Беседа получилась легкой и приятной. Тем для разговора было в изобилии: загадочное ТУСА на значке у Риверо; описание (преувеличенное) Буэнос-Айреса и Темперлея; перевернутые в другом полушарии времена года. Риверо как-то незаметно позабыл о своем плохом французском и обнаружил - без всякой задней мысли, - что впервые за долгое время ему не было скучно. "Только женщины способны на такое", - отметил он про себя.
Что делать теперь? Для недвусмысленных предложений слишком рано, предложить пообедать сразу после завтрака - невозможно, идти по магазинам опасно, по музеям - скучно. Риверо подозвал такси и, несмотря на необъяснимо упорное сопротивление девушки, дал команду:
- В Булонский лес.
Они спустились к озеру. Немного прошлись.
- Как вас зовут? - спросил Риверо.
В хорошем расположении духа, он ожидал чего-то вроде Моники, Денизы, Одетты, Иветты, Шанталь, - подлинно французские имена, которые можно без смущения произнести в кругу приятелей. Риверо увидел себя в знакомом кафе: "За всю поездку только одна. Шанталь. Парижанка. Не женщина - огонь!"
- Мими, - ответила девушка.
Риверо понравилось имя, хотя в клубе "Ломас" уже имелась одна Мими.
Они сидели на железных стульях у самой воды, смотрели друг другу в глаза, смеялись, болтали. Так подошло время обедать. Снова взяв такси, они подъехали к павильону с большим окном неправильной формы и разноцветными тентами: ресторану у водопада. Здесь девушка запротестовала:
- Это слишком дорого.
Риверо отмел возражения широким и небрежным движением руки, призванным сказать: неважно! Движением, свободным от неискренности: тот, кто день за днем швыряет деньги направо и налево, осматривая достопримечательности, не скупится, если обедает с женщиной.
Он доверил ей нелегкую задачу разобраться в длиннейшем меню, а затем, боясь наткнуться на какую-нибудь престижную марку, в не менее длинном списке вин. Внимание Риверо вдруг привлекла - пока он отдался во власть температурных ощущений, рассуждая примерно так: "Если честно, то мой костюм рассчитан на другую погоду. Для обеда под открытым небом не мешало бы прибавить три-четыре градуса. Здесь все попрятались внутрь. Но пусть видят, что аргентинцы могут быть так же выносливы, как и все", - так вот, внимание Риверо вдруг привлекла сценка из тех, что навечно врезаются в память: на соседнем столике доверчивые воробьи клевали кусочки засахаренной дыни. Так у Риверо в мозгу возник первый набросок одной из самых известных его фраз: "Во Франции даже птицы наслаждаются атмосферой всеобщей учтивости". Внезапно он подумал о том, что ждет его вечером, но отвел эту мысль, считая, что любая попытка предвидеть будущее оборачивается плохим предзнаменованием. Храня спокойствие, он решил положиться на случай: перспектива не менее волнующая, чем любовная победа. А что касается последней, то стоит ли она затраченных усилий? В первый раз с тех пор, как они оказались вместе, Риверо приступил к беспристрастному исследованию. Судьба проявила благосклонность, девушка была миловидной. "Жаль, - вздохнул Риверо, - что она не похожа на светловолосых француженок, как их представляют в Темперлее. Больше напоминает ту модницу из кондитерской "Идеал"".
Обед удался на славу. Зная, что вскоре его охватит дремота, Риверо приподнялся, тяжело отдуваясь, бросил на стол скатанную в шарик салфетку и предложил:
- Не размяться ли нам теперь?
Взявшись под руку, они пошли между деревьев, срывая и тут же выбрасывая тонкие веточки. Спустились в небольшую ложбинку у берега. Улыбки и смех моментально прекратились; взгляд у обоих стал серьезным, почти напряженным; последовали бурные объятия, у Риверо вырвалось против воли:
- Проведем вечер вместе?
Отказ в такой момент означал бы полное равнодушие к чуду любви, объединившему два желания и (как уже грезилось Риверо) две души. Мими поняла это. С замечательным чистосердечием (свойство лишь избранных натур, по определению Риверо) она прошептала:
- Хорошо.
Поистине, такой девушкой надо было дорожить. Риверо повел ее к перекрестку, где с барским видом остановил такси, уже третье за день. Посадив Мими в машину, он с помощью жестов дал объяснения шоферу, залез в такси сам и обнял девушку, погрузившись надолго - слишком надолго - в глубокое молчание. Поездка пришла к концу возле церкви Св. Магдалины. Бедные женщины, верные подруги, чего только не терпите вы из-за нашей неуклюжести! Шофер, человек грубый, подкатил к отвратнейшей гостинице в квартале отвратных гостиниц. Вокруг толпились бабенки, выслеживая прохожих, помахивая сумочками. Предупреждая законные попытки сопротивления, Риверо manu militariviii ввел свою возлюбленную внутрь. В самом деле, вообразить что-то хуже было сложно. Пока горничная выбирала один из двух-трех ключей, висевших на доске, из клетушки у подножия винтовой лестницы женщины малопочтенного вида бесстыдно разглядывали Мими. Риверо испытал желание попросить прощения и закричать: "Идем отсюда!"; но, призвав на помощь всю свою смелость, удержался. Мими не позволила себе ни единой жалобы. А несколько мгновений спустя они были вдвоем в комнате: остальное потеряло значение.
После всего она мирно заснула. Риверо, лежа рядом с ней, смотрел в потолок, курил "Голуаз" - столь презираемый им еще недавно, но о котором он скоро будет упоминать с ностальгией, - и представлял, что он расскажет приятелям. "Свободная от хитроумного кокетства, - родилась у него фраза, необходимого, если ты подчинена главе семьи, европейская женщина завоевала независимость и благодаря своей душевной щедрости заслуживает преклонения". Риверо понял, что до этого вечера (и, наверное, с момента отлета из аэропорта Эсейса) он ни разу не чувствовал себя счастливым. Почему? И сам себе ответил: потому что жил, оторвавшись от всех, не открывая сердца друзьям с пятого этажа. Теперь, поклялся Риверо, он не будет избегать признаний.
Мими проснулась. Оба захотели есть. Подергали за веревочку звонка. Появилась горничная. Заказали ужин. Осторожно усевшись на край постели, с подносами на коленях, они выпили по огромной чашке какао в сопровождении булочек и круассанов. Известно, что еда придает сил и возбуждает любовное чувство. Во время второй передышки началась беседа, замечательная в своей неторопливости, - о детстве, о родных местах. Девушка вздохнула:
- Как они далеко.
