Страница:
Кирилл Казанцев
Крематорий
Глава 1
– Да нас просто используют, как дешевых шлюх! – Немолодой брюнет в потертой авиационной кожанке по-кавалерийски рубил воздух ладонью. – Неужели ты, Паша, сам этого не понимаешь?
– Мне тоже последние полеты показались подозрительными, – подумав, ответил собеседник, рыжеватый коротышка в синем пилотском кителе. – Ладно, Аркадий, наливай...
Выпивали в сосновом леске. От земли, прогреваемой солнцем, тянуло хвоей, грибами и прелой прошлогодней листвой. Сквозь субтильные заросли прорисовывался грунтовой аэродромчик сельскохозяйственной авиации. В стеклах контрольно-диспетчерской башенки сверкало заходящее солнце. Несколько стареньких «Ан-2» топырили свои стрекозиные крылья на зеленеющей лужайке. Тяжелый топливозаправщик осторожно выехал из-за ангара и пристроился к крайнему самолету.
Авиатор Аркадий аккуратно разостлал на пеньке газету, выставляя бутылку водки и граненые стаканы. Черный хлеб, банка тушенки, нож и пачка сигарет органично вписались в натюрморт.
– Ну, за все хорошее, – предложил он тост, разлив спиртное.
– Да уж, хорошего в нашей жизни все меньше и меньше, – вздохнул собеседник, но тем не менее чокнулся и выпил.
– Во-во. Особенно с последними полетами. – Аркадий выпил залпом, намазал тушенкой хлеб, закусил. – Смотри: допустим, мы действительно распыляем какие-то химикаты от энцефалитного клеща, как нам и было сказано. Ты, Паша, вообще можешь припомнить что-то подобное? Чтобы наша сраная власть дефицитное авиационное топливо жгла якобы из-за заботы о здоровье населения? Да еще распыляет над заповедником, у которого федеральное подчинение... Ладно, поверим. Но почему в полетном листе у нас эти леса не указаны? Почему по документам мы работаем якобы по совершенно другим и, заметь, сельскохозяйственным объектам? Почему распоряжение об этих лесах в заповеднике только в устной форме? А главное – что это за химикаты такие, которые нам в распылительную систему загружают? Пытался выяснить – меня, заслуженного летчика, от моего же самолета отогнали! Не твое дело, мол...
– А что это может быть?
– А хрен его знает! Но дело тут очень темное и наверняка противозаконное... То, что это никакое не средство от энцефалитного клеща, и дураку понятно.
– Да ну-у-у! – недоверчиво протянул Паша. – Что наши власти – отраву какую-то над заповедником распыляют, словно американцы – «Эйджент оранж» над вьетнамскими джунглями? Да, скоты они там все, согласен. Но не до такой же степени! А главное, смысл им в этом какой? Понимаю, что за «зелень» они и мать родную зарежут. Но тут резона им нет никакого.
– А я вот в последнее время ничему не удивляюсь. Даже если узнаю, что наш губернатор Радьков решил таким образом все окрестные леса извести, чтобы освободившуюся землю в оборот пустить. Продать кому-нибудь, например. Или какую-нибудь хрень на освободившейся территории посадить. Да, и не забывай про обходную дорогу. В эту федеральную трассу масса денег вбухана. Я вот что, Паша, думаю. Боюсь, тут очень сильно паленым пахнет. Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным. А если это тайное когда-нибудь проявится – виноватыми нас с тобой сделают, как пить дать!
Вечерело. Глубокое синее небо над лесом прочеркивали острокрылые ласточки. От реки за аэродромом тянуло пронзительным холодком. Аркадий налил по полной, предложил традиционный авиационный тост «за чистое небо!»
– Ладно, а с этими левыми полетами ты что предлагаешь? – спросил Паша немного растерянно. – Так и дальше делать вид, что мы ничего не понимаем? А если действительно... выплывет?
– Я же говорю: неизвестно, где у этой истории ноги растут, где ее начало и во что она может вылиться. – Аркадий разлил остаток водки по стаканам, посмотрел через бутылку на свет и достал из сумки еще одну. – Но я на всякий случай решил подстраховаться. После полета в авиапыле всегда немного химреактивов остается. Вот я незаметно и слил оттуда в склянки... Не поверишь – это что-то типа эпоксидного лака, только жиденький очень. Пальцы, видишь, как опекло? – говоривший продемонстрировал руку с алыми следами ожогов. – Ну, уж точно не средство от энцефалитного клеща. Короче, одну склянку на всякий случай отправил посылкой в Генпрокуратуру, с соответствующей запиской: так, мол, и так, летчиков сельхоз-авиации заставляют распылять над заповедным лесом вот эту гадость, в полетных листах маршруты сознательно фальсифицируют, а что в авиапылы на самом-то деле заливают – непонятно. Пусть сами анализируют и делают выводы.
– Записка хоть анонимная? – прищурился собеседник.
– Паша, я ведь отставной гвардии майор авиации. В Афгане полтора года отслужил, две медали и орден имею. Там, зеленым летехой, почти никого не боялся. А тут почему-то боюсь всех. Начальника авиаотряда, козла вонючего, который, кроме как на пердючих «Анах», ни на чем больше не летал. Ментов наших, которые от нечего делать тебе морду могут набить и еще уголовное дело нарисовать. Всю эту шушеру из областной думы и губернаторского окружения. А ведь мне до гражданской пенсии – чуть больше чем три месяца, а точнее, – летчик извлек из внутреннего кармана глянцевый календарик с проколотыми датами, – ровно сто четыре дня. Скажи – мне на свою задницу именно сейчас все это правдолюбство надо? Выгонят, и еще какое-нибудь дело повесят о краже или халатности. А то ты не знаешь... Анонимка – она всегда надежней, особенно в таких скользких ситуациях.
– А если вычислят, что это ты?
– К тому времени я уже буду на пенсии. Главное, чтобы сюда какую-нибудь высокую серьезную московскую проверку прислали. Тогда колесо правосудия и завертится... А вот тогда я, как законный пенсионер, с удовольствием выступлю свидетелем. Хрен мне что сделают!
Позади хрустнул сучок – летчики синхронно обернулись. Метрах в пяти от них стоял нестарый еще мужчина с костистой физиономией свежемороженой щуки. Его выцветшие голубоватые глаза смотрели пронзительно и недобро. Глаза эти буквально гипнотизировали летчиков – в них читалась ненатруженная сила, нерасплесканная прорва жестокости. Это был Игорь Машлак, начальник аэродромной охраны – самый страшный человек в местном поселке авиаторов. По слухам, когда-то он работал в ФСБ большим начальником, откуда его выгнали то ли за самоуправство, то ли за пытки. Вместе с ним вышибли на пенсию и начальника областного управления, который перед уходом успел, словно падающий вратарь в броске, сплавить Машлака на новое место.
