия что-либо изменить, но тут раздался стук в дверь.
Схватив платок, Гизела соскользнула с дивана и подбежала к зеркалу, чтобы привести себя в порядок. Смахнув слезы и поправив шелковый халат, она приоткрыла дверь и обомлела.
Весь дверной проем был полностью занят огромным букетом. За ним она не сразу заметила мальчика-посыльного, который тоненьким голоском произнес:
— Это вам, милостивая госпожа.
— Мне? — изумленно выдохнула Гизела. — Вы уверены, что это не ошибка?
— Да, фрейлейн.
Великолепный благоухающий букет был составлен из редких сортов орхидей. Гизела невольно подумала, что со стороны Миклоша неблагоразумно посылать ей такие цветы, а в том, что они присланы им, она не сомневалась.
Как объяснить отцу, откуда взялись эти невероятно дорогие цветы?
«Я их спрячу», — решила Гизела.
Она взяла корзинку, и тут ее пальцы наткнулись на конверт, спрятанный между цветов.
Дрожащими пальцами она разорвала его. На листке дорогой бумаги красивым и уверенным почерком было написано:
С наилучшими пожеланиями гениальному скрипачу, чьей игрой я буду восхищаться сегодня и ждать бурных оваций.
Подписи не было. Гизела еще раз перечитала письмо. В одной фразе было все, что она хотела узнать. Он «будет ждать», а остальное не важно. Счастливая улыбка заиграла на ее губах, но в сознании снова всплыла та самая мысль, удержать которую Гизела не могла никакими силами. «В чем он не прав?» — терзалась она.
Представление подходило к концу. Прозвучали заключительные аккорды скрипичного концерта Шуберта, и воцарившуюся на долю секунды тишину расколол оглушительный гром оваций. Гизела впервые слышала такие бурные аплодисменты и не сомневалась, что отцу хлопают громче, чем остальным музыкантам.
Леди Милфорд встала с кресла и в восхищении аплодировала Полу Феррарису, который уже в пятый раз выходил на поклон под несмолкающие выкрики «браво».
— Это бесподобно! Никто не сравнится с вашим отцом, Гизела, вы можете им гордиться!
— А я и горжусь, — ответила Гизела.
Казалось, публика не желает расставаться с музыкантом, продолжая выражать ему свое восхищение, но дирижер постучал палочкой по пюпитру, и в зале мгновенно стало тихо. Гизела знала, что на бис отец исполнит партию из оперы «Волшебная флейта», которую так любила ее мать.
При воспоминаниях о матери на глаза у нее навернулись слезы. Когда отец закончил играть, Гизела повернулась к леди Милфорд и заметила, что она тоже плачет.
— Невероятно! Я тронута до глубины души, — дрогнувшим голосом произнесла англичанка.
Когда Пол Феррарис уходил со сцены, она добавила:
— Дорогая Гизела, я дала себе клятву сделать все, чтобы помочь вашему отцу избавиться от страданий и вернуть его обществу. Помните, я так неловко упомянула о вашей матери? Сколько скорби было в его глазах!
Гизела ощутила легкое беспокойство за отца, а леди Милфорд продолжала:
— Что вы делаете сегодня вечером? Не сомневаюсь, что ваш отец получил множество приглашений, но я тоже хотела его пригласить. И, конечно же, вас, дорогая.
У Гизелы перехватило дыхание. Почти не задумываясь, она воскликнула:
— Пожалуйста, только не сегодня! Я очень хочу приехать к вам с папой… но только не сегодня!
Внимательно посмотрев на Гизелу, леди Милфорд сказала:
— Вы говорите так, словно у вас есть очень веские и очень личные причины не менять своих планов.
Не глядя ей в глаза, Гизела ответила:
— Это правда… но не спрашивайте меня… ни о чем.
— Я понимаю, — ответила леди Милфорд. — Гизела, дорогая, вот что я хочу вам сказать. Если вам вдруг понадобится моя помощь, вы можете полностью на меня рассчитывать. Мы с вашей матерью были подругами с самого детства, вместе росли в Англии и разлучились только тогда, когда она вышла замуж за Пола Феррариса. Я всегда буду рада помочь ее дочери.
— Если вы хотите мне помочь, то… не говорите ничего папе о… своем приглашении. Пусть лучше… он отвезет меня в отель.
— Не беспокойтесь, я сделаю так, как вы хотите, — кивнула леди Милфорд.
Гизела не могла скрыть радости, и леди Милфорд добавила:
— Только будьте осмотрительны, дорогое дитя. Вена — не тот город, где юная девушка может разгуливать в одиночестве.
— Я знаю. Но… прошу вас, пусть сегодня… все останется так, как есть.
