Страница:
Это оказалось ошибкой – одним из немногих случаев, когда Алан Дрейк недооценил своего противника. Дубина просвистела над плечом американца, но великан в свою очередь уклонился от пистолета Алана, и другая его рука неуловимым движением выбросила что-то перед собой. В воздухе мелькнула серебристая вспышка.
Резкая боль пронзила запястье Алана. Его рука бессильно повисла, а пистолет с лязгом покатился по ступеням лестницы. Он посмотрел на свою руку и увидел кровь: сверкающая стальная стрелка с четырьмя направляющими лопастями глубоко вонзилась ему в запястье. Выходит, это не совсем дикари, раз они умеют делать такие вещи…
Выдернув стрелку из раны, Алан развернулся. В нем бушевала холодная ярость. Он бросился к упавшему пистолету и подхватил оружие на самом краю ступени. Майк Смит за его спиной испустил торжествующий вопль, эхом вторивший крику дикаря, и длинным кошачьим прыжком перемахнул через Алана. Его губы растянулись в жуткой ухмылке, в глазах плясали желтые огоньки. Смит был в своей стихии. Он двигался плавно и быстро, как крупный хищник. Но все же недостаточно быстро. Прежде чем он приземлился на лестнице за спиной Алана, громадный дикарь прыгнул ему навстречу и выбросил вперед одну ногу, целясь в пистолет. Майк инстинктивно отпрянул в сторону – и попался. Могучие мускулистые руки дикаря стиснули его с такой силой, что затрещали ребра.
Все это Алан увидел в тот момент, когда его пальцы нащупали холодный ствол пистолета. Он заметил, как Карен и сэр Колин лихорадочно кружат по площадке, пытаясь прицелиться через его голову. Но прежде чем кто-либо успел выстрелить, дикарь поднял Майка Смита за шиворот и брючный ремень одним легким движением, поднатужился и швырнул свою добычу в остальных противников. Не остановившись на этом, он бросился вперед и всем весом обрушился на Алана, чей палец как раз нащупал спусковой крючок.
Алан еще успел подивиться молниеносной тактике вождя дикарей, тщетно пытаясь откатиться в сторону из-под его огромных ног, обутых в грубые сандалии. Затем последовал чудовищный удар, и мир померк перед глазами американца.
До него смутно доносились крики и топот ног. Потом или все смолкло, или Алан снова погрузился в забытье – ему было все равно.
Через некоторое время он понял, что дождевая завеса снова разошлась в стороны, открыв юное лицо Флэнда с глазами тысячелетнего старца. Голос Эвайи, доносившийся откуда-то сбоку, звучал гневно и требовательно. Алан ощущал на себе холодный, ясный взгляд Флэнда, ощущал враждебность этого взгляда. Ему показалось, что Эвайя просит о чем-то ради него, а Флэнд отвергает ее просьбу.
Эвайя повысила голос, звеневший от отчаяния. Но прежде чем она успела договорить, Алан погрузился в сон, избавивший его от всяких мыслей – почти такой же глубокий, как смерть. Время от времени вспышки пронзительной боли будили его. Его куда-то несли на плечах, но кто?.. Сородичи Эвайи? Это не имело значения. Засыпая и просыпаясь, он видел, как мимо проплывают разноцветные купола Каркасиллы.
Они спускались по широкому изогнутому пролету хрустальной лестницы к огромному бассейну из оникса и розового мрамора, занимавшему всю центральную площадь Каркасиллы. Изогнутые борта бассейна были отделаны тонкой кружевной резьбой на мраморе. Свет наполнял его до краев, как вода – фиолетовый, полупрозрачный, колеблемый постоянным движением.
Люди вошли в бассейн и понесли Алана к высокой пульсирующей колонне, по-видимому служившей источником фиолетового сияния, освещавшего Каркасиллу. Колонна пламени, столп негасимого света… Теперь Алан чувствовал, как свет омывает его, прохладный и бесконечно освежающий.
Он едва различал очертания гладкого пола под колышущейся сине-фиолетовой пеленой. Потом он увидел белый мраморный пьедестал, из которого вырастала огненная колонна. Должно быть, бессвязно подумал он, свет исходит из некоего подземного источника и пробивается прямо сквозь мрамор.
Его внесли в этот свет и положили на мраморный пьедестал. Здесь, в сине-фиолетовом пламени, ему дышалось легче, чем снаружи. Мягкая, живительная прохлада, окружавшая тело, уносила боль. Алан потерял вес; его тело едва прикасалось к мрамору. Невидимые течения плавно поворачивали его то в одну, то в другую сторону. Казалось, холодное пламя проникает в его плоть и крошечными пузырьками растекается по телу. Затем фиолетовые сны овладели его измученным разумом. Он с радостью отдался им, покачиваясь в волнах света, очищавших каждую мельчайшую частицу его существа.
Когда сознание вернулось к Алану, он лежал на мягком полу в круглой сводчатой комнате. Через аквамариновые стены сочился фиолетовый свет его снов.
Он лишь смутно осознавал ход времени. Обитатели Каркасиллы – хрупкие, с бледно-серебристыми волосами – входили на цыпочках и шептались над ним. Хотя Алан не помнил их лиц, они казались ему старыми знакомыми. Эвайя сидела рядом с ним чаще всего, а позднее сопровождала его в прогулках по городу. Он шел медленно, но больше не спотыкался, и даже воспоминания о боли исчезли из его движений.
У него не осталось вообще никаких воспоминаний. И живой, воюющий мир, покинутый бессчетные тысячелетия назад, и мертвый мир, где он проснулся, были одинаково забыты в этом странном сноподобном состоянии. Он не тосковал о своих спутниках, оставшихся на лестнице перед башней Флэнда, не интересовался, куда ушли дикари или откуда они пришли. Все, что происходило с ним, было хорошо.
Алан начал понимать многие слова текучей речи каркасиллианцев, становившиеся знакомыми от частого повторения. По мере того как сказанное тихими голосами делалось все понятней, в его затуманенный разум начало проникать знание.
Голоса поведали ему о волшебстве фонтана. Оно даровало бессмертие. Все, кто купался в его пульсирующем свете, становились бессмертными, если повторяли эту процедуру через определенные промежутки времени. Даже Флэнд иногда спускался к фонтану – так говорили голоса.
«Остерегайся Флэнда! – звенели они. – Его заклятья поражают без предупреждения. Ты должен быть сильным и бодрым, чтобы сражаться с ним, если это понадобится».
