Кассиль Лев Абрамович. Будьте готовы, Ваше высочество!

Лев Кассиль

БУДЬТЕ ГОТОВЫ, ВАШЕ ВЫСОЧЕСТВО

Глава I

Принц из Джунгахоры

   — Так. Принца вот только мне и не хватало, — сказал начальник лагеря в телефонную трубку.
   Все поглядели па начальника. Кое-кто не совсем расслышал его слова. Другие подумали, что он шутит, — начальник слыл по всему побережью человеком веселым. Впрочем, сейчас ему, видно, было не до смеха. Должно быть, из Москвы, откуда срочный телефонный вызов неожиданно прервал заседание в кабинете начальника пионерского лагеря «Спартак», сообщили действительно что-то важное. И, верно, там, в Москве, тоже не совсем хорошо разобрали, что ответил начальник, потому что он повторил громко, с хмурой усмешкой поглядев на сидевших в кабинете:
   — Я говорю, вот принца только как раз в нашем хозяйстве недоставало.
   Но в Москве, должно быть, не были расположены к шуткам. «Кхя-кых-кагых-кыкыр», — строго и отрывисто прокаркала трубка, и директор четко проговорил в телефон:
   — Ясно. Я вас понял.
   Потом он сделал знак сидевшему рядом с ним бухгалтеру, чтобы тот прикрыл окно. Прибой в этот день был шумный. Бухгалтер товарищ Макарычев плотно закрыл окно, выходившее прямо на море. В комнате сразу стало тихо и душно, но волны, подбегая под самый домик начальника, словно из любопытства вскидывались на цыпочки, стараясь заглянуть в окно.
   Начальник Михаил Борисович Кравчуков отнял телефонную трубку от уха. Некоторое время смотрел он в ее чашечку, словно ждал, не выскочит ли еще что-нибудь из нес, а потом с размаху бросил трубку на рога старомодного, похожего на маленького оленя аппарата. Бросил и повернулся к сидевшим в комнате.
   Вид у начальника был неважный, но он бодрился, надул щеки, покачал головой, подмигнул сам себе…
   — Ну, поздравляю, — сказал он. — Как это там у Гоголя в «Ревизоре»?.. Должен сообщить пренеприятное известие… К нам едет принц.
   — То есть в каком это смысле? — спросил товарищ Макарычев.
   — В самом обыкновенном. Точнее сказать — в самом необыкновенном. Принц. Нормальное его королевское высочество, будь он неладен! Младший брат джунгахорского короля, ныне здравствующего, царствующего и прочая и прочая, и так далее и тому подобное, и так его и эдак! Наследный принц престола. А?.. В «Артек», что ли, позвонить? Пусть поделятся опытом. У них уже там жили какие-то принцы и принцессы из Лаоса или из Камбоджи, кажется. Сообщали об этом. М-да, всю жизнь мечтал воспитывать у себя в пионерлагере августейших особ…
   — А почему августейших? — встрепенулся бухгалтер. — Сейчас же еще июль. Это что же, в счет августовского плана заезда?
   — Ох, товарищ Макарычев, — вздохнул начальник с усмешкой, — ты что, только календари и инструкции в жизни читал?
   — Зачем же, — обиделся тот. — Неверно заявляете, Михаил Борисович, я и в газету гляжу, что ни день — прорабатываю…
   Начальник только рукой махнул.

Глава II

Совершенно секретная

Только для детей до 16 лет. (Примеч. автора.)

