Сирано стал читать дальше.
Смех вспыхивал снова и снова, однако смеялись теперь не все. Кое-кто задумывался и горько улыбался.
После осуждения лунянкой земных войн маркиз де Шампань заметил:
- Боюсь, дорогой Сирано де Бержерак, быть может, вы и не угодили в чем-то маршалам Франции или коронованным особам Европы, но... обещаю вам сочувствие наших дам, которые оценят остроумие вашей лунной избранницы.
При этих словах Сирано почему-то густо покраснел. Но ведь не мог же кто-либо из присутствующих заподозрить, что у него действительно была инопланетная избранница!
В том месте, где Сирано говорил о клеточном строении человеческого организма, о "ничтожно малых и злобных животных", которые несут людям болезни, и о столь же крохотных друзьях человека, стерегущих врагов у него в крови, герцог д'Ашперон, чтобы дать отдохнуть чтецу, прервал его:
- Ваши предположения о строении человеческого тела, несомненно, будут признаны нашими лекарями дерзкими и ни на чем не основанными. Если бы вы доказали, что чума передается невидимыми нам врагами, а не зловредными испарениями, вы стали бы спасителем человечества.
Мог ли знать Вершитель Добра тайного общества доброносцев, что в его родной стране спустя двести лет великий ученый Пастер откроет мир микробов, борьба с которыми положит конец многим эпидемиям.
- Вы еще упомянули в рукописи о лечении воображением, как бы вас не обвинили в почитании колдовства, - сказал маркиз.
Сирано презрительно пожал плечами и возобновил чтение.
Но вскоре сам же маркиз де Шампань прервал его рукоплесканиями:
- Браво! Браво! Именно непристойности, как острой приправы к чудесному блюду, и не хватало в вашем трактате. Теперь им будут зачитываться! - И маркиз даже вскочил от восторга. - Каково! Господа, каково! Награжденные люди на его "ином свете" носят не шпагу на поясе, а изображение... детородного органа! - И он прыснул со смеха.
- Позвольте мне, как юристу, возразить, - вмешался Пьер Ферма. Прежде чем обвинить автора в непристойности, обратим внимание на возмущение, которое вырвалось у героя-рассказчика по поводу этого лунного обыкновения. Прочтите нам еще раз это место.
- "Этот обычай представляется мне весьма странным, - возразил я, ибо в нашем мире признаком благородства является ношение шпаги". Но хозяин, нисколько не смутившись, ответил: "О, мой маленький человечек! Как! Знатные люди вашей страны там стремятся выставить напоказ орудие, которое служит признаком палача... Несчастная страна, где позорно то, что напоминает о рождении, и почетно то, что говорит об уничтожении".
- Браво! - снова прервал маркиз де Шампань. - Наш метр Ферма добился бы вашего оправдания в суде, в особенности если когда-нибудь судейские мантии наденут дамы!
Сирано попросили читать дальше.
Он закончил богопротивным высказыванием лунного безбожника, которого явившийся дьявол повлек с собой (вместе с автором-рассказчиком, слушавшим богопротивные речи) прямо в ад, находящийся, как известно, в центре Земли. И незадачливый герой рассказа на этот раз с помощью нечистой силы нежданно вернулся на родную планету.
Сирано захлопнул папку из свиной кожи, содержавшую рукопись.
Все глубоко задумались, и уже никто не смеялся.
Пьер Ферма первый высказал общую мысль о церковной цензуре, которая вряд ли пропустит столько крамольных мест.
- Разве мало был наказан безбожник "иного мира" за свои кощунственные речи, схваченный и увлеченный в ад самим дьяволом? - спросил Сирано.
- В парламенте, если бы я защищал вас перед ним, мне удалось бы доказать вашу невиновность. Но вот как отцы иезуиты? - ответил Ферма.
Слушатели молча качали головами.
Мольер подошел к Сирано и с улыбкой произнес:
- Спасибо тебе, друг, за сцену пышных похорон в наказание нечестивцу. А я-то беспокоился, найдется ли мне место у попов на кладбище. Теперь мне полегчало.
Сирано печально улыбнулся.
- Все можно смягчить, все спасти, - сказал подошедший к Сирано Кола Лебре*. - Когда ты читал о семьях на Луне, где власть переходит от выживших из ума стариков к молодым, энергичным сыновьям, которые наказывают нерадивых отцов, избивая их изображения, я вспомнил Мовьер и порку, которую устроил тебе твой отец. Я вижу, ты ему этого не простил.
_______________
* Именно Лебре удалось после кончины Сирано издать в несколько
отредактированном виде его трактат. (Примеч. авт.)
- Я не умею прощать, - отозвался Сирано. - В особенности когда речь идет не только обо мне, а о мрачных наших обычаях, которые надо искоренять.
Гости герцога д'Ашперона разъехались.
Шапелль де Луилье, Лебре и Сирано отправились в трактир Латинского квартала, Гассенди и Пьер Ферма, договорясь с Сирано о важной для них обоих встрече, в предоставленной д'Ашпероном карете отправились на постоялый двор, где остановился Ферма.
Маркиз же де Шампань приказал кучеру своей кареты ехать прямо в монастырь св. Иеронима, где его уже ждали отцы Максимилианы.
Глава четвертая
СТРАНА МУДРЕЦОВ
Истинной мудрости не уместиться на
Земле, она даже в пламени костра
поднимает ум к звездам!
Д е м о н и й С о к р а т а
С и р а н о д е Б е р ж е р а к у
В условленный с Пьером Ферма день, еще в замке герцога д'Ашперона передав метру для ознакомления свою рукопись трактата по физике, Сирано с некоторым волнением отыскивал на улице Медников постоялый двор "Не откажись от угощения!".
"Какое забавное название! И чем-то знакомое! Ба! Да это ведь тот самый трактир, где они с Ноде, прибыв в Париж в "день баррикад", оставили купленных еще в Гавре лошадей. Еще тогда ему подумалось, что где-то он уже видел подобную вывеску. Подумал об этом и забыл. А теперь...
Ну конечно! Бешеная скачка с Тристаном из Парижа на восток. Одинокий постоялый двор у дороги. Призывная надпись: "Остановись и угостись!" То и другое было так необходимо! Отдых - полузагнанным коням, угощенье путникам!"
Его поднесла им "Фея постоялого двора" в ярком крестьянском платье с корсажем, с лицом мадонны и фигурой нимфы. Потом, ночью, она явилась просвечивающим призраком, но не соблазнить, а спасти гостей от ворвавшихся в трактир гвардейцев кардинала. Прощальный, чуть затянувшийся поцелуй... и перемахнувшие через ограду свежие кони!..
Безумец! Как он мог забыть? И в памяти ожили строчки им же самим написанного сонета во время путешествия с Тристаном.
