– А я – Дрон.
– Наконец-то познакомились.
– И подружились.
– Не расстраивайся, Дрон, я сама расстроена. Может, это ненадолго…
– Ага.
– Выпьем кофе?
– Да. И – кальвадоса.
– Хочешь остаться здесь?
– Без тебя? Нет.
– Тогда обойдешься кофе. Ты уже прилично выпил сегодня. Еще машину вести.
– Машину?
– Ну да. Не пешком же ты в город пойдешь. Возьмешь «мере».
– Может, попуткой?
– Зачем? Оставишь у горсовета. Я попрошу, утром заберут. Знаешь, возьми кальвадос с собой.
– Зачем?
– Выпьешь дома. Роняя в стакан слезу. Скупую мужскую.
Лека обняла меня, поцеловала.
– Ну, езжай. А я поплачу.
– Лека?
– Что?
– Возвращайся скорее.
– Ага.
– До встречи.
– Пока. Езжай. На пропускные я позвоню.
«Мере» сорвался с места. Фигурка девушки уменьшилась и пропала за поворотом.
Я гнал машину как ненормальный. Любовь с первого взгляда… А какая она бывает еще?.. Оставив машину у горсовета, пошел домой пешком. Через центр. Похоже, я не оставил без внимания ни одного питейного заведения, работавшего в этот час в городке. И брел в свою хижину уже глубокой ночью, держа в одной руке початую бутылку кальвадоса и время от времени к ней прикладываясь, закусывая, чем Бог послал: алычой, сливами и, видимо, листьями с придорожных деревьев.
Машину я заметил сразу и инстинктивно отступил к краю улицы, в деревья, в тень. Она остановилась метрах в десяти. Фары погасли, открылась дверца, в салоне зажегся свет. Пассажир сказал несколько слов водителю, вышел и скрылся в доме.
Завелся мотор, машина проехала в полуметре от меня, свернула за угол и исчезла.
Протрезвел я разом. Водителем был Кузьмич. В неизменной белой сорочке, но без погон. Пассажира я тоже узнал. Рука у него была на перевязи и прострелил ее не кто иной, как я. Три вечера назад. Или – три года?..
До своего сарайчика я так и не добрался. Перепутал улочки, вышел к морю. И уснул на куче морской травы, под мерные вздохи волн, под мерцающим южным небом.
Во сне я видел Леку.
Глава 7
– Наконец-то познакомились.
– И подружились.
– Не расстраивайся, Дрон, я сама расстроена. Может, это ненадолго…
– Ага.
– Выпьем кофе?
– Да. И – кальвадоса.
– Хочешь остаться здесь?
– Без тебя? Нет.
– Тогда обойдешься кофе. Ты уже прилично выпил сегодня. Еще машину вести.
– Машину?
– Ну да. Не пешком же ты в город пойдешь. Возьмешь «мере».
– Может, попуткой?
– Зачем? Оставишь у горсовета. Я попрошу, утром заберут. Знаешь, возьми кальвадос с собой.
– Зачем?
– Выпьешь дома. Роняя в стакан слезу. Скупую мужскую.
Лека обняла меня, поцеловала.
– Ну, езжай. А я поплачу.
– Лека?
– Что?
– Возвращайся скорее.
– Ага.
– До встречи.
– Пока. Езжай. На пропускные я позвоню.
«Мере» сорвался с места. Фигурка девушки уменьшилась и пропала за поворотом.
Я гнал машину как ненормальный. Любовь с первого взгляда… А какая она бывает еще?.. Оставив машину у горсовета, пошел домой пешком. Через центр. Похоже, я не оставил без внимания ни одного питейного заведения, работавшего в этот час в городке. И брел в свою хижину уже глубокой ночью, держа в одной руке початую бутылку кальвадоса и время от времени к ней прикладываясь, закусывая, чем Бог послал: алычой, сливами и, видимо, листьями с придорожных деревьев.
Машину я заметил сразу и инстинктивно отступил к краю улицы, в деревья, в тень. Она остановилась метрах в десяти. Фары погасли, открылась дверца, в салоне зажегся свет. Пассажир сказал несколько слов водителю, вышел и скрылся в доме.
Завелся мотор, машина проехала в полуметре от меня, свернула за угол и исчезла.
