Кирилл Казанцев
Доказательство чести

Предисловие

   Есть в Екатеринбурге универмаг «Центральный». Так уж принято – называть их по принадлежности к определенной административной единице города, а это заведение стоит на территории Центрального района. Здание уникальное как по своей истории, так и по внешнему виду.
   Что касается истории, то второго такого шедевра в России, пожалуй, не сыскать. В одна тысяча восемьсот девяносто седьмом году его сдал тогдашней приемной комиссии архитектор Бенуа, специально выписанный для этого из Италии государем Николаем Вторым.
   То ли торопился итальянец завершить Русский музей в Санкт-Петербурге, то ли не было у него большого желания возиться с этим долгостроем, да только уехал он, не покрыв крыши. Бенуа есть Бенуа, и стыдно спрашивать с него за крышу, если дом построен. Туземные ваятели возводили бы его лет десять, причем никто не поручился бы за то, что это было бы похоже на дом. А Бенуа постарался на славу. Екатеринбург – не Питер. В то время в этом городе можно было строить здания и повыше Зимнего дворца. Это в городе на Неве особенно не развернешься. Сначала по коньку Эрмитажа вымеряй, а потом под эту высоту и планируй.
   В две тысячи одиннадцатом году мэр Екатеринбурга сделал то, до чего не додумывались его предшественники за все сто с лишним лет, прошедших после постройки дома. Если бы Бенуа знал, во что превратится его творение, он наверняка бы заплакал. Шедевр Бенуа от асфальта до чердака покрыли зеркальными стеклами, отчего здание приобрело вид гигантской ванной комнаты, вывернутой наружу. С того момента с какой стороны на универмаг ни посмотри – видится лишь параллелепипед, на гранях которого повторяется все, что происходит вокруг, только, понятно, наоборот.
   Но наступил момент, когда тревогу забили руководители ГИБДД. Дорога к «Центральному» вела через весь город и была пряма как просека в лесу. В результате этого можно было, глядя на универмаг, выщипывать волосинки из носа, находясь на балконе дома, расположенного на другом конце города. У самого крыльца творения Бенуа трасса расходилась в разных направлениях под прямыми углами. Но тревогу гаишники забили уже после того, как случилось то, о чем они догадывались, чувствуя тяжесть на душе.
   Эту ночь с пятого на шестое июня тринадцатого года запомнят все горожане, но лучше всех, конечно, мэр, давший распоряжение придать универмагу облик космического объекта, и Виталька Кусков по кличке Штука.
   Утром пятого Виталька почувствовал приток депрессии, сел в свой трехсотый «Мерседес», выкатился с парковки, расположенной под его домом, и стал колесить по Екатеринбургу. Вся братва отправилась за город праздновать день рождения Яши Локомотива, а Виталька не был приглашен на это мероприятие. Оттого настроение у Штуки, честно сказать, было гадкое.
   А все из-за пьянки, которая случилась в ночь с четвертого июля на пятое. Перебрав, Виталька устроил с Локомотивом, разминающимся перед основным праздником, соревнования по армрестлингу. Дело происходило в ресторане «Огни Екатеринбурга» в присутствии полусотни таких же господ, готовящихся к завтрашнему мероприятию.
   Виталька с Яшей освободили стойку бара от бутылок и рюмок, встали по разные стороны и принялись ломать друг другу правые руки. Господь не обидел здоровьем ни одного, ни второго, поэтому противостояние длилось довольно долго – около пяти минут. Потом то ли винные пары Витальке в голову ударили, то ли он куда торопился, только ни с того ни с сего вдруг врезал Яше хук слева и, пользуясь глубоким нокаутом супостата, быстро прижал его руку к полировке стойки.
   Нечего и говорить, что победа была признана недействительной, а Витальку дисквалифицировали. Судя по всему, штрафные санкции охватывали и тот отрезок времени, когда Локомотив на Медвежьем острове праздновал свое тридцатипятилетие вместе с двумя сотнями братков и их очаровательными дамами.
   Потому и одолевала Витальку депрессия. Он немного покружил по городу, не нашел веских причин для того, чтобы набить кому-нибудь морду, и как-то сам собой снова оказался в «Огнях Екатеринбурга». Его победу там, судя по всему, еще помнили, ибо трое халдеев в бабочках до сих пор подметали пол от осколков стекла и мебельных щепок.
   Начинать в полдень с мартини было как-то неприлично, поэтому Виталька заказал селедку под шубой, горячее, литр ананасового сока и двести водки.