МЕТЕОР
Звезда сверкнула надо мной
В мерцанье тлеющих созвездий
И пронеслась над головой,
Разя лучами ярких лезвий.
И закипал на сердце взрыв,
Грозя мне дребезгом осколков,
И поджидал во мгле обрыв.
Но не страшился я нисколько!
Хоть на пути последний куст,
А сучья разума так хрупки!
Бездонна пропасть жарких чувств
И неожиданны поступки!
Забыть не в силах до сих пор
Тебя, мой друг, мой метеор!
И надо же! Как вспомнил!
А годы спустя почудившийся на баррикаде знакомый женский силуэт со знаменем в руке.
И вот теперь невдалеке от того места эта вывеска: "НЕ ОТКАЖИСЬ ОТ УГОЩЕНЬЯ!" Так могла придумать только женщина!
И когда Сирано вошел в трактир, чтобы спросить комнату остановившегося здесь метра Ферма, он даже не удивился, увидев за стойкой расцветшую с годами, но по-прежнему прекрасную "Фею постоялого двора". Не удивился, но встревожился...
- Ах, какая жалость! - всплеснула она руками, выслушав Сирано. - Метр Ферма только что вышел проводить своего почтенного гостя, аббата Гассенди.
- Ах вот как! - сокрушенно отозвался Сирано, почему-то краснея.
- Не откажитесь от угощения, почтенный господин! Я предложу вам кружку славного вина. Оно просветляет голову и освещает память. Ради этого, пожалуй, я и сама выпью с вами за столиком, если позволите.
- Ну конечно! - охотно согласился Сирано, оправдывая себя тем, что ему все равно предстояло дожидаться.
Прелестная хозяйка, приобретя ныне горделивую осанку и плавность движений, принесла кувшин вина, подсела к столику напротив Сирано и наполнила две кружки, все время пристально вглядываясь в его лицо.
Извинившись, она на минуту исчезла, вернувшись с черной лентой в руках.
- Дозвольте мне приложить эту ленту к вашему высокому лбу, вкрадчиво попросила она и, не дождавшись ответа, грациозным движением приставила ленту к его переносице чуть выше бровей. - Как я счастлива, дорогой мой господин! - воскликнула она, откидываясь назад и как бы любуясь гостем. - Наконец-то я вполне узнала вас! Святая дева, благодарю тебя! Если бы вы только догадались, как я переживала тогда за вас. Да и потом тревожилась, ничего о вас не зная. Я и мысли не допускала о вашей гибели. Все молилась, молилась! И вот дождалась-таки!
- Я, право, не знаю, сударыня, что вы имеете в виду... - пролепетал Сирано.
- Ба! - лихо подбоченилась хозяйка трактира. - Вы не знаете, что я имею в виду! Да хотя бы коней, которых я вам подменила, чтобы они унесли вас с приятелем подальше от гвардейской погони!
- Я все помню, сударыня, - опустив глаза, произнес Сирано. - Не считайте меня неблагодарным, мне просто не хотелось быть узнанным.
- Но почему, почему?! - обиженно прошептала хозяйка. - Разве я так уж состарилась?
- Вы прежняя мадонна для меня!
- Ах оставьте, - не без кокетства ответила привыкшая к ухаживаниям трактирщица. - Оказывается, он не изменился! Все такой же женский угодник! - И снова понизив голос, спросила с заботой и укором: - Где вы были так долго?
- Очень далеко. За океаном, если не дальше. Но после возвращения я побывал в вашем заведении...
- Святая мадонна! Быть не может! Вы раните меня вот в эту грудь!
- Я не видел вас здесь, но мне показалось, что я видел кое-кого на баррикаде.
- Вот как? Вы тоже сражались вместе с народом?
- Я был среди парижан, оставив вместе с другом своих лошадей вашему хозяину.
- Он скончался, да примет господь его душу.
- Когда мы с другом забирали лошадей, вас тоже не было здесь.
- Ах, как рассказать вам, любезный гость мой! Он держал меня взаперти в чулане с самого "дня баррикад". Он хотел быть в стороне. Когда надо - с Фрондой, когда надо - с кардиналом. А я... я убегала через окошко в кладовке, чтобы петь с народом песни, верила, что народ скажет свое слово. Вы читали "Мазаринаду"?
- Не только читал.
- Как вас понять?
- Писал.
- Тсс! - испуганно приложила палец к губам трактирщица. - Я готова дать вам снова свежих коней.
- Милая мадонна! Мне ничто не грозит.
- Меня зовут Франсуаза.
- Прекрасное имя! Дочь Франции! Поверьте, великие ее художники станут изображать вас как символ родины, как образ Свободы!
- Я знаю уже, вы можете увлечь любую бедную женщину своими словами.
- Но я хотел бы совершенно обратного!
- Неужели вы как все мужчины! Говорят одно, а добиваются совсем другого!
- Я постараюсь объяснить, даже показать, - и Сирано коснулся спускавшихся на плечи локонов.
К счастью для него, его беседа с Франсуазой прервалась возвращением Пьера Ферма.
Благодушный, начавший полнеть, он вошел, отдуваясь от быстрой ходьбы. Привычно проведя рукой по своим тоже спадавшим на плечи волосам и кивнув Франсуазе, он с улыбкой подошел к Сирано.
- Рад приветствовать вас, дорогой друг. Простите, что заставил вас ждать.
- А как я рад приветствовать вас, метр Ферма, своего поручителя в известном вам деле!
- Судя по тому, что я слышал в замке герцога д'Ашперона, вы оправдываете мои ожидания и, надеюсь, не сожалеете о принятых на себя обязательствах.
И опять Сирано густо покраснел.
- Я сожалею лишь о том, что не застал вашего гостя, которому хотел бы выразить свое почтение.
- Профессора Гассенди?
- Моего учителя, метр.
- Я передам ему ваши слова не позже чем завтра, а сейчас предлагаю подняться ко мне. Вы не против, если госпожа Франсуаза принесет нам вина?
- С вашего позволения, метр, я откажусь. Госпожа Франсуаза уже угостила меня. А мне хочется сохранить для нашей беседы голову ясной.
С этими словами Сирано, покосившись на стойку, за которой стояла хозяйка, снял с головы парик, обнажив облысевший череп с лоснящейся кожей.
Пораженный Ферма поднял брови, но промолчал.
Сирано показалось, что кто-то вскрикнул у него за спиной, но он, поднимаясь вслед за Ферма по лестнице, не позволил себе обернуться, чтобы узнать, достиг ли он желаемого результата, сумел ли разочаровать в себе Франсуазу и самому уберечься от искушения. Встреча с Ферма казалась ему спасением.
В маленькой комнатушке, называемой здесь апартаментами для почетных гостей, с постелью под балдахином (гордостью перебравшегося в столицу трактирщика!) и даже с тазом и кувшином для умывания в углу Пьер Ферма усадил гостя на табурет, сам устроившись на краю громоздкой кровати с резными голубками на спинке.