Тихие голоса каркасиллианцев нашептали Алану много других вещей. Он не ощущал ни жажды, ни голода; фонтан давал все необходимое для жизни. Когда каркасиллианцы купались в нем, все болезни проходили, раны исцелялись сами собой. А когда они уставали от жизни, фонтан дарил им Великий Сон.
Да, обитатели этого безупречного и стерильного мира знали, что такое усталость. Когда они изучали всю Каркасиллу до мельчайших подробностей, знали каждый мостик, каждое здание и каждое лицо и тоска начинала овладевать ими – тогда они спускались к фонтану и выбирали Великий Сон. Воспоминания бесследно исчезали; после пробуждения Каркасилла вместе с ее обитателями становилась новой и неизведанной и жизнь начиналась сначала.
Так было всегда. Происхождение Каркасиллы затерялось в летаргии тысяч и тысяч Великих Снов. Однако существовали легенды. Носители Света построили город и населили его. Они давно ушли, но Каркасилла осталась стоять памятником их неземных Снов. И жители города были частью этих Снов.
Лишь Флэнд никогда не погружался в Сон. Лишь он – да, может быть, сами боги – помнили все, что происходило с самого начала. Возможно, Флэнд боялся потерять свое могущество или забыть один из своих темных секретов.
Проснись, А-лаун!
Настойчивый призыв звучал в его сознании. Он слышал этот голос уже несколько минут, а может быть, часов или дней. Пелена, застилавшая мир, начинала спадать с его дремлющего разума.
Все произошло внезапно. Алан сидел вместе с Эвайей у входа в аквамариновую сферу, откуда открывался поразительный вид на город. Одно мгновение фантастическая долина внизу казалась знакомой, привычной вещью, а в следующее – как будто отступила, наполнившись красками, формами и расстояниями. Мир вошел в фокус так резко, что Алан едва не ослеп.
Он вскочил на ноги. Эвайя легким движением поднялась и стала рядом с ним.
Она неуверенно улыбнулась. Повинуясь внезапному побуждению, не размышляя, Алан наклонился и обнял ее. Мир, вращавшийся вокруг, как и его беспорядочные мысли, внезапно замедлил свой ход и выровнялся. Ничто не имело значения, кроме гибкого, отзывчивого существа в его объятиях.
Алану показалось, будто он впервые в жизни поцеловал девушку. Маленькое, но сильное тело не испугалось его рук. В конце концов, Эвайя была совсем не такой хрупкой, как казалось. Он как будто обнял фигуру из закаленной стали, прикосновение к которой давало ощущение сопротивления, но фигуру, трепещущую и живую непостижимо большим образом, чем может быть жив обычный человек.
Эвайя отступила на шаг.
– Теперь ты действительно проснулся, – прошептала она. – Но сейчас у нас нет времени говорить о чем-то другом, кроме Флэнда. Я звала тебя долго, день за днем, но ты еще не выздоровел. Фонтан удерживал тебя в своем Сне.
Алан затаил дыхание. На него нахлынули воспоминания.
– Значит, все это было на самом деле? Это не бред?
– Нет. Твой Сон был глубоким… и Флэнд не изменил своего решения. Я думаю – я боюсь, – что он ждет лишь до тех пор, пока ты не проснешься.
Глава 3
Резкая боль пронзила запястье Алана. Его рука бессильно повисла, а пистолет с лязгом покатился по ступеням лестницы. Он посмотрел на свою руку и увидел кровь: сверкающая стальная стрелка с четырьмя направляющими лопастями глубоко вонзилась ему в запястье. Выходит, это не совсем дикари, раз они умеют делать такие вещи…
Выдернув стрелку из раны, Алан развернулся. В нем бушевала холодная ярость. Он бросился к упавшему пистолету и подхватил оружие на самом краю ступени. Майк Смит за его спиной испустил торжествующий вопль, эхом вторивший крику дикаря, и длинным кошачьим прыжком перемахнул через Алана. Его губы растянулись в жуткой ухмылке, в глазах плясали желтые огоньки. Смит был в своей стихии. Он двигался плавно и быстро, как крупный хищник. Но все же недостаточно быстро. Прежде чем он приземлился на лестнице за спиной Алана, громадный дикарь прыгнул ему навстречу и выбросил вперед одну ногу, целясь в пистолет. Майк инстинктивно отпрянул в сторону – и попался. Могучие мускулистые руки дикаря стиснули его с такой силой, что затрещали ребра.
Все это Алан увидел в тот момент, когда его пальцы нащупали холодный ствол пистолета. Он заметил, как Карен и сэр Колин лихорадочно кружат по площадке, пытаясь прицелиться через его голову. Но прежде чем кто-либо успел выстрелить, дикарь поднял Майка Смита за шиворот и брючный ремень одним легким движением, поднатужился и швырнул свою добычу в остальных противников. Не остановившись на этом, он бросился вперед и всем весом обрушился на Алана, чей палец как раз нащупал спусковой крючок.
Алан еще успел подивиться молниеносной тактике вождя дикарей, тщетно пытаясь откатиться в сторону из-под его огромных ног, обутых в грубые сандалии. Затем последовал чудовищный удар, и мир померк перед глазами американца.
До него смутно доносились крики и топот ног. Потом или все смолкло, или Алан снова погрузился в забытье – ему было все равно.
Через некоторое время он понял, что дождевая завеса снова разошлась в стороны, открыв юное лицо Флэнда с глазами тысячелетнего старца. Голос Эвайи, доносившийся откуда-то сбоку, звучал гневно и требовательно. Алан ощущал на себе холодный, ясный взгляд Флэнда, ощущал враждебность этого взгляда. Ему показалось, что Эвайя просит о чем-то ради него, а Флэнд отвергает ее просьбу.
Эвайя повысила голос, звеневший от отчаяния. Но прежде чем она успела договорить, Алан погрузился в сон, избавивший его от всяких мыслей – почти такой же глубокий, как смерть. Время от времени вспышки пронзительной боли будили его. Его куда-то несли на плечах, но кто?.. Сородичи Эвайи? Это не имело значения. Засыпая и просыпаясь, он видел, как мимо проплывают разноцветные купола Каркасиллы.
Они спускались по широкому изогнутому пролету хрустальной лестницы к огромному бассейну из оникса и розового мрамора, занимавшему всю центральную площадь Каркасиллы. Изогнутые борта бассейна были отделаны тонкой кружевной резьбой на мраморе. Свет наполнял его до краев, как вода – фиолетовый, полупрозрачный, колеблемый постоянным движением.
Люди вошли в бассейн и понесли Алана к высокой пульсирующей колонне, по-видимому служившей источником фиолетового сияния, освещавшего Каркасиллу. Колонна пламени, столп негасимого света… Теперь Алан чувствовал, как свет омывает его, прохладный и бесконечно освежающий.