- Только не твои, - уточнил Риверо.
- Не так, как Буэнос-Айрес, но далеко для моего сердца.
- Не понимаю.
- Я из Германии, романтической страны, - объяснила Мими.
Риверо не стал говорить - в каждом мужчине таится предатель - о компании друзей, ждущей его сегодня. Вместо этого он выдумал банкет у консула. Бедная Мими никогда не осмелилась бы просить, чтобы ради нее беспокоили настолько важную персону. Легко солгав, Риверо не колеблясь умолчал о завтрашнем отъезде, но заставил Мими записать номер телефона в отеле - который она благоговейно занесла в растрепанный блокнотик - на случай, если вдруг вечером ей придет охота позвонить. Мими записала номер доверчиво - доказательство того, что мы не стеклянные и что ни один человек не проникает в наши мысли; а также того, что Риверо довольно-таки медленно постигал происходившее в его душе. Правда, тем вечером, излагая свое приключение Тарантино, Сарконе и Эскобару, он ощутил приток бодрящей самоуверенности, не сравнимого ни с чем ликования, которого невозможно достичь во время происходящего - но лишь впоследствии, когда человек распускает свой павлиний хвост в дружеском кругу. И все же утром, вжатый в сиденье автобуса, навсегда уносившего его от Парижа (теперь его Парижа), он задавал себе вопросы. Не закончилась ли идиллия до срока? Сможет ли он когда-нибудь встретить такую же девушку, как Мими? И не знак ли это злосчастной судьбы, преследующей всех аргентинцев, - за сутки до отъезда повстречать женщину, о которой мечтал годы и годы, но, рабски следуя своим обязательствам перед ТУСА, вновь пуститься в путь, как неутомимый цыган? Здесь Риверо сравнил себя - что немного утешило его - с моряком, встречающим свою любовь в каждом порту.
От посещения Бретани наши соотечественники запомнили больше всего вечер, когда возле стен средневекового города автобусное радио тронуло их до слез таким родным мотивом танго "Моя печальная ночь". Между Динаном и Динаром сопровождающий сделал объявление. Приятели восприняли его как первый сбой в безукоризненном до того обслуживании: Тарантино, Сарконе и Эскобара поселят в "Принтании", а одинокого Риверо - в "Паласе". Оплошность не была велика, но, допущенная компанией ТУСА, - и в какой момент! - у Риверо она вызвала больше чем разочарование: глубокий упадок духа.
Когда мы находим в супе волос, то вслед за тем вылавливаем и скальп. Только наша четверка ознакомилась с бездушным указанием насчет отелей, как тот же господин, попытавшись завлечь этим друзей, выдал новость: большое достоинство Динара заключается в тишине.
- Для современного человека, живущего будто в пчелином улье, одиночество - роскошь.
- Мы, - обрушился на него Тарантино, в сущности не питавший уважения к туристической фирме, - не для того приехали из Америки, чтобы нас поселили в пустыне.
Уже в тихом Динаре Риверо не сдержался:
- Город окружен стенами. Никакого сравнения с Мирамаром. И к тому же глазу не за что зацепиться до самого горизонта.
Приятели умолкли, так как видели Мирамар исключительно на фотографиях. Вот вам аргентинец: знает Европу как собственный дом, но осмотреть достопримечательности собственной страны - ни за что! Ведь каждый километр это удушье, любой вагон - Божье наказание.
Состояние, в котором находился Риверо, сделало для него заключение в "Паласе" тягостным. Пожалуй, выпивка развязала бы ему язык: он без конца смог бы разговаривать о Мими, снова и снова переживать сладостные мгновения... Бесповоротно отделенный от товарищей, он не видел выхода для своей тоски. Даже возвращение в Париж, - вообще-то недостойное истинного аргентинца, - не вернуло бы ему девушку. Ни фамилии, ни адреса, тем более ничего остального о Мими ему не было известно.
Комната в "Паласе", с видом на бухту и на Сен-Мало, обернулась настоящей тюремной камерой. Даже не открыв чемодана, он вышел прогуляться. Оказавшись в лифте, нажал на кнопку первого этажа. Спускаясь, Риверо изучал табличку с инструкциями для пассажира. Потом медленно сошел вниз по лестнице.
Однако выходить на улицу не было никакого желания. Он посидел в холле, заглянул в салоны. Попробовал крепиться, повторяя, что не следует делать из всего трагедию: "Главное - это победа, а не расставание", и еще: "Успехи в любви украшают мужчину". Так он вступил в светлый, отделанный в бело-золотых тонах ресторан отеля. Время - так называется горькое лекарство от безнадежности.
Его провели к столу, положили между ним и салфеткой чудовищных размеров листок из плотной бумаги - меню. Только чтобы не попасть в глупое положение, он посмотрел пустыми глазами в меню, затем вокруг себя. Невдалеке сидела, нежничая с мужем, полноватая и, видимо, низенькая, но привлекательная блондинка. Получив свой ужин, Риверо рассмотрел ее как следует: бледная кожа, явно краснеющая при малейшей возможности; белокурые, слегка подкрашенные волосы. Такой веселой, яркой, говорливой женщиной можно было только восхищаться.
Семейная пара сначала перекидывалась словами с метрдотелем, после него - с сонливым человеком в зеленом фартуке, раздававшим карту вин, наконец, с официантом. Зная до тонкостей все о продукции местных виноградников, они завязывали беседу с каждым, кто подходил к столику. Стоило собеседнику удалиться, как нежности продолжались.
Когда муж склонил над супом лысину, окруженную седыми волосами, блондинка устремила взгляд на Риверо. Наш герой подумал: "Я приметил ее от скуки, желая развлечься. И вот взгляд, посланный в наказание". Но, по-прежнему скучая и желая развлечься, Риверо опять посмотрел в ее сторону. Блондинка поглаживала лысину мужа. Голова мужа под ее рукой почти опускалась в суп. Голубые глаза искали Риверо. Как бы управляемые ловким фокусником, зрачки совершали виртуозные движения, взгляд то и дело задерживался на аргентинце. Это продолжалось доли секунды, и Риверо даже засомневался: а было ли в самом деле что-нибудь?
"Показалось", - пришел он к выводу. Но все повторилось: супружеские ласки, голова над тарелкой, искательный взгляд, супружеские ласки. "Неверная жена", - заключил Риверо, словно обнаружив подлинную вещь в мире подделок или, скажем, ангела или единорога.