— Я уже обещала вам, Гизела. Если ваш отец спросит меня о моих планах, что маловероятно, я отвечу ему, что сегодняшний вечер у меня занят.
— О, благодарю вас! Спасибо! — воскликнула девушка.
Леди Милфорд странно посмотрела на Гизелу, но та этого не заметила.
У нее было только одно желание — встретиться с Миклошем. Никто и ничто ее не остановит, даже если эта встреча будет последней.
Отец уже видел орхидеи и несказанно обрадовался, решив, что их прислал ему неизвестный почитатель.
— Это очень дорогие цветы, — сказал он. — Как ты думаешь, Гизела, кто их прислал: мужчина или женщина?
— Конечно, женщина, папа.
— Сначала я подумал, что это Алиса Милфорд. Но она уже подарила мне элегантный шелковый шарф, который я собираюсь надеть сегодня, если будет прохладно.
Разглядывая орхидеи, отец не переставая удивлялся и гадал, кто же эта таинственная незнакомка, приславшая их.
— Мы приехали совсем недавно, и в Вене меня еще никто не знает. Может быть, кто-то из старых друзей?
— Папа, у тебя столько поклонников по всему миру, что нечему удивляться. Разве ты забыл, что за то короткое время, пока мы здесь, ты получил уже несколько предложений дать концерт в Англии, только почему-то отказывался.
— Я отказывался потому, — ответил Пол Феррарис, — что англичане ничего не смыслят в музыке.
— Откуда ты знаешь, если ты никогда не играл для них?
— Сегодня ты услышишь овации венской публики и поймешь, что их признание идет из глубины сердца. Они — настоящие ценители, и мне не нужна другая аудитория.
Потом отец вообще забыл об орхидеях. Его мысли были полностью поглощены предстоящим выступлением, и Гизела смогла вздохнуть с облегчением. Зная, как много значит для отца сегодняшнее представление, она молилась, чтобы оно прошло успешно.
Возвращаясь с отцом после концерта, Гизела вспоминала события дня и радовалась, что все удалось устроить наилучшим образом.
Внезапно она испугалась, что леди Милфорд могла забыть ее просьбу и все-таки пригласить их с отцом на ужин.
Не надо было говорить Алисе, что у нее есть тайна. Но что еще оставалось делать?
Может быть, англичанка все же будет к ней благосклонна и не скажет отцу о подозрительном поведении его дочери?
Но, несмотря на эти мысли, Гизела чувствовала себя счастливой.
Лошади остановились у входа в отель. Пол Феррарис поцеловал Гизелу и пожелал ей спокойной ночи.
— Я надеюсь, что вернусь не слишком поздно, дорогая, — сказал он. — Не скучай. Ты еще станцуешь свой вальс, обещаю тебе. Может быть, даже завтра или послезавтра! В конце концов пусть даже ты не встретишься с самим Штраусом, но все равно будешь танцевать под его волшебную музыку.
— Это так заманчиво! — воскликнула Гизела и расцеловала отца в обе щеки.
Поднимаясь по лестнице, она подумала, что нет на свете ничего более заманчивого, чем Миклош, который ждет ее по другую сторону двери.
Глава 4
Сидя в карете рядом с Миклошем, Гизела гадала, куда же они направляются.
В то же время это не имело для нее никакого значения — главное, что они вместе.
Миклош держал ее за руку. Гизела чувствовала себя под надежной защитой и думала, что, если бы Миклош вот так же держал в своих руках ее жизнь, ей больше не о чем было бы беспокоиться.
Но ее не переставая терзала тревожная мысль, что сегодня — их последняя встреча. Об этом не было сказано ни единого слова, но Гизела понимала, что этот вечер — прощальный.
Все вопросы, что мучили ее всю ночь и весь день, слились в одно слово «почему?».
Не желая нарушить очарование вечера, она крепилась изо всех сил, стараясь говорить спокойно, но сердце ее разрывалось от отчаяния.
— Я очень рад, что вашему отцу выпал такой грандиозный успех, — сказал Миклош.
— Вы были в театре? — спросила Гизела.
— Да, и, глядя на вас в бинокль, еще раз убедился в том, что вы самая красивая женщина на свете. Признаюсь честно, кроме вас, я почти ничего не видел.
— Я обратила внимание.
— Прошу простить, что отвлек вас, — ведь вы, наверное, хотели все внимание отдать отцу, — извинился Миклош. — Жители Вены приветствовали его от всего сердца!
Гизела кивнула. Успех отца превзошел все ожидания. Его буквально завалили цветами и поздравлениями. Гизела видела, как светились от восхищения глаза зрителей и артистов, и поняла, что он принят в большую семью Города Музыки, и принят не просто как один из них, но как один из лучших.
Она знала, что для отца это самый приятный подарок, самое действенное лекарство от отчаяния и упадка сил. Перед ним распахнулась дверь в новый мир.
