Кащеев Кирилл. Сокровище forever!

   На лице губернаторши мелькнул неподдельный интерес, толпящиеся вокруг люди начали протискиваться поближе, разглядывая Саляма, как некую диковину. С другого конца зала уже спешила Карина Артюхова из «Городских новостей».
   – И больше не говори, что я «Белого гуся» не рекламирую! – улыбаясь, как налопавшаяся сметаны кошка, промурлыкала Кисонька.
   Толпа у входа вновь заколебалась – прибыл запоздавший мэр.
   Центробежные силы, распределявшие элиту города вдоль фуршетных столов, сменились центростремительными. Публика стянулась к отделяющему часть зала занавесу, перед которым возник счастливый Остапчук.
   – Господин губернатор, господин мэр, дорогие друзья! Теперь, когда мы все собрались, хотелось бы сказать пару слов о том, как более сорока лет назад я, еще совсем мальчишкой, стал свидетелем открытия погребальной камеры скифского царя, в которой и было обнаружено бесценное сокровище – выполненная греческими мастерами золотая пектораль! Именно с этой находки началась слава великого археолога Бориса Мозолевского, которому мы обязаны многими открытиями…
   – А поэт какой был потрясающий! – Рядом с Остапчуком появилось нечто, больше всего похожее на украшенную кружевными салфетками тумбочку. На крашеных кудрях цвета пожарной машины красовалась ажурная шапочка, сплетенная из красных, зеленых, синих, оранжевых нитей, дополненная свисающей на лоб бахромой золотых бусин! Квадратные плечи прикрывала пестрая вязаная шаль с кистями, а из-под цыганской юбки с алыми маками торчали отделанные серебром кавалерийские сапоги. Наслаждаясь всеобщим вниманием, «тумбочка» начала декламировать: – «Ее глаза слегка косили. Меня косили, не траву…» Между прочим, посвящено мне, – скромно добавила она и в доказательство свела глазки в кучку.
   Потерявший дар речи Остапчук ошалело уставился на самозваную ораторшу.
   – А я на это ответила следующими поэтическими строчками… – продолжала вещать «тумбочка». – «Ах, загадка для тебя моя душа напудренная, моя любовь, как и вино, кислящая и мутная…»
   – Надо же, как оригинально! У других поэтов любовь, как вино, искристая или сладкая, – обалдело прокомментировала Кисонька.
   – Это она просто такую бормотуху пьет, – прошептали ей на ушко так, что рыжая прядь зашевелилась от чужого дыхания.
   Кисонька стремительно обернулась – на нее в упор синими глазищами глядел тот самый золотоволосый «эльф».
   Очнувшийся Остапчук попытался снова привлечь к себе внимание:
   – Сегодня золотая пектораль, пусть ненадолго, но вернулась в наш город, фактически на ту землю, в которой она была найдена…
   – Мозолевский как услышал мои строки – так прямо весь и вспыхнул, весь… зафонтанировал, – прикрывая глаза и прижимая руки к сердцу, взвыла поэтическая «тумбочка». – Но я была холодна…
   – Как мороженая туша на прилавке… – снова шепнул Кисонькин сосед.
   Девчонка невольно хихикнула.
   – Моей единственной любовью была и остается поэзия… – взвизгнула тетка. – «Поэзия – откель ко мне пришла?» – возопила она, причем звучали эти пафосные строчки в стиле «Чего приперлась, дура?». И точно таким же тоном базарной торговки изобразила ответ поэзии: – «Откель пришла, откель пришла? Из подсознанья…»
   – …блин, – в тон ей закончил «эльф».
   Теперь уже хихикали многие.
   – Этого Мозолевский вообще спокойно вынести не смог… – не обращая внимания, упоенно продолжила поэтесса.
   Вокруг ржали уже без дополнительных комментариев.
   – Он впал в такой восторг, что все свои дальнейшие находки посвящал только мне! А пектораль – ее он мне просто подарил! Так и сказал: «Эта пектораль – твоя!»
   Остапчук сдался:
   – Если вы, э-э… простите, не знаю, кто вы… но если вы знали Мозолевского…
   – Как бескультурны наши бизнесмены! – грустно перебила его «тумбочка». – Не знать властительницу душ и умов, великую, непревзойденную поэтессу Раймунду Радзивиловскую!
   – Мурка, – прошептал зловещий голос за спиной у девчонки, – слушай и не оглядывайся!
   Девчонка нервно вздрогнула. Разгорающийся перед бархатным занавесом скандальчик мгновенно потерял для нее всякий интерес.
   – Что случилось? – глядя прямо перед собой и стараясь даже не двигать губами, промычала она.
   – Не знаю, что делать! – тихо выдохнул сзади Салям. – Вадька с Севой меня совсем не слушают, а вот-вот беда будет!
   Мурка растерялась – беда? Какая?
   – Я тут со всякими губернаторами разговариваю – и все время пью: то вино, то сок, то воду… – жалобно протянул Салям. – Можно мне в туалет?
   Мурка едва не подавилась. Салям в своем репертуаре! Да и мальчишки хороши! Она повернулась, постучала ногтем прямо по скрывающей камеру пуговице Салямового пиджака и, привстав на цыпочки, прошептала Саляму в ухо, где прятался микрофон:
   – Вадька-а! Имей совесть, своди Саляма в туалет!