Протрезвел я разом. Водителем был Кузьмич. В неизменной белой сорочке, но без погон. Пассажира я тоже узнал. Рука у него была на перевязи и прострелил ее не кто иной, как я. Три вечера назад. Или – три года?..
До своего сарайчика я так и не добрался. Перепутал улочки, вышел к морю. И уснул на куче морской травы, под мерные вздохи волн, под мерцающим южным небом.
Во сне я видел Леку.
Глава 7
Похоже, я опьянел. И пока челюсти работают автоматически, память и воображение, как две дикие кошки, гуляют сами по себе. Или нет: память – это, скорее, дом, куда мы возвращаемся, когда нам невесело. Вернее даже, совсем грустно.
Ну а воображение почему-то считают лошадью. С крыльями. Пегасом, значит.
Интересно, кто первый придумал такой символ? Я-то полагаю, сначала вместо лошади был осел. Тощий и жалкий: потому что жевал бумагу вместо положенного овса. Ну а до лошади его повысили уже потом. И крылья приделали. По политическим соображениям.
Шуршу оберткой и принимаюсь за шоколад.
Почему же я все-таки вспомнил Леку?
Она так и не появилась. Ни через неделю, ни через месяц. Полученный от нее московский телефон молчал. Его не было ни в одном справочнике. Ну а применять свои дедуктивные способности для поисков девушки, которая, может быть, вовсе не хочет никакой новой встречи, я не стал. Хотя, может, и зря.
Ну так почему же я ее вспомнил сейчас? Из-за Кузьмича? Нет, не только…
Вскидываю руку и смотрю на часы. Мой холостяцкий ужин затянулся аж на двенадцать минут. Три минуты покурить, останется двадцать пять.. —. Успеем добежать до канадской границы?
Делаю ручкой кавказцу:
– Спасибо, генацвале.
– Заходи, дарагой…
Зайду, но не скоро.
Гуляющей походкой иду по «лесенке», заглядываю в переулок. Пусто. Иду дальше.
Сигарета истлевает вместе с сэкономленными минутами. Что делать с «бычком»?
Лучше всего съесть вместе с фильтром. Ел же Ленин чернильницы для конспирации!
Ну, мужичонка, ну, сволочь… Не сомневаюсь, что подобранные «санитаром» «бычки» опер обнаружил в пепельнице «росинанта». Для полноты картины и завершенности художественного замысла. Интересно, на бутылку-то хоть этот собирала получил? Надо думать… Ладно, каждый зарабатывает как умеет. Проехали.
В следующем переулке нахожу то, что искал. «Колеса». Целых три. «Запорожец» отметаю по маломощности, поношенную праворулевую «тойоту» – по патриотическим соображениям. А вот кофейная двадцать первая «волжанка» будит во мне целый сонм ностальгических воспоминаний; когда-то на таком вот такси бабушка объезжала со мной пол-Москвы. За три рубля.
С замком справляюсь легко. Сирену хозяин не предусмотрел, волчий капкан – тоже. Хоть это отрадно: обойдемся без шума.
– Ах ты, бля-я! – Мужик вынырнул невесть из какого подвала – судя по лицу, питейного. Подогреваемый вином и чувством попранной справедливости, он несется прямо на меня. Мужик здоровый и плотный, пудов на шесть с лишком: если он до меня добежит, придется туго. И время потеряю. Подпрыгиваю, опираясь о бампер, и выбрасываю вперед ногу. Мужик словно налетел на бетонный столб: замер и рухнул. Достаю из кармана его пиджака ключи, хлопаю дверцей… Отъезжая, гляжу в зеркальце на распростертое тело и вспоминаю: такое со мной уже было… Ощущение – как во сне.
Но было это всего несколько часов назад, и стояла смертельная жара…
Впрочем, к моим грехам угон очередного транспортного средства уже ничего не прибавит, как и злостное хулиганство. Качу по улице на предельной скорости, стараясь лишь не наехать на отдыхающих. Они недоуменно смотрят мне вслед и, надо полагать, думают: пьяный. Правильно думают.
Торможу у почтамта. Влетаю внутрь – ага, переговорный пункт. Народу, как яиц в инкубаторе. Очередь в кассу за жетонами. Очередь к телефонам.
Вламываюсь в ближайшую кабинку, нажимаю «отбой».