А у Гизелы все было наоборот. Врата счастья, открывшиеся ей с появлением Миклоша, неумолимо закрывались, и ее терзало мрачное предчувствие, что они вот-вот захлопнутся перед ней навсегда.
Карета мерно раскачивалась. В окне проносились ряды стройных деревьев, которые выхватывал из темноты луч фонаря, висящего над головой кучера. Гизеле показалось, что она догадывается, куда они направляются: к Венскому лесу.
Чтобы убедиться в правильности своего предположения, она кинула взгляд на Миклоша, и тот понял ее без слов.
— Мы встретились с вами в лесу, и теперь я везу вас туда, чтобы попрощаться, — произнес он в ответ на безмолвный вопрос Гизелы.
Она похолодела и крепче сжала руку Миклоша. Из груди ее вырвался еле слышный стон, который она безуспешно пыталась сдержать.
Словно сквозь туман, она почувствовала, что Миклош поднес ее руку к губам и стал медленно, один за другим, целовать ей пальцы.
Больше они не произнесли ни слова до тех пор, пока карета не остановилась. Выглянув в окно, Гизела увидела загородный ресторан — но это было совсем другое место, нежели в прошлый раз.
Карета остановилась на высоком холме, и вся долина Дуная лежала перед ними как на ладони. Здесь не было сада, зато имелась большая терраса с каменной балюстрадой, откуда открывался столь восхитительный вид, что Гизела остановилась, невольно залюбовавшись.
Золотые искорки огней мерцали, освещая силуэты причудливых зданий; на необъятном куполе неба сверкали звезды, серебрился Дунай, и Гизела вдруг заметила, что уже наступило полнолуние.
Пейзаж был настолько красив, что, когда они расположились за столиком, стоявшим у балюстрады, Гизела поймала себя на том, что больше любуется окрестностями, чем смотрит на Миклоша.
Краем уха она услышала, как он заказывает ужин. Когда хозяин таверны ушел, Миклош протянул Гизеле руку и произнес:
— Взгляни на меня, Гизела.
Она послушно повернула к нему лицо, и он увидел ее во всей красоте юности; свет луны серебрил ее пышные локоны, а в бездонных глазах загадочно мерцали отражения свечи.
— Я люблю тебя! — сказал Миклош. — Что бы ни случилось, знай, что я люблю тебя так, как еще никого не любил в этой жизни. Я даже не представлял себе, что способен испытывать такое сильное чувство.
Он говорил так серьезно, что Гизела прошептала:
— Пожалуйста… не покидай… меня.
— Не могу, Гизела, дорогая моя, я обязан уехать отсюда. Но прежде чем я объясню тебе почему, ты должна поесть и выпить немного вина. Сегодня тебя ждет испытание.
— Да… счастливое, — тихо сказала она.
— О, как я хочу, чтобы ты была счастлива! — пылко воскликнул Миклош. — Чтобы вокруг тебя все пело и трепетало от счастья.
Вздохнув, он продолжил:
— В Венском лесу всегда ощущаешь эту бесхитростную радость простого существования. И венгры, по-моему, понимают ее лучше других людей.
— Расскажите мне о вашей стране, — попросила Гизела.
Она сказала это специально, чтобы перевести разговор на нейтральную тему. Она видела, что Миклош тоже страдает, и не хотела, чтобы он видел ту боль, которую ей причиняют его слова.
— Как описать землю, которую любишь? — задумчиво произнес он. — Наверное, для всякого человека это непросто. Скажу лишь, что моя родина выше любых, самых высоких сравнений.
— Когда я читала о ней, мне тоже так показалось.
— В ее атмосфере, как и в тебе, моя дорогая, есть что-то иллюзорное и неуловимое.
Увидев, что она улыбается, он добавил:
— Наверное, это из-за того, что у тебя венгерские корни.
— Во мне совсем немного венгерской крови. Моя прабабушка была венгеркой, а это довольно дальнее родство.
В то же время это не имело для нее никакого значения — главное, что они вместе.
Миклош держал ее за руку. Гизела чувствовала себя под надежной защитой и думала, что, если бы Миклош вот так же держал в своих руках ее жизнь, ей больше не о чем было бы беспокоиться.
Но ее не переставая терзала тревожная мысль, что сегодня — их последняя встреча. Об этом не было сказано ни единого слова, но Гизела понимала, что этот вечер — прощальный.
Все вопросы, что мучили ее всю ночь и весь день, слились в одно слово «почему?».
Не желая нарушить очарование вечера, она крепилась изо всех сил, стараясь говорить спокойно, но сердце ее разрывалось от отчаяния.
— Я очень рад, что вашему отцу выпал такой грандиозный успех, — сказал Миклош.