Глава 5. Долгие поиски

   – Ну дает Салям! – недовольно процедил Вадька. – Там пектораль открывать будут, а он туалет ищет!
   – И если ему не помочь, сам, кажется, не найдет! – разглядывая плывущие по монитору, как в компьютерной игре, коридоры, невозмутимо сообщила Катька.
   Поиск туалета в историческом музее оказался непростым делом. Во всяком случае, ни в одном месте, где музейному туалету логично было бы находится, его так и не оказалось. Дверцы с заветными символами не было ни в широком вестибюле, ни возле окошка кассы, ни под ведущей на второй этаж парадной лестницей, ни даже возле гардероба. Дело ухудшалось тем, что нигде, кроме как в презентационном зале, свет уже не горел. Даже в вестибюле и гардеробе лампочки были погашены – кажется, музей соблюдал режим строжайшей экономии.
   – Великий сыщик в поисках туалета, – прокомментировал Сева, – только б его не увидел никто – а то конец репутации.
   – Вадька, хватит над человеком издеваться! Вы ж с Муркой в этот музей лазили, вот и подскажи Саляму, где там туалет! – потребовала Катька.
   – Откуда я знаю? – возмутился Вадька. – Мы тогда за уликами лазили, а не в туалет!
   Пробираясь сквозь царящий вокруг полумрак, Салям педантично подергал за ручку примыкающие к гардеробу двери – все оказались заперты. Рядом с отгораживающей гардероб стойкой начиналась уходящая вниз лестница. Просматривались только первые ступени, дальше начинался непроглядный мрак. Но, видно, нужда в туалете становилась все настоятельнее, и Салям решил продолжить поисковую экспедицию. Крепко ухватившись за широкие полированные перила, он начал аккуратно, ступенька за ступенькой погружаться во тьму.
   Изображение на экране из блекло-серого превратилось в темно-серое, потом в черное со смутно проступающей сквозь него светлой штукатуркой стен и изгибом лестничных перил. Затем монитор словно накрыли плотным темным платком.
   В кромешной тьме слышно было только притопывание Салямовых ботинок. Вот они звонко клацнули – Салям шагнул с последней ступеньки на ровный пол. Неуверенно сделал еще шаг вперед…
   – Спокойно, все предусмотрено, – торжествующе усмехнулся Вадька. – Салям, включи…
   Закончить он не успел. Послышался звук глухого удара, и изображение на мониторе дернулось, будто затаившийся во тьме враг изо всех сил саданул Саляма в корпус. В ответ раздался гневный вопль самого Саляма – тьма на экране крутанулась, словно Салям вдруг сделал резкий разворот, на экране мелькнул контур вскинутой ноги – и снова послышался звук удара.
   Салям взвыл от боли, черноту экрана пропорола коротенькая серебристая вспышка. Салям взвыл опять, раздалось тихое змеиное шипение, по экрану заструилось что-то колеблющееся, размытое…
   – Что это, Вадька? Призраки? Они Саляма сожрут? – теребя брата за плечо, чуть не плакала Катька.
   – Подавятся, – отрезал Вадька и заорал в микрофон: – Салям! Инфракрасное видение включи! Кнопка у тебя на очках! Ты слышишь меня, Салям?
   – Слышу, – сдавленно процедил Салям.
   Вадька пробежался пальцами по клавиатуре.
   – Нас я тоже переключаю на ту камеру, что в очках, – деловито пояснил он. Монитор вдруг вспыхнул. Его непроглядная чернота расчертилась светящимися контурами предметов, проглядывающими сквозь дымку расползающегося… дыма. И на весь экран, пялясь на Саляма через эту дымовую завесу, возникло гладкое, как черный пузырь, полностью лишенное черт – глаз, носа, губ – жуткое лицо.
   – Призрак! – завопила Катька.
   Дым чуть рассеялся, и под головой обнаружились покатые каменные плечи, обтесанные бока…
   – «Каменная баба»! – с облегчением выдохнул Сева. – Половецкая степная статуя!
   – А чего она дымится? – все еще дрожащим голосом спросила Катька.
   – Это не она дымится, – досадливо пробормотал Вадька и снова потянулся к микрофону. – Салям! – грозно вопросил он. – Ты ее что, ударил?