- Вы удивили меня не столько своим памфлетом о Луне, сколько трактатом по физике. Я сам попутно со службой занимаюсь науками по душевной склонности, преимущественно математикой, но, однако, не чужд и естествознания, требующего опытов. Но какие опыты могли вы поставить, затрагивая глубочайшие вопросы о существе Вселенной, веществе, пустоте?
Сирано понурил голову. Мог ли он рассказать своему поручителю по тайному обществу доброносцев о встрече там с Тристаном, общение с которым заменило ему все мыслимые опыты по естествознанию, мог ли говорить о "посещении" иной планеты Солярии или грезах о ней?
Ферма сам пришел, ему на помощь, не требуя ответов на свои вопросы, а предложив Сирано послушать некоторые места из его собственной рукописи, чтобы обсудить высказанные там идеи.
- Я буду читать, а вы послушайте меня со стороны и постарайтесь при этом воспринять услышанное с точки зрения своих читателей, воспитанных на общепринятых догмах.
Сирано кивнул. Ферма стал читать:
- "Мне остается доказать, что в бесконечном мире заключаются бесконечные миры". Опасное, я бы сказал, утверждение, - заметил Ферма, отрываясь от рукописи, и продолжал: - "Представьте себе Вселенную в виде огромного животного; представьте, что звезды являются мирами, пребывающими в этом огромном животном тоже как огромные животные, служащие, в свою очередь, мирами для различных народов, вроде нас... а мы также представляем собой миры по отношению к мелким животным, которые неизмеримо меньше нас".
Ферма прервал чтение, подняв на Сирано внимательные глаза.
- Как к подобной "ереси" отнесутся отцы церкви и в особенности братья иезуиты?
- Со "святым орденом Иисуса" у меня, признаться, метр, несколько испорченные "денежные отношения". Но отцы церкви не смогут отрицать существования, скажем, блох, от укусов которых сами страдают и чешутся. И не так уж давно даже при королевском дворе не считалось нарушением этикета равно как обмахиваться веером при духоте, так и почесывать изящной палочкой с бантиком укушенные несносными насекомыми места. А ведь каждое из этих несносных тварей, как бы ни было оно мало по сравнению с телом, на котором гнездится, - это все-таки целый мир! Не так ли, метр?
Ферма расхохотался.
- И у блох могут быть свои блохи, еще меньшие, а у тех еще меньшие!
- Я знаком, метр, с вашим математическим "методом спуска"*, где вы мыслью своей от малых величин переноситесь к еще меньшим. И так до бесконечности. Я использую ваш математический метод в общефилософском смысле, допуская существование вокруг и внутри нас целого мира мельчайших и враждебных нам тварей, наносящих нам вред**.
_______________
* Примечание автора для особо интересующихся. "Метод спуска"
изложен П. Ферма в 45-м замечании к "Арифметике" Диофанта и приведен
в авторском примечании "для особо интересующихся" в последней главе
романа "Острее шпаги", первого в завершаемой здесь трилогии.
** В Европе в те времена еще не забыли ужасов опустошительных
эпидемий чумы, не подозревая, что ее возбудители, невидимые чумные
бактерии, разносятся блохами на крысах. Лишь спустя 200 лет будет
открыт мир микробов, предсказанный Сирано де Бержераком. (Примеч.
авт.)
- Браво, молодой человек! Я недаром поручался за вас. Вы превосходите дерзостью Джордано Бруно, который ограничивался лишь крамольным утверждением о населенности людьми иных миров. Вы же "математически" опускаетесь до непостижимо глубоких уровней природы.
- Я только считал, что без математики нельзя познать мир, - скромно заметил Сирано.
- Прекрасно! Итак, математика в ваших устах становится сестрой философии. Так вернемся к вашему "философскому спуску". Вы пишете: "...между ничто и хотя бы атомом такое бесконечное множество градаций, что и самому острому уму не проникнуть в них. Чтобы выйти из необъяснимого лабиринта, надо допустить наличие наравне с богом вечной материи (а тогда нет надобности в понятии бога, поскольку мир мог возникнуть без него)... как же мог хаос сам собой организоваться?" Друг мой, вы задаете здесь отцам церкви поистине коварный вопрос! А они, надо вам сказать, не любят, когда их ставят в безвыходное положение, и начинают искать выход "с факелами в руках".
- Я вас понял, метр. Но страшиться их - это перестать мыслить.
- В этом вас не упрекнешь, молодой философ! Вы пишете дальше: "Нужно представить себе, что бесконечная Вселенная состоит из бесконечных атомов - весьма простых и в то же время нетленных... все действует по-разному, соответственно своим очертаниям..." Я полагаю, свойствам?
- Да, свойств, определяемых "очертаниями" или "строением" изначальных элементов, которые, в свою очередь, состоят... и так далее, соответственно вашему "методу спуска"*.
_______________
* Примечание автора для особо интересующихся. Как ныне известно,
все атомы состоят из элементарных частиц, лишь небольшое число
которых "долгоживущие". Однако по теории фундаментального поля И. Л.
Герловина (см. предыдущие ссылки), все виды элементарных частиц,
расположенных в таблице по примеру менделеевской, являются
модификациями единой первочастицы. Ее предвидел академик М. А.
Марков, академик-секретарь отделения ядерной физики Академии наук
СССР, назвав ее в своей работе, опубликованной в докладах АН СССР,
"фридмоном". По ТФП, и эта первочастица состоит, в свою очередь, из
возмущений материального фундаментального поля. Связь этих
современных научных представлений с образами Сирано де Бержерака
примечательна!
- Следовательно, как принято говорить в математике, - резюмировал Пьер Ферма, - человека, по-вашему, нельзя считать центром мироздания?
- Позвольте процитировать самого себя из трактата "Иной свет": "Неужели только потому, что солнце отмеривает наши дни и годы, можно утверждать, что оно создано для того, чтобы мы не натыкались лбами на стенку?"
- И этот вопрос, дорогой мой философ, кое-кто сочтет за "еретический".
- Так что же нееретично, метр?
- Если не считать Библии в церковном толковании, то, пожалуй, что одна математика, да и то до тех пор, пока мой друг Рене Декарт не взялся доказывать математически существование бога. А в это надлежит верить бездоказательно!
Сирано сокрушенно вздохнул. Ферма вопросительно посмотрел на него.
- Я вспоминаю крушение своей трагедии "Смерть Агриппы", где я ополчился на бездумные верования, - объяснил Сирано.
- Конечно, восстала церковь! Рене Декарт тоже поплатился, попав в немилость к его святейшеству. Впрочем, не вы ли защищали со шпагой в руке творения Декарта от костра изуверов?