   Теперь стоп! Минутку! Знаю, знаю я отлично, дорогие вы мои мальчишки и девчонки, что предисловий к книгам вы вообще никогда не читаете. Но на этот раз я вас очень прошу: обязательно прочтите его. Для того я и всунул это вступление в серединку. Кроме того, я не хотел, чтобы его читали взрослые. А то взрослые обязательно станут скучно и назойливо спорить с вами, уверяя, что все в этой книжке только сказка и ничего подобного на свете не происходило в самом деле. И даже страны такой, Джунгахоры, тоже будто бы нет. Они станут тыкать вас в карту носом и твердить при этом, что все это выдумка, ничего больше…
   Прошу вас, не спорьте! Делайте вид, что вы соглашаетесь. Ладно, пусть себе считают все это сказкой. Нам с вами так будет даже лучше и спокойнее. А то пойдут еще всякие разговоры, начнутся уточнения: где, да что, да кто и откуда. И, возможно, возникнут еще какие-нибудь дипломатические осложнения и пойдут международные, так сказать, неприятности. Нет уж, пусть лучше взрослые думают, что все это только сказка. А вам, одним лишь вам, я скажу по секрету, что все это совсем не выдумка, никакая это не сказка, так все и было, как я написал в этой книге. Только мне пришлось пока что изменить название страны, которую я имею в виду, чуточку переместить ее на географической карте и дать некоторым героям моей правдивой повести другие имена.
   Но все остальное — правда истинная, правда сущая и ничего, кроме правды. Скажу вам больше того, друзья! Я обещаю, как только можно будет, открыть подлинное название страны Джунгахоры, показать вам ее на карте. И, знаете, я твердо верю, что смогу это все сделать, до того как вы сами станете взрослыми и, чего доброго, начнете еще утверждать, будто все удивительное и неизвестное вам на свете — это сказки. Обещаю вам!
   А пока — стоп! Тихо! Пусть себе взрослые думают, что вы читаете сказку.