   Двести водки закончились гораздо быстрее, чем литр сока, поэтому Виталька попросил повторить. Официанты так и сделали, однако… нет, не испугались, а всего лишь насторожились. Персонал ресторации пришел бы в ужас, если бы тут находились Локомотив и Штука одновременно. Эти двое сами по себе, по отдельности, были парнями вполне сносными и даже милыми. То же самое представляют собой сера и селитра. Однако стоит их соединить, да еще добавить угля!..
   – Музыку!
   Официанты напряглись чуть сильнее, однако Шуфутинского включили. В зале, который занимал Виталька в единственном числе, покатилось эхо, какое-то гулкое, еще не проснувшееся после вчерашнего.
   – Я что-то стриптиза на сцене не вижу.
   – Понимаешь, Виталя, сейчас час дня, – объяснял Кускову вызванный администратор. – Люди в поле, у станка. Они придут сюда часов через восемь…
   – А я не люди? Хер на блюде?
   – Конечно, не хер. Но девочки-то с мальчиками отдыхают. У них ведь все наоборот. Ночью работают, днем спят.
   Кусков вздохнул и заявил:
   – Тогда сами выходите на сцену. Весь штат ресторана. Мальчикам разрешаю оставить бабочки, девочкам – туфли. Хочу вальса и чечетки.
   Спорить с Виталькой – дохлый номер. Алкоголь, залитый в его двигатель, весьма убедительно доказывает, что ничего невероятного в этом мире не бывает. Все совершенно очевидно и просто.
   Через час непонятно откуда привезли заспанную девочку и такого же мальчика, опухшего лицом и худого телом. Они вышли на сцену с таким видом, словно их вывели на расстрел. Оба ежились как вурдалаки, угодившие под солнечный свет. Однако творческие работники увидели Витальку и вспомнили, кто он такой. Зал до отказа наполнил голос Милен Фармер. Артисты начали совершать какие-то телодвижения, характерные для перепившихся любовников.
   – Да, это вам не карнавал в Рио, – отметил Виталька, но отвалился на стул и соизволил лицезреть представление.
   Он заказал еще двести и салат «Огонек».
   Потом еще двести и икры.
   Еще через час, в начале четвертого, Виталька вылез на сцену и начал стучать по барабану, позабытому музыкантами, стараясь попадать в ритм движений пары, очумевшей от эротического танца.
   Без пяти четыре он потребовал принести из реквизита бескозырку и попробовал станцевать «Яблочко». С этим у него не сложилось, тогда Виталька пригласил голую, обалдевшую от ужаса стриптизершу на тур вальса, хотя бескозырку и не снял.
   В четыре двадцать он дал администратору сто долларов и попросил микрофон с караоке. Браток согнул о шею держатель микрофона, поднял со сцены стул и уничтожил им весь интерьер бара. После он пил что-то прямо из графина, бил кого-то не по злобе, потом вдруг оказался на кухне, где пытался склонить к сексу повариху, обжег руку о плиту, после чего направился в туалет, не нашел там писсуаров, стал скандалить и требовать сантехников. Его проводили в соседнюю дверь. Виталька писсуары обнаружил и о сантехниках забыл.
   Потом свет погас, а когда включился, Штука обнаружил себя абсолютно обнаженным в постели с какой-то девицей. Он с трудом узнал в ней танцовщицу, плюнул и стал одеваться на выход, находясь в совершенно невменяемом состоянии. Раз пять или шесть Виталька смотрел на наручный «Ролекс», однако определить время так и не смог.
   «Мерседес» стоял там, где браток и предполагал, – около крыльца заведения. Бросать машину он мог где угодно, ибо все жители города очень хорошо знали, кому она принадлежит. В Екатеринбурге до сих пор не нашлось ни одного идиота, который решился бы выдавить у «мерса» форточку и выдернуть магнитолу. Не говоря уже о том, чтобы угнать саму машину.
   Виталька уселся на сиденье, безумно поглядел по сторонам. Пятиминутная привязка к местности не дала совершенно никаких результатов. Точно так же, как и процесс проникновения в глубину собственной памяти. На данный момент перед его глазами стояли занавески в серебряную клеточку, троящийся экран телевизора и тощие груди танцовщицы, дергающиеся над ним. Это означало, что секс все-таки был.
   Кусков плюнул на асфальт, занес ноги в машину и включил зажигание. Он решил, что надо выехать на большую дорогу. А там уж можно будет сообразить, где он находится и как с этого места добраться до дома.