Несколько секунд начальник охраны смотрел на авиаторов круглыми белесыми глазами без ресниц и угрюмо молчал. Красноречиво взглянув на спиртное и закуску, он молча развернулся и зашагал прочь.
– Вот, сука поганая, и тут нас вычислил, – в сердцах сплюнул Аркадий. – Прямо цербер какой-то. Никуда от него не спрятаться!
– Имеем законное право расслабиться, – возразил Паша. – Завтра и послезавтра полетов нет, выходные. Лесок – не общественное место, выпивать тут не запрещено.
– Я о другом... Боюсь, чтобы он наш разговор не подслушивал. Неизвестно, сколько он тут за деревом прятался и что мог услышать.
– Сколько можно бояться! – отмахнулся Павел с беспечностью выпившего человека. – Ладно, темнеет уже. Давай еще пару стаканов накатим – и по домам. В понедельник встречаемся.
Спорить не приходилось: ведь летчик сельхозавиации – человек абсолютно бесправный. Выгонят из авиаотряда – куда потом в губернском городе по специальности устроишься? Пилот Аркадий и штурман Паша уселись в кабину. «Ан-2» чихнул, взвыл двигателем и, несколько раз подпрыгнув на неровностях грунтовки, майским жуком взмыл в яркое весеннее небо.
Самолет натужно полз вверх. Двигатель рокотал с умиротворяющим однообразием. Солнце радужно дробилось в пропеллере. Поднявшись на километровую высоту, пилот определил курс в сторону леса, темневшего за рекой. Внизу медленно проплывали черные весенние поля, серо-зеленый пролесок в полупрозрачной голубоватой дымке. Пруды серебрились, словно новые монетки. Пилот сосредоточенно сжимал штурвал, штурман то и дело поглядывал на приборы и в летный планшет.
Заложив плавный вираж, самолет принялся снижаться, чтобы распылить химреактив. Когда «Ан-2» снизился до расчетных тридцати метров, из аэропылов под крыльями повалил густой сизый шлейф. Загадочная химическая субстанция густо оседала на почве, деревьях, кустах сероватой липкой пленкой. Распыление длилось пятнадцать минут, пока не опустели емкости. Обработав указанный начальством участок, пилот быстро набрал высоту и развернул самолет в сторону аэродрома – дозаправить контейнеры химреактивом «от клеща энцефалитного».
Внезапно двигатель взвыл на тон выше, но вскоре зарокотал, как обычно.
– Что это? – обеспокоился штурман Паша.
– Самолет старый, его еще в прошлом году списать собирались, – пояснил пилот Аркадий. – Первый раз, что ли, такое?
Самолет дважды швырнуло в восходящих потоках и воздушных ямах. Спустя несколько минут слух авиаторов различил новые изменения в тональности двигателя. Теперь звуковая палитра обогатилась неприятным металлическим постукиванием.
Аркадий и Павел тревожно переглянулись. И тут «Ан-2» резко качнулся, словно напоровшись на невидимое препятствие. Двигатель зашелся в кашле, заработал с явными перебоями.
– Необходима экстренная посадка!.. – закричал через лингофон оскалившийся пилот. – Разобьемся ведь на хрен!
– Сажай на шоссе или на поле!.. – Штурман смотрел на карту, лихорадочно прикидывая подходящее для аварийной посадки место.
В этот момент самолет словно просел и ринулся носом вниз. Пилот с трудом перевел машину в пологое пике. Мотор натужно загудел, зашелся комариным звоном до пронзительной боли в ушах.
Экстренная посадка исключалась: внизу темнел заболоченный лес. Ни вырубки, ни шоссе поблизости не наблюдалось. Все попытки дотянуть хотя бы до поля, черневшего в каком-то километре, были тщетными. Неожиданно смолк двигатель, и это показалось самым страшным. В нереальной тишине послышался свист вспарываемого самолетом воздуха. Резкий удар о землю, омерзительный скрежет ломаемого фюзеляжа, пронзительный звон разбиваемого стекла – это были последние звуки, которые слышали пилот и штурман.
Расследование длилось недолго: наспех собранная комиссия подписала документ, из которого следовало, что во всем виноват «человеческий фактор», то есть сами авиаторы. Мол, и маршрут был выбран неправильный, с отклонениями от полетного листа, и высота распыления химреактивов от энцефалитного клеща выбрана критически низкой.
Конечно же, люди, знавшие погибших, не поверили официальной версии: эти летчики считались едва ли не самыми опытными в отряде сельхозавиации. А уж дальнейшее и вовсе обескуражило родных и близких погибших: на следующий после похорон день в квартирах пилотов были произведены обыски, притом начальник охраны аэродрома Машлак оба раза выступал в качестве понятого. Ментов интересовали какие-то почтовые квитанции на посылку, отправленную в Москву, а также склянки с какими-то химическими реактивами. Ни квитанций, ни склянок они не нашли. Все это косвенно свидетельствовало: что-то с этой катастрофой нечисто. И оставалось лишь догадываться, какова же истинная причина аварии самолета...
В райотделовском кабинете было душно. Пахло лежалыми бумагами, сапожной ваксой и недорогой вареной колбасой. Вот уже целый час Андрей сидел тут на стуле, перед начальственным столом. Руки его были заведены за спинку стула и жестко скованы наручниками. Запястья уже не ныли, а разрывались от обжигающей боли. Несколько раз Ларин пытался подняться, однако угрюмый милицейский сержант, стоявший позади, всякий раз предотвращал эту попытку, с силой вжимая его плечи. Выждав несколько минут, истязуемый вновь пытался подняться, и тогда сержант подсекал ему упорную ногу тяжелым ботинком. Удар приходился точно по косточке, и Андрей всякий раз сдерживал себя, чтобы не вскрикнуть. Так продолжалось раз пять, однако Ларин не оставлял попытки подняться; это был единственный способ забыть о чудовищной боли в запястьях.
Все это время майор показательно не обращал на него внимания. Сидя за обшарпанным казенным столом, он шелестел бумагами, делал вид, что просматривает какие-то документы. Неторопливо заварил себе чай, минут десять трепался по мобильнику, ожидая, когда чай остынет. Намазал себе бутерброд и, чавкая, со вкусом съел. Затем на несколько минут вышел. Вернулся, полил цветы на подоконнике, выдавил прыщ на носу...