Он едва различал очертания гладкого пола под колышущейся сине-фиолетовой пеленой. Потом он увидел белый мраморный пьедестал, из которого вырастала огненная колонна. Должно быть, бессвязно подумал он, свет исходит из некоего подземного источника и пробивается прямо сквозь мрамор.
Его внесли в этот свет и положили на мраморный пьедестал. Здесь, в сине-фиолетовом пламени, ему дышалось легче, чем снаружи. Мягкая, живительная прохлада, окружавшая тело, уносила боль. Алан потерял вес; его тело едва прикасалось к мрамору. Невидимые течения плавно поворачивали его то в одну, то в другую сторону. Казалось, холодное пламя проникает в его плоть и крошечными пузырьками растекается по телу. Затем фиолетовые сны овладели его измученным разумом. Он с радостью отдался им, покачиваясь в волнах света, очищавших каждую мельчайшую частицу его существа.
Когда сознание вернулось к Алану, он лежал на мягком полу в круглой сводчатой комнате. Через аквамариновые стены сочился фиолетовый свет его снов.
Он лишь смутно осознавал ход времени. Обитатели Каркасиллы – хрупкие, с бледно-серебристыми волосами – входили на цыпочках и шептались над ним. Хотя Алан не помнил их лиц, они казались ему старыми знакомыми. Эвайя сидела рядом с ним чаще всего, а позднее сопровождала его в прогулках по городу. Он шел медленно, но больше не спотыкался, и даже воспоминания о боли исчезли из его движений.
У него не осталось вообще никаких воспоминаний. И живой, воюющий мир, покинутый бессчетные тысячелетия назад, и мертвый мир, где он проснулся, были одинаково забыты в этом странном сноподобном состоянии. Он не тосковал о своих спутниках, оставшихся на лестнице перед башней Флэнда, не интересовался, куда ушли дикари или откуда они пришли. Все, что происходило с ним, было хорошо.
Алан начал понимать многие слова текучей речи каркасиллианцев, становившиеся знакомыми от частого повторения. По мере того как сказанное тихими голосами делалось все понятней, в его затуманенный разум начало проникать знание.
Голоса поведали ему о волшебстве фонтана. Оно даровало бессмертие. Все, кто купался в его пульсирующем свете, становились бессмертными, если повторяли эту процедуру через определенные промежутки времени. Даже Флэнд иногда спускался к фонтану – так говорили голоса.
«Остерегайся Флэнда! – звенели они. – Его заклятья поражают без предупреждения. Ты должен быть сильным и бодрым, чтобы сражаться с ним, если это понадобится».
Тихие голоса каркасиллианцев нашептали Алану много других вещей. Он не ощущал ни жажды, ни голода; фонтан давал все необходимое для жизни. Когда каркасиллианцы купались в нем, все болезни проходили, раны исцелялись сами собой. А когда они уставали от жизни, фонтан дарил им Великий Сон.
Да, обитатели этого безупречного и стерильного мира знали, что такое усталость. Когда они изучали всю Каркасиллу до мельчайших подробностей, знали каждый мостик, каждое здание и каждое лицо и тоска начинала овладевать ими – тогда они спускались к фонтану и выбирали Великий Сон. Воспоминания бесследно исчезали; после пробуждения Каркасилла вместе с ее обитателями становилась новой и неизведанной и жизнь начиналась сначала.
Так было всегда. Происхождение Каркасиллы затерялось в летаргии тысяч и тысяч Великих Снов. Однако существовали легенды. Носители Света построили город и населили его. Они давно ушли, но Каркасилла осталась стоять памятником их неземных Снов. И жители города были частью этих Снов.
Лишь Флэнд никогда не погружался в Сон. Лишь он – да, может быть, сами боги – помнили все, что происходило с самого начала. Возможно, Флэнд боялся потерять свое могущество или забыть один из своих темных секретов.
Проснись, А-лаун!
Настойчивый призыв звучал в его сознании. Он слышал этот голос уже несколько минут, а может быть, часов или дней. Пелена, застилавшая мир, начинала спадать с его дремлющего разума.
Все произошло внезапно. Алан сидел вместе с Эвайей у входа в аквамариновую сферу, откуда открывался поразительный вид на город. Одно мгновение фантастическая долина внизу казалась знакомой, привычной вещью, а в следующее – как будто отступила, наполнившись красками, формами и расстояниями. Мир вошел в фокус так резко, что Алан едва не ослеп.
Он вскочил на ноги. Эвайя легким движением поднялась и стала рядом с ним.
Она неуверенно улыбнулась. Повинуясь внезапному побуждению, не размышляя, Алан наклонился и обнял ее. Мир, вращавшийся вокруг, как и его беспорядочные мысли, внезапно замедлил свой ход и выровнялся. Ничто не имело значения, кроме гибкого, отзывчивого существа в его объятиях.
Алану показалось, будто он впервые в жизни поцеловал девушку. Маленькое, но сильное тело не испугалось его рук. В конце концов, Эвайя была совсем не такой хрупкой, как казалось. Он как будто обнял фигуру из закаленной стали, прикосновение к которой давало ощущение сопротивления, но фигуру, трепещущую и живую непостижимо большим образом, чем может быть жив обычный человек.
Эвайя отступила на шаг.
– Теперь ты действительно проснулся, – прошептала она. – Но сейчас у нас нет времени говорить о чем-то другом, кроме Флэнда. Я звала тебя долго, день за днем, но ты еще не выздоровел. Фонтан удерживал тебя в своем Сне.
Алан затаил дыхание. На него нахлынули воспоминания.
– Значит, все это было на самом деле? Это не бред?
– Нет. Твой Сон был глубоким… и Флэнд не изменил своего решения. Я думаю – я боюсь, – что он ждет лишь до тех пор, пока ты не проснешься.
Глава 3
ТРОПА БОГОВ
Флэнд! Башня Дождя и схватка на текучей лестнице! Все вернулось к Алану лавиной ярких воспоминаний. Вопросы громоздились друг на друга, мешая ему говорить.
– Что случилось? – наконец выдавил он.
Эвайя чуть улыбнулась, но ее лицо тут же стало серьезным.
– Они забрали твоих друзей, – сказала она. – Я имею в виду дикарей-терази. На лестнице был жестокий бой. Тот злой молодой человек дрался изо всех сил, но в конце концов они одолели его. Рыжеволосую девушку оглушили ударом по голове и тоже унесли. – Эвайя выглядела немного довольной, несмотря на серьезный тон. Она не скрывала своей неприязни к Карен. – Пожилой мужчина сдался добровольно, когда понял, что надежды больше нет. Он выглядел почти заинтересованным. Я видела, как он пытался заговорить с вождем терази, когда они спускались по лестнице.