   Виталька медленно выехал со двора, стараясь совместить в одно целое все одинаковые объекты, множащиеся перед глазами. Наибольшую трудность представлял проезд между шестью колоннами, преградившими машине путь на улицу. Проклиная сталинский социалистический ампир, Виталька разделил шесть на два и аккуратно протиснулся между третьей и четвертой колоннами. Иначе говоря, между двумя имеющимися в наличии.
   Район он не узнавал. У него возникло такое чувство, будто эта тощая шлюха из свердловского кабака увезла его куда-то, как минимум в Казань, там изнасиловала и бросила.
   Он вырулил на середину проспекта, который по-прежнему не узнавал, и тут в двухстах метрах от него, впереди по курсу, засветились фары встречной машины. Виталька собрался, проявил чудеса концентрации и подумал снова. На этот раз его мысль сводилась к тому, что было бы очень хорошо, если бы встречное авто принадлежало не райотделу полиции или ГИБДД, что гораздо хуже.
   От районников можно откупиться, сунуть двести долларов и при этом даже не помнить, как тебя зовут. А эти фраера со светоотражающими надписями на спине обязательно поведут к машине и начнут составлять протокол. Потом опять придется валить к заместителю начальника городского ГИБДД и отстегивать ему штуку баксов, чтобы он похерил протокол. Пьяным Виталька ездил часто, попадался тоже едва ли не каждый день, за что и платил. Так погоняло Штука и приклеилось к нему навеки.
   Вглядевшись, Виталька понял, что тревога излишня. Фары приближающегося автомобиля были мощны и походили на мерседесовские. Екатеринбургские копы еще не обнаглели до такой степени, чтобы выезжать на службу на «меринах», а раз так, то путь свободен.
   Однако смутное сомнение, отступившее в первый момент, снова стало возвращаться. Этот ублюдок на иномарке ехал навстречу Штуке по одной с ним полосе.
   – Подлец! Пьяный он, что ли? – Как только Кусков открыл рот, салон мгновенно заполнился непереносимой концентрацией водочного перегара.
   На всякий случай Виталька посмотрел на дорогу из бокового окна. Вполне вероятно, что по встречной ехал именно он. Однако проверка показала, что это не так. Виталька-то как раз являлся добросовестным участником дорожного движения, а нарушителем был тот, встречный.
   Браток на всякий случай сбросил скорость и пару раз перевел ближний свет фар на дальний. Если водила напротив зазевался, то это лучший способ вернуть его с небес на дорогу.
   Поразительное хамство! Встречный урод на иномарке не придумал ничего лучшего, как ответить Витальке тем же.
   – Не в Японию ли эта шалашовка меня завезла? – прошипел Штука.
   Подчиняясь какому-то импульсу, понятному одному ему, он добавил газу, вывернул руль влево и перестроился на полосу встречного движения. Владелец мощной, стремительно приближающейся иномарки, вероятно, понял, что происходит что-то не то. Он опомнился и вернул машину на свою полосу, то есть опять на встречную для Витальки.
   – Ну, не сука ли, а?! – Кусков вскипел, прижал педаль подачи топлива к полику и вывернул на правую полосу, как оно и положено на дорогах России.
   Он почти протрезвел. В тот момент, когда до столкновения оставалось чуть более двадцати метров, владелец встречной иномарки, разогнавшейся до сумасшедшей скорости, понял, что аварии не избежать, если снова не вернуться на встречную. На этой полосе они с Виталькой оказались практически одновременно.
   – Ну, падла! – успел рявкнуть Кусков. – Жив останусь – в клочья порву!
   Он отчаянно рванул в сторону от уже приблизившейся машины.
   Удар! Хлопок мгновенно раздувшейся подушки безопасности!
   Тишина.
   Свист за окном.
   Еще удар!
   Звон стекол, лязг ломающихся металлических частей машин!
   Его «Мерседес» пару секунд катился по какой-то идеально ровной поверхности, потом остановился.
   После свиста, раздавшегося за окном, Виталька Кусков был уже без сознания от динамического удара.
   В его мозгу, почти насмерть отравленном алкоголем, мелькнула последняя мысль:
   «Если перелетел, значит, все хорошо».
   Когда Виталька открыл глаза, он совершенно не понимал, где находится и что с ним произошло. Браток выбрался из-под подушки, с трудом открыл дверь и сразу уткнулся во что-то мягкое, пахнущее новью. Еще воздух благоухал бензином, но это не в счет. Привыкнув к темноте, Кусков пощупал лобовое стекло своей тачки и понял, что на нем нет даже трещины.