Глава III

Передается важное сообщение

   Итак, в пионерском лагере «Спартак», расположенном на побережье Черного моря, стало известно, что вместе с нашими ребятами будет отдыхать настоящий принц из Джунгахоры.
   Вообще-то начальник Михаил Борисович не хотел придавать этому особое значение и заранее оповещать ребят о приезде не совсем обычного гостя. Но во время разговора по телефону с Москвой он, попросив закрыть окно в кабинете, не заметил, что сквозняком приоткрыло дверь, а в дверях стоял некто, по имени Тараска и по фамилии Бобунов. Этого маленького и круглощекого пионера знал весь «Спартак», и он знал решительно всех, потому что более пронырливого и разговорчивого мальчишки не было в лагере, а может быть, и на всем побережье Черного моря. Недаром его звали и Тарасконом из Тартарена, и Трензелем-бубном, и Транзистором, и Тарантеллой, и Тарантасом. Заметив его наконец в дверях своего кабинета, начальник горестно махнул головой:
   — Так. Ты уже, конечно, тут как тут. Слушай, Тарас, ты можешь не болтать о том, что слышал, до поры до времени? Пока, понимаешь, то да се…
   — До поры-времени могу, — сказал Тараска твердо.
   Но пора да время наступили для Тараски тотчас же, как только он оказался за дверью кабинета. Правда, сперва он ре-шип быть верен обещанию, которое дал начальнику. Ему было даже лестно, что вот, скажем, идет он, пионер Тарас Бобунов, совершенно обыкновенный с виду и не всеми даже в достаточной мере уважаемый, идет — и никто не знает, какой важной, может быть, даже государственной тайной он облечен. Прошли навстречу двое ребят из верхнего лагеря. Прошли, бедняги, даже не подозревая о том, что знает он, Тарас. А принц тем временем едет!
   Но вскоре тайна эта стала прямо-таки лезть из него. Тайна стала чесаться в ухе, корябаться в горле, как ни откашливался Тараска. Она сушила губы, которые приходилось то и дело облизывать языком. А языку было уже совсем скверно. Он так и елозил во рту, каждую минуту грозя сболтнуть что-нибудь такое, что даст вырваться на волю подслушанному секрету.
   В конце концов Тараска сдался и, влекомый тайной, направился в свою палатку номер четыре. Здесь жили самые закаленные, самые дружные пионеры, заслужившие право обитать в палатках на берегу, а не в парковых дачах.
   Волна на море была в этот день большая, и ребята не купались. Мальчишки занимались своими делами. Одни что-то мастерили, другие решали у входа в палатку кроссворды, третьи играли в шахматы на скамье возле палаток.
   — Ну, ребята, — начал Тараска (голос его таил что-то совершенно необыкновенное), — если обещаете без шума, грома, тарарама и вытерпите помолчать до поры до времени, я вам такое сейчас скажу, что закачаетесь. Только это секрет, предупреждаю.
   Никто даже не посмотрел на Тараску. Все продолжали заниматься своими делами. Только кто-то, находившийся в палатке номер четыре, буркнул оттуда:
   — Хо! Можно себе представить!
   — Пожалуйста, считайте меня трепачом. — Тараска повернулся к палатке.
   — Мерси вам за разрешение, мы и без того считаем, — послышалось из-за брезентовой стенки.
   — Да пожалуйста. И звонарем.
   — Тоже учтем, — донеслось из палатки.
   — И Тарасконом, Тарантасом, как хотите.
   — И это нам известно, — неумолимо ответствовала палатка.
   — А теперь вот вы все убедитесь раз навсегда, что я говорю только правду.
   Тараска твердил все это в стенку палатки, но сам косил глаза назад, туда, где сидели ребята.
   — Может, хватит тарахтеть? — Ярослав Несметнов, самый солидный из пионеров четвертой палатки, поднял голову от шахматной доски, на которой он только что дал мат своему партнеру.
   — Вы же сами не даете сказать, — взмолился Тараска. — Так вот имейте в виду: у нас будет жить принц. Из Джунгахоры.
   Тут и те, кто только что лениво посматривал на Тараску, отвернулись.
   — Силен! А короля не ожидают?