Наконец, этот спектакль начал надоедать даже ему. Взяв фонарь, правоохранитель долго светил истязуемому в лицо. Глазам Ларина сделалось больно до слез.
– Ну как, понравилось в «браслетах» сидеть? Это только начало, – пояснил майор, вытирая платком влажный рот. – Мы же с тобой еще плотно не работали. Можем сделать и хуже.
– Объясните причину задержания, – потребовал Андрей официальным тоном.
Майор показательно проигнорировал вопрос.
– Мы ведь знаем про тебя все. Ларин Андрей, бывший капитан наро-фоминского ОБОПа, бывший оперативник, осужденный за служебное преступление, срок до конца не отбыл... Кстати, а почему не отбыл, я так и не разобрался. – Мент продемонстрировал уголовное дело с его, Ларина, фотографией. – Входишь в некую тайную организацию по борьбе... м-м-м... с правоохранительными органами. А также с другими законными органами власти. Так? Та-а-ак. Твое личное дело я знаю почти наизусть.
– Если знаешь – чего же спрашиваешь? – хрипло ответил задержанный.
– Хочу узнать побольше. Что за организация, кто в руководстве, сколько вас всего, какая структура, какие цели преследуете, какими финансами располагаете, что уже успели натворить...
Самым гнусным было то, что ментовский майор говорил чистую правду. Именно в такой организации Ларин и состоял. Соответствовало истине и все остальное. Но откуда это известно милицейскому майору в обычном райотделе, каким образом вышли на него, Андрей не мог себе представить. Ларин в очередной раз попытался приподняться, но стоявший позади милиционер вновь резко подсек его ногу. Удар был выполнен искусно и с большой любовью к избранной профессии – Андрей прикусил губу почти до крови.
– Что, больно? – с показным сочувствием поинтересовался хозяин кабинета. – Но ведь пока еще терпимо, правда? По глазам вижу: терпи-и-имо. А вот это – похуже будет. – Майор с треском открыл выдвижной ящик письменного стола, извлек шнур с зачищенными медными проводами. – Один конец в розетку, другой – тебе в ноздри. Очень действенный способ; не знал ни единого человека, который бы это выдержал. Следов абсолютно никаких, ни одна медицинская комиссия не поверит, что тебя тут пытали. Будем говорить?
Едва взглянув на шнур, Ларин расширил глаза и хлипнул горлом. Из уголка рта побежала тоненькая струйка крови, голова его свалилась на грудь. Видимо, он потерял сознание.
– Какой нежный, однако... – с неудовольствием констатировал хозяин кабинета, подумал и кивнул сержанту: мол, отстегни наручники. – Воды принеси. Скопытится еще в кабинете, а мне потом отвечать.
Сержант освободил Ларина от «браслетов», сходил за чайником, сбрызнул лицо истязуемого водой. Тот, однако, так и не пришел в себя.
– Может, нашатырного спирта? – предположил сержант. – Или касторки какой-нибудь...
– Посмотри в аптечке, в углу...
Сержант сделал движение назад, встав к Ларину вполоборота. И тут случилось непредвиденное. Андрей, который вот уже несколько минут не подавал никаких признаков жизни, вскочил пружинисто и с неожиданной энергией засадил сержанту локтем прямо в солнечное сплетение. Тот согнулся, распялил рот и выпучил глаза. Следующий удар, сверху и вновь локтем – Андрей врубил менту прямо в темя. Сержант тут же обмяк и с деревянным стуком свалился на пол.
Все произошло очень быстро. Милицейский майор не сразу понял, как этот фраер, еще недавно выглядевший абсолютно неживым, проявил такую агрессию. Схватив со стола авторучку, Ларин бросился на майора, одной рукой прижимая его за шею, а другой целя авторучкой в глаз.
– Только пикни, – зловеще пообещал Андрей. – Знаешь детскую песенку: «Хорошо тому живется, у кого стеклянный глаз, он не колется, не бьется и сверкает как алмаз»? Не знаешь? Вот и узнаешь, если хоть одно лишнее движение...
– Кхэ... кхэ-кхэ... – прохрипел правоохранитель и инстинктивно дернулся, но в этот момент авторучка резко вжалась прямо под его глазное яблоко.
– Где твой «табель»? – прозвучал следующий вопрос. – В кобуре? Или ты там стакан носишь?
– В... в кобуре, да... – ответил майор, заметно бледнея.
Мягким вкрадчивым движением обыскав мента, Андрей извлек из кобуры «макаров» и, бросив быстрый взгляд на лежавшего перед столом сержанта, вжал ствол в затылок майора.
– Пропуск можешь выписать?
– К-к-какой?
– На выход из здания.
– М-м-м... мммогу, – промямлил мент.
– Ну так пиши, чего сидишь?
Мент трясущимися руками полез в сейф, достал пачку бланков, опасливо взял ту самую авторучку, стержень которой только что чуть не лишил его зрения...
– Время зафиксируй, – жестко потребовал Ларин. – Да не колотись ты так! Тоже мне, офицер... Смотреть противно!
Правоохранитель испортил два бланка – так у него тряслись руки.
– А теперь – извини! – Забрав пропуск, Андрей ребром ладони стукнул мента под кадык.
Тот зашелся в кашле, захрипел, и этого было более чем достаточно, чтобы Ларин успел приковать его наручниками к батарее центрального отопления. Сунул в майорский рот кляп, взглянул на свое личное дело, лежавшее на столе...
Как и предполагал Андрей, «досье» его оказалось туфтовым. Это было старое уголовное дело какого-то осужденного с вклеенной его, Ларина, фотографией. Фотография к тому же была старая, пятилетней давности, на которой задержанный не слишком-то походил на себя теперешнего.
Он искоса взглянул на сержанта, распластавшегося на полу. Тот по-прежнему не подавал никаких признаков жизни. Андрей осторожно подошел к двери, напряженно прислушиваясь к звукам в коридоре. Пропуск не гарантировал, что он спокойно покинет здание. Достаточно было кому-нибудь из ментов зайти в кабинет прямо сейчас, чтобы план бегства тут же сорвался. К тому же Ларин не знал, что это за райотдел, где он находится и каков его внутренний план. Полтора часа назад его схватили прямо на московской улице Ракетчиков, что в районе ВВЦ, скрутили руки, накинули на голову светонепроницаемый мешок, сунули в машину и сильно дали по голове. Очнулся он лишь в этом кабинете, со скованными за спинкой стула руками.