Когда Риверо выходил из ресторана, блондинка вновь поглядела на него и совершенно точно ему подмигнула. Немного растерявшись, - так как не составил пока плана действий, - Риверо прошел в холл. Заняться было нечем, даже для вида. Пара-другая витрин с мундштуками, бумажниками, украшениями; объявления о давно состоявшихся киносеансах и вечере в казино "High life". Прочтя их, Риверо повалился в кресло.
Появились старик и блондинка. Что-то в их поведении - возможно, непринужденное веселье, - показывало, что пара ни в ком больше не нуждается. Оба смеялись, болтали с возрастающей живостью, но никто третий не участвовал в игре, - ни швейцар, ни официант из бара, ни мрачный господин за стойкой администратора. "Ах, супруги, супруги", - издал нравоучительный вздох Риверо, благодушно покачивая головой. Прекрасная изменница оказалась немного приземистой. Но с каким изяществом она подмигнула ему из-за плеча, обмениваясь ласками с мужем! А тот увлекал жену к лифту - доставить ее в один из альковов "Паласа", как в некий романтический приют.
Итак, любые действия откладывались до следующего дня. Риверо также возвратился в свой номер.
Его разбудило горловое пение Сарконе:
До чего же это здорово
растянуться на кровати...
Риверо прорычал в ярости:
- Майсани поет гораздо лучше.
- Уже почти полдень, - сообщил Эскобар.
- Он и во сне не забывает о своем вдовстве, - заметил Тарантино.
- Вовсе нет, - возразил Риверо и принялся подогревать воду для мате.
Затем, старательно бреясь, он расписал покорение блондинки.
- Обстоятельства были против меня, - разглагольствовал он, - решительно против. Попробуйте подобраться к дружной семейной паре, где муж все время начеку: вот в чем проблема! Но я добился своего, не спрашивайте как. Говорю вам откровенно. Не считайте меня волшебником или кем-нибудь в этом роде. Каждый из вас способен на такое. Хотите знать секрет? Лезьте напролом с закрытыми глазами. За границей аргентинец неотразим!
Все выпили мате. Риверо оделся.
- Как выглядит блондинка? - спросил Сарконе.
- Невысокая, бойкая на язык. Хорошо одета, с розовым лицом.
- Мы видели ее внизу, - заявил Эскобар.
- Одну?
- Одну.
- Это, должно быть, другая, - не согласился Тарантино, чье лицо с прозрачными детскими глазами потемнело от зависти. - Такие женщины не интересуются залетными птицами, то есть скромными туристами.
- Ждите меня здесь, - приказал Риверо.
В нетерпении он не вызвал лифт, а сбежал по лестнице. Он перепрыгивал через две, три ступеньки, но невозмутимый лифт, вероятно, все же выиграл бы гонку, как черепаха из притчи.
Блондинки не было ни в холле, ни в коридорах, ни в зимнем саду. В ресторане не было почти никого. Единственный посетитель, священник, по виду - англичанин, бурно объяснял что-то официанту, слушавшему его с безразличием. Риверо закончил осмотр у входа в отель, выглянул наружу. Блондинка стояла на противоположной стороне улицы. Прислонившись к каменной ограде, она созерцала то, что находилось за ней.
Риверо твердым шагом направился к женщине. Инстинкт подсказывал ему, что в подобных случаях оригинальность значит меньше откровенности, и потому незамедлительно приступил к делу:
- Давайте прогуляемся. Есть ли в Динаре парк, что-нибудь похожее на Булонский лес?
- Ничего похожего нет, - отчетливо выговорила блондинка.
- Давайте прогуляемся, - упорствовал Риверо, но уже с меньшей уверенностью.
- Это опасно. Нас могут увидеть. Увидимся на площади Республики. Я приду по улице Левассер, оттуда, - она махнула рукой налево, - вы пойдете по первой улице справа и тоже выйдете на площадь.
Ну да, подумал Риверо, женщина - взрослый человек, а мужчина - всегда ребенок. Как можно незаметнее он поднял глаза на отель и увидел такую картину: столпившись у окна в его номере, приятели улыбались и жестикулировали, Тарантино корчил рожи. "Они полагают, что у меня не вышло, и оттого так веселятся. Но я их разочарую, я расскажу им все, только кое о чем умолчу. Мужчинам не пристало раскрывать перед друзьями все свои чувства". Риверо сжался, стоически принимая на себя тяжесть мужского этикета, и ускорил шаг. Сеньора поджидала его на площади, покачивая в нетерпении - заметном издалека - сумочкой. Риверо слабым голосом осведомился:
- Куда отправимся?
Он был слегка расстроен, получив главное: согласие на встречу. Теперь победа, по недостатку воли, грозила выскользнуть у него из рук. Поглядев между плечом и подбородком женщины, он прочитал вывеску: "Отель Республика". Риверо отверг возникшую мысль, то ли как некрасивую, то ли не сумев облечь ее в словесную оболочку. Женщина смотрела на него с раздражающим пренебрежением, как бы говоря: "Из-за твоей ребяческой нерешительности мой муж заметит нас". Но и подстегнутое таким образом, воображение Риверо не произвело на свет ничего. Вывеска заставила его остановиться. Наконец, собрав последние силы, - как утопающий хватается за любой предмет, - он пробормотал:
- Чтобы нас никто не увидел, наверное, все-таки лучше всего будет зайти в какое-нибудь место неподалеку, например в этот отель?
Риверо еще раз подивился выдержке женщин перед лицом действительности. Они неизменно поражают нас, привыкших судить по внешности: неизменная грациозность, хрупкий вид... Сеньора коротко согласилась:
- Идемте.
Узрев обстановку, Риверо пожалел о той легкости, с которой он запаниковал. Хуже того: опять он оказался не на высоте, опять привел даму в свинарник. Как выражается известная Глэдис из Темперлея: "Это недостойно настоящей сеньоры". Все бесстыдно свидетельствовало о том, что отель "Республика" представлял собой дом свиданий. Но слова, услышанные вслед за тем Риверо, придали этому убожеству оттенок сновидения. Лишь во сне можно было предположить, что оно так дурно подействует на женщину. И правда, она разъяснила:
- Двести франков.
В мозгу Риверо сверкнула догадка, но, все еще не веря, он настаивал:
- Понимаю вашу насмешку. Но не будьте настолько жестоки. Это место не для порядочной женщины. Простите меня.
- Нет-нет, я не люблю недоразумений, случайных или намеренных. И я не отношусь к тем, кто, потеряв клиента, прикидываются примерными девочками и отдаются по любви.
- Но вы замужем. И ваш муж здесь.