   «Странно».
   Он растолкал плечами какие-то предметы, напоминающие парадный строй солдат, сделанных из ваты, пробрался к капоту и так же, на ощупь, изучил и его. Если не считать треснувших фар и ободранной краски, машина была такой же, какой ее пригнали из Бреста.
   Штука повернулся кругом и принялся ощупывать солдат, плотным кольцом окруживших машину и его самого.
   – Что за лабуда? Кругом какие-то тряпки! Я что, в раздевалке? Это барак на зоне?..
   Только для раздевалки в бараке это чересчур круто. Никаких крючков! Вешалки, на которых висела одежда, были даже на ощупь лакированными и ухоженными.
   – Да где я, мать твою?! – заорал взбешенный Штука. – Куда делось это мурло помойное на иномарке?! Эй, люди, где я?
   – На первом этаже, – сообщил ему спокойный голос. – В отделе женской верхней одежды, если тебе нужно знать абсолютно точно. Ну-ка, вылезай оттуда, Шумахер! Веди сюда всех, кто там еще с тобой приодеться решил. Будем разговоры разговаривать!
   Виталька в полной темноте нахмурился, заскрежетал зубами и осведомился:
   – Это что за лох там болтает?! – Расталкивая непонятные толстые тряпки, он сантиметр за сантиметром стал продвигаться в сторону голоса.
   Едва браток откинул последний кусок драпа, как ему в лицо ударил слепящий свет. Реакция Витальки была заторможена, поэтому он сначала медленно отвернулся и закрыл лицо руками, а уже потом крутанулся обратно.
   – Милиция, гражданин водитель! Держите руки так, чтобы их было видно!
   Свет исчез. Штука убрал от лица руку и всмотрелся в темноту.
   – Вы один?
   Виталька молчал и студенистым взглядом смотрел на сине-белую «пятерку», борт которой украшала надпись: «Вневедомственная охрана».
   – Да он пьяный! – раздался второй голос.
   Виталька понимал, что за люди направляли на него автоматы, и решительно замотал головой. Ему хотелось возразить более убедительно, но язык опять отказал.
   – Конечно, пьяный, – повторил голос. – Михаил, смотри, да он лыка не вяжет! Ну-ка, иди сюда! Как фамилия?!
   Кусков помолчал, похмурился, поиграл желваками, развернулся кругом и пошел прочь. Он двигался уверенно, но не прямо.
   – Ну-ка, держи этого наглеца, Саня! – послышалось за спиной Витальки. – Вот хам!..
   О том, что происходило в течение следующей минуты, лучше умолчать, а потом раздался вопрос:
   – Ты почто в универмаг заехал?!
   Штука, сидящий на земле, поднес к лицу руки, обе сразу. Одну не мог – на запястьях были наручники.
   Он вытер кровь, сочащуюся из носа, и спросил:
   – В какой универмаг?
   – А это что?! – Сержант ткнул стволом автомата в то место, откуда совсем недавно вышел Виталька. – Охраняемый подземный гараж, по-твоему?!
   Кусков посмотрел на пробоину, напоминающую повреждение на «Титанике», потом на стену и крышу дома. В его глазах отражался изумленный ужас.
   – Это что же, я в творение Бенуа, блин, в универмаг «Центральный» попал?.. В отдел женских… верхних пальто, что ли? – Он схватился за голову.
   Ребятам из охраны оставалось лишь вызвать ГИБДД и сообщить о ЧП директору «Центрального».
   – А где эта сволочь на импортной тачке?! – вдруг заорал Виталька, вспомнив, что в подобных ситуациях лучше всего быстро найти крайнего. – Из-за этого урода я… в нерукотворный… в галантерею…
   – Врачей еще вызови, Саня. – Сержант отошел в сторону, смачно сплюнул на асфальт с двумя жирными следами от широких колес «Мерседеса». – Кто мне объяснит, что можно делать в четыре часа утра в универмаге, на машине, в состоянии белой горячки?
   Рация работала из рук вон плохо. Командиру взвода было доложено об этом еще вчера, однако тот опять отмахнулся. А как экипажу вневедомственной охраны обходиться без рации?! Это все равно что проктологу работать без резиновых перчаток. Пока старший наряда стучал тангентой о крыло, подвергая ее таким образом срочному ремонту, его напарник от нечего делать зашел в пробоину. Вскоре оттуда донесся щелчок открываемого багажника.