   – Она неожиданно выскочила, – пожаловался Младший Служащий. – У меня из ботинка дым валит!
   – Вадька! – еще более грозно накинулась Катька на брата. – Ты все-таки навесил на Саляма свои штучки? Тебе девчонки что сказали?
   – Буду я девчонок слушать! – несколько неуверенно огрызнулся брат.
   – А надо бы! Что, если бы Саляму ногу оторвало?
   – Я ж не знал, что он будет ногами по статуям лупить! – окрысился Вадька. – Там ботинок совсем не взрывчатый! И все равно толком не сработал – совершенствовать надо, – мрачно добавил мальчишка. – Ботинок-то хоть цел? – требовательно вопросил он у Саляма.
   Младший Служащий нагнулся, ощупывая ботинок.
   В темноте и тишине помещения послышался тихий серебристый смешок.
   – Это Салям хихикает? – шепотом, словно отсюда, из офиса «Белого гуся», ее могли услышать там, в музее, выдохнула Катька.
   – Не похоже, – процедил Вадька и, наклонясь к микрофону, торопливо пробормотал: – Салям, там кто-то есть!
   – Тут полно народу, – продолжая ощупывать ногу, буркнул Салям. Инфракрасная камера в очках выхватывала из мрака то статую, с которой так неудачно состыковался Младший Служащий, то размытый плакат, то битые носы неузнаваемых от старости гипсовых бюстов. Салям потер ноющую от удара о камень ступню, выпрямился…
   Видно, на другом конце этой обширной музейной кладовки пряталась еще одна дверь. Сейчас она была открыта, а в проеме, освещенная лишь падающим из коридора слабым серебристым отсветом, стояла черноволосая девушка. И терпеливо ждала, пока Салям обратит на нее внимание. Увидев, что тот наконец ее заметил, девушка молча приглашающе кивнула – длинные вьющиеся волосы разметались по плечам – и отступила в коридор, явно намекая, что Салям должен следовать за ней.
   Что интересно – тот последовал. Слегка припадая на отбитую о камень ногу, поспешил вдогонку.
   – Салям, ты куда? – переполошился Вадька, когда на экране показались распахнутая дверь и открывающийся за ней коридор.
   – Так зовет же! – явно имея в виду невесть откуда взявшуюся девушку, ответил Салям. И добави: – Симпатичная.
   После этого заявления мальчишки в полном ошеломлении уставились друг на друга, потом, не сговариваясь, обернулись и поглядели на Катьку.
   – Ну и что такого? – в ответ на их недоуменно-вопросительные взгляды пожала плечами та. – А вы думали, он только на колбасу внимание обращает?
   Мальчишки смущенно переглянулись – именно так они и думали – и снова уставились на экран.
   Поманившая Саляма девушка успела уйти неожиданно далеко. Ее крепкая, как у спортсменки, фигурка мелькала на лестнице в конце коридора. Прильнувшие к монитору мальчишки так и не смогли толком рассмотреть ее, только заметили, что она маленькая, не намного выше близняшек.
   – Эй, погоди! – картинка на экране замелькала быстрее – Салям наддал, рассчитывая догнать свою проводницу.
   Девушка обернулась через плечо на верху лестницы и опять, не отвечая, скрылась за углом очередного коридора.
   – Да стой же! – Глухо стуча каблуками, Салям побежал.
   Обогнул угол… Остановился. Тянущийся перед ним новый коридор был совершенно пуст. Никого. Лишь слабый шум вечернего проспекта врывался в широко распахнутое окно.
   – О, а я это место знаю! – неожиданно оживился Вадька. – Мы с Муркой через это окно из музея вылезали!
   – Похоже, не только вы! – заглядывая брату через плечо, сказала Катька. – В него опять кто-то лезет!

Глава 6. Погоня за черным призраком

   Послышался свист рассекаемого воздуха, блеснул металл – и в подоконник с глухим стуком впились зубья… самого натурального абордажного крюка. С другого конца крюка, уходя вниз, свисал тонкий, но прочный витой канат. Снизу канат подергали – крюк дрогнул под тяжестью. По канату кто-то карабкался.
   – Салям! Чего стоишь! – заверещал очухавшийся Вадька. – Прячься, скорее!
   Салям вжался в стену у самого окна, исчезнув в густой тени.