- Муж? Клиент. Он нанял меня в баре у церкви Мадлен в Париже, чтобы сопровождать его во время отпуска. Каждый год он нанимает женщину в одном и том же баре: завидное постоянство. Пришлось согласиться на full timeix, но мне объяснили, что это - скупердяй, каких поискать. Поэтому нужен дополнительный заработок.
Словно направляемый самим дьяволом, Риверо спросил:
- Вы хотите сказать, что некоторые, когда клиент плохо с ними обращается...
- Разыгрывают примерных девочек и отдаются по любви. Чтобы не ходить далеко: моя бывшая подруга по бару.
- У церкви Мадлен?
- Да. Знаете, что я об этом думаю? Что при нашей профессии так не поступают. Так ведут себя истерички, а не порядочные женщины.
- Ваша подруга работает в баре?
- Работала. Теперь забирайте выше. Площадь Сен-Филипп-дю-Рюль, ни больше ни меньше. Ее зовут Мими, но она не француженка. Немка. Как добиться успеха в этой стране? Очень просто: приехать из-за границы. Дальше все получится само. Смотрите: вы иностранец - и увязались за мной. Что тут говорить!
Примечания
Темперлей - южный пригород аргентинской столицы.
Эдилы - в Древнем Риме: должностные лица.
Санта-Маргарита - город на острове Майорка.
Мими - это также имя героини рассказа Альфреда де Мюссе "Мими Пенсон".
Эсейса - главный аэропорт аргентинской столицы.
Динан - город на полуострове Бретань, на реке Ранс.
Динар - курортный город на побережье полуострова Бретань, неподалеку от Сен-Мало.
Сен-Мало - город-порт на полуострове Бретань, на берегу одноименного залива.
...как черепаха из притчи. - Имеется в виду притча (апория) Зенона Элейского о черепахе и Ахилле.
Перевод с испанского Е.Куцубиной, 2000г.
Примечания В.Андреев, 2000г.
Источник: Адольфо Биой Касарес, "План побега", "Симпозиум", СПб, 2000г.
OCR: Олег Самарин, olegsamarin@mail.ru, 20 декабря 2001
Адольфо Биой Касарес. Проигранная война
У нас с женой секретов друг от друга не было. И хотя с ней я был вполне счастлив, я оставил ее ради Дианы, в характере которой увидел привлекавшее меня сочетание непостоянства и твердости.
Я прожил с Дианой несколько лет, и мы с ней говорили обо всем (поскольку близкие отношения состоят не только в том, чтобы раздеваться и обниматься, как представляется иным простакам, но и в том, чтобы объяснять мир). Однажды вечером, в кино, Диана заговорила о дюнах. Она упомянула о них вскользь, и теперь остается лишь удивляться, почему мне памятен тот случай. Не вдаваясь в подробности, замечу, что тема и впрямь была странная, но ведь необычное и неожиданное имело к Диане непосредственное отношение. Себя она считала большой грешницей с задатками падшей женщины и по ночам слезно каялась на моей груди, что у нее есть любовник, что она - обманщица. Меня уже начали тяготить ее бесконечные слезы и прегрешения, но тут наша жизнь осложнилась из-за инженера, занимающегося укреплением дюн. Неизвестно где познакомившаяся с ним, Диана мгновенно сделалась его усердной ученицей, что только упрочило наши отношения, поскольку эта особа принадлежала к тем женщинам, которые всегда внушают некоторые опасения. Отныне смирение стало моим вторым "я" настолько, что, когда меня попросили быть причастным к планам путешествия на Атлантическое побережье, я согласился самым тщательным образом провести на месте проверку работ по укреплению дюн, предпринятых по заказу властей провинции. И я обсуждал эти работы так, словно они меня и вправду интересовали.
До путешествия оставалась одна неделя, когда я познакомился с Магдаленой. Я был уверен, что именно она вытащит меня из болота, в которое я погружался, и стал относиться к ней как к спасительнице, посланной свыше. Для предначертанной ей роли она особенно подходила по двум качествам: красоте (ослепительной, цветущей) и молодости. В разговорах обо всем я жил с ней рядом, не зная забот, пока однажды вечером Магдалена не объявила, что записалась на какие-то курсы. Некоторое время я старался ничего не замечать.
Получив от меня подарок по случаю своего дня рождения, она благодарно прослезилась, и поскольку одна лишь любовь позволяла мне угадывать ее самые сокровенные желания, Магдалена очень сокрушалась, что не в силах вознаградить эту любовь подобающим образом. И добавила, что, если я хочу сделать ей подарок, о котором она втайне мечтает, я должен записаться на вышеупомянутые курсы. С грустью признаюсь: я не исполнил ее желания. Зато я охотно обсудил достоинства и недостатки укрепления дюн тамариндами или колючими кустами; посадку хвойных и других пород деревьев; необходимость изгородей; место и способ установки переносной изгороди... Мы почтительно коснулись в разговоре личности Бремонтье и вкратце перечислили заслуги некоторых его последователей, таких как Бийяндель, не скупясь на похвалы приверженцам и хулы инакомыслящим и отступникам.
Когда появилась Мерседес, я нашел в ней сходство с крестьянкой и одалиской. Я видел простосердечие первой в глубинах ее души, а в белизне кожи и темном блеске волос и глаз мне чудилась искушенность второй. Воспользовавшись метафорой, показавшейся мне тогда очень подходящей, я, если не ошибаюсь, подумал: "Присущая ей бесхитростность защитит меня, как изгородь, от вредоносного ветра, который уже подымается..." Я не стал подвергать такую защиту испытанию на прочность, потому что вспомнил о Дон Кихоте и его шлеме и сказал себе, что внешность обманчива, со временем даже горные хребты и те перемещаются, как обыкновенные дюны. Еще я подумал, что перемены, если они действительно перемены, - приносят немалую пользу.
Вначале жить с Мерседес было одно удовольствие, поскольку любой человек представляет собой целый мир и поскольку мне всегда хотелось без спешки изучить ту особую разновидность людей, которой являются молодые женщины. Одна сторона в характере Мерседес забавляла и даже изумляла меня: культ предков, фотографии и свидетельства о смерти которых наводняли нашу спальню. Над высокой спинкой кровати, разглядывая нас, царил господин почтенной и древней наружности, заключенный в овальную раму красного дерева.
И, естественно, наступил день, когда я узнал, что Мерседес записалась на курсы по укреплению дюн. Поскольку бедняжка не отличалась пытливостью ума, ей нелегко давались тонкости сложной науки, и она часто допускала ошибки, которые мне приходилось исправлять. "Нет,- останавливал я ее, пытаясь скрыть раздражение. - Пожалуйста, не путай переносную изгородь с защитными дюнами, называемыми также прибрежными. Не забывай основное правило: посадка ни в коем случае не должна быть открыта ветрам, насквозь продувающим еще не укрепленный участок песков".