– Да что вы себе… – Лысый пузатый мужичок в блестящем спортивном костюме, кроссовках и очках в золотой оправе. Этакий бухгалтер, для которого в связи с новыми веяниями воровство стало профессией. Стильная куртка распахнута, на поросшей седым волосом груди – массивная золотая цепь.
– Братан, позвонить – во… жена рожает… в самолете…
Не знаю, что его больше убедило: мой коньячный перегар или десятка «зеленых», которую я вложил в его пухлую ручку и которая тут же исчезла как по волшебству.
Отбираю у него жетон и выпираю из кабинки, успевая сказать: «Время продли!»
Мужик семенит к кассе.
Мне бы кто время продлил!
Делаю два звонка. Коротких. Ажур.
Падаю на сиденье «волги» и смотрю на свой «Ситизен». Стоят. От потрясений.
Что же – и на Солнце бывают пятна.
Разворачиваюсь и еду прочь из центра. Мне нужно в мою хибарку. По пляжной кольцевой – быстрее. 50 Скорость хорошая. Похоже, хозяин сменил движок на новый. Наверное, уже оклемался. Ладно, будет время, извинюсь. С напитками и закусками.
Меня нагоняет белый «жигуленок». Прибавляю. Нагоняет. Равняемся – идет на обгон. В салоне – шумная компания кавказцев. Музыка. Крики на непонятном языке.
Хлопок – вжимаюсь в сиденье, нет, это действительно пробка от шампанского.
Мнительный ты стал, Сидор, ох, мнительный…
Кавказцы подкрепляются вином, чуть отстают, снова нагоняют. Пошли на обгон.
Только спортивных достижений в скорости мне не хватало. Может, они и хорошие ребята… Ну да береженого Бог бережет.
«Жигуленок» поравнялся со мной, выворачиваю руль слева и ударяю бортом.
«Двадцать первая» супротив «шестерки» – танк! Белая машина плавно слетает с шоссе и утыкается носом в кювет. Благо, он здесь не глубокий.
Похоже, больше любителей гонок на трассе нет. По покатому спуску подъезжаю к самому морю, сворачиваю и загоняю «телегу» под естественный глинистый обрыв.
Сверху заметить машину сложно, да к тому же скоро стемнеет.
Взбираюсь по самодельной лесенке, прокопанной и укрепленной деревянными свайками местными жителями. Турист или отдыхающий сюда не попрется: берег усыпан камешками и створками ракушек, да и море мутное от водорослей. Зато целебное.
До моей хижины отсюда метров триста. Начинает темнеть. Времени не осталось вовсе. Поэтому прогулочному шагу предпочитаю марш-бросок. Осматриваюсь. Тихо.
Прячусь в кустах и замираю. Становлюсь деревом, камнем, частью природы.
Кроме зрения и слуха у человека масса возможностей пообщаться с окружающей средой. Мы же используем из невероятного числа рецепторов лишь немногие, и то по-варварски. Вкусовые – чтобы отличать водку от портвейна, обонятельные – чтобы уловить разницу между «шипром» и копченой рыбой, ну и вся названная гамма плюс спецэффекты – при занятиях любовью.
Расслабившись и закрыв глаза, я начинаю чувствовать окружающее нервными окончаниями на пояснице, кожей лба, щек, век. Если поблизости посторонний, организм отреагирует выделением адреналина, появится чувство опасности.
Похоже – чисто.
Легонько ступаю к дому, пробираюсь к углу. От чужих взглядов скрывают кусты дикой алычи.
Осторожно ударяю крайний угловой камень черенком лежащей здесь проржавевшей лопаты. Еще. Камень чуть поддается, я сдвигаю его и кладу на землю.
Здесь у меня – тайник. Немудреный, конечно, но лучше, чем никакого.
Извлекаю сначала щебенку (при простом простукивании тайник не найти), затем – нужные мне причиндалы.
Разворачиваю толстую суконную ткань, затем промасленную тряпочку. Револьвер системы «наган», офицерский самовзвод, легкий и надежный. Произвели его в 1938 году, но в деле он так и не был. «Законсервированный» на случай, надо полагать, войны «с империалистическими хищниками», он отдыхал вначале на военном складе, потом на складе безвестного ВОХРа, потом на складе боевиков на дальней окраине тогда еще эсэсэсэ-ра. Боевиков мы повязали в буквальном смысле теплыми – обкурившимися анаши и подогретыми «реквизированным» в тамошней больнице морфием.
