Каттнер Генри. Маска Цирцеи (сборник)

   Но вдруг зеленый туман рассеялся, и Рэйнор повис в черной беззвездной пустоте. Он был один среди вечной ночи.
   Вдали вспыхнул холодный белый свет, словно приближался метеор. Рэйнор увидел какой-то круглый предмет, летящий к нему с большой скоростью. Вскоре он повис в пустоте неподалеку, и принц вспомнил чудовище, сидевшее на троне над пропастью — охраняемого змеей пленника, которого он убил. Это была знакомая мерзкая голова, покрытая сверкающей чешуей, с выкаченными глазами и вытянутой мордой.
   Чудовищная голова заговорила:
   — Ты дал мне свободу, принц Рэйнор, и я обещал помочь тебе, когда это понадобится. Сейчас я тебе помогу. Достань амулет.
   Рэйнор вспомнил о талисмане, полученном от Гхиара в лесу Мирак, о диске со знаками Зодиака. Он не сделал ни одного движения, однако амулет оказался в его высоко поднятой руке. Но теперь он выглядел иначе. Знаки Зодиака исчезли, остался только черный камень посредине. Внутри него ослепительно пульсировала звездочка.
   — Таммуз — Владыка Зодиака, — прокаркала страшная голова. — Его магия превосходит все, он — владыка истины. С его помощью ты сможешь разорвать колдовские путы. Раз в тысячу лет рождается человек этого знака, и только он может вызвать Таммуза. Я такой человек! Я родился под Высшим Знаком! Гхиар лжет… он похваляется тем, чего у него нет! А сейчас я вызову Владыку Зодиака, чтобы выполнить обещание и помочь тебе. Вызываю… Таммуза!
   После этих слов головы черный камень вспыхнул ослепительным холодным светом, невероятно сильным и ярким. Фантастические видения замелькали в стремительном хороводе. Талисман вырвался из руки Рэйнора, и принц почувствовал под ногами твердый камень. Холодный ветерок коснулся вспотевшего лица.
   Он вновь был в крепости Гхиара, стоял в комнате-колодце Зодиака. Однако зеленого тумана больше не было.
   Дельфия и Эблик застыли неподвижно, рядом с ними стоял чародей. От Мальрика и его людей не осталось и следа.
   Борода Гхиара развевалась на ледяном ветру, его глубоко посаженные глаза горели ненавистью. С внезапной необъяснимой уверенностью Рэйнор понял, что мощь Таммуза лишила чародея магических способностей.
   Гхиар стал обычным беззащитным человеком!
   Издав дикий крик торжества, Рэйнор бросился на него. Гхиар стоял перед ним, лишенный непробиваемых доспехов, однако в огромном теле еще сохранялась нечеловеческая сила. Крепкие мышцы напряглись под жесткой одеждой.
   Гхиар нанес сокрушительный удар, и Рэйнор покачнулся. Оглушенный, он тряхнул головой, прыгнул вперед в схватился с чародеем.
   Они упали на каменный пол; Гхиар оказался наверху. Пальцы его метнулись к глазам Рэйнора, но принц уклонился, и Гхиар вскрикнул от боли, когда его рука ударила в камень. Внезапно он откинулся назад, а затем навалился ва противника. Тяжесть могучего тела придавила Рэй вора.
   Слабеющей рукой принц ударил чародея в лицо — брызнула кровь, пятная седую бороду. Гхиар заревел и сомкнул пальцы на горле Рэйнора, пытаясь задушить.
   Принц перекатился набок, стиснул ногами тело Гхиара и зацепил одной ступней другую. Зловонное дыхание со свистом вырывалось изо рта чародея; Гхиар оскалил зубы в злобной улыбке и крепче сжал пальцы.
   В голове у Рэйнора гудело, воздуха не хватало. Острая боль пронзила позвоночник — еще секунда и враг сломает ему шею.
   И тогда его охватила слепая, безумная ярость. Красная волна захлестнула его, погасив все чувства, кроме дикой жажды убивать… убивать любой ценой.