— Вы были в театре? — спросила Гизела.
— Да, и, глядя на вас в бинокль, еще раз убедился в том, что вы самая красивая женщина на свете. Признаюсь честно, кроме вас, я почти ничего не видел.
— Я обратила внимание.
— Прошу простить, что отвлек вас, — ведь вы, наверное, хотели все внимание отдать отцу, — извинился Миклош. — Жители Вены приветствовали его от всего сердца!
Гизела кивнула. Успех отца превзошел все ожидания. Его буквально завалили цветами и поздравлениями. Гизела видела, как светились от восхищения глаза зрителей и артистов, и поняла, что он принят в большую семью Города Музыки, и принят не просто как один из них, но как один из лучших.
Она знала, что для отца это самый приятный подарок, самое действенное лекарство от отчаяния и упадка сил. Перед ним распахнулась дверь в новый мир.
А у Гизелы все было наоборот. Врата счастья, открывшиеся ей с появлением Миклоша, неумолимо закрывались, и ее терзало мрачное предчувствие, что они вот-вот захлопнутся перед ней навсегда.
Карета мерно раскачивалась. В окне проносились ряды стройных деревьев, которые выхватывал из темноты луч фонаря, висящего над головой кучера. Гизеле показалось, что она догадывается, куда они направляются: к Венскому лесу.
Чтобы убедиться в правильности своего предположения, она кинула взгляд на Миклоша, и тот понял ее без слов.
— Мы встретились с вами в лесу, и теперь я везу вас туда, чтобы попрощаться, — произнес он в ответ на безмолвный вопрос Гизелы.
Она похолодела и крепче сжала руку Миклоша. Из груди ее вырвался еле слышный стон, который она безуспешно пыталась сдержать.
Словно сквозь туман, она почувствовала, что Миклош поднес ее руку к губам и стал медленно, один за другим, целовать ей пальцы.
Больше они не произнесли ни слова до тех пор, пока карета не остановилась. Выглянув в окно, Гизела увидела загородный ресторан — но это было совсем другое место, нежели в прошлый раз.
Карета остановилась на высоком холме, и вся долина Дуная лежала перед ними как на ладони. Здесь не было сада, зато имелась большая терраса с каменной балюстрадой, откуда открывался столь восхитительный вид, что Гизела остановилась, невольно залюбовавшись.
Золотые искорки огней мерцали, освещая силуэты причудливых зданий; на необъятном куполе неба сверкали звезды, серебрился Дунай, и Гизела вдруг заметила, что уже наступило полнолуние.
Пейзаж был настолько красив, что, когда они расположились за столиком, стоявшим у балюстрады, Гизела поймала себя на том, что больше любуется окрестностями, чем смотрит на Миклоша.
Краем уха она услышала, как он заказывает ужин. Когда хозяин таверны ушел, Миклош протянул Гизеле руку и произнес:
— Взгляни на меня, Гизела.
Она послушно повернула к нему лицо, и он увидел ее во всей красоте юности; свет луны серебрил ее пышные локоны, а в бездонных глазах загадочно мерцали отражения свечи.
— Я люблю тебя! — сказал Миклош. — Что бы ни случилось, знай, что я люблю тебя так, как еще никого не любил в этой жизни. Я даже не представлял себе, что способен испытывать такое сильное чувство.
Он говорил так серьезно, что Гизела прошептала:
— Пожалуйста… не покидай… меня.
— Не могу, Гизела, дорогая моя, я обязан уехать отсюда. Но прежде чем я объясню тебе почему, ты должна поесть и выпить немного вина. Сегодня тебя ждет испытание.
— Да… счастливое, — тихо сказала она.
— О, как я хочу, чтобы ты была счастлива! — пылко воскликнул Миклош. — Чтобы вокруг тебя все пело и трепетало от счастья.
Вздохнув, он продолжил:
— В Венском лесу всегда ощущаешь эту бесхитростную радость простого существования. И венгры, по-моему, понимают ее лучше других людей.
— Расскажите мне о вашей стране, — попросила Гизела.
Она сказала это специально, чтобы перевести разговор на нейтральную тему. Она видела, что Миклош тоже страдает, и не хотела, чтобы он видел ту боль, которую ей причиняют его слова.
— Как описать землю, которую любишь? — задумчиво произнес он. — Наверное, для всякого человека это непросто. Скажу лишь, что моя родина выше любых, самых высоких сравнений.
— Когда я читала о ней, мне тоже так показалось.
— В ее атмосфере, как и в тебе, моя дорогая, есть что-то иллюзорное и неуловимое.
Увидев, что она улыбается, он добавил:
— Наверное, это из-за того, что у тебя венгерские корни.
— Во мне совсем немного венгерской крови. Моя прабабушка была венгеркой, а это довольно дальнее родство.