Оружия были груды. Понятно, бронетранспортер, станковые и ручные пулеметы – все сдали по описи.
Ну а воображение почему-то считают лошадью. С крыльями. Пегасом, значит.
Интересно, кто первый придумал такой символ? Я-то полагаю, сначала вместо лошади был осел. Тощий и жалкий: потому что жевал бумагу вместо положенного овса. Ну а до лошади его повысили уже потом. И крылья приделали. По политическим соображениям.
Шуршу оберткой и принимаюсь за шоколад.
Почему же я все-таки вспомнил Леку?
Она так и не появилась. Ни через неделю, ни через месяц. Полученный от нее московский телефон молчал. Его не было ни в одном справочнике. Ну а применять свои дедуктивные способности для поисков девушки, которая, может быть, вовсе не хочет никакой новой встречи, я не стал. Хотя, может, и зря.
Ну так почему же я ее вспомнил сейчас? Из-за Кузьмича? Нет, не только…
Вскидываю руку и смотрю на часы. Мой холостяцкий ужин затянулся аж на двенадцать минут. Три минуты покурить, останется двадцать пять.. —. Успеем добежать до канадской границы?
Делаю ручкой кавказцу:
– Спасибо, генацвале.
– Заходи, дарагой…
Зайду, но не скоро.
Гуляющей походкой иду по «лесенке», заглядываю в переулок. Пусто. Иду дальше.
Сигарета истлевает вместе с сэкономленными минутами. Что делать с «бычком»?
Лучше всего съесть вместе с фильтром. Ел же Ленин чернильницы для конспирации!
Ну, мужичонка, ну, сволочь… Не сомневаюсь, что подобранные «санитаром» «бычки» опер обнаружил в пепельнице «росинанта». Для полноты картины и завершенности художественного замысла. Интересно, на бутылку-то хоть этот собирала получил? Надо думать… Ладно, каждый зарабатывает как умеет. Проехали.
В следующем переулке нахожу то, что искал. «Колеса». Целых три. «Запорожец» отметаю по маломощности, поношенную праворулевую «тойоту» – по патриотическим соображениям. А вот кофейная двадцать первая «волжанка» будит во мне целый сонм ностальгических воспоминаний; когда-то на таком вот такси бабушка объезжала со мной пол-Москвы. За три рубля.
С замком справляюсь легко. Сирену хозяин не предусмотрел, волчий капкан – тоже. Хоть это отрадно: обойдемся без шума.
– Ах ты, бля-я! – Мужик вынырнул невесть из какого подвала – судя по лицу, питейного. Подогреваемый вином и чувством попранной справедливости, он несется прямо на меня. Мужик здоровый и плотный, пудов на шесть с лишком: если он до меня добежит, придется туго. И время потеряю. Подпрыгиваю, опираясь о бампер, и выбрасываю вперед ногу. Мужик словно налетел на бетонный столб: замер и рухнул. Достаю из кармана его пиджака ключи, хлопаю дверцей… Отъезжая, гляжу в зеркальце на распростертое тело и вспоминаю: такое со мной уже было… Ощущение – как во сне.
Но было это всего несколько часов назад, и стояла смертельная жара…
Впрочем, к моим грехам угон очередного транспортного средства уже ничего не прибавит, как и злостное хулиганство. Качу по улице на предельной скорости, стараясь лишь не наехать на отдыхающих. Они недоуменно смотрят мне вслед и, надо полагать, думают: пьяный. Правильно думают.
Торможу у почтамта. Влетаю внутрь – ага, переговорный пункт. Народу, как яиц в инкубаторе. Очередь в кассу за жетонами. Очередь к телефонам.
Вламываюсь в ближайшую кабинку, нажимаю «отбой».
– Да что вы себе… – Лысый пузатый мужичок в блестящем спортивном костюме, кроссовках и очках в золотой оправе. Этакий бухгалтер, для которого в связи с новыми веяниями воровство стало профессией. Стильная куртка распахнута, на поросшей седым волосом груди – массивная золотая цепь.