   Рэйнор напряг мышцы ног и изо всех сил стиснул тело Гхиара. От страшного усилия пот выступил у него на лбу, но принц знал, что наступил решающий момент. Или он убьет, или будет убит сам.
   Кости треснули и подались, тело чародея внезапно обмякло. Гхиар протяжно крикнул, изо рта хлынула кровь, заливая седую бороду и Рэйнора.
   Огромные ладони выпустили горло принца. Последним усилием Гхиар выбросил вверх руки и зарычал как дикий зверь.
   Затем он упал, как падает дерево, рухнул на каменный пол и замер. Темный ручеек крови потек через мозаику, добрался до знака Рыбы Эа, под которым родился чародей, и закрыл его.
   Гхиар умер.
   Тут сознание покинуло Рэйнора, и он погрузился в благословенную тьму. В себя он пришел, лишь почувствовав холод воды на губах и прохладную мягкую ладонь, гладившую его лоб. Принц открыл глаза.
   Косые лучи солнца пробивались сквозь листву дуба. Вокруг шумел лес Мирак, зеленый и теплый в дневном свете. Рядом с принцем стояла на коленях Дельфия, восторженно смотревшая на него. Глаза ее уже не были ослеплены чарами.
   — Рэйнор, — облегченно произнесла девушка. — Ты жив, слава богам!
   — Ясно, жив, — буркнул Эблик, выходя из-за дуба. — Я не тащил бы его столько, будь он мертв. Как ты себя чувствуешь, принц?
   — Неплохо, — ответил Рэйнор. — Дьявольски болят ноги, но, кажется, все в порядке. Ты вытащил меня из крепости, Эблик?
   — Да, — ответила за нубийца Дельфия. — Он переплыл озеро с тобой на спине. Черные Цветы были мертвы, словно их сожгла молния.
   — Если можешь идти, нам лучше уходить, — нетерпеливо заметил Эблик.
   Рэйнор встал, кривясь от боли.
   — Верно. Найдем лошадей и уедем из этого проклятого леса.
   Рэйнор и Дельфия ступили на извилистую тропу, ведущую через лес Мирак. Эблик на мгновенье задержался и поднял взгляд к голубому безоблачному небу.
   — Может, боги помогут нам выбраться из этой чащи до ночи, пробормотал он. — Может, за этим черным лесом есть другая страна… где звезды не такие злые.
   Он схватил свой боевой топор, поспешил за Дельфией и Рэйнором, и вскоре трое странников исчезли в холодном полумраке огромного леса.

Сквозь века

   Его называли Христом, но он не был тем человеком, который пять тысяч лет назад прошел крестным путем на Голгофу. Еще его называли Буддой и Магометом, Агнцем и Помазанником Божьим, Владыкой Мира и Бессмертным.
   Имя же его было Тирелл.
   На сей раз он шел иным путем — крутой тропой, ведущей к монастырю на горе, и на минуту остановился, щуря глаза от ослепительного сияния солнца. Его белоснежные одежды пятнала ритуальная грязь.
   Девушка, стоявшая рядом, коснулась его руки, мягко поторапливая, и Тирелл вошел в тень ворот.
   Вдруг он заколебался и оглянулся. Дорога выходила на широкий горный луг, на котором и стоял монастырь. Стояла ранняя весна, и луг радовал взгляды яркой зеленью. В глубине души мужчина чувствовал гнетущую тоску при мысли, что придется отказаться от этой зелени, но понимал, что вскоре все опять будет хорошо. И зелень эта сделалась далекой и ненастоящей. Девушка вновь коснулась его руки — он послушно кивнул и двинулся вперед с неясным предчувствием близящейся гибели, которого уставший разум не мог объяснить.
   "Я очень стар", — подумал он.
   Священники на дворе опускались перед ним на колени, старший из них, Монс, стоял на дальнем берегу большого пруда, в котором отражалась бездонная голубизна неба. Время от времени вода ежилась от легких дуновений холодного ветерка.
   Старый, почти забытый рефлекс заставил руку подняться, и Тирелл благословил всех.