- Я уже больше не беру шпаги в руки, заменив ее пером.
- Но перо у вас не менее разящее и куда более опасное, чем былая шпага, судя по уже написанным памфлетам и трактатам.
- Я уже задумал новый трактат.
- Не будет ли он столь же еретичным?
- Разве так уж против истинной веры показать рядом два общества: одно, похожее на наше, земное, где царит несправедливость, и в противовес ему - страну мудрецов, руководимых только благом людей?
- Тогда учтите, что "н е с п р а в е д л и в о с т ь о б р а т н а я с т о р о н а в ы г о д ы".
- Спасибо, метр, за прекрасную мысль!
- Я, как юрист, хотел бы уберечь вас от гонений и запретов, что следует ожидать со стороны церкви и сильных мира сего, оберегающих свою выгоду.
- О метр! Я потерял лучшего друга и советника, с которым вы свели меня в тайном обществе доброносцев, теперь я чувствую замену в вашем лице!
- Я всего лишь даю вам "юридические советы", как избежать осложнений. Живописуя царство несправедливости, представьте его хотя бы "царством птиц", что ли, дабы люди формально не могли быть на вас в претензии.
- Царство птиц? Как в басне! Прекрасная мысль! Благодарю вас, метр! Вы наставляете меня, как ритор! Я постараюсь нарисовать такого "царя-орла", который воплотил бы в себе все ужасы земной тирании и деспотии!
- Оставшись при этом неуязвимым, - с хитрецой вставил Пьер Ферма.
- И как контраст с этим злобным "царством птиц", - увлеченно продолжал Сирано, - я нарисую страну мудрецов, руководимых не выгодой, а общим благом людей. И в их числе я вижу незабвенного Томмазо Кампанеллу.
- Страна мудрецов? Где вы нашли ее?
- На Солнце, дорогой метр.
- Не слишком ли там жарко?
- Зато нет темноты. Это символ, конечно!.. Недаром несравненный Томмазо Кампанелла назвал свой Город "Городом Солнца". У меня же не только страна, а планета, названная "Солнцем", "Солярией"!
- Может быть, среди ваших мудрецов найдется место и для математиков! Их чистую науку нельзя не уважать.
- Разумеется, метр! Тристан, готовя меня стать философом, в первую очередь приобщил своего ученика к математике. И даже был доволен им.
- Прекрасно! Вы открываетесь мне еще с одной стороны. Не дать ли вам, как другим нашим математикам, одну коварную математическую задачу: доказать простенькую с виду теорему. При вашем согласии, разумеется.
- Охотно попытаюсь это сделать, если мои способности окажутся достаточными.
- Обычно я задаю свои математические этюды, зная их решение, как это делают шахматисты в своих красивых шахматных этюдах.
Однако сейчас я еще не знаю, как доказать очевидное: Н е л ь з я р а з л о ж и т ь в ц е л ы х ч и с л а х н и к у б, н и к в а д р а т о- к в а д р а т и в о о б щ е н и к а к у ю с т е п е н ь б о л ь ш е д в у х н а д в а ч и с л а в т о й ж е с т е п е н и*. Мне удалось доказать это лишь для квадрато-квадратов.
_______________
* Великая теорема Ферма.
- Значит, это не так-то просто, метр. Не сломать бы мне зубы об этот орешек.
- Чтобы узнать, что внутри ореха, надо его раскусить. Если вы решаетесь на это, то условимся о встрече здесь через неделю. И очень хотел бы тогда же узнать побольше и о вашей стране мудрецов.
Сирано был рад увидеться с Ферма еще раз. При этом он сам себе не сознавался, что возможная встреча с Франсуазой так же влекла его сюда.
Однако сейчас, провожаемый по лестнице Пьером Ферма, он задержался на ступеньках, видя, что Франсуаза собирается отлучиться из-за стойки. Он выждал несколько мгновений и проскользнул к выходу, надевая на ходу шляпу на свой злосчастный парик.
Проводив гостя, Ферма заказал вернувшейся хозяйке жареного цыпленка на обед.
Когда же она, чем-то расстроенная, принесла ему тушеной баранины, он лишь поднял брови и ничего не сказал.
Он по роду своей основной деятельности умел разбираться в человеческих душах, подумав с улыбкой, что решение математической задачи на этот раз, быть может, послужит человеческим чувствам. И не ошибся.
Глава пятая
ТАЙНА СТЕПЕНЕЙ
Лучше один раз увидеть, чем много раз
услышать.
Н а р о д н а я м у д р о с т ь
Как известно, после окончания Тридцатилетней войны в Европе по опустошенным странам бродили разбойничьи шайки под видом нищих, бродяг, отслуживших солдат-наемников и странствующих актеров, в том числе и компрачикосов, похищающих или покупающих детей, чтобы, уродуя их, приспособить малышей для привлекающих толпу зрелищ, перепродавая потом уродцев как шутов или "акробатов без костей".
Одной из жертв этих негодяев оказался маленький Жан, худенький, робкий, забитый и изголодавшийся французик из Эльзаса. Его за небольшую мзду продали кочующим "артистам" отчаявшиеся родители, чтобы прокормить остальных шестерых детей.
Изуверы подготовили Жана для удивительного представления в расчете вызвать восторг зрителей. Им объявят о сверхъестественной остроте слуха мальчика, который услышит, несмотря на поднятый зрителями шум, сказанные кем-нибудь из задних рядов шепотом слова, которые услышать невозможно!
Непритязательная толпа шумела, кричала, аплодировала, стучала ногами и скамейками, орала, оглядываясь назад на вставшего в задних рядах и что-то шепчущего шутника. И ликовала, когда мальчонка с птичьим личиком, остреньким носиком и глазами-бусинками, стоя на подмостках, слово в слово повторял сказанное, порой даже по-чужеземному.
Озорники потешались, ругаясь на языке сарацинов или турок, а то и произнося непристойности по-французски, мальчик, не понимая даже смысла мерзостей, безошибочно их повторял.
Мужчины и женщины валились с лавок, катались по полу в исступленном хохоте.
Балаганщики были довольны: толпы ломились к ним и мелкие монеты текли звонкими ручьями.
Как-то на диковинное ярмарочное представление забрел любопытствующий монах-иезуит из монастыря св. Иеронима, отец Максимилиан.
Единственный среди простодушных зрителей, он понял, что мальчик вовсе не обладал феноменальным слухом, а попросту совершенно глух.
Прикинувшись разгневанным, хитрый иезуит явился в балаган и срывающимся фальцетом пригрозил обманщикам разоблачением, ибо мальчик, судя по его произношению, со дня рождения слышал, научившись правильно говорить, а слуха был лишен злодейски своими хозяевами, которые хотели заставить его, ставшего глухим, научиться безошибочно различать звуки по движениям губ.