Что делать теперь? Для недвусмысленных предложений слишком рано, предложить пообедать сразу после завтрака - невозможно, идти по магазинам опасно, по музеям - скучно. Риверо подозвал такси и, несмотря на необъяснимо упорное сопротивление девушки, дал команду:
- В Булонский лес.
Они спустились к озеру. Немного прошлись.
- Как вас зовут? - спросил Риверо.
В хорошем расположении духа, он ожидал чего-то вроде Моники, Денизы, Одетты, Иветты, Шанталь, - подлинно французские имена, которые можно без смущения произнести в кругу приятелей. Риверо увидел себя в знакомом кафе: "За всю поездку только одна. Шанталь. Парижанка. Не женщина - огонь!"
- Мими, - ответила девушка.
Риверо понравилось имя, хотя в клубе "Ломас" уже имелась одна Мими.
Они сидели на железных стульях у самой воды, смотрели друг другу в глаза, смеялись, болтали. Так подошло время обедать. Снова взяв такси, они подъехали к павильону с большим окном неправильной формы и разноцветными тентами: ресторану у водопада. Здесь девушка запротестовала:
- Это слишком дорого.
Риверо отмел возражения широким и небрежным движением руки, призванным сказать: неважно! Движением, свободным от неискренности: тот, кто день за днем швыряет деньги направо и налево, осматривая достопримечательности, не скупится, если обедает с женщиной.
Он доверил ей нелегкую задачу разобраться в длиннейшем меню, а затем, боясь наткнуться на какую-нибудь престижную марку, в не менее длинном списке вин. Внимание Риверо вдруг привлекла - пока он отдался во власть температурных ощущений, рассуждая примерно так: "Если честно, то мой костюм рассчитан на другую погоду. Для обеда под открытым небом не мешало бы прибавить три-четыре градуса. Здесь все попрятались внутрь. Но пусть видят, что аргентинцы могут быть так же выносливы, как и все", - так вот, внимание Риверо вдруг привлекла сценка из тех, что навечно врезаются в память: на соседнем столике доверчивые воробьи клевали кусочки засахаренной дыни. Так у Риверо в мозгу возник первый набросок одной из самых известных его фраз: "Во Франции даже птицы наслаждаются атмосферой всеобщей учтивости". Внезапно он подумал о том, что ждет его вечером, но отвел эту мысль, считая, что любая попытка предвидеть будущее оборачивается плохим предзнаменованием. Храня спокойствие, он решил положиться на случай: перспектива не менее волнующая, чем любовная победа. А что касается последней, то стоит ли она затраченных усилий? В первый раз с тех пор, как они оказались вместе, Риверо приступил к беспристрастному исследованию. Судьба проявила благосклонность, девушка была миловидной. "Жаль, - вздохнул Риверо, - что она не похожа на светловолосых француженок, как их представляют в Темперлее. Больше напоминает ту модницу из кондитерской "Идеал"".
Обед удался на славу. Зная, что вскоре его охватит дремота, Риверо приподнялся, тяжело отдуваясь, бросил на стол скатанную в шарик салфетку и предложил:
- Не размяться ли нам теперь?
Взявшись под руку, они пошли между деревьев, срывая и тут же выбрасывая тонкие веточки. Спустились в небольшую ложбинку у берега. Улыбки и смех моментально прекратились; взгляд у обоих стал серьезным, почти напряженным; последовали бурные объятия, у Риверо вырвалось против воли:
- Проведем вечер вместе?
Отказ в такой момент означал бы полное равнодушие к чуду любви, объединившему два желания и (как уже грезилось Риверо) две души. Мими поняла это. С замечательным чистосердечием (свойство лишь избранных натур, по определению Риверо) она прошептала:
- Хорошо.
Поистине, такой девушкой надо было дорожить. Риверо повел ее к перекрестку, где с барским видом остановил такси, уже третье за день. Посадив Мими в машину, он с помощью жестов дал объяснения шоферу, залез в такси сам и обнял девушку, погрузившись надолго - слишком надолго - в глубокое молчание. Поездка пришла к концу возле церкви Св. Магдалины. Бедные женщины, верные подруги, чего только не терпите вы из-за нашей неуклюжести! Шофер, человек грубый, подкатил к отвратнейшей гостинице в квартале отвратных гостиниц. Вокруг толпились бабенки, выслеживая прохожих, помахивая сумочками. Предупреждая законные попытки сопротивления, Риверо manu militariviii ввел свою возлюбленную внутрь. В самом деле, вообразить что-то хуже было сложно. Пока горничная выбирала один из двух-трех ключей, висевших на доске, из клетушки у подножия винтовой лестницы женщины малопочтенного вида бесстыдно разглядывали Мими. Риверо испытал желание попросить прощения и закричать: "Идем отсюда!"; но, призвав на помощь всю свою смелость, удержался. Мими не позволила себе ни единой жалобы. А несколько мгновений спустя они были вдвоем в комнате: остальное потеряло значение.
После всего она мирно заснула. Риверо, лежа рядом с ней, смотрел в потолок, курил "Голуаз" - столь презираемый им еще недавно, но о котором он скоро будет упоминать с ностальгией, - и представлял, что он расскажет приятелям. "Свободная от хитроумного кокетства, - родилась у него фраза, необходимого, если ты подчинена главе семьи, европейская женщина завоевала независимость и благодаря своей душевной щедрости заслуживает преклонения". Риверо понял, что до этого вечера (и, наверное, с момента отлета из аэропорта Эсейса) он ни разу не чувствовал себя счастливым. Почему? И сам себе ответил: потому что жил, оторвавшись от всех, не открывая сердца друзьям с пятого этажа. Теперь, поклялся Риверо, он не будет избегать признаний.
Мими проснулась. Оба захотели есть. Подергали за веревочку звонка. Появилась горничная. Заказали ужин. Осторожно усевшись на край постели, с подносами на коленях, они выпили по огромной чашке какао в сопровождении булочек и круассанов. Известно, что еда придает сил и возбуждает любовное чувство. Во время второй передышки началась беседа, замечательная в своей неторопливости, - о детстве, о родных местах. Девушка вздохнула:
- Как они далеко.
- Только не твои, - уточнил Риверо.
- Не так, как Буэнос-Айрес, но далеко для моего сердца.
- Не понимаю.
- Я из Германии, романтической страны, - объяснила Мими.