Из коридора то и дело доносились чьи-то голоса, хлопанье дверей и шарканье подошв. Андрей сунул майорский «табель» поглубже в карман и спокойно открыл дверь. К счастью, прямо напротив кабинета, рядом с пожарным краном, висела табличка: «План эвакуации при пожаре». Этого было достаточно, чтобы Ларин безошибочно определил, куда следует идти. Стараясь не привлекать к себе внимания, он неторопливой развалочкой отправился к лестнице. По дороге он встретил двоих правоохранителей, которые не обратили на него никакого внимания.
Теперь предстояло преодолеть главное препятствие – дежурную часть.
За толстенным стеклом, словно хищник в зоопарке, сидел немолодой подполковник. Ларин безмятежно улыбнулся и сунул ему пропуск. Мент пробежал глазами по бумажке, недоверчиво взглянул на Андрея с тем неохотным разрешительным выражением, каким вахтеры всех рангов показывают посетителям, что на этот раз их бумажки по какой-то мало достоверной случайности, ладно уж, сойдут, а на самом деле – есть за что их прихватить и даже посадить.
– Тебя же в наручниках доставили, – бдительно прищурился подполковник.
– Ошибочка вышла, – извинительным тоном пояснил Ларин. – Не за того приняли. Разобрались и отпустили.
– Ну, иди... коль ошибочка, – по размышлении ответил правоохранитель.
Выйдя из райотдела, Андрей поднял воротник куртки: у входа работала видеокамера наружного наблюдения, которая фиксировала всех входящих-выходящих. Отошел от ментуры подальше, невольно ускорил шаг: ведь сержант, лежавший в бессознательном состоянии на полу кабинета, вполне мог прийти в себя.
Ларин осмотрелся. Это был безликий бетонно-коробчатый район какой-то московской новостроечной окраины. Идентифицировать место более точно не представлялось возможным ни по номерам общественного транспорта, ни по метро; троллейбусных проводов не наблюдалось, равно как и станций метрополитена. А уж все без исключения московские новостройки практически неотличимы друг от друга: даже старожил, проживший в столице всю жизнь, вряд ли с первого взгляда отличит Царицыно от Выхино.
Моросило. Ветер тревожно шелестел молодой майской листвой. По проспекту мчались автомобили, вспарывая длинные лужи, словно торпедные катера. Из переулка выехал «Форд» с синими милицейскими номерами, однако не направился к райотделу, а почему-то остановился поблизости. Андрей на всякий случай свернул в проход между домами; как знать, может быть, в райотделовском кабинете уже сообщали его ориентировки по рации?
Где-то совсем рядом прогрохотал поезд. Видимо, железная дорога проходила за огромным массивом гаражей, отгороженным от высоток длиннющим серобетонным забором. Ларин спокойно, не оглядываясь, двинулся в сторону бесконечного гаражного лабиринта, еще недостроенного. И тут обострившаяся интуиция подсказала: за ним уже следят. Сворачивая за угол, он боковым зрением заметил мужской силуэт, срубленный сверху черным беретом. Человек в берете шел следом за ним. Это наверняка не был обычный прохожий; глаза мужчины в берете работали и отрабатывали именно Андрея.
Было очевидно: о его побеге уже известно, однако менты вряд ли решатся его брать даже тут, в относительно безлюдном месте. Видимо, им поступила команда: отследить беглеца, чтобы выяснить, где и у кого он может скрываться, на чью помощь рассчитывать.
Стрелять в соглядатая из отобранного в райотделе пистолета было как минимум глупо. Да и тот мужчина в берете – чем он провинился перед Андреем? Следовало уходить в отрыв, но быстро и неожиданно...
Попетляв в бетонном лабиринте, Ларин быстро юркнул в узкое пространство между гаражами и, пробежав между бетонными плоскостями, оказался у раскрытых ворот. Впереди, сквозь редкие заросли, темнела железнодорожная насыпь с блестящими рельсами. По едва различимому нарастающему гулу можно было определить приближающийся поезд. Андрей вышел из ворот, свернул за угол и осторожно прильнул глазом к отверстию в бетонном заборе. Мужчина в черном берете уже выходил к воротам: видимо, он разгадал маневр Ларина и тоже воспользовался узким проходом между гаражами. Остановился, поправил в ухе наушник, поднес к губам микрофон и что-то тревожно спросил. Что, в свою очередь, означало: вероятно, за беглецом следит еще кто-то, пока невидимый. Но где этот соглядатай может быть, оставалось лишь догадываться.
Рельсы на насыпи гудели, и гудение это постепенно и неотвратимо усиливалось. Мужчина в берете, постоянно оглядываясь, двинулся к воротам. Андрей напряженно взглянул в сторону насыпи: темно-зеленая электричка приближалась с басовитым воем. Андрей бросился к железнодорожному полотну и, скользя подошвами по влажному шуршащему гравию, успел-таки перебежать железную дорогу буквально перед самым составом. Теперь проходящий поезд на несколько минут скрывал от филера дальнейшие маневры Ларина.
Впереди, за приземистым пакгаузом красного кирпича, темнела безлюдная улочка, заставленная двухэтажными домами барачного типа. Добежать до нее следовало как можно быстрее, пока не проехала электричка. Лишь свернув за угол пакгауза, Ларин почувствовал себя в относительной безопасности. К счастью, деньги у него не отобрали. Так что теперь следовало поймать «бомбилу»-таксиста, непременно частника, чтобы спокойно добраться до конспиративной квартиры.
И тут невесть откуда прямо на него выкатил черный «мерседесовский» микроавтобус с тонированными стеклами. Можно было и не сомневаться, что появился он по его душу...
Дверка раскрылась, и из чрева микроавтобуса вышел немолодой брюнет в стильном сером костюме и галстуке неброских тонов.
– Андрей? – неожиданно улыбнулся тот. – Ну, все, хватит... Успокойся и расслабся. Это была проверка.
– Мне тоже последние полеты показались подозрительными, – подумав, ответил собеседник, рыжеватый коротышка в синем пилотском кителе. – Ладно, Аркадий, наливай...
Выпивали в сосновом леске. От земли, прогреваемой солнцем, тянуло хвоей, грибами и прелой прошлогодней листвой. Сквозь субтильные заросли прорисовывался грунтовой аэродромчик сельскохозяйственной авиации. В стеклах контрольно-диспетчерской башенки сверкало заходящее солнце. Несколько стареньких «Ан-2» топырили свои стрекозиные крылья на зеленеющей лужайке. Тяжелый топливозаправщик осторожно выехал из-за ангара и пристроился к крайнему самолету.