Смех вспыхивал снова и снова, однако смеялись теперь не все. Кое-кто задумывался и горько улыбался.
После осуждения лунянкой земных войн маркиз де Шампань заметил:
- Боюсь, дорогой Сирано де Бержерак, быть может, вы и не угодили в чем-то маршалам Франции или коронованным особам Европы, но... обещаю вам сочувствие наших дам, которые оценят остроумие вашей лунной избранницы.
При этих словах Сирано почему-то густо покраснел. Но ведь не мог же кто-либо из присутствующих заподозрить, что у него действительно была инопланетная избранница!
В том месте, где Сирано говорил о клеточном строении человеческого организма, о "ничтожно малых и злобных животных", которые несут людям болезни, и о столь же крохотных друзьях человека, стерегущих врагов у него в крови, герцог д'Ашперон, чтобы дать отдохнуть чтецу, прервал его:
- Ваши предположения о строении человеческого тела, несомненно, будут признаны нашими лекарями дерзкими и ни на чем не основанными. Если бы вы доказали, что чума передается невидимыми нам врагами, а не зловредными испарениями, вы стали бы спасителем человечества.
Мог ли знать Вершитель Добра тайного общества доброносцев, что в его родной стране спустя двести лет великий ученый Пастер откроет мир микробов, борьба с которыми положит конец многим эпидемиям.
- Вы еще упомянули в рукописи о лечении воображением, как бы вас не обвинили в почитании колдовства, - сказал маркиз.
Сирано презрительно пожал плечами и возобновил чтение.
Но вскоре сам же маркиз де Шампань прервал его рукоплесканиями:
- Браво! Браво! Именно непристойности, как острой приправы к чудесному блюду, и не хватало в вашем трактате. Теперь им будут зачитываться! - И маркиз даже вскочил от восторга. - Каково! Господа, каково! Награжденные люди на его "ином свете" носят не шпагу на поясе, а изображение... детородного органа! - И он прыснул со смеха.
- Позвольте мне, как юристу, возразить, - вмешался Пьер Ферма. Прежде чем обвинить автора в непристойности, обратим внимание на возмущение, которое вырвалось у героя-рассказчика по поводу этого лунного обыкновения. Прочтите нам еще раз это место.
- "Этот обычай представляется мне весьма странным, - возразил я, ибо в нашем мире признаком благородства является ношение шпаги". Но хозяин, нисколько не смутившись, ответил: "О, мой маленький человечек! Как! Знатные люди вашей страны там стремятся выставить напоказ орудие, которое служит признаком палача... Несчастная страна, где позорно то, что напоминает о рождении, и почетно то, что говорит об уничтожении".
- Браво! - снова прервал маркиз де Шампань. - Наш метр Ферма добился бы вашего оправдания в суде, в особенности если когда-нибудь судейские мантии наденут дамы!
Сирано попросили читать дальше.
Он закончил богопротивным высказыванием лунного безбожника, которого явившийся дьявол повлек с собой (вместе с автором-рассказчиком, слушавшим богопротивные речи) прямо в ад, находящийся, как известно, в центре Земли. И незадачливый герой рассказа на этот раз с помощью нечистой силы нежданно вернулся на родную планету.
Сирано захлопнул папку из свиной кожи, содержавшую рукопись.
Все глубоко задумались, и уже никто не смеялся.
Пьер Ферма первый высказал общую мысль о церковной цензуре, которая вряд ли пропустит столько крамольных мест.
- Разве мало был наказан безбожник "иного мира" за свои кощунственные речи, схваченный и увлеченный в ад самим дьяволом? - спросил Сирано.
- В парламенте, если бы я защищал вас перед ним, мне удалось бы доказать вашу невиновность. Но вот как отцы иезуиты? - ответил Ферма.
Слушатели молча качали головами.
Мольер подошел к Сирано и с улыбкой произнес:
- Спасибо тебе, друг, за сцену пышных похорон в наказание нечестивцу. А я-то беспокоился, найдется ли мне место у попов на кладбище. Теперь мне полегчало.
Сирано печально улыбнулся.
- Все можно смягчить, все спасти, - сказал подошедший к Сирано Кола Лебре*. - Когда ты читал о семьях на Луне, где власть переходит от выживших из ума стариков к молодым, энергичным сыновьям, которые наказывают нерадивых отцов, избивая их изображения, я вспомнил Мовьер и порку, которую устроил тебе твой отец. Я вижу, ты ему этого не простил.
_______________
* Именно Лебре удалось после кончины Сирано издать в несколько
отредактированном виде его трактат. (Примеч. авт.)
- Я не умею прощать, - отозвался Сирано. - В особенности когда речь идет не только обо мне, а о мрачных наших обычаях, которые надо искоренять.
Гости герцога д'Ашперона разъехались.
Шапелль де Луилье, Лебре и Сирано отправились в трактир Латинского квартала, Гассенди и Пьер Ферма, договорясь с Сирано о важной для них обоих встрече, в предоставленной д'Ашпероном карете отправились на постоялый двор, где остановился Ферма.
Маркиз же де Шампань приказал кучеру своей кареты ехать прямо в монастырь св. Иеронима, где его уже ждали отцы Максимилианы.
Глава четвертая
СТРАНА МУДРЕЦОВ
Истинной мудрости не уместиться на
Земле, она даже в пламени костра
поднимает ум к звездам!
Д е м о н и й С о к р а т а
С и р а н о д е Б е р ж е р а к у
В условленный с Пьером Ферма день, еще в замке герцога д'Ашперона передав метру для ознакомления свою рукопись трактата по физике, Сирано с некоторым волнением отыскивал на улице Медников постоялый двор "Не откажись от угощения!".
"Какое забавное название! И чем-то знакомое! Ба! Да это ведь тот самый трактир, где они с Ноде, прибыв в Париж в "день баррикад", оставили купленных еще в Гавре лошадей. Еще тогда ему подумалось, что где-то он уже видел подобную вывеску. Подумал об этом и забыл. А теперь...
Ну конечно! Бешеная скачка с Тристаном из Парижа на восток. Одинокий постоялый двор у дороги. Призывная надпись: "Остановись и угостись!" То и другое было так необходимо! Отдых - полузагнанным коням, угощенье путникам!"
Его поднесла им "Фея постоялого двора" в ярком крестьянском платье с корсажем, с лицом мадонны и фигурой нимфы. Потом, ночью, она явилась просвечивающим призраком, но не соблазнить, а спасти гостей от ворвавшихся в трактир гвардейцев кардинала. Прощальный, чуть затянувшийся поцелуй... и перемахнувшие через ограду свежие кони!..
Безумец! Как он мог забыть? И в памяти ожили строчки им же самим написанного сонета во время путешествия с Тристаном.
МЕТЕОР
Звезда сверкнула надо мной
В мерцанье тлеющих созвездий
И пронеслась над головой,
Разя лучами ярких лезвий.
И закипал на сердце взрыв,
Грозя мне дребезгом осколков,
И поджидал во мгле обрыв.
Но не страшился я нисколько!
Хоть на пути последний куст,
А сучья разума так хрупки!
Бездонна пропасть жарких чувств
И неожиданны поступки!
Забыть не в силах до сих пор
Тебя, мой друг, мой метеор!
И надо же! Как вспомнил!
А годы спустя почудившийся на баррикаде знакомый женский силуэт со знаменем в руке.
И вот теперь невдалеке от того места эта вывеска: "НЕ ОТКАЖИСЬ ОТ УГОЩЕНЬЯ!" Так могла придумать только женщина!
И когда Сирано вошел в трактир, чтобы спросить комнату остановившегося здесь метра Ферма, он даже не удивился, увидев за стойкой расцветшую с годами, но по-прежнему прекрасную "Фею постоялого двора". Не удивился, но встревожился...
- Ах, какая жалость! - всплеснула она руками, выслушав Сирано. - Метр Ферма только что вышел проводить своего почтенного гостя, аббата Гассенди.
- Ах вот как! - сокрушенно отозвался Сирано, почему-то краснея.
- Не откажитесь от угощения, почтенный господин! Я предложу вам кружку славного вина. Оно просветляет голову и освещает память. Ради этого, пожалуй, я и сама выпью с вами за столиком, если позволите.
- Ну конечно! - охотно согласился Сирано, оправдывая себя тем, что ему все равно предстояло дожидаться.
Прелестная хозяйка, приобретя ныне горделивую осанку и плавность движений, принесла кувшин вина, подсела к столику напротив Сирано и наполнила две кружки, все время пристально вглядываясь в его лицо.
Извинившись, она на минуту исчезла, вернувшись с черной лентой в руках.
- Дозвольте мне приложить эту ленту к вашему высокому лбу, вкрадчиво попросила она и, не дождавшись ответа, грациозным движением приставила ленту к его переносице чуть выше бровей. - Как я счастлива, дорогой мой господин! - воскликнула она, откидываясь назад и как бы любуясь гостем. - Наконец-то я вполне узнала вас! Святая дева, благодарю тебя! Если бы вы только догадались, как я переживала тогда за вас. Да и потом тревожилась, ничего о вас не зная. Я и мысли не допускала о вашей гибели. Все молилась, молилась! И вот дождалась-таки!
- Я, право, не знаю, сударыня, что вы имеете в виду... - пролепетал Сирано.
- Ба! - лихо подбоченилась хозяйка трактира. - Вы не знаете, что я имею в виду! Да хотя бы коней, которых я вам подменила, чтобы они унесли вас с приятелем подальше от гвардейской погони!
- Я все помню, сударыня, - опустив глаза, произнес Сирано. - Не считайте меня неблагодарным, мне просто не хотелось быть узнанным.
- Но почему, почему?! - обиженно прошептала хозяйка. - Разве я так уж состарилась?
- Вы прежняя мадонна для меня!
- Ах оставьте, - не без кокетства ответила привыкшая к ухаживаниям трактирщица. - Оказывается, он не изменился! Все такой же женский угодник! - И снова понизив голос, спросила с заботой и укором: - Где вы были так долго?
- Очень далеко. За океаном, если не дальше. Но после возвращения я побывал в вашем заведении...
- Святая мадонна! Быть не может! Вы раните меня вот в эту грудь!
- Я не видел вас здесь, но мне показалось, что я видел кое-кого на баррикаде.
- Вот как? Вы тоже сражались вместе с народом?
- Я был среди парижан, оставив вместе с другом своих лошадей вашему хозяину.
- Он скончался, да примет господь его душу.
- Когда мы с другом забирали лошадей, вас тоже не было здесь.
- Ах, как рассказать вам, любезный гость мой! Он держал меня взаперти в чулане с самого "дня баррикад". Он хотел быть в стороне. Когда надо - с Фрондой, когда надо - с кардиналом. А я... я убегала через окошко в кладовке, чтобы петь с народом песни, верила, что народ скажет свое слово. Вы читали "Мазаринаду"?
- Не только читал.
- Как вас понять?
- Писал.
- Тсс! - испуганно приложила палец к губам трактирщица. - Я готова дать вам снова свежих коней.
- Милая мадонна! Мне ничто не грозит.
- Меня зовут Франсуаза.
- Прекрасное имя! Дочь Франции! Поверьте, великие ее художники станут изображать вас как символ родины, как образ Свободы!
- Я знаю уже, вы можете увлечь любую бедную женщину своими словами.
- Но я хотел бы совершенно обратного!
- Неужели вы как все мужчины! Говорят одно, а добиваются совсем другого!
- Я постараюсь объяснить, даже показать, - и Сирано коснулся спускавшихся на плечи локонов.
К счастью для него, его беседа с Франсуазой прервалась возвращением Пьера Ферма.
Благодушный, начавший полнеть, он вошел, отдуваясь от быстрой ходьбы. Привычно проведя рукой по своим тоже спадавшим на плечи волосам и кивнув Франсуазе, он с улыбкой подошел к Сирано.
- Рад приветствовать вас, дорогой друг. Простите, что заставил вас ждать.
- А как я рад приветствовать вас, метр Ферма, своего поручителя в известном вам деле!
- Судя по тому, что я слышал в замке герцога д'Ашперона, вы оправдываете мои ожидания и, надеюсь, не сожалеете о принятых на себя обязательствах.
И опять Сирано густо покраснел.
- Я сожалею лишь о том, что не застал вашего гостя, которому хотел бы выразить свое почтение.
- Профессора Гассенди?
- Моего учителя, метр.
- Я передам ему ваши слова не позже чем завтра, а сейчас предлагаю подняться ко мне. Вы не против, если госпожа Франсуаза принесет нам вина?
- С вашего позволения, метр, я откажусь. Госпожа Франсуаза уже угостила меня. А мне хочется сохранить для нашей беседы голову ясной.
С этими словами Сирано, покосившись на стойку, за которой стояла хозяйка, снял с головы парик, обнажив облысевший череп с лоснящейся кожей.
Пораженный Ферма поднял брови, но промолчал.
Сирано показалось, что кто-то вскрикнул у него за спиной, но он, поднимаясь вслед за Ферма по лестнице, не позволил себе обернуться, чтобы узнать, достиг ли он желаемого результата, сумел ли разочаровать в себе Франсуазу и самому уберечься от искушения. Встреча с Ферма казалась ему спасением.
В маленькой комнатушке, называемой здесь апартаментами для почетных гостей, с постелью под балдахином (гордостью перебравшегося в столицу трактирщика!) и даже с тазом и кувшином для умывания в углу Пьер Ферма усадил гостя на табурет, сам устроившись на краю громоздкой кровати с резными голубками на спинке.