   — Нет, батька его, король, уже давно помер. Я у Юры-вожатого спросил. А королем у них царствует брат старший. А он сам еще принц пока наследный.
   — Ишь ты, наследный… Где же это он наследил? Слава Несметнов тем временем снова расставлял шахматные фигуры на доске, готовясь к следующей партии. Мальчишка, читавший на пороге соседней палатки, оторвавшись от книги, с насмешливым недоумением поглядел на Тараску. Вообще особенного шума, грома, тарарама не получилось. Если бы Тараска сообщил, что приехал младший брат знаменитого вратаря Льва Яшина, ожидаемый в лагере уже не первый год, хотя кое-кто из маловеров уверял, будто у Яшина вообще нет брата, — вот тогда бы шума было куда больше.
   — Ну и что с того, что принц? — охладил Тараску Слава Несметнов. — Ну и пусть поживет себе на здоровье. Жалко, что ли? У них там небось насчет пионерлагерей не очень-то.
   — Цаца какая — принц, что с того? — поддержал его партнер.
   — А он, что ли, виноват, если принцем родился? — упрямился Тараска.
   — Мог бы отречься, в конце концов, если он сам против монархизма.
   Тут уж Тараска, который почему-то решил заранее взять принца под свою защиту, возмутился:
   — Откуда ты знаешь?! Дай срок, может быть, он отречется, когда ему заступать надо будет на этот… как его… трон, что ли. Ну, в общем, на престол.
   Мальчик, читавший на пороге палатки книжку, поглядел на всех внимательно:
   — Ребята, а где эта самая Джунгахора, между прочим, — в Африке или в Австралии?
   — Заехал, ау! — осадил его Несметнов. — На обратном пути не заблудись.
   Но тот встал, потянулся:
   — Я все-таки в библиотеку сгоняю — там справочник есть по всем странам, с фестиваля еще остался. Так и называется: «Коротко о странах».
   — Правильно, — сказал Ярослав Несметнов, не отрываясь от доски. — Коротко и ясно. Между прочим, — проговорил он, обращаясь уже к своему партнеру, — не знаю, как принц, а королеву твою я ем.
   — Из-за тебя зевнул, Транзистор! — Проигравший сердито обернулся к Тараске. — Кажется, ясно видишь, трудная позиция на доске, а балабонишь тут! — И он обеими ладонями сгреб в кучу шахматы. Ярослав поднялся. — Значит, принц, говоришь. Так. А разговаривать с ним как будем?
   — Можешь не беспокоиться, — заторопился Тараска. — Порядок будет. Договоримся.
   — Это ты договоришься?
   — А что? Могу! Мир и дружба! Фройндшафт! Или это… Хинди руси, бхай-бхай!..
   — Он тебе покажет бай-бай!..
   — А я, в случае чего, знаю по-английски, — заверил неудачливый шахматист, снова расставлявший фигуры на доске. — Гуд монинг — доброе утро! Потом гуд дей — добрый день. Гуд ивнинг — добрый вечер.
   — А потом — покойной ночи? Гуд найт? Глядишь, и день прошел, вот и поговорили. — Ярослав сел и сделал ход пешкой.
   — Слава, — осторожно начал Тараска, — на крайний случай я еще по-французски могу: месье и адье.
   — Я тебе дам: «адье»! — пригрозил Слава. — Тут встречать надо, а он адье.
   — Я все-таки для порядка спрошу: «Парле ву франсе?»
   — А если он — парле? Что ты дальше делать будешь?
   — Я тогда ему вмажу по-кубински: «Патриа о муэрте!». Отечество или смерть! Пусть видит, что мы не какие-нибудь отсталые, темные. Могу, если надо, и по-итальянски: «Бона сера!»
   — Уйди ты отсюда, бона-балабона!
   Не слишком восторженно отнеслись к сообщению Тараски и девочки.
   Они сидели на крылечке большой белой дачи. Кто вязал, кто читал, кто раскладывал на ступеньках коллекцию камешков, собранных на пляже.
   — Девочки, — сказал Тараска вкрадчиво и многозначительно, — должен вас проинформировать. Только тихо, без визга, пожалуйста. — Он заранее зажал уши ладонями и только потом сообщил новость о предстоящем приезде принца.
   Но никакого визга не последовало. Тарарама не получилось и тут.
   Тараска даже отнял ладони от ушей и с удивлением поглядел на девочек.
   — Ври! — сказала самая рослая из них. Все звали ее Тонидой, хотя на самом деле имя ее было Антонида.
   Тоня Пашухина приехала из детского дома, расположенного неподалеку от волжского города Горького. Ее премировали поездкой в «Спартак» за очень хорошую общественную работу. Она придумала в детдоме и школе «пункт неотложной товарищеской помощи». Туда поступали немедленные сообщения о всяческих обидах, неприятностях и разных трудных делах, без которых, как известно, не обходится жизнь ребят. И комитет скорой помощи сейчас же брался за работу, чтобы не дать человека в обиду, чтобы поправить поскорей его дела. Стройненькая, точная и ловкая в каждом движении, строгобровая, с несколько медлительным взглядом из-под длинных ресниц, говорившая негромко и веско, с упором по-волжски на «о», Тонида сразу же завоевала авторитет среди лагерных девчонок. Они считали ее самой справедливой, но чуточку побаивались, так как она не любила девчачьих нежностей, и если кто из подружек с визгом бросался к ней на шею, после того как она показывала какой-нибудь физкультурный фокус в море, сразу слышалось: «Отлипни. Не мусолься…» И Тонида сурово высвобождалась из объятий подруг.
   Мальчишки предпочитали уважать Тониду издали, так как после первой же попытки подразнить ее почувствовали на себе крепость ее характера и кулаков. А она, на зависть всем, плавала, как дельфин, лучше всех умела «печь блины» брошенным вскользь по поверхности моря камешком. А однажды на спор с мальчишками прыгнула в Лягушачьей бухте с высокой скалы прямо в воду под визг подруг и восхищенный свист палаточников. После этого у нее был, правда, не очень приятный разговор с начальником.
   — Так у нас, дева прекрасная, не пойдет, — сказал ей тогда Михаил Борисович. — Если тебе своей жизни не жалко, то моей посочувствуй. Я за тебя в ответе. И у меня тут не альпинистский лагерь, и эти самые скалозубы да скалолазы тут мне ни к чему. Свернешь шею, разобьешься, что тогда?
   — Ну и что с того? — отвечала ему на это Тонида. Она говорила низким грудным голосом, упрямо окая. — Ну и что с того, — сказала начальнику Тонида, — кого это больно-то касается? Кому я уж очень надобна?
   И тогда начальник вышел из-за своего стола, посадил Тониду, взяв ее за плечи, в большое кресло, сам сел перед ней, принял осторожно ее руки в свои сильные, большие ладони, сложенные вместе.
   — Нехорошо… Нехорошо говоришь. Не то. И рассуждаешь неумно. Знаю я твою историю, знаю, что выросла ты без родительской ласки. Не одной тебе досталось это. Через трудное время народ у нас прошел. Много отцов, матерей война отняла…
   — У меня не война, — сказала Тонида.
   — Знаю. Знаю, дорогая ты моя, что у тебя отца с матерью отняло. Но разыскали их след, и фамилию разузнали. Имя доброе их восстановили законно. Их фамилию ты носишь, и с честью носишь, сколько мне известно. И разве нет у тебя подруг, товарищей? Что это за разговор такой, Пашухина: «Не очень надобна»? Как тебе не совестно! От тебя это все зависит — будешь ты нужна людям или только так, для себя жить станешь. А я ведь про все хорошие затеи у вас там под Горьким слышал и в «Пионерке» про тебя читал и запомнил. Фамилию твою в списке смены прочел, когда ты приехала, обрадовался. Вот, думаю, сама Антонида Пашухина к нам пожаловала. А ты дуришь… Что же ты сама себя так мало уважаешь, лезешь куда не надо, на глупый риск? Честное слово, не дело это, Тоня. Не надо так…
   Ее звали еще в лагере Тонидой Торпедой или Боеголовкой, потому что девчонки послушно следовали за ней, ощущая в своей атаманше какую-то справедливую, хотя иной раз грубоватую властность. Сейчас она глядела на Тараску из-под своих густых, почти сросшихся на переносице бровей, всегда придававших ей непреклонный вид.
   — Подумаешь, принц! — проговорила она и, сняв с макушки полукруглую гребенку, провела ею по волосам со лба назад, словно забрало шлема откинула. Большие серые глаза с вызовом и неудовольствием оглядели Тараску, который даже поежился от этого взгляда и пожалел, что явился к девочкам. — Мне-то что до того? — продолжала Тонида. — Можешь передать твоему принцу, когда он приедет, что мы к нему в подданные покуда записываться не собираемся.
   — Докатились, в общем, — сказала одна из самых ехидных девчонок лагеря, Зюзя Махлакова, — скоро уже царей в пионерлагеря принимать начнут.
   — А я думала, — сказала другая девочка, — что вообще уже принцев нигде нет. Ну, короли еще кое-где остались, доживают свое. Но уж принцы на что надеются? Смешно прямо.
   — Да, нашел чем порадовать, действительно… — хихикнула Зюзя Махлакова. — Вот если бы Баталов приехал! — Она мечтательно зажмурилась. — Я бы с ним снялась и подписать его попросила автограф. У меня уже три Баталова есть, но все без подписи, и Стриженовых четыре. А Рыбникова только половинка, мы с Сонькой Пушкаревой пополам поделили.
   — Но вообще-то, девочки, все-таки интересно, что принц, — робко подала голос маленькая пионерка, разбиравшая камешки у себя на коленях.
   — Подумаешь, не видали мы!
   — А между прочим, где это ты принцев навидалась?
   — О, сколько раз… Например, в «Золушке», как он с модельной туфелькой носился. Хорошенькая такая, лодочкой, без задника, на золотой шпилечке, ну не больше чем тридцать первый номер! Всем примерял на ногу.
   — Дурында ты! Это же не в театре будет, а на самом деле!
   — Ну и что ж такого?
   Тонида грозно оглядела своих подружек.
   — Я лично считаю, девочки, — сказала она, — что мы должны ему сразу показать, словом, дать почувствовать, что мы не какие-нибудь, как он привык у себя там, подобострастные, раболепные. Он, наверное, приучен к тому, что все перед ним кланяются и пресмыкаются, а я лично, например, не собираюсь всякие эти: «Извольте-позвольте, ах-ох, мерси, не могу…» — Вон у Машки Серебровской отец — главный маршал самых важных войск, и то она не важничает, — сказала Зюзя. Тараска не выдержал:
   — Знаю я вашего брата девчонок. Это вы сейчас так на идейность жмете, а как увидите, так сразу: «Ах, какая душечка!.. Ах, какой симпатичненький!.. Распишитесь на память… Разрешите сняться с вами вместе…» Тонида неспешно поднялась со ступеньки крыльца, на которой она сидела.
   — А ну-кась, — медленно проговорила она, — окоротись, пока не поздно. Послушали тебя, и спасибо скажи. Стартуй отсюда живо, а то получишь еще для придания дополнительной скорости. Слышишь, мотай отсюда полным ходом!
   Но, вернувшись к себе в палатку, Тараска застал там ребят, сгрудившихся над фестивальным справочником «Коротко о странах». Слава Несметнов читал вслух:
   — «Джунгахора… Площадь 194 тысячи квадратных километров. Население свыше 5 миллионов. Столица — город Хайраджамба, славящийся знаменитым королевским дворцом Джайгаданг, построенным еще в древности руками народных зодчих. Джунгахора расположена в обширной плодородной долине, примыкающей к океанскому побережью и окаймленной с северо-запада высокими горами, ограждающими страну от северных ветров. Склоны гор покрыты дремучими лесами с ценными породами деревьев (тиковые, лаковые). В долине огромные заросли кокосовых пальм. Основа экономики страны — сельское хозяйство. Производится много риса, а также каучука… Джунгахора — конституционная монархия, глава государства — король. Для решения наиболее важных вопросов король созывает кроме парламента, совещание представителей племен и других знатных лиц страны — великий Джургай. Партии, профсоюзы и другие общественные организации отсутствуют». Ничего себе распорядились, — сказал Несметнов и продолжал: — «В стране развита широкая добыча жемчуга, являющегося одной из основных статей экспорта. Значительные позиции в экономике страны принадлежат иностранному капиталу…» Потом раскрыли принесенный из библиотеки атлас мира и, стукаясь лбами, отжимая плечами друг друга, долго вглядывались в карту далекой и жаркой страны Джунгахоры, откуда ехал в пионерлагерь «Спартак» наследный принц.

Глава IV

Два бывших пионера и один будущий король

   — Нет, надо же! — Михаил Борисович размашисто крутит головой и весело смотрит на собеседника.
   — Да, дела, не говори… Лучше не придумаешь.
   Все это произносится уже десятый раз.
   Дело в том, что принца доставил в лагерь специальный сопровождающий, а первым встретил гостя в лагере «Спартак» Павел Андреевич Щедринцев — посол СССР в Джунгахоре, старый школьный, а потом фронтовой товарищ начальника лагеря. Он отдыхал неподалеку, в одном из прибрежных санаториев. И вот пока принц принимает под наблюдением вожатого Георгия Николаевича или, как его все зовут, Юры, душ с дороги, старые друзья сидят в креслах, не сводя друг с друга глаз, и нет-нет да и, оглядевшись, проверив, что никто не суется в дверь, привставая, бьют с размаху один другого кулаками то в грудь, то в плечо. Оба они коренастые, осанистые здоровяки. Посол, видно, начал уже немного расплываться, тучнеть, а начальник «Спартака» еще и вовсе стройный, смуглый от загара. Снова и снова разглядывают они друг друга с одобрением, радуясь встрече.
   — Нет, ты еще, куда ни шло, королем смотришь! — говорит посол.
   — Ну, тебе насчет королей виднее…
   — Нет, правда, ты хоть куда! Только вот белобрысым становишься, а был как смоль.
   — Ну, тебе седина не грозит, ты ее плешью опережаешь заблаговременно.
   И оба хохочут. Посол подмигивает:
   — А Марфушу помнишь? Мы все вдвоем с ней пели: «Позарастали стежки-дорожки».
   Начальник смотрит укоризненно на него, потом смущенно на дверь: хорошо ли прикрыта.
   — Еще бы не помнить! Только я-то свое отпел, а она вот, брат, заслуженная, в Академическом поет. Слышал?
   — Не забыл, значит… Следишь…
   — Погоди… — перебивает его Михаил Борисович. — Хотел бы я на тебя, господин посол чрезвычайный, хоть разок во фраке посмотреть, интересно…
   — Ничего интересного, фрак как фрак, прозодежда наша дипломатическая. Мне вот любопытнее было бы поглядеть, как ты тут в няньках ходишь, дядя начальник, товарищ главновоспитывающий. Как это ты на педагогическую стезю ступил?
   — Да ты знаешь, Павел Андреевич, ребят я всегда любил. Помнишь, еще в партизанском отряде на Брянщине они за мной так и ходили следом. Своих… ты знаешь… под Смоленском потерял. Так и сгинули… Новых уже не заводил. Вот и двинул по этой линии. Я как понимаю дело? Вопрос воспитания — это что такое? Это значит помочь человеку, чтобы он вырос по-хорошему счастливым. Им, ребятам, на нас, взрослых, чихать, когда мы с ними постоянно рядом. Вот когда нас нет, тогда они тосковать начинают знаешь как!.. Очень им, понимаешь, нужно взрослое участие, эдакое постоянное внимание старших. Вот тут девчонка сейчас у меня одна из детдома. Отца с матерью даже в глаза никогда не видела, а интерес к ним острый, повышенный. Я с ней несколько раз беседовал. Угловатая, трудная девчонка. Я всю историю ее узнал, с детдомом списался, горьковским. Подкидышем считалась, пока люди добрые не уточнили все и вернули девочке фамилию родительскую и гордость за отца о матерью, безвинно погибших. И как ей, чувствую, важно, чтобы с ней толком взрослые говорили. Ну ладно, это я отвлекся… Ты давай познакомь меня подробнее с этим самым твоим престолонаследником. Как с ним сопровождающий-то в пути управлялся? Ничего?
   — Нормально. Сперва, говорит, принц требовал, чтобы ему штаны утром подавали. Потом сам стал брать. Свыкся. Вообще-то он мальчонка хороший. Я его по Джунгахоре знаю. Конечно, калечили его с пеленок, но материал в нем добротный.
   — Погоди! Ты мне, будь друг, расскажи все подробно. За стеной слышался плеск в ванне, голос вожатого Юры и веселые вскрики купавшегося принца.
   — Так вот, — сказал посол, — я тебе сейчас небольшую популярную лекцию прочту. Джунгахора — это, как ты, вероятно. слышал…
   — Грамотный, газеты читаю, между прочим.
   — В газетах не все пишут. Там, понимаешь, обстановка весьма сложная. Король у них славный малый — Джутанг Сурамбияр, но мягковат. Как говорится, не властелин, а пластилин. Кто ко двору ближе пробьется, тот и лепит из него что хочет. Так сказать, царь Федор в постановке МХАТа. В правительственных кругах там разнобой. Понимаешь, у них американский капитал и бельгийский хозяйничают. Народ их всех — я имею в виду империалистов-колонизаторов — называет мерихьянго. И с ними заодно был прежний король Шардайях Сурамбон. Ну, это был совершенно бессердечный, свирепый тиран, страхолюдина. Он и жену свою заморил, сослал… Так что принц этот — его, между прочим, запомни, зовут Дэлихьяр Сурамбук — рос без матери. Бабушка его воспитывала — учти — русская. Когда-то наследный принц Джунгахоры учился у нас в Петербурге в царском лицее, влюбился там в одну гимназисточку, и стала она невестой джунгахорского короля, а потом и законной королевой. Замечательная была, как передают, женщина. Тосковала очень всю жизнь по России и внука научила говорить немного по-русски. Так что этот Дэлихьяр вполне прилично болтает по-нашему и даже русскую песню мне пел, которой бабушка его научила: «Гайда тройка, снег пушистый…» Представляешь? А снега-то он, конечно, и в глаза не видел. Собственно, его и вырастила-то бабушка. Бабашура, как ее принц величал, — Александрой покойницу звали… Сперва-то ведь он наследным принцем не считался. Престол уготован был старшему брату, Джутангу, нынешнему королю. Ну, а на младшенького, на Дэлихьяра, особого внимания при дворе не обращали. А после смерти бабушки оказался мальчишка фактически предоставленным сам себе. Брату-королю заниматься воспитанием его некогда. Однако и колонизаторам, мерихьянгам, поручить дело это, как они того ни домогаются, король не желает: опасается, что восстановят они принца против него. И заговорил он как-то со мной на эту тему. Я тогда и предложил: «Ваше величество, говорю, а что, говорю, если Его высочеству погостить у нас среди пионеров, в самом обыкновенном пионерском лагере? У нас, говорю, опыт по этой части уже есть. Жили у нас в „Артеке“, в международном нашем пионерлагере, принцы и принцессы из дружественных нам стран и были как будто довольны. Но для Его высочества я рекомендовал бы самый обыкновенный лагерь. Есть у меня на примете такой, говорю…»