Авиатор Аркадий аккуратно разостлал на пеньке газету, выставляя бутылку водки и граненые стаканы. Черный хлеб, банка тушенки, нож и пачка сигарет органично вписались в натюрморт.
– Ну, за все хорошее, – предложил он тост, разлив спиртное.
– Да уж, хорошего в нашей жизни все меньше и меньше, – вздохнул собеседник, но тем не менее чокнулся и выпил.
– Во-во. Особенно с последними полетами. – Аркадий выпил залпом, намазал тушенкой хлеб, закусил. – Смотри: допустим, мы действительно распыляем какие-то химикаты от энцефалитного клеща, как нам и было сказано. Ты, Паша, вообще можешь припомнить что-то подобное? Чтобы наша сраная власть дефицитное авиационное топливо жгла якобы из-за заботы о здоровье населения? Да еще распыляет над заповедником, у которого федеральное подчинение... Ладно, поверим. Но почему в полетном листе у нас эти леса не указаны? Почему по документам мы работаем якобы по совершенно другим и, заметь, сельскохозяйственным объектам? Почему распоряжение об этих лесах в заповеднике только в устной форме? А главное – что это за химикаты такие, которые нам в распылительную систему загружают? Пытался выяснить – меня, заслуженного летчика, от моего же самолета отогнали! Не твое дело, мол...
– А что это может быть?
– А хрен его знает! Но дело тут очень темное и наверняка противозаконное... То, что это никакое не средство от энцефалитного клеща, и дураку понятно.
– Да ну-у-у! – недоверчиво протянул Паша. – Что наши власти – отраву какую-то над заповедником распыляют, словно американцы – «Эйджент оранж» над вьетнамскими джунглями? Да, скоты они там все, согласен. Но не до такой же степени! А главное, смысл им в этом какой? Понимаю, что за «зелень» они и мать родную зарежут. Но тут резона им нет никакого.
– А я вот в последнее время ничему не удивляюсь. Даже если узнаю, что наш губернатор Радьков решил таким образом все окрестные леса извести, чтобы освободившуюся землю в оборот пустить. Продать кому-нибудь, например. Или какую-нибудь хрень на освободившейся территории посадить. Да, и не забывай про обходную дорогу. В эту федеральную трассу масса денег вбухана. Я вот что, Паша, думаю. Боюсь, тут очень сильно паленым пахнет. Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным. А если это тайное когда-нибудь проявится – виноватыми нас с тобой сделают, как пить дать!
Вечерело. Глубокое синее небо над лесом прочеркивали острокрылые ласточки. От реки за аэродромом тянуло пронзительным холодком. Аркадий налил по полной, предложил традиционный авиационный тост «за чистое небо!»
– Ладно, а с этими левыми полетами ты что предлагаешь? – спросил Паша немного растерянно. – Так и дальше делать вид, что мы ничего не понимаем? А если действительно... выплывет?
– Я же говорю: неизвестно, где у этой истории ноги растут, где ее начало и во что она может вылиться. – Аркадий разлил остаток водки по стаканам, посмотрел через бутылку на свет и достал из сумки еще одну. – Но я на всякий случай решил подстраховаться. После полета в авиапыле всегда немного химреактивов остается. Вот я незаметно и слил оттуда в склянки... Не поверишь – это что-то типа эпоксидного лака, только жиденький очень. Пальцы, видишь, как опекло? – говоривший продемонстрировал руку с алыми следами ожогов. – Ну, уж точно не средство от энцефалитного клеща. Короче, одну склянку на всякий случай отправил посылкой в Генпрокуратуру, с соответствующей запиской: так, мол, и так, летчиков сельхоз-авиации заставляют распылять над заповедным лесом вот эту гадость, в полетных листах маршруты сознательно фальсифицируют, а что в авиапылы на самом-то деле заливают – непонятно. Пусть сами анализируют и делают выводы.
– Записка хоть анонимная? – прищурился собеседник.
– Паша, я ведь отставной гвардии майор авиации. В Афгане полтора года отслужил, две медали и орден имею. Там, зеленым летехой, почти никого не боялся. А тут почему-то боюсь всех. Начальника авиаотряда, козла вонючего, который, кроме как на пердючих «Анах», ни на чем больше не летал. Ментов наших, которые от нечего делать тебе морду могут набить и еще уголовное дело нарисовать. Всю эту шушеру из областной думы и губернаторского окружения. А ведь мне до гражданской пенсии – чуть больше чем три месяца, а точнее, – летчик извлек из внутреннего кармана глянцевый календарик с проколотыми датами, – ровно сто четыре дня. Скажи – мне на свою задницу именно сейчас все это правдолюбство надо? Выгонят, и еще какое-нибудь дело повесят о краже или халатности. А то ты не знаешь... Анонимка – она всегда надежней, особенно в таких скользких ситуациях.
– А если вычислят, что это ты?
– К тому времени я уже буду на пенсии. Главное, чтобы сюда какую-нибудь высокую серьезную московскую проверку прислали. Тогда колесо правосудия и завертится... А вот тогда я, как законный пенсионер, с удовольствием выступлю свидетелем. Хрен мне что сделают!
Позади хрустнул сучок – летчики синхронно обернулись. Метрах в пяти от них стоял нестарый еще мужчина с костистой физиономией свежемороженой щуки. Его выцветшие голубоватые глаза смотрели пронзительно и недобро. Глаза эти буквально гипнотизировали летчиков – в них читалась ненатруженная сила, нерасплесканная прорва жестокости. Это был Игорь Машлак, начальник аэродромной охраны – самый страшный человек в местном поселке авиаторов. По слухам, когда-то он работал в ФСБ большим начальником, откуда его выгнали то ли за самоуправство, то ли за пытки. Вместе с ним вышибли на пенсию и начальника областного управления, который перед уходом успел, словно падающий вратарь в броске, сплавить Машлака на новое место.
Несколько секунд начальник охраны смотрел на авиаторов круглыми белесыми глазами без ресниц и угрюмо молчал. Красноречиво взглянув на спиртное и закуску, он молча развернулся и зашагал прочь.
– Вот, сука поганая, и тут нас вычислил, – в сердцах сплюнул Аркадий. – Прямо цербер какой-то. Никуда от него не спрятаться!