- Вы удивили меня не столько своим памфлетом о Луне, сколько трактатом по физике. Я сам попутно со службой занимаюсь науками по душевной склонности, преимущественно математикой, но, однако, не чужд и естествознания, требующего опытов. Но какие опыты могли вы поставить, затрагивая глубочайшие вопросы о существе Вселенной, веществе, пустоте?
Сирано понурил голову. Мог ли он рассказать своему поручителю по тайному обществу доброносцев о встрече там с Тристаном, общение с которым заменило ему все мыслимые опыты по естествознанию, мог ли говорить о "посещении" иной планеты Солярии или грезах о ней?
Ферма сам пришел, ему на помощь, не требуя ответов на свои вопросы, а предложив Сирано послушать некоторые места из его собственной рукописи, чтобы обсудить высказанные там идеи.
- Я буду читать, а вы послушайте меня со стороны и постарайтесь при этом воспринять услышанное с точки зрения своих читателей, воспитанных на общепринятых догмах.
Сирано кивнул. Ферма стал читать:
- "Мне остается доказать, что в бесконечном мире заключаются бесконечные миры". Опасное, я бы сказал, утверждение, - заметил Ферма, отрываясь от рукописи, и продолжал: - "Представьте себе Вселенную в виде огромного животного; представьте, что звезды являются мирами, пребывающими в этом огромном животном тоже как огромные животные, служащие, в свою очередь, мирами для различных народов, вроде нас... а мы также представляем собой миры по отношению к мелким животным, которые неизмеримо меньше нас".
Ферма прервал чтение, подняв на Сирано внимательные глаза.
- Как к подобной "ереси" отнесутся отцы церкви и в особенности братья иезуиты?
- Со "святым орденом Иисуса" у меня, признаться, метр, несколько испорченные "денежные отношения". Но отцы церкви не смогут отрицать существования, скажем, блох, от укусов которых сами страдают и чешутся. И не так уж давно даже при королевском дворе не считалось нарушением этикета равно как обмахиваться веером при духоте, так и почесывать изящной палочкой с бантиком укушенные несносными насекомыми места. А ведь каждое из этих несносных тварей, как бы ни было оно мало по сравнению с телом, на котором гнездится, - это все-таки целый мир! Не так ли, метр?
Ферма расхохотался.
- И у блох могут быть свои блохи, еще меньшие, а у тех еще меньшие!
- Я знаком, метр, с вашим математическим "методом спуска"*, где вы мыслью своей от малых величин переноситесь к еще меньшим. И так до бесконечности. Я использую ваш математический метод в общефилософском смысле, допуская существование вокруг и внутри нас целого мира мельчайших и враждебных нам тварей, наносящих нам вред**.
_______________
* Примечание автора для особо интересующихся. "Метод спуска"
изложен П. Ферма в 45-м замечании к "Арифметике" Диофанта и приведен
в авторском примечании "для особо интересующихся" в последней главе
романа "Острее шпаги", первого в завершаемой здесь трилогии.
** В Европе в те времена еще не забыли ужасов опустошительных
эпидемий чумы, не подозревая, что ее возбудители, невидимые чумные
бактерии, разносятся блохами на крысах. Лишь спустя 200 лет будет
открыт мир микробов, предсказанный Сирано де Бержераком. (Примеч.
авт.)
- Браво, молодой человек! Я недаром поручался за вас. Вы превосходите дерзостью Джордано Бруно, который ограничивался лишь крамольным утверждением о населенности людьми иных миров. Вы же "математически" опускаетесь до непостижимо глубоких уровней природы.
- Я только считал, что без математики нельзя познать мир, - скромно заметил Сирано.
- Прекрасно! Итак, математика в ваших устах становится сестрой философии. Так вернемся к вашему "философскому спуску". Вы пишете: "...между ничто и хотя бы атомом такое бесконечное множество градаций, что и самому острому уму не проникнуть в них. Чтобы выйти из необъяснимого лабиринта, надо допустить наличие наравне с богом вечной материи (а тогда нет надобности в понятии бога, поскольку мир мог возникнуть без него)... как же мог хаос сам собой организоваться?" Друг мой, вы задаете здесь отцам церкви поистине коварный вопрос! А они, надо вам сказать, не любят, когда их ставят в безвыходное положение, и начинают искать выход "с факелами в руках".
- Я вас понял, метр. Но страшиться их - это перестать мыслить.
- В этом вас не упрекнешь, молодой философ! Вы пишете дальше: "Нужно представить себе, что бесконечная Вселенная состоит из бесконечных атомов - весьма простых и в то же время нетленных... все действует по-разному, соответственно своим очертаниям..." Я полагаю, свойствам?
- Да, свойств, определяемых "очертаниями" или "строением" изначальных элементов, которые, в свою очередь, состоят... и так далее, соответственно вашему "методу спуска"*.
_______________
* Примечание автора для особо интересующихся. Как ныне известно,
все атомы состоят из элементарных частиц, лишь небольшое число
которых "долгоживущие". Однако по теории фундаментального поля И. Л.
Герловина (см. предыдущие ссылки), все виды элементарных частиц,
расположенных в таблице по примеру менделеевской, являются
модификациями единой первочастицы. Ее предвидел академик М. А.
Марков, академик-секретарь отделения ядерной физики Академии наук
СССР, назвав ее в своей работе, опубликованной в докладах АН СССР,
"фридмоном". По ТФП, и эта первочастица состоит, в свою очередь, из
возмущений материального фундаментального поля. Связь этих
современных научных представлений с образами Сирано де Бержерака
примечательна!
- Следовательно, как принято говорить в математике, - резюмировал Пьер Ферма, - человека, по-вашему, нельзя считать центром мироздания?
- Позвольте процитировать самого себя из трактата "Иной свет": "Неужели только потому, что солнце отмеривает наши дни и годы, можно утверждать, что оно создано для того, чтобы мы не натыкались лбами на стенку?"
- И этот вопрос, дорогой мой философ, кое-кто сочтет за "еретический".
- Так что же нееретично, метр?
- Если не считать Библии в церковном толковании, то, пожалуй, что одна математика, да и то до тех пор, пока мой друг Рене Декарт не взялся доказывать математически существование бога. А в это надлежит верить бездоказательно!
Сирано сокрушенно вздохнул. Ферма вопросительно посмотрел на него.
- Я вспоминаю крушение своей трагедии "Смерть Агриппы", где я ополчился на бездумные верования, - объяснил Сирано.
- Конечно, восстала церковь! Рене Декарт тоже поплатился, попав в немилость к его святейшеству. Впрочем, не вы ли защищали со шпагой в руке творения Декарта от костра изуверов?