   Через минуту сержант выбрался на улицу, быстрым шагом подошел к старшему наряда, отвел его в сторонку от хозяина «Мерседеса» и прошептал:
   – Саша, это тот самый!.. У него в багажнике АКС.
   – Что?!
   Младший покусал губу, словно от этого зависела чистота его речи, и повторил едва ли не по слогам:
   – У него в багажнике автомат Калашникова. АК. Без приклада. Значит – АКС.
   Два часа назад все экипажи, находящиеся неподалеку, были срочно направлены к Центральному железнодорожному вокзалу. Побывали там, подчинившись приказу, и эти сержанты.
   На путях, в трехстах метрах от ближайшего пешеходного перехода, был обнаружен труп. На алкаша, случайно выпавшего из вагона, покойник похож не был. Ничего подобного! Одет не по-вагонному. Вместо шлепанцев – туфли от Бергуччи, льняная рубашка и полное отсутствие трико для путешествий. Стрелки на брюках похожи на острия сабель, наточенных перед боем. В карманах ассорти преуспевающего человека: около пятисот долларов, пара тысяч в рублях и – какое чудо! – паспорт на имя Ефикова Ивана Викторовича.
   Это сочетание имени, отчества и фамилии не могло сказать сержантам из ЛОВД ровным счетом ничего. Ефиков так Ефиков. Иван Викторович – нет вопросов. Но вот сотрудники местного УБОП после сообщения, пришедшего к ним ночью, здорово заволновались. Они-то и прояснили ситуацию коллегам. Оказывается, Ефиков и Эфиоп – это одно и то же.
   Ефиков – личность, никому не известная, а вот Эфиопа не знать грех. После убийства контролера сети ресторанов этот пост тут же занял Эфиоп. Он все питейные заведения переименовал таким образом, чтобы никто, даже с пьяных глаз, случайно не перепутал, кому они принадлежат. «Третья пирамида», «Сфинкс», «Хеопс» и остальные в том же духе.
   Теперь этот тип лежал между третьей и четвертой рельсами. Кто-то расстрелял гражданина Ефикова из автомата Калашникова калибром 5,45 мм и растворился в пахнущем креозотом воздухе железнодорожного вокзала. Операция «Перехват», как и положено в девяноста девяти случаях из ста подобных, не дала никаких результатов.
   Теперь, спустя три часа, взорам двух милиционеров из вневедомственной охраны предстал совершенно невменяемый молодой человек, во владении которого находились «Мерседес» и автомат Калашникова. Последний, по счастливому стечению обстоятельств, имел калибр именно 5,45.
   – Что делать?..
   – Да уж, мать твою, вляпались! Теперь придется отрабатывать тему до конца и по всем правилам.
   Младший нервничал заметно больше, но это не мешало ему думать о том, как совместить приятное с полезным.
   – Как ты думаешь, что нам теперь за это будет? Медаль? – осведомился он.
   – Если вот так, то ничего, – выдавил старший, рассматривая Витальку, мирно спящего под колесами их «Жигулей». – А если скажем, что мы его гнали, при этом он отстреливался из пистолета, который потом скинул, тогда… – Он воровато огляделся, подошел к своей машине и резким ударом сложенного автоматного приклада выбил левое окно.
   Потом старший наряда обогнул «Жигули» и проделал ту же операцию справа. Машина уставилась в темноту ослепшими глазами. Миновав Кускова, сержант прошел внутрь универмага и намотал на ствол своего автомата полу пальто, висевшего на плечиках. Очередью из двух патронов он прострелил колесо и левую заднюю дверцу иномарки.
   – Вот теперь, может быть, что-нибудь нам и перепадет.
   Старший наряда вытянул из «слепой» машины переговорное устройство, а потом взволнованно и быстро сообщил на пульт дежурного о том, что попал в перестрелку, но сопротивление преступника сломлено, он обездвижен. При этом живы все. И свои, и чужие.
   Далее очередь удивляться наступила для директора универмага и дежурного по райотделу. О применении оружия надо было сообщить еще и прокурору, как того требует закон, но сержант побоялся переборщить. Что-то ведь он должен сейчас сделать неправильно!.. Иначе нельзя. Когда человек в шоке после стрельбы, он обязательно что-нибудь да забудет. На то он и шок.