Алан усмехнулся. Здесь, в неведомых глубинах чужого города, приятно было услышать новости о чем-то хорошо знакомом. Очень похоже на сэра Колина – спокойно изучать топор палача, опускающийся на его шею.
– Куда они ушли? – поспешно спросил он.
Эвайя покачала головой, окутавшись облаком серебристых волос.
– Никто не знает. Терази живут за пределами Каркасиллы, в подземной глуши. Флэнд наложил на них свои чары и вызвал их сюда. А потом, когда ты лежал без сознания после атаки дикарей, он запретил мне опускать тебя в фонтан, чтобы исцелить твои раны.
Алан кивнул, что-то смутно припоминая.
– Ты… тебе удалось переубедить его? Эвайя печально улыбнулась.
– Я ослушалась его, но внутренне содрогаясь от страха, ибо он может уничтожить меня. Не знаю, откуда я набралась смелости. Хотя… иногда мне кажется, что когда-то я была жрицей, открывавшей ворота Каркасиллы для богов, обитавших здесь. Это было давным-давно, но ведь я бессмертна… как и ты.
Алан молча уставился на нее.
– Я спрашивал себя, не приснилось ли мне это, – пробормотал он через некоторое время.
Она покачала головой:
– Нет, это правда. Каждый, кто искупается в фонтане, может жить вечно, если будет время от времени повторять омовение. Тебе не приснилось. Боги сделали нас такими.
– Боги?
Девушка протянула руку, указывая вдаль. Наверху, за городом, Алан увидел черный диск, вделанный в стену пещеры. С такого расстояния он казался крошечным. Перед диском стояло нечто ослепительно яркое, чьи очертания расплывались перед глазами.
– Статуя Носителя Света. – В голосе Эвайи слышалось глубокое почтение. – Они создали Каркасиллу и нас самих ради собственного удовольствия. Они воздвигли фонтан, чтобы мы могли жить вечно. Как я уже говорила, мне кажется, что очень давно я была их жрицей и открывала ворота, когда они звали. Одни Носители Света были хорошими, а другие… нехорошими. Некоторые могли погубить нас и разрушить город, поэтому два прохода, ведущие в Каркасиллу, можно открыть только изнутри, по зову богов. Но боги давно умерли.
Эвайя с беспокойством посмотрела на Алана.
– Значит, теперь один из богов вернулся? – спросила она. Он пожал плечами.
– Тебе лучше знать.
– Я чувствую зов издалека, очень слабый, – промолвила она. – Много Снов назад было так… Все воспоминания исчезают, когда мы погружаемся в Великий Сон у фонтана, но я каким-то образом помню этот зов. Поэтому я пошла к цитадели, где когда-то жили боги, и обнаружила вас там. Но мне кажется, А-лаун, этот бог не принадлежит к хорошим Носителям Света. Если это вообще бог. Я не уверена… и я не хочу быть уверенной. Я закрыла свой разум перед ним, А-лаун, когда услышала далекое эхо призыва.
– Ты слышала его с тех пор, как я появился здесь? Она покачала головой.
Алан тяжело опустился на мягкий, едва покачивающийся пол. Он поманил Эвайю, и она села рядом с ним в ниспадающем водопаде своего одеяния и серебристых волос. Алан пытался привести в порядок свои мысли. Нужно было так много узнать, и возможно, осталось слишком мало времени, если Флэнд наблюдает за ними… если загадочное существо, которое Эвайя назвала богом, действительно взывает из своей немыслимой цитадели.
– Ты должна рассказать мне обо всем, – попросил он. – С самого начала. Кто такие ваши боги? Откуда они пришли?
Смех Эвайи прозвучал заливистой трелью серебряных колокольчиков.
– Даже сам Флэнд вряд ли сможет ответить на такой вопрос. Боги? Память о них почти изгладилась в Каркасилле. У нас есть смутные предания о том, как они завоевали Землю, но это случилось так давно, что с тех пор потерян счет годам. Огромные корабли спустились с небес в грохоте и пламени. Возможно, они прилетели из другого мира. Существа, вышедшие из кораблей, были невероятно могущественными. Они носили свет, как одежду, и люди для них были… паразитами. Они очистили Землю от людей. А потом, как гласят легенды, они стали править планетой из построенных ими цитаделей – вроде той, что снаружи, – сохранив жизнь лишь тем людям, которых они выращивали сами. Мы служили украшением их прекрасных городов. Думаю, теперь осталась лишь одна Каркасилла.
Алан невидящим взглядом смотрел в пространство. Факты постепенно начинали складываться в его сознании в общую картину – но какие ошеломительные факты, какие чудовищные катастрофы и неизмеримые бездны времени!
Пока они спали, погруженные в безвременное забытье на борту корабля, Земля была завоевана и обращена в руины. Корабль из космоса, подобный тем, на которых прилетели завоеватели? Ответ не вызывал сомнений. Существо из золотистого яйца, его бестелесное присутствие в цитадели, преследовавшее их в тумане, могло быть лишь Носителем Света.
Но где произошла ошибка? Почему первое из этих инопланетных существ не проснулось, когда победоносная армада его сородичей посыпалась с небес на несчастную планету?
Почему этот неземной Колумб проспал расцвет славы и величия своей расы и проснулся вместе со своими пленниками на краю умирающего мира?
Возможно, Чужой – первый представитель своего народа в новом мире – неправильно рассчитал сроки своего безвременного сна. Должно быть, его пробуждение в сумрачной пустыне было скорбным и ужасным. Алан, из глубин собственной тоски по всему, что обратилось во прах, ощущал едва ли не жалость к Носителю Света, который привел свою расу к великим завоеваниям и уснул, забытый в темных песках времени. Как лихорадочно, должно быть, он обыскивал бесплодные земли, пока не понял, что остался последним из своего рода в этом разрушенном мире!
– Расскажи мне о Флэнде, – попросил Алан, овладев собой. Про себя он решил, что будет неразумно тратить слишком много эмоций на мысли о Чужом, да и об участи, постигшей Землю.
– Флэнд очень стар и мудр, – покорно ответила Эвайя. (Она всего лишь игрушка, с горечью вспомнил Алан – игрушка, созданная из человеческой плоти на потеху новым земным богам. Покорность была заложена в ней с рождения.) – И Флэнд никогда не погружался в Великий Сон. Никто, кроме него, не помнит, что происходило на заре Каркасиллы. Возможно, он боится что-то забыть. У него есть много волшебных знаний… и он ненавидит нас обоих.
– Он человек?
– Флэнд… – Эвайя замолчала, закрыла глаза и замерла неподвижно. Облако ее волос рассыпалось по плечам. – Понимаешь…
Тонкие веки дрогнули и медленно, невыносимо медленно, начали подниматься.
– А-лаун! – воскликнула она, охваченная каким-то странным, сонным ужасом, и осела на пол рядом с ним. Ее рот беззвучно раскрылся, но это был лишь зевок.
Алан поспешно обнял Эвайю и снова поразился упругой силе, исходившей от ее хрупкого тела.
– Что случилось? – встревоженно спросил он.
– Флэнд, – вялым, безразличным тоном ответила она. – Должно быть, он наблюдает за нами. Подслушивает наш… разговор. Он не позволяет мне рассказывать тебе о нем. Я боюсь, А-лаун, милый… Носитель Света…
Она бессильно обмякла в его руках и погрузилась в Сон, глубокий как смерть, хотя он ощущал слабое дыхание, едва приподнимавшее ее грудь.
Итак, Флэнд нанес удар.
Что ж, подумал Алан, вот и повод для того, чтобы отправиться в Башню Дождя. Где-то на краю его сознания звучал странный, тонкий шепоток, в котором не было никакой необходимости. Он пошел бы и так.
Но призыв исходил не от Флэнда.
Другой, чуждый зов послышался в глубине его мозга. Эвайя, лежавшая рядом с ним, пошевелилась.
– Да, повелитель, – услышал Алан ее шепот, лишенный всякого выражения. – Слушаюсь, повелитель, будет сделано.
Она резко выпрямилась. Ее глаза незряче глядели в пространство, зрачки расширились, зачернив фиолетовую радужку.
– Эвайя! – крикнул Алан. – Проснись, Эвайя!
Он попытался встряхнуть ее, но тело Эвайи стало жестким, словно судорога свела ее мышцы. Человеческое выражение слетело с ее лица, и оно превратилось в застывшую маску. Она встала.
Эвайя направилась к выходу деревянной, механической походкой. Алану оставалось лишь последовать за ней. Его охватило ужасное ощущение непоправимой ошибки.
Пока Эвайя бодрствовала и владела собой, она держала свой разум закрытым от далекого зова, но, когда Флэнд погрузил ее в Сон, оберегая свои секреты, он открыл лазейку для Чужого в сознании бывшей жрицы.
Алан почти не смотрел по сторонам, пока они шли по улицам и аллеям Каркасиллы. Недоброе предчувствие заставило его забыть обо всем, кроме стройной, изящной фигурки, размеренным шагом идущей через фантастические мостики и эстакады. Он уже догадывался, где закончится их прогулка.
Эвайя замедлила шаг возле огромного черного круга, где стояла облаченная в свет статуя Чужого. Алан остановился в дюжине шагов позади. Зов в его сознании сейчас раздавался особенно сильно.
Девушка прикоснулась к темному выступу у ног ослепительной статуи, и из фигуры внезапно вырвались лучи ярчайшего света. Звук, похожий на удар невидимого гонга, волной прокатился над Каркасиллой, плотный и осязаемый, как физический предмет.
Алан услышал за спиной приближающийся шепот множества голосов. Вся Каркасилла изумленно зашевелилась – возможно, проснулись воспоминания, похороненные глубоко под забытьем тысяч Великих Снов. Алан повернулся медленно, с огромным усилием: какая-то сила блокировала его нервные центры, распространившись по всему телу. Ее источник был тот же, что и призыв, звучавший в его мозгу.
Жители Каркасиллы ответили на зов. Они приходили – сначала десятками, потом сотнями. Алан и не представлял себе, насколько они многочисленны. Когда подтянулись последние и удивленный шепот перерос в гул голосов, Эвайя, не поворачиваясь, вскинула руки.
Она стояла лицом к огромному темному кругу в стене. Голос, чистый и бесстрастный, как звон колокольчика, зазвенел над собравшимися:
– О, Носитель Света и повелитель, твой народ ждет тебя!
По поверхности черного диска пробежала легкая дрожь. Теперь он больше напоминал отверстие – вход в длинный, темный тоннель, в дальнем конце которого появилось что-то яркое и сверкающее.
Существо находилось еще очень далеко, но приближалось с головокружительной скоростью. Каждый шаг длинных конечностей – если то были конечности, а не что-то иное – уносил его на огромное расстояние. Оно вырастало на глазах, чудовищное и сияющее, заполняя собой весь вход в тоннель…
Затем оно совершило огромный прыжок и ворвалось в фиолетовые сумерки Каркасиллы.
Первые впечатления Алана были слишком противоречивыми и бессмысленными. Было ли это существо высоким или низким? Он не мог утверждать с уверенностью, хотя и стоял совсем рядом. Было ли оно облачено в свет или в тьму? Алан не знал. Здесь, в голубовато-фиолетовом свете Каркасиллы, оно казалось темным – клубящимся облаком черноты, алчно нависшим над своими почитателями. Оно обволокло Эвайю, стоявшую ближе всех: как будто невидимые руки схватили ее и сжали в пожирающем объятии.
Алан не мог пошевелиться. Его сознание в онемевшем теле сжалось в тугой комок; он стоял и наблюдал, беспомощный и потерявший дар речи. Наконец-то он видел в зримом облике ту безымянную сущность, которая сопровождала его в глубинах сновидений. Это было существо, преследовавшее их в тумане, таинственный наблюдатель из цитадели, неведомое Присутствие, наполнявшее их сердца ужасом и отвращением.
Эвайя на мгновение исчезла в туманных объятиях Чужого. Конечно, каркасиллианцы были вправе ожидать благословения от своего божества, но не такого же! То была жадная, плотоядная хватка, как будто Чужой проголодался за бесчисленные века.
Прежде чем толпа вокруг Алана успела перевести дыхание, ослепительная облачная фигура отбросила Эвайю в сторону почти нетерпеливым жестом и скользнула к следующему человеку. Она хватала и обволакивала каркасиллианцев с такой невероятной скоростью, что они не смогли бы увернуться или убежать, даже если бы захотели. Божество двигалось среди них, как садовник среди сорняков – хватая, обволакивая, отбрасывая прочь и устремляясь дальше.
Где-то глубоко в сознании Алана, за ужасом и безнадежностью, за отвращением, тем более ужасным из-за чувства единения с этим существом, чьи Сны он разделял, остался один маленький уголок отрешенного восприятия. Этот уголок продолжал следить и рассуждать со спокойствием, не уступавшим научной невозмутимости сэра Колина. «Чужой не может добраться до них, – подумал Алан. – Все они каким-то образом защищены. Возможно, добрые Носители Света дали им невидимые доспехи – вроде воротника с шипами для домашних животных. Чего бы ни добивался Чужой, здесь он этого не получит. Пока что…»
Неотвратимое приближение облачной фигуры потрясло даже этот последний островок здравого смысла в сознании Алана. Чужой подбирался все ближе, исследуя ряды неподвижно застывших каркасиллианцев. Алан тщетно напрягал сведенные судорогой конечности. Вот перед ним осталось лишь два ряда, затем один…
Нечеловечески огромное существо, облаченное в свет и тьму, жадно нависло над ним, загородив фиолетовый свет дня. Алан почувствовал, как его засасывает в воронку ненасытного голода и чего-то другого, гораздо более худшего. Земля начала уходить у него из-под ног…
А затем в его сознании раздался неописуемый, долгий вздох бесконечного удовлетворения. Неосязаемые, но испытующие и безжалостные щупальца оплели его разум и тело, пустили корни в нервные узлы, в саму его душу. Эти щупальца могли в мгновение ока вывернуть его наизнанку – как в прямом, так и в переносном смысле.
Инстинкт заставил Алана сжаться в тугой комок. Его переполняли гнев и отвращение. Существо, державшее его в своей хватке, внезапно заколебалось. Алан ощущал его удивление, даже неуверенность. Тогда он размахнулся и ударил наугад, выкрикивая бессвязные проклятия, но не слыша своего голоса. Он наконец вышел из ступора. Все чувства стали мучительно яркими, впервые после купания в фонтане, и Алан боролся с предельной яростью и отчаянием. Он боролся с существом, которое – теперь он знал это – с нечеловеческой алчностью стремилось высосать его жизненную силу.
Понимание сохранилось в том крохотном, нерушимом уголке сознания, где еще обитал рассудок. Чужой был воплощенным злом, и его голод достигал поистине дьявольских размеров. Он не мог прикоснуться к каркасиллианцам; Алан был его последней надеждой. Чужой пытался сломить волю человека так же отчаянно, как тот пытался освободиться.
На одно бесконечное мгновение Алан разделил его голод, постиг глубину его тоски и разочарования. Он понял, каково было проснуться в умирающем мире и найти лишь останки своих сородичей, когда-то правивших планетой. Его охватило немыслимое одиночество.
Алан чувствовал, как ищущие щупальца тянутся по следу его мыслей, проникая все глубже и глубже, срывая защитные покровы. Он захлопнул свой разум, как стальной капкан, стараясь не поддаваться предательскому сочувствию, отгородившись от всего, кроме опасности, с которой следовало бороться.
В нем бушевал ураган, но он держался. Он чувствовал это. Собрав все силы, сжав волю в кулак, он мог выстоять. Но когда силы начнут изменять ему…
Темнота вокруг сгущалась и разреживалась. Алан мельком видел потрясенные лица каркасиллианцев, затем на него вновь накатывала тьма, и алчное отчаяние Чужого затягивало его в бездонный омут.
– Что случилось? – наконец выдавил он.
Эвайя чуть улыбнулась, но ее лицо тут же стало серьезным.
– Они забрали твоих друзей, – сказала она. – Я имею в виду дикарей-терази. На лестнице был жестокий бой. Тот злой молодой человек дрался изо всех сил, но в конце концов они одолели его. Рыжеволосую девушку оглушили ударом по голове и тоже унесли. – Эвайя выглядела немного довольной, несмотря на серьезный тон. Она не скрывала своей неприязни к Карен. – Пожилой мужчина сдался добровольно, когда понял, что надежды больше нет. Он выглядел почти заинтересованным. Я видела, как он пытался заговорить с вождем терази, когда они спускались по лестнице.
Алан усмехнулся. Здесь, в неведомых глубинах чужого города, приятно было услышать новости о чем-то хорошо знакомом. Очень похоже на сэра Колина – спокойно изучать топор палача, опускающийся на его шею.
– Куда они ушли? – поспешно спросил он.
Эвайя покачала головой, окутавшись облаком серебристых волос.
– Никто не знает. Терази живут за пределами Каркасиллы, в подземной глуши. Флэнд наложил на них свои чары и вызвал их сюда. А потом, когда ты лежал без сознания после атаки дикарей, он запретил мне опускать тебя в фонтан, чтобы исцелить твои раны.
Алан кивнул, что-то смутно припоминая.
– Ты… тебе удалось переубедить его? Эвайя печально улыбнулась.
– Я ослушалась его, но внутренне содрогаясь от страха, ибо он может уничтожить меня. Не знаю, откуда я набралась смелости. Хотя… иногда мне кажется, что когда-то я была жрицей, открывавшей ворота Каркасиллы для богов, обитавших здесь. Это было давным-давно, но ведь я бессмертна… как и ты.
Алан молча уставился на нее.
– Я спрашивал себя, не приснилось ли мне это, – пробормотал он через некоторое время.
Она покачала головой:
– Нет, это правда. Каждый, кто искупается в фонтане, может жить вечно, если будет время от времени повторять омовение. Тебе не приснилось. Боги сделали нас такими.
– Боги?
Девушка протянула руку, указывая вдаль. Наверху, за городом, Алан увидел черный диск, вделанный в стену пещеры. С такого расстояния он казался крошечным. Перед диском стояло нечто ослепительно яркое, чьи очертания расплывались перед глазами.
– Статуя Носителя Света. – В голосе Эвайи слышалось глубокое почтение. – Они создали Каркасиллу и нас самих ради собственного удовольствия. Они воздвигли фонтан, чтобы мы могли жить вечно. Как я уже говорила, мне кажется, что очень давно я была их жрицей и открывала ворота, когда они звали. Одни Носители Света были хорошими, а другие… нехорошими. Некоторые могли погубить нас и разрушить город, поэтому два прохода, ведущие в Каркасиллу, можно открыть только изнутри, по зову богов. Но боги давно умерли.
Эвайя с беспокойством посмотрела на Алана.
– Значит, теперь один из богов вернулся? – спросила она. Он пожал плечами.
– Тебе лучше знать.
– Я чувствую зов издалека, очень слабый, – промолвила она. – Много Снов назад было так… Все воспоминания исчезают, когда мы погружаемся в Великий Сон у фонтана, но я каким-то образом помню этот зов. Поэтому я пошла к цитадели, где когда-то жили боги, и обнаружила вас там. Но мне кажется, А-лаун, этот бог не принадлежит к хорошим Носителям Света. Если это вообще бог. Я не уверена… и я не хочу быть уверенной. Я закрыла свой разум перед ним, А-лаун, когда услышала далекое эхо призыва.
– Ты слышала его с тех пор, как я появился здесь? Она покачала головой.
Алан тяжело опустился на мягкий, едва покачивающийся пол. Он поманил Эвайю, и она села рядом с ним в ниспадающем водопаде своего одеяния и серебристых волос. Алан пытался привести в порядок свои мысли. Нужно было так много узнать, и возможно, осталось слишком мало времени, если Флэнд наблюдает за ними… если загадочное существо, которое Эвайя назвала богом, действительно взывает из своей немыслимой цитадели.
– Ты должна рассказать мне обо всем, – попросил он. – С самого начала. Кто такие ваши боги? Откуда они пришли?
Смех Эвайи прозвучал заливистой трелью серебряных колокольчиков.
– Даже сам Флэнд вряд ли сможет ответить на такой вопрос. Боги? Память о них почти изгладилась в Каркасилле. У нас есть смутные предания о том, как они завоевали Землю, но это случилось так давно, что с тех пор потерян счет годам. Огромные корабли спустились с небес в грохоте и пламени. Возможно, они прилетели из другого мира. Существа, вышедшие из кораблей, были невероятно могущественными. Они носили свет, как одежду, и люди для них были… паразитами. Они очистили Землю от людей. А потом, как гласят легенды, они стали править планетой из построенных ими цитаделей – вроде той, что снаружи, – сохранив жизнь лишь тем людям, которых они выращивали сами. Мы служили украшением их прекрасных городов. Думаю, теперь осталась лишь одна Каркасилла.
Алан невидящим взглядом смотрел в пространство. Факты постепенно начинали складываться в его сознании в общую картину – но какие ошеломительные факты, какие чудовищные катастрофы и неизмеримые бездны времени!
Пока они спали, погруженные в безвременное забытье на борту корабля, Земля была завоевана и обращена в руины. Корабль из космоса, подобный тем, на которых прилетели завоеватели? Ответ не вызывал сомнений. Существо из золотистого яйца, его бестелесное присутствие в цитадели, преследовавшее их в тумане, могло быть лишь Носителем Света.
Но где произошла ошибка? Почему первое из этих инопланетных существ не проснулось, когда победоносная армада его сородичей посыпалась с небес на несчастную планету?
Почему этот неземной Колумб проспал расцвет славы и величия своей расы и проснулся вместе со своими пленниками на краю умирающего мира?
Возможно, Чужой – первый представитель своего народа в новом мире – неправильно рассчитал сроки своего безвременного сна. Должно быть, его пробуждение в сумрачной пустыне было скорбным и ужасным. Алан, из глубин собственной тоски по всему, что обратилось во прах, ощущал едва ли не жалость к Носителю Света, который привел свою расу к великим завоеваниям и уснул, забытый в темных песках времени. Как лихорадочно, должно быть, он обыскивал бесплодные земли, пока не понял, что остался последним из своего рода в этом разрушенном мире!
– Расскажи мне о Флэнде, – попросил Алан, овладев собой. Про себя он решил, что будет неразумно тратить слишком много эмоций на мысли о Чужом, да и об участи, постигшей Землю.
– Флэнд очень стар и мудр, – покорно ответила Эвайя. (Она всего лишь игрушка, с горечью вспомнил Алан – игрушка, созданная из человеческой плоти на потеху новым земным богам. Покорность была заложена в ней с рождения.) – И Флэнд никогда не погружался в Великий Сон. Никто, кроме него, не помнит, что происходило на заре Каркасиллы. Возможно, он боится что-то забыть. У него есть много волшебных знаний… и он ненавидит нас обоих.
– Он человек?
– Флэнд… – Эвайя замолчала, закрыла глаза и замерла неподвижно. Облако ее волос рассыпалось по плечам. – Понимаешь…
Тонкие веки дрогнули и медленно, невыносимо медленно, начали подниматься.
– А-лаун! – воскликнула она, охваченная каким-то странным, сонным ужасом, и осела на пол рядом с ним. Ее рот беззвучно раскрылся, но это был лишь зевок.
Алан поспешно обнял Эвайю и снова поразился упругой силе, исходившей от ее хрупкого тела.
– Что случилось? – встревоженно спросил он.
– Флэнд, – вялым, безразличным тоном ответила она. – Должно быть, он наблюдает за нами. Подслушивает наш… разговор. Он не позволяет мне рассказывать тебе о нем. Я боюсь, А-лаун, милый… Носитель Света…
Она бессильно обмякла в его руках и погрузилась в Сон, глубокий как смерть, хотя он ощущал слабое дыхание, едва приподнимавшее ее грудь.
Итак, Флэнд нанес удар.
Что ж, подумал Алан, вот и повод для того, чтобы отправиться в Башню Дождя. Где-то на краю его сознания звучал странный, тонкий шепоток, в котором не было никакой необходимости. Он пошел бы и так.
Но призыв исходил не от Флэнда.
Другой, чуждый зов послышался в глубине его мозга. Эвайя, лежавшая рядом с ним, пошевелилась.
– Да, повелитель, – услышал Алан ее шепот, лишенный всякого выражения. – Слушаюсь, повелитель, будет сделано.
Она резко выпрямилась. Ее глаза незряче глядели в пространство, зрачки расширились, зачернив фиолетовую радужку.
– Эвайя! – крикнул Алан. – Проснись, Эвайя!
Он попытался встряхнуть ее, но тело Эвайи стало жестким, словно судорога свела ее мышцы. Человеческое выражение слетело с ее лица, и оно превратилось в застывшую маску. Она встала.
Эвайя направилась к выходу деревянной, механической походкой. Алану оставалось лишь последовать за ней. Его охватило ужасное ощущение непоправимой ошибки.
Пока Эвайя бодрствовала и владела собой, она держала свой разум закрытым от далекого зова, но, когда Флэнд погрузил ее в Сон, оберегая свои секреты, он открыл лазейку для Чужого в сознании бывшей жрицы.
Алан почти не смотрел по сторонам, пока они шли по улицам и аллеям Каркасиллы. Недоброе предчувствие заставило его забыть обо всем, кроме стройной, изящной фигурки, размеренным шагом идущей через фантастические мостики и эстакады. Он уже догадывался, где закончится их прогулка.
Эвайя замедлила шаг возле огромного черного круга, где стояла облаченная в свет статуя Чужого. Алан остановился в дюжине шагов позади. Зов в его сознании сейчас раздавался особенно сильно.
Девушка прикоснулась к темному выступу у ног ослепительной статуи, и из фигуры внезапно вырвались лучи ярчайшего света. Звук, похожий на удар невидимого гонга, волной прокатился над Каркасиллой, плотный и осязаемый, как физический предмет.
Алан услышал за спиной приближающийся шепот множества голосов. Вся Каркасилла изумленно зашевелилась – возможно, проснулись воспоминания, похороненные глубоко под забытьем тысяч Великих Снов. Алан повернулся медленно, с огромным усилием: какая-то сила блокировала его нервные центры, распространившись по всему телу. Ее источник был тот же, что и призыв, звучавший в его мозгу.
Жители Каркасиллы ответили на зов. Они приходили – сначала десятками, потом сотнями. Алан и не представлял себе, насколько они многочисленны. Когда подтянулись последние и удивленный шепот перерос в гул голосов, Эвайя, не поворачиваясь, вскинула руки.
Она стояла лицом к огромному темному кругу в стене. Голос, чистый и бесстрастный, как звон колокольчика, зазвенел над собравшимися:
– О, Носитель Света и повелитель, твой народ ждет тебя!
По поверхности черного диска пробежала легкая дрожь. Теперь он больше напоминал отверстие – вход в длинный, темный тоннель, в дальнем конце которого появилось что-то яркое и сверкающее.
Существо находилось еще очень далеко, но приближалось с головокружительной скоростью. Каждый шаг длинных конечностей – если то были конечности, а не что-то иное – уносил его на огромное расстояние. Оно вырастало на глазах, чудовищное и сияющее, заполняя собой весь вход в тоннель…
Затем оно совершило огромный прыжок и ворвалось в фиолетовые сумерки Каркасиллы.
Первые впечатления Алана были слишком противоречивыми и бессмысленными. Было ли это существо высоким или низким? Он не мог утверждать с уверенностью, хотя и стоял совсем рядом. Было ли оно облачено в свет или в тьму? Алан не знал. Здесь, в голубовато-фиолетовом свете Каркасиллы, оно казалось темным – клубящимся облаком черноты, алчно нависшим над своими почитателями. Оно обволокло Эвайю, стоявшую ближе всех: как будто невидимые руки схватили ее и сжали в пожирающем объятии.
Алан не мог пошевелиться. Его сознание в онемевшем теле сжалось в тугой комок; он стоял и наблюдал, беспомощный и потерявший дар речи. Наконец-то он видел в зримом облике ту безымянную сущность, которая сопровождала его в глубинах сновидений. Это было существо, преследовавшее их в тумане, таинственный наблюдатель из цитадели, неведомое Присутствие, наполнявшее их сердца ужасом и отвращением.
Эвайя на мгновение исчезла в туманных объятиях Чужого. Конечно, каркасиллианцы были вправе ожидать благословения от своего божества, но не такого же! То была жадная, плотоядная хватка, как будто Чужой проголодался за бесчисленные века.
Прежде чем толпа вокруг Алана успела перевести дыхание, ослепительная облачная фигура отбросила Эвайю в сторону почти нетерпеливым жестом и скользнула к следующему человеку. Она хватала и обволакивала каркасиллианцев с такой невероятной скоростью, что они не смогли бы увернуться или убежать, даже если бы захотели. Божество двигалось среди них, как садовник среди сорняков – хватая, обволакивая, отбрасывая прочь и устремляясь дальше.
Где-то глубоко в сознании Алана, за ужасом и безнадежностью, за отвращением, тем более ужасным из-за чувства единения с этим существом, чьи Сны он разделял, остался один маленький уголок отрешенного восприятия. Этот уголок продолжал следить и рассуждать со спокойствием, не уступавшим научной невозмутимости сэра Колина. «Чужой не может добраться до них, – подумал Алан. – Все они каким-то образом защищены. Возможно, добрые Носители Света дали им невидимые доспехи – вроде воротника с шипами для домашних животных. Чего бы ни добивался Чужой, здесь он этого не получит. Пока что…»
Неотвратимое приближение облачной фигуры потрясло даже этот последний островок здравого смысла в сознании Алана. Чужой подбирался все ближе, исследуя ряды неподвижно застывших каркасиллианцев. Алан тщетно напрягал сведенные судорогой конечности. Вот перед ним осталось лишь два ряда, затем один…
Нечеловечески огромное существо, облаченное в свет и тьму, жадно нависло над ним, загородив фиолетовый свет дня. Алан почувствовал, как его засасывает в воронку ненасытного голода и чего-то другого, гораздо более худшего. Земля начала уходить у него из-под ног…
А затем в его сознании раздался неописуемый, долгий вздох бесконечного удовлетворения. Неосязаемые, но испытующие и безжалостные щупальца оплели его разум и тело, пустили корни в нервные узлы, в саму его душу. Эти щупальца могли в мгновение ока вывернуть его наизнанку – как в прямом, так и в переносном смысле.
Инстинкт заставил Алана сжаться в тугой комок. Его переполняли гнев и отвращение. Существо, державшее его в своей хватке, внезапно заколебалось. Алан ощущал его удивление, даже неуверенность. Тогда он размахнулся и ударил наугад, выкрикивая бессвязные проклятия, но не слыша своего голоса. Он наконец вышел из ступора. Все чувства стали мучительно яркими, впервые после купания в фонтане, и Алан боролся с предельной яростью и отчаянием. Он боролся с существом, которое – теперь он знал это – с нечеловеческой алчностью стремилось высосать его жизненную силу.
Понимание сохранилось в том крохотном, нерушимом уголке сознания, где еще обитал рассудок. Чужой был воплощенным злом, и его голод достигал поистине дьявольских размеров. Он не мог прикоснуться к каркасиллианцам; Алан был его последней надеждой. Чужой пытался сломить волю человека так же отчаянно, как тот пытался освободиться.
На одно бесконечное мгновение Алан разделил его голод, постиг глубину его тоски и разочарования. Он понял, каково было проснуться в умирающем мире и найти лишь останки своих сородичей, когда-то правивших планетой. Его охватило немыслимое одиночество.
Алан чувствовал, как ищущие щупальца тянутся по следу его мыслей, проникая все глубже и глубже, срывая защитные покровы. Он захлопнул свой разум, как стальной капкан, стараясь не поддаваться предательскому сочувствию, отгородившись от всего, кроме опасности, с которой следовало бороться.
В нем бушевал ураган, но он держался. Он чувствовал это. Собрав все силы, сжав волю в кулак, он мог выстоять. Но когда силы начнут изменять ему…
Темнота вокруг сгущалась и разреживалась. Алан мельком видел потрясенные лица каркасиллианцев, затем на него вновь накатывала тьма, и алчное отчаяние Чужого затягивало его в бездонный омут.