- Я уже больше не беру шпаги в руки, заменив ее пером.
- Но перо у вас не менее разящее и куда более опасное, чем былая шпага, судя по уже написанным памфлетам и трактатам.
- Я уже задумал новый трактат.
- Не будет ли он столь же еретичным?
- Разве так уж против истинной веры показать рядом два общества: одно, похожее на наше, земное, где царит несправедливость, и в противовес ему - страну мудрецов, руководимых только благом людей?
- Тогда учтите, что "н е с п р а в е д л и в о с т ь о б р а т н а я с т о р о н а в ы г о д ы".
- Спасибо, метр, за прекрасную мысль!
- Я, как юрист, хотел бы уберечь вас от гонений и запретов, что следует ожидать со стороны церкви и сильных мира сего, оберегающих свою выгоду.
- О метр! Я потерял лучшего друга и советника, с которым вы свели меня в тайном обществе доброносцев, теперь я чувствую замену в вашем лице!
- Я всего лишь даю вам "юридические советы", как избежать осложнений. Живописуя царство несправедливости, представьте его хотя бы "царством птиц", что ли, дабы люди формально не могли быть на вас в претензии.
- Царство птиц? Как в басне! Прекрасная мысль! Благодарю вас, метр! Вы наставляете меня, как ритор! Я постараюсь нарисовать такого "царя-орла", который воплотил бы в себе все ужасы земной тирании и деспотии!
- Оставшись при этом неуязвимым, - с хитрецой вставил Пьер Ферма.
- И как контраст с этим злобным "царством птиц", - увлеченно продолжал Сирано, - я нарисую страну мудрецов, руководимых не выгодой, а общим благом людей. И в их числе я вижу незабвенного Томмазо Кампанеллу.
- Страна мудрецов? Где вы нашли ее?
- На Солнце, дорогой метр.
- Не слишком ли там жарко?
- Зато нет темноты. Это символ, конечно!.. Недаром несравненный Томмазо Кампанелла назвал свой Город "Городом Солнца". У меня же не только страна, а планета, названная "Солнцем", "Солярией"!
- Может быть, среди ваших мудрецов найдется место и для математиков! Их чистую науку нельзя не уважать.
- Разумеется, метр! Тристан, готовя меня стать философом, в первую очередь приобщил своего ученика к математике. И даже был доволен им.
- Прекрасно! Вы открываетесь мне еще с одной стороны. Не дать ли вам, как другим нашим математикам, одну коварную математическую задачу: доказать простенькую с виду теорему. При вашем согласии, разумеется.
- Охотно попытаюсь это сделать, если мои способности окажутся достаточными.
- Обычно я задаю свои математические этюды, зная их решение, как это делают шахматисты в своих красивых шахматных этюдах.
Однако сейчас я еще не знаю, как доказать очевидное: Н е л ь з я р а з л о ж и т ь в ц е л ы х ч и с л а х н и к у б, н и к в а д р а т о- к в а д р а т и в о о б щ е н и к а к у ю с т е п е н ь б о л ь ш е д в у х н а д в а ч и с л а в т о й ж е с т е п е н и*. Мне удалось доказать это лишь для квадрато-квадратов.
_______________
* Великая теорема Ферма.
- Значит, это не так-то просто, метр. Не сломать бы мне зубы об этот орешек.
- Чтобы узнать, что внутри ореха, надо его раскусить. Если вы решаетесь на это, то условимся о встрече здесь через неделю. И очень хотел бы тогда же узнать побольше и о вашей стране мудрецов.
Сирано был рад увидеться с Ферма еще раз. При этом он сам себе не сознавался, что возможная встреча с Франсуазой так же влекла его сюда.
Однако сейчас, провожаемый по лестнице Пьером Ферма, он задержался на ступеньках, видя, что Франсуаза собирается отлучиться из-за стойки. Он выждал несколько мгновений и проскользнул к выходу, надевая на ходу шляпу на свой злосчастный парик.
Проводив гостя, Ферма заказал вернувшейся хозяйке жареного цыпленка на обед.
Когда же она, чем-то расстроенная, принесла ему тушеной баранины, он лишь поднял брови и ничего не сказал.
Он по роду своей основной деятельности умел разбираться в человеческих душах, подумав с улыбкой, что решение математической задачи на этот раз, быть может, послужит человеческим чувствам. И не ошибся.
Глава пятая
ТАЙНА СТЕПЕНЕЙ
Лучше один раз увидеть, чем много раз
услышать.
Н а р о д н а я м у д р о с т ь
Как известно, после окончания Тридцатилетней войны в Европе по опустошенным странам бродили разбойничьи шайки под видом нищих, бродяг, отслуживших солдат-наемников и странствующих актеров, в том числе и компрачикосов, похищающих или покупающих детей, чтобы, уродуя их, приспособить малышей для привлекающих толпу зрелищ, перепродавая потом уродцев как шутов или "акробатов без костей".
Одной из жертв этих негодяев оказался маленький Жан, худенький, робкий, забитый и изголодавшийся французик из Эльзаса. Его за небольшую мзду продали кочующим "артистам" отчаявшиеся родители, чтобы прокормить остальных шестерых детей.
Изуверы подготовили Жана для удивительного представления в расчете вызвать восторг зрителей. Им объявят о сверхъестественной остроте слуха мальчика, который услышит, несмотря на поднятый зрителями шум, сказанные кем-нибудь из задних рядов шепотом слова, которые услышать невозможно!
Непритязательная толпа шумела, кричала, аплодировала, стучала ногами и скамейками, орала, оглядываясь назад на вставшего в задних рядах и что-то шепчущего шутника. И ликовала, когда мальчонка с птичьим личиком, остреньким носиком и глазами-бусинками, стоя на подмостках, слово в слово повторял сказанное, порой даже по-чужеземному.
Озорники потешались, ругаясь на языке сарацинов или турок, а то и произнося непристойности по-французски, мальчик, не понимая даже смысла мерзостей, безошибочно их повторял.
Мужчины и женщины валились с лавок, катались по полу в исступленном хохоте.
Балаганщики были довольны: толпы ломились к ним и мелкие монеты текли звонкими ручьями.
Как-то на диковинное ярмарочное представление забрел любопытствующий монах-иезуит из монастыря св. Иеронима, отец Максимилиан.
Единственный среди простодушных зрителей, он понял, что мальчик вовсе не обладал феноменальным слухом, а попросту совершенно глух.
Прикинувшись разгневанным, хитрый иезуит явился в балаган и срывающимся фальцетом пригрозил обманщикам разоблачением, ибо мальчик, судя по его произношению, со дня рождения слышал, научившись правильно говорить, а слуха был лишен злодейски своими хозяевами, которые хотели заставить его, ставшего глухим, научиться безошибочно различать звуки по движениям губ.