Риверо не стал говорить - в каждом мужчине таится предатель - о компании друзей, ждущей его сегодня. Вместо этого он выдумал банкет у консула. Бедная Мими никогда не осмелилась бы просить, чтобы ради нее беспокоили настолько важную персону. Легко солгав, Риверо не колеблясь умолчал о завтрашнем отъезде, но заставил Мими записать номер телефона в отеле - который она благоговейно занесла в растрепанный блокнотик - на случай, если вдруг вечером ей придет охота позвонить. Мими записала номер доверчиво - доказательство того, что мы не стеклянные и что ни один человек не проникает в наши мысли; а также того, что Риверо довольно-таки медленно постигал происходившее в его душе. Правда, тем вечером, излагая свое приключение Тарантино, Сарконе и Эскобару, он ощутил приток бодрящей самоуверенности, не сравнимого ни с чем ликования, которого невозможно достичь во время происходящего - но лишь впоследствии, когда человек распускает свой павлиний хвост в дружеском кругу. И все же утром, вжатый в сиденье автобуса, навсегда уносившего его от Парижа (теперь его Парижа), он задавал себе вопросы. Не закончилась ли идиллия до срока? Сможет ли он когда-нибудь встретить такую же девушку, как Мими? И не знак ли это злосчастной судьбы, преследующей всех аргентинцев, - за сутки до отъезда повстречать женщину, о которой мечтал годы и годы, но, рабски следуя своим обязательствам перед ТУСА, вновь пуститься в путь, как неутомимый цыган? Здесь Риверо сравнил себя - что немного утешило его - с моряком, встречающим свою любовь в каждом порту.
От посещения Бретани наши соотечественники запомнили больше всего вечер, когда возле стен средневекового города автобусное радио тронуло их до слез таким родным мотивом танго "Моя печальная ночь". Между Динаном и Динаром сопровождающий сделал объявление. Приятели восприняли его как первый сбой в безукоризненном до того обслуживании: Тарантино, Сарконе и Эскобара поселят в "Принтании", а одинокого Риверо - в "Паласе". Оплошность не была велика, но, допущенная компанией ТУСА, - и в какой момент! - у Риверо она вызвала больше чем разочарование: глубокий упадок духа.
Когда мы находим в супе волос, то вслед за тем вылавливаем и скальп. Только наша четверка ознакомилась с бездушным указанием насчет отелей, как тот же господин, попытавшись завлечь этим друзей, выдал новость: большое достоинство Динара заключается в тишине.
- Для современного человека, живущего будто в пчелином улье, одиночество - роскошь.
- Мы, - обрушился на него Тарантино, в сущности не питавший уважения к туристической фирме, - не для того приехали из Америки, чтобы нас поселили в пустыне.
Уже в тихом Динаре Риверо не сдержался:
- Город окружен стенами. Никакого сравнения с Мирамаром. И к тому же глазу не за что зацепиться до самого горизонта.
Приятели умолкли, так как видели Мирамар исключительно на фотографиях. Вот вам аргентинец: знает Европу как собственный дом, но осмотреть достопримечательности собственной страны - ни за что! Ведь каждый километр это удушье, любой вагон - Божье наказание.
Состояние, в котором находился Риверо, сделало для него заключение в "Паласе" тягостным. Пожалуй, выпивка развязала бы ему язык: он без конца смог бы разговаривать о Мими, снова и снова переживать сладостные мгновения... Бесповоротно отделенный от товарищей, он не видел выхода для своей тоски. Даже возвращение в Париж, - вообще-то недостойное истинного аргентинца, - не вернуло бы ему девушку. Ни фамилии, ни адреса, тем более ничего остального о Мими ему не было известно.
Комната в "Паласе", с видом на бухту и на Сен-Мало, обернулась настоящей тюремной камерой. Даже не открыв чемодана, он вышел прогуляться. Оказавшись в лифте, нажал на кнопку первого этажа. Спускаясь, Риверо изучал табличку с инструкциями для пассажира. Потом медленно сошел вниз по лестнице.
Однако выходить на улицу не было никакого желания. Он посидел в холле, заглянул в салоны. Попробовал крепиться, повторяя, что не следует делать из всего трагедию: "Главное - это победа, а не расставание", и еще: "Успехи в любви украшают мужчину". Так он вступил в светлый, отделанный в бело-золотых тонах ресторан отеля. Время - так называется горькое лекарство от безнадежности.
Его провели к столу, положили между ним и салфеткой чудовищных размеров листок из плотной бумаги - меню. Только чтобы не попасть в глупое положение, он посмотрел пустыми глазами в меню, затем вокруг себя. Невдалеке сидела, нежничая с мужем, полноватая и, видимо, низенькая, но привлекательная блондинка. Получив свой ужин, Риверо рассмотрел ее как следует: бледная кожа, явно краснеющая при малейшей возможности; белокурые, слегка подкрашенные волосы. Такой веселой, яркой, говорливой женщиной можно было только восхищаться.
Семейная пара сначала перекидывалась словами с метрдотелем, после него - с сонливым человеком в зеленом фартуке, раздававшим карту вин, наконец, с официантом. Зная до тонкостей все о продукции местных виноградников, они завязывали беседу с каждым, кто подходил к столику. Стоило собеседнику удалиться, как нежности продолжались.
Когда муж склонил над супом лысину, окруженную седыми волосами, блондинка устремила взгляд на Риверо. Наш герой подумал: "Я приметил ее от скуки, желая развлечься. И вот взгляд, посланный в наказание". Но, по-прежнему скучая и желая развлечься, Риверо опять посмотрел в ее сторону. Блондинка поглаживала лысину мужа. Голова мужа под ее рукой почти опускалась в суп. Голубые глаза искали Риверо. Как бы управляемые ловким фокусником, зрачки совершали виртуозные движения, взгляд то и дело задерживался на аргентинце. Это продолжалось доли секунды, и Риверо даже засомневался: а было ли в самом деле что-нибудь?
"Показалось", - пришел он к выводу. Но все повторилось: супружеские ласки, голова над тарелкой, искательный взгляд, супружеские ласки. "Неверная жена", - заключил Риверо, словно обнаружив подлинную вещь в мире подделок или, скажем, ангела или единорога.
Когда Риверо выходил из ресторана, блондинка вновь поглядела на него и совершенно точно ему подмигнула. Немного растерявшись, - так как не составил пока плана действий, - Риверо прошел в холл. Заняться было нечем, даже для вида. Пара-другая витрин с мундштуками, бумажниками, украшениями; объявления о давно состоявшихся киносеансах и вечере в казино "High life". Прочтя их, Риверо повалился в кресло.