   Голос его спокойно произносил полузабытые фразы.
   — Да будет мир на всей измученной земле, во всех мирах и на небесах. Да будет мир. Силы… — его рука дрогнула было, но он тут же вспомнил, что дальше. — Силы тьмы бессильны против Божьей любви. Я принес вам Слово Божье, вот оно: Любовь, понимание, покой.
   Они ждали, пока он кончит. Время было неподходящее, да и ритуал тоже, но все это не имело никакого значения, поскольку он был Мессией.
   Монс, стоявший на другом конце пруда, сделал знак. Девушка мягко положила ладони на плечи Тиреллу.
   — Бессмертный, — окликнул его Монс, — сбросишь ли ты свои запятнанные одежды и вместе с ними — грехи этого времени?
   Тирелл бездумно смотрел на другой берег.
   — Почтишь ли ты мир очередным столетием своего священного присутствия?
   Тирелл вспомнил несколько слов.
   — Я ушел с миром и вернулся с миром, — ответил он.
   Девушка осторожно сняла с его плеч белое одеяние и присела, чтобы развязать ему сандалии. Обнаженный, встал он на берегу пруда.
   Он выглядел как двадцатилетний юноша. Ему было две тысячи лет.
   Внезапно беспокойство вновь охватило его. Монс поднял руки в приглашающем жесте, но Тирелл озабоченно поглядывал по сторонам, пока не встретил взгляд серых глаз девушки.
   — Нерина… — пробормотал он.
   — Войди в пруд, — шепнула она. — Переплыви его. Протянув руку, он коснулся ее ладони, и она крепко сжала ее, пытаясь разогнать темноту, закрывающую его разум, внушить ему, что все снова будет хорошо, что она будет ждать… как ждала его воскрешения уже три раза за последние триста лет.
   Она была гораздо моложе Тирелла, но тоже бессмертная.
   Внезапно туман в его голубых глазах рассеялся.
   — Жди меня, Нерина, — сказал он и тут же, демонстрируя прежнюю ловкость, подбежал к воде и чисто без брызг нырнул.
   Пока он плыл, она следила за его сильными и уверенными движениями. Его тело было в полном порядке — как, впрочем, и всегда, независимо от возраста — и только разум окостеневал, все чаще буксуя в каменных колеях времени, теряя контакт с реальностью, а память становилась все более фрагментарной. Но самые старые воспоминания сохранялись лучше всего, а еще прочнее были отработанные рефлексы.
   Девушка чувствовала свое тело — молодое, сильное и красивое. И так должно быть всегда. Вот только разум… Что ж, должно быть решение и для этого вопроса.
   "Мне повезло, — думала она. — Из всех женщин всех миров именно я Возлюбленная Тирелла и единственный, кроме него, бессмертный человек".
   С любовью и уважением смотрела она на плывущего мужчину. У ее ног лежали сброшенные им одежды, запятнанные воспоминаниями минувшего столетия.
   Казалось, это было совсем недавно… Она хорошо помнила, как в прошлый раз смотрела на Тирелла, плывущего через пруд. И еще более раннюю сцену, и ту, что была в самом начале. Разумеется, для нее, а не для Тирелла…
   Выйдя на берег, он замешкался, и девушка почувствовала боль, увидев перемену в нем — от силы и уверенности в себе до смущения и сомнений. Однако Монс был наготове: взяв Тирелла за руку, он повел Мессию к дверям в высокой стене монастыря. Девушке показалось, что в дверях Тирелл повернулся и посмотрел на нее с нежностью, которая никогда не иссякала в нем.
   Один из священников поднял с земли испачканные одежды. Их предстояло очистить и положить на алтарь — сферическую святыню, формой напоминающую Мать-Землю. Складки одежды, вновь ослепительно белой, накроют ее целиком.
   Она должна быть очищена, как очищался разум Тирелла — нужно было вымыть все тяжкие воспоминания, которые нанес прошедший век.