– Имеем законное право расслабиться, – возразил Паша. – Завтра и послезавтра полетов нет, выходные. Лесок – не общественное место, выпивать тут не запрещено.
– Я о другом... Боюсь, чтобы он наш разговор не подслушивал. Неизвестно, сколько он тут за деревом прятался и что мог услышать.
– Сколько можно бояться! – отмахнулся Павел с беспечностью выпившего человека. – Ладно, темнеет уже. Давай еще пару стаканов накатим – и по домам. В понедельник встречаемся.
* * *
В понедельник первый вылет был запланирован прямо с утра. Как и в прошлый раз, в полетном листе был указан совершенно иной объект. Однако начальник авиаотряда показал в летной планшетке место, над которым следовало распылять загадочные химреактивы: березовый лес в гидрологическом заповеднике неподалеку от бесконечных торфяных болот и озера.Спорить не приходилось: ведь летчик сельхозавиации – человек абсолютно бесправный. Выгонят из авиаотряда – куда потом в губернском городе по специальности устроишься? Пилот Аркадий и штурман Паша уселись в кабину. «Ан-2» чихнул, взвыл двигателем и, несколько раз подпрыгнув на неровностях грунтовки, майским жуком взмыл в яркое весеннее небо.
Самолет натужно полз вверх. Двигатель рокотал с умиротворяющим однообразием. Солнце радужно дробилось в пропеллере. Поднявшись на километровую высоту, пилот определил курс в сторону леса, темневшего за рекой. Внизу медленно проплывали черные весенние поля, серо-зеленый пролесок в полупрозрачной голубоватой дымке. Пруды серебрились, словно новые монетки. Пилот сосредоточенно сжимал штурвал, штурман то и дело поглядывал на приборы и в летный планшет.
Заложив плавный вираж, самолет принялся снижаться, чтобы распылить химреактив. Когда «Ан-2» снизился до расчетных тридцати метров, из аэропылов под крыльями повалил густой сизый шлейф. Загадочная химическая субстанция густо оседала на почве, деревьях, кустах сероватой липкой пленкой. Распыление длилось пятнадцать минут, пока не опустели емкости. Обработав указанный начальством участок, пилот быстро набрал высоту и развернул самолет в сторону аэродрома – дозаправить контейнеры химреактивом «от клеща энцефалитного».
Внезапно двигатель взвыл на тон выше, но вскоре зарокотал, как обычно.
– Что это? – обеспокоился штурман Паша.
– Самолет старый, его еще в прошлом году списать собирались, – пояснил пилот Аркадий. – Первый раз, что ли, такое?
Самолет дважды швырнуло в восходящих потоках и воздушных ямах. Спустя несколько минут слух авиаторов различил новые изменения в тональности двигателя. Теперь звуковая палитра обогатилась неприятным металлическим постукиванием.
Аркадий и Павел тревожно переглянулись. И тут «Ан-2» резко качнулся, словно напоровшись на невидимое препятствие. Двигатель зашелся в кашле, заработал с явными перебоями.
– Необходима экстренная посадка!.. – закричал через лингофон оскалившийся пилот. – Разобьемся ведь на хрен!
– Сажай на шоссе или на поле!.. – Штурман смотрел на карту, лихорадочно прикидывая подходящее для аварийной посадки место.
В этот момент самолет словно просел и ринулся носом вниз. Пилот с трудом перевел машину в пологое пике. Мотор натужно загудел, зашелся комариным звоном до пронзительной боли в ушах.
Экстренная посадка исключалась: внизу темнел заболоченный лес. Ни вырубки, ни шоссе поблизости не наблюдалось. Все попытки дотянуть хотя бы до поля, черневшего в каком-то километре, были тщетными. Неожиданно смолк двигатель, и это показалось самым страшным. В нереальной тишине послышался свист вспарываемого самолетом воздуха. Резкий удар о землю, омерзительный скрежет ломаемого фюзеляжа, пронзительный звон разбиваемого стекла – это были последние звуки, которые слышали пилот и штурман.
* * *
Расследование авиакатастрофы началось на следующий же день. Губернатор Александр Михайлович Радьков почему-то очень сильно обеспокоился катастрофой и сразу поставил поиски пропавшего самолета на личный контроль. «Ан-2» обнаружили к вечеру, в непролазном болоте, в тридцати километрах от аэродрома. При падении самолет не развалился на части и не загорелся, а вошел в мягкий и влажный торфяник почти по хвост. Поднимать старую, давно уже выработавшую ресурс машину было признано нерентабельным: из болота извлекли лишь тела погибших и «черные ящики», благо фюзеляж изнутри еще не успел заплыть тягучей болотной жижей.Расследование длилось недолго: наспех собранная комиссия подписала документ, из которого следовало, что во всем виноват «человеческий фактор», то есть сами авиаторы. Мол, и маршрут был выбран неправильный, с отклонениями от полетного листа, и высота распыления химреактивов от энцефалитного клеща выбрана критически низкой.
Конечно же, люди, знавшие погибших, не поверили официальной версии: эти летчики считались едва ли не самыми опытными в отряде сельхозавиации. А уж дальнейшее и вовсе обескуражило родных и близких погибших: на следующий после похорон день в квартирах пилотов были произведены обыски, притом начальник охраны аэродрома Машлак оба раза выступал в качестве понятого. Ментов интересовали какие-то почтовые квитанции на посылку, отправленную в Москву, а также склянки с какими-то химическими реактивами. Ни квитанций, ни склянок они не нашли. Все это косвенно свидетельствовало: что-то с этой катастрофой нечисто. И оставалось лишь догадываться, какова же истинная причина аварии самолета...
* * *
– На кого работаешь? – Милицейский майор резко приблизил к лицу Андрея Ларина мощнейший галогеновый фонарь. – Колись, гнида! Мы про тебя все знаем...В райотделовском кабинете было душно. Пахло лежалыми бумагами, сапожной ваксой и недорогой вареной колбасой. Вот уже целый час Андрей сидел тут на стуле, перед начальственным столом. Руки его были заведены за спинку стула и жестко скованы наручниками. Запястья уже не ныли, а разрывались от обжигающей боли. Несколько раз Ларин пытался подняться, однако угрюмый милицейский сержант, стоявший позади, всякий раз предотвращал эту попытку, с силой вжимая его плечи. Выждав несколько минут, истязуемый вновь пытался подняться, и тогда сержант подсекал ему упорную ногу тяжелым ботинком. Удар приходился точно по косточке, и Андрей всякий раз сдерживал себя, чтобы не вскрикнуть. Так продолжалось раз пять, однако Ларин не оставлял попытки подняться; это был единственный способ забыть о чудовищной боли в запястьях.
Все это время майор показательно не обращал на него внимания. Сидя за обшарпанным казенным столом, он шелестел бумагами, делал вид, что просматривает какие-то документы. Неторопливо заварил себе чай, минут десять трепался по мобильнику, ожидая, когда чай остынет. Намазал себе бутерброд и, чавкая, со вкусом съел. Затем на несколько минут вышел. Вернулся, полил цветы на подоконнике, выдавил прыщ на носу...
Наконец, этот спектакль начал надоедать даже ему. Взяв фонарь, правоохранитель долго светил истязуемому в лицо. Глазам Ларина сделалось больно до слез.
– Ну как, понравилось в «браслетах» сидеть? Это только начало, – пояснил майор, вытирая платком влажный рот. – Мы же с тобой еще плотно не работали. Можем сделать и хуже.
– Объясните причину задержания, – потребовал Андрей официальным тоном.
Майор показательно проигнорировал вопрос.
– Мы ведь знаем про тебя все. Ларин Андрей, бывший капитан наро-фоминского ОБОПа, бывший оперативник, осужденный за служебное преступление, срок до конца не отбыл... Кстати, а почему не отбыл, я так и не разобрался. – Мент продемонстрировал уголовное дело с его, Ларина, фотографией. – Входишь в некую тайную организацию по борьбе... м-м-м... с правоохранительными органами. А также с другими законными органами власти. Так? Та-а-ак. Твое личное дело я знаю почти наизусть.
– Если знаешь – чего же спрашиваешь? – хрипло ответил задержанный.
– Хочу узнать побольше. Что за организация, кто в руководстве, сколько вас всего, какая структура, какие цели преследуете, какими финансами располагаете, что уже успели натворить...
Самым гнусным было то, что ментовский майор говорил чистую правду. Именно в такой организации Ларин и состоял. Соответствовало истине и все остальное. Но откуда это известно милицейскому майору в обычном райотделе, каким образом вышли на него, Андрей не мог себе представить. Ларин в очередной раз попытался приподняться, но стоявший позади милиционер вновь резко подсек его ногу. Удар был выполнен искусно и с большой любовью к избранной профессии – Андрей прикусил губу почти до крови.
– Что, больно? – с показным сочувствием поинтересовался хозяин кабинета. – Но ведь пока еще терпимо, правда? По глазам вижу: терпи-и-имо. А вот это – похуже будет. – Майор с треском открыл выдвижной ящик письменного стола, извлек шнур с зачищенными медными проводами. – Один конец в розетку, другой – тебе в ноздри. Очень действенный способ; не знал ни единого человека, который бы это выдержал. Следов абсолютно никаких, ни одна медицинская комиссия не поверит, что тебя тут пытали. Будем говорить?
Едва взглянув на шнур, Ларин расширил глаза и хлипнул горлом. Из уголка рта побежала тоненькая струйка крови, голова его свалилась на грудь. Видимо, он потерял сознание.
– Какой нежный, однако... – с неудовольствием констатировал хозяин кабинета, подумал и кивнул сержанту: мол, отстегни наручники. – Воды принеси. Скопытится еще в кабинете, а мне потом отвечать.
Сержант освободил Ларина от «браслетов», сходил за чайником, сбрызнул лицо истязуемого водой. Тот, однако, так и не пришел в себя.
– Может, нашатырного спирта? – предположил сержант. – Или касторки какой-нибудь...
– Посмотри в аптечке, в углу...
Сержант сделал движение назад, встав к Ларину вполоборота. И тут случилось непредвиденное. Андрей, который вот уже несколько минут не подавал никаких признаков жизни, вскочил пружинисто и с неожиданной энергией засадил сержанту локтем прямо в солнечное сплетение. Тот согнулся, распялил рот и выпучил глаза. Следующий удар, сверху и вновь локтем – Андрей врубил менту прямо в темя. Сержант тут же обмяк и с деревянным стуком свалился на пол.
Все произошло очень быстро. Милицейский майор не сразу понял, как этот фраер, еще недавно выглядевший абсолютно неживым, проявил такую агрессию. Схватив со стола авторучку, Ларин бросился на майора, одной рукой прижимая его за шею, а другой целя авторучкой в глаз.
– Только пикни, – зловеще пообещал Андрей. – Знаешь детскую песенку: «Хорошо тому живется, у кого стеклянный глаз, он не колется, не бьется и сверкает как алмаз»? Не знаешь? Вот и узнаешь, если хоть одно лишнее движение...
– Кхэ... кхэ-кхэ... – прохрипел правоохранитель и инстинктивно дернулся, но в этот момент авторучка резко вжалась прямо под его глазное яблоко.
– Где твой «табель»? – прозвучал следующий вопрос. – В кобуре? Или ты там стакан носишь?
– В... в кобуре, да... – ответил майор, заметно бледнея.
Мягким вкрадчивым движением обыскав мента, Андрей извлек из кобуры «макаров» и, бросив быстрый взгляд на лежавшего перед столом сержанта, вжал ствол в затылок майора.
– Пропуск можешь выписать?
– К-к-какой?
– На выход из здания.
– М-м-м... мммогу, – промямлил мент.
– Ну так пиши, чего сидишь?
Мент трясущимися руками полез в сейф, достал пачку бланков, опасливо взял ту самую авторучку, стержень которой только что чуть не лишил его зрения...
– Время зафиксируй, – жестко потребовал Ларин. – Да не колотись ты так! Тоже мне, офицер... Смотреть противно!
Правоохранитель испортил два бланка – так у него тряслись руки.
– А теперь – извини! – Забрав пропуск, Андрей ребром ладони стукнул мента под кадык.
Тот зашелся в кашле, захрипел, и этого было более чем достаточно, чтобы Ларин успел приковать его наручниками к батарее центрального отопления. Сунул в майорский рот кляп, взглянул на свое личное дело, лежавшее на столе...
Как и предполагал Андрей, «досье» его оказалось туфтовым. Это было старое уголовное дело какого-то осужденного с вклеенной его, Ларина, фотографией. Фотография к тому же была старая, пятилетней давности, на которой задержанный не слишком-то походил на себя теперешнего.