Появились старик и блондинка. Что-то в их поведении - возможно, непринужденное веселье, - показывало, что пара ни в ком больше не нуждается. Оба смеялись, болтали с возрастающей живостью, но никто третий не участвовал в игре, - ни швейцар, ни официант из бара, ни мрачный господин за стойкой администратора. "Ах, супруги, супруги", - издал нравоучительный вздох Риверо, благодушно покачивая головой. Прекрасная изменница оказалась немного приземистой. Но с каким изяществом она подмигнула ему из-за плеча, обмениваясь ласками с мужем! А тот увлекал жену к лифту - доставить ее в один из альковов "Паласа", как в некий романтический приют.
Итак, любые действия откладывались до следующего дня. Риверо также возвратился в свой номер.
Его разбудило горловое пение Сарконе:
До чего же это здорово
растянуться на кровати...
Риверо прорычал в ярости:
- Майсани поет гораздо лучше.
- Уже почти полдень, - сообщил Эскобар.
- Он и во сне не забывает о своем вдовстве, - заметил Тарантино.
- Вовсе нет, - возразил Риверо и принялся подогревать воду для мате.
Затем, старательно бреясь, он расписал покорение блондинки.
- Обстоятельства были против меня, - разглагольствовал он, - решительно против. Попробуйте подобраться к дружной семейной паре, где муж все время начеку: вот в чем проблема! Но я добился своего, не спрашивайте как. Говорю вам откровенно. Не считайте меня волшебником или кем-нибудь в этом роде. Каждый из вас способен на такое. Хотите знать секрет? Лезьте напролом с закрытыми глазами. За границей аргентинец неотразим!
Все выпили мате. Риверо оделся.
- Как выглядит блондинка? - спросил Сарконе.
- Невысокая, бойкая на язык. Хорошо одета, с розовым лицом.
- Мы видели ее внизу, - заявил Эскобар.
- Одну?
- Одну.
- Это, должно быть, другая, - не согласился Тарантино, чье лицо с прозрачными детскими глазами потемнело от зависти. - Такие женщины не интересуются залетными птицами, то есть скромными туристами.
- Ждите меня здесь, - приказал Риверо.
В нетерпении он не вызвал лифт, а сбежал по лестнице. Он перепрыгивал через две, три ступеньки, но невозмутимый лифт, вероятно, все же выиграл бы гонку, как черепаха из притчи.
Блондинки не было ни в холле, ни в коридорах, ни в зимнем саду. В ресторане не было почти никого. Единственный посетитель, священник, по виду - англичанин, бурно объяснял что-то официанту, слушавшему его с безразличием. Риверо закончил осмотр у входа в отель, выглянул наружу. Блондинка стояла на противоположной стороне улицы. Прислонившись к каменной ограде, она созерцала то, что находилось за ней.
Риверо твердым шагом направился к женщине. Инстинкт подсказывал ему, что в подобных случаях оригинальность значит меньше откровенности, и потому незамедлительно приступил к делу:
- Давайте прогуляемся. Есть ли в Динаре парк, что-нибудь похожее на Булонский лес?
- Ничего похожего нет, - отчетливо выговорила блондинка.
- Давайте прогуляемся, - упорствовал Риверо, но уже с меньшей уверенностью.
- Это опасно. Нас могут увидеть. Увидимся на площади Республики. Я приду по улице Левассер, оттуда, - она махнула рукой налево, - вы пойдете по первой улице справа и тоже выйдете на площадь.
Ну да, подумал Риверо, женщина - взрослый человек, а мужчина - всегда ребенок. Как можно незаметнее он поднял глаза на отель и увидел такую картину: столпившись у окна в его номере, приятели улыбались и жестикулировали, Тарантино корчил рожи. "Они полагают, что у меня не вышло, и оттого так веселятся. Но я их разочарую, я расскажу им все, только кое о чем умолчу. Мужчинам не пристало раскрывать перед друзьями все свои чувства". Риверо сжался, стоически принимая на себя тяжесть мужского этикета, и ускорил шаг. Сеньора поджидала его на площади, покачивая в нетерпении - заметном издалека - сумочкой. Риверо слабым голосом осведомился:
- Куда отправимся?
Он был слегка расстроен, получив главное: согласие на встречу. Теперь победа, по недостатку воли, грозила выскользнуть у него из рук. Поглядев между плечом и подбородком женщины, он прочитал вывеску: "Отель Республика". Риверо отверг возникшую мысль, то ли как некрасивую, то ли не сумев облечь ее в словесную оболочку. Женщина смотрела на него с раздражающим пренебрежением, как бы говоря: "Из-за твоей ребяческой нерешительности мой муж заметит нас". Но и подстегнутое таким образом, воображение Риверо не произвело на свет ничего. Вывеска заставила его остановиться. Наконец, собрав последние силы, - как утопающий хватается за любой предмет, - он пробормотал:
- Чтобы нас никто не увидел, наверное, все-таки лучше всего будет зайти в какое-нибудь место неподалеку, например в этот отель?
Риверо еще раз подивился выдержке женщин перед лицом действительности. Они неизменно поражают нас, привыкших судить по внешности: неизменная грациозность, хрупкий вид... Сеньора коротко согласилась:
- Идемте.
Узрев обстановку, Риверо пожалел о той легкости, с которой он запаниковал. Хуже того: опять он оказался не на высоте, опять привел даму в свинарник. Как выражается известная Глэдис из Темперлея: "Это недостойно настоящей сеньоры". Все бесстыдно свидетельствовало о том, что отель "Республика" представлял собой дом свиданий. Но слова, услышанные вслед за тем Риверо, придали этому убожеству оттенок сновидения. Лишь во сне можно было предположить, что оно так дурно подействует на женщину. И правда, она разъяснила:
- Двести франков.
В мозгу Риверо сверкнула догадка, но, все еще не веря, он настаивал:
- Понимаю вашу насмешку. Но не будьте настолько жестоки. Это место не для порядочной женщины. Простите меня.
- Нет-нет, я не люблю недоразумений, случайных или намеренных. И я не отношусь к тем, кто, потеряв клиента, прикидываются примерными девочками и отдаются по любви.
- Но вы замужем. И ваш муж здесь.
- Муж? Клиент. Он нанял меня в баре у церкви Мадлен в Париже, чтобы сопровождать его во время отпуска. Каждый год он нанимает женщину в одном и том же баре: завидное постоянство. Пришлось согласиться на full timeix, но мне объяснили, что это - скупердяй, каких поискать. Поэтому нужен дополнительный заработок.
Словно направляемый самим дьяволом, Риверо спросил:
- Вы хотите сказать, что некоторые, когда клиент плохо с ними обращается...
- Разыгрывают примерных девочек и отдаются по любви. Чтобы не ходить далеко: моя бывшая подруга по бару.
- У церкви Мадлен?
- Да. Знаете, что я об этом думаю? Что при нашей профессии так не поступают. Так ведут себя истерички, а не порядочные женщины.
- Ваша подруга работает в баре?
- Работала. Теперь забирайте выше. Площадь Сен-Филипп-дю-Рюль, ни больше ни меньше. Ее зовут Мими, но она не француженка. Немка. Как добиться успеха в этой стране? Очень просто: приехать из-за границы. Дальше все получится само. Смотрите: вы иностранец - и увязались за мной. Что тут говорить!
Примечания
Темперлей - южный пригород аргентинской столицы.
Эдилы - в Древнем Риме: должностные лица.
Санта-Маргарита - город на острове Майорка.
Мими - это также имя героини рассказа Альфреда де Мюссе "Мими Пенсон".
Эсейса - главный аэропорт аргентинской столицы.
Динан - город на полуострове Бретань, на реке Ранс.
Динар - курортный город на побережье полуострова Бретань, неподалеку от Сен-Мало.
Сен-Мало - город-порт на полуострове Бретань, на берегу одноименного залива.
...как черепаха из притчи. - Имеется в виду притча (апория) Зенона Элейского о черепахе и Ахилле.
Перевод с испанского Е.Куцубиной, 2000г.
Примечания В.Андреев, 2000г.
Источник: Адольфо Биой Касарес, "План побега", "Симпозиум", СПб, 2000г.
OCR: Олег Самарин, olegsamarin@mail.ru, 20 декабря 2001
Адольфо Биой Касарес. Проигранная война
У нас с женой секретов друг от друга не было. И хотя с ней я был вполне счастлив, я оставил ее ради Дианы, в характере которой увидел привлекавшее меня сочетание непостоянства и твердости.
Я прожил с Дианой несколько лет, и мы с ней говорили обо всем (поскольку близкие отношения состоят не только в том, чтобы раздеваться и обниматься, как представляется иным простакам, но и в том, чтобы объяснять мир). Однажды вечером, в кино, Диана заговорила о дюнах. Она упомянула о них вскользь, и теперь остается лишь удивляться, почему мне памятен тот случай. Не вдаваясь в подробности, замечу, что тема и впрямь была странная, но ведь необычное и неожиданное имело к Диане непосредственное отношение. Себя она считала большой грешницей с задатками падшей женщины и по ночам слезно каялась на моей груди, что у нее есть любовник, что она - обманщица. Меня уже начали тяготить ее бесконечные слезы и прегрешения, но тут наша жизнь осложнилась из-за инженера, занимающегося укреплением дюн. Неизвестно где познакомившаяся с ним, Диана мгновенно сделалась его усердной ученицей, что только упрочило наши отношения, поскольку эта особа принадлежала к тем женщинам, которые всегда внушают некоторые опасения. Отныне смирение стало моим вторым "я" настолько, что, когда меня попросили быть причастным к планам путешествия на Атлантическое побережье, я согласился самым тщательным образом провести на месте проверку работ по укреплению дюн, предпринятых по заказу властей провинции. И я обсуждал эти работы так, словно они меня и вправду интересовали.
До путешествия оставалась одна неделя, когда я познакомился с Магдаленой. Я был уверен, что именно она вытащит меня из болота, в которое я погружался, и стал относиться к ней как к спасительнице, посланной свыше. Для предначертанной ей роли она особенно подходила по двум качествам: красоте (ослепительной, цветущей) и молодости. В разговорах обо всем я жил с ней рядом, не зная забот, пока однажды вечером Магдалена не объявила, что записалась на какие-то курсы. Некоторое время я старался ничего не замечать.
Получив от меня подарок по случаю своего дня рождения, она благодарно прослезилась, и поскольку одна лишь любовь позволяла мне угадывать ее самые сокровенные желания, Магдалена очень сокрушалась, что не в силах вознаградить эту любовь подобающим образом. И добавила, что, если я хочу сделать ей подарок, о котором она втайне мечтает, я должен записаться на вышеупомянутые курсы. С грустью признаюсь: я не исполнил ее желания. Зато я охотно обсудил достоинства и недостатки укрепления дюн тамариндами или колючими кустами; посадку хвойных и других пород деревьев; необходимость изгородей; место и способ установки переносной изгороди... Мы почтительно коснулись в разговоре личности Бремонтье и вкратце перечислили заслуги некоторых его последователей, таких как Бийяндель, не скупясь на похвалы приверженцам и хулы инакомыслящим и отступникам.
Когда появилась Мерседес, я нашел в ней сходство с крестьянкой и одалиской. Я видел простосердечие первой в глубинах ее души, а в белизне кожи и темном блеске волос и глаз мне чудилась искушенность второй. Воспользовавшись метафорой, показавшейся мне тогда очень подходящей, я, если не ошибаюсь, подумал: "Присущая ей бесхитростность защитит меня, как изгородь, от вредоносного ветра, который уже подымается..." Я не стал подвергать такую защиту испытанию на прочность, потому что вспомнил о Дон Кихоте и его шлеме и сказал себе, что внешность обманчива, со временем даже горные хребты и те перемещаются, как обыкновенные дюны. Еще я подумал, что перемены, если они действительно перемены, - приносят немалую пользу.
Вначале жить с Мерседес было одно удовольствие, поскольку любой человек представляет собой целый мир и поскольку мне всегда хотелось без спешки изучить ту особую разновидность людей, которой являются молодые женщины. Одна сторона в характере Мерседес забавляла и даже изумляла меня: культ предков, фотографии и свидетельства о смерти которых наводняли нашу спальню. Над высокой спинкой кровати, разглядывая нас, царил господин почтенной и древней наружности, заключенный в овальную раму красного дерева.
И, естественно, наступил день, когда я узнал, что Мерседес записалась на курсы по укреплению дюн. Поскольку бедняжка не отличалась пытливостью ума, ей нелегко давались тонкости сложной науки, и она часто допускала ошибки, которые мне приходилось исправлять. "Нет,- останавливал я ее, пытаясь скрыть раздражение. - Пожалуйста, не путай переносную изгородь с защитными дюнами, называемыми также прибрежными. Не забывай основное правило: посадка ни в коем случае не должна быть открыта ветрам, насквозь продувающим еще не укрепленный участок песков".