   Священники уходили. Девушка взглянула через открытые ворота на яркую зелень горного луга, жадно тянущуюся к солнцу после зимних холодов. "Бессмертие… — подумала она, воздев вверх руки и чувствуя, как вечная кровь, настоящая кровь богов, бурлит в ее жилах. — Тирелл был тем, кто страдал, и нет цены, чтобы заплатить за этот… дар".
   Двадцать столетий.
   И первое из них было настоящим кошмаром.
   Ее мысль скользила по закрытой туманом истории, ставшей легендой, отмечая лишь краткие минуты покоя, источником которого был Белый Христос, бредущий сквозь ревущий хаос зла. Земля тогда почернела, ее заливал пурпур ненависти и боли. Рагнарек, Армагеддон, Час Антихриста — две тысячи лет назад!
   Бичуемый и невозмутимый, провозглашающий любовь и мир, шел Белый Мессия — свет в адской темноте, окутывающей землю.
   Он выжил, а силы зла уничтожили самое себя, и миры обрели наконец покой. Его нашли так давно, что Час Антихриста был забыт, превратился в легенду.
   Забыт даже Тиреллом. Нерина радовалась этому, ибо вечная память о таких событиях была бы ужасна. При одной мысли о муках, какие ему приходилось испытывать,
   девушка содрогнулась.
   Она посмотрела вниз, на голубую гладь воды. Холодный ветер рябил ее, облако плыло через диск солнца, тень
   бежала по зеленому лугу.
   Минет семьдесят лет, прежде чем ей самой придет время снова переплывать пруд, и когда она проснется после этого, то увидит над собой голубые глаза Тирелла. Его ладонь будет легко лежать на ее ладони, и они соединятся в молодости, которая повторится для них вечной весной.
   Ее серые глаза всматривались в него, рука касалась лежащего на ложе, но он все не просыпался.
   С беспокойством взглянула она на Монса, но тот только успокаивающе кивнул.
   Наконец девушка почувствовала под пальцами слабое движение. Его веки дрогнули и медленно поднялись. Покой и глубокая уверенность по-прежнему светились в его голубых глазах, которые видели так много, и в разуме, который так много забыл. Тирелл взглянул на нее и улыбнулся.
   Дрожащим голосом Нерина произнесла:
   — Я каждый раз боюсь, что ты меня забудешь.
   — Мы всегда возвращаем ему память о тебе, Благословенная, — заметил Монс. — И всегда будем это делать.
   Он склонился над Тиреллом.
   — Бессмертный, ты уже проснулся?
   — Да, — ответил Тирелл.
   Он выпрямился на ложе, спустил ноги на пол и встал быстрым, уверенным движением. Оглядевшись по сторонам, он заметил снежно-белые одежды и надел их. Оба — и Нерина, и Монс — знали, что в его поведении не было больше колебаний. Вечным телом владел уже молодой разум — уверенный и лишенный сомнений.
   Монс опустился на колени, и Нерина последовала его примеру. Священник мягко произнес:
   — Благодарим Бога за милость нового Воплощения. Да будет мир в этом цикле, как и во всех прежних циклах.
   Тирелл поставил Нерину на ноги, потом наклонился снова и поднял Монса.
   — Монс, Монс… — сказал он, почти укоризненно. — С каждым столетием ко мне все больше относятся как к богу. К примеру, несколько сотен лет назад молились все время моего пробуждения, но не падали на колени. Я человек, Монс. Не забывай этого.
   — Ты принес миру покой, — ответил священник.
   — Может, за это мне дадут что-нибудь поесть? Монс поклонился и вышел. Тирелл быстро повернулся к Нерине. Сильные, но нежные руки заключили ее в объятия.
   — Если я когда-нибудь не проснусь, — сказал он, — тяжелее всего мне будет лишиться надежды увидеть тебя. Я не понимал, насколько был одинок, пока не нашел себе пару.
   — Мы проведем в монастыре неделю, — сказала она. — Неделя уединения перед возвращением домой. Больше всего я люблю быть здесь с тобой.
   — Подожди немного, — сказал он. — Еще несколько столетий, и ты избавишься от этого поклонения. Я хочу этого. Любовь лучше, а кого еще я мог бы полюбить?
   Она подумала о веках, которые он провел в одиночестве, и почувствовала, как ее переполняет любовь и сочувствие.
   После поцелуя она отодвинулась и задумчиво посмотрела на него.
   — Ты снова изменился. Это по-прежнему ты, но…
   — Но что?
   — Какой-то… мягкий. Тирелл рассмеялся.
   — Каждый раз они дочиста стирают мой разум и дают мне новый набор воспоминаний. Разумеется, большинство из них старые, но целое всегда несколько иное. Сейчас времена спокойнее, чем прежде, и разум мой создается так, чтобы подходил к ним. Иначе я стал бы ходячим анахронизмом. — Он слегка нахмурился. — Кто это? Она взглянула на дверь.
   — Монс? Нет, здесь никого нет.
   — Никого? Гмм… ну, хорошо, нас ждет неделя изоляции от мира. Время, чтобы подумать и интегрировать мою заново созданную личность. А прошлое… — он вновь заколебался.
   — Я бы хотела родиться раньше, — сказала девушка.
   — Тогда я могла бы быть с тобой…
   — Нет, — ответил он сдавленным голосом. — Во всяком случае… не очень рано.
   — Неужели было так плохо? Он пожал плечами.
   — Не знаю, насколько истинны мои воспоминания, но я рад, что не помню больше. Достаточно и того, что есть. Легенды говорят правду. — Лицо его исказила гримаса. — Великие войны… разбушевавшийся ад. Всемогущий ад! Антихрист явился среди бела дня, а люди боялись мощи…
   — Взор Тирелла блуждал по низкому потолку, не задерживаясь ни на чем. — Люди превратились в зверей, в дьяволов. Я говорил им о мире, а они пытались меня убить. Я вынес это, ведь по милости Бога был бессмертен, однако уязвим, и оружием они могли меня убить. — Он протяжно вздохнул. Бессмертие — еще не все. Божья воля защищала меня, чтобы я шел, проповедуя мир, до тех пор, пока искалеченные звери не вспомнили, что обладают душой, и медленно, очень медленно не вышли из ада…
   Никогда прежде она не слышала, чтобы Тирелл говорил так.
   Девушка осторожно коснулась его руки, и он повернулся к ней.
   — Все уже кончилось, — произнес он. — Прошлое умерло, и мы живем настоящим.
   Издалека доносились голоса священников, распевающих гимн радости и благодарности.
   Назавтра, после полудня, она увидела его в конце коридора, склонившимся над чем-то, и подбежала к нему. Тирелл стоял на коленях перед телом священника. Когда Нерина окликнула его, он сильно вздрогнул и поднялся. Его бледное лицо было искажено ужасом.
   Девушка посмотрела вниз, и лицо ее тоже побелело. Священник был мертв. На его горле виднелись синие пятна, шея была сломана, голова неестественно и ужасно перекосилась.
   Тирелл шагнул вперед, чтобы заслонить тело от девушки.
   — Приведи Монса… — сказал он неуверенно, словно только что кончилась очередная его сотня лет. — Быстро. Это… Приведи его.
   Монс пришел, взглянул на тело и в ужасе застыл. Глаза его встретились с голубыми глазами Тирелла.
   — Сколько веков, Мессия? — спросил он дрожащим голосом.
   — От последнего акта насилия? Восемь, а может, больше. Монс, ведь никто… никто не способен на такое.
   — Да, — подтвердил Монс. — Насилия больше нет, оно изгнано из мира. Он вдруг упал на колени. — Мессия, верни нам мир! Кошмар возвращается!
   Тирелл выпрямился. В своих белых одеждах он казался статуей, разом воплощающей и силу, и смирение.
   Воздев очи горе, он начал молиться.
   Нерина опустилась на колени, ее ужас таял под влиянием страстной молитвы Тирелла.
   Слухи поползли по монастырю, рваным эхом отражаясь от чистого голубого неба над ним. Никто не знал, чьи руки смертельной хваткой сжали горло священника. Ни один человек не был способен на убийство. Как сказал Монс, способность ненавидеть и уничтожать была изгнана из людей.
   Слухи не выходили за пределы монастыря. Битве предстояло свершиться здесь и втайне — ни одно упоминание о ней не должно было проникнуть наружу, чтобы не нарушить долгого мира.
   Однако пошли новые слухи: Антихрист народился вновь.
   Ища утешения, все обратились к Мессии, к Тиреллу.
   — Мир, — сказал он им. — Мир. Примите зло со смирением. Склоните головы в молитве и помните, что только любовь спасла человека две тысячи лет назад, когда Ад пришел на землю.
   Ночью, лежа рядом с Нериной, он стонал во сне и метался на ложе, нанося удары невидимому врагу.
   — Дьявол! — крикнул он и проснулся, дрожа всем телом.
   Она обняла его и держала в объятиях, чувствуя гордость и смирение, пока он вновь не заснул.
   Однажды Нерина вместе с Монсом отправилась в комнату Тирелла, чтобы поведать ему о новом кошмаре: нашли тело одного из священников, изуродованное ударами ножа. Открыв дверь, они увидели Тирелла — он сидел лицом к ним за низким столом. Он лихорадочно молился, а глаза его были прикованы к окровавленному ножу, что лежал перед ним на столе.
   — Тирелл… — начала было девушка, но тут Монс, судорожно, со свистом вдохнул воздух, рванул ее назад и вытолкнул за порог.
   — Подожди! — крикнул он. — Подожди меня здесь! Прежде, чем она успела возразить, он исчез за дверью, и в замке повернулся ключ.
   Долго стояла Нерина под дверью, не в силах ни о чем думать. Наконец Монс появился снова и тихо закрыл за собой дверь. Он искоса посмотрел на девушку.
   — Вот и все, — сказал он. — Но… ты должна меня выслушать.
   Он помолчал.
   — Благословенная… — Мужчина вновь тяжело задышал, — Нерина. Я… Он скривился, изображая улыбку. — Странно, но я не могу с тобой говорить, если не называю тебя Нериной.
   — Что это значит? Пусти меня к Тиреллу!
   — Нет… нет. С ним ничего не случится. Нерина, он… болен.
   Она закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться. Его голос звучал неуверенно, но с каждой секундой набирал силу.
   — Эти убийства… Все их совершил Тирелл.
   — Лжешь, — сказала она. — Не может быть! Голос. Монса стал резче:
   — Открой глаза и послушай меня! Тирелл, он ведь… человек. Великий человек, очень добрый человек, но не бог. Он бессмертен, и если не будет убит, то будет жить вечно… как и ты. Он прожил уже более двадцати столетий.
   — Зачем ты мне это рассказываешь? Я и так знаю!
   — Ты должна мне помочь, но для этого тебе нужно понять. Бессмертие случайная генетическая удача, счастливая мутация. Раз в тысячу, может, в десять тысяч лет рождается бессмертный человек. Он не стареет, ибо тело его обновляется самопроизвольно. Не стареет и его мозг, но вот разум…
   Она прервала его с отчаянием в голосе:
   — Тирелл переплыл пруд обновления три дня назад. Его разум состарится только к концу следующего столетия. Может быть, он… Может быть, он умирает?
   — Да нет же! Нерина, пруд обновления всего лишь символ, и ты об этом знаешь.
   — Да. Настоящее обновление происходит потом, когда ты помещаешь нас в машину.
   — Вот именно, в машине. Если бы мы не применяли ее раз за разом, вы с Тиреллом уже давно стали бы беспомощны. Разум не бессмертен, Нерина, через некоторое время он уже не может выдержать бремени вековечной памяти. Он теряет гибкость, гаснет, придавленный старческим окостенением. Машина стирает разум, Нерина, подобно тому, как стирается информация из памяти компьютера. Потом мы возвращаем часть воспоминаний, вводим их в свежий, чистый разум, и в следующие сто лет он может развиваться и учиться.
   — Все это я знаю…
   — Эти новые воспоминания создают новую личность, Нерина.
   — Как это «новую»? Ведь Тирелл всегда такой же, как прежде.
   — Не совсем. С каждым столетием он немного меняется, потому что жизнь становится все лучше, а мир — все счастливее. В каждом столетии у него новый разум, освеженная личность Тирелла становится иной — она лучше приспособлена к новому веку, чем предыдущая. Твой разум возрождался трижды, Нерина. Ты тоже уже не такая, как в первый раз, хотя и не можешь этого помнить.
   — Но… но что с ним такое?..
   — Не знаю. Я говорил с Тиреллом. По-моему, произошло вот что: когда в конце столетия память стиралась, оставалась чистая, ничем не заполненная сеть нервных окончаний, и на этом фоне мы создавали нового Тирелла. Измененного очень немного, каждый раз лишь самую малость. Но мы делали это уже более двадцати раз, и теперь его разум, должно быть, совершенно иной, нежели двадцать веков назад. Кроме того…
   — Какой иной?
   — Не знаю. Мы предполагали, что после стирания памяти личность перестает существовать, но теперь я думаю, что она не исчезала, а была как бы погребена под новым содержанием. Она подавлялась и загонялась на такие глубокие уровни, что не могла проявиться. Так происходило век за веком, и теперь более двадцати личностей Тирелла, погребенных в его разуме, образуют настолько сложный агломерат, что он больше не может сохранять равновесие. В глубинах мозга воскресают его прежние личности.
   — Но ведь Белый Христос никогда не был убийцей!
   — Нет. Даже самая первая его личность, двадцативековой с лишним давности, должна была быть достаточно великой, чтобы обратить людей к миру во времена Антихриста. Но, видимо, на этом, если так можно выразиться, кладбище памяти, может произойти перемена. Эти погребенные личности, точнее, некоторые из них, могли измениться… могли стать просто плохими. А теперь они обрели голос.
   Нерина повернулась к двери.
   Монс продолжал:
   — Мы еще должны убедиться в этом. Можно спасти Мессию, очистить его мозг, забраться с помощью зонда достаточно глубоко, чтобы изгнать злого духа… Мы можем спасти его и исцелить, но начинать нужно сейчас. Молись за него, Нерина.
   Он послал ей беспокойный взгляд, повернулся и быстро ушел по коридору. Нерина стояла, не в силах собраться с мыслями. Потом, услышав тихий звук, подняла голову. В конце коридора неподвижно стояли два священника, два других закрывали коридор с другой стороны.
   Открыв дверь, она вошла к Тиреллу.
   Первое, что она увидела, был нож с пятнами крови на лезвии. Он по-прежнему лежал на столе. Лишь потом заметила она темную фигуру на фоне ослепительной голубизны неба.
   — Тирелл… — неуверенно позвала девушка. Он повернулся.
   — Нерина? О, Нерина!
   Голос у него был прежний: мягкий и спокойный.
   Она бросилась в его объятья.
   — Я молился, — сказал Тирелл, положив голову ей на плечо. — Монс сказал мне… Я молился. Что я наделал?
   — Ты Мессия, — уверенно произнесла она. — Ты избавил мир от зла, от Антихриста. Вот что ты сделал.
   — Но остальное! Этот дьявол в моем мозгу! Это семя, которое росло там, укрытое от света божьего, во что оно теперь превратилось? Они говорят, что я УБИЛ!
   После долгой паузы девушка спросила:
   — А… ты этого не делал?
   — Нет! — сказал он абсолютно уверенно. — Как бы я мог? Я, который более двух тысяч лет жил любовью! Я не мог причинить вред живому существу.
   — Я знала, — сказала она. — Ты — Белый Христос.
   — Белый Христос… — повторил Тирелл. — Не такого имени я хотел. Я же просто человек, Нерина, и никогда не был ничем большим. Но… кто-то спас меня, кто-то сохранил мне жизнь в Час Антихриста. И это был Бог. Это Его рука вмешалась тоща. Боже, помоги мне теперь.