– Братан, позвонить – во… жена рожает… в самолете…
Не знаю, что его больше убедило: мой коньячный перегар или десятка «зеленых», которую я вложил в его пухлую ручку и которая тут же исчезла как по волшебству.
Отбираю у него жетон и выпираю из кабинки, успевая сказать: «Время продли!»
Мужик семенит к кассе.
Мне бы кто время продлил!
Делаю два звонка. Коротких. Ажур.
Падаю на сиденье «волги» и смотрю на свой «Ситизен». Стоят. От потрясений.
Что же – и на Солнце бывают пятна.
Разворачиваюсь и еду прочь из центра. Мне нужно в мою хибарку. По пляжной кольцевой – быстрее. 50 Скорость хорошая. Похоже, хозяин сменил движок на новый. Наверное, уже оклемался. Ладно, будет время, извинюсь. С напитками и закусками.
Меня нагоняет белый «жигуленок». Прибавляю. Нагоняет. Равняемся – идет на обгон. В салоне – шумная компания кавказцев. Музыка. Крики на непонятном языке.
Хлопок – вжимаюсь в сиденье, нет, это действительно пробка от шампанского.
Мнительный ты стал, Сидор, ох, мнительный…
Кавказцы подкрепляются вином, чуть отстают, снова нагоняют. Пошли на обгон.
Только спортивных достижений в скорости мне не хватало. Может, они и хорошие ребята… Ну да береженого Бог бережет.
«Жигуленок» поравнялся со мной, выворачиваю руль слева и ударяю бортом.
«Двадцать первая» супротив «шестерки» – танк! Белая машина плавно слетает с шоссе и утыкается носом в кювет. Благо, он здесь не глубокий.
Похоже, больше любителей гонок на трассе нет. По покатому спуску подъезжаю к самому морю, сворачиваю и загоняю «телегу» под естественный глинистый обрыв.
Сверху заметить машину сложно, да к тому же скоро стемнеет.
Взбираюсь по самодельной лесенке, прокопанной и укрепленной деревянными свайками местными жителями. Турист или отдыхающий сюда не попрется: берег усыпан камешками и створками ракушек, да и море мутное от водорослей. Зато целебное.
До моей хижины отсюда метров триста. Начинает темнеть. Времени не осталось вовсе. Поэтому прогулочному шагу предпочитаю марш-бросок. Осматриваюсь. Тихо.
Прячусь в кустах и замираю. Становлюсь деревом, камнем, частью природы.
Кроме зрения и слуха у человека масса возможностей пообщаться с окружающей средой. Мы же используем из невероятного числа рецепторов лишь немногие, и то по-варварски. Вкусовые – чтобы отличать водку от портвейна, обонятельные – чтобы уловить разницу между «шипром» и копченой рыбой, ну и вся названная гамма плюс спецэффекты – при занятиях любовью.
Расслабившись и закрыв глаза, я начинаю чувствовать окружающее нервными окончаниями на пояснице, кожей лба, щек, век. Если поблизости посторонний, организм отреагирует выделением адреналина, появится чувство опасности.
Похоже – чисто.
Легонько ступаю к дому, пробираюсь к углу. От чужих взглядов скрывают кусты дикой алычи.
Осторожно ударяю крайний угловой камень черенком лежащей здесь проржавевшей лопаты. Еще. Камень чуть поддается, я сдвигаю его и кладу на землю.
Здесь у меня – тайник. Немудреный, конечно, но лучше, чем никакого.
Извлекаю сначала щебенку (при простом простукивании тайник не найти), затем – нужные мне причиндалы.
Разворачиваю толстую суконную ткань, затем промасленную тряпочку. Револьвер системы «наган», офицерский самовзвод, легкий и надежный. Произвели его в 1938 году, но в деле он так и не был. «Законсервированный» на случай, надо полагать, войны «с империалистическими хищниками», он отдыхал вначале на военном складе, потом на складе безвестного ВОХРа, потом на складе боевиков на дальней окраине тогда еще эсэсэсэ-ра. Боевиков мы повязали в буквальном смысле теплыми – обкурившимися анаши и подогретыми «реквизированным» в тамошней больнице морфием.
Оружия были груды. Понятно, бронетранспортер, станковые и ручные пулеметы – все сдали по описи.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента