Самообладание вернулось к Саре.
– У меня никогда в мыслях не было скрыть это от тебя, – сухо сказала она.
– Я так и полагал; рад услышать подтверждение из твоих уст.
– Коротко говоря, Джеймс – если не считать тебя – лучшее, что случилось в моей жизни.
– А что Джайлз?
Ее не так-то легко было сбить с толку.
– Для него тоже это самая большая радость. Потому он тебе и сказал о нем так многозначительно. Он знал, что ты докопаешься до истины.
– – Меня это потрясло.
– Он в курсе всего.
– Я догадался. – Он помолчал. – Исповедь – полезная штука для души. У тебя как этим делом?
Она снова и бровью не повела.
– Я нанесла тебе удар, так ведь?
– Так. А как же ты думала, Сара? Я вроде игрушки-неваляшки, которая из любого положения встает на ноги и хоть бы хны? Эта твоя кальвинистская совесть – чертовски острое и беспощадное оружие. Меч разящий.
– Мне очень жаль.
– Но я же говорил, что простил тебя. Говорить легко, Сара. А вот излечить душу...
Она отвернулась, посмотрела на скамейку, где недавно сидела, и снова села на нее. Хлопнула ладонью рядом с собой.
– Я ведь сказала, что нам нужно поговорить?
– Интересно, что ты имеешь в виду.
– Ну, основное ты уже знаешь.
Она открыла сумочку и вынула из нее небольшой сверток.
– Улики, добытые с помощью фотокамеры, ваша честь.
Он взял пакет и взвесил на ладони.
– Не хотите ли сделать какое-либо заявление, прежде чем приобщу эти материалы к делу? Может быть, имеются смягчающие вину обстоятельства?
– Примите их вместо словесного объяснения. Защита отдыхает.
По ее губам скользнула загадочная мимолетная улыбка. Эд нахмурился.
– Нет, пожалуй, в тебе все же умерла трагическая актриса. Это что же – бомба замедленного действия?
– Возможно.
Она пожала плечами. В глазах зажегся огонек. Эду показалось, что он увидел в ее взгляде удовлетворение. Не желая того, он улыбнулся.
– Бог даст, мне хватит сил справиться с потрясением, – пошутил он.
Она промолчала.
– Вся ответственность за последствия падает на тебя, – с шутливой суровостью предупредил он.
– Может, тебе, наоборот, станет легче, – загадочно ответила она. – Ну давай же, не тяни.
– Ну что ж, тебе лучше знать, – заключил Эд, надрывая конверт и вынимая из него цветную фотографию в кожаном паспарту.
Сара не могла не видеть, насколько он поражен тем, что предстало его глазам.
– По-моему, это называется переселением душ, – сказала она с надеждой.
Эд недоверчиво вглядывался в фотографию.
– Господи, – сказал он, – самое время тебе вспомнить свои навыки в оказании первой помощи. Похоже, меня контузило. В ушах звенит. – Он встряхнул головой. – Ты меня спрашивала насчет сюрприза?
– Точно.
– Нет, это слово тут не годится, но мой словарь слишком беден, чтобы подобрать подходящее для данного случая. Но все же, Сара, тебе следовало сказать мне об этом гораздо раньше.
– Лучше поздно...
– Будто небеса обрушились...
– Привыкай.
– Ты, верно, решила подшутить. Это просто моя старая фотография.
– Она же цветная. В 1943 году таких не делали. Если приглядишься повнимательней, обнаружишь, что у него каштановые волосы, а не черные, и глаза зеленые, а не карие. Но в целом различий немного, это я признаю. А сходства гораздо больше, чем запечатлено на снимке.
– Например?
Он не отрываясь смотрел на фотографию.
– Он умен, энергичен, у него прекрасно подвешен язык, он силен, девушки его обожают, он хорошо относится к матери и чтит отца.
Эд бросил на нее быстрый взгляд.
– Он – моя радость и моя гордость, Эд. Обладает всеми сыновними достоинствами и лишен сыновних недостатков. Хотя кое-что я бы в нем изменила, но не буду и пытаться.
– Даже ради меня? – спросил он, не отводя глаз от фото, которое словно притягивало его. – Почему же ты так долго молчала, Сара?
Она поняла, что стоит за этим вопросом.
– Из-за тебя. Я ничего не знала о тебе: где ты, что ты, как ты – женат ли, есть ли у тебя дети, обязанности, из-за которых тебе, может быть, было бы некстати узнать о существовании еще одного сына. Я приберегала эту новость на случай твоего появления. Ждала тебя каждый год.
– Готовила сюрприз?
– Сюрпризы бывают не только приятными.
– Этот из приятных.
Он слегка пожал плечами.
– Но, откровенно говоря, есть и неприятный момент. Это не касается самого Джеймса, конечно.
Он заметил, как по ее лицу пробежала тень.
– Жаль, что я узнал о его существовании через столько лет. Хотя здесь есть и моя вина. Я слишком долго отсутствовал.
– Да нет, я одна виновата, ты тут ни при чем. Я хотела, чтобы ты узнал о Джеймсе, но, поскольку была не в курсе твоих жизненных обстоятельств, не решалась, – снова повторила она свой аргумент. – Надо было навести справки, но это такое тонкое дело... Так или иначе, – закончила она подчеркнуто деловым тоном, – ты здесь, ты все знаешь, и теперь все можно начать с чистого листа.
– Что именно начать?
– То, о чем я собиралась с тобой поговорить.
Его взгляд невольно упал на фотографию.
– Очень мило, что ты дала ему имя Джеймс. Чтобы успокоить свою совесть?
– Добавить еще и Эдвард было бы слишком, как ты понимаешь. Слишком для тех, кто помнил тебя. Даже Джеймс звучит с вызовом.
– Кстати, о вызове. Как тебе жилось все эти годы? Что тебе помогало – везение, воспитание или... что?
– Хорошие манеры. У нас они по-прежнему в ходу. К тому же тебя двадцать один год не было в Литл-Хеддингтоне.
– Но в субботу меня очень многие узнали. Боюсь, вся деревня не спала, обсуждая мое явление.
– Это имеет для тебя значение?
– Никакого. Но я не местный житель. В отличие от тебя.
– Да, я-то живу здесь больше двадцати одного года.
Она горько улыбнулась.
– Все, что происходит в Латрел-Парке, составляет чуть ли не единственное развлечение для жителей деревни, Эд. Так всегда было и всегда будет. Ты пробыл здесь почти два года, должен знать местные нравы.
– Я ничего не забыл.
– Англия изменилась до неузнаваемости за эти годы, но жизнь в деревне осталась прежней.
– А Джеймса не было на празднике.
– Нет. У него идут занятия.
– И по субботам?
– Он провел уик-энд у своей подружки.
– Вот как?
– Я же тебе говорила – он весь в тебя.
Эд ухмыльнулся.
– А вообще он бывает на этих праздниках?
– Когда был маленьким – да, но в последние годы уже нет. То был в школе, потом поступил в университет.
– Хорошо учится?
– Прекрасно. У него очень пытливый ум.
– А он не интересовался, на кого же он похож?
– Да. И я ему ответила на этот вопрос.
– Так он знает?
– Все знает.
Эд помолчал, глядя на фотографию, будто пытаясь навсегда запомнить эти черты, хотя это были его собственные черты.
– Возьми ее себе, – сказала Сара.
– Конечно, возьму, – серьезно ответил он, но при этом улыбнулся. – Спасибо тебе, – добавил он, и Сара поняла, что он имеет в виду.
– Значит, все в порядке. – Она взглянула на часы. – Я заказала столик в ресторане «Кон-нота» на полвторого. Правильно я сделала?
– Как всегда.
– Ну, это как посмотреть, – сухо отозвалась она. – Идем?
Она поднялась. Они встретились глазами, и нее снова перехватило дыхание.
– Так пошли же.
Она повернулась, чтобы идти, но он удержал ее за руку. Сара вопросительно посмотрела за него. Он взял обе ее руки в свои и поцеловал. Она сжала его ладони. Потом он отпустил руки, и они пошли через сад в сторону Карлос-плейс.
Эд заказал шампанское. Официант принес, разлил по бокалам, поставил в ведерко со льдом и ушел. Эд поднял бокал.
– Мне просто нужно выпить, но все же давай выпьем за что-нибудь. Например – за жизнь, чтобы она не переставала радовать нас сюрпризами.
– И чтобы мы сохранили способность им коваться.
Они чокнулись и выпили.
– Итак, – сказал Эд, снова наливая шампанского ей и себе, – ты хотела поговорить.
Сара уткнулась носом в бокал.
– Никак не соберусь с духом.
Эд пожал плечами.
– Нет в мире совершенства.
– Даже в американских лабораториях делают ошибки, – язвительно бросила Сара.
– Ты могла бы подать жалобу.
– Нет уж. Я всегда хотела иметь от тебя ребенка, Эд. Если уж мне не суждено было заполучить тебя, надо было иметь хоть твою частицу. Больше всего на свете я боялась потерять ребенка. Во время беременности я заболела. Нервное истощение, эмоциональный шок и прочие дела. Поэтому я довольно поздно узнала о том, что беременна. Болезнь изменила картину беременности, и я была так плоха, что ничего не заметила. Когда я писала тебе то письмо, я еще ничего не знала.
– Я удивился, что ты об этом не упомянула.
– Я просто ничего не знала. Я была так подавлена, растеряна, удручена... Могла думать только об одном – что ты уехал. Я продолжала работать, посещала Джайлза, вставала по утрам, ложилась спать ночью. Однажды на дежурстве я потеряла сознание. Просто грохнулась на пол, когда ставила градусники. Пришла в себя только в машине «скорой помощи» по дороге домой. Мне велели быть крайне осторожной и сказали, что я на шестом месяце. Это было невероятно. Я сильно похудела, и никаких признаков живота не было. Но ошибки быть не могло. Мне велели лежать, не то я потеряю ребенка. Я была истощена и очень слаба. Если бы не соблюдала осторожность, мне грозил выкидыш. Это произошло в октябре. Где ты был в октябре 1944 года?
– Во Франции.
– Я ходила к павильону и пыталась представить, где ты сейчас. Я все время проводила гам. Осень стояла холодная, сырая, и я подолгу сидела и думала, что мне делать. В голове вертелись одни и те же мысли, я искала ответы на кучу вопросов. Молила о чуде: чтобы ты, как тогда, сошел с холма мне навстречу. Тогда все стало бы на свои места. И вот я сидела часами на берегу и ждала. Но ты ушел слишком далеко. Я осталась одна. Я строила разные планы на свою дальнейшую жизнь, но всегда выходило, что кому-то при этом будет плохо. И я решила из всех зол выбрать меньшее. Ты уехал. Я больше ничего не могла для тебя сделать и думала, что нетрудно жалеть о том, о чем не подозреваешь. Но я упустила одну возможность. Найти тебя, прибежать и сказать: «Прости, Эд. У меня будет ребенок».
– Да, ты имела полное право так поступить.
Она робко улыбнулась.
– Вспомни, как все было, Эд. Ты сказал мне, как тебе тяжело. Ты бы простил меня, но не ради меня самой, а ради ребенка. Поэтому я отказалась от тебя навсегда. Это была моя вина и я одна должна была расхлебывать кашу, которую заварила. И все же мне повезло. Я потеряла все, но у меня был ребенок. Твой ребенок, Эд. Это было превыше всех моих ожиданий. Я даже была счастлива. Сидела там под дождем, и меня распирала радость. Я правда считала себя счастливой, – повторила она, видимо, уносясь мыслями в то далекое время. – Что бы со мной ни случилось дальше, у меня был твой ребенок. Только это и имело значение. Ни Джайлз, ни пересуды, ничто. Только ребенок. Сэр Джордж сказал Джайлзу, что я больна, что у меня нервное истощение, и так оно и было. А в декабре Джайлзу разрешили приехать домой на Рождество.
Я все ему рассказала. Он прекрасно отреагировал. Он понял, что на меня нашло наваждение, это ведь так и было. Я потеряла голову. Это было как отрава. Но Джайлз! Поначалу с ним было очень трудно. Он ужасно переживал то, что с ним приключилось. Но, узнав о ребенке, он преобразился. Сказал, что сам не способен подарить мне дитя. Сказал, что, если я решу остаться с ним, он примет ребенка как своего. Другого у него все равно не будет. Он воспитает его как Латрела, и он все унаследует. Джайлз все еще любил меня. Он мог возродиться к новой жизни. Мы могли все начать сначала. «Мы нужны друг другу», – сказал он.
И я приняла его предложение. Я даже не особенно задумывалась над тем, что делаю. Понимание пришло позже. Все мои мысли были заняты ребенком. Я ужасно хотела, чтобы все обошлось. Так и случилось. Он, к счастью, оказался крохотным. Всего пять фунтов. Он, бедный, тоже был истощен, были проблемы с дыханием... Одно время даже думали, что Джеймс не выживет. Мне хотелось связаться с тобой. Я даже начала писать тебе письмо, собиралась послать через штаб американской авиации в Буши-Парке. Мне казалось, что ты должен его увидеть, прежде чем он умрет... Но он не умер. И я не отправила письмо. Когда я уверилась, что Джеймс будет жить, я опять стала разумной. Так, во всяком случае, мне казалось. Я была с Джайлзом и считала бессмысленным бередить твои раны. Вот случай все поставить на свои места – думала я.
У меня развился страшный комплекс вины. Не Джайлзу, а мне требовался хороший психиатр. Я считала, что, если отдам себя без остатка Джеймсу и Джайлзу, все само собой уладится. Джайлзу было очень худо – и физически, и морально. Ему надо было заново научиться жить в новых и безумно тяжелых условиях. Это уж не говоря о том, что он узнал обо мне. И он был готов забыть и простить, снова принять меня и Джеймса тоже. К тому же он нуждался во мне. Мне предоставлялась прекрасная возможность загладить свою вину. К тому же мне страшно повезло – у меня теперь был Джеймс. Такова история.
Она взяла бокал и залпом выпила. Протянула Эду, чтобы он налил еще.
– Джайлз был великолепен. Он обожает Джеймса, и тот платит ему взаимностью. Я и сейчас думаю, что поступила правильно. Я ни о чем не жалею, кроме того, что нанесла тебе рану. Но я не могла знать, как у тебя обстоят дела. Я была абсолютно уверена, что ты встретил другую женщину, женился, народил детей. А наш с тобой сын – твой мне подарок.
Когда мы стали организовывать эти ежегодные встречи ветеранов, я и боялась, и надеялась на твое возвращение. Мне хотелось, чтобы ты узнал о Джеймсе. Мне не хотелось, чтобы ты счел, будто я отторгаю его от тебя. Я решила, что, если ты когда-нибудь сюда приедешь, и один, я тебе все скажу. А если привезешь жену, то нет. Но ты не приходил. И я стала думать, что ты не придешь никогда. Что я так сильно досадила тебе, что ты выбросил меня из своей жизни навеки. И когда генерал Миллер сказал мне, что видел тебя в Сайгоне и ты тогда не был женат...
– Мы с ним виделись минут пять, не больше. Садились в разные самолеты.
– Я знаю. Он сказал. Он сказал еще, что ты знаешь о наших праздниках.
– Да, а мне он сказал, что ты обо мне спрашивала.
– Я действительно спрашивала. Но он мне ничего не сказал. И я решила, что ты нарочно скрываешься от меня, не хочешь приезжать сюда, встречаться с кем бы то ни было, что я обманывала себя, надеясь, что ты можешь все простить. Я думала, что просто присваиваю тебе те же чувства, которые владели мной.
– Много ты понимаешь, – горько сказал Эд.
– Теперь уже больше. Когда я увидела тебя у нас на лужайке, это было...
– Знаю, как это было. Со мной было то же самое. А мне казалось, я сумел выдержать тон.
– Замечательно сумел.
Она протянула ему руку. Он взял ее в ладони.
– Я рада, что ты вернулся, Эд. И не только из-за Джеймса. Я никогда не намеревалась вас с ним разлучать, как я уже сказала. Я безропотно принимаю на себя всю вину. Мне выпала такая роль. Хозяйки карточного домика. Одна карта упала, и домик обрушился. Но моя любовь к тебе уцелела среди руин. Я никогда не переставала любить тебя, Эд. Любить, помнить, хотеть тебя. Ты всегда во мне. Ты – самое лучшее, что было в моей жизни, хотя у меня есть нечто не менее замечательное – Джеймс. Но и его я получила благодаря тебе. Он долгие годы был лишен тебя, но, знаешь, я выстроила еще один карточный домик – в Калифорнии. Где ты жил со своей женой и детьми.
– Ты не спрашивала меня про жену.
– Твоя женитьба меня не касается.
– Очень даже касается. Из-за тебя я женился. Только для того, чтобы понять, какая это ошибка.
– Какая она была?
– Внешне похожая на тебя.
– Американка?
– Да.
– Когда это случилось?
– В 55-м. Наш брак продержался три года, и то потому, что она не хотела разводиться. Она залипла на мне, как я залип на тебе. Каким таким клеем ты пользуешься, Сара? Тебе надо его запатентовать. Очень ценный продукт.
Он пробежал пальцем по атласной коже ее ладони.
– А что Джеймс? Его ты тоже приклеила намертво?
– Мы с ним очень близки. Настолько близки, что я смогла все рассказать ему о тебе.
– Все-все?
– Все. Джеймс не дурак, Эд. Он давно понял, что сделан не из того теста, что Джайлз. Дело даже не во внешности, не в темпераменте и не в характере. У них вообще нет ничего общего, хотя они любят друг друга, а Джеймс еще испытывает к Джайлзу глубочайшее уважение, восхищается им. Джайлз вырастил Джеймса, но я давно рассказала ему про тебя. Ему известно, что кровного родства с Латрелами у него нет. Джайлз перенес несколько операций, при некоторых требовалось переливание крови.
Когда Джеймсу было четырнадцать лет, он как-то пришел ко мне и напрямик спросил, кто его отец. Они что-то учили про кровь в школе, насчет групп и наследственных факторов и всего такого. У Джайлза нулевая группа, у Джеймса – АБ с положительным резус-фактором, как у тебя. Я помню это по твоему медальону. И я сказала мальчику правду. Он ответил, что давно это подозревал, с тех пор как, разыскивая что-то на моем туалетном столике, наткнулся на шкатулку, в которой я храню твои письма, фотографии и крылышки. Джеймс невероятно любопытен. Он открыл шкатулку, увидел все это, а потом поймал свое отражение в зеркале и сразу все понял.
Сара улыбнулась своим воспоминаниям.
– Он себя очень благородно повел. Уверял меня, что все понимает, задавал вопросы, гладил мою руку и поклялся хранить тайну, – с нежностью в голосе говорила Сара. – Мне показалось, что он скорее испытал облегчение, увидев, что я не сержусь на него за то, что без спросу залез в мою шкатулку, нежели огорчился тому, что живет с неродным отцом.
Мы с Джеймсом всегда были близки, у нас не было друг от друга тайн. Мы могли разговаривать о чем угодно, но после этого случая между нами установились еще более доверительные отношения. И сейчас, став взрослым, он ни в коей мере не осуждает меня, вообще Даже не думает судить о моем прошлом. Они вообще другие люди, это новое поколение, Эд.
Они совсем не по-нашему смотрят на мир. Джеймс все понимает, потому что знает меня, причем знает не хуже, чей ты. И я надеюсь, что он так же близко и очень скоро узнает тебя. Я столько рассказывала ему о тех днях, о «Девушке из Калифорнии» и «Салли Б.», о военной базе, о войне, о том, как мы тогда жили, что носили, что ели-пили, какие пели песни. Для него это все как волшебная сказка, миф, древняя история. Хотя было всего одно поколение назад.
Эд отчужденно слушал, будто с трудом понимал ее слова. Саре даже показалось, что он недоволен и даже рассержен услышанным. Впрочем, раздражения на его лице не было, оно было бесстрастным. Глаза не отрываясь смотрели на фотографию Джеймса. Сара с беспокойством ждала его реакции.
Наконец он заговорил – каким-то непривычным сдавленным голосом:
– Мне трудно примириться с тем, Сара, что мне преподнесли Джеймса на блюдечке с голубой каемочкой. Я не хочу, чтобы его использовали, чтобы получить отпущение грехов и вознаградить меня за страдания.
Таким холодным и далеким Сара его не видела никогда. Конечно, он не может разделить ее чувств к Джеймсу только потому, что он его – их общий – сын. И насчет отпущения грехов он тоже прав. Так долго пребывая в тисках своей вины, она жаждала прощения. Но все это не значит, что Джеймс – жертвенный ягненок или пасхальное яичко. Вот, мол, Эд, посмотри, что я для тебя приготовила. Правда, прелесть?
Нет, она сделала то, что сделала, только потому, что мечтала, чтобы Джеймс полюбил Эда, а Эд полюбил Джеймса. Конечно, Джеймс раньше узнал об отце, но ведь Эд такой зрелый и умный мужчина... Если бы только свести их вместе... Нет, мысленно решила она, теперь дело за ними. Каждый из них должен сам этого захотеть. Ты сделала все, что в твоих силах.
Она по привычке машинально прикусила нижнюю губу. Эд заметил ее волнение. Он мог читать по ее лицу, как по книге.
Саре удалось пролить свет на многое. Правда, остались все же некоторые темные уголки. Но многое действительно прояснилось. Эд стал с еще большим уважением относиться к Джайлзу. Бизон Миллер слишком мягко обрисовал ситуацию с ним в прошлом году. И, конечно, этот Латрел прекрасно знал Сару. Он сумел пришпилить ее к себе стальными крючьями. «Мои крючки были из воска, – думал Эд, – они растаяли, когда обстановка накалилась... Впрочем, нет. Не тут-то было. Они здесь, только ушли на глубину. Иначе зачем бы Сара сидела сейчас передо мной и все это рассказывала? И каждое ее слово подтверждает, что наша связь неразрывна.
Не надо впадать в грех старых ошибок. Не стоит упираться. Если Джайлз Латрел смог примириться со мной, почему бы мне не примириться с ним? Как-никак за ним – двадцать один год жизни с моей бывшей возлюбленной плюс ореол страдальца. А что за мной? Сара? На словах – да. По сути – нет. Она так близка и так далека. Слишком далека. Но недостаточно далека. И какого черта я сюда вернулся? Что меня здесь ждет? Женщина, которой мне не видать как своих ушей, и сын, которого я не знаю. Такая вот простая арифметика. В общем, ты продулся в прах, парень. Хоть ты и был отличником по математике, а в пристенок слабо сыграл. У Джайлза Латрела вышло лучше».
Эд вдруг осознал, что неотрывно смотрит на Сару, хотя и не видит ее. Он сделал над собой усилие, и взгляд его приобрел осмысленное выражение. Она смотрела на него, удивленно подняв брови, в глазах ее застыл вопрос.
– На этом первый урок окончен, – негромко сказала она.
– И что же мы постигли?
«Не доверять тестам на беременность», – подумал он про себя, а вслух сказал:
– Что я, оказывается, заочный папаша.
– Это легко поправить.
– Каким образом? Устроим вечер знакомств?
– Положись на меня. Я же говорила, что он готов встретиться с тобой.
– Верю, что ты сделала все возможное. Но что касается его...
– Я же говорю: положись на меня.
– Это я усвоил.
– И давай на этом поставим точку.
Она выпрямилась и сложила руки на столе.
– Неужели тебе все еще мало, Эд? Разве я мало тебе дала?
– Больше чем достаточно.
– Что-то незаметно, – сухо отозвалась она. – Ты как будто в чем-то сомневаешься. Лучше погрузись в приятные мысли.
Он рассмеялся.
– Тогда я погружусь в тебя.
– Приступай, – улыбнулась она. Он оперся подбородком о кулак и впился в нее глазами.
– Зачем же так по-дурацки!
Она перегнулась через стол и взяла его за руку.
– Это все, что я могу себе позволить в ресторане.
– Ладно, хорошенького понемножку.
– А что потом?
Она пожала плечами.
– Бог весть.
– Раньше ты всегда знала.
– Была моложе.
– А теперь?
– А теперь я все чаще ловлю себя на том, что ничего не понимаю.
– Послушай, Сара, я у тебя в руках. Могу только слушать. Все, что надо было сделать, ты сделала. И теперь я чувствую себя лишним. В твоем повествовании я всего лишь незначительный персонаж, лицо без слов, без действия. Свою последнюю большую роль я сыграл двадцать один год назад. Ты и продюсер, и режиссер, а я – марионетка. И даже не знаю, что мне предназначено по сюжету.
– Тебе не требуется ничего делать. Сегодня достаточно того, что я тебе все рассказала. Вот и все. Я хотела, чтобы ты все узнал. Всю правду. Я выполнила свою задачу. Ты имеешь полное право знать правду. Он твой сын, и ты должен был об этом знать не потому, что я ожидала от тебя в связи с этим каких-то действий, а просто потому, что ты должен об этом знать. Но у меня создается впечатление, что ты сделал стойку, а мне известно, что твои зубы пострашнее твоего лая.
– Не покажете ли нам ваши шрамы? – саркастически спросил Эд. – Послушай, Сара... – Он подался к ней всем телом. – Я тебе очень благодарен за то, что ты сказала. И давай пока не будем к этому возвращаться. Я не собираюсь нападать на тебя за то, что ты чересчур затянула с этим известием, хоть ты и прозрела на моем лице псиный оскал. После того, что я узнал, стану ли я кусать руку, которая скормила мне такой лакомый кусок пищи для ума? Дай мне время, чтобы уложилось в голове то, что ты сказала. Я сейчас не способен воспринимать никакую информацию. Твоя история фантастически увлекательна, но мне надо остаться с ней наедине и осмыслить не торопясь. Я больше ничего не принимаю на веру, Сара. Тот Эд, которого ты знала, давным-давно исчез с горизонта.
– Ты никогда не пропускал того, что напечатано мелким шрифтом.
– Теперь я читаю и между строк. Ты написала изумительный текст, Сара, но я не готов играть ту роль, которую ты мне назначила. Пока не готов. Я теперь очень придирчиво выбираю роли и не играю того, что мне не по душе. Ты права, это не трагедия, но, слава Богу, и не фарс. Это просто старая, старая история...
– Совершенно верно.
– Я тебя внимательно выслушал. Но это ничего не изменит. А я вот изменился. – Он опять откинулся на спинку стула. – Можете больше не беспокоиться, в случае чего мы сами вас побеспокоим.
Сара не шелохнулась.
– По крайней мере честно, – сказала она. – Могу я узнать, каковы мои шансы?
– Шансы довольно велики. Не меньше, чем у других.
– Спасибо на добром слове.
Эд смотрел ей прямо в глаза.
– Я предупреждал, что за утешением лучше обратиться к священнику.
– Тем не менее ты выслушал мою исповедь.
– Это все, что я смог для тебя сделать.
– Смог или захотел?
– Это как посмотреть.
– Ты имеешь в виду – посмотреть на Джеймса?
– У меня никогда в мыслях не было скрыть это от тебя, – сухо сказала она.
– Я так и полагал; рад услышать подтверждение из твоих уст.
– Коротко говоря, Джеймс – если не считать тебя – лучшее, что случилось в моей жизни.
– А что Джайлз?
Ее не так-то легко было сбить с толку.
– Для него тоже это самая большая радость. Потому он тебе и сказал о нем так многозначительно. Он знал, что ты докопаешься до истины.
– – Меня это потрясло.
– Он в курсе всего.
– Я догадался. – Он помолчал. – Исповедь – полезная штука для души. У тебя как этим делом?
Она снова и бровью не повела.
– Я нанесла тебе удар, так ведь?
– Так. А как же ты думала, Сара? Я вроде игрушки-неваляшки, которая из любого положения встает на ноги и хоть бы хны? Эта твоя кальвинистская совесть – чертовски острое и беспощадное оружие. Меч разящий.
– Мне очень жаль.
– Но я же говорил, что простил тебя. Говорить легко, Сара. А вот излечить душу...
Она отвернулась, посмотрела на скамейку, где недавно сидела, и снова села на нее. Хлопнула ладонью рядом с собой.
– Я ведь сказала, что нам нужно поговорить?
– Интересно, что ты имеешь в виду.
– Ну, основное ты уже знаешь.
Она открыла сумочку и вынула из нее небольшой сверток.
– Улики, добытые с помощью фотокамеры, ваша честь.
Он взял пакет и взвесил на ладони.
– Не хотите ли сделать какое-либо заявление, прежде чем приобщу эти материалы к делу? Может быть, имеются смягчающие вину обстоятельства?
– Примите их вместо словесного объяснения. Защита отдыхает.
По ее губам скользнула загадочная мимолетная улыбка. Эд нахмурился.
– Нет, пожалуй, в тебе все же умерла трагическая актриса. Это что же – бомба замедленного действия?
– Возможно.
Она пожала плечами. В глазах зажегся огонек. Эду показалось, что он увидел в ее взгляде удовлетворение. Не желая того, он улыбнулся.
– Бог даст, мне хватит сил справиться с потрясением, – пошутил он.
Она промолчала.
– Вся ответственность за последствия падает на тебя, – с шутливой суровостью предупредил он.
– Может, тебе, наоборот, станет легче, – загадочно ответила она. – Ну давай же, не тяни.
– Ну что ж, тебе лучше знать, – заключил Эд, надрывая конверт и вынимая из него цветную фотографию в кожаном паспарту.
Сара не могла не видеть, насколько он поражен тем, что предстало его глазам.
– По-моему, это называется переселением душ, – сказала она с надеждой.
Эд недоверчиво вглядывался в фотографию.
– Господи, – сказал он, – самое время тебе вспомнить свои навыки в оказании первой помощи. Похоже, меня контузило. В ушах звенит. – Он встряхнул головой. – Ты меня спрашивала насчет сюрприза?
– Точно.
– Нет, это слово тут не годится, но мой словарь слишком беден, чтобы подобрать подходящее для данного случая. Но все же, Сара, тебе следовало сказать мне об этом гораздо раньше.
– Лучше поздно...
– Будто небеса обрушились...
– Привыкай.
– Ты, верно, решила подшутить. Это просто моя старая фотография.
– Она же цветная. В 1943 году таких не делали. Если приглядишься повнимательней, обнаружишь, что у него каштановые волосы, а не черные, и глаза зеленые, а не карие. Но в целом различий немного, это я признаю. А сходства гораздо больше, чем запечатлено на снимке.
– Например?
Он не отрываясь смотрел на фотографию.
– Он умен, энергичен, у него прекрасно подвешен язык, он силен, девушки его обожают, он хорошо относится к матери и чтит отца.
Эд бросил на нее быстрый взгляд.
– Он – моя радость и моя гордость, Эд. Обладает всеми сыновними достоинствами и лишен сыновних недостатков. Хотя кое-что я бы в нем изменила, но не буду и пытаться.
– Даже ради меня? – спросил он, не отводя глаз от фото, которое словно притягивало его. – Почему же ты так долго молчала, Сара?
Она поняла, что стоит за этим вопросом.
– Из-за тебя. Я ничего не знала о тебе: где ты, что ты, как ты – женат ли, есть ли у тебя дети, обязанности, из-за которых тебе, может быть, было бы некстати узнать о существовании еще одного сына. Я приберегала эту новость на случай твоего появления. Ждала тебя каждый год.
– Готовила сюрприз?
– Сюрпризы бывают не только приятными.
– Этот из приятных.
Он слегка пожал плечами.
– Но, откровенно говоря, есть и неприятный момент. Это не касается самого Джеймса, конечно.
Он заметил, как по ее лицу пробежала тень.
– Жаль, что я узнал о его существовании через столько лет. Хотя здесь есть и моя вина. Я слишком долго отсутствовал.
– Да нет, я одна виновата, ты тут ни при чем. Я хотела, чтобы ты узнал о Джеймсе, но, поскольку была не в курсе твоих жизненных обстоятельств, не решалась, – снова повторила она свой аргумент. – Надо было навести справки, но это такое тонкое дело... Так или иначе, – закончила она подчеркнуто деловым тоном, – ты здесь, ты все знаешь, и теперь все можно начать с чистого листа.
– Что именно начать?
– То, о чем я собиралась с тобой поговорить.
Его взгляд невольно упал на фотографию.
– Очень мило, что ты дала ему имя Джеймс. Чтобы успокоить свою совесть?
– Добавить еще и Эдвард было бы слишком, как ты понимаешь. Слишком для тех, кто помнил тебя. Даже Джеймс звучит с вызовом.
– Кстати, о вызове. Как тебе жилось все эти годы? Что тебе помогало – везение, воспитание или... что?
– Хорошие манеры. У нас они по-прежнему в ходу. К тому же тебя двадцать один год не было в Литл-Хеддингтоне.
– Но в субботу меня очень многие узнали. Боюсь, вся деревня не спала, обсуждая мое явление.
– Это имеет для тебя значение?
– Никакого. Но я не местный житель. В отличие от тебя.
– Да, я-то живу здесь больше двадцати одного года.
Она горько улыбнулась.
– Все, что происходит в Латрел-Парке, составляет чуть ли не единственное развлечение для жителей деревни, Эд. Так всегда было и всегда будет. Ты пробыл здесь почти два года, должен знать местные нравы.
– Я ничего не забыл.
– Англия изменилась до неузнаваемости за эти годы, но жизнь в деревне осталась прежней.
– А Джеймса не было на празднике.
– Нет. У него идут занятия.
– И по субботам?
– Он провел уик-энд у своей подружки.
– Вот как?
– Я же тебе говорила – он весь в тебя.
Эд ухмыльнулся.
– А вообще он бывает на этих праздниках?
– Когда был маленьким – да, но в последние годы уже нет. То был в школе, потом поступил в университет.
– Хорошо учится?
– Прекрасно. У него очень пытливый ум.
– А он не интересовался, на кого же он похож?
– Да. И я ему ответила на этот вопрос.
– Так он знает?
– Все знает.
Эд помолчал, глядя на фотографию, будто пытаясь навсегда запомнить эти черты, хотя это были его собственные черты.
– Возьми ее себе, – сказала Сара.
– Конечно, возьму, – серьезно ответил он, но при этом улыбнулся. – Спасибо тебе, – добавил он, и Сара поняла, что он имеет в виду.
– Значит, все в порядке. – Она взглянула на часы. – Я заказала столик в ресторане «Кон-нота» на полвторого. Правильно я сделала?
– Как всегда.
– Ну, это как посмотреть, – сухо отозвалась она. – Идем?
Она поднялась. Они встретились глазами, и нее снова перехватило дыхание.
– Так пошли же.
Она повернулась, чтобы идти, но он удержал ее за руку. Сара вопросительно посмотрела за него. Он взял обе ее руки в свои и поцеловал. Она сжала его ладони. Потом он отпустил руки, и они пошли через сад в сторону Карлос-плейс.
Эд заказал шампанское. Официант принес, разлил по бокалам, поставил в ведерко со льдом и ушел. Эд поднял бокал.
– Мне просто нужно выпить, но все же давай выпьем за что-нибудь. Например – за жизнь, чтобы она не переставала радовать нас сюрпризами.
– И чтобы мы сохранили способность им коваться.
Они чокнулись и выпили.
– Итак, – сказал Эд, снова наливая шампанского ей и себе, – ты хотела поговорить.
Сара уткнулась носом в бокал.
– Никак не соберусь с духом.
Эд пожал плечами.
– Нет в мире совершенства.
– Даже в американских лабораториях делают ошибки, – язвительно бросила Сара.
– Ты могла бы подать жалобу.
– Нет уж. Я всегда хотела иметь от тебя ребенка, Эд. Если уж мне не суждено было заполучить тебя, надо было иметь хоть твою частицу. Больше всего на свете я боялась потерять ребенка. Во время беременности я заболела. Нервное истощение, эмоциональный шок и прочие дела. Поэтому я довольно поздно узнала о том, что беременна. Болезнь изменила картину беременности, и я была так плоха, что ничего не заметила. Когда я писала тебе то письмо, я еще ничего не знала.
– Я удивился, что ты об этом не упомянула.
– Я просто ничего не знала. Я была так подавлена, растеряна, удручена... Могла думать только об одном – что ты уехал. Я продолжала работать, посещала Джайлза, вставала по утрам, ложилась спать ночью. Однажды на дежурстве я потеряла сознание. Просто грохнулась на пол, когда ставила градусники. Пришла в себя только в машине «скорой помощи» по дороге домой. Мне велели быть крайне осторожной и сказали, что я на шестом месяце. Это было невероятно. Я сильно похудела, и никаких признаков живота не было. Но ошибки быть не могло. Мне велели лежать, не то я потеряю ребенка. Я была истощена и очень слаба. Если бы не соблюдала осторожность, мне грозил выкидыш. Это произошло в октябре. Где ты был в октябре 1944 года?
– Во Франции.
– Я ходила к павильону и пыталась представить, где ты сейчас. Я все время проводила гам. Осень стояла холодная, сырая, и я подолгу сидела и думала, что мне делать. В голове вертелись одни и те же мысли, я искала ответы на кучу вопросов. Молила о чуде: чтобы ты, как тогда, сошел с холма мне навстречу. Тогда все стало бы на свои места. И вот я сидела часами на берегу и ждала. Но ты ушел слишком далеко. Я осталась одна. Я строила разные планы на свою дальнейшую жизнь, но всегда выходило, что кому-то при этом будет плохо. И я решила из всех зол выбрать меньшее. Ты уехал. Я больше ничего не могла для тебя сделать и думала, что нетрудно жалеть о том, о чем не подозреваешь. Но я упустила одну возможность. Найти тебя, прибежать и сказать: «Прости, Эд. У меня будет ребенок».
– Да, ты имела полное право так поступить.
Она робко улыбнулась.
– Вспомни, как все было, Эд. Ты сказал мне, как тебе тяжело. Ты бы простил меня, но не ради меня самой, а ради ребенка. Поэтому я отказалась от тебя навсегда. Это была моя вина и я одна должна была расхлебывать кашу, которую заварила. И все же мне повезло. Я потеряла все, но у меня был ребенок. Твой ребенок, Эд. Это было превыше всех моих ожиданий. Я даже была счастлива. Сидела там под дождем, и меня распирала радость. Я правда считала себя счастливой, – повторила она, видимо, уносясь мыслями в то далекое время. – Что бы со мной ни случилось дальше, у меня был твой ребенок. Только это и имело значение. Ни Джайлз, ни пересуды, ничто. Только ребенок. Сэр Джордж сказал Джайлзу, что я больна, что у меня нервное истощение, и так оно и было. А в декабре Джайлзу разрешили приехать домой на Рождество.
Я все ему рассказала. Он прекрасно отреагировал. Он понял, что на меня нашло наваждение, это ведь так и было. Я потеряла голову. Это было как отрава. Но Джайлз! Поначалу с ним было очень трудно. Он ужасно переживал то, что с ним приключилось. Но, узнав о ребенке, он преобразился. Сказал, что сам не способен подарить мне дитя. Сказал, что, если я решу остаться с ним, он примет ребенка как своего. Другого у него все равно не будет. Он воспитает его как Латрела, и он все унаследует. Джайлз все еще любил меня. Он мог возродиться к новой жизни. Мы могли все начать сначала. «Мы нужны друг другу», – сказал он.
И я приняла его предложение. Я даже не особенно задумывалась над тем, что делаю. Понимание пришло позже. Все мои мысли были заняты ребенком. Я ужасно хотела, чтобы все обошлось. Так и случилось. Он, к счастью, оказался крохотным. Всего пять фунтов. Он, бедный, тоже был истощен, были проблемы с дыханием... Одно время даже думали, что Джеймс не выживет. Мне хотелось связаться с тобой. Я даже начала писать тебе письмо, собиралась послать через штаб американской авиации в Буши-Парке. Мне казалось, что ты должен его увидеть, прежде чем он умрет... Но он не умер. И я не отправила письмо. Когда я уверилась, что Джеймс будет жить, я опять стала разумной. Так, во всяком случае, мне казалось. Я была с Джайлзом и считала бессмысленным бередить твои раны. Вот случай все поставить на свои места – думала я.
У меня развился страшный комплекс вины. Не Джайлзу, а мне требовался хороший психиатр. Я считала, что, если отдам себя без остатка Джеймсу и Джайлзу, все само собой уладится. Джайлзу было очень худо – и физически, и морально. Ему надо было заново научиться жить в новых и безумно тяжелых условиях. Это уж не говоря о том, что он узнал обо мне. И он был готов забыть и простить, снова принять меня и Джеймса тоже. К тому же он нуждался во мне. Мне предоставлялась прекрасная возможность загладить свою вину. К тому же мне страшно повезло – у меня теперь был Джеймс. Такова история.
Она взяла бокал и залпом выпила. Протянула Эду, чтобы он налил еще.
– Джайлз был великолепен. Он обожает Джеймса, и тот платит ему взаимностью. Я и сейчас думаю, что поступила правильно. Я ни о чем не жалею, кроме того, что нанесла тебе рану. Но я не могла знать, как у тебя обстоят дела. Я была абсолютно уверена, что ты встретил другую женщину, женился, народил детей. А наш с тобой сын – твой мне подарок.
Когда мы стали организовывать эти ежегодные встречи ветеранов, я и боялась, и надеялась на твое возвращение. Мне хотелось, чтобы ты узнал о Джеймсе. Мне не хотелось, чтобы ты счел, будто я отторгаю его от тебя. Я решила, что, если ты когда-нибудь сюда приедешь, и один, я тебе все скажу. А если привезешь жену, то нет. Но ты не приходил. И я стала думать, что ты не придешь никогда. Что я так сильно досадила тебе, что ты выбросил меня из своей жизни навеки. И когда генерал Миллер сказал мне, что видел тебя в Сайгоне и ты тогда не был женат...
– Мы с ним виделись минут пять, не больше. Садились в разные самолеты.
– Я знаю. Он сказал. Он сказал еще, что ты знаешь о наших праздниках.
– Да, а мне он сказал, что ты обо мне спрашивала.
– Я действительно спрашивала. Но он мне ничего не сказал. И я решила, что ты нарочно скрываешься от меня, не хочешь приезжать сюда, встречаться с кем бы то ни было, что я обманывала себя, надеясь, что ты можешь все простить. Я думала, что просто присваиваю тебе те же чувства, которые владели мной.
– Много ты понимаешь, – горько сказал Эд.
– Теперь уже больше. Когда я увидела тебя у нас на лужайке, это было...
– Знаю, как это было. Со мной было то же самое. А мне казалось, я сумел выдержать тон.
– Замечательно сумел.
Она протянула ему руку. Он взял ее в ладони.
– Я рада, что ты вернулся, Эд. И не только из-за Джеймса. Я никогда не намеревалась вас с ним разлучать, как я уже сказала. Я безропотно принимаю на себя всю вину. Мне выпала такая роль. Хозяйки карточного домика. Одна карта упала, и домик обрушился. Но моя любовь к тебе уцелела среди руин. Я никогда не переставала любить тебя, Эд. Любить, помнить, хотеть тебя. Ты всегда во мне. Ты – самое лучшее, что было в моей жизни, хотя у меня есть нечто не менее замечательное – Джеймс. Но и его я получила благодаря тебе. Он долгие годы был лишен тебя, но, знаешь, я выстроила еще один карточный домик – в Калифорнии. Где ты жил со своей женой и детьми.
– Ты не спрашивала меня про жену.
– Твоя женитьба меня не касается.
– Очень даже касается. Из-за тебя я женился. Только для того, чтобы понять, какая это ошибка.
– Какая она была?
– Внешне похожая на тебя.
– Американка?
– Да.
– Когда это случилось?
– В 55-м. Наш брак продержался три года, и то потому, что она не хотела разводиться. Она залипла на мне, как я залип на тебе. Каким таким клеем ты пользуешься, Сара? Тебе надо его запатентовать. Очень ценный продукт.
Он пробежал пальцем по атласной коже ее ладони.
– А что Джеймс? Его ты тоже приклеила намертво?
– Мы с ним очень близки. Настолько близки, что я смогла все рассказать ему о тебе.
– Все-все?
– Все. Джеймс не дурак, Эд. Он давно понял, что сделан не из того теста, что Джайлз. Дело даже не во внешности, не в темпераменте и не в характере. У них вообще нет ничего общего, хотя они любят друг друга, а Джеймс еще испытывает к Джайлзу глубочайшее уважение, восхищается им. Джайлз вырастил Джеймса, но я давно рассказала ему про тебя. Ему известно, что кровного родства с Латрелами у него нет. Джайлз перенес несколько операций, при некоторых требовалось переливание крови.
Когда Джеймсу было четырнадцать лет, он как-то пришел ко мне и напрямик спросил, кто его отец. Они что-то учили про кровь в школе, насчет групп и наследственных факторов и всего такого. У Джайлза нулевая группа, у Джеймса – АБ с положительным резус-фактором, как у тебя. Я помню это по твоему медальону. И я сказала мальчику правду. Он ответил, что давно это подозревал, с тех пор как, разыскивая что-то на моем туалетном столике, наткнулся на шкатулку, в которой я храню твои письма, фотографии и крылышки. Джеймс невероятно любопытен. Он открыл шкатулку, увидел все это, а потом поймал свое отражение в зеркале и сразу все понял.
Сара улыбнулась своим воспоминаниям.
– Он себя очень благородно повел. Уверял меня, что все понимает, задавал вопросы, гладил мою руку и поклялся хранить тайну, – с нежностью в голосе говорила Сара. – Мне показалось, что он скорее испытал облегчение, увидев, что я не сержусь на него за то, что без спросу залез в мою шкатулку, нежели огорчился тому, что живет с неродным отцом.
Мы с Джеймсом всегда были близки, у нас не было друг от друга тайн. Мы могли разговаривать о чем угодно, но после этого случая между нами установились еще более доверительные отношения. И сейчас, став взрослым, он ни в коей мере не осуждает меня, вообще Даже не думает судить о моем прошлом. Они вообще другие люди, это новое поколение, Эд.
Они совсем не по-нашему смотрят на мир. Джеймс все понимает, потому что знает меня, причем знает не хуже, чей ты. И я надеюсь, что он так же близко и очень скоро узнает тебя. Я столько рассказывала ему о тех днях, о «Девушке из Калифорнии» и «Салли Б.», о военной базе, о войне, о том, как мы тогда жили, что носили, что ели-пили, какие пели песни. Для него это все как волшебная сказка, миф, древняя история. Хотя было всего одно поколение назад.
Эд отчужденно слушал, будто с трудом понимал ее слова. Саре даже показалось, что он недоволен и даже рассержен услышанным. Впрочем, раздражения на его лице не было, оно было бесстрастным. Глаза не отрываясь смотрели на фотографию Джеймса. Сара с беспокойством ждала его реакции.
Наконец он заговорил – каким-то непривычным сдавленным голосом:
– Мне трудно примириться с тем, Сара, что мне преподнесли Джеймса на блюдечке с голубой каемочкой. Я не хочу, чтобы его использовали, чтобы получить отпущение грехов и вознаградить меня за страдания.
Таким холодным и далеким Сара его не видела никогда. Конечно, он не может разделить ее чувств к Джеймсу только потому, что он его – их общий – сын. И насчет отпущения грехов он тоже прав. Так долго пребывая в тисках своей вины, она жаждала прощения. Но все это не значит, что Джеймс – жертвенный ягненок или пасхальное яичко. Вот, мол, Эд, посмотри, что я для тебя приготовила. Правда, прелесть?
Нет, она сделала то, что сделала, только потому, что мечтала, чтобы Джеймс полюбил Эда, а Эд полюбил Джеймса. Конечно, Джеймс раньше узнал об отце, но ведь Эд такой зрелый и умный мужчина... Если бы только свести их вместе... Нет, мысленно решила она, теперь дело за ними. Каждый из них должен сам этого захотеть. Ты сделала все, что в твоих силах.
Она по привычке машинально прикусила нижнюю губу. Эд заметил ее волнение. Он мог читать по ее лицу, как по книге.
Саре удалось пролить свет на многое. Правда, остались все же некоторые темные уголки. Но многое действительно прояснилось. Эд стал с еще большим уважением относиться к Джайлзу. Бизон Миллер слишком мягко обрисовал ситуацию с ним в прошлом году. И, конечно, этот Латрел прекрасно знал Сару. Он сумел пришпилить ее к себе стальными крючьями. «Мои крючки были из воска, – думал Эд, – они растаяли, когда обстановка накалилась... Впрочем, нет. Не тут-то было. Они здесь, только ушли на глубину. Иначе зачем бы Сара сидела сейчас передо мной и все это рассказывала? И каждое ее слово подтверждает, что наша связь неразрывна.
Не надо впадать в грех старых ошибок. Не стоит упираться. Если Джайлз Латрел смог примириться со мной, почему бы мне не примириться с ним? Как-никак за ним – двадцать один год жизни с моей бывшей возлюбленной плюс ореол страдальца. А что за мной? Сара? На словах – да. По сути – нет. Она так близка и так далека. Слишком далека. Но недостаточно далека. И какого черта я сюда вернулся? Что меня здесь ждет? Женщина, которой мне не видать как своих ушей, и сын, которого я не знаю. Такая вот простая арифметика. В общем, ты продулся в прах, парень. Хоть ты и был отличником по математике, а в пристенок слабо сыграл. У Джайлза Латрела вышло лучше».
Эд вдруг осознал, что неотрывно смотрит на Сару, хотя и не видит ее. Он сделал над собой усилие, и взгляд его приобрел осмысленное выражение. Она смотрела на него, удивленно подняв брови, в глазах ее застыл вопрос.
– На этом первый урок окончен, – негромко сказала она.
– И что же мы постигли?
«Не доверять тестам на беременность», – подумал он про себя, а вслух сказал:
– Что я, оказывается, заочный папаша.
– Это легко поправить.
– Каким образом? Устроим вечер знакомств?
– Положись на меня. Я же говорила, что он готов встретиться с тобой.
– Верю, что ты сделала все возможное. Но что касается его...
– Я же говорю: положись на меня.
– Это я усвоил.
– И давай на этом поставим точку.
Она выпрямилась и сложила руки на столе.
– Неужели тебе все еще мало, Эд? Разве я мало тебе дала?
– Больше чем достаточно.
– Что-то незаметно, – сухо отозвалась она. – Ты как будто в чем-то сомневаешься. Лучше погрузись в приятные мысли.
Он рассмеялся.
– Тогда я погружусь в тебя.
– Приступай, – улыбнулась она. Он оперся подбородком о кулак и впился в нее глазами.
– Зачем же так по-дурацки!
Она перегнулась через стол и взяла его за руку.
– Это все, что я могу себе позволить в ресторане.
– Ладно, хорошенького понемножку.
– А что потом?
Она пожала плечами.
– Бог весть.
– Раньше ты всегда знала.
– Была моложе.
– А теперь?
– А теперь я все чаще ловлю себя на том, что ничего не понимаю.
– Послушай, Сара, я у тебя в руках. Могу только слушать. Все, что надо было сделать, ты сделала. И теперь я чувствую себя лишним. В твоем повествовании я всего лишь незначительный персонаж, лицо без слов, без действия. Свою последнюю большую роль я сыграл двадцать один год назад. Ты и продюсер, и режиссер, а я – марионетка. И даже не знаю, что мне предназначено по сюжету.
– Тебе не требуется ничего делать. Сегодня достаточно того, что я тебе все рассказала. Вот и все. Я хотела, чтобы ты все узнал. Всю правду. Я выполнила свою задачу. Ты имеешь полное право знать правду. Он твой сын, и ты должен был об этом знать не потому, что я ожидала от тебя в связи с этим каких-то действий, а просто потому, что ты должен об этом знать. Но у меня создается впечатление, что ты сделал стойку, а мне известно, что твои зубы пострашнее твоего лая.
– Не покажете ли нам ваши шрамы? – саркастически спросил Эд. – Послушай, Сара... – Он подался к ней всем телом. – Я тебе очень благодарен за то, что ты сказала. И давай пока не будем к этому возвращаться. Я не собираюсь нападать на тебя за то, что ты чересчур затянула с этим известием, хоть ты и прозрела на моем лице псиный оскал. После того, что я узнал, стану ли я кусать руку, которая скормила мне такой лакомый кусок пищи для ума? Дай мне время, чтобы уложилось в голове то, что ты сказала. Я сейчас не способен воспринимать никакую информацию. Твоя история фантастически увлекательна, но мне надо остаться с ней наедине и осмыслить не торопясь. Я больше ничего не принимаю на веру, Сара. Тот Эд, которого ты знала, давным-давно исчез с горизонта.
– Ты никогда не пропускал того, что напечатано мелким шрифтом.
– Теперь я читаю и между строк. Ты написала изумительный текст, Сара, но я не готов играть ту роль, которую ты мне назначила. Пока не готов. Я теперь очень придирчиво выбираю роли и не играю того, что мне не по душе. Ты права, это не трагедия, но, слава Богу, и не фарс. Это просто старая, старая история...
– Совершенно верно.
– Я тебя внимательно выслушал. Но это ничего не изменит. А я вот изменился. – Он опять откинулся на спинку стула. – Можете больше не беспокоиться, в случае чего мы сами вас побеспокоим.
Сара не шелохнулась.
– По крайней мере честно, – сказала она. – Могу я узнать, каковы мои шансы?
– Шансы довольно велики. Не меньше, чем у других.
– Спасибо на добром слове.
Эд смотрел ей прямо в глаза.
– Я предупреждал, что за утешением лучше обратиться к священнику.
– Тем не менее ты выслушал мою исповедь.
– Это все, что я смог для тебя сделать.
– Смог или захотел?
– Это как посмотреть.
– Ты имеешь в виду – посмотреть на Джеймса?