Он искоса взглянул на сержанта, распластавшегося на полу. Тот по-прежнему не подавал никаких признаков жизни. Андрей осторожно подошел к двери, напряженно прислушиваясь к звукам в коридоре. Пропуск не гарантировал, что он спокойно покинет здание. Достаточно было кому-нибудь из ментов зайти в кабинет прямо сейчас, чтобы план бегства тут же сорвался. К тому же Ларин не знал, что это за райотдел, где он находится и каков его внутренний план. Полтора часа назад его схватили прямо на московской улице Ракетчиков, что в районе ВВЦ, скрутили руки, накинули на голову светонепроницаемый мешок, сунули в машину и сильно дали по голове. Очнулся он лишь в этом кабинете, со скованными за спинкой стула руками.
Из коридора то и дело доносились чьи-то голоса, хлопанье дверей и шарканье подошв. Андрей сунул майорский «табель» поглубже в карман и спокойно открыл дверь. К счастью, прямо напротив кабинета, рядом с пожарным краном, висела табличка: «План эвакуации при пожаре». Этого было достаточно, чтобы Ларин безошибочно определил, куда следует идти. Стараясь не привлекать к себе внимания, он неторопливой развалочкой отправился к лестнице. По дороге он встретил двоих правоохранителей, которые не обратили на него никакого внимания.
Теперь предстояло преодолеть главное препятствие – дежурную часть.
За толстенным стеклом, словно хищник в зоопарке, сидел немолодой подполковник. Ларин безмятежно улыбнулся и сунул ему пропуск. Мент пробежал глазами по бумажке, недоверчиво взглянул на Андрея с тем неохотным разрешительным выражением, каким вахтеры всех рангов показывают посетителям, что на этот раз их бумажки по какой-то мало достоверной случайности, ладно уж, сойдут, а на самом деле – есть за что их прихватить и даже посадить.
– Тебя же в наручниках доставили, – бдительно прищурился подполковник.
– Ошибочка вышла, – извинительным тоном пояснил Ларин. – Не за того приняли. Разобрались и отпустили.
– Ну, иди... коль ошибочка, – по размышлении ответил правоохранитель.
Выйдя из райотдела, Андрей поднял воротник куртки: у входа работала видеокамера наружного наблюдения, которая фиксировала всех входящих-выходящих. Отошел от ментуры подальше, невольно ускорил шаг: ведь сержант, лежавший в бессознательном состоянии на полу кабинета, вполне мог прийти в себя.
Ларин осмотрелся. Это был безликий бетонно-коробчатый район какой-то московской новостроечной окраины. Идентифицировать место более точно не представлялось возможным ни по номерам общественного транспорта, ни по метро; троллейбусных проводов не наблюдалось, равно как и станций метрополитена. А уж все без исключения московские новостройки практически неотличимы друг от друга: даже старожил, проживший в столице всю жизнь, вряд ли с первого взгляда отличит Царицыно от Выхино.
Моросило. Ветер тревожно шелестел молодой майской листвой. По проспекту мчались автомобили, вспарывая длинные лужи, словно торпедные катера. Из переулка выехал «Форд» с синими милицейскими номерами, однако не направился к райотделу, а почему-то остановился поблизости. Андрей на всякий случай свернул в проход между домами; как знать, может быть, в райотделовском кабинете уже сообщали его ориентировки по рации?
Где-то совсем рядом прогрохотал поезд. Видимо, железная дорога проходила за огромным массивом гаражей, отгороженным от высоток длиннющим серобетонным забором. Ларин спокойно, не оглядываясь, двинулся в сторону бесконечного гаражного лабиринта, еще недостроенного. И тут обострившаяся интуиция подсказала: за ним уже следят. Сворачивая за угол, он боковым зрением заметил мужской силуэт, срубленный сверху черным беретом. Человек в берете шел следом за ним. Это наверняка не был обычный прохожий; глаза мужчины в берете работали и отрабатывали именно Андрея.
Было очевидно: о его побеге уже известно, однако менты вряд ли решатся его брать даже тут, в относительно безлюдном месте. Видимо, им поступила команда: отследить беглеца, чтобы выяснить, где и у кого он может скрываться, на чью помощь рассчитывать.
Стрелять в соглядатая из отобранного в райотделе пистолета было как минимум глупо. Да и тот мужчина в берете – чем он провинился перед Андреем? Следовало уходить в отрыв, но быстро и неожиданно...
Попетляв в бетонном лабиринте, Ларин быстро юркнул в узкое пространство между гаражами и, пробежав между бетонными плоскостями, оказался у раскрытых ворот. Впереди, сквозь редкие заросли, темнела железнодорожная насыпь с блестящими рельсами. По едва различимому нарастающему гулу можно было определить приближающийся поезд. Андрей вышел из ворот, свернул за угол и осторожно прильнул глазом к отверстию в бетонном заборе. Мужчина в черном берете уже выходил к воротам: видимо, он разгадал маневр Ларина и тоже воспользовался узким проходом между гаражами. Остановился, поправил в ухе наушник, поднес к губам микрофон и что-то тревожно спросил. Что, в свою очередь, означало: вероятно, за беглецом следит еще кто-то, пока невидимый. Но где этот соглядатай может быть, оставалось лишь догадываться.
Рельсы на насыпи гудели, и гудение это постепенно и неотвратимо усиливалось. Мужчина в берете, постоянно оглядываясь, двинулся к воротам. Андрей напряженно взглянул в сторону насыпи: темно-зеленая электричка приближалась с басовитым воем. Андрей бросился к железнодорожному полотну и, скользя подошвами по влажному шуршащему гравию, успел-таки перебежать железную дорогу буквально перед самым составом. Теперь проходящий поезд на несколько минут скрывал от филера дальнейшие маневры Ларина.
Впереди, за приземистым пакгаузом красного кирпича, темнела безлюдная улочка, заставленная двухэтажными домами барачного типа. Добежать до нее следовало как можно быстрее, пока не проехала электричка. Лишь свернув за угол пакгауза, Ларин почувствовал себя в относительной безопасности. К счастью, деньги у него не отобрали. Так что теперь следовало поймать «бомбилу»-таксиста, непременно частника, чтобы спокойно добраться до конспиративной квартиры.
И тут невесть откуда прямо на него выкатил черный «мерседесовский» микроавтобус с тонированными стеклами. Можно было и не сомневаться, что появился он по его душу...
Дверка раскрылась, и из чрева микроавтобуса вышел немолодой брюнет в стильном сером костюме и галстуке неброских тонов.
– Андрей? – неожиданно улыбнулся тот. – Ну, все, хватит... Успокойся и расслабся. Это была проверка.