Глава 1

   Сообщение о том, что старший опер ГУВД Екатеринбурга Пермяков арестован и водворен в СИЗО, стало для Антона Копаева полной неожиданностью. Сашка Пермяков учился на юрфаке вместе с Антоном и Пащенко, нынешним транспортным прокурором. Антон закончил первый курс, когда Пермяков получил диплом. Вроде бы никаких предпосылок для дружбы, тем паче что Пермяков работал в следственном комитете, а Копаев – в ГУВД.
   Их свел как раз Пащенко, который, как и Антон, проводил на стадионе свободное от работы время. Вскоре неутомимый транспортный прокурор подтянул и Пермякова. Они вместе играли в футбол и всей душой предавались этому занятию.
   Потом Антон ушел в УСБ. Официально он был уволен из ГУВД, и его друзья не знали, что Копаев остался служить. Только теперь уже оперативником в Управлении собственной безопасности ГУВД под началом полковника Быкова.
   Новый начальник организовал переход Антона по всем правилам конспирации – через увольнение и сочинение достоверной легенды. Работа под прикрытием требовала от Антона собранности. Каждая новая история с оборотнями в погонах выжимала молодого опера досуха.
   Копаев уже привык к перемене имени, фамилии, родственных связей. Каждое новое дело вносило свои коррективы и в его поведение. Чем дольше он работал, разоблачая коррумпированных сослуживцев, тем труднее ему было возвращаться в себя, вновь привыкать к имени и фамилии, полученным при рождении.
   Оперуполномоченный Управления собственной безопасности ГУВД Екатеринбурга Антон Копаев. Это сочетание должности и имени знал только один человек в ГУВД – начальник Антона полковник Быков.
   С Пермяковым и Пащенко Копаев встречался по-прежнему, в основном на стадионе, но теперь уже не дважды в неделю, а раз в месяц. Лгать было тяжело. Друзей всегда трудно обманывать. Но этого требовал его новый статус, положение человека, помогающего разоблачать продажных полицейских внутри системы.
   «Да и ложь ли это? – думал Антон всякий раз, когда отвечал на вопросы Сашки или Пащенко о работе. – Я должен говорить неправду, это моя жизнь. Но я не предаю друзей, и моя ложь не предусматривает выгоды».
   Для них он был менеджером строительной компании, существовавшей только на бумаге. Она якобы имела директора, главного бухгалтера и около тридцати штатных сотрудников. Это позволяло Антону жаловаться на пресс начальства и в случае необходимости ссылаться на срочный вызов в офис, который всегда был на замке.
   И вот Сашка арестован.
   Прокурор Пащенко позвонил уже через два часа после задержания Пермякова и сказал:
   – Начнем с того, что, как говаривал Горький, этого не может быть, потому что не может быть никогда. Хотя, черт возьми, случилось.
   До утра было решено не дергаться. Причин тому было много. Сашка арестован по подозрению во взятке, и ночное появление в тюрьме прокурора мгновенно заставит определенные умы сосредоточенно работать. Это, пожалуй, первое и самое главное. Тут же была обнаружена вторая по значимости причина, потом третья…
   У Антона сегодня был выходной, и он намеревался потратить его на выяснение всех обстоятельств задержания друга. Быков мог прояснить ситуацию. Антон собирался утром направиться к нему, но получилось так, что звонок полковника застал Копаева в прихожей.
   – Имя такое слышал – Александр Пермяков? – осведомился Быков.
   – Да, слышал, – отозвался Антон, опускаясь на пуф в прихожей.
   – Двигай на квартиру, – приказал Быков и отключил связь.
   Речь шла о конспиративной квартире в Екатеринбурге, где Антон встречался с начальником для получения инструкций и передачи данных. Не мог же бывший опер, уволенный со службы, каждый день заглядывать в ГУВД и заходить в кабинет начальника УСБ.
   – Откуда знаешь Пермякова? – осведомился Быков, едва они встретились.
   «Сказать, что друг, невозможно, – сразу понял Антон. – Отстранит и направит другого. Соврать – хуже некуда».
   Лгать Быкову Антон не умел и не хотел.
   – В футбол частенько играли, когда я опером на земле работал.
   – Понятно. Но речь, собственно, не о Пермякове.
   «Хороший оборот», – пронеслось в голове Копаева.
   – Идет какая-то грязная игра, Антон. Начали ее люди из ГУВД. Если Пермяков не их жертва, то сообщник, которого они решили наказать. В любом случае такие игрушки должны мгновенно накрываться нашим управлением, понимаешь?